Весна в этом году грянула без подготовки, хлынула неостановимым потоком, слизывая останки грязных сугробов на обочинах, и веселые разноцветные кораблики городского мусора. Небо от скорых перемен оглушительно опустело, распахнулось и будто плавилось, роняя на стены домов неровные солнечные отпечатки.

Марина ненавидела весну. Это смутное брожение, эту слякоть, это обилие неуместно радостного света. К чему все это?

После смерти Сергея ее больше не вдохновляло весеннее пробуждение природы. Словно была в этом какая-то чудовищная ошибка – пробуждаться в его отсутствие.

Выходя на улицу и щурясь от яркого праздничного солнца, она злилась и раздражалась на все вокруг и больше всего на себя саму, потому что внутри у нее что-то неконтролируемо тонко дребезжало, предательски высовывалось наружу и заставляло оглядываться по сторонам. Словно кто-то мог подсмотреть таинственные метаморфозы перехода в материальность спрятанного втуне навязчивого ожидания счастья.

Она гасила его, заталкивала как можно глубже и стремилась поменьше себя провоцировать. Нарочно задерживалась на работе, избегала солнечного света и словно затворница все выходные чистила и драила маленькую квартирку, в которой обитала вместе со своей свекровью.

Старуха-свекровь, с которой Марина теперь осталась одна, была суровой.

Еще в молодости, когда Сереже было пять лет, его мать сбежала от своего мужа с каким-то пограничным полковником, стажировавшимся в академии по языкам. В то время Лидия Ивановна работала на кафедре иностранных языков лаборанткой и была жгучей голубоглазой брюнеткой крайне привлекательной внешности и раскрепощенного нрава. Стремительный весенний роман, закончился для Лидии Ивановны разводом. А для Сережи отлучением от отца.

Впоследствии выяснилось, что Лидочка несколько поспешила. Потому что полковник оказался женатым и к тому же многодетным. И к разрыву с семьей соответственно не готовым.

Лидочка сунулась было обратно к мужу, но мосты уже догорали, испуская последние шлейфы ядовитого дыма. Бывший муж прощать ее не пожелал. Большую трехкомнатную квартиру в спальном районе столицы удалось поменять на две окраинные хрущовки, и родители Сергея расстались навсегда.

Таким образом, Сережка рос без отца. Это не помешало ему стать прекрасным человеком. Ну, может быть, чуточку более мягким и добродушным, чем этого требует общественный стандарт. И что, в общем-то, вполне объяснимо характером его матери.

Она, вынужденная отныне быть самостоятельной с малолетним ребенком на руках, подтянула ремешок, закатила рукава и начала яростно выживать в этом мире.

Это только в фильмах и слезоточивых романах жизнь одиноких женщин пестрит новыми судьбоносными встречами, счастливыми случайностями и неожиданными подарками судьбы. А в реальности все намного прозаичней.

Но характер у Лидочки оказался железобетонным, воля к победе над обстоятельствами - стальная, энтузиазм тоже соответствовал. Поэтому пропасть себе и своему сыну она не позволила. Удачно защитившись, возглавила кафедру иностранных языков, попутно занималась переводами, закончила курсы психологов и открыла при академии платную психологическую консультацию, в которую набрала молоденьких симпатичных выпускниц психологического факультета.

Среди них была и Марина. Лидия Ивановна как-то сразу выделила ее среди всех. Скромная, неброская, но довольно симпатичная, в меру умная, в меру самостоятельная. Как раз то, что надо для работы.

О Сергее она тогда не думала. И даже помыслить было невозможно о том, что кто-то может разделить её сына с матерью.

Но дети встретились и влюбились друг в друга. И совершенно неожиданно, окончательно и бесповоротно решили связать свои судьбы.

Лидия Ивановна долго сопротивлялась, устраивала разные сложные проверки и испытания, дабы доказать сыну, что жениться рано, и что Марина ему не пара. Но сын добродушно улыбался на все безумные доводы матери и только говорил: «Мамочка, все равно ты будешь для меня главной женщиной в мире. Но без Маринки я умру».

«Вот глупости! Умрет! Никуда не денется, разочаруется. Расстанутся», - думала она, и делала все возможное, чтоб их разлучить. Тонко намекала, толсто указывала, грубо реагировала, самозабвенно изображала мигрень и участившиеся сердечные приступы. Но крепость уз усиливалась, а мигрень появилась настоящая.

И тогда Лидия Ивановна, якобы сдавшись, предложила молодым пожить для проверки чувств вместе в их маленькой однокомнатной хрущовке.

Расчет свекрови был точен. Ни о какой «личной жизни» и речи не могло быть на 12 квадратных метрах в тесном сожительстве с «больной» свекровью.

Но она ошиблась. Дети не расстались. А, кажется, еще больше привязались друг к другу в общих заботах об угасающем здоровье «мамочки».

Когда и как между ними происходила «личная жизнь», отсутствием которой добрая женщина хотела настращать сына, она так и не поняла.

И Лидия Ивановна смирилась.

Все же, несмотря ни на что, она осталась хозяйкой в доме, безбожно командовала, вершила правосудие, указывала, наказывала, "вела расходы, брила лбы..."

Но невестка оказалась неподдающейся. Она во всем слушалась суровую свекровь, не перечила ей, побаивалась и уважала со всей страстью женщины, до безумия влюбленной в ее сына.

Она любила ее, как продолжение своего мужа, и эта любовь оказалась мощным противоядием от любых козней выжившей из ума «старухи».

Наконец, Лидия Ивановна устала сопротивляться «порочной страсти» и оставила детей в покое.

Летом она часто пропадала на даче у своей старинной подруги. Зимой впадала в спячку, погружаясь в семантические лабиринты какого-нибудь переводимого ею романа. И только ранней весной и поздней осенью в ней начинала бродить смутная дьявольская настойка неудовлетворенной женщины. От слабости натуры она позволяла ей выплескиваться на неосторожных прохожих, соседей и, конечно, родных.

В этот период Лидия Ивановна была страшна. И в гневе, и в радости, и в каком-то тягучем, ядовито-лиловом своем занудстве. Отчасти она сама от этого страдала.

Доводя пространство вокруг себя до мерзопакостной наготы скандала, накручивая всех и вся, она начинала чувствовать нелады с сердцем, сосудами и камнями в желчных протоках. Но справиться с собой не могла и не хотела. Потому что крови попить желала…

Только Сережка мог общаться с матерью в эти минуты, по привычке принимая эти чудачества просто как случайные проявления застарелой хронической болезни. Словно перед ним была не мать, не взрослая умудренная жизнью женщина, а ребенок, требующий защиты и снисхождения.

После его внезапной смерти (несчастный случай на производстве), ее странности обострились, характер еще больше испортился, навязчивость идей приобрела более четкие очертания. Правда, сил значительно поубавилось. Лидия Ивановна вдруг почувствовала, насколько она зависит от ненавистной ей невестки. Долгое время девушка была ее донором. К чужой сладкой крови быстро привыкаешь…

Марина не смела перечить ей при жизни Сергея, не посмела сопротивляться и после. И когда его похоронили, и убитые горем женщины, обнявшись, вошли в пустоту овдовевшей квартиры, они вдруг обе, без лишних слов поняли, что всегда будут вместе. Это судьба. Ради него. Ради его памяти, его светлого образа, его несбывшихся надежд.

Они жили и поначалу мучались обе, потому что не было больше громоотвода в лице бесстрастного и одинаково расположенного к каждой из них мужчины, уравновешивающего их противоречия. Это было какое-то странное состояние недоумения по отношению друг к другу. Словно не было больше публики, для которой можно было бы играть увлекательный спектакль взаимной вражды. Одна из них больше не была матерью, потому что потеряла сына. Следовательно, не была и свекровью. А другая, став вдовой, перестала быть женой и невесткой.

И теперь нужно было вживаться в новые мирные роли.

Они превратились в случайно зацепившиеся друг за друга паззлы из разных коробок, когда-то лежавшие рядом в странной, собранной Сергеем картинке жизни. Его теперь нет, и картинки нет, рассыпалась. Но какая-то странная сила привычки, привязанности и еще Бог весть что, приправленного слабостью духа и отсутствием решимости, накрепко привязало этих женщин друг к другу, чтоб они были вместе. Зачем? Почему? Кто бы знал…

Может быть, так им легче было хранить верность прошлому.

Прошло два года. Мариночке было всего двадцать пять, она была красива и умна. И жизнь не планировала раньше времени записывать ее в разряд безнадежных "старух".

Однажды совершенно неожиданно в жизни Марины появился Игорь. И стены ограничений рухнули, как будто их и не было. Влюбленные встречались тайком от старухи, редко, словно перебежками, скрываясь сами от себя. Но разве спрячешь блеск глаз?

Свекровь заподозрила неладное. Почувствовала печенкой и желчными протоками. И начала настойчиво и методично уничтожать их любовь. Мастерски, как делала это раньше. И, может быть, уничтожила бы... Если бы не случился с ней сердечный приступ...

Она держала руку Мариночки, сидящей на краешке ее кровати, тонко дрожала ресницами, не в силах сдержать катившиеся по щекам слезы, и произносила одними губами, едва различимые слова проклятий, которые Мариночка слышала как-то совсем иначе... Или хотела слышать. А скорее всего она больше не умела воспринимать плохое, потому что ее мир от состояния влюбленности как-то волшебно изменился и теперь был совершенен, несмотря ни на что.

Они смотрели друг на друга две женщины, понимающие все до самой глубины, и разговаривали глазами, будто играли в испорченный телефон, где можно было трактовать по-своему смысл любых произнесенных слов:

- Марина, ты предала Сережину память и заслуживаешь моего проклятия, - шептали сухие старухины губы.

«Ты стала мне дочерью после смерти Сергея, единственным близким человеком», - слышала девушка.

- Я отрекаюсь от тебя, мне не хочется, чтоб моя квартира досталась чужому человеку, - говорила свекровь.

«Мы не чужие теперь, и я хочу, чтоб память о сыне всегда была с тобой, когда меня не станет», - слышалось Марине.

- Я хочу, чтоб ты вышла замуж и осталась жить у нас. Сережа был бы счастлив, - выдохнула старуха и умерла.

За окном во всю многоголосную мощь звенела весна, и Марина больше не смела затыкать уши и заставлять себя страдать от боли. Она вытерла катившиеся по щекам слезы, опустила ладонь на еще теплые старухины веки и наклонилась ее поцеловать. Только сейчас она поняла, как дорога ей была эта странная злобная женщина, мать самого дорого на свете человека.

Теперь у нее была цель. Хранить память о Сергее и его матери и одновременно учиться быть счастливой без них.