Друг мой! Сетуешь ты на нынешние времена, на развал и разруху, падение нравов, на подлость и стяжательство наше, на наш несправедливый и бессовестный век. Кажется тебе, что рушится всё и страна наша никогда уж не воспрянет. Старик, не печалься – всё уже было в этой жизни и хуже бывало, учи историю!

Не моден сегодня эпистолярный жанр, так я напишу для себя, а ты, может быть, и прочтёшь как-нибудь на досуге – может легче станет.

Когда-то, «заре туманной юности» был у нас в школе учитель истории Михаил Дмитриевич (вот фамилию забыл) по прозвищу – «халдей». За что его так обозвали, не знаю, но не в этом суть, а в том, чем он запомнился и помнится уже пол века: он «покупал» тишину в классе обещанием в конце урока рассказать какую-нибудь легенду древнего мира. И он рассказывал нам сказки Древней Греции и Вавилона, Египта и Месопотамии, а мы жили той жизнью и герои этих преданий, казалось, живут вот здесь, рядом с нами. Жаль только, что в те времена мы узнавали в школе больше обо всём древнем мире, чем о собственной истории. Как бы хотелось бы мне обладать хоть маленькой толикой этого таланта рассказчика моего учителя по прозвищу – «халдей»! Ну, что дано, то дано, а я попробую рассказать, как могу, что знаю и хочу рассказать.

История смоленского князя Юрия Святославовича, не очень-то известного в нашей истории подкупает меня тем, что каким-то образом сообразуется с опытом нашей, а может только моей, жизни. Суди сам.

Вдумчиво читая историю своего народа, найдешь, чем гордиться и чего стыдиться. И, если, взвешивая на весах справедливости хорошее и плохое в нашей истории, появится желание, чтобы хорошее перевесило – не всё ещё потерянно.

Родился наш герой во второй половине четырнадцатого века. Вообще, копаясь в генеалогии того времени, можно сломать голову. Хотя, и сегодня, если проследить све-жую родословную современных нам «князей», найдёшь много схожего в образовании этой самой генеалогии. Как бы там ни было, отцом Юрия был князь смоленский Святослав Иоаннович. Во все времена Смоленск был камнем преткновения на пути к Москве и за него всегда шли ожесточённые споры и стычки, что и использовали в своих целях, и не без успеха, князья смоленские. Гордости эти самовластные князья были непомерной, вроде нашей скороспелой «элиты». И стяжатели не менее. А что творили они в подвластных им землях, да и не только в подвластных, так это сравнимо с нашими криминальными «разборками» среди новоиспечённых «собственников». И в быту поведение их сопоставимо с поведением современных «князей». Вот странно, шестьсот лет прошло, а самосознание «володетелей» ни на йоту не прогрессирует!

Давно, очень давно, наверное, сейчас уже это тоже история, случилось беседовать в лагере (отнюдь не пионерском) с сегодняшним, вероятно, «хозяином жизни». С одним из «пионеров нашей рыночной экономики», а тогда просто «фарцовщиком». Наивная вера в то, что деньги – хорошо, но не в них счастье, столкнулась с не менее наивной, что всё покупается и продаётся. Доказательства апологета «презренного металла» были логичны и убедительны и возвышенные ссылки на человеческие отношения, которые невозможно приобрести за деньги, разбивались вдребезги о потолок его желаний.

Раздутая гордость, основанная на немалых доходах и силе, усиленная родословной и родственными связями как-то узнаваемы и сегодня, и шесть веков назад. Кичливость лошадьми и автомобилями, состязание нарядами и воинской сбруей, соревнование в приобретательстве всего и вся, и ощущение полной вседозволенности на глазах изумлённого и «завидующего» народа. И, если, тогда ещё существовало понятие чести в отношениях равных, то сегодня понятие это как-то поблекло. Ну, что ожидать от сиюминутных искателей фортуны, а хочется верить, что не совсем уж выцвело и как-нибудь проявиться.

Был у князя Святослава друг и соратник по Куликовской битве, ближайший сосед Андрей Ольгердович Полоцкий, князь литовский, но державший сторону Москвы. И, пока друзья на Куликовом поле рисковали жизнью в борьбе с татарами, в Полоцке хозяйничал братец Андреев Скиригайло, которого жители выгнали с позором. Насолил он, видно, уж очень круто им. Кинулся тот за помощью к Ливонскому ордену и магистр Конрад Роденштейн три месяца держал осаду Полоцка, да больно злы были полочане на Скиригайло, отстояли город. Через четыре года неуёмный братец с войском литовским взял таки город и пленил Андрея. Узнав об этом, Святослав, раздуваемый гневом за покушение на друга, уязвлённой собственной гордостью, вторгся в так называемую Русь Литовскую, на территорию нынешней Могилёвской области, населённой русскими. Что он там творил Историк пишет: «…жёг, давил, сажал на кол младенцев и жён, веселяся отчаянием сих жертв не-винных. Сколь вообще ни ужасны были тогда законы войны, но летописцы говорят о сих злодействах Святослава с живейшим омерзением». Надо думать, что свидетелем столь «славного» похода был и Юрий так, как в обычае было приобщать к делам своим наследников. Что там почерпнул он для своего образования, одному Богу известно. Думается, что ничего хорошего из разнузданного злобствования почерпнуть нельзя. Осаждая Мстиславль, Святослав получил возмездие за побитых и замученных россиян из рук литовцев, подоспевших на выручку осаждённых. Князя, мужественно сражавшегося, пробили копьём навылет, пленили сыновей и гнали разбегавшееся войско вчерашних злобных мстителей до самого Смоленска. Княжий город заставили оплатить издержки похода литовского войска на усмирение мстителя, отдали прах убитых, сына Святослава Юрия возвели на престол, обязав платить дань Литве, другого сына Глеба взяли в заложники и убрались из смоленской земли. Чем вам не рэкет на уровне князей? Рэкетиры мало интересуются, как ведут дела их «подопечные» и Юрий остался полновластным хозяином в своём хозяйстве. Великому князю Дмитрию Донскому было не до «разборок» на границах Литвы, более беспокоила его Орда. Так, что дело осталось без последствий. Лет десять Юрий самовластно правил в смоленской земле. За это время скончался герой нашего Отечества, собиратель, не приобретатель русских земель Дмитрий Донской и великим князем стал сын его Василий Дмитриевич, продолживший дела отца.

Летописи и История не имеют привычки сохранять описаний дел простых, повседневных и только из кратчайшей характеристики, что Юрий был «Равно жестокий и сластолюбивый…», мы можем каким-то образом представить строй поведения этого неограниченного ничем повелителя своих подданных. Не обременённый моралью, всесильный для своих граждан, богатый и смелый своей безнаказанностью, думается, был он страшен для подопечных. Верно, и девок своих прятали от княжьего ока не только простолюдины, но и именитые люди. Чем там отличались княжеские пиры от развлечений современного «бомонда», поди, разбери. Разве, что сервировкой, да качеством и набором продуктов, сравнительно уж никак не в пользу современности. Так же страдали словоблудием, чревоугодием, пьянством и похотью. И делишки свои обделывали не хуже и не лучше, чем сегодняшние набобы.

Литовский князь Витовт, убивший Святослава и возведший Юрия на престол, женившийся на сестре его, беспечностью не страдал. Будучи отменным пьяницей, был, как теперь бы сказали, «беспредельщиком». Никакие законы нравственности, родственные узы, клятвы, договора не могли удержать этого свирепого алкоголика от захватов чужих земель. Подлый обман, измена, убийство исподтишка, неимоверная жестокость – всё годилось для достижения его целей. В это время Юрий, утомлённый, думается, от споров своих братьев об уделах, как теперь говорят: о сферах влияния; уехал к своему тестю Олегу в Рязань. Этим-то и воспользовался Витовт. Распустив слух, что идёт на великого Тамерлана, собрав соответствующее случаю войско, «ненароком» очутился у стен Смоленска. Здесь на правах старшего товарища предложил посредничество или арбитраж в спорах юрьевых братьев. Те клюнули на эту удочку и «были арестованы в зале суда» вместе с прокурорами, адвокатами и, даже, секретарями, а литовские воины, зажегши предместья, ворвались в город, грабя и бесчинствуя. Великий князь Василий Дмитриевич, как и отец его, опасался стать врагом своего тестя Витовта. Нависшая на востоке Орда сковывала независимость политики московского князя: на многое, происходящее на западе, приходилось закрывать глаза. А Юрию, ставшему изгнанником, была одна дорога – в Москву к великому князю.

Великому князю Василию Дмитриевичу приходилось не сладко. Зажатый с одной стороны моголами-рэкитирами, с другой претендентами на собственно русские земли, он был вынужден хитрить, не давая повода для масштабного нападения. Русские князья: тверские, смоленские, вяземские, ростовские, брянские…; считая себя ровней великому князю московскому, вели собственную корыстную политику и в отношении Москвы, и Литвы, и Орды. Вечевые города Псков и Новгород кичились историческим старшинством, «продвинутой» демократией, блюли свои выгоды торговые и финансовые. Волей, неволей приходилось лавировать среди этих хитросплетений средневековой политики. Несмотря на раздоры, Орда была ещё сильна и требовала дани, а то и попросту грабила российские земли. Ещё ездили русские князья, соревнуясь между собой в раболепстве, в ханскую ставку за ярлыками на правление. Друг мой, что же изменилось за шестьсот лет? Чем не наши это кандидаты в володетели, ездящие за моря-океаны за благословением на княжение?

Наследовав державу по завещанию отца своего, ввиду разброда в Орде, Василий Дмитриевич делал вид, что не знает, кому платить дань и поощрял Литву на брань с Ордою за русские земли. Свирепый, властолюбивый, тщеславный Витовт звал московского князя на моголов. Князь Василий благоразумно отказался от «чести» способствовать славе литовского князя и порабощению собственного отечества, предоставил соперникам самим губить себя. Витовт привлёк к предприятию беглого Ордынского хана Тохтамыша обещанием восстановить его на ордынском престоле с условием отдачи Москвы Литве. Предприятие это, слава Богу, потерпело неудачу, ослабило Литву и произвело неоднозначное впечатление на современников. С одной стороны ослабление одного из врагов, с другой доказательство неугасшего могущества Орды и гибель многих соплеменников сражавшихся на стороне Литвы.

Пока происходили эти события, изгнанник смоленский Юрий Святославович роднился с великокняжеским семейством, выдавая дочь свою за брата великого князя, кру-тился на виду, не давая себя забыть. Поражение Литвы вдохновило его на поиски способов возвратить своё княжество. Желая видеть в Смоленске своего человека, Василий Дмитриевич, однако в своей помощи отказал, пока не видя возможности ссориться с Витовтом. Юрий с тестем своим Олегом рязанским, на свой страх и риск, при попустительстве великого князя, собрали войско и объявились под стенами Смоленска. Интересно, всё-таки, что за «спонсоры» были у подобных мероприятий, какими лозунгами и посулами привлекали к себе воев предводители. Жители города утомлённые иноземным господством, видя под стенами единоплеменного законного князя, с восторгом отворили городские ворота. Недолга была их радость.

Озлобленный неудачей при великокняжеском дворе, неверностью предприятия, не обременённый понятием милосердия и великодушия, князь учинил лютую расправу над «пособниками оккупантов», вызвав ненависть многих к освободителю. И, когда озабоченный этим захватом Витовт явился у стен города, многие из горожан хотели бы сдаться ему. Замысел этот стал известен Юрию и, какой страшной казнью казнил он изменников и иже с ними, одному Богу известно. Но город он отстоял благо, что дружина, покусившаяся на витовтово достояние, была ещё при нём и, зная свирепость Витовта, сражалась остервенело. Года три Юрий правил в Смоленске спокойно. Можно ли сказать то же жителям города, история умалчивает, но как покажут дальнейшие события, любви народной он не снискал.

В эти три года Витовт успешно воевал окраинные российские земли: разбил Олега рязанского и пленил его сына, выкупленного через три года из темницы за бешенные по тем временам деньги – две тысячи рублей, взял Вязьму и, наконец, приступил к Смоленску. Семь недель изо дня в день долбил он из пушек городские стены, но взять не смог, столь крепко они стояли и жестоко защищались Юрием. Тогда Витовт ринулся опусто-шать всю область смоленскую. Видя такое разорение и, не имея возможности препятствовать ему, Юрий бросил жену, соратников-бояр, горожан, да и сам город, обещав скоро вернуться, ринулся в Москву к великому князю. Великий князь Василий Дмитриевич не видел возможности объявлять полномасштабную войну Литве, а захват или присоединение Смоленска к Московскому княжеству были бы таким объявлением, отказывал в этом Юрию и не хотел быть ходатаем за него перед Витовтом. Возвращение в Смоленск задержалось, видимо, надеждой уговорить Василия.

Тем временем, брошенные своим князем, бояре, помнящие «милости» Юрьевы к их близким, не стали дожидаться новых кровопролитий и призвали к себе Витовта. Свирепый, но мудрый Витовт спокойно, без кровопускания, не в пример Юрию, занял город и везде рассадил своих людей, к досаде предателей, надеявшихся самим управлять сим княжеством. Граждане и крестьяне получили какие-то льготы, чем вообще отвратились от жестокосердного Юрия. На сто десять лет русский город Смоленск стал достоянием Литвы.

Историк пишет, что Василий подозревал Юрия в умышленной сдаче города так, как бояре де без его приказа на это не решились бы. Вряд ли так. Хотя, по большому счету, так оно и было: восстановить всех и вся против себя, и уехать в решающий момент…

Теперь уж, вечным изгнанником стал Юрий Святославович. Стало небезопасно его пребывание на дворе великого князя, и решил он искать защиты и безопасности в вольном Новгороде. Вот в эти времена и пристал к нему ещё один изгнанник князь Симеон Мстиславович Вяземский разделить с ним тяготы и неудобства изгнания. Лишения сближают, и стал князь Симеон верным другом и слугой знаменитейшего князя смоленского. Мы мало, что знаем о быте того времени, но думается, что пришлось им хлебнуть в своих скитаниях простого человеческого лиха: ночевать под одной попоной и есть из одного котелка, защищаться от лихих людей и зверей. Такой хочется видеть дружбу этих изгнанников, а как там было на самом деле, Бог его знает. Во всяком случае, очутились они в Новегороде, как тогда писали название города-республики. Оказать протекцию потомку Мономаха, такая мысль льстила самолюбию новгородцев. И в пику, и Витовту, и Василию Дмитриевичу они, даже, дали тринадцать городов в управление Юрию Святославовичу, с условием усердно беречь собственность Господина Великого Новгорода. В недавнем прошлом неограниченный господин, Юрий тяготился чиновничьей зависимостью от народного веча. Необузданная натура, воспитанная во вседозволенности, бунтовала против ограничения собственного «я». Сколько таких «я»носцев существовало, существует и будет существовать, благо, что большинство из них не могут развернуться в полной мере.

Тем временем Василий Дмитриевич начинал ссориться с Витовтом за непомерный его аппетит, и Юрий рискнул появиться при дворе великого князя. Князь принял изгнанника на удивление хорошо и поставил его наместником в Торжке. Торговаться с великим князем не приходилось, а как там пошла жизнь, в Торжке, наверное, так, как любого наместника на периферии. В гости, наверное, ходили друг к другу с Вяземским, развлечения устраивали. Так, как супруга Юрия дочь рязанского князя Олега была в плену у Витовта, шалил, наверное, князь. И вот здесь-то и начинается разворачиваться шекспировский сюжет. Мы не будем, как Шекспир, украшать его наподобие Новогодней елки вечными вопросами бытия, да и не под силу нам это, а изложим так, как нам это видится по прошествии шести веков.

Так вот: ходили в гости. У князя Симеона была жена по имени Иулиания и, как там получилось, может, пококетничала она невинно с мужниным другом, может, ещё что, но «положил на неё глаз» последний из мономаховичей. Привыкший получать, что захочет, не знавший ни в чём отказа, здесь он столкнулся с неприступной крепостью, что не взять ни подкупом, ни хитростью. Иногда встречаются и в наше время такие крепости. Ну, это так, к слову. Худел и мрачнел наш герой и уже единственным препятствием видел своего друга. Все обеты дружбы, воспоминания перенесённых совместно невзгод, услуги и одолжения были забыты. Было только досадное препятствие. Замечал ли что Вяземский, трудно сказать. Жизнь текла заведённым княжеским порядком, и на одном из пиров у себя в доме Юрий убил друга.

Н-да-а-а…! Не хочется верить, что это было «умышленное убийство с заранее обдуманным намерением». Может быть, собрались попировать – поесть, попить, песни попеть, на жизнь княжескую тяжёлую пожаловаться. Да дело то вот, как кончилось. Может, наговорили спьяну друг другу чего-то не того, повздорили и за сабли схватились. Вряд ли походило это на гамлетовский поединок с Лаэртом. Ведь, злоба, и так не добренького, Юрия давно копилась так, что и повода особенного не надо было. Но, и отягчающее об-стоятельство налицо: убийство приглашенного гостя на пиру. И сейчас-то мы не очень приветствуем битьё гостей на званных обедах, а тогда и вовсе не заведено такого было. Как бы там ни было, а злодейство совершилось и ещё б одно пятно легло на репутацию князя смоленского Юрия Святославовича, да, если б, это было всё!

Так и хочется написать: «…и в крови её мужа, бросился он домогаться Иулиании, надеясь воспользоваться её ужасом». Приблизительно так описывает Историк, согласуясь с летописями, это происшествие. Может быть, так и поступали мерзавцы в то время, а может летописная молва сгущает краски для пущего эффекта, но нам это видится несколько по-другому. Наверное, слух об ужасном происшествии дошёл до несчастной супруги довольно скоро, но не так, чтобы князь не успел сменить костюм. Наверное, и цветок куда-нибудь там, в петлицу воткнул, может, и в баньку успел сходить, седые волоски в бороде постричь. И явился этакий скорбящий лощёный подлец с притворно-покаянной головой к предмету своего вожделения. Чем он там пытался обольстить безутешную и беззащитную вдову, одному Богу вестимо, но последствия визита были ужасающи. Мо-жет, вдова и готова была б простить убийцу своего мужа по обстоятельствам, представленным убийцей, но поползновения на неё самоё отталкивали её от Юрия. Распаляясь близостью столь вожделённого призрака счастья, князь смоленский отбросил окончательно минимальные условности своего века и явил свой звериный лик. Защищаясь, Иулиания схватила кинжал, но куда ей было до испытанного бойца, ветерана не одного боевого похода. Целясь в горло, она смогла попасть только в руку. И здесь ярость на врага, не да-вавшего, отнимавшего у него счастье окончательно затмила его разум. Обнажив боевой меч, созданный для славных побед, догнал Иулианию на дворе и изрубил им в куски несчастную вдову. Слугам велел всё это сбросить в реку.

Вот, дружище, ни силой, ни богатством, ни славой не добыть счастья. А циникам, готовым всё купить, всё взять силой, хитростью всегда чего-нибудь не хватает. Не хватает, как им кажется, чуть-чуть денег, чуть-чуть силы, чуть-чуть хитрости, а главное, самого счастья.

Несмываемым позором лежало б это пятно на том, и без того жестоком, веке, если б не одно обстоятельство. Во времена злодейские, когда сажали на кол, срывали кожу, варили в смоле, опустошали целые земли, этот злодей получил полное презрение современников, а с нами, и потомков. Юрий, отмеченный каиновой печатью, не осмеливался показаться на глаза ни князьям, ни народу. Презрение было столь велико, что гордый князь бежал в Орду к неверным. И те не приняли его. Он скитался от улуса к улусу и нигде не находил пристанища, худая слава преследовала его. Приняли Юрия монахи одного пустынного монастыря в Рязанской земле замаливать грехи. Там и закончил свои дни пра-пра-внук Мономаха, последний владетельный князь смоленский. А род Вяземских жив, как я слышал, и поныне.

Друг мой, я горжусь своим народом, способным на такое осуждение. И осуждение это перевешивает, на мой взгляд, все грехи того жестокого века. Пока есть такая способность, мы живы. А князья, они приходят и уходят, а мы остаёмся и не нам каяться за их грехи.

Каждый урок мы просили Михаила Дмитриевича по прозвищу «халдей» продолжить свой рассказ, а он откладывал это до следующего урока.

 

.