Глава 1

Лещинск, 1928 год

– Дуся, посмотри, кто-то стучится в калитку!

Евдокия Стрижева выпрямилась от стола, на котором сметывала детали мужского костюма и вышла. Назад хозяйка вернулась не одна: рядом с ней стояла юная девушка и держала на руках малышку. Красота незнакомки отличалась яркостью – белокурые волнистые косы и пронзительно синие глаза – но лицо было усталым. Она спустила девочку на пол, и та с любопытством стала оглядываться вокруг. Бледная Евдокия утирала уголки глаз от подступавших слез, приглашая гостей пройти в маленькую тесную кухоньку. Михаил с удивлением подошел к жене.

– Миша, это Вероника Стрижева, дочь нашего Васеньки. – Евдокия показала глазами на ребенка.

Из-под густых бровей Михаил внимательно посмотрел на вошедших:

– Сначала накорми, потом поговорим, девочку уложи, уже поздно, – и вернулся к оставленной работе.

Позже, когда ребенок заснул, Михаил вышел на кухню. Была душная летняя ночь. Евдокия закрыла окна ставнями и заперла калитку.

– Меня зовут Татьяна Кербс, я приехала из Саратова, – начала свой рассказ девушка. – Неделю назад от чахотки умерла мать девочки, Зинаида Хмелева.

Супруги перекрестились и продолжили внимательно слушать.

– Василий Стрижев и его жена Зинаида все эти годы пытались затеряться от властей. Они устраивались в разные театры, Зинаида играла там один, самое большее, два сезона, а потом они переезжали. Василий устраивался там же аккомпанировать на фортепьяно и писать музыку к спектаклям. Взяли себе сценический псевдоним Корсаковы, и никто не догадывался, кто они.

Четыре года назад, в Астрахани, Василий доверился молодому актеру, рассказал о себе, а тот донес на него. Не выдержав тяжести своего поступка, этот актер пришел к ним и во всем признался. Василий к тому времени знал, что Зинаида беременна, поэтому немедленно заставил ее уйти из дома. Его арестовали этим же вечером, но Зинаиду не застали. Она пришла ко мне, больше ей идти было не к кому.

В те годы мне только исполнилось четырнадцать лет. Чтобы выжить, я бралась за любую работу в театре. У нас с Зинаидой сложились дружеские отношения, и все равно она не сразу мне открылась. Сказала лишь, что Василия арестовали, я тут же собралась, и мы пошли на вокзал, где купили билеты до Саратова. Там у меня живут дальние родственники, они и приютили нас на первое время.

Вскоре родилась Вероника – в Николу Зимнего ей исполнится три года. Зинаида давала уроки музыки, а я, как обычно, пошла работать в театр. Болезнь подступила к ней внезапно, она проболела всего один месяц. Перед смертью взяла с меня клятву, что я отвезу девочку к вам. Ее мучила мысль, что никто не расскажет Веронике, кто были ее отец и мать, какие у нее корни. Я выполнила просьбу Зинаиды. Вот, пожалуй, и все.

Супруги внимательно слушали Татьяну. Лицо Михаила было непроницаемо, мимика же Евдокии выдавала сильное волнение. Выслушав до конца, Михаил задумался. Повисла долгая пауза, которую никто не решался нарушить.

– Девочка останется здесь, – спокойно произнес казак. – Я все думал, как бы нам объяснить ее появление. Выдадим за ребенка, подброшенного матерью, спасающейся от голода. Мы ее удочерим и дадим фамилию Стрижева.

Татьяна повеселела и передала узелок, в котором были дорогие сердцу Зинаиды личные вещи. Несколько золотых украшений, фотография юных родителей Вероники и конверты с письмами. Все это Евдокия забрала, чтобы надежно спрятать.

– Татьяна, а куда направляешься ты? – поинтересовался Михаил. – Ты должна понимать, что если узнают имя девочки, то не пощадят нас всех. Я-то смерти не боюсь, слишком много пришлось ее видеть, но теперь на моих руках ребенок.

– Я поеду дальше, в Оренбург, буду жить в семье своей старшей сестры Ксении. Прошу вас мне довериться, я любила мать девочки и страшно привязана к маленькой Веронике. Мне совсем не хочется расставаться с ней, но я дала обещание умирающей Зинаиде. Никто не узнает ее историю, клянусь. А теперь мне пора уходить. – Таня встала, и хозяева проводили девушку до калитки.

Михаил и Евдокия Стрижевы слыли в Лещинске первоклассными портными, в заказчиках у них недостатка не было. Мастерство спасало семью от репрессий и в новые времена. До революции они жили в собственном доме в центре города, но сейчас все эти здания национализировала Советская власть, и в них размещались различные учреждения. Они купили себе крохотный деревянный домик с садом немного в стороне от центра, ближе к реке, и зажили очень замкнуто. Михаилу не было еще и сорока лет, Евдокия была на несколько лет моложе. Своих детей у супругов не случилось, Евдокия очень переживала из-за этого в молодости, но теперь супруги жили друг для друга.

Михаил не зря боялся, что кто-то прознает тайну девочки. Его брат, Денис Стрижев, был казачьим полковником, всю гражданскую войну воевал на стороне белых: сначала в Лещинске, потом где-то на Дону. Рядом с ним все это время был его единственный сын, Василий. Михаил почти десять лет ничего не слышал о брате и племяннике. Последний раз их видели казаки на Каспии, в районе Гурьева, они пробирались на Дон. Дальше следы терялись.

Михаилу была хорошо известна и семья Зинаиды Хмелевой. Ее отца, миллионера Александра Хмелева, знал весь город. Ему когда-то принадлежали здесь многие здания, лабазы, промыслы, магазины. Это был король города, с которым советовался войсковой атаман. Большей частью он жил за границей, появляясь в Лещинске наездами. В свой последний приезд, уже во время войны, направляясь по делам в Персию, Михаил завез в город единственную дочь, юную Зинаиду. Здесь-то она и познакомилась с молодым казачьим офицером Василием Стрижевым. Между ними вспыхнула любовь, и Зинаида уговорила отца разрешить ей остаться погостить. Хмелев не смог отказать любимой дочери, но он не предусмотрел, что события начнут развиваться стремительно. Она вместе с родственниками успела выехать из города; говорили, что они в Крыму. И вот как все оказалось на самом деле…

Михаил долго не мог заснуть, сидя в саду и дымя папиросой. Рядом бегала его любимая собака – колли Сокол. Василий и Зинаида где-то встретились, скорее всего, в Крыму, но остались в России, подвергая свои жизни постоянному риску. Любимый племянник с женой жили где-то совсем рядом, а он даже не знал об этом, не увидел их родные лица. Они скитались, домой дороги не было, и все же отправили к нему свою дочь, Веронику. Ребенка, который связывал прошлое и будущее Стрижевых. Михаил вырастит девочку, чего бы это ему не стоило, чтобы потом рассказать ей об отце и матери. Приняв решение, Михаил успокоился и начал обдумывать свои следующие шаги по узакониванию проживания девочки в их семье. Здесь Михаил меньше переживал: никто лучше него не шил френчи для городских чиновников, которым очень важно быть похожими на вождя.

 

Глава 2

Татьяна Кербс в Оренбурге стала жить в семье своей старшей сестры Ксении. В двадцатые годы Григорий Граф привез сюда жену из Поволжья, рассказывая всем, что они бежали от голода. Они своими руками сложили дом недалеко от парка и стали жить очень скромно. Сейчас Ксения Граф работала сестрой милосердия в больнице, а Григорий служил бухгалтером в одной из государственных контор. У них рос семилетний сынишка Павел. Встретив сестру, Ксения была наполнена счастьем, ведь девочка пропала совсем малышкой, когда в вихре революции погибли их родители. Ее судьба долго оставалась неизвестной, и Ксения уже потеряла надежду встретиться с Танюшей. И сейчас она наконец рядом с ними! Сестры не имели известий лишь о судьбе старшего брата Николая, пропавшего на фронте в шестнадцатом году.

Татьяне исполнилось семнадцать лет, но ее сердце еще не испытало любви. Девочка родилась в Царицыне, оказавшись младшей дочерью в семье профессора медицины. Революция не пощадила ее родителей: красные расстреляли их прямо в госпитале, где отец лечил раненых белогвардейцев. Татьяна очнулась, когда кто-то, утешая, уводил ее из больницы. Это был старый актер, случайно оказавшийся на месте трагедии. Он и привел ее в театр, тотчас же открывшийся уже для новой власти. Потом Татьяна, которая научилась скрывать свои чувства, часто меняла с ним города и театры, пока они не остановились в Астрахани. Девушка уже повзрослела и превратилась в красавицу, в белокурую голубоглазую принцессу с изумительной фигуркой. Но кто бы ни пытался посмотреть на Татьяну с нежностью, он неизменно натыкался на холодный взгляд волчицы и больше не делал новых попыток к сближению. У нее никогда не было подруги, но Зинаида Хмелева напомнила ей ее прежнюю жизнь, и она потянулась к ней. К тому времени Татьяна осталась одна, старый актер, приютивший ее, уже умер. Девушки подружились, как оказалось, чтобы помочь друг другу в трагические мгновения жизни. И именно Танюше доверила Зинаида свою тайну и свою девочку, когда поняла, что не доживет до утра.

Как-то почтальонка, обычно бросающая газеты в почтовый ящик, прибитый к забору, неожиданно постучала в окно дома Ксении. Та вышла во двор, женщины о чем-то поговорили, и Ксения вернулась. В руках она сжимала конверт, в лице не было ни кровинки. В доме, кроме мужа Григория, больше никого не оказалось. Татьяна и Павел ушли на дальний огород полоть высаженный картофель. Там Григорий еще раньше разбил шалаш, и, чтобы не тратить время на дорогу, Татьяна с племянником собирались заночевать на реке.

– Что это? – Григория испугала бледность жены.

– Письмо из Германии от Николая,– безжизненным голосом проговорила Ксения.

Григорий молча смотрел на нее, она подняла на него свои прекрасные глаза.

– Прости, Гриша, подвела я тебя.

– Ксения!..– Григорий подошел и обнял свою жену.

– Почтальонка Мария мне сказала, что уже сообщила об этом письме в органы. Скоро за нами придут.

– Ну что ж, собери вещи.

Они так и не успели узнать, что им написал неожиданно нашедшийся Николай Кербс, поскольку письмо тут же изъяли. На пороге появилось четверо мужчин, которые арестовали очередных пособников врага, получающих почту из-за рубежа. Оставалось лишь узнать подробности биографии этой семейной пары, но методы добывания доказательств у палачей были отработаны в совершенстве.

Когда на следующий день Татьяна с мальчиком вернулись домой, там никого не было. Соседи шарахались от них, но ночью, шепотом, все же рассказали, что произошло. Татьяна не сомневалась, что органы ГПУ обязательно вернутся за ними. Она быстро собрала самые необходимые вещи, и через час они покидали родительский дом Павла.

Татьяна не знала, куда им идти, и ноги сами повели ее на вокзал, где она купила билет до Лещинска. Вновь она стучала в маленькое окно.

– Евдокия, накорми и уложи мальчика, – Михаил по-прежнему был немногословен, вернувшись из кухоньки к своей швейной машинке. Евдокия хлопотала у стола и, вздыхая, смотрела на Татьяну, а под ногами у них крутилась подросшая Вероника. Татьяна притянула малышку и крепко поцеловала в щеку:

– Я рада, что вам удалось удочерить девочку.

– Татьяна, ты не волнуйся, все будет хорошо, Михаил сейчас наверняка что-то обдумывает. Павлик, пойдем, я уложу тебя в одной комнате с Вероникой. – И Евдокия увела детей за собой.

– Будешь жить в пристройке, сзади дома, там прежде обитала наша старая родственница, но прошлой зимой она умерла. Над мальчиком оформишь опеку, я поговорю с тем же чиновником. Сейчас я шью платья для его жены, а ему самому костюм, – все это Михаил говорил Татьяне, обреченно сидящей за столом с ужином. Она встрепенулась:

– Михаил, ты хочешь поселить нас рядом с собой? Я не смела об этом даже мечтать.

– Татьяна, прекрати, – на нее посмотрели сердитые глаза казака. – Я не способен оставить молодую девушку и мальчика одних за порогом. Ты правильно сделала, что немедленно приехала к нам.

Вернулась Евдокия и безоговорочно поддержала решение Михаила:

– Будем жить тихо, не привлекая внимания. Глядишь, Господь поможет, и они скоро забудут про нас.

Так летом тысяча девятьсот двадцать девятого года стали вместе расти восьмилетний Павел и почти четырехлетняя Вероника в окружении бесконечно их любящих и близких людей.

На Веронику Павел сразу произвел очень сильное впечатление, она отдала ему свое детское сердце. Девочка делилась с ним всем, он был для нее единственным авторитетом, ее глаза смотрели на него с недетским обожанием. Михаил и Евдокия замечали такое отношение Вероники к Павлику, но никогда не смеялись по этому поводу. Их только удивляла эта недетская преданность малышки чужому мальчику. Но они знали, что время все расставит на свои места, а пока Павлик очень мягок с Вероникой и никогда не насмехается над ее детской влюбленностью. Наоборот, Павел с первых дней ведет себя как настоящий мужчина: он сразу взял на себя ответственность по защите девочки, и та позволила ему себя оберегать.

 

Глава 3

Лещинск, 1935 год

– Павел, выбирайся из своего сарая, пора идти встречать Веронику.

– Иду… Эта будущая звезда сцены могла бы и одна возвращаться. В десять лет пора запомнить дорогу домой.

– Нам она об этом прожужжала все уши, но я не допущу, чтобы девочка так поздно ходила без старших.

– Зачем же ты находишь для нее роли этих малолетних сироток?

– Тебе не понять нашу преданность театру.

Татьяна пыталась вытащить племянника из сарайчика, который он переоборудовал в свой кабинет. Несколько лет назад Михаил показал Павлу книги из библиотеки семьи Стрижевых. Они были свалены в кучу в огромном каменном подвале, о котором даже не подозревали соседи. Над подвалом был возведен неказистый сарайчик. Павел был потрясен увиденными сокровищами.

– Дядя Миша, я и не знал, что бывают такие подвалы.

– Павлик, до революции в этом квартале селились купцы, а они не могли не иметь таких закромов. Сейчас таких купеческих домов осталось всего несколько, остальные сгорели в гражданскую войну. Мы построили этот домик в девятнадцатом, тогда я и спрятал сюда наш семейный архив. Я не оставил здесь ничего особенного: книги, старые газеты, семейные фотографии. А сверху надстроил этот сарайчик. Но нам надо быть очень осторожными! Наш сосед, тот, что поселился один в доме купца Славина, – охранник из ГПУ.

– Дядя Миша, можно, я разберусь здесь? Жалко ведь, если все испортится!

– Для этого я тебе это и показал, Павлик. Зная твою немецкую любовь к порядку, не сомневаюсь, что ты сохранишь эти книги.

Павел с энтузиазмом взялся за дело. Он расчистил подвал, который был в два метра высотой; потом пилил и строгал доски, чтобы сделать книжные полки. Последним их с Михаилом усовершенствованием стала маленькая печь, которая через хитрую систему дымоходов соединялась с печью в домике Татьяны. Теперь можно было не бояться сырости, хотя в подвале она не ощущалась.

И конечно, сам маленький деревянный сарайчик Павел превратил в свою мастерскую, где жил с ранней весны и до поздней осени. Сейчас он недовольно оторвался от романа Фенимора Купера, чтобы идти в театр встречать Веронику.

Татьяна была одержима любовью к театру. У нее не было актерского таланта, но она возмещала это службой в театре. Она прекрасно шила, умело наносила грим, и, по сути, была незаменимой помощницей главного режиссера театра Петра Василевского. Веронику она стала привлекать к участию в постановках, как только режиссеру понадобилась малолетняя актриса. И вот уже пять лет Вероника появляется на сцене. Сегодня она исполняла роль Козетты в спектакле «Отверженные» по роману Гюго. Поэтому Павлик и упомянул с таким сарказмом несчастных сироток.

Михаил не разрешал детям заносить книги в дом, боясь приходящих на примерки незнакомых людей. И Вероника тоже отстояла себе уголок в сарайчике, причем не только читала там, а еще и репетировала свои роли. В последние дни перед премьерой у Павла распухла голова от ужасов, встречавшихся на жизненном пути несчастной французской девочки.

Подходя к зданию театра, Павел еще издали увидел стоящую под фонарем фигурку Вероники.

– Какое счастье, что мне не пришлось отбивать тебя от восторженной толпы зрителей, – Павел не удержался от возможности подколоть сестру.

– Вот еще, – доверчиво беря его за руку, вздернула нос Вероника. – Думаешь, я сама бы не смогла дать отпор?

– Зачем же давать отпор преклоняющимся перед своим божеством поклонникам?

– Этим толстым дядькам в галифе? Я вижу, как их боятся Татьяна и Петенька.

– Вероника, что еще за Петенька?

– Петенька – это мой любимый режиссер, ничего ты не понимаешь. И знаешь, по-моему, он безумно влюблен в Татьяну.

– Так, надо посоветоваться с дядей Мишей. Пора прекращать разрешать тебе читать французские пьесы и репетировать в любовных спектаклях.

– Подумаешь, что тут особенного. Наша Татьяна – такая красавица, Петенька ее боготворит. И поэтому ее так ненавидит прима Алиса Четверкина. Радовалась бы, что Татьяна не отбирает у нее ведущие роли.

– Вероника, прекращай болтать глупости.

– Это для тебя глупости, потому что ты ничего не понимаешь в любви. Тебя привлекает лишь скелет в нашем сарае. А между тем, Лелька Егорова интересовалась тобой.

– Вероника, это не просто скелет, на нем я изучаю кости, из которых состоит человек. Я его случайно нашел во дворе больницы, куда его кто-то выбросил. Принес и сам собрал. Я буду хирургом, как хотела моя мама. Дядя Миша считает, что у меня тонкие пальцы и талант кроить и шить. Значит, и хирург из меня выйдет первоклассный.

– Павлик, а ты сошьешь мне сарафан? Уже лето, мне не в чем бегать на речку.

– Ты что, дядя Миша одевает тебя как принцессу!

– Вот именно, а девчонки смеются, когда я не могу расстегнуть множество пуговичек.

– Вероника, с каких пор ты стала обращать внимание на насмешки подруг? Неужели сама не можешь справиться?

– О, еще как могу, теперь я раздеваюсь еще медленнее, и им приходиться ждать меня на берегу.

– Хорошо, сошью. А что ты сказала про Лелю Егорову? Сможешь передать ей записку от меня?

– Ладно, передам.

Они подошли к своей калитке, где их встречал верный Сокол. Войдя в дом, они заговорили с Татьяной на немецком, поскольку та упрямо ратовала за необходимость знания детьми иностранного языка. Вероника подробно рассказала о спектакле, кто из артистов как произносил свои реплики, как чувствовал себя режиссер, какая была публика. Евдокия хлопотала над поздним ужином для своей любимицы.

Из комнаты вышел Михаил, и его морщины словно разгладились при виде Вероники. В этой семье родительская любовь Михаила и Евдокии вспыхнула позже, но дарила безграничное тепло этим детям. Михаил любил Павла не меньше Вероники, он видел, что его Павлик впитал от отца и матери понятия чести и благородства. Павел напоминал ему любимого племянника Василия, отца Вероники. Правда, внешне они отличались: Павел был очень ярким блондином с голубыми глазами. Михаил любил общаться с мальчиком, поддерживал его мечту стать врачом. Семьи уже давно объединили свои хозяйства, и за детьми присматривала Евдокия, так как Татьяна постоянно пропадала в театре.

– Дядя Миша, я снова на лето устроился санитаром в больницу. Иван Григорьевич сказал, что уже пора приобщать меня к профессии.

– Правильно, Павлик! Иван Петров из наших казаков, потомственный лекарь, так что он обучит тебя всем тонкостям.

– Он сказал, что через два года, когда я окончу школу, он повезет меня в Саратов поступать на медицинский факультет.

– Да, Павел, когда-нибудь ты покинешь дом, чтобы высоко взлететь к своей мечте!.. Не забывай о нас,– улыбнулся казак.

– После мамы и отца я никого не люблю сильнее вас, – у Павла, ужинающего вместе с Вероникой, на глазах выступили слезы.

Евдокия быстро подошла к нему и, обняв, прижала к себе. Михаил тоже подошел и взлохматил Павлу вихры. Одна Вероника с аппетитом поглощала пирог, между кусками которого успела сказать:

– Вот уж не знаю, Лелька Егорова всем говорит, что ты любишь одну ее.

Стрижевы удивленно уставились на Веронику, Павел пнул ее под столом ногой, одна Татьяна подошла к девочке, чтобы защитить от надвигающейся беды.

– Татьяна, это все твой театр, девочка чересчур впечатлительная.

– Ничего подобного, она там развивает свои способности.

– А эти любовные пьесы, в которых ты ее занимаешь?

– Она играет героев в детстве, потом я ее увожу.

– Но откуда у нее эти слова?

– Да от Павла, от кого же. Девчонки совсем замучили его, а он их еще поощряет записками и прогулками.

– Татьяна, что ты говоришь?– запротестовал Павел, но Михаил, улыбнувшись в усы и махнув рукой, уже уходил к своей швейной машинке. Павел с ненавистью уставился в ехидное лицо Вероники, которая успела показать ему язык, пока Татьяна не увела ее готовиться ко сну.

 

Глава 4

– Бабушка, а Бог есть? – Вероника, вся в муке, помогала Евдокии лепить пироги.

– Бог есть, так мне говорили отец с матерью, а им бабушка с дедушкой, – Евдокия выпрямилась, чтобы утереть пот со лба.

– А нас в школе учат, что Бога нет.

– Сейчас другие времена, и теперь учителя говорят, что Бога нет. А у нас в гимназии был даже предмет «закон Божий».

– Да ты что? – Вероника потрясенно смотрела на Евдокию. – И как, ты этому верила?

– Конечно, верила, как же без веры жить?

– Ну ты посмотри: небо, солнце, уже летают самолеты и никто Бога ни разу не видел. Неужели ты не понимаешь?

– Вероника, Бога видеть совсем не надо, он вот здесь,– и Евдокия показала на свое сердце.

– Здесь? – Вероника показала на свое.

– Да. Вспомни, когда у тебя хорошо на душе, когда она поет от радости, мы говорим, что

Бог заглянул в твою душу. А когда ты вдруг застынешь, оцепенев от нежности и восторга, мы говорим, что тебя коснулся своим крылом ангел. Когда ты трудишься, забыв про еду и отдых, из твоих рук выходят шедевры, достойные восхищения, мы говорим, что Бог поцеловал твои руки.

– Я знаю, про кого ты говоришь. Про дедушку! В его платьях ходят самые красивые женщины.

– Конечно, я говорю про него, – улыбнулась Евдокия, но из-за занавеси в кухню уже шли Михаил и Павел.

– Что это вы про меня говорите? – притворившись сердитым, спросил Михаил.

– Бабушка сказала, что Бог поцеловал твои пальцы, – тут же выпалила Вероника.

Михаил лукаво посмотрел на Евдокию, она рассмеялась, он тоже улыбнулся, и все сели ужинать.

– Бога нет, – решительно заявил Павел.– Я в больнице видел, что если человек умирает, никакая молитва его не спасет. Все это предрассудки и суеверия.

– Может быть, – тихо сказала Евдокия, – только я не сомневаюсь, что у тебя дар от Бога. Твои руки спасут много жизней, но не потому, что они такие ловкие. Потому, что у тебя благородная душа.

– Иван Григорьевич постоянно сквернословит, вовсе не культурный и пьет спирт, а дай Бог кому-нибудь спасти столько жизней, сколько он спас, – не соглашался Павел.

Михаил и Евдокия с улыбкой переглянулись. Они-то знали, насколько чистая душа у доктора Петрова, их друга с гимназических времен.

– Ты прав, Павел, трудно представить этого костолома в церкви со свечкой в руке, но не сомневайся в его благородстве. Это очень справедливый человек, добрый и внимательный. И очень верный. Верный своей клятве врача. Когда мир раскололся, он спасал от смерти и красных и белых, ругая при этом их убеждения. А они все ждали от него сострадания, и он всегда был к ним терпимым и снисходительным. Я рад, что ты все свое время проводишь рядом с этим человеком. Пока нет отца, Иван выведет тебя на прямую дорогу.

– Дядя Миша … – губы Павла задрожали, но он прямо посмотрел в глаза казаку, как будто о чем-то спрашивая его.

– Да, они обязательно вернутся, я верю в это.

– И я верю, – прошептал Павел.

– И я! – громко сказала Вероника.

– Ну а мне сам Бог велел,– сказала Евдокия. – Они вернутся, чтобы просто увидеть тебя хоть одним глазом.

– Скажи, Павел, неужели в больнице ты ни разу не столкнулся с чудом? Когда выздоравливал больной, на которого все махнули рукой? – Михаил внимательно смотрел на Павла.

– Нет, – решительно ответил мальчик, – чудес не бывает.

Но потом, подумав, он поправил себя:

– Иногда, правда, бывают редкие случаи, не вполне объяснимые.

– Какие, например? – Михаил не отступал от Павла.

– Одна женщина умирала от родов, просто истекала кровью. Все были уверены в неизбежности ее смерти. Кроме еще не родившегося младенца, у нее на руках оставался пятилетний мальчик. Их отца и ее мужа арестовали, и она просто не могла умереть. Женщина твердила это в перерывах между схватками, успокаивала самого доктора. Иван Григорьевич тогда состарился на глазах. У нее родилась девочка, все предвещало скорый конец, но она не сдавалась. Не знаю, что произошло, но она оставалась в живых и на следующий день, и через два дня, а на третий стало понятно, что она выкарабкается.

– Какая радость, – Евдокия отвернулась, все лицо ее было залито слезами, и она вытирала их фартуком.

– Тогда давай хотя бы признаем, что чудеса случаются, – Михаил поднял на Павла свои серые глаза.

– Да, случаются. И если это спасает жизни, конечно, я соглашусь, – Павел решительно тряхнул своим белокурым волнистым чубом.

– А если еще какая женщина будет умирать от родов, ее обязательно спасет наш Павлик! – раздался уверенный голос Вероники, и все за столом с изумлением уставились на нее. Павел демонстративно покрутил пальцем у своего виска и скорчил рожу, Михаил, улыбнувшись в усы, продолжил доедать ужин. Одна Евдокия откликнулась на добрые слова своей ненаглядной:

– Вероника, наш Павлик станет хирургом, он будет резать руки и ноги раненым солдатам. А женщин будет лечить другой доктор.

– Жалко, мы ведь тоже люди, – огорченно пробормотала десятилетняя девочка, но тут уж не выдержал Михаил и оглушительно рассмеялся. За ним прыснула и Евдокия.

По выходным и праздникам Михаил и Евдокия ходили в церковь, стоящую над высоким берегом Урала. Михаил всегда надевал синие широкие штаны с красным кантом, заправляя их в высокие сапоги. Поверх надевал белую просторную рубашку на пуговицах под самое горло. На голове была белая фуражка. Евдокия тоже выглядела нарядной за счет кружевных воротничков на строгом шерстяном платье. В руках у нее всегда была сумочка.

В церкви собиралось общество, которое неофициально существовало всегда. Общество старых казачек, бывших законодательниц общественного мнения городка. Сейчас они группировались вокруг своего последнего оплота, церкви. Возглавляла их казачка Софья Птицына. После службы, когда все выходили из церкви на площадь, она незаметно оказалась рядом с Михаилом и Евдокией.

– Михаил, не пойму, с чего это Евдокия все молодеет, – старая казачка с усмешкой смотрела на Михаила.

– А чего ей стареть, еще столько дел впереди, – отговорился казак.

– Да, дел у нее достаточно, вот теперь матерью стала двоим сиротам…

Михаил внимательно посмотрел на Софью, а она отвернулась и смотрела с высокого берега на реку и куда-то дальше. Потом снова заговорила:

– Видишь, как низко летают стрижи? Наверное, будет дождь. Ох уж эти стрижи, притягивает их наша река. И птенцов своих где-то выводят, а летать учат только здесь, у родных берегов. Ну, прощайте, хорошая девка у вас растет, красавица. – Софья отвернулась и быстро пошла в другую сторону. Михаил и Евдокия стояли и смотрели ей вслед, потом взявшись под руки, тихо пошли домой.

– Она обо всем догадалась, – негромко сказала Евдокия.

– Она никому не скажет, – не сомневаясь, ответил Михаил.

– Девочка действительно становится красавицей, непонятно, от кого больше взяла – от Васеньки или Зинаиды? Какая была пара… Когда они шли по нашему парку, гуляя вдоль реки, все любовались ими.

– Уж кого, а красавиц в нашем городе всегда было много, просто глаза разбегались. Да и сейчас их не меньше.

– Михаил, неужели ты у нас такой глазастый?

– Не был бы глазастым, не нашел такое сокровище, как ты.

– Не знаю, что вышло бы, если ты искал бы меня после своей швейной машинки! А в выпускном классе гимназии глаз у тебя был еще зоркий.

– Да уж, трудно было мне пропустить такую девушку с длинной черной косой и синими глазами.

И вновь Евдокия таяла от слов мужа, крепче держалась за его руку, спеша домой к детям.

 

Глава 5

1937 год

– Татьяна, я так и знал, что застану тебя, – главный режиссер театра Петр Василевский открыл дверь костюмерной комнаты и увидел склонившуюся над платьем фигурку Татьяны.

– Да, я готовлю платье для завтрашней премьеры Алисы Четверкиной, – она подняла голову и улыбнулась. Обычно эта улыбка обезоруживала Петра, уносила его куда-то, но сейчас она резанула сердце.

– Уже поздно, мы остались последними, сейчас придет сторож и выпроводит тебя.

– Петя, что-то случилось? Только не лги, мое сердце не обманешь.

– Я хочу поговорить с тобой, только не здесь. Приходи на реку, к нашему месту.

Была звездная летняя ночь. Татьяна прошла к реке и спустилась к берегу.

Петру исполнилось тридцать лет, и вся его жизнь стала служением музе театра. Петр был родом из Смоленска, из семьи богатых промышленников. В семнадцать лет он пришел учиться искусству в Московский художественный театр. Семь лет участвовал в спектаклях этой труппы и считался талантливым актером. Ему страстно хотелось самому ставить спектакли, но в Москве у него не было будущего. Кто-то рассказал ему о Лещинском театре, и он, не задумываясь, приехал сюда.

Они встретились с Татьяной, когда оба были новичками и еще мало разбирались в интригах театральной труппы. Постепенно оба твердо заняли свои места, которое отводило им искусство.

Внешне Петр был похож на благородного рыцаря, какими они представлялись Татьяне в детстве. Высокий, круглолицый и голубоглазый, с прямыми русыми волосами до плеч, с острым веснушчатым носом и обаятельной улыбкой. Она сразу отдала ему свое сердце. А он долго не признавался себе, что эта голубоглазая немка, помешанная на аккуратности и чистоте, имеет над ним какую-то власть.

– Таня, я хочу, чтобы ты выслушала меня, не перебивая. Тогда, шесть лет назад, ты пришла к нам в театр заурядной костюмершей. Я думал, что не будет особого греха немного поволочиться за тобой. Ты была необыкновенно соблазнительна, красавица, как и сейчас. И я сделал тебя своей любовницей. Меня не мучили угрызения совести, я был полностью поглощен делами театра, но иногда уделял немного времени и тебе. Ты молчала, и я думал, что тебя вполне устраивают такие отношения. Шли годы, я вдруг обратил внимание, что уже не ищу острых ощущений в объятиях других актрис, ведь ты знаешь актерскую среду. Я решил, что старею, и что меня устраивают отношения с одной любовницей. А ты взвалила на себя весь мой быт, обстирывала и обшивала, кормила, убирала мою комнату. Я опять все это принимал как должное, ведь у меня все получалось. Спектакли выходили прекрасными, я не стыдился их. В труппе были обычные интриги, но они не мешали творчеству. Даже любовник Алисы Четверкиной, майор НКВД, каждый день сверлящий меня взглядом из зрительного зала, не доставлял хлопот. Я просто давал Алисе все главные роли и это их вполне устраивало. Тем более что Алиса далеко не бездарна.

Но когда на репетициях по сцене летало это существо – маленькая Вероника, а за ней носилась ты, заставляя ее работать, сцена светилась. Три года назад я увидел это сияние, и меня пронзила молния! Я понял, почему мог творить даже в эти безумные времена, с бездарным репертуаром и предсказуемыми актерами. Потому, что в моей жизни была ты, и я всегда любил тебя! Потом, вспоминая все дни, проведенные рядом с тобой, я потрясался своей слепоте. Я полюбил тебя с первого взгляда, но не хотел признаваться себе в этом…

– Петя, почему ты заговорил об этом? – потрясенная Татьяна плакала, а Петр обнимал и целовал ее мокрые глаза.

– Я хочу, чтобы ты все знала обо мне. Этот год страшный, ты сама видишь, что творится. Но самое страшное, что Алиса Четверкина догадалась, что ты для меня не просто любовница, а единственная любовь. Она уже приходила ко мне в кабинет, предлагая себя, но я отшутился. Она затаила злобу. Ко мне приходил ее любовник из органов, очень интересовался тобой и Вероникой. Я понял, что привлек их внимание к тебе, поэтому зло посмеялся над тобой в той беседе. Назвал тебя бессловесной клушей, радующейся, что на нее упал взгляд режиссера. Этот поганый смех вызвал у меня самого омерзение, но генерал, наоборот, сразу поверил мне и стал отпускать сальные шутки. Не знаю, но, по-моему, я убедил его, что ты для меня случайная связь.

Таня, я знаю, что у тебя очень трагичная судьба! Ты, Павел и семья Стрижевых, включая маленькую Веронику, можете потерять свободу, как только в вашу сторону посмотрит эта Медуза Горгона, Алиса Четверкина. Эта женщина не смирится, что где-то есть любовь и двое могут быть счастливы. Верь мне, больше всего в своей жизни я бы хотел жениться на тебе и уже никогда не разлучаться.

Но Алиса ни на минуту не поверила легенде, сочиненной мною для ее любовника. Недавно меня вызвали в отдел культуры и сказали, что репертуар театра косит в сторону мелкобуржуазности. Я мгновенно понял, что моей свободе практически пришел конец. Но если бы меня арестовали по подозрению в буржуазности, боюсь, что они не прошли бы и мимо тебя. Слишком много людей видело нас вместе.

Таня, на столе в моем кабинете осталось письмо, в котором я признаюсь в безответной любви к Алисе Четверкиной, которая заставляла меня искать утешения на стороне, в объятиях заурядной костюмерши. Я решил покончить счеты с жизнью, утопившись в реке. Но это будет только роль, прошу тебя поверить мне. Я должен исчезнуть для того, чтобы жили Павел и Вероника, Стрижевы и ты, радость всей моей жизни…

Татьяна припала к груди Петра, ее худенькие плечи тряслись от рыданий. Потом она успокоилась, выплакавшись. Глубоко вздохнула, посмотрела прямо в потемневшие глаза Петра:

– Петенька, я полюбила тебя сразу, как только пришла в театр. И ты никогда не смог бы сделать меня своей любовницей без моего согласия. Все эти годы я знала, что ты меня любил. Я поняла и принимаю все, что ты задумал. Главное, чтобы ты исчез из города. Ты лучший актер, какого я когда-либо видела, и ты перехитришь их всех. Но, Петенька, я хочу, чтобы ты знал: я буду ждать тебя, и ты вернешься ко мне. Когда – не знаю, но я всегда буду ждать тебя!

– Таня!.. – застонал Петр.

Он покрыл лицо любимой поцелуями, потом расстегнул пуговички на ее платье и стал целовать шею и грудь. В который раз он понял, что под скромными одеждами костюмерши скрывалась страстная принцесса, божественное тело и неукротимая душа.

Они расстались на реке. Петя исчез за деревьями, а Татьяна медленно пошла домой. Впервые она не зашла в кухоньку к Евдокии, а сразу закрылась в своем домике. Павел с ранней весны ночевал в сарайчике.

Евдокия сама пришла к Татьяне и принесла ей в укутанной миске ужин. Но Татьяна лишь махнула рукой, отвернулась и отчаянно разрыдалась.

– Танюша, милая, не плачь! Поделись своим горем, и мы вместе что-нибудь придумаем, – Евдокия обняла Татьяну, присев рядом с ней на кровать. Но Татьяна не могла успокоиться, она заходилась в рыданиях. Евдокия вдруг встала, поняв, что у Тани истерика, которую надо немедленно остановить. Она налила полный стакан воды и властно сказала:

– Пей!

Татьяна махнула рукой и снова разрыдалась. Евдокия с силой, неожиданной для такой худенькой женщины, приподняла Татьяну с постели и несколько раз встряхнула, потом вновь подала стакан, сказав тоном, не терпящим возражений:

– Пей!

Татьяна послушно взяла стакан и выпила всю воду без остатка, потом глубоко вздохнула и вернула стакан Евдокии. Взгляд ее стал осмысленным.

– Рассказывай, что случилось.

– Дуся, что делать? Петенька исчез, а я жду ребенка.

– Как исчез? Только сегодня был в театре – Вероника мне говорила.

– Не спрашивай меня!.. Исчез так же, как исчезли Василий Стрижев и Зинаида, чтобы не быть схваченным. Я сама проводила его, но ничего не сказала о ребенке. Дуся, что мне делать, я навлеку беду и позор на вашу семью!

– Позор, опомнись, Татьяна! Ты носишь под сердцем дитя! Как много казаков хотели бы услышать крики своих внуков, но их отцы сложили головы в нашей степи. Стыдись, неужели ты не видишь, что вы давно с Павликом для нас родные. Мы поможем тебе, а там будь что будет, может и Петенька твой найдется…

– Дуся, ты золотая женщина!

– Татьяна, это ты осветила наш дом, когда пришла сама и привела детей. Я не сомневаюсь, что ты не испугаешься и родишь этого ребенка.

Татьяна потрясенно смотрела на Евдокию. Времена страшные: любимые люди исчезают, нет уверенности в собственной судьбе. А увидишь рядом хорошую сильную женщину и понимаешь, что делать дальше. На мгновение Татьяну посетило предчувствие, что она обязательно еще встретится со своим Петенькой, а пока надо готовиться к материнству. Скоро увидит белый свет еще одна крошка, продолжение ее и Петра.

Потом был семейный совет с Михаилом. На нем решили, что якобы от стыда Татьяна уволится из театра. История с Петром была замята чекистом, не желавшим, чтобы его любовница Четверкина стала объектом интересов милиции, как причина самоубийства режиссера. До рождения ребенка Татьяна будет помогать Михаилу обшивать клиентов.

Павел этой осенью начинал учиться в медицинском институте Саратова, а пока работал санитаром в больнице. Вероника, которой уже исполнилось двенадцать лет, продолжала бывать в театре, но у нее появилось новое увлечение: она стала писать стихи. Были и еще обязанности, которые с нее никто не снимал: дочь Василия Стрижева должна играть на фортепьяно и знать французский язык. Но для Вероники и это не было тягостным. Уроки музыки она брала у жены главного дирижера оркестра, а французский знали Михаил и Евдокия. Помимо всего, когда начались события в Испании, оба в совершенстве выучили испанский язык. Павел Граф и Вероника Стрижева не хотели оставаться заурядными личностями. Правда, сами они этому не придавали значения, предполагая, что так живут все. Но ведь не все живут в гнезде Стрижевых. Маленький домик с садом и огромный мир, который с нетерпением ждал встречи с ними.

 

Глава 6

Павел уезжал в Саратов, впервые оставляя дом и родных людей. На вокзал его пришли проводить Татьяна, Михаил, Евдокия и, конечно, Вероника. Павел стоял немного растерянный. Впереди его ждала интересная жизнь, но он остро осознавал, что главные для него люди остаются в Лещинске.

Татьяна, у которой уже округлился животик, смотрела на него мокрыми от слез глазами. Как дорога ему божественно прекрасная тетушка, как хочется защитить ее от этого страшного мира, в котором она остается.

Михаил и Евдокия – они оба не сомневались, что отец и мать Павла вернутся, и только мечта об этом дне помогала ему в самые тяжелые минуты. Они подчеркивали, что Павел взял от них самое лучшее, и что они бы теперь гордились своим сыном. Слыша эти слова, душа Павла взлетала. Юноша ставил себе великие цели, не сомневаясь в своих способностях их приблизить.

Вероника… Эта двенадцатилетняя егоза – невозможно без улыбки думать о ней. Как он будет теперь без ее бесконечных вопросов, безмерно надоедавших ему? Но к ним подходил его главный наставник, Иван Григорьевич Петров, который уже звал его в вагон. Доктор Петров сам вез Павла в Саратов, чтобы быть рядом с ним все это время. Михаил улыбался сквозь усы: Павел для Ивана был ближе родного сына. Старый лекарь безошибочно определил в Павле наследника, столь же одержимого медициной, как и он сам. Он сможет передать ему всю мудрость, накопленную за долгие годы.

Отец Павла Григорий Граф был сыном немцев-колонистов, издавна живших под Саратовом. После окончания Московского университета он стал преподавать математику в мужской гимназии города Царицына. На благотворительном бале, который давало немецкое землячество города, Григорий познакомился с прелестной юной гимназисткой Ксенией Кербс. Они встречались совсем немного, урывками и тайно ото всех, но чувство, вспыхнувшее между ними, было очень сильным. Вскоре разразилась первая мировая война, и Григория призвали на фронт офицером в артиллерию. Всю войну длилась их любовная переписка, которая удивляла родных Ксении. Никто не сомневался, что они поженятся сразу, как вернется Григорий. Он вернулся в Царицын зимой восемнадцатого года, но оставаться после свадьбы в Царицыне не смог, поскольку сразу попал в поле зрения ЧК как вернувшийся с фронта офицер. Молодожены решили тайно покинуть город. Их путь лежал в Самару, где у Григория были друзья. Там он оставил Ксению, чтобы воевать в армии Колчака. Потом неожиданно появился в конце двадцатого года, и они переехали в Оренбург. В ноябре двадцать первого года у них родился сын Павел.

Из Оренбурга Ксения написала коротенькое письмо своей лучшей подруге в Царицын, с просьбой сообщить ее адрес Татьяне, если что-нибудь узнает о ней. Та выполнила ее просьбу, но так сложилось, что Николай Кербс, их брат, пропавший на фронте еще в шестнадцатом году, с неизвестной оказией передает письмо для родных. И добрая подруга, жившая рядом с ними в Царицыне, решила переслать его по известному ей адресу в Оренбург. Это роковое письмо попадает в поле зрение органов, становится понятно, что эта семья ведет переписку с заграницей. Этого оказалось достаточно, чтобы в двадцать восьмом году родителями Павла заинтересовались в ЧК, а затем арестовали их.

В Лещинске Татьяна записала восьмилетнего Павлика на фамилию Граф, позже под этой же фамилией оформила над ним опеку. Она ничего не сказала про его родителей, выдав Павлика за беспризорника.

В школе Павлик учился легко, быстро схватывая необходимые знания. Учителя признавали его способности, но недолюбливали этого красивого мальчика. Он был абсолютно равнодушен к школьным мероприятиям, кружкам или военным играм. Его интересовало естествознание, и все свое свободное время он проводил в больнице. С доктором Петровым Павлика познакомила старенькая учительница ботаники, и с пятого класса Павел уже шел к своей главной цели – профессии врача-хирурга.

Павлику была чужда казенная атмосфера школы еще и потому, что она разительно отличалась от душевного тепла родного дома. Как только он заходил в калитку и к его ногам бросался Сокол, он оказывался совершенно в ином мире. В мире, где он мог не притворяться в своих самых глубоких чувствах, мог задавать любые вопросы и обсуждать любые проблемы. Здесь он мог быть романтиком, никогда не стесняясь этого, быть ранимым и проявлять твердость. Здесь била ключом настоящая жизнь, а не скрывалось двуличие и подлость. Рядом были любимые книги, которые расширяли пространство его мира. Их же читала и Вероника, с которой можно было о них говорить. Татьяна исступленно любила театр и хотела, чтобы Павел знал весь классический театральный репертуар. Евдокия разговаривала с ним на французском, требуя правильного произношения, а потом кормила вкуснейшими пирогами. Но главным авторитетом являлся для Павла Михаил, с которым они могли говорить обо всем, даже о любви:

– Дядя Миша, а как мужчина может понять, что встретил любимую женщину? На вид они все красивые и скромные.

– Павлик, смотри глазами, а не пытайся разглядеть красивые картинки, что придумал сам. Рядом с ней все цветет и благоухает: ее дом, сад, она сама. В руках все горит, а губы улыбаются. Она быстра, как веретено, но неожиданно все становится на свои места. Она подшучивает над тобой, но никогда не обидит и не унизит. Рядом с ней всегда легко, она занята, ей некогда отдавать тебе много внимания, но между тем она незримо рядом. Лишь только тебе надо помочь, она вмиг отзовется. Ты во всем ощущаешь ее поддержку, ты уверен в ее верности, она никогда не способна изменить тебе, своей семье и детям. Да что я тебе все рассказываю, ты уже наверняка понял, о ком я тебе говорю, – улыбнулся в усы Михаил.

– Да, понял, о тете Дусе и о Татьяне.

– Правильно, но еще и о Веронике, ведь она тоже Стрижева.

– Ну, она еще ребенок, – снисходительно отмахнулся Павел.

– Она будущая женщина, – Михаил с любовью прислушался к звонкому голосу внучки, доносившемуся с улицы.

Улица для Павла была местом, где жили его друзья, с которыми он играл в мяч, гонял голубей, бегал на речку, а когда подрос, ухаживал за девушками. У девчонок он пользовался успехом, привлекая не только красотой, но и твердостью своего характера. Это был его любимый мир. А еще, конечно, больница, в которой царствовал старый хирург Иван Петров. И вот этой осенью они вместе с ним покидают Лещинск, чтобы Павел сдавал экзамены и учился в Саратовском медицинском институте.

 

Глава 7

– Татьяна, опять этот противный Николай Желтков ругается в своем дворе, – четырнадцатилетняя Вероника, забросив портфель, забежала в домик Татьяны. К ней тут же приковыляла на еще не окрепших толстеньких ножках общая любимица, полуторагодовалая малышка.

– Наденька, ты так замечательно научилась ходить, и за это от нас с Соколом тебе сладкая морковка, – Вероника протянула малышке зеленый хвостик.

– Вероника, это он выгнал очередную жену. Целый день с их двора доносились его вопли, брань и слезы Агриппины. Он кричал, что в погребе протухла курица, и с ремнем гонялся за ней по двору. Потом она ушла со двора с чемоданом.

– Не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем.

Михаил Стрижев замечал, каким блудливым взглядом провожает сосед Татьяну, не скрывая своего интереса. Татьяна после рождения дочери расцвела, исчезла ее худоба, фигурка стала стройной и притягательно-округлой. Теперь она с удовольствием останавливалась поболтать с соседками, чтобы рассказать, как растет ее дочь. В такие моменты ее лицо становилось нежным и беззащитным, она была восхитительна.

Михаил опасался, что Николай Желтков разрушит еще только налаживающуюся после разлуки с Петром жизнь Татьяны. Поэтому он решил прояснить, до какого момента их сосед готов пойти в своих намерениях.

Михаил сидел на лавке перед домом и курил папиросу, рядом с ним лежал Сокол. Первую шотландскую овчарку еще щенком подарил Михаилу городской чиновник в благодарность за сшитый костюм. Потом Михаил узнал, что арестовали хозяина, занимающегося разведением этой редкой породы. Но свое сердце он уже отдал этому бело-рыжему комочку, назвав щенка Соколом. Той первой собаки уже не было, но года три назад Михаилу принесли другого щенка. И сейчас во дворе резвится молодой Сокол, любимец Вероники.

– Здравствуй, Николай Тимофеевич! – поздоровался Михаил с Желтковым.

– Здравствуй, сосед! – ответил Желтков, идущий мимо Михаила к своему дому. Это был высокий полный мужчина, одетый как обычно: синие галифе, заправленные в высокие сапоги, защитного цвета мундир и фуражка. Выглядел он очень важно, но впечатление несколько портили крючковатый нос и глаза цвета рыбьей чешуи. На его губах постоянно змеилась гадливая улыбочка. Он изо всех сил пытался казаться добродушным простаком, но это мало кого могло обмануть. Сосед обладал властью уничтожить любого, кто казался ему опасным.

– Что, решил отдохнуть от своих заказчиков? – остановился он рядом с Михаилом.

– Да, отдыхаю, жду, когда Евдокия сметает раскрой.

– А, что Татьяна, так и не нашла работы? Это ее дворянское воспитание, вон, какая она вся ладная, и ручки ее, сразу видно, не держали ничего тяжелее ложки. Да и фамилия у ее Павла странная. Надо бы проверить, почему ей так нравятся царские титулы! – Желтков хихикнул и откровенно посмотрел на Михаила.

– Зачем же, Николай, я тебе сам могу все объяснить. Татьяна из поволжских немцев, мальчик тоже из них, правда, беспризорник. Татьяна его опекунша еще с малолетства, но фамилию мальчику оставила.

– Откуда ребенок мог знать свою фамилию?

– В этом возрасте дети уже помнят свои имена.

– Ну-ну… Один ты считаешь, что ваш Павел какой-то особенный. А ты знаешь, что он воровал у меня голубей?

– Павел никогда не брал чужого, зря ты на него наговариваешь. Когда он уезжал в институт, даже раздал своих голубей ребятам.

– Михаил, а ты на свободе лишь потому, что шьешь костюмы большим начальникам. Помни, из каких казаков будешь сам. Предупреждаю: эта семейка, Татьяна и Павел, до добра тебя не доведут, сам понимаешь, какие сейчас времена. И ребенка Татьяна родила без мужа, еле замяли скандал в театре. Избавься от своих квартирантов, пока не поздно.

– Николай, Татьяна одна тянет на себе все наше хозяйство. Я постоянно работаю над заказами, а Евдокия уже не молода. Татьяна нам заменила дочку, я даже помыслить боюсь, что она уйдет от нас.

– Не уйдет сама, мы поможем, – усмехнувшись, Желтков пошел к своему дому.

Вечером Татьяна сидела в кухоньке Стрижевых – вновь решалась ее судьба. Михаил был крайне серьезен:

– Таня, за тобой могут прийти в любой момент. Желтков об этом сказал определенно. Он играет с нами, как кошка с мышкой, но не сомневается, что заглотнет тебя. Или тебя арестуют, или ты станешь мыть полы в его доме. Сама понимаешь, что это значит.

– Михаил, мне надо уехать. Но как же Наденька? Мне придется везти ее в неизвестность…

– А вот про это даже не думай. Мы с Евдокией уже все обсудили и решили: девочка останется здесь. Вырастим с божьей помощью, а ты поедешь к Павлу. Снимете жилье, пойдешь работать, будешь присматривать за ним. Потом, когда ты сама скажешь, что все в порядке, мы передадим тебе девочку.

– Татьяна, – сидящая рядом Евдокия обняла и прижала женщину к своей груди, – за Наденьку не волнуйся, она здесь остается в родной семье.

– Танечка, и подумай, как будет рад тебе Павлик. Он всегда мучается, когда уезжает отсюда. Ему там без нас очень одиноко, – Вероника обнимала старшую подругу сзади и покрывала поцелуями ее волосы. – Подожди немного, потом и я приеду в Саратов, буду учиться на актрису.

– Михаил, Дуся, я прожила с вами незабываемые десять лет. Хочу, чтобы вы знали: ваше гнездо сделало меня счастливой. Безумие и жестокость мира разбиваются у калитки вашего дома. Я оставлю здесь Наденьку, пока не смогу для нее создать такой же дом.

Татьяна исчезла на следующий день. Все необходимые бумаги ей помог быстро оформить Михаил. В который раз он ходил по острию ножа, но это было необходимо для любимых людей, и он делал это.

Татьяна приехала к Павлу, который уже третий год учился в институте. Они сняли домик на дачной окраине городка и зажили уединенно. Павел почти все свое время проводил в институте, а вечерами работал санитаром в больнице. А Татьяна устроилась работать костюмершей в свой старый театр, где работала еще при жизни Зинаиды Хмелевой.

Через год, летом сорокового года, на гастроли в Саратов приехала труппа музыкального театра северной столицы. Татьяна любила оперетту и уговорила Павлика пойти с ней вечером в театр. Павел прихватил с собой двух однокурсниц, которые буквально приклеились к нему. «Нет, ну какой Дон Жуан, – в который раз думала Татьяна, скрывая улыбку. – Не зря Вероника всем раскрывала на это глаза, а никто ей не верил. Да и мудрено не влюбиться в этого красавца».

Она с обожанием смотрела на своего племянника, который с легкостью пленял сердца юных студенток, не придавая этому значения. Девушек с неумолимой силой тянуло к нему, сам Павел был галантным, но всерьез никем не увлекался. Ему исполнилось восемнадцать лет, и вся его жизнь была уже спланирована заранее.

Татьяна читала программку – фамилии ей ничего не говорили. Потом стал гаснуть свет, заиграла музыка, тихо открылся занавес. Началась божественная сказка «Летучей мыши», и Татьяна всем сердцем отдалась действию на сцене. Эта легкая и красивая жизнь на мгновение отдалила ее от ужасов сегодняшнего дня. Женское сердце возносилось на гребень волны под чарующие звуки, и тут же падало и разбивалось, и от этого полета захватывал дух. Но она не умирала, лишь испытывала восторг и упоение.

Но что это? На сцену вышел герой, который пел известную арию князя, встречающего гостей. Он был необыкновенно красив, голос его был мягким и пленительным, она узнала бы его из тысячи голосов. Это был ее Петенька.

Едва дождавшись завершения спектакля, она постучалась в дверь гримуборной. Услышав приглашение, она вошла и застыла на пороге. В комнате находилось несколько артистов, но ее глаза выхватили лишь одно лицо, с голубыми глазами и рассыпанными до плеч русыми волосами. Обернувшись, эти глаза сначала прищурились, а затем застыли на лице Татьяны, а губы стали растягиваться в счастливой улыбке. Уже переодевшийся Петр одной рукой обнял Татьяну и, закрывая ее от друзей, потащил куда-то за кулисы. Он целовал ее глаза, лоб, волосы, гладил ее спину и его руки дрожали. Из глаз Татьяны лились слезы счастья.

– Таня, я был рад, что наши гастроли начались с этого города. Я надеялся разыскать в институте Павла и расспросить о тебе.

– Петенька, но в программке стоит другая фамилия, я даже не подозревала, что это ты.

– А, это сценический псевдоним. Знаешь, я встретился со своим старым учителем по вокалу, когда-то он уговаривал меня заняться музыкой. Я приехал домой, и он предложил мне работу в филармонии маленького городка. Через некоторое время уговорил прослушать меня своего старого друга, дирижера театра оперетты. Так меня приняли в состав этой труппы, оставив сценический псевдоним. Таня, ты можешь поверить, что с самого момента нашего расставания я ни на минуту не забывал о тебе!

– Может, ты еще скажешь, что у тебя не было ни одной женщины? – ревниво спросила его голубка.

– Не было, почти… – Петр грустно рассмеялся.

Они шли под темными кленами по аллее города в сторону гостиницы.

– Не знаю… А я хотела доверить тебе одну тайну.

– Какую тайну?

– Волшебную тайну! В одном королевстве у тебя растет дочь, маленькая принцесса с волнующим именем Надежда.

– Это правда? Таня, за три года унижений я услышал самые желанные слова! У меня есть ты и моя дочь, больше мне никто не нужен. Где она?

– Осталась в Лещинске с Вероникой, надеюсь, ты ее помнишь? Вероника продолжает грезить театром, возможно, она передаст нашей дочери все свои старые роли. Петенька, я боюсь, что ты меня задушишь под этим деревом.

– Да, я тебя задушу… Это будет первая жертва, задушенная от счастья. Но до этого я хочу еще тебя съесть, моя сладенькая.

– Тогда пойдем ко мне! Павел сразу из театра ушел на дежурство в больницу.

Татьяна и Петр почти не сомкнули глаз. Сначала Петр мешал Татьяне готовить ужин. Он постоянно сжимал ее стан, щекотал шею поцелуями, подтрунивал и смешил. Потом все же поел, чтобы не обижать хозяйку.

А когда пришел черед десерта, в лунном сиянии перед ним обнажилась белокожая и белокурая нимфа. Она заманивала бедного странника глубиной своих синих глаз, обольстительной улыбкой и белизной высоких куполов, тут же обхваченных его длинными пальцами. А ее рука как бы невзначай задела его тугую плоть, и та рванулась ей навстречу. В ушах у обоих раздался звон, но потом полилась щемящая мелодия. Под нее Петр и Татьяна взлетели на немыслимую высоту, а потом страсть бросила обоих в бездну, чтобы рассыпаться осколками звезд на ночном небосводе и уже никогда не разлучаться. Эти две души безошибочно нашли друг друга, чтобы выжить в этом безумном и страшном мире.

В конце гастролей Петр женился на скромной костюмерше провинциального театра. Его коллеги-актеры сочли это за мезальянс, решив, что их друг не решился замахнуться на более популярных актрис, а срубил елку по себе. К тому и стремился Петр Василевский, который прекрасно знал, откуда к нему приходит вдохновение. Они уехали в Ленинград, решив, что Наденьку заберут к себе летом будущего года, когда определятся с жильем сами.

Снова Павел остался один, но это не тревожило его. Все его внимание занимал институт и больница, в которой он считался уже своим. В институте Павла выделил профессор, взявший его к себе в ученики. Кроме того, Павел все это время активно тренировал и закалял свое тело. Когда в институте проводились спартакиады, Павел всегда выступал в своей коронной дистанции – в марафонском беге. Павел был удивительно выносливым: как бы трудно ему не приходилось, он никогда не сходил с дистанции. И эта его черта привлекла внимание очень далеких от мира медицины людей. В сороковом году Павла призвали в армию, не дав завершить курс института.

 

Глава 8

– Дедушка, почему мальчишки дразнят Павлика немцем и дают обидные прозвища? – Вероника спрашивала об этом Михаила, пока Евдокия смазывала ссадины мальчика мазью после его жестокой драки с обидчиками.

– Просто они глупы! Нет, не потому глупы, что они не знают таблицу умножения, а потому, что не способны видеть широко. Обидно обозвать человека немцем, евреем, или еще кем-то. Это значит сознательно расстроить его, усомниться в нем, в его способностях, в его душе. А ведь душа человека бессмертна, именно она двигает эту жизнь. С человеком нужно дружить, смотреть на него и видеть, есть у него честь или нет. А друзьями у настоящих казаков были многие народы. Казаки умели с ними жить мирно и договариваться. Немцы издавна селились в наших местах, они приносили в нашу жизнь много порядка, аккуратности и педантизма. В нашей гимназии были преподаватели-немцы, и хозяином центральной аптеки тоже был немец. Много немцев было военными, они служили в столице и пользовались большим авторитетом в нашем городе.

– Павлик, если еще раз этот Сережка Нестеров откроет свой поганый рот, я затолкаю ему туда его фуражку! – взлохмаченная Вероника не могла успокоиться, вспоминая прошедшую драку.

– Вероника, перестань меня жалеть. Я подрался с ним не из-за того, что он меня дразнил. Сережка мой друг, он сто раз пожалел, что обозвал меня.

– А почему же ты подрался?

– Из-за женщины.

– Из-за Лельки? – выдохнула Вероника.

– Нет, все, больше не спрашивай, я пошел, – и Павел удалился в свой сарайчик.

Веронику тогда кольнула непонятная обида, кого на этот раз защищал ее Павлик. Она не предполагала, что пятнадцатилетний Павел тогда подрался из-за нее. Его друг, такой же страстный голубятник Сережка Нестеров, сидя как-то с ним на крыше, сказал, что волосы у Вероники золотые, а глаза – как у ведьмы. Павлу это не понравилось, и он сам нарвался на кулак друга, когда толкнул его. А уж в процессе драки они обзывали друг друга от души. Эти оскорбления и услышала Вероника.

Сколько себя помнила Вероника, ее жизнь всегда протекала рядом с Павликом. Несмотря на то, что она была его младше, Павел никогда не отталкивал ее. В сарайчике он собирал приемники и объяснял Веронике их устройство. Он дал ей детское прозвище Черника, терпеливо отвечал на все вопросы, был ее защитником. Павел научил Веронику плавать – она до сих пор вспоминает тот восторг, который испытала, когда не ушла под воду, а поплыла.

Павел научил ее кататься на велосипеде, единственной обладательницей которого была Лелька Егорова. Эта гордая девочка только Павлу разрешила приблизиться к своей машине с блестящими спицами, тугим звонком и шелковой сеточкой над колесами. Но Вероника прекрасно понимала настоящую причину доброты к ней хозяйки велосипеда – она носила от Лели записки к Павлику.

Позже Павлик научил Веронику кататься на коньках, когда они вместе ходили на зимнюю речку. Там местные подростки сообща расчищали от снега лед и катались на дешевых коньках, пристегнутых к валенкам. Павлик катался хорошо, но Вероника словно парила на льду. Своими ловкими ножками она умела делать замысловатые фигуры, могла подпрыгнуть и совершить рискованный прыжок. У нее было идеальное чувство равновесия, она очень редко падала. Ее гибкая фигурка в красном свитере и шапочке, из-под которой свисали две желтые косы, притягивала взгляд. Будучи еще маленькой, Вероника уже несла в себе зачатки будущей красоты.

Любимым праздником Вероники был день ее рождения. К этому дню Михаил шил очередное платье для своей любимицы. Фасон выбирала непременно сама Вероника, и Михаил всегда соглашался, понимая, что в этом проявляется стремление девочки к самостоятельности. Ей дарили подарки бабушка, дедушка, Татьяна и Павлик. Вероника с самого утра с нетерпением ждала их, сидя у теплой печки, перед занятиями в школе. Павлик забегал, быстро вручал собственноручно сделанные в сарайчике шкатулки, рамочки и убегал. Татьяна к выбору подарка всегда относилась основательно, ей хотелось порадовать девочку чем-то изысканным. Дарила красивые сумочки, которые сама вышивала, платочки, духи, плела кружева для ее воротничков и сорочек.

В Николу поздравлять Веронику приходило много казачек, близких знакомых Стрижевых. К празднику все готовились заранее, еще с вечера Евдокия и Татьяна не отходили от плиты, а с утра начинались визиты. В этот день Михаил не работал. На столе постоянно подогревался самовар, а за столом пили чай с пирогами немолодые гостьи. Они внимательно разглядывали Веронику, дарили ей незамысловатые подарки и надолго не задерживались. Веронике всегда казалось, что они присматриваются к ней. Но от этих женщин в ее сторону шли любовь и восхищение, поэтому Вероника любила эти приемы.

В десять лет она испытала настоящее горе – ее не приняли в пионеры вместе со своим классом. Учительница жестко объяснила причину: ее бабушка и дедушка ходят в церковь. Вероника была очень подавлена этим случаем, она на какое-то время выпала из общения с одноклассниками. Но не склонила головы. Дома ее ждали близкие люди, на улице – соседские девчонки, а еще был Павлик в своем сарайчике и театр. Позже ее все же приняли в отряд пионеров, но это уже не затронуло в ней глубинных струн.

Татьяна и театр – это была еще одна самая любимая сторона ее жизни. Она любила запах кулис, цвет рампы, освещавшей сцену, партнеров в красочных костюмах и, наконец, само действие. Она появлялась на сцене и присутствовала очень недолго, но и этого оказывалось достаточно, чтобы она поняла, что здесь ее место. Она была предана главному режиссеру театра, Петеньке Василевскому, видела, как он относится к Татьяне. Она мечтала, чтобы когда-нибудь и на нее кто-то взглянул с таким же обожанием, как смотрел Петенька на Татьяну. По выходным она проводила в театре целые дни, пока Татьяна не заставляла ее идти домой и готовиться к школе.

– Таня, я не понимаю, зачем мне знать эти формулы и правила в математике, если я буду актрисой.

– А для чего мне учить стихи и знать все душераздирающие пьесы, если я хочу быть хирургом? – Дети хмуро смотрели на Татьяну.

– Павлик, – обратилась она к старшему, – у любого человека должны быть культура и цивилизованность. Вежливость и знания этикета, умение себя вести, правильно говорить, способность поддержать беседу, многосторонняя эрудированность. С такими людьми легко, они способны на поступки и имеют собственную позицию. Никогда не станут пешками в чьей-то игре. Именно такими хотели бы вас видеть ваши родители. Это важно для нас.

– Значит, важно и для меня, – серьезно ответил Павел.

– Для меня тоже! – немедленно откликнулась Вероника.

Вероника жила свободно, дерзко, с достоинством, так как знала, что самые близкие люди ценят ее очень высоко. Так же она относилась к себе и сама. Но никогда не была себялюбивой девочкой. Наоборот, она щедро одаривала вниманием всех, кого любила.

От матери Веронике передались ее пышные волнистые волосы цвета спелой пшеницы. При свете солнца они отливали золотом, а заплетенные в тугие косички – желтели, как подсолнух. И глаза цвета луговых трав! Но когда в них отражался солнечный лучик, они синели, и взгляд девочки казался бездонным. От отца девочке достались тонкие черты лица, соболиные брови, прямой, чуть вздернутый нос с трепетными тонкими ноздрями, пунцовый ротик и мягкий подбородок с ямочкой посередине. Фигурка у нее была худенькой, а характер – неугомонным.

– Бабушка, расскажи мне про маму, – просила она Евдокию, когда та укладывала ее спать.

– Твоя мама родилась в семье короля и жила в далекой стране, где у нее был дворец, много слуг и постоянные балы. Но однажды старый король захотел показать ей свою родину…

– И привез в Лещинск, где она встретила моего папу.

– Вот видишь, ты и сама все знаешь.

– Нет, расскажи, как папа влюбился в принцессу!

– Твой папа тогда получил отпуск после тяжелого ранения на германском фронте. Как-то ранним утром он подъезжал к реке на своем любимом жеребце Марсе. Он хотел напоить коня, но неожиданно увидел, что он не один. От реки по песчаному яру навстречу ему поднималась прекрасная девушка. Она была босиком, волосы ее были распущены, и она улыбалась.

– Это была моя мама?

– Да, она захотела встретить рассвет, поэтому встала раньше всех и незаметно покинула дом. Она как раз возвращалась, когда ей преградил путь один красивый казак.

– Это был мой папа?

– Да, это был Василий, и он предложил девушке покататься на его коне. Мама была очень скромной девушкой и понимала, что так делать нельзя, но согласилась.

– Почему это нельзя?

– Потому что существует этикет, и согласно ему, молодые незамужние девушки не должны оставаться наедине с мужчинами.

– Но это же был мой папа!

– Вот и мама так решила. Ей очень понравилась прогулка, потом она все время ждала его.

– И папа приходил?

– Каждый день, и они гуляли по нашему парку вдоль реки.

– А потом?

– Потом началась война, и они расстались, чтобы встретиться уже где-то далеко отсюда. Все, Вероника, пора спать.

– Как бы я хотела, чтобы меня тоже нашел принц. И чтобы он был похож на нашего Павлика, – пробормотала она, засыпая.

– Этот принц давно ждет, когда ты вырастешь, – прошептала Евдокия, перекрестив девочку.

У Вероники было еще одно любимое увлечение – она была заядлой садовницей. Любовь к саду ей привила Татьяна, которая всегда старалась принести в него что-то новое. Рядом с ней крутилась ее верная помощница Вероника. Весной Павел вскапывал землю, а Татьяна и Вероника сажали клумбы с цветами. Осенью рассаживали луковицы тюльпанов, укутывали на зиму кусты роз. Их сад благоухал с ранней весны до глубокой осени. Было странно, что на этом небольшом участке возможна такая эстетика. Татьяна была поклонницей английского сада и старалась привнести в посадки небрежность и естественность самой природы. Знойным летом они наполняли многочисленные бочки холодной водой из колодца, чтобы вечерами поливать сад.

Михаил допоздна сидел в саду вместе с верным Соколом, дышал запахом влажной после полива земли и курил. Он видел, что Павел и Вероника живут целостной жизнью, окруженные преданными друзьями. Их сердца стремятся навстречу будущему, верят в него и ждут встречи с ним.

Но это будущее может принести много боли, ведь не всегда с детьми будут близкие им люди. Но Михаил с удовлетворением отмечал, что его Павлик не такой уж беспомощный. Он абсолютно не терпел никакого высокомерия и превосходства. В таких случаях он сразу же терял интерес к собеседнику, холодно прощаясь с ним. Он держался подальше от известных сплетниц городка, которые пытались под видом сочувствия унизить близких людей Павла.

Михаил даже замечал, что, будучи наделенным яркой красотой, Павел совершенно не замечает этого. Его восторг вызывают высокие чувства: честь, достоинство, справедливость, сострадание. Когда же Павел встречался с соседом, его взгляд ничего не выражал, оставался равнодушным, и это всегда бесило Желткова. От Павла шла мощная волна духовности, которую Желтков воспринимал как чувство превосходства этого сопляка над ним, могущественным чекистом.

Когда уехал Павел, а за ним Татьяна, в доме Стрижевых появилась молодая поросль. Подросшая Вероника во многом старалась заменить Татьяну. Она умела прекрасно готовить, могла помочь Михаилу в его портновских делах, все горело в ее руках. Она продолжила украшать сад, но главное место в ее жизни стала занимать Наденька. Она возилась с ней, и это доставляло ей безграничную радость. Евдокия даже пыталась образумить внучку:

– Вероника, у тебя экзамены, еще тебе надо бежать в музыкальную школу, оставь Наденьку, я сама за ней посмотрю.

– Бабушка, как вы не понимаете, что я уже соскучилась по ней. Еще чуть-чуть, и я побегу на музыку. Сокол, присматривай за этой красавицей, – и верная овчарка терпеливо выносила все эксперименты, которые проводила с ней Наденька. Девочке особенно нравилось забираться на собаку верхом, а потом, смеясь, скользить по ее мягкой шерстке.

Вероника замечательно играла на пианино, у нее был прекрасный слух и голос, завораживающий преподавателей. Но романтичная Вероника неожиданно стала писать стихи. Стихи касались любви, она писала их в заветную тетрадку и прятала в сарайчике. Кабинет Павлика, так же, как и библиотека, перешли в полное владение девочки.

В сороковом году Веронике исполнилось пятнадцать лет. В семье Стрижевых уже знали, что Татьяна нашла своего Петеньку и вышла за него замуж. Радость от этого известия переполняла близких, но у Евдокии и Вероники взгляд печально останавливался на двухлетней Наденьке. В эти мгновения раздавался твердый голос Михаила:

– Вы что, не знаете, как девочка нуждается в матери? Тем более такой, как наша Татьяна! А о ней вы подумали? – И у двух его любимых женщин виновато висли носы. Михаил был абсолютно прав.

На Новый год к ним обещал приехать Павлик, которому пришла повестка в армию. Стрижевы с нетерпением ждали его, но больше всех – Вероника. Ей недоставало его всегда. Когда приезжал Павлик, мир снова становился для нее надежным и понятным.