«Конечно, это происходит не просто так, и все же не имеет причины. Оно дается ни за что, но обязательно спросит с тебя, потребует ответа. Иногда еле слышным, иногда оглушительным и внезапным, оно может показаться близким и доступным внешней своей, видимой стороной, но вместе с тем совершенно необъяснимым, неуправляемым, неуловимым...»

 

 

Мой город, я пробыла у тебя в гостях целых три года. Знаю: родившиеся под твоей сенью не смогут увидеть тебя так, как увидела и полюбила я. Знаю точно, потому как, родившись на море, никогда не смогу оценить его так, как те, что однажды примчались на встречу с ним из-за своих тридевяти земель и тридесятых царств. Ежедневное, ежечасное соприкосновение с чем-либо, пусть даже и необыкновенным по красоте и исторической ценности, для горожан естественно и привычно — не замечаешь того и не ценишь, словно слаженную работу своего организма. Для меня же, приезжей, за три года жизни здесь ты, мой город, так и остался прекрасной, ни с чем не сравнимой загадкой.

Мой Киев, это песня для тебя...

Мы всегда ожидаем каких-то мгновенных ощущений, чтобы увиденное сразило нас сразу и наповал. Такого есть в тебе немало, мой город, и никто не сможет этого отрицать — даже самый искушенный турист, скурпулезно выбирающий место своего очередного туристического паломничества. Впечатляющие купола соборов: Михайловского, Владимирского, Софийского, или фонтаны Европейской площади... Конечно, Лавра. Днепровские пейзажи и Гидропарк, дом с Химерами и Николаевский костел — всего не перечесть. И все-таки, невозможно сказать с точностью, что именно и какое должно быть то, что потрясет нас, всех без исключения, до глубины души. «Кому-то нравится Бах, а кому-то — Моцарт, ведь все мы, как ни крути, достаточно разные», — вспоминаю слова моего учителя музыки. Предугадать свои эмоции сложно. Настоящее, сокровенное — оно таится глубоко. Сделать так, чтобы повернулось оно к тебе той самой, нужной стороной, удается нечасто. Что-то такое происходит в тебе самом... И вдруг — раз! Открывается в увиденном то, что не замечал, не видел раньше. И это, тобой найденное, угаданное, становится вдвойне удивительнее и дороже, и теперь ты чувствуешь некую связь с определенным, ставшим «лично твоим» местом под солнцем. Ты стал причастен к созданию этой тихой, внутренней радости узнавания. И теперь все, что есть здесь, в этом месте, когда-то позвавшем тебя — от воздуха до последней травинки — нужно пережить и разместить в себе, оно стало твоей частью, одной из твоих историй...

Мой город, тот период жизни был периодом моей безграничной свободы и тяжелого поиска смысла. Я приехала к тебе в гости, столкнувшись лицом к лицу со своим одиночеством, не в силах ни простить его себе, ни понять. Людей, что находились рядом, было много, но все они протекали сквозь меня, как вода, среди сотни моих дел и занятий как будто не за что было зацепиться, и время шло толчками, то замирая, то ускоряясь... Трамвайчик, неторопливо бегущий по Печерску, ветер от приближающегося вагона метро, рыбаки на зимнем Днепре, уснувшие над своими лунками... Не великолепие соборов — мою душу разжижали и расплавляли, казалось бы, ничем не примечательные твои картинки.

Я часто бродила по твоим владениям, мой город, я залезала в твои самые затаенные уголки. Чего стоит твой разрушенный Зеленый театр (так мы сами прозвали его) на Арсенальной, родной Хрещатый парк или Труханов остров. Владимирская горка — помнится, как-то писала здесь, сидя прямо на земле, один сумасшедший рассказ о любви и обливалась слезами над придуманными самой чувствами...

Однажды я гуляла по Выдубецкому монастырю. Кругом было много опавших листьев, отчего земля казалась красно-желтой… Поразила тишина. Какая-то совершенно особенная. Та, что рождает приглушенную, еле слышную внутри самого себя музыку, замедляющую потоки мыслей. Фрески 11 века (повинуясь какому-то странному чувству, каюсь, я легонько прикасалась к ним пальцами), «звездная» колокольня и святой родничок, тропинка, ведущая в никуда и одиноко стоящий камень, ежик, совершенно не обращающий на меня внимания… И вот я — это уже не совсем я, потому что то, что было мной некоторое время назад, отступило на второй план, я будто бы опускалась на дно теплого моря, без страха и сожаления оставляя свое прожитое там, наверху. Я подумала, что не удивлюсь, если сейчас где-то рядом — вспоминается Тарковский — медленно разольется молоко из кувшина, опрокинутого ветром, и вылетит птица, разбивая окно в другой мир, или все мы, перемешиваясь с медленно летящими листьями, закружимся в невесомости, беспрепятственно поднимаясь в небо или опускаясь на самый-самый нижний предел... Может, эти ощущения, эти места и есть лекарство, единственно правильное, от всех болезней сразу? Целебный бальзам, охраняющий меня теперь навсегда, навсегда…

Так, спустя какое-то время нашего с тобой знакомства, я стала чувствовать тебя, мой город, и понимать, как живое, близкое мне существо. Я видела, когда ты, сосредоточен и холоден, уныл и неразговорчив, скрываешь свое ко мне равнодушие под мокрыми зонтами спешащих домой людей. Я понимала тебя и прощала, потому что знала — пусть сегодня ты занят самим собой или еще кем-то, но назавтра ты снова пожалеешь меня и развеселишь, и опять покажешь мне что-то совершенно особенное... Может, это будет Андреевский спуск, зажженный вечерними огнями и живой музыкой, или просто веселый трамвайчик, увозящий меня на экскурсию по красивейшим берегам Днепра: с правого — домой, на левый, за цену проездного билета. А может статься, я попаду в театр на спектакль с актерами, ставшими родными... Станция Театральная, ты помнишь меня, постоянно опаздывающую, из последних сил бегущую вверх по твоему бесконечному экскалатору? И будет солнце, много солнца сквозь резные листья каштанов, сквозь разноцветные кисти сирени Ботанического... А может, кто-то, идущий рядом, спросит дорогу в Лавру, изъясняясь на суржике — очаровательной смеси украинского и русского языков. «Я как раз туда», — внезапно для себя отвечу я, почувствовав желание подняться на твою колокольню. Чтобы увидеть тебя как на ладони, чтобы, спускаясь вниз по крутой винтовой лестнице под звуки колокола, представить себя в длинной черной монашеской одежде...

Я чувствовала тебя, мой город, и понимала, что ты хочешь мне сказать. Мир велик и многогранен, и безумно красив, и бесконечен в своих проявлениях. Жестокость и несправедливость живут на одной улице с бескорыстной добротой и милосердием. А красота — в одном подъезде с серостью. И если сегодня я несчастен и опустошен, а все двери кажутся закрытыми, то достаточно лишь заглянуть в другой дом, сесть в следующий трамвай, пройтись по цветущей аллее...

Далеко не все города умеют то, что умеешь ты. Но мне повезло, мой город, потому что ты — одна из моих историй, не просто живешь в воспоминаниях, а до сих пор спасаешь меня и лечишь. Мысли о тебе, о «моих» в тебе местах всегда связаны с ощущением, будто кто-то очень большой и добрый кладет на мой воспаленный лоб прохладную успокаивающую ладонь и шепчет: «Ничего, все будет хорошо... Сейчас, сейчас тебе станет легче, ты только послушай, послушай…» И я прислушиваюсь и всматриваюсь во все, встречающееся на пути, и улыбаюсь своим открытиям, и бемолвно шепчу тебе «спасибо...»

Все, что есть — то пройдет, а что вечно — останется. За той красотой, что чувствуешь сердцем, той, что создается веками гениальностью людей и мудростью природы, стоит Его рука, Его слово, Его провидение. Я помню, я знаю — можно и в камне увидеть Бога.

Мой Киев — это песня для тебя...