"Кто там в плаще явился пестром,

сверля прохожих взглядом острым,

на странной дудочке свистя?..

Господь, спаси мое дитя!"

Старинная немецкая баллада.

 

Порой мне кажется, что я еще не до конца, не в полной мере осознал наступившие перемены в своей жизни. А ведь это теперь для меня, как говорят нынче, очень значимая, важная фишка. Событие, которое внесло в мои размеренные, одинаковые будни совсем иное настроение, иные мысли, иные тревоги и, если хотите, совсем иное восприятие мира. Ничего похожего я доселе не испытывал. Пожалуй, ничего в моей жизни не волновало так, как это обстоятельство. Потому что никогда раньше я не был так сильно обременен и озабочен новым представлением о том, каким будет складываться теперь мой уклад жизни. Мой быт, в котором мы с женой остались вдвоем. В этом быту теперь я с нетерпением жду окончание каждого дня, особенно четверга, его позднего вечера. В этот день в начале двенадцатого раздается звонок. На перегонки несемся к телефону. «Сыночек, привет! Ну, как ты? Какие новости? Очень ждем тебя завтра»! Это звонит Илья. Звонит из пригорода Тель-Арада. Сегодня там его место воинской службы. Там он проходит тиранут - курс молодого бойца.

Именно в силу этого обстоятельства я позволил себе такое пространное, не совсем поначалу ясное для читателя вступление в своем рассказе. Так о чем же он будет? Да все о том же! О мыслях и чаяниях отца, сын которого только - только начал служить в армии.

Отцовские мысли о стране, о войне и мире, о путях-дорогах, которые выбирают дети каждый для себя самостоятельно. О превратностях непредсказуемой судьбы. «Как быстро летит время»! Мне сейчас не обойтись без этой банальной фразы. Действительно - метроном времени беспрестанно отсчитывает секунды. Особенно остро я услышал его, когда совсем недавно сын подошел ко мне, разжал ладонь и спросил: «Папа, что это?». На ладони лежала монета с дыркой в середине. Это была «симона» - такая израильская двушка. Ей когда-то пользовались, чтобы звонить с городских телефонов-автоматов. Сын нашел ее в запыленной стеклянной вазе, которая стояла где-то на антресолях. Монетка из начала 90-х годов. Тогда никто ни о каких мобильных аппаратах и слышать не слыхивал. Зато новоприбывшие репатрианты слышали «гром орудий и бой барабанов», как пелось в одной старой песне. Правда, слышали издалека. Потому как война разворачивалась в Персидском заливе. Война между Израилем и Ираком. Точнее операцию «Буря в пустыне» проводила Америка. Я вспомнил об этом, потому что сыну тогда было полтора годика. Сегодня он в больших красных ботинках, с непомерным рюкзаком за плечами и зеленым беретом за погоном, распахивает дверь и входит в дом. Иногда мне хочется прямо с порога спросить его, как когда-то в детстве: «Сыночек, ты водичку пил?». Но я молчу. Илья уже взрослый. Когда же это случилось? Когда он стал самостоятельным юношей? Я точно помню когда. Не заметить мне этого было нельзя. Он тогда оканчивал гимназию и готовился к выпускным экзаменам. А по пятницам всегда куда-то уходил. Однажды я поинтересовался: «Куда ты собираешься, Илюша?» Надевая на голову кипу, он ответил мне, что с недавних пор стал ходить в синагогу. Я опешил. Я был настолько ошарашен, что даже не спросил, о чем он молится, что просит у Бога? Не спросил ни тогда, не спрошу уже сегодня. Зато в тот момент время как будто подтолкнуло сына ко мне: «Смотри, какой он у тебя взрослый!».

Я смотрю и отмечаю, как незаметно он вырос, как быстро стал большим! «Разве несмышленый пацан, сопляк, малолетка будет бегать в синагогу? Да ни за какие коврижки!» - подумал я тогда. И дело не только в его обращении к Богу. Сегодня чем становится он старше, тем мне, отцу, интереснее его слушать, о чем бы он ни говорил. О любви Уинстона Черчилля к сигарам или об устройстве израильского танка «Меркава» или о летающих по Витебскому небу местечковых евреях на картинах Марка Шагала. Мы можем рассказать друг другу пару анекдотов и от души смеяться. Недавно я ему продекламировал подсмотренное где-то, актуальное сегодня:

«Я выгуливаю пса.

Я привез его с Урала.

Жучка вежлива к стране,

потому что не Насралла».

Надо было видеть, как сын хохотал. Отсмеявшись, заговорил о Хизбалле и прочих нечистях серьезно. Только взрослому человеку свойственна рассудительная речь и убедительные аргументы. Те, что я часто перебираю в памяти. Вспоминаю его осознанную мотивацию, с которой он апеллировал к нам, родителям, убеждая в правильности своего выбора – служить он будет только в боевых войсках! На меньшее не согласен. Об этом нам было сказано с железной прямотой и очень категорично. О своем решении он заявил с твердостью присущей только людям взрослым и самостоятельным. Я его слушал, не пытаясь даже возразить. Только подумал вдруг, что, наверное, молодые парни проще относятся к абсурду, которого не мало в жизни. Его особенно достаточно здесь, на Ближнем Востоке. Они верят в правоту всего того, что делают. Они верят, в конце концов, в возможность справедливости. «Вы три года будете, как зомби! Имейте это в виду, - шепнул мне на ухо пожилой адвокат, выйдя со мной в коридор. В слово «зомби» он вкладывал, наверное, душевное состояние родителей, которые не могут найти себе места, пока сын служит в практически всегда воюющей армии.

У него мы письменно заверили свое согласие на службу сына в боевых войсках.

– «Гордитесь своим сыном»,- сказал нам на прощание адвокат. Он даже и не подозревал, каких усилий стоил мне поход к нему в офис. Сколько было перед этим бессонных ночей! Сколько ночных раздумий и разговоров с сыном!

Чувство гордости за Илью настигло меня в Иерусалиме. Сюда мы приехали, в незабываемый день принятия присяги. Торжественная церемония проходила у одной из основных наших святынь - Стены плача. В обстановке невозможной торжественности моему сыну, как и всем его товарищам вручили священную книгу и оружие. «Господи!- мысленно обратился я к небесам,-сделай же так чтобы эта винтовка «М-16» в руках Ильи стреляла бы только в тире или на ученьях».

На следующий день он, скинув дома ботинки, показал мне по большому секрету вшитые в них между кожей и тканью металлические пластинки. Пластинки, на которых выбиты имя и фамилия солдата, его воинский номер. «Зачем? - удивился я. - Ведь на шее у тебя в зеленом чехольчике на шнурке висит металлическая пластинка со всеми данными». «Так надо», - ответил сын, ничего не объясняя. Ему совсем не хотелось озвучивать вещи, мягко говоря, далеко не приятные для ушей родителей. Он не собирался вызывать у нас шок прямым ответом. Но я и так все понял. Когда понял – в душе похолодело, в горле запершило. Сразу вспомнил о солдатах, погибших в недавней войне в Ливанской деревне Дебель. В здание, где они находились, попала не известно кем выпущенная ракета. А СМИ с лживым торжественным пафосом писали об ожесточенных схватках с Хизбаллой. На деле все было абсурдней и трагичней. У командиров вертолетов не было точной информации, в каких домах террористы, а где свои. Думая об этом и многом другом, я спросил недавно у своей новой знакомой, которая, оберегая сына от службы в Российской армии, репатриировалась с ним в Израиль. Ее поступку я был немало удивлен. «Неужели дедовщина в Российской армии сильнее недавних здешних бомбежек? Неужели тамошний армейский беспредел страшнее русских «катюш?». В ответ я услышал: «О! Ты даже не подозреваешь, что творится в Российской армии. История рядового Сычёва не первая и не последняя в бесконечной цепи трагедий. Чтобы эта цепь не коснулась сына – он проходит службу в Израиле. В конце концов, говорят, что Родина не там, где лучше, а там, где больнее. Но я с этим не согласна»,- сказала она и закурила. С этим, как и моя знакомая, я тоже мысленно не согласился. Не слишком ли много боли на таком маленьком кусочке земли? Она здесь бьет через край! Где-то здесь и моя тревога не утихает, пока сын служит в боевых частях. Не утихает рядом с неизмеримой болью народа, который по выражению Голды Меир, должен любить своих детей больше чем ненавидеть чужих. Вот тут, не знаю, не знаю…

Никогда бы я не хотел, чтобы мать мусульманина, мать чужого для меня ребенка думала так, с ненавистью глядя на моего Илью. Сегодня боль моя, мои терзания сердца конкретней. Они переплетается с болью родителей, чьи дети-солдаты так и не возвращены домой. Неужели у отгремевшей недавно войны были цели важней, чем спасение захваченных в плен мальчиков? Чем дальше уходит время, тем тише голоса во спасение их. Никакая война будь она триумфальной, самой победной или героически безнадежной, как наша последняя ровным счетом ничего не стоит, если матери обречены всей своей жизнью, дожидаться возвращения детей.

…Я смотрю на телефон, жду звонка от сына и вспоминаю чье-то правильное высказывание. Бормочу его, как молитву: Господи, дай мне покой, чтобы принимать то, что я не могу изменить; дай мужество изменить то, что могу, и мудрость — всегда отличать одно от другого. В ауре этих мудрых слов протекает сегодня моя жизнь. Жизнь, в которой самая волнующая ее фишка – служба сына в армии.