Саша так и не понял, как же это все случилось. Что-то такое неведомое вдруг оторвало его от земли и, остановив сердце, кинуло вверх, к ледяным звездам. Вот такая это чудовищная сила. Это то самое волшебство, которое легко обращает почтенного профессора в глупого щенка с голубыми от счастья глазами и одним прикосновением вдруг вгоняет в краску торговку с мясного рынка, заставляя ее стыдливо опускать глаза. Одни величают это счастьем, другие зовут безумием, а кто просто горячкой.

Еще говорят – любовь.

 

- Саня! А Сань! Ты чего спишь что ли? Пляши – тебе письмо пришло от Аллы.

Саша еле выбрался из тяжелого сна после ночной смены, глаза резало и жгло, он с трудом открыл их.

- Какое письмо? Отвяжись! Олег, ну ты совсем уже...

- Да проснись ты! Помнишь, мы с Ванькой письмо одной бабе отправили, ну по ее объявлению в газете? Типа познакомлюсь с молодым человеком спортивного телосложения, помнишь? Ты приколись, ответила. Ждет сегодня в гости в два часа.

Саша отмахнулся от соседа по комнате и отвернулся к стене.

- Ну, вот и иди, давай, знакомься. Наешься там наконец-то.

Олег присел к Саше на кровать.

- Тебе надо идти, однако. Фотку то мы ей твою отослали.

Саша коленом спихнул Олега с кровати сел, закутавшись в одеяло и забывшись, опустил ноги на пол. Обжег ступни о ледяные половицы, бабка у которой они снимали комнату, экономила на дровах, задернул ноги обратно под одеяло и уперся тяжелым взглядом в соседа по комнате.

- Ну, уроды, и что мне теперь делать?

 

После короткого звонка дверь не открылась, не открылась она и после длинного звонка. Саше почему-то казалось, что его кто-то рассматривает через глазок. Чертовски нелепое положение. А может быть там и нет никого? Он приложил ухо к холодной коже обивки двери. За дверью тихо-тихо. Ну, точно там никого нет! Он облегченно вздохнул, и собрался, было уже уходить, но далеко из глубины квартиры послышалось:

- Бегу-бегу... Сейчас-сейчас... Подождите!

Тяжелая с виду дверь легко распахнулась и, споткнувшись о порог, из квартиры прямо к Саше в объятия выпала высокая девушка. Из ее густых темных волос скользнувших веером по его лицу выпорхнуло облачко каких-то таинственных духов, а от рук закинутых от неожиданности ему на плечи пахло чем-то сладким, кондитерским, праздничным запахом новогодья.

- Вы кто? – спросила она сдавленным шепотом, распахнув в недоумении глаза. – Вы к кому? Ко мне?

Девушка еще стояла рядом, прижавшись к нему, но Саша почувствовал, как с каждым вопросом она отдаляется от него. Наконец и в самом деле легко оттолкнувшись от его плеч, она, не оборачиваясь, шагнула с порога обратно в квартиру.

- Так вы что же... – она оглянулась назад, и Саша заметил свою фотографию, приклеенную скотчем к большому зеркалу на стене в прихожей. – Вы что же и есть тот самый? Саша?

- Да это я.

- Ну, тогда давай, входи, - упавшим голосом, неожиданно перейдя на ты пригласила девушка. Она отступила еще несколько шагов от двери и, упершись спиной в зеркало, не глядя, ткнула пальцем в фотографию.

– Это точно ты?

- Алла. Вы, пожалуйста, не сердитесь и выслушайте меня. Там на фото действительно я, но письмо вам написал другой человек.

- Ага, ну теперь понятно. Значит ты Федот, да не тот. А чего ты тогда пришел, а не тот другой?

- Я пришел извиниться. А для Олега это письмо просто шутка.

- Гады вы. – Алла сползла по зеркалу на корточки и, скрестив руки над головой, словно страшась удара, спрятала лицо в колени.

Саша шагнул к зеркалу и снял свою фотографию. Расстегнув куртку, он засунул свой портрет во внутренний карман, а вместо него осторожно достал из-под куртки огромную на длинном шипастом стебле красную розу. Саша присел рядом с девушкой и осторожно тронул ее за плечо.

- Мне, правда, очень жаль, что так все случилось. Я сам только сегодня узнал обо всем. И еще... Знаете, мне очень жаль, что у меня нет спортивной фигуры, машины и роста метр восемьдесят. Поднимайтесь, платье помнете.

Алла подняла голову. Слезы, словно горошины, выпрыгивали у нее из глаз и наперегонки катились по щекам.

- Не плачьте. Все у вас еще случится. И авто и все остальное. Вы же такая красивая. Вот это вам.

Саша положил розу ей на колени и встал.

- Ну ладно, все. Я пошел. – Он резко повернулся и взялся за ручку двери.

- Дя-дя.

- Что?

Саша повернулся на голос. Из глубины коридора к нему топало существо в длинной до пят ночной сорочке с пушистой как у одуванчика золотой головкой. Оно тянуло к нему ручки и, сверкая двумя верхними и одним нижним зубом, радостно лепетало:

- Дя-дя.

- Ты откуда ангелочек? Тебя как зовут?

- Леся ее зовут.

Девочка быстро притопала к Сашиным ногам и потянула свои ручонки вверх.

- На ручки хочешь? Нельзя маленькая. Дядя только что с улицы, там очень холодно. У дяди руки холодные, а ты только проснулась.

Алла с интересом глянула на Сашу.

- У тебя, что дети были?

- Что значит были? Есть. Только живут они не со мной. Ну, я вижу вы уже совсем молодцом. Алла возьмите дочку на руки. Мне действительно нужно идти, а у вас в подъезде как на улице. Ребенка простудите. Вы слышите меня? Я пошел.

Алла, не сводя с Саши глаз, медленно поднялась. Глаза действительно просохли, она ткнулась носом в бутон.

- Ничего не чувствую. Наревелась, нос заложило. Спасибо за розу, очень красивая. Давай раздевайся.

- В смысле?

Алла на одну руку посадила дочь другой взяла Сашу под руку и провела его в большую комнату. Показала глазами на накрытый стол.

- Пошел он, надо же. А с этим, что прикажешь делать? Для тебя, между прочим, старалась. Ты салат с кальмарами любишь? Вижу, любишь. Ну, тогда иди, вымой руки и садись, ешь.

 

Огромные доверчивые снежинки, медленно кружась, выплывали из черно-синей ночной тишины и, вспыхнув в неоновом свете уличного фонаря, печально опускались на шапки сугробов, где умирали среди миллионов других, превращаясь в банальный снег, который завтра сгребут в грязные кучи и вывезут на свалку.

Саша, повернув голову к окну, лежал на мягкой постели среди благоухающих забытым запахом свежести подушек и простыней и отрешенно глядел на эту картину за окном. Интересно сколько он спал и сколько сейчас времени? Он сел на тахте и осторожно опустил ноги на пол, ступни утонули в теплом пушистом ворсе коврика. Вспомнил стылые полы дома, где он сейчас жил и усмехнулся – бывает и по-другому. Вот так: тепло и чисто. Бывает, но не часто и не с ним. Он приподнял ногу и стал гладить коврик, длинные ворсинки щекотали ступни. Нога неожиданно нырнула в мягкий тапочек, Саша подхватил другой ногой пару, встал, подошел к окну и, раздвинув тюль, выглянул в мир.

А за окном предновогодняя зима навалила пушистого снега по колено и через все это сверкающее великолепие, неведомо из какого далека и незнамо куда протянулся санный след.

- Надо же, как в детстве у бабушки в деревне, – пробормотал Саша. – Подожди. Да какие к черту сани в центре города.

Он перегнулся через широкий подоконник и прильнул к самому стеклу, чтобы получше все разглядеть.

- Да это же трамвай прошел!

Первый трамвай. А это значит, что уже наступило утро.

- И тебе Саша пора.

Жаль. Он переступил с ноги на ногу и вскрикнул от внезапной боли. Будто кто-то сунул в пах горячий паяльник. Саша отпрянул от огненной батареи.

- Так и до членовредительства недалеко.

Он поискал глазами вокруг, но ничего из своей одежды не увидел. Вообще ничего, даже плавок нет, только часы.

- Странно. Ну не голый же я сюда пришел.

Вот это попал! Неужели она воровка на доверии – накормила, напоила, отдалась и, уморив меня бешеным сексом, украла старые джинсы с рубашкой и задрипанный индийский пуловер. А сама-то где?

Только сейчас он услышал приглушенный шум воды. Саша отворил створку стеклянных дверей и выглянул в темный коридор. В ванной комнате дверь была чуть приоткрыта и через щель на пол легла узкая полосочка света. Ступая по ней, Саша осторожно добрался до двери в ванную и попробовал разглядеть через щелку как там и что. Но ничего не получилось, и он распахнул дверь.

Над ванной склонилась Алла и мурлыкая какой-то мотивчик, стирала Сашины джинсы.

Она, не оглянувшись, весело откликнулась на скрип двери.

- Привет.

Саша шагнул в ванную и обмер. Все его вещи, все до единой, включая даже носовой платок болтались на прищепках. Рубашка поникла на вешалке под самым потолком и роняла с рукавов первобытно чистые капли. Только пуловер еще корчился в тазике замоченный в мыльной пене, да джинсы нелепо раскорячились в ванне.

- Ты зачем это? Ты чего натворила?

Алла, не отрываясь от работы, спросила:

- Куришь много? От твоей одежды разит как от пепельницы.

- Не я. Соседи. Зато говорят вся моль подохла с голода.

Алла, усевшись на край ванны, осмотрела Сашу с ног до головы и засмеялась.

- Тебе очень идут мои тапочки.

Саша на шутку не откликнулся.

- Мне что же теперь вот так и ходить?

- А что? Ты мне очень даже нравишься в таком наряде.

- А как же: рост не ниже... и все остальное?

Алла смутилась и опустила голову, спрятав лицо в волосах.

- Оказывается дело совсем не в росте...

- Просто у тебя, наверное, давно не было мужчины.

- Просто у меня не было... такого мужчины.

- Спасибо.

Саша поднял ее голову и поцеловал в теплые мягкие губы.

- Ты не ответила на мой вопрос? Мне есть во что одеться?

- Саша у нас стеснительный? Да? – Алла, склонив голову на бок, лукаво глянула на него. – А ночью я этого не заметила.

- Тебе было плохо?

- Было страшно, немножко. Как в первый раз. Не смотри так, мне стыдно! Ни кому такого не позволяла... Сама не знаю, как решилась... Даже страшно вспоминать... как было хорошо.

Алла страшилась посмотреть ему в глаза. Она уже знает, какая в них манящая бездна, как, глядя в нее, теряешь чувство времени и нет сил стоять на краю.

- Хочешь, я сниму халат, и мы с тобой целый день будем разгуливать в одних тапочках?

- Вот эту курточку ты называешь халатом? Да из него больше торчит, чем прячется.

Алла нарочито обижено надула губы.

– Торчит. Просто ноги у меня очень длинные. Смотри, вот я сижу и даже ниже тебя. А как встану на свои ходули…

Она смахнула со лба капельки пота.

- Скажи, тебя это очень напрягает?

- У тебя самые красивые в мире ноги. – Саша развязал пояс на махровом халатике и распахнул его. – И все остальное тоже.

Нежно, едва касаясь, он скользил губами по ее влажной коже, наслаждаясь волнующим ароматом духов и терпким пьянящим запахом тела. Поцелуи, мотыльками кружась над ее грудью, они то взлетали к самым вершинам, чтобы остудить их горящие маковки, то спускались меж них, чтоб напиться из потока желаний.

Он рождался из серебристых росинок на щеках ее запрокинутой головы, закипал на пульсирующей, нервно вздрагивающей шее и, сорвавшись в тесное ущелье на груди, набирал силу крепкого старого вина. Он рушил плотины запретов и, размывая столетние наносы условностей и табу, обнажал в сознании первобытную чистоту страсти. Захлебываясь и задыхаясь, Саша тонул в нем, жадно упивался им, и разум, словно щепку, несло неистово все ниже и ниже, пока не обрушило в бездонную горящую адским огнем пропасть.

Они очнулись и, боясь пошевелиться, лежали, слившись в одно целое. Одно дыханье на двоих, одна кровь.

- Мы теперь всегда будем делать это только здесь. Или хочешь, вернемся в спальню? Правда, а черт с ним с этим бельем, пусть хоть совсем прокиснет.

- Значит, я уйду от тебя обобранный до нитки?

Алла обняла Сашину голову руками, прижала его горячее лицо к груди и шепнула, сердцем в сердце, так чтобы слышать только ему:

- А ты не уходи.

 

Они завтракали по-семейному – на кухне залитой солнечным светом и заваленной всякими микроволновками, тостерами, соковыжималками и прочими миксерами. Саша в спортивном костюме от «Уралочки» размахивая подвернутыми рукавами, рассказывал что-то смешное. Леся, не спуская глаз с дяди, роняла манную кашу с ложки на стол и, радуясь тому, как она уползает с него на пол, заливалась колокольчиком. Алла смотрела на них отрешенно и, ковыряясь ложкой в тарелке, тоже смеялась задумчиво и невпопад.

- А ты тоже читал мое объявление?

- Нет, не читал. Я такая-то хочу такого-то, это провокация. Только чего? Счастья, любви? Глупо.

Они встретились глазами.

- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

Алла, опять уткнувшись взглядом в тарелку, отмолчалась.

- По-моему ты сейчас прикидывала, может получиться из нас семья или нет.

- Да! Я прикидывала! – Алла вскинула голову, глаза горели, будто перед дракой. – Да! Я могу и хочу быть женой. Верной и любящей, а еще хочу быть любимой! Не на час и не на ночь! И Леська тоже хочет быть любимой доченькой! А ты?

Саша опешил от такого резкого поворота.

- Что я?

- Можешь взять нас за себя? Может из тебя получиться муж и отец? Или ты просто так, ходок по одиноким волейболисткам? Сексуальные утехи с элементами экстрасенсорики. Знает он...

- Да опомнись ты, Алла! Ты меня вчера первый раз в жизни увидела? И вообще кто меня знает – кто я, что я, какой я?

- Вот она знает! – Алла ткнула пальцем в дочь. – Леська со вчерашнего дня с твоих рук не сходит. Ребенка не обманешь.

Саша решительно встал.

- Спасибо за завтрак. Я пойду.

Алла тоже поднялась.

- Сделаешь еще шаг, убью. У меня на подаче мячи лопались.

Саша скрипнул зубами и, не глядя на Аллу, вышел из кухни. Она вдруг сникла, глаза застыли, как во сне опустилась на табурет, очнувшись, бросилась следом. Догнала, прижалась к нему.

- Прости! Прости меня. Не уходи. Уйдешь, и я никогда тебя больше не увижу. Тогда лучше убей.

- Да Бог с тобой. Что ты говоришь? То меня хочешь убить, то я тебя должен. Откуда в такой красивой головке берутся такие гадости.

Он улыбнулся, и она засмеялась.

- А я дура.

Алла положила голову ему на плечо и успокоено вздохнула.

- Мы бабы все дуры. Правда, только пока молодые.

- А потом?

- Потом потихоньку, с годами, ума набираемся и становимся умнее вас.

- А все мужики выходит с годами глупеют?

- Чаще спиваются.

Саша скосил глаза на Аллу.

- Так уж и все? И я?

- Нет, не все. Ты точно нет.

- Ну-у, ты на дурочку точно не похожа. Зря только наговариваете на себя гражданочка. Ишь, какую красивую феминистическую теорию выстроила над обыкновенным мужским алкоголизмом.

Алла чмокнула его в щеку и шепнула на ушко:

- Дура та, которая тебя отпустила. Вот уж действительно без ума фигура. Чай будем пить?

 

Она ждала его каждый вечер. Ждала и металась то к окну, то к двери – то лифт грохочет, то трамвай. Замороженные люди выскакивали из заледенелых аквариумов на колесах и разбегались, семеня по гололедице к своим домам. Скорей бы только нажать окоченевшим пальцем нужную кнопку в лифте и вознестись к теплым любимым рукам. А он все не шел и не шел. Она очень ждала его. Сначала переживала: а вдруг он заболел, потом так разозлилась, что расколотила чешский сервиз, который привезла с чемпионата из Праги, только за то, что он пил из него чай. К концу недели побила много чего, и сил осталось только плакать. И она ревела. Целую неделю. До самого Нового года.

Она ждала его каждый вечер... А он все не шел и не шел... Всю неделю после первой смены он оставался во вторую – сменщик заболел, и начальник цеха просто встал на колени: подмени, конец года, горим.

После работы Саша приходил в начале первого ночи к старому покосившемуся домику, где снимал у древней старухи угол. В одной комнате с ним жили еще двое: одному едва за двадцать, другому сорок с гаком. Такие же, как он по выраженью хозяйки «отцы-подлецы». Каждый раз, возвращаясь с работы, он, остановившись у своего окна, с интересом смотрел через оттаявшее блюдечко стекла, как веселятся его компаньоны. То морячка к себе зазовут и он, забыв, что ехал в отпуск к маме, всю ночь, терзая гитару, пьяно стонет про усталую подлодку, то пригласят отвязных девчонок на ящик бормотухи. Сорвавшись с семейного поводка, отрывались ребята по черному, а он, не обращая внимания на их праздник, падал на кровать и проваливался в гулкую пустоту без снов, туда, где звал и таял ее голос.

Он пришел внезапно, в ночь с пятницы на субботу. Вышел из проходной за час до Нового года поймал такси и поехал к Алле. Приехал и испугался. А чего это он собственно примчался? Он может быть и навоображал себе Бог знает что, а она откроет сейчас дверь веселая, праздничная и вскинет брови: тебе чего родной? Все уже было. А вдруг она не одна?

Вот так накручивая себя, Саша слонялся по заснеженному двору. Потом долго курил у подъезда. Ей ведь не расскажешь как он, вцепившись в матрас, держал себя, ломая ногти, чтобы не сорваться и не побежать к ней через ночь. Что все эти дни, он и не расставался с ней, руки работают, как автомат, а он все говорит и говорит с ней. Поверит ли?

Плавали – знаем. Одна уже влепила как пощечину: а ты со мной случайно не квартирный вопрос решаешь?

С балконов полетели фейерверки – Новый год.

Долго поднимался по ступенькам на ее третий этаж, долго не решался позвонить в дверь.

Алла, открыла сама. Запекшиеся губы и поникшие плечи. Она высохла, как сорванный без нужды и брошенный на солнцепеке цветок.

- Где же ты так долго был?

Его лицо, рассыпавшись осколками, уплыло в туман.

Саша бросил пакет и едва успел поймать Аллу на руки, по полу покатились оранжевые шары апельсинов.

- С Новым годом, любимая.