В комнате было так душно, что, казалось, воздух можно было взять в руки и сжать, словно тополиный первый пух, который падал с липких веточек деревьев и так красиво сжигался двумя мальчуганами подальше от глаз взрослых.

-Что ты делаешь?..

Красный тонкий галстучек соскользнул с шеи, развязавшись из небольшого узелка под белым воротничком рубашки, промелькнул меж пальцев и упал куда-то на пол, куда-то в темноту, под ноги двум фигурам.

Руки оперлись о светлое дерево крашеной тумбочки у кровати, на которой была ваза с поздними гиацинтами - голубыми, синими, фиолетовыми и розовыми, фото двух ребят, стоявших у цветной карусели, да пара лепестков с цветов, опавших и завершивших свой полет приземлением на кружевную накрахмаленную салфетку.

-Юме?..

Холодные пальцы коснулись щеки, провели по шее и остановились где-то у ключицы, под рубашкой, заставляя синие глаза смотреть удивленно и непонимающе - злость прошла, как будто ветер унес ее куда-то через приоткрытое окно, а шторы закрыли эту комнату словно специально от всего света, не давая вырваться и убежать.

 

 

Солнце нагревало и плавило асфальт, покрывавший пыльные улицы какого-то городка, паутиной окутанного тенью и светом чрез кроны деревьев, недавно лишь распустивших почки и роняя последние цветы под ноги прохожим...

Они всегда были врагами.

Светловолосый мальчик играл в своей компании, темноволосый - в своей, и драки были неизбежными, как и ссадины, царапины, синяки и обидные слова безжалостных борцов за свои дворовые команды, которые дарили друг другу медали из листьев за победы и великие подвиги.

Сейчас во дворе никого не было из друзей.

У тополиного дерева стояло двое мальчишек двенадцати лет, закончивших вот-вот шестой класс средней гимназии своего родного города.

Они стояли под зонтом.

Под широким светло-зеленым зонтом, который держал темноволосый Юме над своей головой и головой врага номер один в играх, а сверху падали кружевным неторопливым танцем огромные ватные хлопья, тут же сжигавшиеся синими глубокими глазами Юла.

Падали уже черными комками нитей, иногда - не падали и вовсе, полностью исчезая и превращаясь в теплый бело-черный пепел с серыми крапинками.

-Юл.

Рука Юме всегда была холодной, как лед, потому что он - соединял мосты холодом, а Юл - сжигал их огнем, заставляя любого быть марионеткой в своем настоящем, потому что прошлое переставало иметь смысл, переставало доставлять удовольствие памяти и радости от пережитого.

Вот и сейчас по спине прошелся под рубашкой холодок от неуверенного касания ладонью щеки, где пластырем была залеплена царапина от вчерашних стычек возле фонтана, в которой команда Юме победила.

-Помнишь, о чем мы договаривались?..

Слова смолкли, темноволосый мальчик столь же неуверенно повернулся к спутнику и отвел глаза в сторону.

Какая-то девочка прыгала неподалеку на скакалке, и пшеничного цвета волосы, собранные в два высоких хвостика красивыми заколками-ягодками красного цвета, смешно взлетали при каждом ее прыжке.

-Если мы победим...

Темные, миндалевидного разреза глаза с влажным блеском, смотрели вновь на детское лицо друга, на аккуратно подстриженные, почти белые, волосы, на ямочку у щеки, на прилипшее к губам семечко тополя.

Зонтик упал под ноги, когда рука отпустила его, чтобы прижать к себе хрупкую фигуру, чуть ниже Юме, чтобы ладонями почувствовать нагретую солнцем ткань рубашки и с сожалением отпустить, резко отдернуть.

Зеленый круг провел тонкую линию по земле, поворачиваясь к солнцу по своей оси, когда пересохшие губы коснулись спокойных влажных, и глаза обоих мальчишек оказались закрытыми под короткими черными ресницами.

Сердце готово было выпрыгнуть в тот миг и разорваться десятью секундами позже, когда пальцы нервно сжались и отпустили, а маленькая фигурка с желтыми от солнца волосами вздохнула и отпрянула.

Линия на земле прочертила по разные стороны, очертила стоявших и дрожавших мальчишек, со сжатыми кулаками и опущенными глазами в квадраты света и тени, постоянно колыхавшимися от небольшого, налетевшего вдруг, ветерка.

Два шага вперед - прижатие к себе, уткнувшиеся в грудь лицо и бешено разрывающиеся от страха и неожиданности, от нехватки воздуха, легкие.

Потом пришло спокойствие, стих ветер, пальцы смяли ткань на плечах Юме и замерли, потому что в его руках вдруг стало тепло.

Впервые.

 

 

Поцелуй оказался совсем не таким, как в детстве. Или это они стали не такими?

Только ледяные руки обнимали намного крепче, чем тогда, во дворике, где часто устраивались шуточные бои, - эти руки заставляли изогнуться и становиться беззащитным пред нависшей фигурой в темноте и растворяющейся между открытого окна духоте.

-Юме...

Губы у шеи, легкая ткань шелковой рубашки падает на пол, соскальзывая с плеч, пальцы с силой останавливают за плечи.

-Постой.

Ночной ветер принес запахи цветов из сада и прохладу нескорого рассвета, которая заставила непроизвольно прижаться к темноволосому парню и обнять сильнее, словно впервые ощутить все это, впервые увидеть за его спиной звезды и внезапно появившийся кленовый листочек, с бордовой сеточкой по краям, из прошлых годов.

-Перестань, Юл.

Пальцы поднимают подбородок, темные глаза смотрят тепло и нежно, как не смотрели, пожалуй, никогда, едва уловимое касание губ заставляет потянуться самому вперед, принимая эту ночь, успокоиться и просто чувствовать, как становится все теплее и теплее, как что-то тянущее и сладкое разливается по телу, и прикрытые глаза могут различить постепенно теряющую очертание реальность.

Тонкая красная лента связывает запястья, приоткрытый рот снова целуют крепко, пьяняще и пряно с запахом розмарина от темных волос, сцепленные руки и переплетенные пальцы обнимают за шею, пропуская меж себя почти черные пряди, и цепляются уже за шелковую ткань балдахина, которая словно утекает из ладони и не дает право остановиться телам и не упасть на светлые простыни.

Тихий вырвавшийся стон, беззащитность и понимание того, что случится - отчего и вовсе хочется закусить губы и попытаться думать о чем-то другом, потому что есть лишь светлый прямоугольник постели, а внизу и вверху - темнота.

Касание губ, рук, которые остановить нельзя, которые будто бы и вовсе потеряли контроль сами над собой, и остается только ощущать их и не пытаться быть искусственным, ненастоящим, потому что тогда все потеряет смысл, и гиацинты на тумбочке рядом почернеют и опадут от неожиданного льда, что скрепит сердца инеем.

-Люблю тебя.

Юме провел ладонью по руке любовника, второй обнял за талию, приподнимая и почти садя подле себя, чтобы можно было видеть опущенное лицо и слышать сбивчивое дыхание так же близко, как и вовсе они были в эту ночь.

Совсем иные, жадно-уверенные движения, полудогадки силуэтов в темноте, капельки пота, которые остудить ночной отчаянный ветер не в силах, возможно, вскрик черной птицы за окном, возможно, падающая звезда, распаляющая свой хвост в атмосфере Земли, возможно все, только настоящая реальность ирреальна, только красная лента бывшего галстучка крепко держит от попытки испугаться и сбежать.

Вспышка, мимолетно пойманные взгляды, ресницы, дрожащие от бывшей и прошедшей дрожи тел, пустота и нахлынувшая волна нежности и чувственности, которая огненными подвластными нитями распаляется, как тот хвост звезды.

 

 

Начиналась страшная школа, когда они встретились, наконец, вновь, когда сидели на желто-красной покрашенной неделю назад лавочке, когда Юл откидывался на деревянную спинку и смотрел в быстро бегущие белые облака, а Юме сидел на этой же спинке, в двух сантиметрах от головы светловолосого, и курил, пуская в постепенно холодающий воздух серые клубы.

-Все, Юме. Я сжег все наши мосты. И топол...

-Разве?

-Все равно! Хватит!

Рывок назад за руку, двое замерших парней, осторожный шаг одного вперед, и другого - попытка - назад, но фигура с темными волосами все ближе, внутренняя собранность и некая готовность к прыжку вспыхивает и рассыпается под настойчивым взглядом влажных глаз, пытается что-то сказать, о чем-то попросить. Попросить эту желтую дорожку в несметенных листьях, этот едва журчащий фонтан, у которого впервые пришлось платить за чужую победу и свое поражение, это синее-синее небо, под которым...

Привкус табака на губах в поцелуе - столь обычный для этого парня, и не получается оттолкнуть, не получается уйти, потому что лед плавиться под собственных огнем, и слабеют на глазах красные нити...

Желтым дымом висел день, горели костры, волосы пропахли этим дымом, а на лавочке все так же сидели две фигуры, одна из которых смотрела в небо, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться, а вторая сидела неподвижно почти, лишь изредка делая затяжку.

Рябиновые гроздья казались факелами, и горели они столь же ярко, как гасли и появлялись искорки на фитильке сигареты в пальцах с серебряными кольцами.

-Когда окончится старшая школа. Ты снова мне проиграешь.

Только желтый падающий лист с узорными краями видел, как дрогнули ресницы и покорно закрылись глаза, внутренне уже ведя отсчет минутам и дням.

Стараясь не вспоминать привкус табака на губах и не улы-бать-ся этому, в знак счастливых воспоминаний.

 

 

Когда просыпаешься, ощущая под своей головой чью-то теплую руку, когда сжимаешь ее во сне, боясь утра, в котором всегда и всюду исчезают любые прекрасные и столь чудесные сны, становишься безмерно счастливым.

Что такое счастье?

В горящих тополиных комках ваты, в зеленом зонте, в желтых кленовых листочках, в ягодах рябин, в запахе дыма и табака, в проведено вместе ноч...

-Прости. Я боялся, что ты сбежишь.

Поцелуй в запястья с пульсирующими жилками, ответный поцелуй - впервые - в губы и полный проигрыш.

-Но, кажется, я тоже победил. Улыбка и темные глаза успокаиваются, потому что руки снова обнимают нечто ценное и хрупкое, как фигурку бога из старых преданий, который не смог сжечь мосты и сам угодил в свои сети, вновь возведенные кем-то с ледяными объятиями.