9

 

Пару деньков Александра Петровна дала свободно подышать – крутилась возле « институтской» компании, державшейся особняком. Вежливая скука стыла на лицах ее собеседников – Лариса даже издали это видела, предчувствуя недолгую свободу. И точно, однажды старуха пришла после встречи с земляками мрачнее ночи.

 

–Только что узнала, – голосом торговки начала она, – что скоро приедет одна…тварь.– Александра Петровна хотела сказать покрепче, но вовремя перехватила предупреждающий взгляд Ларисы.– Тоже из института. Лежали в одной палате. Вот приедет когда…– старуха помолчала и с загоревшимся взглядом просипела, – подойду и при всех захарькаю!

 

– Александра Петровна!

– Что – Александра Петровна?! Вы же ничего не знаете! Не знаете, что она мне сделала! Нет, обязательно подойду – и прямо в морду!

« Сумасшедшая ты Шурка!»- подумала Лариса с неприязнью и отвернулась.

Три следующих дня бабка терзала ее сердце своей кротостью.

 

Перед сном, уже лежа в постели, она исповедовалась, словно усердно глянцевала тот безобразный лик, которым повернулась накануне к Ларисе. И получалось, что она – верующая, ходит в церковь, знает множество молитв наизусть и хочет одного: прожить остаток лет в согласии с миром и людьми. Мечтает простить всех врагов своих, поставить на ноги любимых внучат.

 

– Помирю сына с Жанкой. Пусть хоть перед смертью будет спокойна за деток. Вот приеду – и пойду на поклон к нему. Да он и сам рад будет…

Период кротости сменился «нервишками»: Александра Петровна ругала врачиху, уже потерявшую интерес к «бедной пенсионерке», соседей по столу и, конечно, «черномазых», которые «за денежки выправили себе справочки о туберкулезе» и переселились в Крымские санатории! Хотя у них там, на Кавказе и в Средней Азии сейчас, небось, пожарче будет! Эти вечно норовили увести с тарелки несчастной Александры Петровны кусочек получше и лезли к кастрюле с манной кашей без всякой очереди.

 

Иногда старуха срывалась на мат, но стоило Ларисе возмутиться, как тут же поднимала брови и наивно обижалась:

– Я не ругаюсь. Это вам послышалось.

– Но зачем врать?

– А я никогда не вру, да будет вам, Ларисочка, известно!

«Хвастунья, прилипала, матерщинница да еще и лгунья»,– честила ее молча Лариса. И послал тебя черт на мою голову!»

 

В такие дни она торопилась удрать из комнаты. Юрий Михайлович, точно поджидая ее, гулял на аллейке возле корпуса.

– Пойдемте куда-нибудь подальше, – говорила ему Лариса, зная, что тот с радостью согласится.

 

Чаще всего они шли в тихий и роскошный парк, окружавший санаторий Четвертого управления, где всегда было пустынно. Казалось, что монументальное здание санатория с милицией у ворот занимает всего несколько человек. Ни разношерстной толпы на аллеях, как повсюду в «бесплатных» санаториях, ни собак-бродяжек, оскорбляющих своими любовными утехами прохожих, ни кошачьих семейств под каждым кустом. Такого обилия жирных котов, как возле их корпусов, Лариса больше нигде не встречала, а в этом парке их не было, словно животные предпочитали более демократичное соседство.

 

Пустовали теннисные корты, закрытые для посторонних, и если там играли одинокие пары, то болельщиков они не собирали, а игроки меньше всего походили на больных туберкулезом – холеные девушки да рослые парни в импортных костюмах с ленивыми движениями приуставших спортсменов.

 

Широкая лестница вела из ухоженного парка наверх. По бокам ее уставших пешеходов поджидали беседки, увитые розами, а слабый мог без труда подняться пологими тропинками, где на табличках было начертано: «Фитотерапия». На этих тропах. Ларисе с ее спутником встречались иногда пышнотелые дамы с надменными лицами. Дамы смотрели сквозь них. Следом в чинной беседе вышагивали их вальяжные супруги, с осуждением косясь на забредших чужаков.

 

–Такими должны быть санатории для всех смертных, – сказал как-то Юрий Михайлович, когда они поднялись к зданию и молча обошли его вокруг.– Я приходил сюда к одной…даме райкомовской, года два назад. Да-а… Номер на двоих или одного, все удобства, даже телефон. Сауна, бассейн. И кормят соответственно – не на рубль двадцать, как у нас, а на три восемьдесят.

 

– Не травите душу, – откликнулась Лариса, которой было неприятно это перечисление благ, точно они были бедными родственниками, подсмотревшими в щелку чужое богатство.

Поднялись на верхнюю ступеньку. Огромная хрустальная люстра сияла с потолка танцевального зала, освещая южную осеннюю ночь.

 

– Нет, Лариса, – с неожиданной патетикой произнес Юрий Михайлович, – я верю, что когда-нибудь эта люстра согреет душу и вашей убогой старухе, и вам, и…

– Увольте, – резко перебила Лариса.– Я не собираюсь сюда возвращаться, вы забыли. А моей бабке здесь никогда местечка не найдется. Мечтатель вы наивный.

 

Усыпая в ту ночь, она вспомнила этот разговор и попыталась представить себе Шурку в шикарной палате того санатория. Нет, не вписывалась старуха в красивый интерьер, словно жизнь ее подготовила специально для богадельни. А если бы чудом каким и попала бабка туда, то кто бы согласился созерцать за обедом ее детскую шапчонку с кисточками да клетчатый пиджачок, от которого разило бедностью за версту?

 

Не бедностью – нищетой! О, как бы суетилась Александра Петровна, играя роль приличной москвички, с которой профессора за ручку здороваются! Сколько бы брезгливых улыбок она вызвала, недоуменья и даже гневных жалоб на нелепое, оскорбительное соседство!

«Нет, – думала Лариса, утешаясь, – ей, моей сумасшедшей Шурке, тут лучше».

 

10

 

Письма из дому скрашивали жизнь Ларисы. Александра Петровна с откровенной завистью наблюдала за тем, как Лариса, улыбаясь и плача от нахлынувшей нежности к своим, читает эти письма. А однажды попросила, чтобы та написала под диктовку соседке: пусть пришлет пенсию. Теперь Александра Петровна тоже бегала к столу дежурной – ждала ответа. Но соседка писать не торопилась. Сын тоже молчал, хотя обещал матери по телефону, что напишет непременно.

 

В плохую погоду Лариса не бездельничала: вязала, читала, писала письма. Старуха без устали мерила размашистым шагом их узкую палату, иногда пустым или страдающим взглядом наблюдая за Ларисой.

– Нет, Александра Петровна, так нельзя, – не выдержала как-то Лариса, – чем-то вам надо заняться, иначе свихнуться можно. Вы вот вяжете хорошо, вон какую шапочку симпатичную связали. Давайте я вам ниток куплю и спицы.

 

– Ах, я старая калоша, – сокрушалась в который раз Александра Петровна. – Все забыла, даже вязанье не взяла! И книжку свою – что участница войны – не взяла. Сейчас бы книжкой – да по морде, вот ту, что физкультуру делает да меня перекривляет! И зубы, наверное, вставила без очереди…

 

– Давайте ниток купим, – перебила Лариса, отвлекая старуху от опасной темы. Они ездили в Алупку вставлять зубы, и врач заявил, что произойдет это событие не раньше, чем месяца через три.

– Денег нет на нитки.

– Я вам нитки подарю. Недорогие. Полушерстяные подойдут?

– Я не нищая, – озлилась Александра Петровна.

– Но надо же вам чем-то заняться? Может, почитаете что-нибудь? Вот журнал интересный, дать? Очки-то у вас есть?

 

Старуха возмущенно уставилась на Ларису.

– При чем тут очки?! Мне надо сначала зубы вставить, как вы не понимаете?!

Теперь Лариса озадаченно смотрела на бабку.

– А при чем тут зубы? Вы же не зубами читаете!

И засмеялась, не сдержавшись. Александра Петровна смертельно обиделась и долго потом отмалчивалась.

 

Чтобы примириться с нею, Лариса предложила после обеда прогуляться.

– Я вас в парк Четвертого управления свожу, там красиво, тихо…

Александра Петровна стала оживленно собираться.

Утомилась она быстро – пришлось идти в гору, Несколько раз они отдыхали на скамьях под диковинным кустарником, вдыхая аромат незнакомых растений. Было тепло и тихо, что случалось в последнее время все реже.

 

– Как в саду королевском, – прошептала старуха.

– Вот еще вблизи посмотрите на санаторий. Сейчас наберемся сил и двинем туда.

– А нас не прогонят? – спросила присмиревшая Александра Петровна.

– Кто? Мы тут никому не мешаем.

– Но милиция у ворот стоит, значит – нельзя сюда.

– Ну, Александра Петровна, удивляете вы меня. Совсем не похожи на вдову военного прокурора. У тех другие манеры.

 

Александра Петровна только вздохнула.

К санаторию они все-таки поднялись по тропинке, хотя старуха явно не хотела этого путешествия. Здесь огляделась по сторонам, ахнула:

– Вот это да-а-а…А чего тут людей не видно, а? Давайте в окно заглянем? – прошептала с отчаяньем заговорщицы.

– Давайте!

 

Было то время суток, когда предвечернее солнце уже теряет силу, и все дальние предметы словно приближаются, а перспектива не растворяется на горизонте – просматривается до зримого конца. И длинный коридор, увиденный через стеклянную дверь, стлал пушистую дорожку вплоть до окна в торце, куда и упирался.

– Ух ты-и-и, – прошептала Александра Петровна, прижав нос к стеклу.– А стены какие… Материей обиты, что ли? Ковер – ого-го! Где ж такой достали? Наверное, за границей…

 

– Вы что тут делаете, гражданки? – вдруг услышали женщины за своей спиной высокий мужской голос.

Лариса обернулась, а старуха мышкой испуганно юркнула за ее спину.

– Гуляем, – ответила Лариса, с высоты своего роста добродушно глядя на маленького сухого старичка с поджатыми губами. Его глубоко запавшие глаза смотрели на Ларису без улыбки. На Александру Петровну он даже не глянул.

 

– А я думаю – вы подсматриваете, – поправил он, сдвигая брови.

Лариса хмыкнула.

– А если даже – да, заглянули, чтобы полюбоваться шикарными апартаментами? Чтобы со своими сравнить? То что? Это преступление? Кстати, не в комнату заглянули, а в общественное помещение – коридор!

– У вас есть собственная территория, и нечего вам тут делать.

 

Если бы не тон старика да не жалкий шепот Александры Петровны за спиной: « Мы сейчас уйдем, уйдем», – Лариса бы повернулась и действительно ушла, но во всей этой сцене было что-то унизительное для обеих, нельзя было промолчать.

– Мы, дедуля, еще на танцы к вам заглянем вечерком, – сказала она насмешливо и подхватила под руку трепыхающуюся фигурку Александры Петровны. – На дамский танец вас пригласим! Не рассыплетесь?

И засмеялась, глядя прямо в мертвое лицо старика.

 

– Безобразие, – просипел тот и поспешно зашагал в сторону ворот, точно решил сейчас же позвать на помощь милицию.

– Скорее, – засуетилась Александра Петровна. – Уйдем!

Она больно ткнула в бок Ларису своим костлявым кулачком – так торопилась.

– Что с вами? – Лариса нарочито медленно стала спускаться по тропе. Потом громко запела: « Человек проходит, как хозяин необъятной родины своей!».

Засмеялась, обернувшись на спутницу, которая пыталась обойти ее сбоку и протиснуться вперед.

 

– Не толкайтесь, Александра Петровна, спокойнее! Что сказал бы ваш покойный супруг-прокурор, увидев, как вы тут извиняетесь перед этим огрызком старой системы?

– Тише, – выдохнула старуха. – А вдруг он из НКВД?

– Вот те на-а, – засмеялась Лариса, пропуская старуху вперед.– Вам ли страшиться этого заведения? Ваш прокурор…

– Дался он вам! – с досадой воскликнула Александра Петровна. – Был бы он прокурором, я бы этому старому хрычу в морду плюнула.

 

– Вот это уже интере-есно! – развеселилась Лариса. – Александра Петровна, извольте объясниться! Правду и только правду!

Они уже прошли изрядное пространство – можно было передохнуть, да и старуха явно сдавала: сильно побледнела и дышала шумно.

 

– Правда вам нужна, – почти простонала она, усаживаясь на корявый ствол низкого дерева. – Все вам знать надо! Солдат он был, пехтура рядовая. А я санитаркой. Только свадьбу фронтовую сыграли под пулями – он в плен попал, раненый. В плену ему ногу ампутировали, фриц от гангрены спас – врач немецкий. Да, чего смотрите? Пожалел Мишку моего – уж очень орал от боли, пристрелить просил. Зато наши, как освободили, прямо замучили его, бедного: а покажи документ, где тебе ножку так отпилили аккуратненько? В каком госпитале тебя фашисты спасали? Да за что? Нет документа? Так, может, ты сам себе ногу оттяпал, чтоб с фронта сбежать, дезертир ты такой-сякой?! А какой он фашист был – этот врач? Просто старый врач, и все. Пожалел. Чужой пожалел, а наши…Чего вы так смотрите на меня, не верите?

 

– Почему это – не верю? Что я – дура совсем? Вот сейчас как раз верю!

– Ну, спасибочки! – Александра Петровна скинула с плеча соболезнующую руку Ларисы. – Вы ж меня…Да ладно, до конца скажу. Жизнь у нас вроде сказки получилась или кино. Спасибо, что хоть свои не расстреляли. Спас-то... военный прокурор. И среди них встречаются такие – жалостливые. Я уже с туберкулезом была. Мишка, сын, по чужим людям скитался, а я по больницам, с открытой формой. А Мишка-муж – по лагерям, но зато живой. Так что мы, Ларисочка, не получили инвалидной книжки, и ветеранских – тоже. Вроде как и не воевали. Вот как его реабилитировали, можно было начать добиваться, да только сил уже не осталось, и стыдно. Свяжись с ними только, боюсь я их. – Старуха кивнула наверх, в сторону санатория, свысока озирающего свои пустынные владения.

 

11

 

За два дня до отъезда Лариса с радостным предчувствием скорой встречи с родными бегала по магазинам в поисках подарков. В комнату к ним подселили толстенькую и добродушную узбечку Зульфию, с которой Александра Петровна обходилась чрезвычайно вежливо. Зульфия покорила ее сердце неистощимой улыбкой на круглом лице, тяжелой одышкой, вызывающей у старухи понимание, но больше всего – полным чемоданом восточных сладостей и фруктов, до которых Александра Петровна была большой охотницей.

 

И где она была раньше, эта славная Зульфия, думала Лариса. Она могла теперь исчезать на два-три часа без всяких угрызений совести. И в столовой они сидели теперь за одним столом. Пустовало одно место. Но однажды за завтраком, когда Александра Петровна задержалась на уколах, появилась черноглазая девица с фиолетовыми веками и громадными металлическими серьгами в ушах. Теперь был полный комплект, и Лариса с удовольствием наблюдала за непосредственной Зульфией, пожирающей глазами шикарные серьги и кукольный румянец новой соседки.

 

Девица бойко представилась Марианной, сообщила, что из Москвы, потом по-хозяйски придвинула к себе пудинг с киселем, который заказала Александра Петровна. Стало ясно, что она в этом заведении не новичок.

– Вы знаете, это не ваше, это одна старушка заказала. Она сейчас придет, – сказала Лариса осторожно и, чтобы скрыть неловкость оттого, что Марианна решительно зачерпнула кисель ложкой, добавила: – Она тоже из Москвы, и будет рада видеть землячку.

 

– А пусть не опаздывает ваша старушка, – громко ответила девица.

Тут и подошла Александра Петровна. Лариса опустила глаза.

Как произошло все дальнейшее, она сначала услышала, а потом увидела.

– А-а-а-а! – завопила Марианна, вскакивая.

Грудь ее была залита киселем, а кусок пудинга повис на большой брошке под горлом.

 

Лариса, онемев, смотрела, как Александра Петровна хватает стакан с кефиром и плещет в перекошенное лицо Марианны. Со всех сторон на них глазели смеющиеся

лица, точно это была дешевенькая комедия на сцене, рассчитанная на дурной вкус и не требующая сочувствия.

– Дрянь! Дрянь! Чокнутая Шурка! Ты у меня за все ответишь! – вопила Марианна, пытаясь освободить глаза от белой густой жидкости.

 

Лариса вскочила, чтобы перехватить ловкие руки Александры Петровны, готовые пустить в ход не только собственный завтрак, но и тефтельки Зульфии, и солонку с хлебницей. Старуха молча вырывалась, потом враз обмякла и опустилась на стул. И тогда прозревшая Марианна вцепилась мокрыми руками в шапочку с кисточками.

 

Со всех ног бежала к ним медсестра и еще какие-то люди в белых халатах. Окружающие громко комментировали эту схватку. Зульфия слабо ойкала, закрыв руками лицо, будто это ее поливали киселем и таскали за волосы. Марианна добралась-таки до жиденьких куделек своей обидчицы, и Лариса не смогла пересилить ее железную хватку, только умоляла:

– Ну, хватит! Прекратите, стыдно! Вы моложе!

– Нет, я эту ненормальную задушу, она мне за все ответит!

– А, может, и правда – ненормальная эта бабка? – сказал кто-то в раздумье.– Вы же видите, она первая напала…

 

Александру Петровну вывели под руки врачи. Лариса шла следом в полной рстерянности, ясно чувствуя одно: Марианна ей противна.

К главному врачу, в кабинете которого скрылась вся делегация, ее не пустили. Лариса видела, как прошла туда Нина Ивановна, как выскочила все еще мокрая, но в боевом запале Марианна. Александра Петровна голоса не подавала. Пришлось вернуться в палату.

 

А через полчаса туда заглянула Нина Ивановна.

– Девочки, – сказала она деловым тоном, – приготовьте на всякий случай бабкины вещички. Похоже, у нее инфаркт, сейчас решать будем, куда ее везти. Дохулиганилась наша пенсионерка.

 

Мрачный диагноз не подтвердился. Александра Петровна, как только пришла в себя, заявила врачам из «скорой», что живьем не дастся и никуда не поедет отсюда. Ее положили в изолятор, под капельницу.

Когда на следующий день Ларисе разрешили навестить старуху, та лежала в постели неузнаваемая: бледные губы на желтом личике не улыбались, крашеные волосы паклей свисали с маленькой головы, карие глаза померкли, сухие обезьяньи лапки мертвыми лежали на простыне.

 

Не верилось Ларисе, что совсем недавно эта женщина насмешила ее, вертясь перед зеркалом:

– До чего же я все-таки интересная! Вот повезло мне на внешность! Все на меня оглядываются на улице. А сегодня один дядечка пригласил меня на танцы. Где тут у вас танцы, Лариса?

Да-а, видно оттанцевала свое старуха…

– Я, Ларисочка, не чокнутая, как эта дрянь сказала, – произнесла Александра Петровна тонким голосом, едва Лариса села рядом.

 

– Я знаю, это она чокнутая.

– Правда? – ожила старуха. – Вы правда так думаете? Слушайте, она меня оболгала, эта Манька! Мы с ней лежали в одной палате. К ней ходила подружка, такая же «простигосподи», и украла у нее какие-то цацки, вроде бы золотые…А Манька на меня: отдай, ты украла! Как я плакала, боже, как просила не позорить меня на весь институт! Я же в жизни своей…

 

– Успокойтесь, Александра Петровна, вам нельзя волноваться!

– Я перед ней на коленях стояла, представляете, Ларисочка? – шепнула Александра Петровна, покраснев от волнения. Пот проступил на ее морщинистом лобике.– А потом … сопалатницы той, подружки, нашли у нее под матрацем эти цацки.

– Вот видите, правду все узнали!

 

– Если бы! Институт большой, слухи обо мне Манька быстро разнесла. А когда все открылось, подружку свою не стала подставлять. Ту выгнали, выписали до срока, а эта…Как я просила: расскажи всем, чтоб не только свои знали да врачи! Нет, гадина такая, сами рассказывайте, говорит. Опозорила и успокоилась на том. Знаешь, – старуха уже начала задыхаться, и Лариса успокаивающе гладила ее руку, – она мне снилась, эта Манька. Выписалась раньше меня, а я о ней все думала, думала…

 

– А теперь вы отомстили, – бодро сказала Лариса. – И хватит думать о ней! Себя довели до такого состояния!

– А как бы ты, если бы тебя…если бы с тобой так?

Лариса осеклась.

– А хотите, – сказала она весело, – я всем-всем в санатории расскажу, за что вы ее в столовой…Отомщу за вас.

 

– Ой, спасибо Тебе, – попыталась приподняться старуха. – И еще скажи людям: не сумасшедшая Шурка, как она там кричала! У меня просто... травма была черепно-мозговая!

– Успокойтесь, никто вас такой и не считает!

 

12

 

Вечером на автобус Ларису провожали Юрий Михайлович и Зульфия. Первый несся наверх длинными шагами и легко, за ним, пытаясь не отстать от своих чемоданов, Лариса, сзади пыхтела Зульфия.

 

Автобус еще долго стоял, и провожающие мокли под дождем, а пассажиры томились на своих местах в ожидании водителя. Лариса показывала через стекло своим, чтоб уходили. Но те стояли рядышком, такие смешные в сравнении: худой и длинный Юрий Михайлович в широкополой шляпе и с узким носом на узком лице, и Зульфия-колобок, румяная и круглолицая, в узорчатом, насквозь промокшем платке.

 

У первого в глазах тоска: ах, какую женщину теряет, дурень! Только-только начал к себе приучать, еще немного – и роман бы завязался! А у Зульфии в черных очах кроткое терпение: ничего, подождем, зато прилично, как у людей все, проводили…

 

И вдруг рядом с ними возникла из темноты вертлявая фигурка в шапочке с кисточками и убогом пальтишке. Она улыбалась и отчаянно махала рукой, хотя пока не видела лица Ларисы. Та даже привстала, чтобы выскочить и обнять удравшую из изолятора Шурку. Но тут автобус тронулся, повернулся к провожающим задом, и Лариса уже не видела, как старуха сделала вслед рывок и пробежала несколько шажков.

 

«Вот,– подумала Лариса, грустно улыбаясь собственному отражению в стекле, – она бессмертная, эта Шурка! Как кошка, которую бросили на произвол судьбы: сама спасайся! Жалкая песчинка среди других людей. Эпизод в судьбе многих, помеха для близких – на пути к их удобствам… Но какая цепкая, боже мой…Живи, добирая свое крошечное счастье существования, раз в молодости судьба тебя не пожалела...»

 

Через месяц Лариса написала Александру Петровне одно письмо, не забыла все-таки. Потом второе – уже в Москву. Третье – через два месяца после второго. И получила ответ на своем же конверте: «Адресат выбыл».

 

Июль 1998 г.