Прошло два дня. Толчки земной коры прекратились, Ничего особенного, никакого страшного землетрясения не случилось, так, пошалили слегка горушки и успокоились. Ушел куда-то зловещий туман, над севером Западной Сибири и прижавшимся к ней Уралом небо прояснилось, потеплело. В горы было брошено множество людей - расчищать скальные завалы, грозящие затоплением действующих рабочих площадок, а также искать одного пропавшего человека в районе траншеи. Вот почему-то найти человека никто не надеялся. Думали, что наковырял слитков из той самой знаменитой траншеи и был таков.

Трое людей шли мимо обрушившейся в речку скалы. После этого обвала Нярта-Ю усмирила свой бег и затопила ровную площадку кедровника, превратившись в этом месте из бурной речушки во что-то бесформенное, болотовидное. Через некоторое время она проторит новое русло и снова весело зазвенит по камням, но пока вот…

Мужчины осторожно переступали с глыбы на глыбу, под которыми виднелась вода.

- О! Малюта! Ехраный бабай, кажись, дружок твой тут!!! – завопил один из них. – Ну все, Васек, ты отомщен по полной, спи спокойно!

Трое мужиков – это были Вася Малютин, тридцатилетний Димуля, налетчик со стажем, гроза сельских магазинов и смешной мужичок Алешка, который в компании бичей был вроде юродивого. В поселке он появился недавно.

К Димуле сразу подскочили остальные, с интересом разглядывая лежащего между камнями человека.

- Так вот, кто это пропал-то, оказывается! – угрюмо произнес Малюта, - Да уж, пути человечьи непредсказуемы…

- Не успел я его шмальнуть там, в гостинице, вот скала за меня и завершила суд праведный, ха-ха! Ну, нах, вообще!

- Дмитрий Петрович, нельзя так о покойном! – вкрадчиво заговорил Алешка и бороденка его затопорщилась в непритворном благоговении. – Живая душа землю нашу покинула, уважение надо проявить-то!

Этот невысокого роста мужчина всю жизнь стремился стать слугой Господа Иисуса, несчетное количество раз приживался в разных монастырях, но всегда уходил, не смогши превозмочь свою единственную, пожалуй, страсть – к водочке, к «беленькой». И вот, окончательно признав себя неисправимым грешником, он забичевал на северах, таким образом желая искупить грехи. От Алешки никогда никто не слышал ни матерного, ни просто бранного слова, и абсолютно ко всем он обращался принципиально на «вы» и по имени-отчеству, из уважения к «рабам Божьим». Смешной такой, добрый мужичок! При этом, несмотря на щуплое телосложение, Алешка обладал какой-то аномальной физической силой, как будто работал не мышцами, а чем-то другим, глубже запрятанным. И не ведал, практически, усталости…

- Да пошел ты, поп! – начал было Димуля, но Малюта рявкнул:

- Заткнись, придурок! Человека тайга прибрала… Достойная смерть.

Этот бич практически всегда имел одно и то же выражение лица, мрачное и свирепое, слегка разбавленное неземной тоской. Не дай Бог, если Малюта улыбался своим щербатым ртом – сразу делалось ясно, что какому-то там объекту его улыбки очень сильно несдобровать…

Бичи молча стояли над мертвым телом, каждый думая о своем.

- Да, злил он меня всю дорогу. – наконец заговорил Малютин, - так прям душа не легла, хоть волком вой! Какой-то, бля, нечеловеческий, неживой он, что ли…

- Василий Васильевич, все мы дети Господа нашего, каждый в своем неразумном подобии ходит…

- Да погоди ты, Лех, с Богом своим, думки у меня… Но в гостинице он, конечно, устроил мне, - бич даже улыбнулся, - грамотно накрыл, сучонок!

- Люди, помянуть надо раба Божьего, - Алешка достал из сапога вечную свою спутницу - фляжку, - как его звали-то?

- Не помню ни …, - вставил Димуля, - какое-то бабье, кажись, имя!

- Валентин, во как! – сказал Малюта. – помню, когда пацаном был, так нередко звали ребят… все равно мне не нравилось… А из молоди вообще первый, кого я знаю с таким именем.

- Давайте, люди, помянем раба Божьего Валентина, чтобы все, как надо, по канонам свершилось! – Алешка сделал глоток из фляжки и передал ее Димуле, - Дмитрий Петрович…

- Ты, поп! Ща загудишь на неделю, сам так сдохнешь тут или все мы ни копья не получим с тобой! Убери пойло свое, нервируешь!

- Нет, нет! – Алешка быстро закрестился, - не свершиться непотребству окаянному, человека же поминаем, чтоб ему легче было предстать перед Господом нашим. За облегчение его участи на Страшном Суде!

- Да, Димуль, надо! – поддержал Алешку Вася Малютин, - давай я помяну – взял он фляжку в руки. Сделав внушительный глоток, он выдохнул и стал говорить.

- Не, парни, тайга м….ов не прибирает, те по-другому как-то дохнут. – говорил он медленно и мрачно-вкрадчиво, - Знаете, у меня сложилось такое уважение к ней после одного случая из жизни. Бежали мы как-то под Ивделем, из «строгача» сучьего, я и мальчик молоденький совсем, вроде этого... Четыре дня плутали в лесу, ни деревень, ни подножного корма… Весна была, еще ни ягод, ни грибов в тайге. И парниша мой совсем выдохся, уже просит прикончить его, не может больше… - Бич тяжело вздохнул, - Ну вот, я уже готовился совершить непотребство, ну, как «корову» его, понимаете?… - он мучительно сморщился от крайне тяжелого воспоминания, - а все внутри меня протестует, ну не могу я это сделать! Но выбора то уже не остается, вместе подохнуть или мне одному выжить, ТАК используя его… Но не могу я, ведь сам же человек, не чмо какое грязное … Иду я один, еле ноги переставляю уже с голодухи, и тут – глянь! -девушка молодая вдруг на камне возникла, и ручкой своей машет, зовет! А вокруг и близко нет никаких поселений-то!... Ну, я, понятно, пошел за ней, куда она там звала…

- Да уж, понятно, Васек, за телкой рванул, - осклабился в похотливой улыбке Димуля,

- Урод, бля! Когда ж твоя пасть закроется окончательно! – не меняя интонации голоса, продолжал бич, - так вот, иду я за ней, ковыляю, и что вижу! На поляне кабаны друг друга мочат… Ну , за самку, видать, весна же… И один из них, послабей который, гляжу, падает на землю. Этот… победитель-то… с гордым хрюком удаляется. А они хоть и свиньи, но до смерти за баб своих не задирают друг друга-то! Тоже закон природы такой, правильно, видать… У них ТАМ все как-то правильно… Тут я и подоспел к нему, добил бедолагу-неудачника. Вот так вот, нажрался от пуза и парнишу накормил. Девчонка та пропала, как не было ее. И кто это такая тут ходит??

- Не знаю, кто такая, нах.., но попадись она мне, ух я… - разглагольствовал Димуля, и злобная его морда аж вибрировала от этих фантазий.

- Нехорошо вы, Дмитрий Петрович, говорите! Девушка эта, вполне вероятно, внучка Бога нашего!

- Ха! Ну ты смешишь, поп! Внучка?? Бога!!! – Димуля зашелся от хохота.

- Уж не знаю, кого там она внучка, но не человек это, не баба, явно, - продолжил Малюта, - я так решил, что это как душа, что ли, тайги нашей, и может она человеком прикидываться, девкой этой. Чтобы уберечь, когда надо, человека от мерзостей, ну и прибрать безболезненно, тоже, вероятно, когда так надо… Так что то, что этого парня тайга забрала, говорит, что нормальный был, видать, пацан. Помянем душу его беспутную, и похоронить надо бы по-человечески.

- Нет, люди! Не хоронить надо, - заволновался Алешка, - вроде как парень-то антилегентный, городской… В поселок бы доставить и к родичам переправить как-нибудь.

- Да какой он антилегент, бичара… Не такой, конечно, как мы, помоложе будет, но не из тех, не из науки. – Малюта продолжал угрюмо глядеть на Валентина и гонять ведомые только ему мысли, - да и в столице уж некому его встречать, к тому же…

- Откуда так много ведаете, Василий Васильевич?

- Ну, тогда то, на Неройке, подпоили его пацаны, и проболтался он… Правда, послед в отказ ушел... Телек там в балкЕ был. Эта краля знаменитая, кинозвезда-то, мамаша его вроде как… Так вот кончилась она недавно. Передавали.

- Во как бывает! Мать – лицедейка, сын - бичует, - задумчиво нахмурился Алешка, - и умирают одновременно… Не дал им Господь узнать о смерти друг друга-то… Люди! Тут явно что-то неспроста! Как прогневали Его сильно! – мужичок истово закрестился, - Ох, Создатель! Грехи наши тяжкие.

- А, может, не без этого у них? – Димуля расплылся в мерзкой улыбке и выдал неприличный жест, мамаша-то вона какая была…- тут кулак Малюты с хрустом разбил ему лицо, затем последовал новый удар в грудь.

- Я тебя, м…а, ща урою за одни эти мысли, бля! – рассвирепел бич не на шутку, - еще одно слово, падла, пеняй на себя! Человека ТАЙГА ПРИБРАЛА! А ты… - Димуля утер кровь и заткнулся. С Васей не стоит спорить.

- Хотя, конечно, она, эта мама-то… Ох! Какая краля! Мне б такую… - Малюта улыбнулся, причем как то даже не свирепо. - Но что за взгляд у нее! На женской зоне с таким глазом паханствовать бы… - матерый уголовник расфилософствовался, такое иногда с ним случалось, - Стерва, бля! Такая сожрет и не подавится… Не, я считаю, баба – она мягкой должна быть, терпимой, святой, что ли, нах. А эти шмары городские – это как на зоне…

- Да все они там, в городах столичных, педерасты да прошмандовки, - вклеил Димуля, продолжая утираться кровью из носа.

- Василий Васильевич, что мы, грешные, знаем-то? Вы сами бывали в столицах-то ихних, Содоме и Гоморре?

- Да на черта они мне… Нет, не был, БОГ миловал, - при слове «Бог» бич как-то с дружеской издевкой толкнул Алешку плечом.

- И я, вот, не был… Так может там, в этих столицах-то, Господу неугодных, вся жизнь – и есть ЗОНА, вот и делаются они такими-то. Что мы по телевидению смотрим?! Ужас один! Нам ли их судить, столичных-то, Бог простит. – говорил Алешка.

- Ну, Лех, сам видишь, не простил ведь, - продолжал толкать «глубокие идеи» Малюта.

- Василий Васильевич, Бог наш Иисус – он всецело милосерден! Не мог Он не простить. Это ОНИ, наверное, не приняли Его милость. Хотя не мне, дурачку грешному, об этом размышлять. Помянем еще…

Фляжка пошла по очередному кругу.

- Слышьте, мужики, я че толкую! Сами знаете, как у нас бичей хоронят. Давайте-ка мы сами, по-правильному, пусть лежит в том месте, где прибран был.

- Ну вот еще! Время тут на него тратить! Идем дальше, и все, нах.. – попытался возразить Димуля.

- Я кому сказал! – Вася сделал шаг в его сторону, - а ну, работай, падла!

Мужики подручными инструментами вырыли прямоугольник в каменистой земле, положили туда почившего и соорудили ровный холмик. Постояли, допили фляжку и пошли дальше чистить, по-возможности, каменные завалы, помогать речке торить новый путь.

Алешка полночи пыхтел, трудился, напрягал всю свою грамотность. Утром он один вернулся к вчерашнему холмику, поставил на него добротный крестик, старательно перевязанный веревкой, на котором перочинным ножиком было выведено: «Здесь пакоиться Раб Божей Валентин».

Таким образом, Валентин Кремов дошел до Бога. Вернее, был доведен до Него.