Зачем родители дали ей такое чудное имя? Никто уже не сможет наверняка объяснить. Говорят, хоть горшком назови, только в печь не сажай. А она, образно говоря, только в печи и сидела. Вот все вокруг твердят, что женщина в руках мужчины - игрушка, только и дел, что ради забавы. А Забава - и не забава вовсе. Дожила до тридцати, замужем побывала, развелась через три года по несовпадению характеров и осталась куковать в гордом одиночестве как кондор в Кордильерах. Мужики сперва липли точно мухи на мед, потому как красоту ее было видно за версту - рыжая, словно осенний солнечный день, вся в пыльце мелких, еле различимых веснушек, высоченная, глаза зеленущие. Но почему-то месяца через три, четыре все расклеивалось, разлаживалось, очередной ухажер с кислой миной (частенько прихватив не только свое имущество, но и свои же подарки) исчезал в неизвестном направлении, и не помогали ни слезы, ни подлизывания, ни ярко накрашенные вишней губы, ни кружевное нижнее белье. А все от того, что Забава была не забава, а... как правильнее выразиться...

Забава заглянула за дверь спальни. Там, утопив в плюшевые подушки изнеженное аскетичное тело, лежал Николя. Вообще то, он был просто Колька Перкин, бывший однокашник, на пять лет ее младше, избалованный, взращенный на маминых пирожках и варениках, но наконец-то вырвавшийся из-под опеки и начавший самостоятельное существование. Пирожков он не отведывал уже давно, так как Забава печь их не умела, и этот факт весьма огорчал его и действовал явно против нее. Познакомились они, или точнее вспомнили друг друга в день, когда Забава куда-то катастрофически опаздывала и “голосовала” у обочины. Машины останавливались одна за другой, но ехать к черту на куличики все наотрез отказывались. Тут и притормозила летняя, с откидным верхом иномарка, несравненного цвета морской волны, которая, как выяснилось позже, была пригнана из-за кордона на продажу и Кольке не принадлежала. Забава погрузилась, разложив на полосатых подушках полы легкой, не слишком длинной юбки и, посмотрев из-под темных очков, промолвила глубоким грудным голосом:

- Ваше лицо мне кажется знакомым. Мы не могли встречаться раньше?

Вот так и выяснилось, что учились они в одной школе. Потом Забава вспомнила неугомонного мальчишку, который на просьбу не мусорить в только что вымытом коридоре, засветил ей, десятикласснице, между глаз гигантским ластиком “Архитектор”. Догнать его тогда она не сумела. Все произошло спустя пятнадцать лет. Пойманный не слишком сопротивлялся, и с тех пор они не расставались, поссорившись только раз - из-за имени. Перкин не возжелал называться Колюсей, а исключительно Николя, на французский манер. Имя ему шло. Несмотря на скромное происхождение, он обладал интересной внешностью и такими же запросами к жизни. А вот Забава так и осталась Забавой, хотя и предлагала поменять имя на Машу или Катю. И только в периоды тяжелой депрессии, когда Николя возлежал на новом, купленном на халявные деньги диване и смотрел в потолок, а в голове его перебраживали скверные мысли о превратностях рыночной экономики, из его уст неслось:

“Ну, как тебя там?” или “Эй, я кажется просил кофе (сигареты, ванну, носовой платок, газету)”. Вот и сейчас Забава держала перед собой подносик с пепельницей и пачкой дамских сигарет, которые приятель предпочитал выкуривать дома. Упавшие на лоб локоны мешали смотреть в щелку между дверью и притолокой, затеняя область обзора оранжевой дымкой, но поправить их было нельзя. Звякнет пепельница, шлепнутся на пол сигареты, обнаружив тем самым ее присутствие. А ведь нужно за ним понаблюдать. Николя третий день был не в духе, ложился спать в соседней комнате, не разглагольствовал на свои коммерсантские темы и звал ее “Эй”. Это был дурной знак. Наверное, не следовало нажимать на него и каждый вечер гундосить о деньгах и поездке на курорт, одна мысль о которой вызывала у Николя отвращение. Отдыхал он, когда спал, а спал, когда не пропадал по своим неотложным делам. И вообще, он плохо переносил жару. Наверное, следовало поговорить о чем-нибудь другом, не молчать, глупо хлопая ресницами и давя зевки, когда он со страстью начинал расписывать свои успехи. Николя любил внедряться в обильно приправленные цифрами деловые коллизии, сперва не замечая ее невнимания, а теперь все чаще останавливаясь на полуслове и прося рюмочку чего-нибудь крепкого. Забава поняла, что надоела и ему, и забеспокоилась. Прошлой ночью Николя лег рядом, но, пошарив рукой по ее телу, неожиданно заснул, по-детски выпятив губы и впечатавшись лбом в ее плечо. Она осторожно перевернула обмякшее, мычащее что-то под нос тело на другой бок и крепко призадумалась о своей судьбе. “Сколько ей теперь? Тридцать с хвостиком, который растет, растет. Все казалось - бульдожий обрубок, такой, что и речь о нем заводить не стоит, но вдруг обнаружилось, что вот-вот, и станет он смахивать на крысиный - длинный, чешуйчатый, угнетающий нормальное человеческое воображение. И оказывается, уже поздно рыскать по белу свету в поисках единственного, поздно радоваться подарочкам и жаждать легкого флирта. Пора остановиться и наконец-то научиться печь злосчастные пирожки, раз он так их любит. Пусть обедает дома, а не у матери, пусть разглядит в ней не сожительницу, а преданную жену. Она будет его кормить, чего бы это ни стоило. И даже любить! Хотя, что значит - любимый? Одно слово, и ничего более - ни знаний, ни страданий. Где он вообще работает, что за фирма такая? Название как дешевая помада, и помадой же и воняет. А может у него кто есть? Секретарша...” Забава повернулась к спящему Николя и принюхалась. “Глупо, как же все глупо. Он уже принял душ, нужно было раньше”. В результате этих бдений, Забава поклялась себе стараться не занудствовать, вникать в Николину жизнь и всячески ее поддерживать. И даже любить. В конце концов, он не плохо ее обеспечивает.

- Эй, я кажется просил сигареты! Я жду! - полным тоски голосом, точно пловец, потерявший силы в борьбе с коварными волнами, крикнул Николя.

Забава шарахнулась от двери и, отбежав на цыпочках, как воришка, запела в коридор:

- Иду! Несу!

Потом громко протопала к двери и, демонстративно распахнув ее, объявилась на пороге.

- Тебя за смертью посылать.

Коля приподнялся и, взяв сигареты с подноса, закурил, пуская дым изо рта тонкой струйкой. Забаве не нравилось, что он курил в постели, но сейчас нельзя было перечить ни в чем. Она уже собралась открыть рот, чтобы как=-то проявить себя в новом свете, но поняла, что сказать ей нечего. Она сжала губы в узелок и села на кровать спиной к Николя, широко расставив ноги и подперев голову рукой. Он не смотрел на нее. “У него кто-то есть”, - бесстрастно думала она. - Получил сигареты - и молчок, словно я мебель или того хуже, пепельница. Но в пепельницу по крайней мере сбрасывают пепел. Обругал бы меня, что ли?” Забава передернула плечами от омерзения и, собравшись с духом и сотворив на лице томную полуулыбку, обернулась и подползла по-кошачьи к хмурому Николя.

- Ты меня любишь? - проворковала она, стараясь чмокнуть его в шею, но он, вяло глянув на веснушчатое лицо, мрачно откатился бревнышком в дальний угол кровати и затаился. Из-за его плеча струился сизый сигаретный дымок, и казалось, что это куча компоста и прелых листьев с дачного участка начала самоуничтожение пассивным горением. Забава плюнула в сердцах, поднялась и, еще раз посмотрела на любимого. Его что-то томило, он страдал, а она была ему не нужна. Окончательно потеряв всякое расположение к нему, Забава решила его бросить. Пойти к подружке, поболтать. Она поднялась, вышла из комнаты и быстро оделась. Потом заглянула обратно и поняла, что Николя спит. Воскресенье, не стоит его тревожить. Может спросить, что он хочет на ужин? Забава постояла в нерешительности, но представила, как взбешенный приятель начнет материться, позабыв про свой псевдофранцузский имидж, и твердым шагом направилась к входной двери.

Леля, подружка-одногодка, знакомая по последней работе, откуда Забава уволилась, познакомившись с Николя, стояла у плиты и варила кофе. Одновременно она курила, сбрасывая пепел в раковину, и генерила великие идеи:

- Тебе надо его удивить. Оглушить. Поразить, понимаешь? Чтобы он понял, что ты чего-то стоишь. Ты уж меня извини, я человек откровенный, но ты жуткая зануда. С мужиками так нельзя. Они выпендреж любят, понт, особенно как твой. Не за кислые же щи он с тобой живет. Хотя насчет готовки ты права. Надо. И еще, устройся наконец на работу.

- Ему это не нравилось, помнишь?

- Теперь понравится. Позвони мне во вторник, нет... в среду, - Леля замолчала, водя пальцем по пластиковому календарю, висящему над кухонным столом. В это время исчезнувший из ее поля зрения кофе благополучно убежал.

- У, дьявол! Ведь рядом стояла! Нет, ты погляди, всю конфорку загадила!

Кляня на чем свет стоит газ, турку и африканские кофейные плантации, Леля принялась устранять следы побега. Успокоившись и разлив кофе по чашечкам, она продолжила в том же духе, что, мол, работа внесет свежую струю и вообще, деньги никогда лишними не бывают.

- Сначала, правда, придется немного вложить, доход будет средний, а потом раскрутишься, начнешь расти. Конечно, деревянными, но, как говорит мой начальник, на безденежье и рубль - деньга.

- Да нет безденежья, пойми, - с отчаянием в голосе запротестовала Забава. - Он хорошо зарабатывает. Дело не в этом. Может он хочет ребенка? Впрочем, вряд ли...

- Почему нет? - Леля встрепенулась. - Если хочешь его как следует привязать, то роди. Если на второй же день не сбежит, будет твой на всю жизнь.

- Шутки у тебя. У него уже есть дочка от первого брака. А я не хочу..., не могу. Боюсь. У меня ведь была беременность, помнишь, я тебе рассказывала? И чем все это кончилось? Чуть на тот свет не отправилась, два месяца в клинике провалялась. Да и поздно уже, первого-то...

- Брось, поздно. Как раз пора. Последний шанс, лебединая песня. Дальше, верно, занавес и мрак, но ты на меня посмотри. Двое - и больше ничего не надо. Муж, не муж, пусть там даже все хорошо, но дети - главное. Все для них - горбатюсь, чтобы вещи новые покупать, у плиты сохну, только бы все повкуснее. Я при них не курю, слова плохого не скажу. Ну, ты же знаешь, как у нас - все в “орехе”, в лампочках подвесных, а как рот откроют, так хоть святых выноси. Привыкла, самой даже неприятно бывает. А при них - ни-ни. Вовика скоро в школу отдавать, уже присматриваю, какая получше. Это же мои кровиночки, отрада, выращу - помирать можно. А от тебя что останется? Никто твоих рыжих волос не переймет. А глазки? Да что говорить! А то Николаевич или Николавна, чем плохо?

Забава молча встала и прошлась по кухне.

- Откуда этот сервиз? Никогда его у тебя не замечала. Люблю, когда с золотцем и цветочки.

- Да хрен с ним, с сервизом..., - начала было Леля, но в это время в кухню ворвался мальчик лет шести, младший ее сын, и что-то затараторил матери, косясь на незнакомую тетеньку.

- Сейчас, солнышко, - проворковала Леля и, бросив Забаве, - Погоди, допивай кофе, я сейчас, - исчезла в коридоре.

Что-то екнуло в Забавиной груди, но тут же умолкло, затоптанное воспоминаниями прошлого. “Лебединая песня. Она об этом и думать забыла. Зачем все это - хлопоты, боль, бессонные ночи? Чтобы потом, как Николя, исчез и прибегал только на обед, вечным пожирателем пирожков и вареников? А все же она думала об этом, стала взрослого мужика Колюсей сперва называть, как мамочка. А он - Николя. И точка. Что же делать? Но только не ребенок. Что тогда врач сказал? Только до тридцати. И то вероятность маленькая. Лелю можно понять, у нее уже есть дети, она и думать забыла, каково их рожать. Но все равно Забава была ей очень благодарна за сочувствие. Посмотрев на часы, поняла, что пора ехать домой. Выйдя из кухни в коридор, Забава обнаружила, что Леля возится при свете бра с какой-то игрушкой.

- Отец - безрукий , - со злорадством констатировала та. - Ты уже? Посиди еще, рано.

- Поеду. Пора начинать новую жизнь.

Забава уже спустилась на один лестничный пролет, когда услышала голос подруги:

- Стой! Знаешь что сделай? Волосы покрась, все ж что-то новенькое. Хотя..., - Леля осеклась. В какой цвет можно перекрасить волосы цвета медной проволоки? Только если в радикально-черный, но он старит. - Нужно измениться. Ты поняла?

Забава кивнула и стала медленно спускаться вниз. Она брела по улице. Ее расплывчатый силуэт, искажаясь, отражался в витринах. Один ярко-желтый квадрат огромного окна на первом этаж привлек ее внимание. Над входом значилось, что заведение является парикмахерской. Зайдя внутрь и найдя конторку администратора пустой, Забава уселась в кресло у зеркала во всю стену, в котором отражалась дверь в дамский зал. Она еще до конца не осознала, зачем зашла и чего ждет, может быть администратора, может собственной решимости. Но главным было то, что не хотелось идти домой. Там, на прожженных сигаретой простынях, лежал якобы муж, и его во что бы то ни было предстояло удивить. Возвращаться без удивительного - все равно что отправиться на заклание. Пока Забава соображала, что же все-таки сотворить со своей головой, сбоку ее накрыла чья-то тень. Подняв глаза, щурясь от ярких лампионов, она разглядела мужчину.

- Можно? - спросил он, указывая на свободное кресло рядом.

Забава кивнула. Мужчина сел, положив ногу на ногу. На протяжении следующей минуты Забава, рассматривающая проспекты, в обилии разложенные на журнальном столике, чувствовала его плотный, оценивающий взгляд. Однако, повернувшись, поняла, что он уже не смотрит, и сама принялась разглядывать его. Высокий лоб, шрам на виске у глаза, серые бесцветные волосы, уложенные гелем, ресницы опущены, а потому невозможно разобрать цвет глаз. Плечи обтянуты черной кожей куртки, и даже под ней ощущается сила и крепость мускул. Мужчина резко повернулся и, улыбнувшись, бросил:

- Мне показалось, вы не очень расположены ждать.

Забава ничего не ответила. Глаза оказались синими, так что в них было больно смотреть. Резко очерченные скулы, прямой тонкий нос, а шрам в анфас не виден. Он очень понравился ей, но знакомство казалось чересчур странным.

- Может, выпьем по чашечке кофе? Здесь недалеко.

Забава заколебалась, но ответила:

- От кофе не откажусь. Но вы ведь не затем пришли?

- Ничего, в другой раз. Идемте.

Мужчина угостил ее в ближайшем кафе, а затем они отправились к нему домой. Она плохо отдавала себе отчет, почему пошла с незнакомым человеком. Помнится, с Перкиным было тоже самое. Лифт не работал, и пришлось взбираться по лестнице пешком. На шестом этаже из темноты пролета вылетела кошка и, дико заорав, напугала Забаву. Новый знакомый жил под самой крышей. Они вошли в дверь, и Забава тут же опустилась на стоявший в коридоре табурет, поскольку потеряла все силы. Виталий жил скромно, в двухкомнатной квартире с собакой неопределенной породы и попугаем. Клетка последнего оказалась покрыта газетой, и пернатый жилец безмолвствовал. Зато собака, выпрыгнув из комнаты, бросилась к хозяину и, виляя хвостом, завертелась у его ног, с подозрением глядя на Забаву. Виталий ласково потрепал ей холку и отвел в кухню. Потом снял с застывшей Забавы куртку и коротко сказал:

- Ванная налево. - И прибавил невпопад: - Шампанского хочешь?

Войдя в ванну, Забава уставилась на себя в зеркало. “Тушь потекла, помада стерлась - осталась на чашке в кафе... И глаза сереют. Зачем пришла? Николя мало? А этот ничего из себя, хорошенький, бабник, в постоянные не годится...”

Забава хлопнула себя по щекам, взбила волосы и принялась стягивать блузку. Когда она встала под душ, дверь ванной распахнулась, и вошел Виталий - голый по пояс, с полотенцем через плечо.

- Почему не постучал? - рассердилась она, резко задергивая полиэтиленовую шторку в мелкий зеленый горошек.

- Извини. Я думал.... - Виталий замолчал, копаясь под раковиной, взял что-то и вышел.

Отгораживаясь пленкой, Забава успела заметить на его спине какие-то знаки, но что это было, не поняла. Когда же Виталий принес в постель два бокала с еще искрящимся, шипящим напитком, она разглядела татуировки. Правое плечо, спина и правая половина груди ее нового знакомого напоминали створки детсадовского шкафчика, куда нянечки кладут сменные колготки и чешки для физкультуры. Еще такой же эффект наблюдался в Лелиной ванной, где в шахматном порядке на плитке располагались рыбы, цветы и полустертые олимпийские медведи, толкающие ядра и мчащиеся на лыжах. Виталия тоже можно было рассматривать долго и с интересом. На его теле был и чешуйчатый, выполненный в буддистском стиле, дракон, и целая россыпь бабочек и кленовых листьев, и роза, обвивающая гибкой лозой средневековый меч, а на груди, раскинув крыла, парил двуглавый орел российского герба, держащий в одной лапе мину, а в другой милицейскую дубинку.

Две татуировки были даже цветными, а остальные - черными.

- Нравится? - спросил Виталий, устремляясь рукой к Забавиной пояснице.

- Ничего... - неопределенно похвалила она.

“Псих” - подумала про себя, но уже почувствовала неотвратимую волну желания и прикрыла глаза.

Забава проснулась рано утром и, быстренько одевшись, собралась бежать домой. Попутно лихорадочно соображала, что скажет Николя, и уже кинулась было звонить Леле в подмогу, но тут проснулся Виталий. Окинув Забаву невидящим взором, промычал:

- Сколько времени?

- Спи. Я ухожу. Только позвоню.

- Куда? Подожди.

Мотая головой как бодливый бык, Виталий приподнялся, пригладил волосы и, прикрываясь одеялом, натянул трусы. Потом босиком прошлепал за ней в коридор, где постоял, качаясь спросонья над телефонным аппаратом, с помощью которого Забава пыталась решить возникшую проблему. Дождавшись, когда она закончит разговаривать с подругой, уцепился за ее руку и спросил:

- Вот так уйдешь? А если бы я не проснулся?

- Ну и что? Ты завтра даже имя мое забудешь, хоть оно и редкое.

Она растянула губы, густо покрывая их помадой, чмокнула одну об другую и вытянула трубочкой. Отражение в зеркале выглядело помятым, поношенным, даже волосы как следует не расчесывались, но губы были выведены идеально.

- Ты могла бы остаться. - тихо сказал он. - Нельзя так цинично оценивать людей. Ведь ты мне понравилась, правда. Я потому и позвал тебя. Не имею привычки спать с женщиной одну ночь, за это деньги обычно платят. Ты что, замужем?

- Нет..., - неуверенно ответила Забава и надела на плечо сумочку. - Ты меня не знаешь, а я - тебя. Знаешь, что я с утра подумала первым делом? Хорошо что не ограбил и не зарезал.

- Откуда же знаешь, что не ограбил? - горько усмехнулся Виталий.

- Проверила.

- Ну, ну. Ладно. Лети. Жаль, я думал, мы поладим.

Когда Забава вышла на площадку и принялась безрезультатно жать на кнопку не работающего лифта, Виталий вышел из квартиры уже каким-то чудом одетый, на ходу пытаясь попасть в рукава куртки. - Хочешь сделать татуировку, как у меня? На память. Это не больно и не дорого. А, черт..., - он запутался в рукаве и Забава, подойдя, помогла ему.

- Зачем? То есть я хотела сказать, что это лишнее.

И тут же вспомнила Лелю. Идешь в открытом платье в гости или на банкет, а у Николя скоро начнутся банкеты, без сомнения, а на плече - кленовый листочек. Настоящий, с трепетными жилками, похожими на вены, с изящной резьбой тоненьких пальчиков, словно уже лежит на плече чья-то маленькая ручка. Потрясающе! Мужики шеи себе посворачивают.

- Ну, ладно, согласна. Но только быстро, меня ждут.

Они проехали на другой конец города. Там, в районе новостроек, на пятом этаже новенького дома, за железной дверью, обитой коленкором, их встретил высокий парень с синими свежевыбритыми щеками.

- Вы здесь живете? - поинтересовалась Забава, проходя в комнаты и с подозрением оглядывая почти голые стены и скудную меблировку.

- Снимаю. Идите сюда.

В большой комнате стоял стол, похожий на операционный, на нем - блестящие лотки с инструментами, в углу - большое “кавказское солнце”, под ней - барокамера, какие обычно стоят в процедурных, а рядом кресло, похожее на парикмахерское. Забава с опаской покосилась на хирургические орудия труда.

- Не волнуйтесь, это не для вас, - улыбнулся парень, - Я вообще то кинолог, ветеринар, собакам прививки делаю и режу грыжи. А татуировки - это мое хобби. Все стерильно, можете убедиться. Но дешево, не как в салоне. Там сделают, конечно, не хуже, но сдерут. Тем более, что для друга…

Парень подмигнул пасмурному Виталию и принялся приготовлять инструменты, а Забава занялась просмотром толстого каталога для выбора “мотива”. Чего там только не было, начиная с крошечных мушек и кончая портретами знаменитостей. На одной из фотографий была даже изображена обнаженная спина с наколотой на всей ее плоскости копией Джоконды.

- Некоторые желают картину или портрет любимого человека, - вновь заговорил парень, перехватив застывший над Моной Лизой взгляд клиентки. - Но за такое я не берусь. Слишком долго, кропотливо. Хлопот много, пусть этим корифей занимаются, Что-нибудь попроще...

- Не болтай, Боб, делай. У дамы совсем нет времени, - мрачно оборвал приятеля Виталий, глядя в окно.

- Давайте листик, - неохотно протянула Забава, не в силах расстаться с первоначальным представлением о будущей татуировке. - Или бабочку, что ли?

- Так листик или бабочку?

- Листик, - отрезал Виталий.

Забава искоса посмотрела на него. “Ничего все-таки мужик. Интересно, где он работает и сколько получает.” Она послушно села в кресло и отдалась в руки судьбе. Через некоторое время рисунок был готов. Забава посидела с оголенным плечом, а Виталий расплатился. Подойдя к ней, когда они остались наедине, Виталий поцеловал живой листик из плоти, и Забаве показалось, что картинка на время сделалась зеленой, хотя была наколота черной краской. Потом они собрались и, выйдя из дома, расстались без лишних слов. Уже подойдя к остановке, на которую пришлось топать через подозрительный пустырь, она спохватилась, что не взяла у кинолога телефон на случай, если плечо загноится или просто заболит. Но обратно не пошла. И так она потеряла уйму времени.

Войдя в свою квартиру, Забава тихонько притворила дверь, чтобы не щелкнула “собачка” замка, и на цыпочках прошла в комнату. Хотя к чему все это? Николя давно на работе. Вещи по обыкновению раскиданы по всей комнате, а в пепельнице тухнут окурки. На кухне тоже не слаще - посуда свалена в кучу (как он умудрился столько ее перепортить, разве что из вредности), и один одинешенек худосочный таракан сидит у мойки и шевелит усами. Забава села на табурет. Покумекала, за что сперва приняться, к чему руку приложить. И, будто вспомнив, вскочила и вбежала в ванную. От блузки отскочила пуговка, так рванула ее с плеча. Ткань сползла, и на теле обозначился кленовый лист, черный, ажурный, с кокетливо загнутой ножкой. Он крепко сцепился с кожей, его отныне было нельзя стереть или смыть. “Как клеймо поставили”, - со странной неприязнью подумала Забава, разворачиваясь боком, чтобы как следует рассмотреть приобретение. И чем больше она любовалась им, тем больше он нравился ей. Даже Николя, ради которого были вынесены все мучения, отошел на второй план. Она немного помечтала, как обрадует его, и вполне удовлетворенная вышла из ванной. Она совсем забыла, что не дала Виталию свой телефон. Хотя как бы дала, если тут по вечерам сидит Николя, измученный финансовой зависимостью и пошлостью окружающей жизни? “Нужно будет, сама отыщу”. Устав думать, Забава перешла к уборке.

То, что Николя тоже не спал дома в ту ночь, Забава узнала на третьи сутки. Она нашла деньги и записку. Осыпая любовника проклятиями, она ныла в трубку Леле, что ей срочно нужна работа. Теперь уже не для развлечения, а для средств к существованию, так как Николя оставил унизительно микроскопическую сумму. “Он еще и сквалыга”, - с презрением констатировала Забава, кляня себя за жертвы и душевные терзания, за наивность и желание изменить в лучшую сторону совместную жизнь, которая уже не имела место. Николя, оказывается, давно бросил ее, по инерции приходя в дом, где они жили вместе.

Леля не оставила подругу в беде и устроила ее за скромное жалованье в сопредельную фирму. Месяц Забава трудилась с каким-то ожесточением, не зная усталости и жалости к себе, как гребец на галере, боящийся за свое страждущее тело, с которым за несоответствие могут сделать все что угодно - начиная избиением и кончая выкидыванием за борт. Здесь тоже били, правда по карману, и хладнокровно выкидывали за борт. Соответствовать было просто необходимо. И сперва все шло отлично. Но второй месяц преподнес сюрприз. Сперва Забава стала не в меру плаксива. Вдруг зарыдала на справедливое замечание начальника при всем честном народе. Дома по часу разглядывала свое лицо, мяла его, растягивала, а потом опять же начинала плакать, следя за продвижением черных слез по веснушчатым щекам. Затем ее стали мучить запахи. Она ходила по учреждению и нюхала, делая замечания уборщице и с поразительной точностью определяя, кто и где пил пиво или лакомился конфетами (хотя давно уже запрещено питаться на рабочих местах). В столовой она находилась, исключительно зажав нос носовым платком и обильно соля и без того соленую пищу. А еще через две недели вернулся Николя. Он что-то пробурчал о прощении и заявил, что жить будет здесь, а Забава вновь может не работать. Увидев любимого после долгой разлуки, Забава странным образом прореагировала на него. С трудом сдерживая себя, она бросилась в туалет, оставив удивленного Николя стоять в дверях. После такого был один путь - к врачу. С Забавой и прежде случались обмороки, объясняемые дистонией, щитовидка пошаливала, но подобных явлений не наблюдалось. Прижимая ладонью ноющую печень, Забава лежала по вечерам на кровати и думала, вспоминая ушедших в мир иной Люську Мойкину, которой запустили болезнь и маму. “Бояркина тоже полгода назад в больнице лежала, хорошо что до операции дело не дошло” - скорбно припомнила Забава. Однажды утром пришлось позвонить на работу и отпроситься, чтобы наконец-то посетить доктора. Отсидев очередь к терапевту, Забава, не знавшая местных поликлинических правил, была отправлена на диспансеризацию в кабинет № 3, где сидела дамский специалист, измеряла всем кому за тридцать давление и производила осмотр.

Одевшись, Забава притулилась - ножка на ножку - у стола, уныло взирая на врачиху. Та строчила приговор в карту.

- Ну что, доктор? - спросила вяло, чтобы просто не молчать. Ее вот-вот должны были отпустить.

- Как что? Вам нужно на Зеленую, для постоянного наблюдения. Я заключение напишу, и сейчас же поезжайте.

- Хорошо, - нерешительно ответила Забава, с трудом припоминая, что на Зеленой улице действительно находится какая-то больница.

- А что со мной?

- Вы что, мадам? - врачиха поправила очки и с интересом посмотрела на Забаву. - Рожать будете? Мне для формы.

- Что-то???

Забава вскочила, прижав к груди сумочку, будто та была самым любимым предметом в ее жизни, и ее пытались отнять. Потом села, судорожно крутя в руках ремешок.

- Как рожать? Кого?

- Ну не знаю кого. Кого зачали, того и рожать будете. Если будете. Так что мне писать? Правда, можете подумать, обходной листок вам на Зеленой оформят.

Врачиха закончила свой отчет, захлопнула давно не знавшую записей тетрадь и, уже улыбнувшись, доверительно посоветовала:

- Если средства позволяют, то нужно. В вашем возрасте другого случая может и не представиться. Желаю всего хорошего.

Забава взяла карту под мышку и сомнамбулой покинула кабинет. Мысли ее до того смешались, что очутившись дома, она решила, что все это сон. Она спит и скоро пробудится. Подойдя к трюмо, села на пуфик, машинально попудрила нос, оглядела свою стройную фигуру. Пуфик был слишком низок для ее ног, на каблуках сиделось весьма неудобно. Забава нагнулась к зеркалу и медленно стянула с плеча ткань кофты, чтобы посмотреть на “кленовчик”, как она ласково называла результат своего очередного безумства. Николя листик понравился, но так ничего и не изменилось. Забава же лелеяла картинку, осматривала изредка и ждала звездного часа для платья с декольте. И что же? Забава с удивлением провела пальцами по коже, чуть-чуть надавив ее. Плечо было розовым и чистым. Листик исчез. Словно кожу не кололи сотый раз иголкой, не вливали в крошечные отверстия краску, словно она сама никогда не видела его. “Не может быть”, - подумала она и, уронив лицо в ладони, заплакала.

Теперь у нее тоже было хобби. После работы она не ехала домой, чтобы встречать Николя с пирожками, а упорно и методично обходила район, в котором по ее предположению находился дом Виталия. Забава до глубокой темноты бродила по кварталу, высматривая человека с собакой. Жаль, что попугаев выгуливать не принято, мало у кого в городе живет какаду, она бы сразу отыскала его. Она быстро уставала, садилась на детские качели или под “грибок” из жести на детской площадке и принималась воображать, как станет печь куличики из песка, если родится девочка и катать машинки по перилам - если мальчик. Жизнь приобрела совсем иной вкус и цвет. “Рыженький будет, словно осенний листик, упавший с дерева. А глазки - голубые, как небо.” Ее распущенные волосы, похожие на дорогой лисий мех, светились в темноте, глаза отливали зеленью и улыбались, и встречные кошки радостно урчали, завидев ее. Надежда исчезла только тогда, когда она обошла все улицы и дома в том дальнем районе, пытаясь встретить человека, сделавшего ей самый дорогой подарок. Похоже, Виталий исчез навсегда. Но это уже было неважно. У нее теперь была татуировочка. Наверное, это будет сын. Иначе бы она согласилась на бабочку.