Марина Алекса

Стареющий музыкант.

 

Каждый год в наш город приходит весна. После сырых бесснежных зим, после холодов и темных жутких вечеров на неосвещенных улицах, после долгих скучных вечеров под телевизором и с предательски мертвым телефоном, после блеклых мартовских дождей в наши души обязательно должна вселиться надежда. Человеческий организм должен питаться надеждой, чтобы в нем всегда были силы для любви. Именно весной так остро ощущается авитаминоз любви, так хочется разодрать на спине кожу и вытащить на свет божий крылья, просушить их в первых лучах солнышка и признаться себе и миру: «Я умею любить, я могу летать, я хочу быть счастливой!». Вот и сейчас спавшая всю зиму внутри меня гусеница решила окуклиться. Этот червь подпитывался моей депрессией, спал и меня убаюкивал, а теперь ему понадобилось место для крыльев. Тут наши желания совпали. Нам хотелось летать, а это значит, нам хотелось любви...

Прошедший год был для меня особенно серым и пустым. Мой сын постепенно и как-то незаметно вырос и отдалился от меня, ему уже не особенно нужна моя забота, мои советы. Он всерьез увлекся музыкой, он все время занят: то у него уроки, то репетиторы, то репетиции, то концерты, то конкурсы. У него своя жизнь, и в ней все меньше остается места для меня. Наверное, так и должно быть. И наверняка это правильно. Но что же делать, когда дети становятся взрослыми, а ты еще так молода? И поделиться своей молодостью тебе просто не с кем. Некого согревать ночами, некому дарить нежность и страсть, некому сварить кофе по утрам, не от кого ждать ночных звонков...

Сегодня я иду по центральной улице и рассматриваю прохожих. Девчонки приразделись: туфельки, колготки, яркие курточки, сумочки, новые прически, улыбки… Дышится легко и свободно. Почки на деревьях набухли и вот-вот взорвутся ошалелым зеленым соком. Абрикосы как-то напряженно затаились и приготовились разбрызгать на прохожих все буйство своего молока. Птицы! Птицы орут без всякого стыда. Вот она – весна. И мне так приятен приход весны. Наверное потому, что он напоминает мне мое прошлогоднее весеннее увлечение. Моя поездка в Прагу на майские праздники была раскрашена одним скоротечным знакомством, которое я вспоминала весь этот год.

Мне так хотелось оторваться по полной, я ходила на все мероприятия, которые предлагал наш гид. Мне хотелось собрать как можно больше пражских впечатлений: и поющие фонтаны, и Черный Театр, и прогулка на катере по Влтаве и

Корчма под Пауком… Вот в этой самой корчме мне и пришлось разменять последние мозги на красное вино и иллюзию любви. Это был стилизованный под средневековье ресторанчик. Туристов поили вином, кормили неимоверным количеством мясных блюд, а еще развлекали ряжеными пиратами и музыкантами. Они были одеты в кожаные костюмы, плечи стянуты кожаными браслетами. Пиратов было трое, красивые мужики были. Они и дрались, и метали кинжалы, и стреляли, и обезьянка у них была, и железная рука, все как в кино. Было очень весело, но мне запал один музыкант. Он был высокий, красивый, с длинными волосами, стянутыми в тугой мужской хвост на затылке. Он играл на какой-то народной чешской волынке, по форме напоминающей кларнет с мешком. Хлебнув красного вина, и немного потеряв контроль над собой, я беззастенчиво пялилась на него. Что было потом, я вспоминала весь этот год. В перерывах между выступлениями артисты пили пиво в соседнем зале. Так вот отправившись в поисках средневекового туалета, я подошла к музыкантам и заговорила с ними. А так как языка мы не знали, только отдельные русские и английские слова, то общение у нас было скорее невербальным. Я поняла, что его зовут Милан. Мы танцевали, флиртовали, целовались, а потом я показала ему карточку нашего отеля. Навеселившись, наша группа отправилась в отель. Ничто не сравниться с ночной Прагой!!! Этот воздух нельзя ни забыть, ни спутать! Мы шли пешком и пели русские песни. Счастье переполняло нас всех, но меня, наверное, больше всех. Придя в отель, нам ничуть не хотелось спать, мы приняли душ и вышли в парк посидеть на лавочках. Обсуждая сегодняшние впечатления, мы увидели темную фигуру за деревом. Это был Милан. Он пришел ко мне. Без сценического костюма он выглядел еще сексапильнее: мощный торс под футболкой и курткой, упругие ягодицы, обтянутые стильными джинсами. И темные длинные волосы, собранные в хвост. Ему даже не надо было меня уговаривать. Моя соседка по номеру лукаво собралась играть в карты с подружайками из нашей группы, и мы отправились в мой номер. До утра нам оставалось часа три…. Перед самым рассветом он ушел, а в семь утра нас ждал автобус – мы уже уезжали. Поездка не заканчивалась, впереди нас ждали Карловы Вары, Чешский Крумлов, Маравский Краст…. И вся поездка была окутана туманом той нашей встречи. И вся поездка, и все лето, и осень, и зима… Эйфория постепенно прошла, образ его стал размытым и нечетким, лица почти не помню, только фигуру и волосы. И так этот образ во мне поселился, и так он накрепко засел в моих мыслях. Так часто снились мне те мгновения, когда я хватала его волосы, как теребила руками его тугой густой хвост, как прижимала к груди его голову.

Целый год я продолжала оглядываться только на мужчин с длинными волосами. Но на меня никто не оглядывался, и меня это очень угнетало. Я скатывалась в депрессию и инстинктивно ждала весны. Я уговаривала себя, что весной все измениться, что все сбудется, и весной я обязательно встречу любовь. Нам порой так стыдно признаться в том, что мы страдаем без любви, мы хотим выглядеть сильными и свободными. Мы вслух говорим, что не верим в любовь, а наше подсознание стучит в виски и утверждает, что наш организм на 90% состоит из любви. Вот так мы и раздваиваемся. Вот и мы так же: я и моя гусеница. Я старательно создаю себе кокон независимости и самодостаточности, а моя гусеница прогрызает этот кокон и капризно требует любви…

Моя подруга Майка, неисправимая тусовщица и бешеная оптимистка, решила взять шефство надо мной и моей депрессией. Ее звонок прервал мои мысли:

- Привет, Кариныч! Что, все хандришь?

- Ну есть немного, а ты?

- А я че? Я ниче! Хандра – последнее дело. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Я тут тебе одно дельце сварганила.

- Какое дельце? Снова какую-нибудь авантюру придумала?

- Значит так. Я тут тебе анкетку создала. Поискала и кое-что выискала. Я уже написала твой телефон, так что жди звоночка. И сильно много не говори, лучше загадочно молчи, пусть сам говорит….

- Майя, какая анкета? О чем ты говоришь. Это все вранье. Там нет нормальных, там одни придурки, там только играются все.

- Карина, наши мысли творят наше будущее. Посылай позитивную энергию в космос, думай о хорошем и все будет класс. Значит так, слушай и запоминай. Александр, 46 лет, разведен, имеет дочь 20 лет, музыкант и творческий человек. Все, как ты любишь. Написал, что любит русский рок, так что будет, о чем поговорить. Между прочим, он еще и симпотный, зайди на сайт и посмотри на фотки.

- Никуда я не пойду, Майка. А если и в правду позвонит, будет сюрпризом.

- Так, я на работе, мне некогда, тут ко мне люди пришли. Когда будет звонок – отзвонишься мне и отчитаешься! И выше нос, подруга. Все, пока. Пишите, звоните, присылайте деньги…

Майкин голос превратился в прощальный пилим-пилим, и мой телефон снова умер. Прошло еще дня четыре, лужи высохли, стало еще теплее. Кусты форзиции горели ярко-желтыми пятнами на еще серо-бурых газонах. На городских клумбах уже заалели тюльпаны. Абрикосовые деревья роскошно заневестились, каждой веточкой радуясь солнцу. Майка, конечно, позвонила и потребовала отчета.

- Да звонил. И ты знаешь, разговор прошел так легко. Как будто я его сто лет уже знала. Конечно, начали с музыки и с театра. У меня же Макс на своем ксилофоне в это время стучал. Он спросил, кто играет. Сказала сын. Стали говорить о детях. Он рассказал о своей дочери. Что она учится в универе на учфине, но ей специальность не нравится. Спросил: зачем тогда учишься? Тебе же работать еще лет 20 по этой специальности? Никогда еще я не говорила о детях при первом же телефонном звонке. Но в этот раз так все само собой как-то получилось.

- Это плохо, что о сыне рассказала. Следующий раз сама не начинай, только если спросит. А еще о чем говорили? Встречу не назначил?

- Ой, Майка, самое главное забыла сказать. Он встречу сразу назначил. Позвонил и говорит, я, типа Александр из Интернета, можно с вами встретиться? А только потом уже: а можно с вами поговорить?

- Ну да, прикольный вариант. Ну и на когда ты встречу назначила? Не на завтра ли? Не вздумай. Надо паузу выдержать.

- На воскресенье. Ты же знаешь, это у меня единственный свободный день.

- Так, ага, еще пять дней. Хорошо. Пусть еще за эти дни позвонит. А ты не рассказывай, какая ты занятая. Кому ты нужна, если ты такая деловая, что у тебя нет ни одного выходного. Это дело тонкое, но ты слушайся меня. Как позвонит следующий раз, отчитаешься.

Майка снова пропала. Это не Майка, а вечный двигатель какой-то. На следующий день она снова не забыла проконтролировать процесс:

- Ну че, Кариныч? Как дела? Как там наш музыкант? Интересовался?

- Интересовался. Звонил. Минут 25 разговаривали. Теперь про театр. У него есть друг Андрей, вернее шеф, работает в театре актером. Так вот он держит студию звукозаписи, где они оба работают. Они сейчас записывают мюзикл детский, представляешь? Еще рассказывал, что у них есть инвестор, миллионер. И ты знаешь, этот Александр так тепло и позитивно отзывается о людях. Меня это даже подкупает. Говорил, что это такие талантливые люди, и с такой теплотой говорил.

- Это хорошо, значит, он и сам добрый. Как твои дела спрашивал, или только о себе трындел?

- Конечно, спрашивал. Интересовался и даже очень живенько. Я о работе рассказывала, про Макса моего снова говорили. Про театр. Мы как раз с Максом недавно в театр ходили на того самого Андрея смотреть. Три с половиной часа хохотали. И даже не заметили, как время прошло. А он сказал, что ни разу не был у своего Андрея ни на одном спектакле.

- Про Макса не увлекайся. Не надо. А то, что про театр и про музыку говорит, это хорошо, об этом, видишь ли, сейчас очень мало с кем можно поговорить. Не пропадай, отчитывайся.

За эти четыре дня до воскресенья березки покрылись нежной прозрачной зеленью, абрикосы осыпались снежными хлопьями, а каштаны высвободили свои неуклюжие пятипалые листья из тугих липких почек. Солнечные улыбки соскакивали с крыш домов, с блестящих автомобилей и свежевымытых окон. Ты звонил каждый день, и я уже успела привыкнуть. Я стала следить, где лежит мой телефон, я стала ждать твоего звонка. Чтобы не смущать Макса раньше времени, я сохранила тебя в своем телефоне под женским именем Александра. Я так люблю это ощущение прилива новых чувств, новой надежды. Я начала думать о тебе, вспоминать твой голос. Стала представлять себе тебя. Но образ Милана так и не выветрился еще из моей памяти, и в моем воображении ты был жутко на него похож. В назначенное воскресенье ты позвонил и так просто сказал:

- Привет. Ну что ты собираешься на свиданье? Не переживай, я обязательно приду. Я буду тебя ждать.

Так приятно было услышать слово «свиданье». Оно отдает молодостью, даже юностью. Как будто струшиваешь с себя лет 20, отбрасываешь шелуху опыта и снова становишься 16 летней девчонкой, и бежишь босиком теплым летним вечером за речку на тайное свиданье в потайное место, известное только нам, туда, где в речку ссыпаются все вечерние звезды. Туда, где можно сидеть, обнявшись, на коряге и, свесив ноги в речку, ломать лунную дорожку или прикасаться к звездам пальцами ног…

Когда ты вышел мне навстречу, когда я впервые увидела тебя, горячая волна пригвоздила меня к месту. Ты – Милан! Тот же рост, те же плечи, и те же волосы, собранные на затылке в тугой хвост. Эмоции сразу же захлестнули все мое существо. Куда девалась настороженность и холодность. Отблески моей короткой связи с Миланом снова проносились у меня перед глазами. Я уже и сама стала думать, что ты и есть Милан. Ты завариваешь чай, а я смотрю на твои руки и вспоминаю, как они обнимали меня. Ты поворачиваешься ко мне спиной, а я вижу линию твоей фигуры там, в Праге, в парке нашего отеля под деревом. Ты улыбаешься, а я вспоминаю, как ты мучился, пытаясь мне что-то сказать, не зная языка. Я вижу твои длинные волосы и вспоминаю, как я перебирала их руками, как судорожно сжимала твой хвост в кулаке, когда мы целовались. Стоп! Но ведь ты – не Милан из прошлого, ты – Александр из настоящего. И я тебя еще совсем не знаю. Ты ни разу не прикоснулся ко мне на первом свидании, мы только разговаривали. Обо всем. О твоих женах, о дочери, о моей работе в ботаническом саду, о музыке, о моем сыне и снова о музыке. Мне так легко с тобой разговаривать, такое ощущение, как будто я говорю с тобой на одном языке. Как будто ты и есть моя мечта, моя зимняя спячка или моя жажда. Как будто ты и есть та моя нереальная реальность, которая всю зиму мучила меня одинокими холодными ночами. Когда я сказала, что мне пора домой, и спросила, проводишь ли ты меня, ты ответил:

- Я тебя отвезу, не переживай. Что ж я не джентльмен?

Ты посадил меня в машину, включил свою романтическую коллекцию. Мы продолжали мило и легко беседовать. Я рассказывала какие-то смешные случаи из жизни, ты смеялся. Мы приближались к моему дому, и мне уже так жалко стало с тобой расставаться. Я уже боялась, что ты не назначишь мне новую встречу. Ты что-то проговорил про романтический ужин, мы назначили где-то на среду, и я пошла домой.

Было еще не поздно, Макс отбивал свои такты и тремолы. Надо позвонить Майке. Иначе я просто взорвусь. Но Майка немного опустила меня с небес на землю:

- Так, Кариныч, рассказывай. Куда ходили? В кафе водил?

- Нет, ходили в студию, там так классно, евроремонт нешуточный, настоящая студия: компьютеры, микрофоны, заглушенная комната, микшерский пульт. А еще там есть кабинет директора с кожаными дорогущими креслами, комната переговоров, там диван, два кресла и стеклянный стол. Ну и кухня. Пили чай с конфетами и пирожными.

- Это плохо. В кафе не повел, значит жадновастенький. Держи ухо в остро. Не спеши влюбляться. Ты же как тот пожар, не умеешь себя контролировать. Придется тебя немного осаживать.

- Да ты что, Майка. Эта студия лучше всякого кафе. В кафе шумно, и народу полно. А тут так красиво и так уютно. Там одна посуда, знаешь, какая дорогущая? Майка, ты не представляешь, как он на Милана похож.

- Как расстались? Новую встречу назначили?

- Он спросил можно ли меня пригласить на романтический вечер с ночевкой?

- Во круто!!!! Ну и?!

- Я сказала, что с ночевкой я не могу – что я сыну скажу?

- Не, ну это он загнул, конечно. Значит так. Сама ни в коем случае не звони. Телефон грызи, но не звони. Что хочешь делай, но не звони. А то ты уже, я смотрю, запала на него. Нельзя так быстро.

- Я смотрю на него и уже думаю – это мой. Я уже хочу быть с ним. Причем быть всерьез и надолго. Он так похож на Милана.

- Этот твой Милан – это твоя паранойя. Пора его уже забыть. Ну сколько можно измерять всех мерками твоего случайного одноразового и вообще какого-то мифического Милана. Ты сама хоть знаешь, существует твой Милан или нет?

- Существует. Он специально для меня превратился в этого Сашу. У нас даже биоритмы совпадают. Представляешь, он тоже по ночам не спит, он пишет музыку, а я свои дурацкие статьи?

- Ты хоть ему не вздумай этого сказать. А то у тебя ума еще хватит. Короче. Не звонить, ждать. До связи. Если очень захочешь ему позвонить, лучше мне звони, буду тебя лечить от недержания. Все пока, крепись….

Но ты начал мне сниться в первую же ночь. Одним своим появлением ты сумел растревожить все заржавевшие струны моей души. Образ Милана теперь стал более четким, приобрел теплоту и признаки жизни, теперь это был ты. Всю неделю я ощущала сладостный тонус в животе и в ногах, хотелось петь, прыгать. Ты исправно звонил каждый день, искусно приручая меня. Ты научил меня ждать звонка всегда, каждую минуту. Мне хотелось убить того, кто изобрел мобильные телефоны. Что же это за мука такая – знать, что меня от тебя отделяет только нажатие пары кнопок. Знать, что это так просто – услышать голос. Что же это за пытка – держать в руке нить, которая может соединять души и не воспользоваться ею. В конце концов, пришло время второго свиданья. Майка честно наставляла меня как мне себя вести:

- В студию больше не ходи. Пусть ведет в кафе, в кино, в парк с аттракционами, куда угодно, только не квартира и не студия. Пусть он хоть какие-то деньги на тебя потратит. Уверяю тебя – это критерий. Жадность, конечно, не порок, но большое свинство. Никакой студии. Это всего лишь второе свидание. А ты, я смотрю, уже собралась ему все разрешить. Ни в коем случае. И меньше думай о нем, пусть он о тебе думает. Ладно, до связи.

Ты уже ждал меня, нетерпеливо прохаживаясь. В темных очках ты был еще симпатичнее. Ты так запросто взял мою руку в свою. Мы шли, держась за руки, как дети. И мы снова разговаривали, сидя на бульваре на лавочке. И ты только держал мою руку в своей. И ничего больше. Но я уже мечтала о том, чтобы ты меня обнял. Мы говорили о твоей молодой жене, и ты так тепло о ней рассказывал, как обычно не говорят о бывших женах. Ты рассказывал, как ты сватался, как вы жили и как расстались, как она была твоим солнышком, а потом это солнышко закатилось и погасло. Но ты до сих пор носишь ее обручальное кольцо. И весь рассказ был согрет такой любовью, что мне по настоящему было завидно.

- Я не могу долго без женщины. Мне так надо, чтобы меня дома ждали. И вообще, если в моем возрасте мужчина не женат, это не нормально. Значит он дебил, и у него не все в порядке.

- Но ты же любишь ее до сих пор.

- Да, любил.

- Любишь…

- Вспоминаю. Но я так хочу ее забыть. Нет, я не могу ее простить. Между нами что-то лопнуло. Она так плакала, когда я уходил. И вся ее родня тоже плакала. Ну я ж не железный. Я остался. Ну мы месяца два еще прожили. Но я не мог больше. Это была пытка. И она это видела. Потом она сказала, что видит, как я мучаюсь, и отпустила меня. Мы распили бутылку коньяка на прощанье. Ну вот с тех пор я всем сказал: ничего не говорите мне о ней. Если вы скажете, что ей плохо….

- Ты будешь испытывать чувство вины?

- Да! А если мне скажут, что ей хорошо…

- Тебе будет завидно!

- Да!

- Может тебе все-таки лучше к ней вернуться? Люди так часто делают такие глупости, которые ломают им всю жизнь. Из-за каких-то мелочей, из-за дурацких принципов… И сами же от этого страдают.

- Ну не надо по больному…. Сама-то давно одна?

- Пять лет.

- И почему развелись.

- Потому что я больше не могла превращать семью в общежитие двух параллельных миров. Любовь ушла, и я ушла. Да и вообще, это было так давно. И столько всякого было за это время. Я стараюсь не помнить плохое, негатив стараюсь не задерживать в памяти.

Мы о многом еще говорили, но я видела в тебе стареющего одиночку, который, так же как и я, мучается от своего одиночества. Ты рассказывал о своем друге, который недавно женился, что у него поздний ребенок. О том, как тебе нравится атмосфера в его доме, а я чувствовала, что тебе тоже хотелось бы так. Потом мы пошли в студию, и ты познакомил меня со своим другом Андреем. Увидев настоящую звезду без грима и так близко, я немного смутилась. Потом он уехал, и мы остались в студии одни. Ты показывал мне, как работают твои программы, как можно редактировать песни. Рассказывал о новом мюзикле, давал послушать треки. А мое упрямое подсознание, моя гусеница, выползла из меня и уже запросто подошла к тебе сзади и обняла тебя, когда ты работал за компьютером. Она дразнила меня, играя твоим хвостом. Она садилась к тебе на колени, обнимала тебя за шею и целовала … Я видела, как ты ласкаешь ее, держа ее лицо двумя руками, поглаживая нежно-нежно пальцами волосы и лоб, как ты целуешь ее, закрыв глаза. Это было так мучительно - сидеть на краю пропасти, держаться рукой за пылающий бикфордов шнур и даже не соприкасаться рукавами! Я пропадала! Мне нравилось в тебе все! Не было ни одной черты, которую отвергал бы мой организм. Наш роман стремительно развивался, наполняя меня жизненной энергией. Я могла позвонить тебе глубокой ночью и тут же, моментально брал трубку:

- Ну спокойной ночи, моя девочка, пусть тебе приснится эротический сон со мной в главной роли. Ну и романтическая же ты натура, - говорил ты на прощанье.

- А разве это плохо? Ведь жизнь такая короткая, зачем же себя обкрадывать?

Я могла позвонить тебе на два часа раньше назначенного времени свиданья:

- Ты уже свободен?

- А я для тебя, солнышко, всегда свободен.

И ты тут же приезжал, преодолевая пробки, и увозил меня из этого суматошного суетного перенаселенного сердца города.

- Я сегодня буду с моей девочкой на два часа больше, - ты лукаво подмигивал. И мы набрасывались друг на друга, не успев даже запереть двери твоего холостяцкого жилья. Ты позволял мне быть активной, и называл живчиком и своей жемчужиной. Ты мог расслабить меня поглаживающими движениями от шеи до кончиков пальцев на ногах. Ты поил меня крепким чаем и смотрел на меня таким взглядом, от которого у меня отнимались ноги, улетучивался разум. Я так хотела тебе верить. Я так хотела сделать тебе приятное. И мне самой было так приятно дарить тебе то, чего, как мне казалось, тебе и не хватало.

Мы ездили к тебе, мы ездили на дачу твоего друга. Я любовалась тобой, как ты мастерски въезжаешь в крохотные ворота, как открываешь и закрываешь огромные неуклюжие замки. Как быстро ты развел костер даже из сырых дров. Как ты быстро нашел инструменты во всем безобразии чужого гаража.

Я пропадала. Я верила каждому твоему слову. Мне так приятно было после бурного секса просто полежать с тобой, обнявшись и прикасаясь к тебе всем телом. Ты так нежно гладил меня по лицу, по волосам. Мы оба не молоды, и мне так хотелось поделиться с тобой своим теплом. Дни, проведенные без тебя, тянулись утомительной бесконечностью. Я так тебе верила…

Сегодня мы поехали на сейшн твоих друзей-музыкантов. Ты предупреждал, что женщинам обычно очень скучно на таких вечеринках, но мне все равно очень хотелось увидеть твоих друзей.

- Солнышко, тебе там не понравиться. Там обычно сплошное пойло. Даже закуси не будет. Мы будем общаться на жаргоне, обмениваться профессиональными новостями. Не поехать мне тоже нельзя, но я не хочу терять ни одной минуты с тобой. Так что потерпи чуток, ладно.

Конечно! Я всю жизнь мечтала увидеть живых музыкантов, мне эти люди всегда казались инопланетянами. Особенно когда они смотрели и читали ноты. Любые ноты для меня – это не просто китайская грамота, это послания от чужих миров. Я всегда в тайне завидовала таким людям, считала их избранными, полубогами. Но я увидела пятерых неухоженных волосатых мужланов, которые очень много пили и, не переставая, курили сигареты с каким-то странным запахом. Они и сами были с каким-то запахом, недомытые, недостриженные матерщинники. Я даже испугалась такого общества. Но ты все время обнимал меня за плечи, и они не обратили на меня ни малейшего внимания. Хотя иногда они поглядывали на меня мутными глазами с нескрываемой похотью. Но прямо ко мне они не обращались. Я была напряжена как лисенок в клетке, я накрепко вцепилась в твою руку. Ты так сильно отличался от них, что я не могла даже себе представить, а что же вас связывает? Очередной раз я отметила для себя насколько чисто и стильно по сравнению с ними ты одет, как приятно пахнешь, а главное, ты – трезвый!

Ты крепко обнимал меня, целовал в макушку и подливал какое-то вино. За компанию. Вино было терпкое и сладкое. С каким-то странным вкусом, мне оно сначала не понравилось, но ты таким уверенным движением меня поил, что во мне не закралось никакого сомнения. В голове помутилось, в кафе было шумно, но вскоре шум в моих собственных ушах усилился настолько, что я очень скоро перестала понимать слова, ощущать время, оценивать реальность. Дыхание участилось, предметы расплывались, превращаясь в размазанные цветные пятна. Голоса вокруг меня изменились, замедлились. Я стала глупо улыбаться и говорить что-то несуразное чужим, совершенно незнакомым мне голосом. Позвоночник перестал держать мое тело, ноги подкосились, голова упала на твое плечо…

Потом, уже дома, в мои мозги вгрызались отдельные страшные картинки, перевернувшие мое отношение к жизни. Эти грязные вонючие мужики бросали игральные кубики и ржали, показывая на меня пальцем. Потом вся толпа оказалась в мужском туалете. Сама я идти не могла, и поэтому ты с кем-то буквально тащил меня под мышки. В туалете меня прислонили к холодной кафельной стене, сняли колготки и трусы, один из них больно вошел в меня под общее гигиканье и одобрительные крики. Мое тело меня не слушалось, оно не могло сопротивляться, но оно слышало боль. Весь мир превратился в боль. Боль была там, где обычно поселяется счастье, боль была в спине от холодного кафеля, боль была в затылке потому, что моя голова ритмично стукалась о стену. Язык стал деревянным обесточенным обрубком, слюна струйкой стекала мне на плечо, на грудь.

Потом я помнила только какие-то обрывки: как я, скорчившись, лежала на заднем сиденье, как ты тащил меня ко мне домой, как рылся в моей сумочке в поисках ключа, как открыл двери и втащил меня, положил меня на диван, ключи положил на тумбочку в прихожей, прикрыл дверь и скрылся навсегда из моей жизни. Более страшного дня больше не было в моей жизни. Я была в пустой квартире, тело ломило, меня безудержно рвало, живот перерезала нечеловеческая боль. Боль высверливала тончайшими иглами адский узор в моей голове. Боль сдавливала тисками колени и локти. Боль выламывала мне пальцы и вырывала ногти по одному. Боль была повсюду. Болью приходилось даже дышать… С трудом отыскав телефон, я позвонила Майке…

Физическую боль Майка помогла мне перенести. Не зря же она когда-то закончила медучилище. Она отпаивала меня теплой марганцовкой, заставляла рвать, поила какими-то теплыми отварами, каждый час меняла мне постель, когда меня лихорадило.

Но кто поможет преодолеть боль душевную? Как заставить себя жить после такого?

- Майка, как он мог? Я же ему верила? Неужели можно столько времени врать? Как можно ТАК врать? Он же излучал такую положительную энергию?! Как же можно после этого верить другим людям? Ну почему это случилось обязательно со мной?

- Конечно, он сволочь. Он тебя проиграл или проспорил. Но ты слишком наивная девочка, Карина. Ты слишком быстро влюбляешься. А когда ты влюблена, ты не видишь тех вещей, которые должны насторожить. Сейчас мир перевернулся. Никому верить нельзя. С тобой еще не самое страшное произошло. Тебя не убили, не искалечили, не бросили умирать на обочине. Он тебя даже домой привез. Отравили тебя тоже очень аккуратно. Скорее всего, это был какой-то дешевый наркотик. Просто плохо очищенный, и поэтому ты отравилась. Если бы был чистый, тебе не было бы так плохо. Но ты жива. Тебе еще сына растить надо.

- Как же мне верить, Майка? Разве это реально – такое циничное предательство? Он же был совершенно трезвый! Он же такой интеллигентный всегда был. Такой заботливый, внимательный.

- О да, заботливый.

- Я вспоминаю сейчас отдельные детали. Как же он мыслит? Что же он ценит в жизни? Неужели все – вранье? Он же не мальчишка, он уже старый, стареющий, престарелый! Как его еще назвать? А как он думает провести остаток жизни?

- Чикатило тоже собирался остаток жизни провести в семейном кругу.

Все было разрушено. Мечты обернулись зловонной блевотиной, вера в людей убита, любовь растоптана. Черные лохматые собаки депрессии рвали мою омертвевшую душу и по куску растаскивали по своим логовам. До тех пор, пока не почти осталось живой ткани. Крылья моей бабочки были не просто покалечены, их перерезали асфальтовым катком. Но прагматичная Майка все приводила мне примеры из чужих жизней.

- Я и не такое слышала. Мне вон мать рассказывала. Четыре года вместе жили. И очень хорошо жили. Душа в душу. Но в один прекрасный день он начисто обокрал ее, вынес из квартиры все и уехал в неизвестном направлении. Так это четыре года, а не четыре недели. А как тебе те, которые бьют своих жен. И бьют же, и калечат. И ребра ломают, и зубы, и головы пробивают. А все от большой любви. С утра покалечит, а с вечера прощенья просит. Как тебе такое?

- Так то по пьяни. А он был совершенно трезвый. Он был единственный трезвый во всей компании. За рулем.

- И трезвые бьют. Это не зависит от алкоголя. Просто есть натуры такие. Нельзя тебе в любовь играть, Каринка. Ты сразу влюбляешься и отключаешь сигнализацию. Если бы ты не влюбилась, этого бы никогда не случилось. А он увидел, что ты уже размазня и вот...

- Как же мне жить-то без любви. Я же не живу, а только делаю вид. Существую. Это моя оболочка, а не я. Как можно жить, никому не доверяя? Господи, за что это именно мне? В чем я виновата? Разве любить – это грех, за который надо наказывать? Ну чем я хуже других?

- Не упоминай всуе. Христа вообще как пытали за любовь. А теперь вот поклоняются. А тоже ведь люди. Что тогда, что сейчас. В людях часто сидит жестокость. Это противовес. Жестокость и существует в этом мире для того, чтобы уметь отличать любовь.

 

1-3.05.2009 г.