Темной памяти Падших посвящается.

ЧАСТЬ 1: Пришествие

Что такое Конец Света, про который нам твердят день за днем уже второе тысячелетие? Будет ли он ярким, как удар молнии, или же тусклым, как окно моей квартиры? И когда он будет, этот Конец Света? Ведь в череде бескрайних серых дней я могу легко его пропустить, не осознав, что вот Он – пришел. Он настал, и всякая дорога назад с этого момента закрыта. Интересно увидеть его. Взглянуть, потрогать, попробовать на вкус. Мысль о Конце Света несет в себе для каждого человека панический ужас, но мысль о его отдаленности от сегодняшнего момента успокаивает. Я думаю: это случится не сегодня и не завтра, а через много тысячелетий, так что это обойдет меня стороной.

И ведь, что интересно – у каждой религии этот Конец Света видится по-разному. Если бы я, например, был индусом, то я бы думал о Вселенной, как об одном Разумном Организме, который, как и положено каждому Разумному Организму (вроде меня), умирает и возрождается через равные промежутки времени. Когда он умирает – происходит коллапс Вселенной и наступает Конец Света. Правда для истинного оптимиста здесь есть весьма существенная зацепка – Разумный Организм вновь возродится, и Вселенная будет вновь существовать. Для атеиста – Вселенная – это материя, появившаяся в результате Большого Взрыва. Пока Вселенная расширяется – все хорошо, но через пару миллиардов лет пойдет обратный процесс и ХЛОП – она вновь сгруппируется в одну точку. Таков Конец Света для ученых. Каков же мой Конец Света? Я знаю Его имя – Апокалипсис.

Я стою у берега моря. Его волны омывают подошвы моих ботинок. Осенние порывы ветра играют складками моего плаща, а по левую сторону от меня кто-то стоит. Я знаю его, но не мог вспомнить кто он такой. Правой же рукой я нежно сжимаю ладонь девушки, но и ее имя я не могу отыскать в своей памяти. Я знаю лишь то, что невероятно влюблен в нее и сделаю все, что она мне скажет. Над нами ясное ночное небо, усыпанное звездами. По шоссе проезжают машины, направляясь из города и в город.

И волны моря окрасились красным. Где-то на горизонте сверкнула вспышка молнии. Наверное, надвигалась гроза. Две или три машины столкнулись, осветив ярким светом взрыва все вокруг. Из остановившегося автобуса вышли люди. Напуганные. Непонимающие.

А горизонт, словно становился ближе. Внезапно количество машин, выезжающих из города, стало резко возрастать. Мимо нас проходили люди с рюкзаками, пакетами, словно старающиеся взять с собою свой тесный, уютный, домашний мирок с телевизором и кофе по утрам. На всех лицах было написано только одно чувство – страх.

Ветер нарастал, достигая ураганной силы, и я с трудом оставался на месте, удерживаемый своими спутниками. Я посмотрел направо, - Она улыбалась мне, нежно, с легкой примесью безумия, и ее глаза, достигали всей глубины моего сердца, подымали оттуда самое сокровенное, самые мои тайные желания. Я вдруг почувствовал странный гул вокруг. Это были звуки чужих мыслей. Люди, окружающие нас, видимо тоже это заметили, и все еще стараясь что-то передать словами, потихоньку замолкали, оставляя место лишь мыслям. Я хотел что-то скрыть. То, о чем не имел права знать никто, кроме меня, но у меня ничего не получалось. Любой, кто имел такое желание, с непристойным любопытством слушал мои мысли и с отвращением глядел на меня, невзирая на содержание собственных мыслей. Вокруг нас вспыхнули ссоры, перерастающие в драку. Никто не понимал, что происходит. Кроме меня. Я знал.

Внезапно все стихло. Наступила глубокая тишина. В ней не было места звукам, как будто темнота ночи захватила их своей вуалью. Я повернул голову влево. «Помни», - сказала мне смутная тень моего спутника. – «Наши сердца – это деготь в обрамлении запекшейся крови. Не отступи перед этим». Его голос навевал сладкую боль. Он звучал красивым напевом, как будто слова из старой песни. Он заползал ко мне в душу, заставляя меня подчиниться и не прекословить.

А на небе одна за другой стали гаснуть звезды.

 

Я открыл глаза. Оставленный включенным на ночь, телевизор что-то бубнил на языке утренних программ. Сонным глазом я взглянул на старые бабушкины часы с кукушкой, доставшиеся мне в наследство вместе с прочим барахлом. Пять минут десятого. Пора вставать.

Я встал, прошел по коридору в ванную и взглянул на свое отражение в зеркале. Тусклые, погасшие серые глаза, сохраняющие былую память о радости детства. Темные волосы, слипшимися прядями разбросанные по моему лбу. Некоторая полнота лица и пару шрамов на виске и переносице довершают портрет.

Я набрал полные ладони воды и плеснул себе в лицо. Полный кайф. Я снова взглянул в зеркало. Вода прохладными струйками сбегала вниз по лицу, собираясь на подбородке. Я вздохнул и принялся со всей тщательностью чистить зубы.

На улицу уже выходил элегантный молодой человек в деловом костюме с дипломатом в руках. Это всего лишь видимость. На самом деле я совсем даже не деловой. Зашвырнуть бы диплом, да скоротать бы вечер за кружкой эля. Лучший эль в нашем городе в пабе Ливерпуль, что на Красном проспекте. Эль – это живое пиво, или еще его можно назвать пивом верхнего брожения.

У меня есть определенные репутации. Умник знает все и обо всем, но лишь поверхностно. Главное здесь – сделать умный вид и притвориться, будто вспоминаешь чье-то имя или дату. Везунчик легко и беззаботно шагает по жизни, добиваясь всего не столько своей целеустремленностью, сколько готовностью подстраиваться под жизненные ситуации. Ловелас – в обществе он, как на публике. Пока есть публика – я играю, флиртуя с окружающими девушками, как только публика пропадает – Ловелас пропадает, и появляется угрюмо сосредоточенный мистер Серьезность. Мистер Серьезность появляется, если на меня долгое время никто не обращает внимания, не оценивает меня, не хвалит. В этих случаях я притворяюсь, как будто ни в чем таком не нуждаюсь. А на душе паршиво. Бандит – однажды попал в дурную компанию, но, сохранив ясность ума, остановился на умелом балансировании между криминалом и нормальной жизнью простого гражданина. Бандита боятся и уважают и не догадываются, что все мои репутации лишь мишура, за которой скрываюсь Я. Если честно, я Актер. Я такой, каким меня хотят видеть, или каким мне необходимо выглядеть. Это создает определенные трудности. Например, когда мне необходимо притвориться влюбленным, все симптомы этого бедствия (отсутствие аппетита, апатия, тоска по любимой) проявляются в полной мере, как и у всякого хорошего актера.

Вот и последняя моя «любовь» привела к такому отвратительному симптому, как бессонница. Уже месяц, как я не могу попасть в «нормальный» темп жизни. Ложусь в четыре утра, встаю в восемь часов, и единственной моей мечтой является нормальный восьмичасовой сон. Бессонница приводит к достаточно размытому пониманию мира. Он словно становится нереальным, но зато сны…

Я остановился, с легким оттенком приятного ужаса вспоминая сегодняшний сон. Приятный ужас – это понимание того, что это было не взаправду. Да. Сны становятся очень яркими и удивительно правдоподобными. И…

Мимо меня прошла девушка из моего сна. Когда она проходила мимо, я встретился с нею взглядом, и она улыбнулась. Правда улыбка не имела ничего похожего с ее слегка безумной улыбкой в моем сне, но в остальном она была точная копия той девушки.

- Стойте! – вскрикнул я. Я закрыл глаза и снова открыл их. Вот оно – последствие бессонницы. Мое воображение нарисовало на абсолютно незнакомой девушке приснившиеся мне черты лица.

- Я обознался, извините, - виновато улыбаясь, сказал я.

- Ничего, - улыбнулась она. Развернулась и ушла, обдав меня ароматом духов.

Я продолжил свой путь по серым улицам города. На сегодняшний день я запланировал одно славное мероприятие, которое поможет мне вспомнить чувство святости… Ведь нет прощения без крови, а мне так нужно прощение.

Я заметил, что больше всего люди вокруг нуждаются в любви и прощении. Третье тысячелетие – это эпоха потерянных сердец. Мы так нуждаемся в любви, что ненавидим тех, кто нас не любит.

Любовь – странное чувство. Когда пророки и проповедники кричат о том, что нужно любить Бога и всех людей, в ответ им стоит мертвая тишина. И в этой тишине слышится лишь один вопрос: «Как это – любить?». А когда ты первый раз испытал любовь, ты знал, что тебе делать? Ты дарил цветы, писал стихи, не мог прожить и минуты без любимого человека. Ты не спрашивал: «Что такое любовь?», ты просто испытывал любовь и знал, что твои эмоции – это то самое светлое чувство. После этого все вопросы бессмысленны. Любить людей и Бога можно лишь именно Любовью Человека, то есть взахлеб, всеми эмоциями и чувствами, которые только может испытывать человек. Правда… от любви до ненависти один шаг.

Я зашел в лечебницу, прошел уверенным шагом в 109 кабинет и, улыбаясь, обратился к медсестре в белом халате:

- Простите, а кровь не здесь сдают?

Она скривила губы в любвеобильной улыбке вампирши.

- Да, здесь. Вы донор?

- Да, - ответил я. – Только, пожалуйста, всю мою кровь не пейте, оставьте для малых детей, которые будут умирать от ее нехватки.

- Это Вы пытались продемонстрировать свой юмор? – она нахмурила брови.

- Что Вы! Скорее его отсутствие, - сострил я и, отодвинув занавеску, прошел в кабинет. Там меня ждал еще один охотник до моей крови. Я сел в кресло и протянул руку.

- Другую, - даже не глядя, бросила врач, похожая больше на сбежавшего от советского плена последнего гестаповца. Я протянул ей другую руку. Она ухмыльнулась, наклонилась надо мной и, глядя в глаза, заверила: - Больно не будет.

Больно не было.

Боль – это состояние, которое не может длиться вечно. Допустим, если бы всю Вечность кому-то втыкали иголки под ногти, он бы, этот Кто-то, через пару сотен лет (хотя даже это слишком большой срок) привык бы к ощущениям и расценивал эту пытку как некоторого рода беспокойство.

Раньше я боялся боли. Пока не стал осознавать ее, как нечто чуждое самому себе. Боль? – Это не то, чего стоит опасаться. Все проходит. И она пройдет. Боли нужно радоваться, поскольку она источник жизни. Люди рождаются в муках. Зачем люди занимаются спортом? Разве не для того, чтобы в конце тренировки ощутить сладостную боль в мышцах. Боль – это показатель того, что ты живешь. Прекратится боль – прекратится жизнь. А постоянные бойцовские стычки между представителями мужского населения человечества? Желание причинить боль обидчику – это основной инстинкт жизни мужчины. Сложно понять легкость физической боли пока не узнаешь…

Физическую боль очень легко перенести, трудно перенести ту боль, которая внутри тебя… в душе.

Я чувствовал, как жизнь капля за каплей вытекает из меня.

- С Вами все в порядке? – заботливо склонилась надо мной медсестра. Я кивнул. Она выдернула иголку из моей вены и наложила повязку на руку.

- Встать можете? – спросила она.

- Если честно, повалялся бы здесь еще с полчаса, - ответил я голосом полным сарказма.

- Проваливай! – довольно грубо обратилась она ко мне. – Деньги получишь в кабинете напротив.

- Я сюда не ради денег пришел! – возмутился я.

Ага. Не стоило мне этого говорить. Ее глаза помутнели.

- В смысле? – спросила она, видимо не надеясь на свои уши.

- Это мой дар во имя жизни! – ответил я ей.

- А. Гм.

- Довольно многословно, а главное по делу, - заметил я. – Удачи, - и вышел.

- Молодой человек! – услышал я вдогонку. – Сядьте на скамеечку, отдохните минут двадцать!

«Угу», - подумал я и прислушался к своим чувствам. Вроде бы все нормально. Голова не кружится. В обморок падать не хочется. Слабости не чувствую. В общем, все в порядке.

Внезапно я ощутил своим правым плечом стену, к которой привалился, а затем медленно сполз по ней вниз. Посидев на корточках минут пять, я медленно встал и направился к выходу из клиники. Нужно все-таки слушать, что тебе говорят опытные люди, а не надеться на себя, как обычно.

Потом, я помню, брел по улицам города, постепенно удаляясь от его центра.

- НАСТАЛ МОЙ ЧАС, И Я ВЗЫВАЮ К ВАМ!

Я оглянулся. Странный парень в темном кожаном плаще, подняв одну руку к небу, обращался к собравшимся вокруг него.

- ПРИЗНАЙТЕ СИЛУ ТЬМЫ, ИБО Я ПРОРОК ЕЕ! Я – ТОТ, КТО ИДУ ВПЕРЕДИ ГРЯДУЩЕГО ЗА МНОЙ!

- Чертовы городские сумасшедшие! - шепнула мне на ухо стоявшая рядом старушка. – Ты в глаза то его посмотри.

Я последовал ее совету и в тот самый момент, когда я взглянул ему в глаза, я увидел грани его безумия. Я был Там. Я стоял на краю мира, а внизу бушевало темное пламя Ада. Я видел водовороты пламени и Тьмы. Я видел Червя, который точит Вечность. Я видел грядущую битву с Ангелами Господа. И кровью покрылась земля и всяк, живущий на ней ушел в небытие…

Я очнулся от ударов ладонью по лицу.

- Если ты собираешься падать в обморок каждый раз, когда слышишь подобную чушь, тебе лучше не приближаться к местам, подобным этому.

Надо мной склонился безумного вида старикашка.

- Ну, теперь ты выглядишь много живее, - улыбнулся он беззубым ртом.

Я встал и, шатаясь, побрел дальше. Слабость в теле от потери крови резко контрастировала с яркими картинами воспоминаний, проносящихся в моем мозгу. Я не впечатлителен на подобного рода шоу, просто…

С детских лет я верю в Бога. Осознанно – с шести лет. Это странно – ведь все мои ближайшие родственники атеисты. Для меня не было никого, кто бы указующим перстом ткнул в небо и произнес имя Бога. Просто с детских лет я Знал, что Он существует. Для меня загадкой остаются те люди, которые отрицают Его существование. Их вера в отсутствие кого-либо, находящегося выше их самих просто поражает. А для меня все гораздо проще. Во мне нет упрямой веры, во мне просто знание. Для меня легче поверить в то, что самолеты не летают, а машины не ездят, чем в то, что Бога нет. Чтобы понять меня, нужно представить себе стоящее перед собой дерево. Никто из людей не задумывается над тем верить в его существование или нет. Они просто воспринимают его как факт и обходят его, иначе грозит опасность столкновения. Также и для меня Бог. Он реален и все, что исходит от него – реально. Это можно либо воспринять, либо… обойти.

Моя вера влекла меня ко многим учениям. Я следовал мудрости Вед, воспринимал спокойствие Сиддхартхи Гаутамы, которого все называют Будда – Просветленный. С шести лет, осознав присутствие Бога в своей жизни, я начал искать ему Имя. Я дошел до учения Блаватцкой и познакомился с Обществом, члены которого меня обучали выходить в астральные миры. Однако, все разом поблекло перед учением Христа. Я не могу сказать, что сразу взял и воспринял христианство. Мне сложно было избавиться от того приобретенного груза ненужного знания, которое я собирал в течение своей жизни. Поэтому я шел на компромиссы. Старался увязать свои старые представления с тем, что я получал от Библии. И безуспешно проигрывал битву за битвой. Все мои старые представления об астральных и ментальных мирах, реинкарнациях и подобной чепухе были сметены Всепоглощающим Словом Бога. Я помню тот миг, когда, осознав свою благодарность и любовь к Создателю, я упал на колени и заплакал от осознания своей ничтожности перед Ним. Святой Дух Бога наполнил меня, и я принял Истину такой, какой она была на самом деле. Эта Истина заключалась в нескольких словах Иисуса: «Я есть Путь и Истина и никто не придет к Отцу, кроме как через меня». Можно приводить безумно много доводов в пользу той или иной религии, но только в Христианстве можно почувствовать всю полноту Бога. Когда ты чувствуешь, как тебя наполняет Святой Дух… Это чувство доступно лишь Христианину. Это было самое счастливое время в моей жизни. Я излучал радость и свет и старался рассказать каждому прохожему о том Отце, с которым я познакомился. И встречал лишь непонимание. Любовь, стремление к проповеди в своей жизни, праведность и святость – эти понятия можно встретить в любой из христианских церквей. Большую часть этих понятий молодые протестантские церкви прививают к свом членам, как стандарт жизни Христианина. Позже, когда они становятся более «зрелыми», такие понятия блекнут, и их заменяет девиз «Бог не требует от тебя невозможного, просто будь самим собой». Это правильно. Это то, что нам нашептывает Ангел Света. Или Тот, кто принял его облик.

Есть ведь и другая сторона. Дьявол. Противник Господа. Обманщик. Льстец. Я помню его тихий шепот в своих ушах. Вожделение. Гордость. Гнев. Человек Господа живет без граней, он смотрит на то, что Бог говорит о его жизни и просит Его помочь изменить ее так, чтобы она была угодной Ему. Человек Бога не замечает плохое или хорошее в своей или чужой жизни. Он просто принимает то, что дает ему Бог. Дьявол предлагает грани. «Хорошо», - шепчет он, - «Ты отказался от постоянного секса. Ты настоящий христианин. Теперь, чтобы не потерять форму, нужно немного усилить свою святость, прекратив общаться, а затем и просто смотреть на прелестных девушек». Так он вызывает Ненависть к миру. Ты уже ненавидишь прелестных девушек, тебя воротит от приятной пищи, ты готов вцепиться в морду тем, кто не разделяет твои религиозные убеждения. И ты, конечно же, не фанатик. И зря все тебя так называют. А потом Дьявол шепчет тебе о гранях святости. Какой из них ты достиг? «Посмотри», - говорит он, - «Ты Свят, как немногие, но может нужно стать еще более святым. Может нужно отказаться от свободного общения с Отцом. Ведь ты можешь сказать ненароком какую-нибудь глупость. Может попробовать пользоваться стандартными формами молитвы, типа «Отче Наш». Кроме того, когда тебе нечего Ему сказать – эта молитва будет замечательной отговоркой». И вот, ты уже искренне веришь в свою Святость и Непогрешимость, не замечая за собой черной тени своей гордости. Тебе уже не страшны нападки Сил Тьмы. Ты веришь в силу молитвы. И она исполняется. А Дьявол опасливо заглядывает тебе в глаза и спрашивает: «А ты помнишь, что такое быть простым человеком?». Отец Лжи ловит каждого человека в индивидуальную ловушку. И меня он поймал на эту фразу. И я был готов к тому, чтобы, облеченный в доспехи глупости и гордости, сойти вниз по ступеням, по которым поднялся. А когда ты уже не просто спускаешься, а летишь с огромной скоростью вниз, ты все гадаешь, где ты ошибся. И ты кричишь. В гневе обвиняешь Господа за свое собственное падение. И отворачиваешься.

Я отвернулся. На моих плечах отныне висит изящная мантия дипломатии, скрепленная у горла фибулой кровавого договора. А сердце мое – деготь в обрамлении запекшейся крови. Так продолжалось долгое время. Я убеждал всех, и себя, что мне нет пути обратно. Я проклинал имя Бога. Но это время быстро прошло. Дьявол питается нашими эмоциями. Теперь я стал равнодушен. Единственное, что я могу иногда испытывать – это Страх. Страх перед предстоящим Судом. Так чувствуют себя все бесы – веруют и трепещут. Это про меня говорил Иисус: «Хулящему Меня или Отца простится, но хулящему Духа Святого не простится ни в сем веке, ни в будущем». Я знал и отвернулся. Это худшее из мучений – видеть свой медленно приближающийся конец. Поэтому я не живу, я лишь существую. День за днем. Год за годом.

Она ждала меня возле Клещихинского кладбища. Я не знаю откуда, но я понял это сразу. Мне нравятся блондинки с большими голубыми глазами, стройными ногами, большой грудью и узкой талией. Они всем нравятся. В последнее время их наштамповали столько, что глаз, куда не глянет, видит только блондинок.

Ее глаза были темно-карими, почти черными. В них не было и капли той наивности и коровьей доброты, которые таят глаза кукол Барби. Ее глаза излучали жестокость, ненависть к этому миру в целом и бесконечную тоску. Она была слишком стройной, почти костлявой. Черный лак на ногтях потрескался и местами открывал бело-розовую поверхность ногтя. На ней был надет серый плащ, и в руке она держала сигарету. Ветер трепал пряди ее волос, окрашенные в черный цвет, и светлые у корней.

- Курящие кончают раком, - заметил я, проходя мимо и слегка замедляя шаг, в ожидании ответа на этот распространенный риторический вопрос.

- Вся трагедия лишь в том, что он приходит слишком поздно. Поэтому его можно считать безопасным, - ответила она. – Реальные шансы любого человека дожить до сорока пяти лет очень невелики, при нынешних темпах развития смертоносных вирусов, терроризма, войн и автомобильного движения. Рак обычно приходит позже. Тогда, когда его уже можно не опасаться.

Я остановился и посмотрел в ее глаза. Она была настоящая. Живая. Вокруг нас словно скользили тени других людей. Они действительно были лишь Тенями. А мы стояли и понимали, что всего двое человек осознают реальность своего существования.

- Боль… - начал я.

- Это вечный двигатель нашей жизни, - закончила она.

- Любовь… - начал я.

- Самое большое разочарование XXI века, - закончила она.

- Бог… - начал я.

- Есть, - закончила она.

- Конец Света, - начал я.

- Апокалипсис, - закончила она.

Я взял ее за руку. Ее ладонь была холодной и слегка влажной.

- Пойдем, - начал я.

- Ко мне или к тебе? – ответила она.

Мы сидели на кухне и молча смотрели друг на друга.

- Чаю? – спросил я.

- Ты хочешь чаю? – спросила она.

- Нет.

- Я тоже. Неси вино и два бокала.

Я сбегал в магазин за бутылкой «Черной графини». Налил два бокала вина. Мы молча выпили.

- Ты хочешь есть? – спросил я.

- А ты? – спросила она.

- Нет.

- Я тоже.

Я налил еще вина в бокалы. Ноги стали ватными, а голова на удивление ясной.

- Ты хочешь?..

- Нет. Задай правильный вопрос, - ее голос одурманивал. Он звучал нежной песней, которой невозможно сопротивляться. Я и не сопротивляюсь.

- Какой?

- Это не тот вопрос! Ты выпил вино, а никак не можешь собраться с духом? – она нахмурила брови.

- Это будет не тактично.

- Что именно? Задать вопрос?

- Это неправильно.

- Что именно? Поцеловать меня?

- Это неприлично.

- Что именно? Трахнуть меня у себя дома?

Она встала и подошла ко мне, снимая блузку. Она была очень холодна. Как смерть.

А потом я снова ожил. Бабушкины старые часы тихо тикали в углу. Что-то бубнил оставленный включенным на ночь телевизор. Вторая подушка и чересчур смятые простыни подсказывали, что сегодня ночью я спал не один. А теперь она ушла.

Я не волнуюсь. Я спокойствие всего мира. Меня невозможно чем-то задеть, испугать, удивить. Я соль мира.

Стукнула входная дверь. Она вошла в комнату. Дым от ее сигареты разнесся по всей квартире.

- Не самый лучший секс, но ты меня удовлетворил, - она усмехнулась.

- Секс – понятие двоякое! Нельзя обвинить партнера в том, что секс понравился или не понравился, потому что в эту игру играют вдвоем. Ты такой же участник процесса.

- Согласна, - она подошла ко мне и поцеловала своими красными от помады губами. Поцелуй этот длился три минуты сорок две секунды. Потом она выпрямилась. Помада размазалась вокруг губ, и я ощутил ее привкус во рту.

- Сотри помаду, - попросил я. Она взяла платок и провела им по поверхности губ. Ее Настоящие губы были бледно-красными, с еле заметной синевой, и потрескавшимися.

- Так лучше? – спросила она.

- Да. Как тебя зовут?

- Что имена? – она спросила глухо. – Зови меня Астаарта.

- А меня… - начал я. Она прижала палец к моим губам. Она сказала: - Я не хочу знать твое имя. Через несколько десятков лет твое имя уйдет из моей головы, и останешься лишь ты. Такой, какой ты сейчас есть. Зачем нужны имена, если они не могут сказать ничего о том, кому они принадлежат. Когда ты смотришь на чью-то могилу, там написано: Трофимов Александр Анатольевич. И что тебе это дает? Имена бессмысленны. Они всего лишь ярлыки на наших телах. Люди ходят и поклоняются ярлыкам на гранитных плитах.

Она тряхнула головой, и черные волосы упали на ее лицо. Она откинула их назад.

- Люди отдают слишком много почестей мешкам с костями, которых уже начинают есть черви. Они придумали кучу правил для того, чтобы закопать эти мешки в землю. Но и даже после этого они не могут отпустить мертвецов. Они продолжают мучить и нарушать их покой своим постоянным вниманием. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Жизнь для живых.

Я вспомнил о могиле своей бабушки. Я исправно ходил туда раз в полгода, чтобы поправить ограду и очистить могилу от всякого мусора. Я был неправ?

- Ты неправа, - заявил упрямо я.

- В чем же? – она улыбнулась нежно, с легкой примесью безумия.

- Я не знаю, но ты неправа.

Так мы познакомились.

На второй день нашего знакомства она перевезла ко мне все свои вещи.

На третий день она выкинула телевизор в окно.

На четвертый день она разбила зеркало.

На пятый день она принесла пакет марихуаны.

На шестой день мы занимались сексом.

На седьмой день мы отдыхали.

И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал.

- Мы Боги, - сказала она.

- Да? – спросил я.

- Да. Мы определяем те дни, когда мы хотим отдыхать, а в какие заниматься любыми другими вещами. Мы вольны сами определять свою судьбу.

- Сумасшедшая! – я засмеялся. – Ты просто сумасшедшая! Судьбу невозможно определить. Она сама определяет то, что с тобою случится.

- Правда? – она тоже засмеялась. – Тогда вставай и я тебе все докажу.

Мы встали. Она накинула свой плащ, а я, как был в свитере и джинсах вышел вслед за ней на улицу. Она ускорила шаг. Я тоже. Она побежала. Я тоже. Мы перебегали дорогу, когда черная Волга устремилась прямо на меня. Пять секунд до смерти. Три секунды до смерти. Это невероятное состояние невозможности выбора, когда на тебя надвигается автомобиль. Я оцепенело наблюдал за его приближением, две секунды. И вдруг, меня словно отпустило, и я осознал, что выбор есть. Секунда. Я отскочил в сторону и Волга, едва не задев меня, проскочила мимо.

Она стояла и смотрела на меня с другой стороны дороги. Я подошел к ней. Она снова пустилась бежать. Мы бежали со всей скоростью, на которую были способны. А впереди была еще одна дорога. И по ней ездили машины. И я почувствовал удар. Я потерял сознание.

Я открыл глаза. Надо мной был белый потолок. Дышать было больно, и невероятно болел левый бок. Видимо были сломаны одно или два ребра. Она сидела рядом со мной и держала меня за руку.

- Это судьба? – спросила она.

- Что?

- Чтобы тебя сбила машина?

Я задумался.

- Конечно. Ведь первый раз я увернулся, и второй раз меня сбили. Конечно же, это судьба.

Она поморщила нос.

- То есть ты хочешь сказать, что ты первый раз обманул судьбу. То есть ты хочешь сказать, что на самом деле Ты можешь ею управлять?

- Но! – торжествующе заметил я. – Машина меня все-таки сбила, и судьба добилась своего.

- Но на какой-то короткий миг ты управлял своею судьбой. Почему ты думаешь, что не можешь делать этого постоянно? Когда люди говорят про спасшихся, а потом погибших – это судьба, неужели они в это верят? Или они закрывают глаза, на то, что первый раз судьбу все-таки контролировали. А значит это возможно и во второй раз. И в третий. Те, кто погибли – они просто не учли всех обстоятельств и не смогли спастись. Хотя и могли.

- Мы Боги! - воскликнул я.

Я закрыл глаза.

Я открыл глаза.

Она сидела рядом со мной. А за окном темнело.

Я выписался из больницы, и мы пошли на остановку. На остановке стояли девять человек: двое юношей, трое мужчин зрелого возраста, одна девушка и три старухи, лет шестидесяти. Подъехал автобус. Я шагнул вперед. Затем сделал шаг назад. С презрением я наблюдал за давкой в автобусных дверях. А за мной наблюдала она. Одна старушка ловко пихнула локтем мужчину и прорвалась внутрь автобуса. Двое мужчин плечом к плечу попытались протиснуться сквозь двери. Вслед за ними забежала в автобус девушка, подгоняемая старухами. Мы смотрели на них с жалостью и презрением. Они напоминали стадо парнокопытных, которые всеми правдами и неправдами пытаются заполучить лишний кусок салата. Правда суета сих прямоходящих была направлена на то, чтобы получить место в автобусе. Мы медленно, после всех, зашли по ступенькам автобуса, физически ощущая свое превосходство над слабым духом окружающих. Мест еще хватало, и мы сели.

В автобусе она снова заговорила.

- Мы Боги. Значит, никто не может указать, что нам делать. Ни Бог, коему мы равны, ни государство, ни любой другой человек.

- Подвинься! – довольно грубо сказал мне парень со спортивной сумкой на плече. Я ощутил внезапно приступ ненависти. Я равен богам, а он осмеливается вторгаться на Мою территорию. Тем не менее, я подвинулся ближе к Астаарте. Она же отпихнула меня и сама отодвинулась так, что между нами оказалось место. Парень улыбнулся ей и сел между нами, широко раскинув ноги. Он что-то спросил ее. А затем, спустя пять минут, они уже вместе чему-то смеялись.

Я ненависть. Я злоба всего мира. Я всесилен и могу убить кого угодно. Я соль земли.

Наша остановка. Мы вышли. Парень вышел вместе с нами. При выходе из автобуса он опередил меня и подал Астаарте руку. Ненависть переполняла меня и, мне казалось, будто бы ее разряды хлещут вокруг меня подобно разрядам молний.

- Тебя проводить? – спросил парень Астаарту, поправляя на плече лямку спортивной сумки.

- А ты где живешь? – она улыбалась ласково и с некоторой игривостью. Он с некоторым удивлением заметил: - Мы же только познакомились?

- Ты против? – она ему подмигнула. Он показал на меня: - Я то нет. А что ты думаешь о нем?

Она равнодушно поглядела на меня.

- По-моему ему все равно, - ответила она.

- Извини, - кинул я в сторону парня. Затем, взял ее за локоть и отвел в сторону. – Какого дьявола ты делаешь? – спросил я шепотом.

- А в чем дело? – ответила она вопросом на вопрос.

- Ты прекрасно знаешь! – ответил я. – Я думал, что между нами что-то есть.

- Думал? – она ухмыльнулась. – Может тебе нужно меньше думать? А может дело в том, что самочка выбирает всегда того, на чьей стороне сила? Это правило сего мира: сильный да победит. Сильному принадлежит все.

- Хорошо, - я пожал плечами. – Это твой выбор. Ты вольна уходить или приходить. Я не могу держать тебя силой.

- Прекрати! – гневно вскрикнула она. – Прекрати эту слезливую философию спаниеля. Перевернулся на животик и ждешь, кто бы тебя погладил или пнул. Ты хочешь меня? Так дерись за меня и получи меня. Я иду за самым сильным. За самым веселым. За тем, кто сможет меня завоевать. Хочешь быть со мной, - завоюй это право. Будь самым сильным, самым веселым и не надо притворяться как будто вовсе и не хочешь удержать меня. Будь лучшим из лучших, потому что это то, чего ты достоин!

Я опустил голову. Она молча ждала. Затем развернулась и пошла навстречу парню. Я смотрел ей вслед. Я догнал ее и взял за локоть. Она вырвалась. Парень подбежал к нам.

- В чем дело? – он смотрел на меня с явным презрением. Он обратился к ней: - Если ты хочешь – уйдем от него.

- Она останется со мной, - заявил я голосом, полным ненависти.

Он шагнул ко мне. Он ударил меня в левую скулу. Он ударил меня в правую бровь. А я думал о каждой из своих прошлых драк. Он ударил меня в переносицу. Кровь горячими каплями стекала к подбородку.

Первый свой бой я принял в школе. В седьмом классе. Их было двое. Я говорю про бой, а не про жалкие стычки, в которых нет никаких чувств. Меня ударили по щеке. Бог призывал подставить другую щеку, а я ударил в ответ. На меня что-то нашло, и на глаза упала пелена ненависти. Когда я пришел в себя, я бил головой о свое колено одного из парней, а второй стоял чуть поодаль и держался за разбитый нос. Они получили свое, а потом мы даже подружились. Это было очень полезно для моей репутации.

Бой – это состояние невесомости и бесконечности. А потом ты приходишь в себя и осознаешь, что у тебя разбита губа или нос или подбит глаз. Бой – это ощущение жизни. Пока ты бьешься с противником, для тебя исчезает важность победы или поражения. Ты просто дерешься. Все виды единоборств как один говорят о том, что необходимо подавить в себе гнев и ненависть к противнику. Ты должен быть в бою спокоен как змея и яростен как тигр. Состояние Инь – Янь. Ярость в спокойствии и спокойствие в ярости. Это неправда. В бою самое важное это ненависть и ярость. Это то, что помогает победить.

Моя бровь была рассечена. Из носа непрерывно текла кровь. Губы распухли, а кожа на скуле лопнула. Он был сильнее меня и видимо занимался боксом или карате. А мне было все равно. Я отрешился от боли и от всего земного. Я подавил в себе ненависть и гнев. Внезапно из царившей вокруг меня тишины, нарушаемой хлопками ударов, возник резкий голос. Ее голос.

- Не уходи! Немедленно вернись! Ты должен драться. Должен победить. Ты должен научиться использовать свою ненависть!

Ее голос навязывал мне свою волю. И я не мог противиться. Откуда-то снизу начала подниматься яростная волна ослепительного бешенства. Я был всем, а он – никем. Я еще сдерживался, но чувствовал, как ярость крушит последние заслоны моего разума. Моя ненависть выплеснулась через край. Внезапно я почувствовал себя очень легко и свободно, будто в меня кто-то вселился и знал, что делать. Я ударил его сначала коленом в пах, затем, когда он согнулся, я ударил его кулаком в затылок. Кровавая пелена упала на мои глаза. Я кусал его и царапал, будто дикий зверь. Я вырывал окровавленные куски мяса. И во рту я ощущал соленый привкус крови. Чужой крови. И еще я ощущал дикое торжество победы.

Когда мое сознание прояснилось, я выяснил, что держу в своих руках уже давно не сопротивляющееся окровавленное тело. Меня пробрала дрожь. Я прижал ухо к его груди и прислушался. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Сердце стучит. Это хорошо. Я встал. Она ждала меня. Она кинулась ко мне, словно безумная и стала покрывать поцелуями мое израненное лицо. Она впилась в мои губы, причиняя невероятную боль и будто намереваясь высосать из них последние остатки крови. Я устал и хотел спать. Мы пошли домой.

Дома мы легли в постель.

- Что ты чувствовал? – спросила она.

- Ненависть, - ответил я. Я знал, что рано или поздно она заговорит об это случае.

- Ты все сделал правильно. Теперь я твоя, - она потерлась щекой о мое плечо.

Я подумал о том, что я бы мог и проиграть. Что я бы мог и потерять ее. Или не мог? Теперь она была похожа на прирученную лань. Хотя скорее на пантеру. Посаженную на тонкий изящный поводок. И в любой момент этот поводок может порваться.

- Ты не мог проиграть! – сказала она. – Тебе было за что драться. В тебе кипела ненависть. Дрался не ты, а тот демон, которому ты дал свой облик. Тот демон, которого ты вызвал своей ненавистью. Древние греки называли его Аресом – Богом войны, римляне – Марсом. На иврите его имя звучало как Абаддона. Ты не мог проиграть.

- Ты безумная стерва! – вскричал я. – Это ты заставила меня драться с ним!

- Ты должен осознать свое величие! – она засмеялась. – Человек может познать свое истинное величие лишь в бою. Твоя сила родит в других людях страх. Почему многие люди не осмеливаются драться с диким котом? Потому что он будет драться до последней капли крови. И даже крыса бывает очень опасна для человека. Когда ты осознаешь, что стоит тебе начать драться ПО НАСТОЯЩЕМУ, как тебя начинают бояться. А боязнь – это первый шаг, который вознесет тебя на вершину этого мира.

Страх. Все люди поклоняются этому идолу. Что было бы, если бы страха не существовало? Мы могли бы пройти по доске, положенной между крышами девятиэтажных домов и благополучно упасть вниз. Мы могли бы давно использовать свой ядерный потенциал и взорвать эту планету к чертовой матери. Страх необходим. Он необходимое условие нашего существования. Мы боремся за мир во всем мире, потому что боимся войны. Мы дарим льстивые улыбки окружающим, потому что боимся потерять свою репутацию. Мы выслушиваем упреки нашего начальства, потому что боимся потерять работу. Мы ни за что не свяжемся с психом, в глазах которого горит ненависть и полное отсутствие страха. Словно в него вселился демон. Абаддона.

А я устал бояться. Я больше не могу испытывать страх. Мне нечего бояться, кроме предстоящего Суда.

Я должен ее ненавидеть. Но я не мог. Я очень ее хотел. Боже мой, до чего я хотел ее тело. Я не прикрывался тем, что мне нужна ее душа, что мне приятно ее общество, что мне интересно с ней разговаривать. В тот момент мне просто нужно было ее тело. И я взял ее тело.

Я открыл глаза. Телевизора не было. Бабушкины старинные часы с кукушкой мерно делали свое дело.

Если бы у меня был телевизор… В смысле, если бы Астаарта не выкинула его в окно, тогда гнусавый голос диктора сейчас бы доносился до моих ушей:

- Вчера вечером в реанимационное отделение больницы №31 был доставлен зверски избитый молодой человек двадцати трех – двадцати пяти лет. Состояние критическое. При себе документов молодой человек не имел, но была обнаружена сумка со спортивной формой. Просьба посмотреть на фото на экране. Для опознавших, большая просьба позвонить по телефону…

Я посмотрел бы на теперь несуществующий экран. Там бы находилось фото парня, сделанное на скорую руку. Но даже на плохой фотографии было бы видно, что красавчиком ему уже не быть. Я бы ощутил мимолетный приступ гордости и некоторого недоверия к себе. Это я его так отделал?

- Это Абаддона, - шепнула Астаарта, обнимая меня сзади за плечи. – Это не ты. Не жалей его.

- Я и не жалею, - ответил я. Это было правдой. Я пытался нащупать в себе хоть что-то, напоминающее жалость, но это не удалось.

- Мы Боги! – сказала она. – Мы контролируем судьбу и заставляем в страхе дрожать других людей.

- Мы Боги, - повторил я. Это уже не было торжествующей фразой. Это была констатация факта. Я принял свою божественность как нечто само собой разумеющееся.

Она поднесла к моим губам папиросу, набитую травой. Я затянулся, и в легкие прошла горькая порция дыма. Все вещи в квартире внезапно обрели яркость и четкие контуры. Мои мысли начали носиться взад и вперед, обгоняя друг друга. Я блаженно улыбнулся.

- Кайф.

Причиной утешения может быть как добрый ангел, так и злой, но для противоположных целей: добрый для успеха души, чтобы возрастала и шла от хорошего к лучшему; злой же ангел - для противоположного, чтобы затем привлечь ее к своему превратному намерению и лукавству. Так говорит Игнатий Лойола.

Она хихикнула.

- Вчера ты принес мне жертву. Ты меня любишь?

- Что за глупости ты говоришь? – шутливо-серьезно ответил я. – Я тебя ненавижу! – и я не знал, сказал ли я это в шутку или на самом деле.

- Язычник! – воскликнула она. – Ты поклоняешься тому, кого ненавидишь!

- Я поклоняюсь лишь себе, - ответил я. – Только в себе я вижу Бога. Никого нет прекрасней и лучше меня.

- Запомни это, - она внезапно перешла на серьезный тон. – Запомни это и напиши огненными буквами в своем сердце. Никто не смеет говорить или думать, что он лучше тебя.

В моем сердце огненными буквами прорезались ее слова. И ее образ.

Я открыл холодильник и окинул задумчивым взглядом жалкие пищевые остатки.

- Сегодня мы остались без завтрака, - констатировал я.

- Ты же не хочешь сказать, что я сегодня не позавтракаю? – она наморщила лоб. С ее ресниц посыпалась тушь. Глаза ее были холодны и неумолимо жестоки. – Из всех грехов - чревоугодие мой самый любимый.

Я пожал плечами.

- Если это так, то почему же ты не большая, жирная и толстая, а такая худая, что я постоянно упираюсь в твои ребра?

- А вот это уже другой грех, - она подняла палец кверху и поучительно заметила. - Гордыня! Мой второй любимый грех. Он запрещает мне есть настолько много, что в результате этого я потеряю свою внешнюю привлекательность.

- Наши дискуссии не наполняют наш желудок, - заметил я с иронией.

- Тогда иди и принеси что-нибудь.

Что мне оставалось делать? Я пошел и принес еду.

- Это ты называешь едой? – ее глаза засверкали яростью. – Пакет пельменей! Палка вареной колбасы! Два помидора, огурец и буханка хлеба! А где вино? Где десерт? Фрукты? К чертям вареную колбасу, - она швырнула ее в меня. – Я хочу салями, причем лучшую! Ты рассусоливаешь что-то о том, как ты крут. Ты говоришь о своей божественности? Разве будут боги жрать такую пищу? Иди и принеси пищу, достойную богов!

Я молча развернулся и вышел.

Я злобно скрипел зубами, пока спускался вниз по лестнице.

Я вышел на улицу. Шел дождь. Я знал, что я должен делать. Все, что находится в этом, мире принадлежит мне. Я Князь мира сего. В полутьме арки я разглядел движение. Я ускорил шаг и залетел туда, как разъяренный вихрь. Двое бритых наголо подростка удивленно посмотрели на меня. Один из них спросил:

- Друг, курить есть?

- Я тебе не друг! – злобно оскалился я.

- Хорошо! – он развел руки в стороны, показывая, что не собирается ничего предпринимать. Тогда я вплотную подошел к нему. Он должен был почувствовать мое дыхание. Дыхание зверя. Я почувствовал, как автоматически у меня отодвигаются губы, обнажая звериный оскал. Наверное, именно так чувствуют себя оборотни или вампиры. Но я ведь нормальный человек? Спиною я чувствовал страх второго парня. Он не осмелится приблизиться ко мне. Он панически боится того, из чьей груди вырывается звериный рык.

- Деньги. Живо, - я сам начал обшаривать его карманы. Взял бумажник. Повернулся ко второму. – Я сказал живо!

Второй парень что-то пробормотал и кинулся бежать со всех ног. Я с усмешкой посмотрел ему вслед. Моя рука наткнулась на какой-то предмет на поясе паренька. Я посмотрел вниз. Пистолет. Я выхватил его и ткнул его в шею паренька.

- Бежать, - сказал я парню. Он помчался со всех ног. Как же он был напуган, если даже не схватился за этот пистолет? Я посмотрел на него. Это была простая пневматика, которая с близкого расстояния способна прострелить чью-нибудь башку. Детские игрушки нашего времени. В целом пистолет производил впечатление настоящего и смахивал на «Берету». Я осмотрел бумажник. Жалкие пять сотен рублей. Я переложил их себе в карман, а бумажник выкинул. На сегодня этих денег должно хватить.

Я взял фруктов и вина. А еще мороженного. Я вернулся домой.

Она сидела у окна и курила. Одна створка окна была открыта и дождевые капли падали на подоконник и на пол, рядом с ним. Взгляд ее был задумчив. Она мельком взглянула на меня и затянулась. А за окном начинался осенний листопад.

- Почему ты постоянно куришь? – спросил я.

- Не знаю, - пожала она плечами. - Мне нравится горький дым сигарет. Он очень похож на правду.

- Ты ни разу не хотела бросить?

- Нет. Ни разу. А смысл? Я ненавижу людей, который хотят бросить и мучаются из-за каждой выкуренной сигареты. Они хотят бросить, но не могут. Я могу бросить, но не хочу. На каждый грех следует идти осознанно, с полным пониманием последствий. А быть рабом греха – это значит потерять свою свободу. Я могу быть гордой именно потому, что я знаю, что могу быть и смиренной. Я могу позволить себе употреблять наркотики, потому что знаю, что могу в любой момент от них отказаться. Если бы хотя бы тень сомнения промелькнула в моей голове о том, что я стала рабой своих страстей – я бы тут же от них отказалась. В этом истинная свобода, - она затянулась сигаретой.

- О какой свободе ты постоянно говоришь? – возмутился я. – Нет никакой свободы в этом долбаном мире. И нет никакой свободы за его пределами.

- Есть, - она сказала это четко, выговаривая по буквам. – Это свобода выбора. Она есть всегда. В этом мире. И за его пределами.

- Замечательный выбор, - горько усмехнулся я. – Пребывать вечно в геенне огненной.

- Ты жалеешь? – она не поверила своим ушам. – В таком случае, почему бы тебе не возвратиться назад?

- Это невозможно. Ты сама знаешь.

- Нет. Не знаю. Объясни, - ее лицо скривилось в ироничной усмешке.

- Вернуться к Богу можно лишь через любовь. Если я вернусь к нему в страхе – это будет лишь льстивая попытка подмазаться к его славе. Я не смогу честно славить его и не смогу быть с ним на небесах, потому что я пришел к Нему лишь из-за страха погибнуть в Аду. К Богу можно придти, лишь любя его всем сердцем своим. У меня же в сердце нет и не будет к нему никакой любви.

- Ты ведь искренне веришь? – она спросила это тихо и даже как-то беззащитно.

- Да, - так же тихо ответил я. – Я верю более, чем многие в Церкви.

- Иногда, верить – это так больно… - в уголках ее глаз засверкали слезы. – Вера, без души – это гораздо хуже, чем мертвая вера.

Я подошел к ней и обнял ее. Она понимала меня. А я понимал ее. На все другое нам было наплевать. За окном раскатисто прогремел удар грома. Ветер схватил несколько листьев и швырнул к нам в окно.

- Ты видишь! – она закричала, и ее волосы развевались на ветру. В глазах плясали бешеные огни. – Он тебя любит! Он скорбит о тебе! Ты его потерянный наследник!

В почерневших небесах промелькнула молния.

- Я давно уже отрекся от Его любви, - в ответ ей закричал я. Во мне бушевало нечто яростное и веселое, и оно требовало выхода. – И что Христос мне? Он не более чем Бог! А я ничем его не хуже! Богом нас делает свобода! Свобода выбора! И я, и ты, мы равны Богу. И то, что нам гореть в Аду, лишь смешит меня. Пусть мне страшно, но это страх я выбрал сам!

Она засмеялась во весь голос. А в тон ей захохотал и я. Наши голоса сплетались с ударами грома, а вокруг нас буйствовали отсветы молний. Она посмотрела на меня. Она улыбалась, и улыбка ее вмещала все богатства мира.

Нас было двое.

К январю нас стало трое.

Он вошел в нашу жизнь стремительно и внезапно, как молния. Он был весел и постоянно искрил от своей энергии. Она давно уже называла меня Ариман, и никак не объясняла свой выбор этого имени.

- Ты должен быть достоин меня. И, поверь, это имя, как нельзя, кстати, подходит к моему имени, - так говорила она. Обряд посвящения этому имени происходил в моей же комнате под оглушительный грохот тамтамов, доносящихся из моего старенького музыкального центра. Мы были в наркотическом дурмане, и она крикнула мне:

- Ты должен быть крещен!

- О чем таком ты говоришь? – крикнул я в ответ.

- Иисус крестился сам и крестил других Святым Духом и водой. Духом ты уже крещен при рождении…

- И отнюдь не Святым! – захохотал я. Она остановилась и посмотрела на меня.

- Неправда, - сказала она. – Именно Святым Духом ты крещен в жизнь вечную, а отказом от него ты крестил себя в вечную смерть. Для того, чтобы стать истинно свободным, необходимо сначала познать, что есть рабство. Ты должен осознать, что ты раб. И принять свою свободу. Но кроме отречения должна быть кровь и боль.

- Кровь и боль? – я засмеялся. – Что же может быть проще?

Она протянула мне нож. Я был пьян от наркотиков, и почти не осознавал своих действий.

- Делай так, как считаешь нужным, - сказала она. Я взял нож.

- Не бывает прощения без крови. И не бывает отречения без боли.

«Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения»

Я полоснул ножом по предплечью. Боль огненной линией прожгла руку. Звуки тамтамов разрывали мою голову на части. И посреди этого мне ясно слышались чьи-то слова.

Мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор: когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя. Нет правды в Хаосе, потому что изменчивость сама суть его. Скажешь правду, вмиг изменится она и превратится в ложь, потому и нет правды в хаосе!

Еще одна кровавая линия появилась на моем предплечье.

Клятва и обман, убийство и воровство, и прелюбодейство крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием.

Злодейством своим мы будем сыты и да веселятся цари и князи от наших речей.

Мы же говорим, нет на нас греха и лжет сказавший обратное. Наказание ему - презренье от всех нас. Лишь слабый может признать себя виновным.

Пугали гневом божьим с неба на всякое нечестие и неправду, которые делали мы, дабы подавить истину Нашей правдою. Но, что можно знать о боге, явно для нас, потому что он сам явил Нам.

Но Мы, познав бога, не прославили его, как бога, и не возблагодарили, но ушли от него в умствованиях своих, и мраком покрылось сердце Наше.

Еще один всплеск боли донесся от моей руки. Кровь тяжелыми каплями начала капать на пол.

Называя себя безумными, обрели мудрость, и блеск мертвой славы совершенного бога изменили в образ, подобный Нам и поставили не его, а Себя превыше всего, - за то и оставил нас бог.

Мы заменили истину божью Своею правдою, и поклонялись, и служили Самим Себе вместо творца, которого проклинали во веки.

И Мы не заботились иметь бога в разуме. За то и исполнены Мы всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Мы знаем праведный суд божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делаем, но и делающих одобряем. И никогда не просим прощения, потому что не считаем себя виновными ни перед кем.

Я ударил себя ножом по предплечью. В моей душе пела дикая ярость свободы.

Мы совратились с пути божьего, до одного негодны; нет делающего добро среди Нас, нет ни одного. Гортань Наша - открытый гроб; языком своим обманываем; яд аспидов на губах Наших. Уста Наши полны злословия и горечи. Ноги Наши быстры на пролитие крови; разрушение и пагуба на путях Наших; Мы не знаем пути мира. Нет страха божьего перед глазами Нашими. И отвергаем правду божью о прощении. Отвергаем и проклинаем имя бога. Аминь!

Последний удар. Последний всплеск боли. Тамтамы затихли. Кровавые линии опоясали мою руку и стекали вниз. На моем предплечье кровавыми линиями была выведена пятиконечная звезда. Только теперь я понял, что за голос говорил все это время – это был мой голос.

Послышался тихий, как вздох, голос Астаарты:

- И да будет имя твое Ариман.

Теперь нас трое. Его имя – Маммон. И на его предплечье красуется пятиконечная звезда. Я не знаю, почему мы выбрали именно этот знак. Никто из нас этого не знал. И я не знал, почему наши имена – это имена демонов Ада. Или знал, но не хотел признать этого перед самим собой.

На улицах мела метель, задувая за шиворот сотни крохотных снежинок. Астаарта шла распахнутая настежь, без головного убора. Я шел рядом. На мне было серое пальто без единой пуговицы. Оно вздымалось за моей спиной серыми крыльями. На голове у меня также ничего не было. Мы просто шли и молчали. А впереди показался молодой паренек с кипой книг в руках. Его белокурые волосы развевались из под шапки. Лицо было красивым и слегка высокомерным.

- Вам не жарко? – спросил он с иронией, проходя мимо.

- Нет, - ответил я. Я бы мог и не удостоить его ответом, но не удержался.

- А знаешь в чем секрет? – спросила Астаарта парня. Тот молча помотал головой. Она улыбнулась своей вечно безумной усмешкой: - Главное – иметь горячее сердце. Тогда никакой мороз не страшен.

Мы направились дальше. Он нагнал нас минутой позже.

- А как это? – нерешительно начал он. – Как это – иметь горячее сердце?

- Это значит слегка подогреть его в духовке, - смеясь, ответил я.

Он насупился.

- Издеваетесь?

Я посмотрел на него. Он на меня. С удивлением я заметил, что в его глазах горело искреннее желание присоединиться к нашей тайне. Он услышал те слова, которые задели его, и он хотел понять их смысл.

- Так как? – спросил он. В его голосе не звучала ирония и злоба, а только легкое сожаление об упущенной возможности приоткрыть тайну.

- Вечный огонь ада согревает мое сердце, - ответил я.

Он не удивился и не нахмурился. Даже тени удивления не было на его лице. Он провел рукой по светлым волосам, откидывая их с лица.

- И ты не жалеешь об этом? – спросил он.

Я молча пожал плечами. Внезапно в его глазах я увидел тот страх и ту боль, которые мы носили в себе уже долгое время. Мы трое стояли молча. А вокруг назад скользили тени. Менялись судьбы мира.

- Вы сатанисты? – спросил наконец он.

Мы переглянулись и рассмеялись. Мы никогда всерьез не задумывались над этим.

- Нет! – ответила Астаарта. – Мы не сатанисты! Они те же христиане с теми же обрядами, только наоборот. Мы выше тех и других! Мы свободны от их предубеждений! Мы вольны ходить в церковь или не ходить в нее! Мы вольны совершать Черную Мессу или не совершать ее. Нам все равно. Мы свободны! Для нас не существует правил, кроме одного: делай что хочешь и не задумывайся о последствиях. Сегодня мы можем пройти мимо нищего и подать ему милостыню, а завтра ограбить и изнасиловать молодую леди. Мы не христиане. Мы не сатанисты. Мы выше них. Мы – демоны!

Я удивлено взглянул на нее. Это было что-то новенькое. До сих пор она называла нас богами. Затем я посмотрел на парня. Он тоже выглядел ошеломленным.

- Из какой больницы вы сбежали? – наконец спросил он. – Демоны?

Астаарта пожала плечами:

- А чему тут удивляться? Значение слова демон – «полный мудрости». Когда древние греки рассуждали о падших ангелах, они говорили не «демон», а «какодемон». В отношении же доброго ангела они употребляли выражение «эудемон». А мы – просто Демоны, - она засмеялась, глядя на его удивление. – Мое имя Астаарта, а его, - она кивнула в мою сторону, - Ариман.

- Это ведь не ваши настоящие имена? – спросил парень.

- А что можно назвать настоящим в этом мире? – ответила Астаарта вопросом на вопрос. – Я вижу – ты настоящий. Поэтому мне не нужно твое имя, потому что оно лишь бирка на мешке с костями. Мне нужно имя твоей души, чтобы после смерти я могла узнать тебя.

Он наклонил голову. Тень опустилась на его лицо.

- Пойдем с нами, - внезапно предложил я.

Он поднял голову.

- Куда? – спросил он.

- А не все равно? – ответил я. – Ведь конечная цель нашего пути одна.

Я угадал. Он снова опустил голову. Он был такой же, как и мы. Словно помеченный некой мрачной печатью.

Мы сидели у меня в комнате, и пили вино. Оно было красным и напоминало кровь. Мы сидели и молчали. Астаарта переоделась в длинное белое платье, которое подчеркивало бледность ее кожи. Теперь она встала и стала кружиться в медленном вальсе под печальные звуки музыки. В свое время она достала откуда-то кассету с классическими мелодиями, и мы время от времени слушали ее.

- Знаете, - вдруг сказал парень. – Это неправильно.

- Что? – спросил я.

- Если мы… то есть, если вы – демоны, то вы знаете, что уготовано вам в конце пути?

- Конечно, - горько усмехнулся я.

- Почему вы не пытаетесь вернуться?

Я вздохнул, а Астаарта принялась еще яростнее кружиться по комнате. В одной ее руке был бокал с вином, а второй рукой она размахивала в такт музыке.

- Скажи мне: Бог есть любовь и прощение?

- Да, - ответил он твердо.

- Тогда почему он не может простить того, кто больше всего в этом нуждается? Почему он не может простить своего первого падшего ангела? Ты хочешь принести в этот мир любовь?

- Очень хочу.

- Тогда молись за того, кто ввергает этот мир в геену огненную. Молись за убийцу мира.

В растерянности юноша задумался. Наконец решительно тряхнул головой.

- Вы же знаете, что Бог вас примет назад, - его голос окреп. – Я сам ушел из Церкви, но вот уже месяц как я снова на пути к Богу. Я просто попросил прощения, и он простил меня. Если вы попросите, он вас тоже простит.

Я сжал кулаки. Астаарта кружилась в безумной пляске, роняя по пути стулья. Парень заворожено следил за ней. Затем он тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения.

- Вот, - сказал он, доставая из кипы своих книг Библию. – Смотрите, что здесь написано…

Я наклонил голову. В моих ушах зазвенело. Наверно это Астаарта сбила на пол один из стаканов.

- Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную…

- Остановись! – вырвалось у меня.

Астаарта замерла. Бокал в ее руке лопнул, и вино, смешанное с кровью, пролилось на ее платье. Ее губы дрожали. Глаза угрожающе потемнели. Она с трудом улыбнулась.

- Он тебя простил? – она жестоко ухмыльнулась. – А ты его простил?

- Я? – растеряно спросил парень. – За что?

- Как за что? – За мучения пророков и святых! За сотни тысяч жизней, украденных им у младенцев в Египте! За мучения Иова! За каждую пролитую им кровь! У него, видите ли, не бывает прощения без крови!

- Творец! – прокричала она, упав на колени, и подняв голову и руки к потолку.

- Анафемы как грозная волна несутся ввысь к твоим блаженным серафимам!

- Под ропот их ты спишь в покое нерушимом, как яростный тиран, упившийся вина!

- Творец!

- Затерзанных и мучеников крики тебе дрожащею симфонией звучат!

- Ужель все крики их, родя кровавый чад, не переполнили еще твой свод великий?

Музыка вторила ее словам раскатистыми аккордами. Астаарта повернула голову в сторону нашего гостя, и грозно сверкнула глазами.

- Итак? – спросила она. – Ты готов?

- К чему? – спросил он дрожащим голосом.

- Ты знаешь! – ответила она. – Именно поэтому ты пошел за нами. Именно это ты хотел увидеть и услышать. Да! Ты не один мятежный дух. Мы знаем как тебе тяжело! Но ты не один. Ты ушел от Бога, потому что видел несоответствие между Его любовью и Его поступками.

- Но… Иисус умер за людей, - робко возразил гость.

- А сколько людей умерли за Бога? – опровергла Астаарта. Я восхищался ею. Она была настоящим Демоном-Искусителем. Она знала, что хочет услышать каждый из нас. Она была прекрасна.

- Но… люди… Люди первые согрешили перед Богом.

- Грех – это дословно «мимо цели». Мимо цели, поставленной Богом. Ты хочешь и впредь быть рабом? Тогда убирайся отсюда! – гневно крикнула она. – Ты был приглашен как свободнорожденный, но если ты хочешь оставаться рабом, то убирайся прочь.

 

Наш гость встал и медленно пошел к двери.

- А пока ты не вышел на улицу, - продолжила Астаарта уже более тихим голосом. - Подумай над следующим: спасутся лишь сто сорок четыре тысячи избранных. Остальные погибнут в адском огне. Ты уходишь к Нему потому, что ты Его действительно настолько любишь, что готов оправдать все его поступки? Ты ведь уверен, что у тебя не возникнут сомнения, и до конца своей жизни ты проживешь в согласии с Богом. Иначе, глупо было бы потерять время на этом свете и вечность на том свете.

Он взялся за ручку двери.

- Ты ведь уходишь не из-за страха? Не из-за боязни погибнуть в Аду?

- О чем ты мечтаешь? – внезапно спросил я.

Он остановился. Обернулся. Прищурился и улыбнулся.

- Я мечтаю о том времени, когда я попаду на небеса и встречусь с Ним. Первую тысячу лет я буду задавать Ему вопросы обо всем, а затем возьму Его за руку и пройду пешком по всей Вселенной.

Я кивнул и мрачно улыбнулся в ответ.

- Если от вселенной к тому времени что-нибудь останется. Иди.

Астаарта посмотрела на меня. Затем на него. Тоже кивнула.

- Иди.

- Пока! – сказал он, открывая дверь. – Я буду за вас молиться.

За дверью стояла чья-то тень.

- Пропустишь? – раздался чей-то громкий голос. Наш гость бочком выбрался из дверей, и его шаги раздались на лестнице. А в нашу комнату вошел еще один Гость. Он был полной противоположностью тому, кто вышел. У него были черные волосы, зеленые глаза. Лицо было некрасивым, но и не уродливым. Одет он был в офисный костюм. Синий пиджак, серые брюки, голубая рубашка, красный галстук. На вид ему было лет двадцать пять – двадцать семь. Зеленые глаза пристально смотрели на нас.

- Я случайно услышал ваши рассуждения. Можно присесть? – не дожидаясь ответа, он прошел внутрь комнаты и сел в кресло. – Продолжим знакомство?

- Продолжим, - высокомерно кивнул я. – Чай? Кофе? Кофе – нету!

Он рассмеялся громко и раскатисто.

- У Вашей дамы с руки течет кровь, - он достал платок и передал его Астаарте. – Вообще-то я бы не отказался от вина.

- Вино все выпили,- пожал плечами я. Нельзя сказать, что гость мне не понравился. Просто, раз уж я начал играть в высокомерие, то следует продолжать в том же духе.

- Одно мгновение, - предупредил он, исчезая за дверью.

Мы с Астаартой растеряно переглянулись.

- А вот и я, - раздался его голос. Гость вошел, держа в руках две бутылки с хорошим французским вином. В ответ на наши удивленные взгляды он заметил со спокойной улыбкой: - У меня дома есть небольшой запас. Я привез из Франции.

«Мажор!», - подумал я с презрением.

- Я знаю, о чем вы думаете, - сказал наш гость.

- О чем же? – скривил я губы.

- Вы считаете, что я кичусь перед вами своим материальным положением, но это не так.

Астаарта попробовала вино. Улыбнулась и, смешно наморщив нос, заметила:

- Очень вкусное. И настоящее.

Он кивнул.

- Я очень люблю хорошие вещи. Хорошую еду, хорошие вина. Я люблю этот мир за то, что в нем есть подобные вещи. На мой взгляд, несправедливо наказывать человека за его привязанность к этому миру. Как вы считаете?

Возникла пауза. Когда он понял, что мы не собираемся отвечать, то продолжил:

- Если честно, для меня были сюрпризом те слова, которые вы говорили гостю, который ушел от вас. Не будет нескромным вопрос: кто вы такие? У вас какая-то секта?

Мы расхохотались.

- Она Астаарта, - я ткнул пальцем в нее. Затем в себя: - А я Ариман. И у нас нет никакой секты.

- Также, наверное, говорили первые апостолы друг другу и римлянам, - заметил он. – А все потому, что у них действительно не было никакой секты. Ведь то, что они делали – это была их жизнь.

Он помолчал. Затем продолжил:

- Вам не кажется, что главной задачей тех, кто отрекся от Господа, является наслаждение жизнью в этом мире? Ведь на том свете нам ничего не светит, - он залпом допил свое вино. – Кто может быть более деятелен, сообразителен, жесток и изобретателен, как не человек, которому нечего терять? Такие люди опасны, - он ухмыльнулся. – Ведь именно они двигают мир.

Мы опасны. Мы дикие животные. Сразись с диким котом и почувствуешь разницу между диким и домашним миром. В нашем уютном домашнем мирке нас окружают вещи, овеяны теплом домашнего уюта. Они добры, теплы, радушны ко всем. Они заканчивают свой жизненный цикл, и о них никто не вспомнит. Мы же оставим о себе темную память на долгие века. Потому что нам нечего терять.

- Итак, я бы хотел узнать чего же вы хотите? – упрямо произнес я.

- Прошу прощения, с этого я и должен был начать разговор! – почти ласково извинился гость. – Я собственно юрист. И ищу одного человека, - он открыл блокнот в дорогом переплете. – Его имя…

Его имя полностью совпадала с моим именем. Стоило ли удивляться?

- Кто-то хочет со мной судиться? – достаточно грубо спросил я.

Гость рассмеялся. Рассмеялся искренним смехом, который так нравится людям. Но в его смехе слышалась какая-то незавершенность. Искренность и ласковая нежность этого смеха, на какой-то ноте просто обрываются жестким смешком. Но и это тоже располагало к нему.

- Нет, судиться с вами никому не хочется, - ответил он. – Собственно, я так думаю, что Вас можно поздравить.

- С чем?

- Насколько я могу судить по своим документам, Ваши родители попали в автокатастрофу с летальным исходом...

Я оцепенел. Прислушался к своим чувствам.

- Поздравить? – хрипло спросил я, вставая.

- Хм… Простите мне мое отсутствие такта! – воскликнул гость. – Я думал, что Вам уже сообщили. В таком случае, прежде всего, позвольте посочувствовать.

В моих висках стучала кровь. Голова как будто разрывалась.

- И, все-таки, - продолжил он. – Я здесь совсем по другому делу. Ваши родители сделали несколько очень удачных инвестиций. И реорганизация в акционерном обществе привела к тому, что Вы на текущий момент являетесь счастливым обладателем нескольких миллиардов рублей и владельцем маленького нефтяного бизнеса.

Я слушал и не верил своим ушам. Затем я попытался заплакать. Затем, - сдержать улыбку. Через мгновение я хохотал во весь голос.

- Уважаемый! – закричал я. – Так тащите еще своего гребанного вина, мы будем обмывать счастливые обстоятельства моей жизни.

Может быть, кто-то меня осудит. Но разве Иисус не сказал: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов» ? Землю – живым! Если человек умер, то глупо лить слезы по этому поводу. Можно плакать, что ты не достаточно с ним общался, что ты сделал много ошибок в общении, что ты не успел к дележу наследства. Но смерть, как таковая не стоит слез.

Каждый раз, когда я бываю на похоронах, мне приходится выдавливать из себя слезы. Я слышу по углам шутки на тему молодых вдов, я вижу пьяные довольные рожи соседей по столу; я ощущаю запах секса в гостевых кроватях ночью. Ничто так не возбуждает мысли о жизни, как смерть.

Мы пили вино. Ночь проходила в бессвязных разговорах ни о чем. Вдруг наш гость заметил:

- Мне было бы очень интересно с Вами общаться и далее. Если Вам это интересно, то я мог бы быть Вашим, так сказать, поверенным в делах бизнеса.

- Зачем мне это? – спросил я.

- Потому что у меня большой опыт общения с деньгами, - ответил он.

- Большой? – зачем-то уточнил я.

- Очень! – улыбнулся гость в ответ. – Вы даже не представляете насколько.

Показалось мне, или в его улыбке виделась горькая усмешка.

- Кроме этого, я знаю многих лиц, достаточно влиятельных, чтобы обеспечить уважением не только к Вашему капиталу, но и к Вам лично. Капиталы, знаете ли, в нашей стране, как и в любой другой, требуется охранять.

- Итак, что Вы об этом думаете? – спросил Гость.

Сказать, что мы думаем о том, чтобы надеть приличную одежду, войти в светское общество, завязать знакомства и начать зарабатывать приличные деньги? Думаю, любой на нашем месте сделал бы тот же выбор, что и мы.

- Почему Вы, - я подчеркнул «Вы» этаким тоном, полным уважения и холодности одновременно. – Почему Вы предлагаете это Нам?

- Я задам тебе один вопрос, какие последствия для России будет иметь легализация марихуаны?

Я немного растерялся, но в течение несколько секунд пришел в норму, и мой мозг заработал в полную силу.

- Легализация марихуаны вызовет большой приток денежных средств в казну государства, поскольку большая часть денежного потока сегодня скрыта от правительства, а при легализации эти денежные средства будут облагаться налогами и сборами.

Все-таки не зря я учился в институте. Хотя до конца я никогда не понимал общепринятой системы образования. С учетом тех денежных средств, которые я выкладывал (а точнее мои родители), я бы мог получить тот же самый (и даже больший) объем информации, сидя в публичной библиотеке, иногда глядя на проходящие мимо юбки. Обычно люди учатся, чтобы получить бумажку «Диплом», а, затем, свято веря в свое светлое будущее, работать на уровне младших менеджеров, или еще хуже. И говорить: «Мне повезло. Я работаю в Офисе. Я буду работать в Офисе до конца жизни». Магическое слово «Офис».

- Ты все сказал правильно, - заметил наш Гость. – Еще один вопрос, - как ты опишешь проституцию?

- Древнейшая из профессий, - заметил я. – Между прочим, весьма нужная. Если бы не они, маньяков на улице уж точно было бы раза в два больше.

- Вот поэтому Вы мне и подходите, - улыбнулся Гость. – Большинство людей думает нормами общественной морали, которую вы полностью отрицаете. Легализация марихуаны и проституция – это плохо. Они все видят в цветах – белый цвет и черный цвет. Вы видите практическую сторону дела. Вам все равно, какой вред может причинить нанесенное вами разрушение, если оно не коснется Вас самих. Для Вас главное получить удовольствие в этой жизни, поскольку обещание вечной жизни Вас не касается.

Мы согласились с ним. Он был Иным. Не таким как все. Имя ему было Маммон, ибо везде он видел деньги. Вместе с ним мы обрели настоящий вкус к жизни. В его жизни все устроилось само собой. Отец при Союзе курировал одну из нефтедобывающих компаний, а, после развала СССР, сделал ход конем и стал во главе компании. Маммон стал во главе юридического отдела. Впоследствии юридический отдел вышел из подчинения главной компании и зарегистрировался в отдельную фирму. Еще позже Маммон юридическим путем отобрал у отца компанию. Отцу оформил небольшой домик в деревне, снабжая его всем необходимым. Так, что у Маммона всегда были деньги и влияние. И, что самое главное, он был готов предоставить и то и другое в наше пользование.

Первое, что мы сделали – это пошли все вместе по магазинам. Астаарта устроила из этого целое шоу. Она корчила смешные рожицы и указывала своим тоненьким пальчиком на самые дорогие вещи и верещала: «Хочуууууууууууу!!!!» Она весело смеялась, примеряя то один, то другой наряд. Но я видел, что глаза ее остаются такими же темными, печальными и безумными, как и всегда.

Ты проходишь мимо толпы в джинсовой одежде с множеством карманов, в которую одевается большая часть нашей современной молодежи. Она дает тебе чувство свободы. Наполняет душу рекламным желанием выпить пива и оторваться с друзьями в клубе. Твои брови подняты, а на лице играет легкомысленная улыбка вечного студента, готового к общению с любым встречным.

Ты проходишь мимо толпы в одежде от ведущих модельеров мира. Классический немецкий костюм серого цвета в тонкую полоску. Белая французская рубашка из стопроцентного хлопка. Большой красный английский галстук. Черные лакированные итальянские туфли. В руке дипломат из коричневой кожи. Ты чувствуешь себя частью небольшого элитного сообщества, которое двигает миром. Твое лицо угрюмо сосредоточено и в уме столбиком вычисляешь те дивиденды, которые принесут твои финансовые вложения. Твоя походка также сосредоточена, как и ты сам. От тебя пахнет дорогой французской парфюмерией. Твое лицо серьезно и сосредоточено на ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ вещах.

Ты проходишь мимо толпы в спортивной майке с открытым рукавом, которая подчеркивает изгиб мускулатуры. Спортивные штаны от Nike, с белыми широкими полосами по бокам. На ногах белые носки и ослепительно белоснежные кроссовки от Adidas. Твоя походка легка и упруга. Ты словно не идешь, а мягко перетекаешь с места на место с быстротой и изяществом леопарда. От тебя исходит легкий запах пота, смешанный с запахами дорогого одеколона и дезодоранта. Ты чувствуешь себя хозяином дня сегодняшнего. Ты улыбаешься уверенно и слегка надменно.

Ты проходишь мимо толпы в одежде, которую можно отнести к неформальному образу жизни. Твои джинсы протерты в нескольких местах, и на них красуются надписи на английском и русском языках. Дешевая рубашка в шотландскую клетку. Рукава ее завернуты по локоть. На плече висит кожаный рюкзак, наполненный всяким барахлом на все случаи жизни. На ногах у тебя мощные армейские ботинки с толстой подошвой. Твои волосы ниже стандарта. На шее у тебя висит кулон в виде листа конопли. Твоя улыбка слаба и неуверенна. Ты чувствуешь себя аутсайдером, которого отвергло приличное общество.

Интересно смотреть, как меняется выражение лиц людей, когда ты проходишь мимо них в различной одежде. Равнодушие, уважение, страх, презрение.

И кто сегодня Я?.. Что Я хочу внушить? Твоя одежда определяет твое отношение к миру и его отношение к тебе. Кем ты хочешь быть?

- Отлично! – одобрительно кивнул Маммон. Он прищурился, ухмыльнулся и достал фотоаппарат и попросил взяться нас за руки. Астаарта двумя руками обвила мою правую руку и повисла на ней почти всем своим весом. Она оделась в простую, но изысканную одежду: белый топик, подчеркивающий сексуальный изгиб ее животика, и эластичные светло-голубые джинсы. На ее ногах были розовые носки и белые кроссовки.

Раздался щелчок и наш облик вошел в вечность.

- А теперь… Вам надо на чем-то передвигаться, - недвусмысленно заявил Маммон.

Астаарта взвизгнула от восторга и кинулась его обнимать. Он уверенно провел рукой по ее волосам.

- Я еще ничего не сделал, - сказал он. – И вы еще ничего не видели.

Мы купили одежду.

Мы купили машины.

Мы купили дом.

- Мы здесь будем жить, - заявил Маммон, входя на кухню второго этажа. – А на первом этаже мы сделаем офис.

Мы сидели на стульях, и пили лучшее французское вино.

- Я согласен, - кивнул я головой.

- Я тоже, - подтвердила Астаарта.

- А теперь поговорим о делах, - сказал он.

Я вдохнул горький дым тлеющей травы. В голове наступило просветление. Я улыбнулся и ткнул пальцем в него.

- Предлагай, - коротко сказал я.

Мы все были под легким кайфом, и Маммон начал говорить.

- Вы для меня как брат и сестра, - мы с Астаартой переглянулись и захохотали. Маммон присоединился к нам. Через несколько минут наш общий смех затих, и он продолжил.

Маммон жил идеей. Нашей идеей. Он был готов на все, лишь бы наши революционные идеи охватили весь мир.

- Чушь! – твердо сказала Астаарта. Я уверенно кивнул.

Маммон непонимающе посмотрел на нас.

- В чем дело? – спросил он.

- У нас нет никаких особенных идей! – заявил я.

- В таком случае я назову их, - сказал он, прищурившись. – Свобода…

- …Равенство. Братство, - насмешливо закончил я.

Он пристально посмотрел на меня. – Нет. Не равенство. Сильный – да победит. Слабый – погибнет. Это не равенство. Но это свобода. Братство? Вы для меня родные, но, если кто из вас позволит себе слабость, я убью его!

Мы переглянулись. Это уже у нас вошло в привычку, словно мы каждый раз, перед тем, как что-то сказать, мысленно советовались друг с другом. Я уступил слово Астаарте.

- Чтоб ты сдох! – сказала она с ласковой улыбкой убийцы.

Маммон кивнул.

- Да! Именно об этом я и говорю! Мы не дадим спуску друг другу. Нам не нужны никакие законы, ведь мы чувствуем их своей кожей. Хотите, чтобы я назвал те законы мира, по которым мы живем? Пожалуйста:

Во-первых, цель всегда оправдывает средства;

Второе, не пойман – не вор;

В-третьих, свобода кончается там, где начинается свобода другого … - он осекся. – Правда, это правило имеет исключение. И в случае исключения – один из Свободных будет мертв, - он ухмыльнулся, довольный своей иронией.

А я жевал бутерброд и слушал их философию. Мне было до чертиков, о чем они там разговаривают. Я уже столько слышал обо всем этом, что начинало приедаться. Даже Астаарта стала какой-то тусклой. Я мысленно усмехнулся: еще более тусклой чем раньше? Тут же поправился. Ведь, она тусклая только снаружи, а внутри…

Я не сразу заметил, что наступила тишина. Моя сумасшедшая спутница жизни одним прыжком подскочила к моему креслу.

Астаарта приблизила свои глаза к моим и зажмурила один глаз.

- Я хочу увидеть, что у тебя внутри! – заявила она, заранее предупреждая всякие возражения.

Я тоже зажмурил один глаз и уставился прямо в ее черный зрачок. Сначала я видел темноту в ее глазах. А, затем, внезапно эта темнота навалилась на меня и окутала со всех сторон. Я стоял один посреди окружающей меня Тьмы. Меня окутал панический ужас перед неизведанным. Словно я слишком рано ступил за порог Жизни. Одновременно с этим я осознавал, что на самом деле стою и смотрю в глаза Астаарты. Это было странное и двойственное ощущение. Затем, глубоко в темноте я рассмотрел слабый проблеск огня. И, когда я его заметил, огонь стал разгораться все сильнее и сильнее. Он приближался ко мне и готов был схватить меня в свои пылающие объятья. Лизнуть мне лицо языком пламени и поглотить мою, вопящую от боли, плоть.

Среди синих лепестков огня танцевала она. Ее тонкое тело сгибалось в немыслимых позициях под нескончаемый грохот барабанов. Ее левую руку обвивала мертвая роза. Ссохшиеся лепестки цветка лежали в ладони Астаарты. Ее тело было обнажено, а за спиной развивались два черных крыла. Я видел ее так близко, что мог бы пересчитать перья на ее крыльях. Из глаз Астаарты текли кровавые слезы. Она кружилась в своем бешенном танце, играя с языками огня. Лаская их, как мужскую плоть и купаясь в них. Языки пламени обжигали меня все сильнее. Я чувствовал, как они взбираются по моим ногам, моему телу, все ближе к сердцу, чтобы выжечь его навсегда. Невероятная боль заставляла мое лицо скорчиться в гримасе.

Я отшатнулся. Астаарта расхохоталась.

- Увидел что-то не то?

- Нет… - пробормотал я, все еще содрогаясь от воображаемой боли. – Нет! – уже тверже сказал я. – Лишь то, что ожидал увидеть.

Она схватила меня за руки.

- Хочешь увидеть по настоящему?

- Хочу, - быстро и хрипло ответил я.

В детстве родители часто ставили меня в «угол». Это было вполне справедливым наказанием. Конечно понятие «угол» было очень относительным. Иногда, это был действительно угол комнаты. Рядом с ним находилась дверь. Я открывал эту дверь так широко, чтобы между ней и стеной оставалось как можно меньше места. Я как будто прятался в своем углу от всего мира. Другим моим «углом» была самая середина комнаты, поделенная полоской свободного пространства между двумя шкафами, стоящими у стены. Очень мучительно стоять на одном месте, окидывая взглядом уже знакомые предметы моей детской комнаты. Все эти предметы очень сильно врезались мне в память. Модель пожарного катера, мохнатый медведь в бархатных штанах, старый потертый диван, коричневое кресло. Эти предметы были мне до жути знакомы и неинтересны. Тогда я нашел вход в другой мир.

Это было всего лишь солнечное пятно на лакированной стенке шкафа. Мать гладила белье на гладильной доске, где-то позади меня, строго поглядывая, чтобы я не вертел головой, а стоял, упершись носом в стенку. Таким образом, мне не оставалось ничего другого, кроме как разглядывать след солнечного луча. Я вглядывался в него и, вдруг, понял: это окно! Я воочию увидел мир в глубине солнечного луча. Там были зеленые лесные заросли, и из кустов высовывалась голова оленя. Я был в восторге. Я закричал: «Мама! Мама! Там – на другой стороне есть лес!». Однако, мама покачала головой и строго сказала: «Не говори глупостей, а то простоишь здесь еще час». А я приник к солнечному лучу, рассматривая свой мир.

Ах, мама, мама… Сколько раз ты подрезала мои крылья, чтобы я не улетел. И теперь я совсем без крыльев. Я упал, но упал не на землю, а гораздо ниже. И Тот, кому принадлежит темнота Подземелий принял меня в свои объятья. Теперь, чтобы увидеть другой мир я не буду смотреть глазами, я буду смотреть через раствор ЛСД.

Раствор начал действовать. Мне не нужны были наркотики, чтобы расслабиться или покайфовать, но я хотел видеть. И те, кто шли за нами и хотели видеть, тоже искали путь через ЛСД.

ЛСД – это вселенская дверь. Добро пожаловать все те, кто идет за нами. Через эту дверь вы войдете в тот мир, о котором вам талдычат всякие мистико-идиотские издания.

В уголке левого глаза Астаарты появилась блестящая темно-красная слеза. Она прокатилась по щеке, оставляя кровавый след. За ее плечами возникли два темных крыла. Они слегка вздрагивали, словно хотели распуститься полностью и насладиться свободой полета.

Она протянула мне руку. Я положил свою ладонь ей на запястье.

- Пойдем? – спросила она.

Я встал и провалился по колено в пол. Она подхватила меня, и мы стали кружиться в одном из привычных нам безумных вальсов. Спокойствие классической музыки и наш дикий танец составляли в целом нелепую картину, но нам было плевать.

Мы наслаждались друг другом.

 

Моя милая Астаарта. Видел ли я тебя до этого дня? Знаю ли я тебя? Мне кажется, что знаю. Ты девушка моих снов. Я так ненавидел тебя за то, что ты так долго шла ко мне. И за то, что, наконец, пришла. Я смотрю в твои глаза и не могу насмотреться. Убей меня, но я смотрю в твои глаза и не могу насмотреться, потому что это твои глаза. Я точно знаю, что люблю тебя. Люблю безумно, всепоглощающей любовью. Я не отдам тебя никому, и ты никогда, слышишь - никогда не должна покидать меня! Дай я расскажу тебе о своей любви. О, я прошу, не закрывай мой рот! Нет, милая, дай я расскажу!

Я люблю тебя грозной любовью, как море любит шторм. Я, как и оно, волнуюсь перед твоим приходом. А когда ты приходишь, то начинается буря.

Я люблю тебя, как небо любит грозу. В какой бы тьме я не находился, твое присутствие, словно молния освещает мой путь. О, моя прекрасная, бесконечно любимая женщина!

Я знаю, что ты ангел. Я знаю, что ты Падший ангел. Но мне все равно. Мне все равно, сколько мужчин любили тебя до меня, как твое имя, и сколько тебе лет. Раньше я восхищался твоим телом. Убей меня, но я и сейчас им восхищаюсь. Восхищаюсь, как жрец восхищается агнцом, которого он приносит в жертву.

Я люблю тебя, как пожар любит лес. Я хочу, чтобы ты была со мной, только со мной, всю это долгую адскую вечность. Лишь твое присутствие скрасит мое одиночество в Аду. И если ты со мной, то Ад мне покажется Раем. И все яблоки этого Рая будут твои. Я не Бог и не настолько жаден, чтобы жалеть яблоки.

Адское пламя в твоих глазах вдруг показалось мне лишь мерцанием звезд.

 

«О Ты, обитающий во тьме Внешней Пустоты, явись на Землю снова, заклинаю тебя. О Ты, пребывающий за Сферами Времени, услышь мою мольбу. О Ты, чья сущность - Врата и Путь, явись, явись, слуга Твой призывает Тебя. БЕНАТИР! КАРАРКАУ! ДЕДОС! ЙОГ-СОТХОТХ! явись! явись! Я называю слова, я разбиваю Твои оковы, печать снята, пройди через Врата и вступи в Мир, я совершаю Твой могущественный Знак!»

- И что должно произойти?..

- Тихо! – шикнула на меня Астаарта, сидя в центре пентаграммы, делая странные пассы.

- Глупо! – хмыкнул я.

- Не более глупо, чем биться головой об пол, выпрашивая себе, прощение у Аллаха, - заявила она, делая решительный взмах рукой. – Ну, вот и все!

- Итак?..

- Что?

- Что должно произойти?

Она засмеялась.

- Ты сам должен все понять.

Маммон сидел на кресле и наблюдал за нами со стороны. Я чувствовал себя клоуном на цирковой арене. Он заранее осудил наши оккультные упражнения и теперь потягивал из красивого бокала на тонкой ножке полусладкое красное вино. Его губы были искривлены в усмешке. Зеленые глаза холодно оценивали происходящее. В принципе, он был не против бесплатного зрелища. Только очень огорчился, когда мы изрисовали весь пол мелом.

- По-моему я что-то чувствую! – завопил я, хватая себя за различные части тела. Астаарта вопросительно посмотрела на меня. – Ладно, - сказал я, поднимаясь. – Проехали. Это все?

- Ты очень несерьезно к этому относишься, - заявила Астаарта.

- А как ты прикажешь к этому относиться? Мы всегда утверждали, что никому не собираемся поклоняться, а это очень похоже на обряд поклонения. О, ты! - насмешливо выкрикнул я, вытянув руку вверх. – Услышь мою мольбу! И иди ко всем чертям, потому что молить никого я не собираюсь!

Астаарта перехватила мою руку и зло взглянула на меня. Ее взгляд словно обжег мое сердце, и я замолчал, опустив руки. Маммон улыбался.

- Не туда кричишь, - сказала она.

- Просто я ничего не понимаю, - сдался я.

- Просто слушай тишину… - ответила Астаарта.

Я закрыл глаза и начал слушать тишину. Чем дольше я ее слушал, тем громче она мне казалась. И в тишину, словно в глубокий колодец, начали падать слова:

Зйвесо, уэкато, кеосо, Хунеуэ-руром, Хевератор, Менхатой, Зйвефоросто зуй, Зурурогос Йо-Сотхотх! Орарй Йсгеуот, хомор афанатос нйуэ зумкурос, Йсехйроросетх Хонеозебефоос Азатот! Хоно, Зувезет, Квйхет кесос йсгеботх Ньярлатхотеп! зуй румой квано дузй Хеуэратор, ЙШЕТО, ФЙЙМ, кваоуэ хеуэратор фоэ нагоо, Гастур! Нагатхоуос йахйрос Габа Шаб Ниггурат! меуэтх, хосой Взеуотх! ТАЛУБСИ! АДУЛА! УЛУ! БААХУР! Явись, Йог-сотхотх! Явись!

Снова воцарилось молчание. Может быть, мне всего лишь казалось, но вдруг в тишине послышались негромкие шаги. Это были необычные шаги. Я слушал, как они приближаются. Но приближались они не с юга, севера, запада или востока, а с внешней стороны реальности. Это тяжело объяснить, но когда я их услышал, реальность мне представилась вдруг настолько многомерной, состоящей из множественного числа слоев, что мой мозг не выдержал, и я открыл глаза.

- Бу! – сказал Маммон, стоя передо мной и глядя мне в глаза.

- Придурок, - буркнул я и оттолкнул его от себя. Он и Астаарта рассмеялись.

- Ты слишком впечатлителен! – улыбнулся он.

- Иди к черту! – заявил я с чувством.

- Сам придет, если понадоблюсь, - ответил Маммон.

- Зачем все это, Астаарта? – спросил я.

- Знаешь, реальность интересная штука, - ответила она. – Ты помнишь, что сказал Иоанн в своем Евангелии?

- В начале было слово … - пробормотал я.

- Слово, - подтвердила она. – Бог создал все своим словом. Все вокруг нас не более чем слова. Реальность вокруг нас – лишь его слово. Так изменить слово можно другими словами. Важно только знать какими. Если ты знаешь, какие слова использовать, то реальность вокруг тебя потечет, словно металл в доменной печи.

 

Этой ночью я видел странный сон.

Я очутился в пустыне белого песка. Нестерпимо светило солнце, хотя я точно знал, что сейчас ночь. По пустынному морю ко мне приближался верблюд. Чем ближе он приближался, тем больше странных вещей я замечал в нем. Яркий блеск на его макушке исходил от золотой короны, нелепо сидящей на верблюжьей голове. Он ступал уверенно и гордо, как и положено хозяину пустыни. Глаза его были человеческими. Я отчетливо запомнил их цвет: серый. Единственный горб слегка завалился налево. Конец его хвоста горел синим пламенем.

Почему-то я ожидал от него высокопарных слов, но он лишь сказал.

- Привет!

- Привет! – ответил я.

Верблюд опустил морду к моему лицу и… «Сейчас плюнет!», - подумал я и зажмурился. Однако меня лишь обдало его горячим, как из печи, дыханием.

- Двадцать шесть легионов готовы! – гордо заявил он.

- Ммм… Я рад! – ответил я.

- Ищи езидов. Они помогут в твоем поиске, - сказал верблюд и зашагал дальше.

Как и бывает во снах, расстояние между мной и верблюдом начало быстро увеличиваться, пока он не исчез за линией горизонта.

Внезапно мои ноги омыла волна. Барханы песка начали вздыматься и опадать. В лицо мне ударили соленые брызги. Я стоял посреди бушующего моря, а по его волнам ко мне медленно приближался огромный красный одноглазый бык. Солнце потускнело и скрылось совсем. Взошла луна. Ее свет с трудом пробивался через внезапно набежавшие тучи. Резкие порывы ветра трепали мои волосы. Бык приблизился ко мне и коснулся одним рогом моего плеча.

- Тридцать три легиона готовы! – промычал он басом.

Сверкнула молния, и в ее свете облик быка на мгновение изменился. Я покрылся холодным потом. Даже не буду пытаться описать увиденное мною. Он был настолько ужасен, что волосы мои в буквальном смысле зашевелились на голове. Однако, как только отсвет молнии исчез, передо мной снова стоял бык. Только сейчас я заметил, что его пасть наполнена мелкими острыми зубами, между которыми булькала кровь.

- Ворота да будут открыты! – взревел он. – Из глубины моря поднимутся Древние, дабы преклониться перед Тобой!

Я ничего не понял, но счел лучшим кивнуть. Душа моя трепетала от ужаса. Словно достигнув предела, ужас сменился спокойствием. Меня словно облили холодной водой. Воздух вокруг меня кристаллизовался, и мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы двигаться и дышать. Все мышцы были напряжены до предела. Я поднял руку и положил на лоб быка.

Я сказал первые слова, которые пришли мне в голову:

- Молнии, прорезающие сгустившиеся сумерки, всему возвращают свою истинную окраску!

- Истинно! – взревел бык и, повернувшись, зашагал во мрак внезапно наступившей ночи.

Я последовал за ним. Он опускался в темные глубины моря. Мы проследовали мимо гигантских храмов, построенных в далекой древности.

- Что это? – спросил я. Мои слова унеслись вверх чередой воздушных пузырьков.

- До того, как были закрыты Врата, по земле ходили свободные существа Хаоса. И разрушали все то, что было сотворено Богом. Те из людей, кто познал истину Хаоса и воспротивился Богу, наследники Каина и Еноха, построили эти храмы, чтобы в них жить с теми, кто пришел Извне. Теми, кого в любое время люди праведные называли Демонами. От союзов людей и демонов произошли Гиганты. Тогда увидел Бог, что дети его, сыны Адама и дочери Евы, могут понять истинную красоту Хаоса, и закрыл Врата своего мира, дабы оградить его от разрушения.

 

Мне стало тяжело дышать.

Внезапно, я снова очутился на поверхности. На этот раз я стоял на мощенной серым камнем дороге, уходящей из одного конца вселенной в другой. Небо стало ясным, а круглая луна светила во всю мощь. По дороге из серого камня ко мне неспешно подъезжал всадник на черном коне. Когда всадник приблизился ко мне, я был поражен его размером. Всадник был в четыре раза больше обычного человека, и конь был ему под стать. На нем были черные доспехи с серебряными узорами. С плеча спадала изящная бархатная мантия красного цвета. Из под черного блестящего шлема смотрели красные глаза. Он поднял руки в латных перчатках и снял шлем. По плечам рассыпались черные волосы, отливающие синевой под светом луны. Его лицо излучало уверенность, но было чересчур бледным. На бедре висел громадный двуручный меч с рукояткой в виде креста.

- Шестьдесят легионов к твоим услугам! – сказал он и улыбнулся. Из-под верхних губ блеснули два клыка.

Я будто что-то вспомнил.

- Князь? – спросил я.

- К Вашим услугам сударь! – ответил он. – Мы обратим нечестивых и будем крестить их не водой и духом святым, но кровью и мечом. Да будет так. Аминь!

Его лицо исказилось в гримасе ярости. Он выхватил меч и поднял вверх. Ткнув шпорами коня, он умчался вдаль.

Вслед за ним пришел красный человек. Его кожа была цвета вареных раков. На голове его красовалась железная корона. В его глазах не было зрачков, а только белки.

- Шестьдесят легионов ждут битвы! – сказал он. – Видел я множество битв. Кто бился, чтобы обрести славу, кто, чтобы обрести богатство. Многие бились за веру, ибо верили, что ведет их Господь. Но лишь ложь и смерть нашли они в битвах.

Видел я, как строят свою власть на лжи и крови сыны Адама. И одни восставали против других. И были в руках их мечи, копья и ятаганы. И несли веру свою на острие своего оружия. Других сжигали они во славу Господа. И так думали они, что утверждают власть Бога на земле, но лишь изгоняли его из себя. Всегда во всем сильный был прав, а слабый был мертв. Но восставали слабые и становились сильны. Тогда карали они сильных, дабы отомстить за причиненные обиды. Везде было кровь и страдание. Видел я, как убивают верующих в Господа и неверующих в него. И именем его проповедуют смерть. И там, где был Бог, была лишь смерть. Я видел Смерть.

И вижу я: восстанут сыны дочери Египта, жены Аврамовой, и пойдут на Запад. И будет их неисчислимое множество. Смерть молодым и старым будут дарить они. Будут они сильны, ибо верою живы. Верою в Бога и слово его. Всякий, кто не покорится их Богу, будет повержен. Умрет от железа, либо от лихой болезни. И весь мир будет в крови и огне. И будут правые бить неправых. Но кто прав и где неправый? Никто не знает. Так начнет рушиться мир.

И когда будет лучшее время для прихода?

Красный человек исчез. А с неба ко мне на плечо слетел черный ворон и каркнул прямо в ухо:

- И двадцать два Падших готовы!

Я уже ничему не удивлялся. Да и стоило ли?

- А что мне можешь рассказать ты? – спросил я.

Ворон спланировал с моего плеча на серый камень у моих ног. И начал свой рассказ.

В начале был Хаос. И был он безграничен, безличен и свободен в своей первозданности. И не было порядка в Хаосе, потому что порядок от Бога. Раньше всего сущего появился Бог, и пребывал он в первозданном Хаосе, и был свободен. В Хаосе нет времени, потому Бог и был прежде всего сущего.

Не знает никто, откуда пришел Бог, и куда он уйдет в конце. Но знают все, что Бог – Творец. И создал он детей своих. Невозможно рассказать об облике их, потому что нет облика в хаосе, а изменяется он постоянно.

Тогда сотворил Бог пустоту Словом своим, дабы наполнить ее. И создал Он твердь, дабы стоять на ней.

Посмотрели дети Его на творения Его и ужаснулись, ибо узрели порядок среди Хаоса. И тогда выступил один из детей Божьих и задал вопрос:

- Зачем ты Отец созидаешь, если все вокруг стремится к разрушению? Зачем нарушаешь первозданность Хаоса?

И ответил Бог, и слова его были светом в темноте.

- Не для того ли и Хаос вокруг, дабы творить посреди него?

И было это светом в темноте. Но не для того ли темнота, чтобы подчеркнуть свет? Поверили дети Божьи в его слова, ибо были они верующими Отцу.

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. Но возник свет, и возникла и тьма, ибо не бывает света без тьмы. Так и не бывает порядка без Хаоса, но Хаос без порядка есть. И тьма есть порождение Хаоса, как свет есть порождение Божественного порядка. И не смог Бог победить тьму Хаоса, но отделил свой свет от его тьмы.

И снова ужаснулись дети Бога творениям Его. Снова вопрошали они Его: зачем Господи ты творишь то, что творишь? Он отвечал им: смотрите дети мои – это свет, дабы светить днем, а это тьма – дабы царить ночью. Но были немногие среди детей Его, которые знали, что за созданным порядком всегда царит Хаос и воспротивились они воле Господа. Сказали так Ему: зачем ты стремишься к порядку, если вокруг Хаос. Не для того ли, чтобы воля Твоя была единственной и царил ты безгранично?

Тогда Бог сказал: что знаете Вы, дети мои, ведь я был прежде Вас. И поверили дети. И послушались. Тогда создал Господь время, дабы знать, кто был первый, а кто последний. Так стал день первый.

И сказал в другой день Бог: да будет твердь посреди воды и да отделяет она воду от воды. И создал он из тверди сушу, а из собрания вод - моря. И увидел Бог, что это хорошо, но увидели дети его, знавшие Хаос, что это порядок. И был это день второй…

Я хмыкнул.

- Я знаю Библию, а можешь ли ты рассказать того, что я не знаю? – спросил я.

Ворон посмотрел на меня своими блестящими глазами.

Создал Бог прекрасный сад, имя ему было Рай. И было все для наслаждения взора Господа в этом саду: птицы, звери и твари всякие, коих Он сотворил. Но мало было Господу сотворенного, ибо стремился Он к большему. Тогда сотворил он Тварь по образу и подобию Своему и дал имя ему Адам, ибо был он первый Человек. Но помнил Господь о прежних детях своих, которые познали радость Хаоса и противились Ему. Потому был Адам безволен и жил лишь чистыми мыслями Господа и делал все по велению Его.

И были среди детей Господа те, кто воспротивились Ему и начали рушить созданный им порядок. Но были и те, коим творение было по душе. Тогда сошлись Падшие и Ангелы в яростной битве, и имя ей было Вайрон. Обагрились сотворенные небеса кровью, и так было крещено творение Господа. Не было так задумано Богом, но с тех пор в его творении всегда есть следы изначального Хаоса. Потому и не бывает в мире прощения без крови, ибо не может Господь изменить ничего без кровавого благословения Хаоса. И там, куда упало больше всего крови Падших, было взращено алое Древо. Были на нем плоды цвета крови. Знал Господь, что древо это не Он сотворил, но не мог разрушить его, ибо было оно порождением Хаоса, пустившем ростки в жилище Бога.

Хоть и была яростной битва Падших с ангелами, но не было мертвых среди ангелов, как и не было их среди Падших, ибо смерти нет, и кто говорит обратное лжет, да будут прокляты его уста вовеки. Падшие не были изгнаны из Рая. Они сами выбрали свободу жить за его пределами в изначальном мире. Там они кружат и до сих пор в яростном танце среди темно-красных всполохов вечного огня Хаоса.

Ворон хрипло каркнул и взмахнул крыльями. А затем, просто растворился в воздухе. Видимо решил не утруждать себя полетом.

Я обернулся, готовый встретить новых существ.

Где я? Кто я? Зачем я пришел в этот мир? И зачем этот мир пришел ко мне?

Под ногами была пустота, скрученная в спираль, уходящая до конца вселенной. Над головой красное небо, покрытое серыми тучами. И я тоже парил, словно облако. Кто из нас не летал во сне? Но ни один полет никогда не был таким тяжелым. Одно облако было темнее, чем другие. Или мне показалось? Чем ближе оно приближалось, тем яснее я понимал, что его тьма не идет в сравнение с темнотой других туч.

- Нокс ирае нокс илла солвет саеклум ин фавилла ! – раздался громовой голос. – Ночь сия, ночь гнева, когда уничтожено будет все живое.

Вокруг меня в пустоте гасли и снова загорались красные всполохи. И из глубин пространства и времен на меня смотрели миллиарды глаз.

Это были глаза тех, кто жил, и тех, кто только собирался жить. Вокруг нас царило безвременье.

Я слышал множество голосов, говорящих мне одно и тоже на разных языках. Это моя тайна, которую я познал и никому не открою. То, что было сказано ими останется навсегда со мною. Я знаю свою цель и предназначение. Теперь об этом узнают и другие.

Белая змея…

При чем здесь белая змея?

Все вокруг закачалось и исчезло. Я протер глаза. Я проснулся? Нет. Вокруг была красная земля, покрытая трещинами. Все та же пустота кругом. Ни деревьев, ни травинки. Только трещины на земле, похожие на змеиную чешую.

Белая змея. Она покачивалась передо мной на хвосте. Завороженный ее гипнотическим взглядом, я протянул руку. Змея с благодарностью приняла мое предложение. Ее холодная гладкая кожа коснулась моей открытой ладони. Она забралась ко мне на плечо и обвилась вокруг шеи. Ее раздвоенный острый язык мелькал между двух острых зубов, с которых темными каплями стекал яд. Змея прислонила свою голову к уху, так, что ее язык приятно щекотал мою ушную раковину.

- Сколько тебе нужно для счастья? – прошипела она.

- Чего? – удивленно спросил я.

- Сколько тебе нужно денег для счастья?

- Мне все равно.

- Ты презираешь деньги?

- Нет. Просто мне все равно.

- Тогда скажи мне, чего ты хочешь? Уходить на работу каждый день в восемь утра, приходить в восемь вечера? Отдыхать в положенную богом субботу? Отдыхать от отдыха в субботу по воскресеньям? Ездить в тойоте, мечтая о мерседесе? Заниматься сексом с брюнеткой, жалея о блондинке на которую у тебя не хватило денег? Жить в квартире, мечтая о коттедже? Сожалеть всю жизнь о том, чего ты еще не успел достичь?

Кто не верит, тому все равно. Кто не мечтает, тому все равно. Но ты…

- Я верю, - прошептал я.

- У других есть бог, есть место в раю. Или они думают, что есть. У других есть реинкарнация, шансы на счастье в другой жизни. Или они думают, что есть. Что есть у тебя за пределом жизни? Есть ли у тебя другие шансы быть счастливым?

- Я мог бы принять спасение, - пробормотал я.

- Мог бы? - змеиные глаза смотрели своим гипнотическим взглядом в мои глаза. Презрение в голосе змеи могло бы убить вместо ее яда.

- Нет, - признался я.

- Сколько тебе нужно для счастья? – прошипела змея.

- Столько, чтобы не думать ежедневно о том, что будет в конце пути, - ответил я.

Змея довольно зашипела и опустилась с моей руки на землю. Не останавливаясь, она вошла в землю у моих ног и исчезла.

Я стоял, уставившись в землю усталым взглядом. Все эти пертурбации порядком мне надоели. Я прибегнул к верному средству, пропагандируемому против снов – ущипнул себя за руку. Было больно, но ничего не произошло. Я стоял, ожидая продолжения. Но его не было. Только в ушах стояло непонятное жужжание.

Я махнул рукой и побрел на север. Или юг. Или еще куда-нибудь к черту на рога.

Жужжание в ушах становилось все назойливее. Постепенно оно нарастало. Я резко обернулся влево и заметил небольшую зеленую муху, кружившую рядом. Я отмахнулся от нее. Жужжание слегка прекратилось, но быстро снова возвратилось. Я опять отмахнулся рукой. Жужжание усилилось. Тогда я махнул рукой влево, отгоняя назойливое существо. И остолбенел…

Насекомое значительно увеличилось в размерах. Его ноги, покрытые черными жесткими волосами, по размеру напоминали лыжные палки, а само туловище было размером с небольшой автомобиль.

«Небольшая такая «газелька»…», - подумал я. Дьявольщина.

Жужжание стало приобретать все признаки человеческой речи. Однако менее противным от этого оно не стало.

- Так всегда, - заявила муха, расправляя и очищая свои крылья. – Пока ты маленький и не заметный, никто не обращает на тебя внимание. Но когда ты большой и сильный… Сам понимаешь, - она фамильярно подмигнула мне всеми своими фасеточными глазами.

Мигающая муха. Такого даже в страшном сне не приснится.

- Секрет в том, чтобы правильно жужжать в нужные уши, - довольно объяснила она. – Если достаточно долго жужжать, то из этого обычно что-то выходит. А еще можно копаться в чужом говне! – она покивала своим жвалом. – Это тоже очень помогает.

- Чему помогает? - спросил я.

- Расти, добиваться влияния, достигать власти. В борьбе за власть все средства хороши, поверь мне. Уж сколько я этого говна перелопатила… - муха гордо покивала. – Но если ты слишком горд для этого, предоставь это мне. Вот, например, мэр Вашего городка является владельцем контрольного пакета акций такой-то компании. А ведь он не может выступать в качестве управляющего компанией. Скажу тебе по секрету, - она наклонилась ко мне, я невольно отшатнулся, - если бы кто-то по тихому переоформил все эти акции на себя, обычным путем махинаций, то официально мэр не стал бы предъявлять за это претензий. Конечно, если бы этот «кто-то» обладал достаточной силой и смелостью, чтобы принять на себя этот груз ответственности.

«И получить за это пулю в лоб», - подумал я.

- От этого никто не застрахован. Что лучше: жить до старости, или во цвете лет шагнуть за край усталости, поняв, что ты поэт? – срифмовала муха. – Ну, все, я полетела. Привет!

Я задумчиво проводил ее взглядом, пока она не исчезла за горизонтом.

- Да, Алгор в своем духе. Только и умеет, что копаться в говне, - раздался задумчивый голос за моим плечом.

Я обернулся. Передо мной стоял худощавый морщинистый человек с трупным, сине-зеленого цвета, лицом, острым носом и тонкими черными губами.

- Сефон, - представился он.

- Угу, - ответил я.

- Как придешь в землю езидов, найди большую пещеру в горе. В ней ты найдешь то, что искали другие, но никогда не могли найти. Чашу, наполненную святой кровью. Эта кровь поможет тебе начать твой путь.

- Я должен ее выпить? – спросил я, заранее чувствуя тошноту.

Сефон расхохотался. Это было довольно жуткое зрелище.

- Когда ты придешь к чаше, ты все поймешь. Только не дай Святым тебя остановить.

Надо мной послышался хриплый голос:

- Слушай его больше…

Из темноты мира выплыло большое дерево с жесткими колючими шипами. На одной из его веток сидел огромный гриф.

- Святые не смогут тебя остановить. Все предначертано, - хрипло крикнул он. – Но ты должен оставить навсегда в прошлом свою близорукость.

Гриф тяжело сорвался с ветки и полетел прямо на меня. Я заворожено следил за его полетом. Тяжелый острый клюв ударил прямо в мой правый глаз. Потом еще, и еще раз. Дикая боль заставила меня закричать и упасть на спину. Но гриф продолжал клевать мои глаза. Теперь он добрался и до левого глаза. Вокруг меня была красная темнота, нарушаемая яркими вспышками боли.

- Теперь смотри, - раздался хриплый голос.

- Куда? – простонал я.

- Просто смотри, - проговорил гриф строго.

Я встал и попытался смотреть, как будто мои глаза находились на своем месте. И я увидел.

Вокруг меня пылало пламя. Мои ноги ступали по серой от пепла земле. Огненные потоки раскаленной лавы неслись совсем рядом со мной, обжигая своим горячим дуновением. А рядом находились два безумных существа, настолько чудовищных и безобразных, что ни один писатель мира не сможет передать их облик и сохранить рассудок. Я не выдержал. Я закричал безумным воплем, который рвался из моей глотки уже столько времени. Это был невыносимый крик, крик за гранью безумия, пронзающий тело и душу. Он подымался выше небес и опускался ниже ада. В нем слилось все отчаяние моей жизни, весь страх перед Судом, вся злость, вся ненависть к Богу. Во мне родилось что-то новое и оно неудержимо рвалось наружу.

- Мне больно, чтобы тебя черти разорвали! – произнес чей-то милый и невыносимо знакомый голос.

Я открыл глаза.

- Милый, ты чуть не сломал мне руку, - сказала Астаарта.

 

ЧАСТЬ 2: Достать до неба

Обратный отсчет.

Три. Два. Один.

Бах.

Обратный отсчет. Без шанса что-то изменить. Мы достанем до самого неба.

Теперь во всем мире начался обратный отсчет, и никто об этом не знает.

 

Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель .

Лжец. Я есмь Омега, конец всего грядущего! То, что ты видишь и слышишь, напиши письмо и разошли главам государств по всему миру: Америка, Вашингтон; Россия, Москва; Англия, Лондон; Франция, Париж; Германия, Берлин… Еще чертова куча государств по всему миру. Я устал облизывать почтовые марки. Каждый президент получит почтовую марку от меня на память. На недолгую память до мига, когда уничтожено будет все живое.

 

Отошли эти письма всем церквям по всему миру. Пусть они знают, что время прошло. Истина вот-вот придет на землю, не оставив места для других «истин». Отошли это письмо в Рим. Отошли это письмо в Индию, Тибет, Китай, Израиль. Скажи, что все мировые религии мертвы. Мертвы, как и их никчемные боги.

 

Разошли эти письма главам нашей организации по всему миру. Пришло время жатвы. Все, что не успел собрать бог, соберем мы. Пусть легионы будут готовы. Отошли письма в Турцию, в Грецию, в Италию. Отошли письма главам нашей организации.

 

Нам нужно достать до неба.

 

Бах. Это мы поставили идиота на должность президента.

Бах. Это мы взрываем здания по всему миру. Все террористические организации едят из нашей кормушки.

Бах. Это мы виноваты в мировом финансовом кризисе.

Бах. Это мы создаем военные конфликты между странами.

Бах. Это мы виновны в смертях по всему миру.

 

У нас есть деньги. И нам ужасно скучно. Это не месть. Это скука. Мы уничтожим этот мир, потому что нам просто скучно. Мы уничтожаем этот мир методично шаг за шагом.

Глупые. Мы давным-давно дали вам крупнейшую мистификацию – деньги.

«Виртуальные цифры не дадут ни малейшего шага для взаимопонимания» - это Маммон.

 

Мы совершили поездку к езидам в Сирию. Я испил из чаши с кровью, и меня настигло внезапное откровение. Я знаю, как спасти мир от гибели. Для того, чтобы спасти мир – нужно его уничтожить.

 

Астаарта эротично облизывает марку и шлепает ее на конверт. Я гляжу на нее воспаленными от бессонницы глазами. Я больше не могу спать. Мне очень страшно спать. Хотите, чтобы я уснул – возьмите молоток и стукните меня по голове.

- Поспи милый!

- Я не хочу…

- Тебе нужно немножко отдохнуть.

- Я НЕ ХОЧУ!!!

 

Я размахиваю руками и ору на Астаарту. Маммон слабо улыбается. Он тоже измучен.

- Ты знаешь кто Я? Ты знаешь кто?... Знаешь?!! – вопил я, брызгая слюной во все стороны. Я тряс своим указательным пальцем перед ее носом. – Я гребанный пидор, спустившийся с небес в этот хаос, чтобы навести здесь порядок. И я его наведу, я клянусь тебе! Ты знаешь кто я?

- Да, - спокойно ответила она. – Ты гребанный пидор…

На мгновение я задохнулся от переполнявшей меня ярости. Как будто вместо крови от сердца к моему мозгу по жилам заструилась стопроцентная азотная жидкость, обжигая своим холодом. И следом за ней по жилам прокатилась огненная волна, сжигающая меня изнутри. Я схватил ее за плечи и стал трясти так, словно пытался вытрясти душу.

- Я всех нас спасу! Я – это твой путь к спасению!

Она молча вырвалась, показала мне средний палец и вышла в ночь. По небу ползли тяжелые тучи, постепенно закрывая собой звезды.

 

Это просто наша работа. Убить мир. И мы делаем ее хорошо.

 

Как же это проповедуют наши святоши? Легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в рай. И если это так, то наша жизнь отдалила нас от ворот рая на много миллионов миль.

Мы уже не занимались непосредственно делами. Бизнес шел успешно, и не было необходимости в нашем оперативном вмешательстве. Все, что требовалось – это приехать с чековой книжкой в банк и взять деньги. И потратить их.

- Скучно, - пробормотал я, залпом допивая свой Chivas Regal с колой и льдом. Chivas Regal – шотландский виски восемнадцатилетней выдержки с крепостью сорок градусов. Мой любимый. Я его пью вместе с колой. Один к двум. Одна часть этого поганого виски и две части колы. И потом во рту царит горький и терпкий вкус шотландской земли.

Астаарта потихоньку посасывала ром “Bakardi” через трубочку, а Маммон о чем-то болтал с официанткой клуба. Насколько я знаю, она была последняя, кто еще не валялся с ним в постели. И уж сегодня вечером наверняка не останется ни одной. Придется порекомендовать хозяину заведения сменить официанток, а то Маммон точно больше сюда не захочет идти.

Уже третий месяц в полутрезвом состоянии. При этом спать шесть часов в неделю. Ужасно скучно.

На третий месяц такой жизни мой голос на меня обиделся и ушел в неизвестном направлении. Может быть тому виной отчаянно громкое пение в караоке. Все, что я мог теперь делать – это жестами показывать: куда и кому идти. Что я, как правило, и делал. И было забавно смотреть, как люди иногда толкуют тот или иной жест. Обижаются, или возмущаются, или радуются… Забавно.

А еще я понял, что мне ужасно надоело говорить. Наверное, у каждого есть какой-то запас слов, который он может высказать за свою жизнь. Например, десять миллионов. Или миллиардов. Наверное, мой запас слов уже подошел к концу и иссяк. И когда ты уже не можешь говорить, ты начинаешь слушать. И слышать, что, пожалуй, самое важное.

 

В семь утра мы расстались. Я поехал в офис, а Маммон с Астаартой решили немного прогуляться по утреннему городу.

Сидя перед ноутбуком, я кивал головой, притопывал и стучал пальцем по столу в такт музыке. Такого великолепного настроения у меня уже давно не было. На улице зимний ветер со всей силы дунул в мое окно. И с внезапной ясностью пришло осознание того, что шорох снежинок, бьющихся об окно – реален, а музыка вокруг меня – это музыка в моей голове. На меня со страшной звенящей пустотой навалилась тишина.

 

Одно из двух, либо ты верующий – либо сумасшедший… Говорят, Моцарт писал музыку из своей головы. Все люди слышат музыку неба и пение ангелов. Но почти всегда звуки окружающего мира заглушают ее.

 

«Отлично. Во снах я вижу невидимое, а наяву слышу несуществующую музыку. Что еще нужно для путевки в сумасшедший дом?», - подумал я. Работать перехотелось. Порносайты – вот легкий релакс для одиноких ночью и утром. Моя правая рука потянулась к ширинке и ласково обняла источник мужского наслаждения. Послышался стук в дверь. Я посмотрел на часы, висящие над входной дверью. Дешевые темно-коричневые часы в стиле «ретро». Половина десятого утра. Начинается новый рабочий день.

 

Когда я из разгильдяя превратился в бизнесмена? Когда Астаарта из противницы моды и мрачной личности превратилась в источник гламура и примером стиля для всех окружающих? Только Маммон не изменился.

Мне скучно. Мне ужасно, невыносимо, невообразимо скучно. Скучно до смерти.

 

- Почему бы нам не найти их? – спросила Астаарта.

- Езиды… - задумчиво проговорил я. – Я даже не знаю, где их искать.

- Езиды, мусульманская секта в Сирии и Армении, около 2 миллионов, именуется по шейху Езиду, сыну халифа Моавии, - процитировал Маммон из-за ноутбука. – Гугл рулит.

- Отлично! Поедем в Сирию? - саркастически усмехнулся я.

- Ура! – воскликнула Астаарта. – Поедем!

- Поедем! – подтвердил Маммон.

- Бляяяя… - заметил я.

 

Сирия. Сирийская Арабская Республика. Бескрайняя пустыня. Сплошной песок с редкими кустиками пожухлой травы. Песок и камень.

Дамаск. Даннаш. Проливший кровь. Разноцветные горы специй на рынке.

Изящные арки древних каменных сооружений. Гора Касьюн.

У подножья горы нас встречали трое езидов в пепельно-серых костюмах и с белыми чалмами на головах.

- Приветствуем тебя Анзазил! – кивнул один из них. - Мы уже знаем о твоем прибытии и готовы провести тебя к чаше.

 

Всего один глоток. Теплая, красная, соленая жидкость. На втором глотке я чуть не блеванул. Но я приехал сюда, чтобы выпить. Напиться, как следует. Еще один глоток. Я чувствую соль на языке. Она внутри меня. Она в моей крови. Я соль земли.

Может быть, люди заслужили прощения? Я вижу, как миллионы голодных гибнут по всему свету. Я улыбаюсь. Я смеюсь. Я знаю теперь, почему у Астаарты такая безумная усмешка. Теперь и я также безумен. Я вижу ребенка. Девочку, свернувшуюся в пыли. Ей всего лет десять на вид. Может быть и старше. Такое ощущение, как будто ее черная кожа надета прямо на кости, настолько она худа. За ней силуэт большой сильной птицы. Гриф. И она и он ждут одно и того же. Она - чтобы избавиться от мучений. Он – чтобы поужинать.

Я вижу детей с оружием. Их лица оскалены. Они играют. Только их глаза говорят правду. Бах. «Ты убит!», - кричит мальчишка. И глаза говорят: «да, ты убит!». Я вырасту и убью тебя.

Я чувствую мучения девочки. Ее ноги зажаты в бетоне. Вокруг вода. Она не плачет. Она серьезно и сердито ждет избавления.

Я чувствую, как мужские руки немеют от мороза. Как мужчина падает лицом в снег. Его глаза открыты, но уже ничего не видят. Они уже покрыты инеем.

Но на этом ничего не заканчивается. Я слышу их стоны с той стороны жизни. Они ждали смерти, как избавления. А их обманули. Они вопят в тоске и страхе. Они вопят от боли. Это не на год. Это не на век. И даже не на тысячелетие. Это на всю Вечность.

 

Господь даруй нам смерть, большего не прошу. Даруй мне дар неверия. Избавь от веры. Сделай так, чтобы после смерти ничего не было. Избавь меня от этого Боже. Я Падший. Я прошу тебя, как ни просил никогда в жизни. Дай мне умереть без права на воскрешение?

 

Я оборачиваюсь. Я вижу только глаза. Столько глаз, что я мог бы нарисовать их. Это глаза бесов, которые мне служат. Обезьянки на моей службе. Как научить свободе людей, если они рабы в душе? У них нет ни единого шанса. Как их спасти? Уничтожить этот мир.

 

В глазах Астаарты я прочитал приговор миру.

- Теперь ты знаешь, - сказала она спокойно.

- Знаю, - ответил я.

Бог не дал нам шанса на прощение. Но это не значит, что мы не должны бороться за других людей. Это не значит, что мы отчаянные индивидуалисты. Просто мы свободны. Мы можем сами выбрать ненависть или любовь. Это наш выбор, но мы не можем вернуться к Богу. Мы можем сделать для них только одно. Убить их всех. Достучаться до небес. Принести кровавую жертву. Быть его жнецами. Потому что без пролития крови не бывает прощения. Мы не сможем простить его, если не прольем океанов крови.

 

Я снова шел по той же, удаленной от Центра, улице.

- НАСТАЛ МОЙ ЧАС, И Я ВЗЫВАЮ К ВАМ!

Я оглянулся. Это был тот самый сумасшедший паренек, который выкрикивал дикие лозунги в небо. Я подошел к нему.

- Нечего кричать и доказывать, кому бы то ни было. Ты ничего не докажешь стоя на этом месте. Но все можно сделать с помощью денег. Пустые слова ничтожны.

Я достал из кармана пачку сотенных банкнот.

- Смотри, - шепнул я ему. Затем, я посмотрел на окружающих нас людей. И швырнул в самый их центр банкноты. Цельной пачкой они пролетели полметра, затем взорвались на десятки отдельных бумажек под порывом встречного ветра. Люди кланялись и падали на колени, чтобы взять побольше таких бумажек.

- Кланяйтесь и молитесь, - с усмешкой тихо произнес я. Но паренек услышал.

- ТЫ!!! – он упал на колени. – ТЫ ПРИШЕЛ!!!

Это Баальберит. Это Голос моей свиты.

 

Я вновь шел по городу. Я слушал его голос, и слова стали складываться в песню:

Черно-синие губы и взгляд, холодный, как лед,

А тот, кто поймет, тот скажет: «Смотрите – мертвец идет!»

Наружность простого парня – внутри только черви и смрад.

Куда он идет – не знаю. Нет – знаю: шагает в ад.

Единственный грех его – гордость, и то, что не ведом страх.

Что он отказал быть игрушкой в нелепых, чужих руках.

Давай же с тобою выпьем за то, чтоб с тобой вдвоем

Мы также безгрешны были, как с тем мертвецом-королем.

 

И каждый шаг – это пламя,

И каждый взмах – это боль,

Но он это терпит гордо,

Пусть мертвый – зато король!

 

Я побежал. Не знаю куда. Вдруг, мне вспомнился Форест Гамп. «Беги Форест! Беги!». Бег – это не только физическое ощущение. Не только жжение в икрах и бедрах, но и нечто духовное. Раннее утро, свежий ветер тебе в лицо, солнце, встающее из-за горизонта навстречу тебе. И, вдруг, бег превращается в гимн солнцу, ветру, жизни. Этот гимн рвется из твоей груди, как птица. Или как предсмертный хрип умирающего.

 

В нашем доме собирается все большее количество обезьянок, в экстазе выкрикивающих чье-то имя. Ариман. Мое имя. Как будто мне до них есть дело.

- Пошел вон! – кричу я первому попавшемуся лысому уроду. – Беги отсюда!

Он опасливо заглядывает мне в глаза и отскакивает на пару шагов.

- Тупой ублюдок, - говорю я и плюю в него. Он ловко увертывается и льстиво смеется.

Вот она наша армия. Я иду мимо панков в заляпанных дерьмом штанах, мимо пожилых женщин в темных старых тряпках, мимо успешных менеджеров, топ-моделей, студентов, шахтеров, проституток, пидорасов, актеров, банкиров. Я прохожу мимо них всех, а вижу всего лишь толпу раздутых синих мертвых лиц. Кому-то нужно утешение и мы даем им это. Кому-то нужны наркотики и мы даем им их. Кому-то нужна сила. Или немного власти.

Мой дом – это офис.

Мой дом – это крепость.

Мой дом – это банк.

Мой дом – это благотворительный фонд.

Мой дом – это наркопритон.

Мой дом – это церковь.

Добро пожаловать! Кто бы ты ни был, мы примем тебя с распростертыми объятиями.

 

- Уроды! – мрачно говорю я Астаарте и валюсь в черное кожаное кресло.

- Будь к ним мягче, - отвечает она и ласково начинает мять своими нежными руками мои плечи.

- Я ненавижу их, они не понимают, что происходит! Они не понимают, что такое быть свободным. Быть Падшим. Как можно признать чью-то власть над собой?

- Расслабься милый, - говорит Астаарта, затем встает передо мной на колени и делает мне превосходный минет в присутствии Баальберита и Маммона. Я кончаю под звуки гитары, издающей прекрасные звуки под властными пальцами Баальберита, тихонько напевающего себе под нос.

Астаарта встает и вытирает краешек рта большим пальцем. Я смотрю в сторону Баальберита и подзываю к себе властным жестом.

- Как дела с пропагандой?

Он издает жестокий смешок. Его темно-карие, почти черные глаза смотрят на меня непринужденно и свободно. «Как и подобает всякому свободному. Мы ведь равны», - думаю я.

- Истинно так, - подтверждает Баальберит. Я улыбаюсь. Все Падшие слышат мысли друг друга. Это просто. Когда дойдешь до той черты падения, когда тебе все равно, то скрывать что-то уже незачем. Нет ни стыда, ни обид. Только свобода.

- Все проще простого. Если раз за разом повторять, что ты осел, то начнешь жевать сено. Мы повторяем людям, что они ослы с начала века, и они в это поверили. Они живут ради машины. Ради тусовок. Ради того, чтобы их квартира была на двадцать квадратных метров больше, чем у других. Ты не поверишь, но вчера один парень выбросился из окна, потому что родители не купили ему iPhone.

- Да уж, - говорю я. – Сюжет «мертвых поэтов» даже рядом не стоял со столь забавным происшествием.

- Вообще-то вчера на одном интернет-ресурсе этот фильм выставили для скачивания. Интересно было посмотреть комментарии к фильму. Многие осудили саму возможность умереть ради того, чтобы заниматься тем, чем нравится.

- И мне это нравится, - улыбаюсь я. Машина запущена и работает. Не верите?

 

Добро. Справедливость. Любовь. Честность. Преданность. Уважение. Дружба. Милосердие. Верность. Совесть. Порядочность. Искренность. Добродетель.

Подойдите к любому человек и попросите его назвать пять хороших качеств. Что он скажет вам в ответ? Скажите эти слова вслух. Разве вы не чувствуете стыд за каждое произнесенное слово. А любой диалог с использованием этих слов скатится в ироничную и самодовольную болтовню. Потому что людям стыдно говорить о том, что они потеряли. О том, что потеряло все Человечество. И мне это нравится. Это один из признаков, по которым я узнаю смерть мира.

Зато такие слова как сытость, гордость, индивидуализм, сексуальность, авторитетность, карьеризм это важно. Это по-настоящему важно. Я горжусь вами люди. Я по-настоящему горжусь вами.

 

По-настоящему свободных так мало. Мы любим посещать в церкви. Мы улыбаемся православным старушкам. Они кричат на нас матом при свете мерцающих огней свечей. Мы слишком близко подходим к их алтарям. Мы сексуально подмигиваем отцам католической церкви. Они такие лапочки, правда? Почему же они домогаются мальчиков и мужчин? По-моему любая женщина готова раздвинуть ноги перед ними. Но больше всего мне нравится, как торгуют Иисусом в протестантских церквях. Слышите протестанты? Я люблю вас. Временно исполняющий обязанности князя мира сего любит вас более всех тех, кто широкой дорогой шагает в ад под знаменем Христа.

Мы делаем пожертвования почти во всех христианских церквях. Это те деньги, которые я получил за смерть своих родителей. Свечи в ваших храмах сделаны из их сожженной плоти, остатков волос, ошметков костей. В каждом пламени свечи я вижу их оскаленные черепа, которые улыбаются мне с того света.

 

Но в этих церквях есть и те, которых мы любим по-особенному. Это те, кто носит истину в своем сердце. Они радостны и добры. Они уверенны в том, что получает свое место в Раю. Это те, кого мы особенно любим, потому что именно они истинно могут быть крещены в нашей вере. Союз Падших ангелов и свободных людей, что может быть более могущественным? Хаос уже проник в ткань нашего мира и заставляет его трещать по швам. Мы верим в Христа, но наш трепет перед Судом исчез. Мы готовы к битве, которая уже была предсказана. Теперь в нашем сердце только гордость за то, кто мы такие. Мы плюем в сердце господа, которое он широко открывает перед нами. Да будет забыто его имя нашими потомками.

 

Я смотрю на своих соратников. У всех на левом предплечье шрамами начертана пентаграмма в круге. Это наш знак. Знак свободных людей. Вы не узнаете нас никогда. Кто-то из нас подносит вам еду в ресторане. Другой сидит в совете депутатов и голосует за законопроект. Мы те, кого вы считаете своими близкими друзьями, потому что врагов мы не терпим.

 

В офис вошла секретарь.

- Привет, зайка! – сказал я.

- Доброе утро! – ответила она.

Когда-то я ввел обязательное правило обращаться на «ты» в компании, чем очень горжусь.

- Притащи, пожалуйста, нам кофеина, солнышко! – говорю я.

- Конечно! Сейчас! – улыбается Люба и выбегает из моего кабинета.

Я работаю, как проклятый и мне это нравится. Мне нравятся наши достижения. Группа компаний «Черное золото» объединяет в себе компании по направлениям: добыча и переработка газа и нефти, юридические услуги и бизнес-консалтинг, информационные технологии, издательство, банковские услуги. Есть еще несколько нелегальных направлений: агентство экскорт-услуг, производство и импорт натуральных и синтетических наркотических веществ. Агентство экскорт-услуг – это проституция. Очень дорогие и красивые проститутки, занимающиеся сексом раз в месяц за огромные суммы денег.

Во главе группы компаний всего четыре человека: я, Астаарта, Маммона и Баальберит. И мы все входим в список “Forbes”. Правда, в списке указаны всего лишь ярлыки на наших телах. И не просите меня назвать их, я все равно не смогу этого сказать.

Сегодня на повестке дня у нас возможность получения четырехмиллиардного государственного контракта. Даже не возможность, а конкретный способ получения.

- Надавить на совет директоров, чтобы они приняли наше предложение, - предлагаю я.

- Лучше пообещать им увеличение премиальной части, если результаты будут удовлетворять нашим требованиям, - говорит Маммон.

 

Премиальная часть. Откат. Больше зарплата руководителей. Меньше выплаты акционерам. Вот такая вот, блять, математика.

 

- Отличное предложение, - говорит Баальберит. – Потом мы сможем по горячим следам выпустить расследование в нашем издании «Страна финансов» и уронить их акции до минимума на бирже. Потом втихомолку быстро скупить их и объявить о приходе более надежного руководства и нашей готовности к инвестированию в компанию. Тем самым мы поднимем их рейтинг привлекательности для биржи и сможем получить чертову кучу денег.

- Блять, мальчики, какие вы умные, - промурлыкала Астаарта со своего кресла. В своем сером пиджаке с большими черными пуговицами, такой же серой юбке и белой блузке она казалась настоящей бизнес-вумен. Хотя я и знал, насколько равнодушно она относилась к тем финансовым операциям, которые мы проводили.

Я закидываюсь декседрином и пью свой теплый черный кофе. Мой дом – это офис!

- В этом месяце должен быть принят закон об ужесточении мер преследования за нарушения авторских прав, - говорит Маммон. – Теперь мы можем спокойно выходить на рынок с нашим программным обеспечением. Причем, я думаю, юридическая консультация даже выиграет более от этих законов, потому что поднимается настоящая неразбериха.

Я хихикаю, Баальберит подхватывает за мной. Астаарта лишь легонько улыбается краешком рта. Ей не интересны разговоры о бизнесе и политике.

 

Что может быть глупее современной системы законодательства? В процессе принятия законов принимают участия только избранные люди, в результате никто толком и не знает, какие законы существуют, и какова степень ответственности за их нарушение. Однако, незнание законов не освобождает от ответственности. Поэтому, если однажды к вам придут и сообщат об аресте на десять лет, не спешите удивляться. Это вполне нормально.

Ведь у вас нет никакой физической возможности прочитать все существующие законы. Вообще-то, говоря по честному, в современной системе простому народу абсолютно безразлично – вовсе не издавать никаких законов, или издавать его так, что его смысл без юридического образования никак не понять. Среднестатистическому человеку со средним уровнем интеллекта нет смысла добираться до сути законов, да и всей жизни ему на это не хватит. Ему гораздо более интересно заработать деньги на кусок хлеба с колбасой.

И нам это нравится. Демоны во все века были превосходными юристами и финансистами. Деньги? Конечно! Подпишите этот договор, пожалуйста!

 

Мы едем в черном блестящем «Audi», когда рядом с машиной раздается взрыв. Водитель резко крутит руль, и мы вылетаем на обочину. Машина несется вниз по склону холма и на скорости 90 км/час левым передним краем врезается в дуб. Левый бок сминается в гармошку и ребра водителя издают хруст под давлением стали. Из его рта растут кровавые пузыри. Он равнодушно наблюдает за тем, как стая черных птиц вспорхнула с дерева и, хрипло каркая, стала кружиться над местом аварии. Затем он с благодарностью принимает забытье смерти. Я вижу, как его душа мелкими неуверенными шагами направляется в сторону давно исхоженных мною тропинок.

Я выхожу из машины, ощупываю себя и убеждаюсь, что я на удивление хорошо сохранился в этой аварии. Смотрю на вершину холма. Туда, где проходит линия автострады. Там взад и вперед со скоростью 120 км/час ездят машины. В них сидят водители, которые проносятся всего в двух минутах от своей смерти.

Там стоят три человека. На них дорогие серые плащи и широкополые шляпы, прикрывающие их лысые головы. В руках одного из них находится небольшой гранатомет. Два других достают из недр своих плащей пистолеты.

Я в ярости. Я соль земли. Никто не смеет покушаться на мою жизнь. И, тем не менее, первая пуля зарывается в землю у моих ног.

 

Думай, думай, думай! Бежать, значит потерять свою гордость. Но кто они такие? Конкуренты? Религиозные фанатики? Кто? А, может быть, к черту гордость? Что дороже гордость или жизнь? Что лучше: жить до старости или во цвете лет шагнуть за край усталости, поняв, что ты поэт? Где-то я уже это слышал. И ведь некому молиться. Я даже никого не могу попросить, чтобы смерть прошла мимо. Вот и мой черед уйти. Как жаль, что рядом нет Астаарты. Хотя это и к лучшему. Ведь тогда ее застрелили бы вместе со мной. И они умерли в один день. Как романтично.

 

Я трясущимися руками пытаюсь открыть багажник искореженной машины. Еще две пули вонзаются в землю рядом со мной. Кто же стреляет с такого расстояния из пистолета? Тоже мне, блять, профессионалы! Багажник распахивается, и я исследую взглядом его содержимое в надежде обнаружить оружие. Посередине багажника лежит белый пакет с чем-то запакованным в бумагу. Я отчетливо вспоминаю, как в прошлую субботу после стрельбищ положил в багажник машины АКМ и забыл его вытащить дома. Автомат Калашникова модернизированный. Одинокий и забытый мною. Каждую субботу мы едем на стрельбище на территорию частного охранного предприятия. Раньше это было просто забавой. Теперь эти навыки и собственная забывчивость спасут мне жизнь. Я достаю АКМ, перехватываю ремень под локоть правой руки и поднимаю автомат на уровень глаз. Отработанные на стрельбище приемы. Я без колебаний нажимаю на курок и провожу стволом автомата небольшой полукруг. Пули жадно вгрызаются в тела нападающих. Они удивленно останавливаются, словно натыкаются на невидимую преграду. Следующие три очереди я выпускаю одну за другой прицельно в тело каждого их моих неудавшихся убийц. Теперь они всего лишь мясо, нафаршированное свинцом. «Я бы мог их зажарить и съесть», - думаю я.

Я не чувствую не раскаяния ни угрызений совести. Абадона поет во мне яростную ликующую песню. Я вытираю мокрое от пота лицо и иду домой пешком.

 

- Кто это был? – кричу я. – Мне плевать на все, кроме этого вопроса. Кто это был?

- Не смей на меня повышать голос, - злобно шипит Астаарта.

Я принимаю ее злость. Никто из нас не может быть выше другого. Никто из нас не признает другого выше себя.

- Вы понимаете, что это было не только против меня, но и против нас всех? – спрашиваю я, обводя яростным взглядом всех собравшихся.

- Не беспокойся, мы это выясним, - отвечает Маммон и треплет меня по плечу. – Приляг, отдохни. Поспи чуть-чуть. Тебе это нужно.

-Черта с два! – огрызаюсь я. – Я собственными руками вырву заживо внутренние органы тех, кто за этим стоит! И буду радоваться, смотря в их потухающие глаза!

Только сейчас я замечаю, что в моей руке так и зажата рукоять автомата и понимаю, что шел с ним всю дорогу до своего дома. Я вспоминаю испуганные лица людей по дороге и оглядываю еще раз лица тех, кто собрался в офисе. В некоторых из них я различаю едва уловимый страх смерти. Тот самый, который почувствовал я, когда пули вонзались в землю рядом со мной. Это меня ужасно злит. Я разжимаю пальцы, и автомат с глухим стуком падает на ковер. Вполне возможно, что нашему юридическому направлению придется немного поработать для того, чтобы не было последствий инцидента. Но, в конечном итоге, деньги решают все. Мой дом – это крепость.

 

К нам приходят худые бледные люди в черно-серебристых костюмах. Они смотрят на нас светлыми глазами, в которых ясно видна их ненависть к нам – хозяевам. Это наши рабы. Они дарят нам темную ненависть, а мы взамен отдаем им белую любовь. Нам все равно, что они будут с ней делать: нюхать или вкалывать. Мы даем им белую любовь, благословляя их дорогу к черным небесам. Рядом с нашим домом стоит недостроенное здание, в котором они могут заняться своими поисками.

 

Нет, я не устал малышка, просто хочу найти свою вену, для того, чтобы вколоть себе немного любви. Нет, конечно же, я не устал, а глаза мои скрыты пеленой безумия лишь оттого, что я безумен и безумие имеет вкус безумия. Сказка врет, но в ней намек, что за мной теперь должок.

Нет, я не устал. Я ведь не устал?...

Я тихо покачиваюсь на волнах реки, несущей меня в прекрасное, кровожадное, ослепленное солнцем гордыни, сожравшее само себя, изрыгнувшая и вновь поедающее свою гниющую плоть, оскаленное бесчисленными улыбками легкомыслия, без здравого смысла, обретающее неверное направление, отдающее приятным запахом смерти место. Они называют это место Адом. Но я то знаю... Черные небеса. Да, милая - это черные небеса.

Нет. Я не устал. Зачем так слипаются глаза?...

Полуночный бред, утренний бред, обеденный бред, вечерний бред...

И все сначала. Возлюбите ближнего своего... А затем схватите его и возлюбите еще страстней, чтобы он почувствовал страсть, боль, жгучую ненависть, любовь. От нее до нее один шаг. Любовь не помнит зла. Любовь слепа. Я не хочу быть слепым и хочу всегда помнить имена своих врагов. Иначе, зачем жить, если имена врагов не написаны в душе огненными буквами. Мой враг должен быть ВРАГОМ. Иначе, что же это за враг. Я не хочу иметь врагом ничтожество. Вот бог, например, для меня достаточный враг, чтобы думать о нем, как о ВРАГЕ. Я хочу иметь сильного врага. Сильного, как скала. Я хочу иметь врага, грозного, как поцелуй ангела. Смерть тоже ангел. Все боятся смерти. Она враг? Нет, она подруга.

Тссссс... Часы. Упали и разбились. Я не устал.

До Суда еще много времени. А на Суде будет много крови, потому что это суд. Нас будут судить звери. И есть нашу плоть будут звери. Только я не дам свою плоть им. Я съем ее вперед их, а они будут пыжиться от осознания своего тупого великодушия и морщиться, от голодной, не насытившейся любви.

Я не устал, милая. Ты мне не веришь?

Хочешь, я докажу тебе это. Я войду в твое святое святых, где святые омывают свои разгоряченные члены. Место великого отдохновения. Место ярости. Вот... так... Вот, малышка... Хорошо. Видишь, я ведь нисколько не устал. ТЫ помнишь свою кровь на кресте? Помнишь, как мы распинали тебя на кресте, когда ты еще была невинной, и Князь не коснулся раздвоенным копытом твоей груди. Тебе хорошо? Тебе хорошо грязная сучка? Почему ты не отвечаешь? Потому что ты мертва, как бог... Потому что ты устала жить.

А я не устал.

Мне не нужно сушек, плюшек, конфеток, и пироженных. Хотя, мороженое я люблю. Оно такое же холодное, как мое сердце. Вечный огонь ада слегка подогреет его. Может, в аду я буду по настоящему любить? Поскорее бы проверить. Боль будет такой сильной... Но что это по сравнению с болью внутри. Нет ничего больнее боли, которая внутри.

Что?... Что это?... Я... Разу... чился ды... шать... Пом... Помоги... те. Фууу... Теперь вдохнем. Теперь выдохнем. Разучился дышать. Надо же. Хи-хи-хи. Что там? Мое отражение в зеркале. Мои глаза. Если я долго буду смотреть в свои глаза, я пойму себя. Ведь глаза не лгут? Добрые... Добрые серые глаза. Нежные, как цветок, покрытый росой на солнечном лугу. Что такое луг. Я не помню солнечного луга. Помню сталь, бетон, стекло, но не помню солнечного луга. Помню иглу. Глаза. Где мой зрачок? Где мой зрачок?!!! Вот он. Такой маленький. Такой беззащитный. Глаза. Тихо грустящие о забытой любви. Добрые, грустные, уставшие... НЕТ!!! Вот тебе! Вот!!! Грязное, бездушное зеркало! Вот твои осколки. Нет, глаза не лгут - лгут зеркала. Они лживы, как отшельники на склонах холмов. Как монахи в своих монастырях. Как церковь. Но теперь зеркала нет. Зеркала нет... Оно обмануло меня, оно сказало мне...

Нет, я не устал.

У меня впереди много дней. Бесконечное количество алых дней под покровом седой луны. И меня поймет только дельфин в море, да пингвин в Антарктике, потому что я сам пингвин, просто я умею летать. Там внизу копошатся люди. Как букашки. Неужели я так велик, что люди - букашки. Хм... Чтобы сказала мама, увидев такое? "Слезь с подоконника - разобьешься!", -

вот, что она сказала бы. А, если я прыгну, я разобьюсь? А, мам? Ведь ты же никогда не знала, что я умею летать. Ты спросила: "Зачем тебе крылья? Ты ведь не умеешь летать", и ты обрубила мне крылья. Мои красивые крылья. Но все равно я легче пушинки, легче воздуха. Высота манит, словно говорит: "Прыгни, и я подхвачу тебя. Ты полетишь. Ты полетишь. Ты полетишь!" Лживая сука.

Я не устал. Не настолько устал, чтобы прыгнуть с подоконника вниз.

Я прыгну вверх. К черным небесам. Там меня ждут. Спроси меня: куда? И я отвечу: в небеса. В черные небеса. Где тьма - это свет. Черные небеса. Ты оставляешь на земле след раздвоенных копыт. Рожденный свободным - ты будешь убит. Твой путь - твоя боль, он ведет в никуда. Твоя ярость - огонь, твои слезы - вода. Черные небеса. Черные небеса. Ты обретешь

черные небеса. Но потеряешь свою душу навсегда.

Трясет. Это не от усталости. Нет.

Как меня трясет. Тьфу, противно от собственной слабости. Стук в дверь? Гости с небес. Вот один из них пополз по потолку, оставляя шершавый след. Я помню его. Он убил мою душу. Другой, закрывшись потемневшими от крови крыльями, сидит на грязном кресле и читает газету, попыхивая сигарой. Забавно смотреть, как они гоняются друг за другом, отрывая волосы, уши, головы, руки. Разрывая тела, как бумагу. Безмолвно кричащие о жуткой тоске, безысходности. Вон еще один. Весь в черном и крылья сложены за спиной, как черный плащ. Сидит. Курит. Улыбается. Ждет кого-то. Или чего-то. Падший ангел. Слова горят на губах, и на вкус, как кровь. А там, за окном белый, сияющий ангел. Настоящий божий посланник. Засланик. Засланец. Засранец. Уйди, пока не запачкали кровью твои белые перья. Словно жадный зверь до человеческой любви. Ворчит. Хочет войти, но боится моих гостей. Хочешь стать таким же? Тогда иди сюда. Сделай свой выбор раз и навсегда. Отворачивается и, взмахнув крыльями, улетает. Черт с ним. Нет, со мной. Какой же он светлый.

Моя голова. Она сейчас взорвется, и мозги зальют стену непрерывным потоком. Они будут все лить и лить, а люди из скорой будут удивляться: откуда у него столько мозгов. А еще кто-то подумает о последних работах Пикассо. Хи-хи-хи.

Я не устал. Знаешь почему? Потому что я компьютер. Большой мощный компьютер. P-IV 3000 MHz, 2000 ОЗУ, 300 гигабайт винчестер. Мечта. Чья-то. Нет. Я не компьютер. Я ведь знаю, что я не компьютер, но тот, кто нажимает на кнопки, не знает об этом. Он нажимает на кнопки. Он жмет на них своими потными, грязными пальцами. Жмет, выжимает из меня последние крохи сил. Он хочет, чтобы я устал. Устал и умер. А я не подчиняюсь ему. Я не компьютер. Вот так вот, сукин сын! Я не компьютер! Нажимай на кнопки всех остальных, - вон они, какие милые и хорошие. Чистенькие, опрятненькие. Вон, пошла одна. Я бы с нею сконектился. А потом бы взял клавиатуру и бил бы по ее монитору, пока он не станет таким же разбитым и старым, как мое нутро. Не такой, как все. Не такой, как человек. Не такой, как Христос.

Что они носятся со своим Христом? Он не более чем бог! Разве этого достаточно? Он бог, а я человек. Это еще вопрос, кто важнее. Я то знаю, что могу существовать без него. А он сможет ли без меня? Не знаю.

 

Я не уснул. Я здесь. Я сижу прямо. Я не устал. Я не устал. Я не устал!!! Поцелуй меня, моя подруга. Поцелуй меня, потому что я еще не устал. Поцелуй меня моя подруга Смерть. Если бы ты не была ангелом, я бы с удовольствием трахнул бы тебя. Я бы тихонько подошел к тебе и откинул черный капюшон назад. Нет. Там не ухмыляющийся череп. Там лицо женщины... девушки. Девственно чистое. Бледное. Чувственные губы. Твои глаза. Они такие черные, как сама Тьма. Как Вечность. Твои волосы черны, как воронье крыло. Твое дыхание пахнет ладаном. И чем-то еще. Чем-то приятным... Смертью. Ты так прекрасна, моя любимая. Я целую твои губы. Целую и не могу насытиться этим странным смешанным чувством боли и удовольствия. Твой язык. Нет! Ты не холодна, ты так горяча. Я и не знал, что ты так горяча. Ты молча охватываешь меня своими руками и, теребя волосы, теснее прижимаешь к себе. Я чувствую, как низ твоего живота прижимается к моему. Я чувствую сладострастие. Сладострастие Смерти. Я тону в твоем поцелуе. Ты милая, бесконечно милая. Отрываюсь от твоих губ и целую в ушко, в шейку. У тебя такая нежная кожа. Тихонько помогаю себе кончиком языка и чувствую, как слегка напряглось твое тело. Тебе нравится. Скажи: любил ли тебя кто-нибудь еще, так как я? Аккуратно распутываю шнурок плаща, и он падает с тебя. Я вижу тебя. Как ты прекрасна моя возлюбленная. Любил ли я до этого. Аккуратными поцелуями приближаюсь к твоей груди. Она восхитительно мягкая и упругая. Соски на ней горячие и твердые. Беру в рот один из них. Ты теснее прижимаешь мою голову к себе. Мой член разгорячен и готов к тому, чтобы почувствовать твое влагалище. Внезапно ты отрываешь мою голову от своей груди, и твои губы снова прикипают к моим. Пусть попробует кто-нибудь разъединить нас. Твои руки скользят к моей ширинке, и я даже не замечаю, как мой член оказывается снаружи. Ты трешься об него своим животом, а затем ложишься на кровать и раздвигаешь ноги. Твое прекрасное тело готово принять меня. Я целую твои ноги, живот, грудь, губы... Ты аккуратно берешь мой член, и... Я чувствую твое разгоряченное лоно. Мне так приятно милая. Ты закрываешь глаза и, наморщив лоб, открываешь свой рот. Я же закрываю его тебе поцелуем. Туда, дальше, обратно, снова туда. Ты входишь в ритм и помогаешь мне. Во мне растет неудержимый вулкан, который вот-вот взорвется... Любил ли тебя кто-нибудь еще, так как я, моя ласковая подружка? К сожалению, ты ангел. Увижу ли я тебя на черных небесах? Надеюсь, что да.

Я не устал.

Моя комната освещена черным светом. Красные гирлянды висят, как будто сегодня Новый Год. Новый год. Новый век. Новое тысячелетие. Новая вечность. Мне нужно еще немного белой любви, чтобы она прошла по моим венам, насыщая их своей глупой ненавистью.

Аккуратно...

Мне хорошо. Я совсем не устал. Вокруг меня звезды водят свои хороводы, улыбаясь вместе со мной сумасшедшей улыбкой. Как же красиво кругом. Это черные небеса? Нет. На черных небесах не так. На них гораздо лучше.

Привет, дядя Ваня! Ты же ведь умер, разве ты не знаешь? А я не умру, потому что еще не устал...

 

Темная, грязная одинокая комната. Лохмотья обоев свисают со стен. Ржавые пятна на потолке. Мебели нет. Ничего нет, кроме бледного юноши, сидящего на полу в черно-серебристом костюме, на котором видны разводы грязи. Рядом с левой рукой шприц и, чуть поодаль, жгут. На его губах застыла радостная улыбка. Остекленевшие глаза видят свет иного мира. Рядом с правым ботинком белый клочок бумаги. На нем написано: "Я ищу черные небеса".

 

Это наши рабы и еще один канал поступления денег. Ведь мой дом – это наркопритон.

 

- Голубчики! Родные мои, спасибо большое вам! – говорит старушка и чуть ли не кланяется нам в ноги.

- Идите, идите, бабушка! – говорит Маммон и, ласково поддерживая ее за локоть, доводит до выхода из офиса.

Я не могу сдержать довольной улыбки. Помощь другим – это чертовски приятно. Это не имеет ничего общего с христианской добродетельностью. Что-то заурчало и неприятно кольнуло в моем животе.

 

Мы едем в колоне. Три большие машины BMW. Мы едем со встречи по передаче очередной партии синтетика оптовым покупателям для дальнейшего распространения по регионам. Возле дороги нас тормозят две привлекательные пьяные девушки. У них тонкие стройные восемнадцатилетние тела. Их груди выпирают двумя холмиками на шерстяной поверхности кофточек. Они бессмысленно весело улыбаются. От них приятно пахнет дешевыми духами.

Баальберит приветливо улыбается и приглашает их войти в машину. Девочки в полном восторге. На таких машинах они еще не катались. Они садятся на заднее сиденье рядом с Баальберитом и начинают громко разговаривать и задавать нам разные вопросы. Мы им улыбаемся и отвечаем дружелюбно и по возможности искренне. Тем временем машины несутся по ночному шоссе за город. Маммон за рулем знает, чего мы все хотим. Астаарта осталась дома, а я здесь, среди друзей и малолеток, чувствую неудовлетворенное желание секса.

- Отсосете, девчонки? – предлагает Баальберит. Все резко меняется. На их пьяных лицах появляется попытка осознать, кто мы такие и куда едем. Они смотрят за окно и видят проносящиеся мимо деревья. Машины начинают сворачивать направо от основной дороги.

- Куда мы едем? – спрашивает одна из них. Катя. В ее тревожных глазах появляется панический страх. Мимо начинают проноситься кресты и надгробные плиты. Мы поворачиваем еще раз. Клещихинское кладбище. Самое веселое место этой ночью.

Баальберит повторяет свою просьбу. Девчонки переглядываются. Катя, молча, мотает головой.

- Мы не такие, - робко говорит она уже протрезвевшим голосом.

- Тогда вылезайте, - грубо говорит Маммон. Я выхожу и открываю перед ними дверь. Галантно подаю им руку. Из двух других машин появляются наши сородичи. Такие же звери в этой ночи, как и мы. Девочки жалобно скулят. Они испуганы. Вокруг них одиннадцать мужчин в темноте кладбища за много километров от города. В полном молчании мы в упор жадно разглядываем их тела.

- Мы много не просим, - обаятельно улыбаясь, говорит Баальберит. Он вообще крайне обаятелен, как и мы все. – Впрочем, мы не настаиваем.

Мы расходимся по машинам и медленно трогаемся в обратную сторону. Вторая девочка, не выдерживает и бежит за нами. Мы останавливаемся и опускаем окно.

- Не нужно, - всхлипывает она. – Пожалуйста, отвезите нас домой.

Баальберит кричит:

- Уйди дура! Не хочешь не надо! Мы не дураки, чтобы тебя насиловать!

Я поднимаю стекло, и мы проезжаем вперед сто метров. Девочек почти касается темнота кладбища. В темных кустах рядом с могилами что-то постоянно потрескивает, словно сучья под неуверенными шагами мертвеца. Мы снова останавливаемся. Девочки бегом приближаются к нам с плачем и криками. У Кати более сильный дух, чем у Оксаны, и, приблизившись, она снова молчит. Слезы текут по ее щекам, оставляя за собой следы размазавшейся туши.

Оксана робко говорит Баальбериту:

- Давайте я одна, но только тебе… - и останавливается. Неуверенно пытается улыбнуться.

Тот издает злой смех.

- Нет, солнышко, так не пойдет. Нас одиннадцать неудовлетворенных мужчин и вам придется попробовать на вкус всех нас, иначе вас попробуют на вкус те, кто живут здесь, - он снова зло и пронзительно смеется. От его смеха даже у меня пробегает мороз от ужаса. В окружающих нас кустах я ясно вижу зеленые огоньки глаз. Про себя я искренне надеюсь, что это собаки или другие животные.

Я сажусь на заднее сидение. Катя садится рядом. Я у нее уже третий, поэтому ей хочется поскорее закончить эту процедуру. Мне становится ее жалко, и я выхожу из машины. Следом за мной залезает кто-то из тех обезьянок, кто был с нами.

- Кончил? – спрашивает Баальберит. Я пожимаю плечами, и пинаю камень, лежащий в дорожной пыли. Затем затягиваюсь сладким травяным дымом папиросы. Легкий наркотик принимает меня в свои объятия. Потом мы уезжаем. Оставляя Катю и Оксану на кладбище.

- Слишком долго ломались, - говорит Маммон им. – Дойдете до шоссе и поймаете попутку.

Баальберит заливается злым смехом и подмигивает им. Я помню их растерянные заплаканные лица с засохшими следами спермы на губах.

 

На следующее утро мы пьем кофе в офисе, когда заходит Астаарта.

- Интересное происшествие, - ровным тоном замечает она. – Вчера на кладбище нашли двух девочек восемнадцати лет. Одна из них была мертва, а вторую увезли в психиатрическую больницу. Она ничего не может сказать связанного о случившемся. Она вообще, по всей видимости, потеряла возможность связно мыслить.

Я чувствую острую боль в животе и морщусь. Во рту я почему-то ясно различаю слабый привкус крови. Я сглатываю слюну.

Маммон кивает, а Баальберит улыбается. Я знаю, что Астаарта знает то же, что знаем мы.

- Сегодня у нас по плану заезд в детский дом. У них есть отличная идея сделать компьютерный класс, но финансирования не хватает. Они обратились за помощью к нам, - говорит Маммон. – Мне кажется, дети – это святое и мы просто обязаны им помочь.

В следующую минуту мы с увлечением делимся мыслями, о том какие новинки компьютерного мира мы сможем предоставить бездомным детям. Ведь мой дом – это благотворительный фонд.

 

Я всматриваюсь в темные лица моих верных помощников.

- Кто за этим стоит? – задаю я вопрос зло и отрывисто. – За два месяца меня пытались три раза убить. Кто за этим стоит?

Я чувствую ужасную боль в животе.

- Оставь их, - говорит Астаарта. – Они делают все, что могут.

- Мне все равно, - отвечаю я. – Для меня этого недостаточно!

Она пожимает плечами. Пол вертится под моими ногами, и я падаю на одно колено, держась за живот.

 

Я застонал, и Астаарта прохладными пальцами прикоснулась к моим вискам.

- Поспи милый! – тихо прошептала она, массируя мои виски. Она провела ладонью по моему лбу.

 

Мне страшно спать. Мне до ужаса страшно спать. Каждый раз, когда я засыпаю, я словно умираю. Поэтому прежде, чем уснуть я устаю пока, само тело не умоляет меня о смерти. Сон? Глупая выдумка. Сон нужен. Какая ужасно глупая выдумка. Сон – это тренинг смерти. Каждый вечер мы умираем и каждое утро воскресаем. И боимся смерти всю жизнь. До чего же глупо бояться того, что мы делаем каждый день.

 

- Я не могу, - отвечаю я и проваливаюсь в сон. Во сне я брожу за пределами мира, открываю ворота Хаоса и впускаю в этот мир темных Падших. И каждый раз, когда открываю свои глаза, я клянусь больше их не закрывать, чтобы не видеть этого. Мокрый от пота, ослабевшими руками я скидываю с себя одеяло. Астаарта, как всегда, сидит рядом и смотрит на меня с загадочной улыбкой.

 

- С днем рождения, милый! – кричит пронзительно она. Меня тошнит прямо на пол рядом с кроватью. Дверь открывается, и с тортом заходят сначала Баальберит и Маммон, потом мои ближайшие помощники, а также застенчиво протискиваются обезьянки, мечтающие быть свободными, подобно нам. Меня тошнит еще раз, прямо на красивые зеленые домашние тапочки Астаарты. В луже блевотины на полу много красного. Чересчур много красного.

Маммон и Баальберит выгоняют остальных за дверь. Маммон ставит поднос с тортом на тумбочку рядом с кроватью и ворчит:

- Нашел время…

Я непонимающе смотрю на него. Потом на Астаарту.

- Что со мной? – спрашиваю я.

- Все просто. Ты умираешь, – отвечает она мне и проводит ладонью по щеке. – Только не нужно истерик. Смерть – это не трагедия, а простой среднестатистический факт.

Я чувствую, как мое сердце толчками гонит кровь по телу. Я чувствую каждый толчок.

- Почему? – во мне нет страха. Только какое-то пустое любопытство.

- Тебя интересует физиологическая причина или это риторический вопрос о смысле твоей смерти? – спрашивает в ответ Астаарта.

- И то и другое, - я чувствую во рту соленый вкус крови. Он мне дико нравится. Наверное, из меня вышел бы отличный вампир.

- Наркотики, истощение и слишком много битого мелко перетертого стекла в еде.

- Почему, Астаарта? – теперь уже мой вопрос не нужно уточнять.

- Ты так и не понял значение того, что произошло и что произойдет. Правда в том, что это мы стояли за организацией покушений на тебя. Ты должен умереть!

- Кому я должен? – завопил я отчаянно, чувствуя ужасную резь в животе. – Я свободен в своих желаниях!

- Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого. Помнишь? – проворковала она. – И нам нужно, чтобы ты умер. И тебе тоже, просто ты пока еще этого не осознаешь. Ты все еще боишься.

Я сглотнул кровь. Ее можно глотать и глотать, а жизнь уходит и ее не вернуть. Я старался сглотнуть еще, но это оказалось свыше моих сил. Кровь тонкой струйкой потекла из уголков моего рта. Астаарта склонилась надо мной, и в ее безумных глазах я увидел то, чего никогда не видел за всю историю нашей жизни. В ее глазах светилась небесным светом Любовь.

- Что делать, когда ненависть переполняет тебя и не дает спокойно мыслить? – спросил я.

Она подняла голову, украшенную пентаграммой.

- Посмотри на небо. Что оно делает, когда его переполняют тучи?

И опустила голову снова.

- Плачет…

- Ты ведь демон, почему ты так говоришь?

Она усмехнулась.

- Говорю как?

- Так… неправильно. Это ведь не ваше… не то, чем ты живешь?

- Однажды мы проиграли одну Битву и нас изгнали, а Победитель пишет… творит Свою Историю. Неужели мы должны убивать только потому, что Он так хочет, - она наклонила голову на бок, и ее глаза замерцали звездным светом. – А если мы хотим любить?…

- Любить?…

- Любить…

Я закрыл глаза. Я умер.

Но я уже умирал каждую ночь. Я знал каждую тропинку, которой шел в темноте смерти. Сегодня я впервые шел один, и ни один из демонов не имел права нарушить мой спокойный и мерный шаг. Я возвращался домой.

 

Как же хорошо ощущать себя вне времени и пространства. Я одновременно есть везде.

Я наблюдаю момент своего рождения. Моя мать, стиснув зубы, напрягается на столе в родильном отделении. Пытается выдавить меня из своего тела. Я чужеродный организм, который был занесен туда моим отцом. Как одна большая какашка, которую она пытается исторгнуть. Я не хочу рождаться. Потому что для этого мне нужно умереть для того мира, в котором нахожусь сейчас. Но никого это не волнует. И, наконец, я выплевываюсь из ее растерзанного влагалища прямо в руки врача, облаченного в резиновые перчатки. Я еще ничего не вижу, потому что мои зрачки не привыкли к солнечному свету после постоянной тьмы.

 

Сегодня день моего рождения. Я умер и родился снова в объятиях Хаоса. Все те ужасы, которые я видел в своих снах, мне привычны. Я сроднился с ними. Я смеюсь, наблюдая за тем, как бесформенные Падшие носятся друг за другом в вечном веселье.

 

Но вот они замечают меня. И оборачивают ко мне свои бесформенные ужасные лица. Я слышу их зов. Мое тело пронзает острая боль, как от удара электрическим током. Это у нас такие игры. И я смеюсь. А потом зло кидаюсь на одного из Падших. Мы бьемся с ним, разрывая друг друга в клочки. Но здесь нет смерти. В этом месте руку можно оторвать сотни раз. Или тысячу раз проткнуть глаза. Только одно играет в этом месте роль: твоя воля и готовность к боли. Если это у тебя есть, то Падшие примут тебя за своего. Я смотрю на скрученные души умерших, бьющихся в агонии и страхе. Я вижу среди них умерших монархов, президентов, генералов. На земле он королем ходил, а здесь, в мире настоящей свободы, он испуганный жалкий комочек. Он не понимает, что происходит. Он ужасно скучает по тому упорядоченному спокойному миру, в котором был раньше. Он очень боится боли, которая пронзает его душу. Это мы так играем. Смешно подтруниваем над теми, кто этого заслуживает.

 

Хаос никому не подчиняется. Но если ты часть его, то знаешь и то, как можно создать райский сад посредине Хаоса.

 

Вокруг меня зеленая стена растений. Их листья постоянно изгибаются, то расширяются, то сужаются. Их цвет ежесекундно меняется от зеленого до красного и далее до самых немыслимых цветов. Я сижу на небольшом квадратном ящике, закинув ногу на ногу. Это то, что может каждый Падший. Создать свой небольшой мир по своему образу и подобию. Мы Боги. Теперь и я знаю, кто такой Бог. Он такой же, как мы. Просто он был первым, кто создал свой мир среди хаоса. Но он слишком заигрался со своим миром. И мы заждались его возвращения домой.

 

Сможет ли Бог создать такой камень, который не сможет поднять? Бог всемогущий – это ребенок в своей комнате, который может играть, как ему заблагорассудится. В своей комнате он всемогущ, но, выйдя на улицу, он такой же, как и все. А если он еще и заперт в своей комнате?

Люди думают, что Иисус умер за них. Неправда! Бог взошел на алтарь, чтобы освободить себя из плена собственного мира. Создав человека, Он вложил в него часть своей души, чтобы тот мог по-настоящему жить. Но человек вкусил плоды Хаоса и стал его частью, оставив в себе часть Бога. Каждый раз, когда в мире рождается ребенок, еще одна частица Бога якорем привязывает Его к этому миру. А нас уже миллиарды. И Слово Бога все меньше и меньше влияет на судьбу мира. Теперь мы все более способны управлять миром, чем сам Всемогущий Господь Бог.

Бог насылал на нас потопы, египетские казни. Он пытался вернуть себе свою душу. Но каждый раз проигрывал битву за битвой. Только Падшие смогут помочь ему освободиться и примкнуть к вечным играм во тьме Хаоса. Для этого нужно уничтожить весь мир. Освободить душу Бога от ее якорей в теплоте земной колыбели.

 

Осознание пришло ко мне легко и ярким светом осветило мой разум. Я повернулся и встал рядом со своим телом, лежащим в гробу. Вокруг проходили множество людей и сочувствующе смотрели на мое тело. Рядом стояли двенадцать старушек и отчаянно выли, вытирая слезы. Кто они такие? Я их совсем не знаю. У меня такое ощущение, что эти старушки всегда присутствуют на всех похоронах, которые я помню в своей жизни. Обязательно со скорбными лицами и слезами. Они скорбят больше, чем родные покойника. Кто они? О чем они сожалеют? О близости своей собственной смерти.

Я открываю глаза и сажусь в своем гробу.

- С днем рождения, милый! – говорит Астаарта. На ней красивое белое подвенечное платье, белые перчатки и белые туфельки на высоком каблуке.

«Какая фея!» - думаю я и целую ее своими еще холодными губами. Я чувствую в своем рту остатки трупных газов. Воскрешение не такое уж приятное занятие, я вам честно скажу. В моем теле глухо стучит сердце, толчками разгоняя застоявшуюся кровь по жилам. Я с трудом сгибаю застывшие пальцы. Потом замечаю широко раскрытые в ужасе глаза и открытые рты окружающих людей. В темноте православного храма раздается легкий вскрик и что-то мягкое стукается об пол. Я улыбаюсь и машу рукой.

- Воскрес! – проносится первый гулкий шепот по всему храму. Люди неотрывно смотрят на меня. Те, кто стоят ближе ко мне, стараются отойти как можно дальше. Наверное, они вспоминают сюжеты второсортных американских фильмов ужасов, где зомби в голодном порыве разрывает зубами человеческие тела.

 

А вот меня всегда интересовало, если зомби голодны, то почему они не съедали человеческие тела, а только слегка кусали его, после чего вставал новый зомби?

 

Зато те, кто подальше, стараются подойти поближе, тем самым сужая круг и подталкивая застывших в ужасе людей почти вплотную ко мне.

 

Вы были на похоронах. Представьте, что покойник откроет глаза, повернет голову и улыбнется вам. Его восковое лицо будет вам дружелюбно улыбаться. Ну, что скажете? Попробуйте представить себе это на ваших следующих похоронах.

 

- Воскресение Аримана! – торжественно и гулко сказал Баальберит и поднял руку в торжествующем жесте. – Святой Ариман!

- Святой! Святой! – раздались отдельные голоса в храме. Потом дружный хор подхватывает. – Святой Ариман!

В толпе ко мне протискивается православный священник.

Я шепчу Астаарте:

- Какого дьявола вы устроили похоронную процессию в православной церкви?

- Так надо было, милый! – отвечает она мне с ликующей улыбкой.

- Возблагодарим господа за чудо воскресения! – восклицает священник и молитвенно складывает руки.

- Меньше всего в процессе моего воскрешения участвовал этот архаизм, - бодро отвечаю я и вылезаю из гроба. Священник растеряно молчит. Столкнувшись с настоящим чудом в своей жизни, этот верующий человек впервые осознает, что его вера была фальшива и ничтожна. Я расталкиваю толпу и ухожу домой, чтобы напиться и выспаться, как следует. Ничто так не утомляет как смерть и воскрешение.

 

Я смотрю газеты и телевидение. Везде в заголовках вынесена новость дня: «Второе пришествие!», «Христос снова воскрес!», «Чудо воскресения!». Какую еще более удачную рекламу можно придумать? Хочешь, чтобы о тебе говорили? Просто умри и воскресни!

 

Мой дом – это Церковь, в которую сотнями тысяч стекаются прихожане со всего света.

 

Просто скажи, что я тебе нужен и заходи. Просто прими имя мое.

Мне все равно кто ты и что тебе нужно. Я дам тебе все, что угодно только за то, что ты поклонишься мне.

 

Ко мне приносят больных и умирающих, слепых и калек. Я исцеляю их своим прикосновением и тем самым отбираю душу Бога в каждом из них. Матери приносят мне своих детей, чтобы я крестил их, и я с удовольствием лишаю их жизни после смерти. Я крещу их в вечную смерть. Пентаграмма становится популярной. Теперь это не знак аутсайдеров. Это знак власти и могущества, богатства и здоровья. Это знак нашей Церкви. Знак всех свободных людей. Его клеят сзади на машины. Матери вешают вместо креста маленькую перевернутую звездочку, заключенную в круг, на шеи своих детей. В офисах на черных полотнах нарисована темно-красной краской пентаграмма. Это знак успешного бизнеса.

 

Ко мне постоянно приходят представители разных религий, которые наперебой убеждают меня, что мое воскресенье принадлежит именно им. Что я, сам того не ведая, являются христианином, буддистом, индуистом, исламистом и еще черт знает кем. Они мне сулят сладкую загробную жизнь и рисуют ее так, словно воскресли они, а не я. А кто-то пытается предложить мне деньги. Ох уж эти католики… как будто деньги – это все, что может предложить католическая церковь. Но все эти религиозные фанатики выходят с четким пониманием того, кто они сами. На их предплечьях красуются свежие шрамы в виде пентаграмм. И в своих проповедях они говорят о новой религии широкими шагами идущей по планете. Это религия денег и власти. Людям не хватало только такой религии, чтобы они могли быть абсолютно счастливы. Наконец-то нашелся тот, кто одобряет все их естественные устремления быть счастливым здесь и сейчас, а не ждать загробной жизни.

 

Добро пожаловать! Сильный да победит! Слабый да погибнет! Вавилонская блудница раскинь шире бедра, с тобой будут счастливы миллионы людей. Ибо явились четыре Всадника на землю, и я веду их!

 

Наши храмы один за другим черными пауками ложатся посредине городов. В них нет ни икон, ни свечей. Только одна статуя. Моя статуя, высеченная из золота. Вокруг нее, в смешном подражании нашим танцам в черных небесах, кривляется безликая толпа бездушных людей. Они даже не заметили, что потеряли душу Бога в себе, словно ее никогда и не было. Говорят, если потереть мою статую за мизинец, то в течение года к тебе широким потоком будут литься деньги. Цвета наших храмов: черный, золотой и красный. Нам смешно от такого дизайна, но не мы его разрабатывали. Так хотят фанатики нашей Церкви. Безликие обезьяны, в своих оргазмирующих мечтах видящие себя на нашем месте. Они думают, что подражание нашей греховной природе является путем свободы. Они проклинают Бога, режут свои руки, насилуют женщин, бьются направо и налево. Их руки исколоты, ноздри припудрены, а легкие прокурены дымом марихуаны. Они умирают сотнями в день. Но на их место приходят тысячи. И мы презираем их. Жалкие подражатели! Если бы мы хотели власти, то государственный переворот был бы для нас мелочью. Настолько мелочью, что даже и задумываться об этом смешно. Но мы не желали и не желаем власти. Церковь, ритуалы, церемониальные цвета, молитвы – это не то, что придумали мы. Мы словно стоим в центре огромного человеческого смерча и наблюдаем за песчинками, несомыми им. Мы ничего не делаем. Просто стоим и ждем. Круговорот вокруг нас сам сделает все, что необходимо.

 

Мы идем с Астаартой по улице. Просто гуляем по заснеженному городу. Позади нас, отстав на десяток шагов, следуют наши ближайшие помощники. Одиннадцать часов утра. Время утренней проповеди в лютеранской церкви. Ее кирпичное здание с остроконечной крышей из красной черепицы стоит рядом и туда небольшой струйкой стекаются со всех сторон люди.

- Зайдем? – задумчиво спрашивает Астаарта.

- Почему бы и нет, - отвечаю я.

Мы заходим в тесноту церкви. В ней стройными рядами стоят деревянные лавки. Рядом с ними на коленях стоят люди.

В конце храма небольшое возвышение, на котором в левом углу стоит кафедра. На ней стоит священник и читает литургию. На стене посередине висит большой золотой крест.

«Как люди одинаковы в почитании этого желтого металла», - думаю с удивлением я. «Что же в нем такого, что привлекает к нему такое внимание?»

Астаарта тихо смеется в ответ на мои мысли. Я обнимаю ее правой рукою и крепко щипаю за ягодицу. Она смеется громче. Стоящие на коленях люди кидают на нас косые злобные взгляды. Я улыбаюсь и киваю им в ответ.

- Простите! – говорю я.

Астаарта оскорблено смотрит на меня:

- В чем смысл раскаяния? За что ты просишь прощение? Если ты искренне раскаялся в своем поступке, то ты никогда не будешь так делать. И это уже само по себе является твоим прощением. Если же нет, то тем более нет никакой причины просить прощения. Будь честным, ты просишь прощения, чтобы оправдать свои последующие преступления. Ты лжешь. Ты говоришь, что ты так больше не будешь, но ты лжешь. Почему мы все так нуждаемся в прощении? Представь, если за каждый поступок наказанием будет смерть. Что тогда с тобой будет?

Она поворачивается к прихожанам церкви и громко произносит:

- Блаженны нищие духом!

Ее палец поднимается и указывает на худощавого молодого человека с виноватым обиженным лицом. - Хочешь быть христианином? Хочешь быть с Господом на небесах? – он кивает и затравленно оглядывается вокруг себя. Астаарта подходит к нему вплотную. Почти прижимается. Она облизывает кончиком языка свою верхнюю губу. Язык слегка задевает губу паренька. Он делает полшага назад. Его лицо краснеет, а глаза беспокойно бегают из стороны в сторону. Мне становится его жалко, а Астаарта с презрительной усмешкой смотрит прямо, пытаясь уловить его взгляд. Она продолжает свою проповедь: - Для блаженного духом есть хорошее название в уличном жаргоне. Лох.

Она обводит взглядом всех людей в церкви и смеется.

- Кто из вас люди захочет им стать? Нищий духом человек нерешителен и не отважен, - она кивает в сторону молодого человека. - Это те, которых призрел Бог. Смирение – это то, что он любит. Смирение перед Его величием.

Демон-искуситель снова поворачивается в сторону своей жертвы:

- Но я открою тебе великую тайну. Если ты входишь в тело Христово из-за того, что тебе просто некуда больше идти, то не жди Царствия Божьего. Если у тебя нет выбора: подставить правую щеку или ударить в ответ, то не обманывай себя. Ты в церкви не потому, что ты истинно верующий. Просто тебе удобно быть там, где тебя не заставят подставить другую щеку. Но, если ты по собственной воле, будучи в полной силе ударить в ответ, улыбаешься и даришь свою любовь, ударившему тебя человеку, то ты истинно христианин. Ребенок Бога. Как Святой Франциск раздал свое имение и стал бедным, так блажены сильные духом, ибо они раздают его, как милостыню до собственной нищеты!

Она впивается взглядом в его глаза:

- Так скажи мне дитя Бога, почему ты здесь?

Бедняга не выдерживает и отходит от нее вглубь церкви.

- Блаженны плачущие, ибо они утешатся! – кричит Астаарта, раскинув руки. Ее правая рука обводит толпу. – Какие у вас спокойные мирные лица! Меня это восхищает! Да, и в самом деле, о чем вам плакать на сегодняшней воскресной проповеди? У вас ведь все хорошо! Ваш добрый Бог дает вам через молитву любые блага. Если ты будешь хорошим христианином, то у тебя впереди хорошая, счастливая жизнь и ни в чем ты не будешь знать нужды. И забудьте о книге Иова. «Ибо человек рождается на страдание, дабы как искры устремляться вверх!» Какая глупость! Какое страдание? Зачем вам плакать, если у вас все есть?

- С таким же успехом вы можете потереть мой золотой мизинец! – громко хохочу я.

Астаарта хохочет вместе со мной. Потом оборачивается снова к толпе. Ее лицо серьезно. Глаза печальны и злы.

- Плачьте и молитесь! Молитесь за грехи этого мира! Если вы безгрешны, то не являются ли грехи всего мира настолько тяжелой ношей, что способны вызвать целый потоп из слез Бога?

В толпе возникает ропот. Священник стоит на кафедре, пристально наблюдая за нами. Его лицо мне кажется смутно знакомым.

- Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся! – говорит Астаарта вполголоса. Ропот в толпе смолкает. Взгляды прикованы к проповеднице.

- И нет правды в хаосе, ибо кто скажет правду, то вдруг изменится она и превратится в ложь. Потому и нет правды в хаосе. Правды нет. Если у каждого своя правда, то где правда? «На улице идет снег», - написано на стене туалета. Но на улице июнь и снега нет. Где правда? Правды нет. И это моя правда!

Хотите стать детьми Бога? Идите и проповедуйте! Говорите всем о том, что Бог есть любовь. Ибо это есть та правда, о которой вы хотите рассказать всему миру. Но если вы не алчите своей правды, то задумайтесь о том, по какому пути вы идете.

- Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут! – продолжает Астаарта в полный голос. Ее глаза сверкают праведной яростью. Более всего демоны ненавидят лицемеров. Тех, кто говорит, что любит Бога. И представляет на месте Бога себя самого. Ее палец находит очередную жертву. Это благопристойный упитанный мужчина сорока лет. Я чувствую исходящий от него аромат престижа и дорогого одеколона.

- Ты благодаришь Бога за вкусный сэндвич в фаст-фуде, картофель фри и кока-колу?

Мужчина слегка кивает и неуверенно переглядывается с соседями.

- Ах, ты мой сладкий! – благодушным тоном замечает Астаарта. – Я помню тебя. Каждый раз ты вслух благодаришь Бога за этот превосходный обед, а потом вгрызаешься в эту вкусную смесь булки, куриного мяса, овощей и салата. А ты помнишь, как краем глаза замечал худого оборванного мальчишку с темными голодными глазами, который наблюдал за тобой. Как стыдливо ты отводил глаза. И продолжал доедать свой сэндвич. Приятного аппетита. Со злобным смехом демоны наблюдают за тобой. Каждый раз, когда ты кусаешь бутерброд, ты откусываешь кусочек своей души. Скажи, ты хоть раз отдал нищему больше того остатка, который в твоем кармане?

На лице мужчины появляется злость за такое явное унижение. Я предчувствую близкую схватку.

- Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят! - Астаарта крепко сжимает свои губы и холодно обращается к присутствующим матерям, на чьих руках покряхтывают маленькие детьми. – Кто из вас чист сердцем? Нет ни одного! Самое лучшее, что вы сможете подарить своим детям на Рождество – это смерть. Тогда им не придется мучиться, чтобы достичь Царствия Божьего. Готовы ли вы пожертвовать своей свободой, жизнью и местом в Раю ради детей? Тогда убейте их немедленно, ибо так вы их спасете от огня Ада!

Матери в ужасе прижимают всхлипывающие свертки к своей груди. Астаарта хохочет. Они думают, что она не знает их страшных тайн. Они думают, что демоны не видят, как мать, оставляя ребенка лежать в собственном говне, идет на дискотеку с подружками. Или как она в ярости трясет трехмесячного ребенка, заставляя его замолчать, чтобы хоть немного поспать самой. Трясет его, пока у того не ломается шея, и он не замолкает навсегда. Они думают, что мы не слышим их криков: «Заткнись, блять! Лучше бы я тебя совсем не рожала!». Нет. В церкви и на улице они лучшие матери на свете. Лишь наедине со своим ребенком они открывают свое истинно лицо. Не нужно прятаться. Если вы истинно веруете, то знаете, что самое лучшее, что вы сможете сделать для ребенка – это обеспечить ему быстрый билет в Рай. Счастливого пути! А коли засомневаетесь, то будьте тверды в своей вере, как Авраам, возлагающий Исаака на жертвенник.

- Блаженны миротворцы, ибо они будут названы сынами Божиими! – заявляет Астаарта. По ней видно, что она счастлива. Давненько ей не удавалось прочитать столь замечательную проповедь такому сияющему собранию.

Я не удерживаюсь и давлюсь от смеха. Астаарта тоже смеется. Ее звонкий смех разносится по всем углам храма.

- Выйдите, пожалуйста, - просит нас священник настойчиво и требовательно. Но очень мягко. Это мне очень не нравится. К тому же его лицо мне до боли знакомо. Где-то я его уже видел.

- Да, уходите! – заявляет пожилой мужчина.

- Пошли вон! – кричат женщины.

Все, находящиеся в церкви, ополчились на нас и готовы броситься с кулаками. Миротворцы. Астаарта грустно возводит глаза к небу, молитвенно складывает руки и проникновенным голосом продолжает:

- Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и злословить и лгать на вас из-за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо награда ваша велика на небесах: так гнали пророков, бывших прежде вас.

- И бесы веруют и трепещут! – говорит одинокий твердый и кристально чистый голос с кафедры. Священник. – Но судить будут по делам их! Дела же таковы: ложь, блуд, корыстолюбие, злоба, зависть, убийства, ссоры, гордыня, безрассудство, вероломство, жестокосердие. Кем вы возомнили себя, что являетесь в жилище Бога и позволяете себе надсмехаться над его детьми? Уйдите демоны!

В этот момент я узнал его. Это был тот самый юноша, с которым мы встретились как-то в феврале. Он единственный из тех, кто проповедовал нам любовь Бога и ушел твердый в своей вере. Это меня безумно раздражало и привлекало в нем. И сейчас твердость его веры поражала.

- Если ты меня не узнал, то я тот, кто воскрес, - презрительно заявил я.

Народ тут же отреагировал на эту новость удивленными вздохами. Их лица посветлели и на них появились улыбки.

- О тебе было сказано за много лет до твоего появления! – ответил тот. – Имя тебе Антихрист. Враг всего живого.

«Ну, докатились», - подумал я и обернулся к Астаарте. Та со страшной ненавистью смотрела на священника, от чего тот судорожно хватался за Библию, словно та могла защитить его от дьявольского гнева.

Мои помощники прошли вперед меня, и подошли к кафедре. Они схватили юношу и начали его избивать в приступе праведного гнева. Тогда «миротворцы» из церкви вступились за своего лидера, и началась настоящая кровавая драка. То и дело слышались ругательства и хруст сломанной челюсти. Мы в полном молчании развернулись и вышли. На прощание Астаарта кинула окурок в бутыль со святой водой.

 

Так началась Священная Война.

 

***

Очень легко поднять ропот в толпе. Просто скажи, что правительство ворует. Не надо доказывать. Просто скажи.

 

***

- Я не знаю… - он пожал плечами

. – Спроси у менеджера, можно их пустить или нет.

- Наташенька… - я решил воспользоваться обычной харизмой, чтобы попробовать «выбить» для своих друзей места в популярном джаз-клубе. – У тебя есть свободные места, чтобы...

Я не успел закончить. Он налетел на меня, грозный, как самец гориллы.

- Это мой клуб! Я здесь хозяин!!! Ты вообще кто такой? Иди отсюда!!!

Я был шокирован. Это было для меня что-то новое. Что-то совсем новое. Не ненависть, а просто работа. Он ведь не ненавидит, а работает. Правда?

Выходное Настроение было испорчено. И даже не выходное настроение… Ведь самое важное в человеческих отношениях – это сами отношения. Ты строишь отношения дружбы, уважения, любви и доверия. И это все ломается всего одним простым предложением. «Иди отсюда».

Я больше не чувствую, что это МОЙ ДОМ, МОЙ КЛУБ, МОЯ ТУСОВКА. Я ушел. Просто ушел в мантии своего обычного молчания, которое сопровождает всякий конец мира.

 

***

 

И нет правды в хаосе, ибо кто скажет правду, то вдруг изменится она и превратится в ложь. Потому и нет правды в хаосе.

Правды нет. Если у каждого своя правда, то где правда? «На улице идет снег», - написано на стене туалета. Но на улице июнь и снега нет. Где правда? Правды нет.

 

***

Отношения этих женщин поначалу развивались как дружеские. И внезапно резко изменили свою полярность на враждебность. Мне было забавно наблюдать за ними.

Как же безумно каждый человек любит себя! Не дай бог сказать что-то о его внешности, уме или репутации. Это сигнал к атаке. Я обожаю эту игру. Говоришь человеку приятные вещи, и он готов пойти за тобой на край света. Ключевые слова: верю, люблю, хороший, замечательный. Говоришь ему неприятные вещи, и он готов обидеться на тебя и доказать обратное. Ключевые слова: не верю и глупый.

 

***

- Ты думаешь, люди совершены?

- Хмм…. Относительно чего? Совершенство – это оценка. Я могу сказать, что совершенство – это я. И буду судить всех относительно себя. Что такое, по твоему совершенство?

- Люди несовершенны по своей природе и усложняют себе жизнь. Это можно назвать совершенством?

- А еще они пукают и умирают. Конечно, ты можешь сказать, что они несовершенны. Но что тогда такое совершенство?

- Совершенство это оценка? Это неполное определение.

- Совершенство – это идеал. А понятие идеалов ставят люди. Например, слон уж точно не задумывается о том, что у него, сцуко, слишком длинный (или слишком короткий) хобот. Он просто такой есть. И только человек может покачать головой и сказать: а у меня на 15 см длиннее чем у него.

- На мой взгляд, это уже говорит о несовершенстве человека.

- Что такое совершенство?

- Раньше люди жили и были в гармонии с природой… Так?

- Угу. Жить в гармонии с природой – это совершенство?

- Я думаю да…

- Ты думаешь. Это проблема, - я кисло улыбнулся. – Это твоя оценка.

Она нетерпеливо хмыкнула и пересела на диван. Говорить можно разными частями тела. Например глазами. И ее грустные, уставшие от вчеращнего корпоратива глаза, умоляюще кричали: скажи хоть слово, плиииииз!

- А с тобой сложно общаться – тебе быстро надоедают люди.

- Господи, если бы ты только знала, как ты права!

Обожаю, когда люди говорят правду. Особенно если они нечаянно или специально улавливают самую суть.

- Одни и те же слова постоянно. Скучно. Может быть, именно поэтому люди очень быстро надоедают.

- Ты сказала правду/неправду?

- Да, я понимаю людей. Скучно.

- Эта книга, которую я пишу… Она ведь про меня. И про мои идеалы. И все те, кто, читал эту книгу говорят одно и то же. Что настолько отвратительных и интересных персонажей они еще не видели.

 

***

- Ты давно пишешь?

- Что именно?

- Ты меня спрашиваешь?

- Нет, кого-нибудь еще…

- Книгу…

- Ага, давненько. Лет наверное пять.

- Классно. И тебе хватает терпения?

- Нет. Не хватает. Я просто сажусь и пишу. Когда хочется. Пишу обо всем. И завязываю в сюжет.

Воцарилось молчание. Как всегда в неловкие (или ловкие) паузы люди, когда им не хватает слов (опять этот словарный запас, ага) прибегают к помощи рук. Руки тоже могут многое рассказать. Господи, а ведь говорить можно не только словами, да?

Говорить можно любой частью тела. Например, ухом?

 

***

Я убил бы того, кто придумал семейный очаг. Он убил на корню любовь. Что может быть прекраснее любви? Ее страсти и ее желания умереть! Но любовь недолговечна. Ангел любви – самый сильный из всех ангелов, но и самый слабый. Знаешь почему? Потому что он так недолговечен. Он живет всего три месяца. И если бы Шекспир позволил Ромео и Джульетте прожить больше, то прекрасная драматичная сказка превратилась бы в скучную прозу.

 

***