…И - дальше непрерывное коловращение Валентина летом 1992 года. Август. Он справил свой «львятник», достиг совершеннолетия. На середину сентября был назначен сбор на пункте, откуда возвращались парни через два долгих года. Но странно то, что он это не просто воспринимал, как данность, не просто считал, как вывел в разговоре с матерью, необходимостью по жизни, а страстно этого хотел… Хотел не «Уйти в армию», а просто УЙТИ! Дело в том, что парня вдруг начали угнетать какие-то силы, которым он не мог дать имя. Это самые злейшие враги – ты не знаком с ними, а они неожиданно выныривают из засады и бьют под дых. Он вдруг стал тяжело воспринимать каждый разговор с человеком, каждое новое знакомство… Даже каждую свою мысль. Пытался себе это объяснить неминуемым «легким волнением» перед полной сменой образа жизни на два года, перед отправкой себя в реальное жизненное «чистилище», первый этап того самого суда мироздания, которого так ждал. Но нет! Не в этом причина была неадекватного себе состояния Кремня. И мир не давал ему ответа, в чем именно она, эта причина.

Все это началось, конечно, с Алены. Бурный роман с этой девчушкой и разбудил в нем неведомые доселе ощущения. Она, конечно, очень мало напоминала его Богиню – если не сказать, что являлась ей если не полной, то уж очень ощутимой ее противоположностью. Мама-Ирина была жесткой, безжалостной к слабостям и циничной, как, казалось бы, и сам Валентин. За что и обожествлял он ее, за что и считал живым воплощением ницшеанской Девы-Жизни. А эта хиппушка… Но какая бы ни была Аленка, как бы она не представляла место свое в мире, нельзя было не признать – девушка была чудовищно, безапелляционно ЖИВАЯ. И как могла вмещаться в нее Христианская вера… У него эта вера ассоциировалась только с нездоровым запахом немытых тел, которые набиваются в загоны-храмы и молятся, молятся, МОЛЯТСЯ, чтобы испросить у какого-то вымышленного духа индульгенции за свою никчемность и за свое бессилие быть ЧЕЛОВЕКОМ, то есть созидать, творить, менять и себя, и мир вокруг себя. И, черт возьми, вымаливают же! Каждому дается отпущение грехов, каждый там – «сын Божий».

А Алена была чиста душой (да и телом, несомненно), весела и могущественна. Настолько могущественна, что невольно начала порабощать самого Валентина. Парень почувствовал самое для себя страшное – некую внутреннюю ЗАВИСИМОСТЬ от этой музыкантши! От ее чувства к нему, от ее мысли… и от ее нахождения рядом. Кремень превращался в ревнивца!

В сознании меркло все. Трудно было себе представить , что этакий орел, имевший дьявольский успех у женщин – даже не волочившийся, не стремившийся понравиться, а просто валящий их с ног перед собой одним только появлением, вдруг станет переживать, А ГДЕ ЭТО СЕЙЧАС (и, главное, с кем???) какая-то ОДНА ПРЕДСТАВИТЕЛЬНИЦА их породы. Как будто не владел он безоговорочно своим сегментом пространства, как будто не единственный он решал, с кем быть сегодня ему и … всем остальным, как то соприкоснувшимся с его душой.

А Алена с самого начала отношений заметила: «Только не вздумай… Ревновать меня – это все равно что ревновать реку к ее руслу…».

Валентин познакомил ее с Ириной. Они явились на ту самую квартиру, где произошла их первая интимная встреча. Вокруг матери крутился некий двадцатисемилетний Жорик-одессит. Именно «крутился»! Этот фразеологизм как нельзя точно характеризовал все его движения, не только образные, но и непосредственно телесные. Он сразу не понравился Валентину, с момента первого знакомства. Они сидели у Ирины в гостиной, когда этот тип открыл дверь квартиры своим ключом (как-то очень резко, как у него все и получалось). «Хай!, рок-богема!» - обратился он к молодым, кинув в сторону их один единственный резкий взгляд - «Как дела в «подземелье…». И сразу занялся чем-то своим - прошуршал стопкой документов, схватился за телефонную трубку. Он был черноволос, носат и очень худощав. Типичная «фарца» середины-конца восьмидесятых, которая в девяностые годы с головой занырнула в легальный бизнес - ставить точки на вещевых рынках, добывать товары, приватизировать недвижимость, искать знакомства с госчиновниками… Короче, кланяться каждой копейке, которую худо-бедно реально поднять. ОПЯТЬ ЖЕ! Валентину показалось крайне неприятно, что Иришка, его Богиня, его символ всего-всего женского, наградила это «чучело» каким-то заповолоченным, снисходительным взглядом, в котором читалось подобие умиления… Что это? ТОЖЕ РЕВНОСТЬ!!?? Он переставал что-либо понимать в своем отношении к людям и жизни.

Сын с матерью вышли покурить на кухню (Жорик с Аленой были, как раз, некурящие). Какая радость! Они могли, наконец, поговорить наедине…

- Боже! Какая славная девчушка эта Лёнка!! – восторженно заметила мать, - За что же тебе такая награда-то? Мне б такое счастье…

- Да у тебя тоже… Я вижу… Счастье… - А-а-а! Опять язык гонит непотребства, это уже делалось у парня закономерностью. Как он ненавидел себя в такие моменты.

- И имячко такое соответствующее! Алена! Лёна… лён! Исконно русское растение, полезная ткань для тела. Я думала, такие феи только в сказках остались! - Иришка спокойно пропустила мимо его некрасивый выпад в сторону Жорика. Она была уже достаточно разогрета винами, которые они потребляли в комнате, глаза женщины блестели и лучились.

Скорей бы в армию! Дальше, дальше от той возлюбленной его Жизни, которую он переставал понимать! Разговор с первой (и, казалось, единственной) любимой им женщиной-матерью не клеился, угнетал. И, главное, Ирина, которая всегда умела, дернув за нужный рычажок сознания сына, обратно посадить его на стойкий конек, где-то пребывала НЕ ЗДЕСЬ. Она чему-то блаженно внутренне улыбалась… Нет, не мыслям о Жорике, конечно, до такого, он знал, она никогда не дойдет.

- …Да задвинь ты его на хрен! – задорно произнесла где-то в середине разговора она, - это же такая, блин… Вот скоро меня ты узнаешь!! Узнаешь, так узнаешь, - зрелая красавица прикрыла глаза и замотала в упоении пышной шевелюрой.

- Пугаешь! – притворно сжался юноша, - разве же не знал я тебя?

- ТАК – не знал… Ну все,.. молчок, чтоб не сглазить!

- Не понял, Ириш! – удивился Валентин уже без притворства, - у тебя есть что-то, что….?

- Да, ты прав, что-то, что НЕ ЛАЖА!!! – мать окончательно припечатала сына к вязкому пластилину непонимания, «невладения темой».

- А тебе я просто завидую белой завистью! – продолжала она уже на следующем их перекуре, - Кремень, мой тебе материнский совет… Я не ахти какая «мудрячка», но, мне кажется, у тебя какой-то перелом происходит. И книжки твои и Учителя уже не помогут тебе. Забей на книжки, люби свою Лёну, она того очень достойна! И думай, думай! Не мелкий уже!...

- Ирэн! Двинули, нас ждут! – ворвался на кухню Жорик. – давайте-давайте, братва, расползаемся по ячейкам, - вещая скороговоркой, он запихивал какие- то бумаги и предметы в туго набитую сумку на плече. Ирина довольно быстро поднялась с места и засобиралась.

- Ну, все! Ты понял меня! – зашептала она ему на прощанье, - Не грузи себя лажей, ты все осмыслишь… Давай, скоро ты меня УЗНАЕШЬ!

«Богиня» была уже изрядно выпившей. При расставании на улице у потрепанного «Мерса» Жорика, Ирина с Аленкой как-то весьма длительно поцеловались в губы. Опять парню стало не по себе!

Это был последний раз, когда он видел Иришку перед армией.

 

После этой встречи они поехали к Валентину домой. Отец его, Павел Кремов, где-то пропадал – он вдруг стал много пить, завел каких-то соответствующих друзей, ночевал бог знает где. Даже когда отец бывал дома, был трезв, он все равно что прятался от людей в своей маленькой комнатушке, не вступал в разговоры, только видом своим выражая полное недовольство… Эх, знать бы ему самому, чем! Абсолютно всем!!! В квартире пахло нечистотами, немытым полом, кухонной затхлостью.

- Да, Кремень! Славная у тебя мама! – восхищенно протянула Аленка, прижимаясь телом к юноше. Когда девчушке доводилось слегка выпивать (много она никогда не употребляла), она делалась вообще нечеловечески душевной и сексуальность ее росла в геометрической прогрессии. – Теперь мне ясно, откуда ноги растут! У такой матери!.... Как мог родиться другой сын? Только ты, мое солнце и мог!

Парень почувствовал исходящее от девчушки сильное возбуждение явно не по его душу. ГОСПОДИ!!! ЧЕРТ ВАС ВСЕХ ПОБЕРИ (и его самого в первую очередь). Что же его все это так волновало??!! Это же прелесть, радость, Жизнь, в конце концов…

- А тип этот, Жорик-то ее… Знаешь, предложил мне… - Кремню показалось, что пауза во фразе, длящаяся реально секунду, растянулась минимум на полминуты, - … озвучить своей скрипкой какой-то эпизод… Он же кино снимает, вроде! И, оказывается, хорошо знает меня по Арбату, давно заметил и прислушивался…

- Ну! И что ты? – раздраженно и резко перебил он ее.

- Да что за кино он может снять?! – дева захихикала, - отказала я ему… Не мой слушатель совсем... – она заворочалась на постели, после чего игриво добавила – Отказала я ему. И В ПЕРВОМ, И ВО ВТОРОМ! Бывают же неприятные парни… А Ириша твоя просто прелесть! О Господи! Как я когда-то мечтала о такой матери!!!!

И опять Валентин отвернулся. И опять Аленку подвел ее «длинный язык» и вынудил… Ладно…

«Скорей бы в армию» - мучительно протянуло уставшее от «безграничной свободы» сознание Кремня.