1. Несбывшееся пророчество Борхеса В Праге все удивительно или, если хотите, ничто не удивляет. Всякое может случиться… Хорхе Луис Борхес, «Гуаякиль». Врастает руинами руны Рэйдо Размытая ратуши ретушь В текущую вспять сублиматом дорог Целетны булыжную ветошь. Реальность пасует в пасьянсе домов, Урочище грёз абстинента, В барочно-готическом сонмище снов Под небом с отливом абсента. Стопами ко Влтаве прижав Карлов мост, Эоловой арфы хозяин (Внутри — Птицелов, на лицо — Карлик Нос) «Волшебную флейту» играет. Как тень от забытого кистью мазка В толпе нибелунгов потомков Мелькает за бытом забитый оскал Степного степенного волка. И отпрыск Мидаса — ручной неофит Ученья халявной подачки, Перчатку стянув, суеверно спешит Коснуться злаченой собачки. Прощаю Сизифа садисту Камю, Над брошенным камнем в Градчанах. Из глины глинтвейна в себе сотворю Отпетого клона Адама. Мне в бархатных швах Староместских кулис Открылось занятное свойство: Я — улиц чужих Посторонний Улисс, Ведомый к ним джойстиком Джойса. Надежду пройти половину пути Оставлю у входа в Лорету. Таланты в ломбард, душу на карантин — Канаю в канавную Лету. Но прежде, как в старый и добрый соц-арт, Местечко забью на обоях Под вашу ремарку, товарищ Ремарк, О вовремя сдохших героях. Сдав в папку с пометкою «Пражский прожект» Все то, что со мной не случилось, Я требую чуда. Но чуда мне нет. Горацио, нам и не снилось… 2. Интроверсия Чем уже улицы, тем толще Мнемозина. Но как легка ее чудная поступь, Как многообещающе и просто В висках фасадов прячутся седины! Я без ума от этих помрачений! И пахнущие пылью разговоры Мне слышатся за стенами собора Святого Вита… пляски, в окнах тени…. Я по секундам, словно по ступеням, Теряя нить, бреду на зов Орлоя! Нас двое: я и я мое другое В цепи астрономических мгновений. С ночных огней стекает вечер в утро, Гольфстрим часов несет неуловимо В зеркальных лабиринтах Петржина, Где заблудится мудрено и мудро. Так страшно наступить и оступиться, Что хочется заснуть и не проснуться, И хоть во сне ресницами коснуться Того, что завтра может не случится. Но под ногой асфальтовая серость — Эквивалент родного бездорожья. И с губ слетает: «Память, ты же можешь, Должна!» и гаснет на углу Лас Эрас… 3. Экстраверсия Я чайка! Послушай, на сложенных крыльях… послушай… на крыльях осталась земля. Вонзается ратуша готикой шпиля в остывшее небо. Свой темный обряд вершат обветшалые крыши соборов. Под алою шалью, где вышит закат, шеренги святых наблюдают с укором недетскую шалость — лететь наугад, бежать из-под крыш в запредельное «где-то», споткнуться о небо, сломать каблуки и падать, и падать, и падать до лета в продрогшие воды январской реки. Я чайка! Отчаянье плещется Влтавой, от чая опять откажусь сгоряча. Но все неслучайно! Ты веришь? Пожалуй. Нелепые чаянья… Будь! Не скучай! Прощанье прошеньем сорвется с ладони, безмолвным прощеньем скользнет по воде. Скажи мне, ты понял? Наверное, понял… Неверно! Но пони в нарядной узде увозит в Градчаны все то, что осталось на сложенных крыльях. Копыта стучат, считая секунды. Должно быть, усталость. Я чайка! Я ча… слушай, к черту врача! 4. В поисках нового пророка Читай дальше и будь внимателен, иначе завтра встанешь не стой ноги. Милорад Павич, «Обратная сторона ветра» Мне Орлой напоминает снова: смертен. Я у ратуши как на душевной паперти Повторяю подсознательно «muerte» До потери смысла, пульса, памяти. Что для русского sehr gut, то Кафке скверно! Рефлектирую до саморазложения И Давида с головою Олоферна По витринам вижу вместо отражения. Злата улочка лукаво вопрошает: «Ассириец, как тебе такая пассия?» А в ответ я по губам своим читаю Рифму глупую: «игра сия — и grasias». Веришь, Прага, мы с тобой чужие мифы Разыграли как по нотам… и опять в ничью. Но, кто знает, может, ради этой рифмы Вновь поверю, пусть не Борхесу, так Павичу… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
