Молодой человек прет по империи с названием «жизнь» семимильными шагами. Школа позади. За спиной огромный багаж не только знаний, но и впечатлений, полученный от путешествий с заботливым отцом – и по Советскому Союзу со всеми его природными и историческими достопримечательностями, и по заграницам – и соц, и кап… Павел Кремов, несмотря на свой доблестный труд во имя державы, с большой ответственностью подошел к воспитанию подрастающего Валентина. Мальчик ни в чем не нуждался, при этом полноценно познавал жизнь с активным отцом.

Немало мировых курортов и таинственных уголков планеты было им познано еще со времен школьных каникул. Физическое развитие, спорт, правильное питание во имя превосходного самочувствия – все это привил парню лидирующий во всех отношениях отец – автор именных монографий, ведущий инженер-технолог крупного учреждения, светило прикладной физики, видный партиец, профсоюзный деятель и т. д. и т. п… Первый курс МИМО открывал Валентину Кремову уже путь к самостоятельному познанию великой науки и великого приключения – Жизни… «О! Жизнь!! Единственная из женщин, от которой я хотел бы иметь ребенка!..» - как писал Учитель. Юнец и познавал ее, как Учитель – не СОЗЕРЦАЯ, а ВЛАДЕЯ ей по полному приводу. С этой «женщиной» Валентин имел ну совсем не платонические взаимоотношения… А она в стране менялась на глазах, удивляя и радуя влюбленного в нее парня, которого и имя-то было «Влюбленный».

Он вырос красавцем, умницей, здоровым духовно и физически… А каким еще возможно вырасти при таких-то родителях (как признавали все вокруг)! Как все «красавцы» и «умники» Валентин, конечно же, не был так называемым «ботаном» Это мягко сказано, не был!…

Сам он не мог понять, почему его тянуло туда, вниз, где клубились совсем не сыновья и дочери друзей семьи. А наоборот – полностью антиобщественные, порицаемые государственной моралью, представители советской (тогда еще) молодежи начала девяностых… И куда это заносило студента престижного ВУЗа, поступление в который обеспечил, конечно же, вездесущий Павел Кремов. И что за интерес был ТАМ для типичного, казалось бы, «мажора».

Единственный Учитель, которого признавал Валентин – Ницше. Вернее сказать даже, единственный, (кроме Ирины, конечно) человек, признанный и уважаемый юношей. Тот болезненный, одинокий и грустный в жизни проповедник всепобеждающей силы, здоровья и веселья. Этим то и привлек он к себе мыслящего парня – как человек, без оглядки на личное, с дьявольским саморастерзанием несет свет в Жизнь. Учитель - образец приоритета духовного над физическим, глубины над плоскостью. И Заратустра вещал и вещал в горячей душе Валентина, открывая бесконечности движения и познания. Это был уже не материальный всемогущий папа. Это скорее был глас неподражаемой матери с ее вечным спокойствием, красотой и звериной, грациозной жизненной мощью! Ведь именно она была той самой «Жизнью», в любви к которой так немыслимо страстно объяснялся Заратустра. По всем определениям и описаниям – это именно ОНА. И все умственные тягомотины о жизни материально могущественного Павла меркли и делались плоскими, никчемными, а, главное, абсолютно неинтересными – следовательно. безЖизненными….

Кто бы мог подумать, что очень скоро все это так явно выйдет на саму поверхность бытия, и мысли духа, «зауми» молодого Валентина, обретут такое красочное подтверждения на той видимой вершине айсберга Жизни, что признана общественным мнением «реальностью» или «материальной действительностью»…

Так вот, что же влекло Валентина Кремова в андеграунд, он поначалу не мог понять сам, потом все ему открылось. Да элементарно – эти неформальные парни и девчонки были куда жизненней, куда интересней, чем восковые куклы благополучных ребят из окружения друзей отца с матерью… Хотя нет, конечно, не «с матерью», Иришка – это отдельное. это всегда НАД… А вот то общество, к которому приучал сына Павел, виделось парню примитивным и скучным. Там все решалось взрослыми, передавалось по наследству – как по писанному безграмотным графоманом. Разве это провозглашал Учитель?! Банальщина. Маски. Болото…Тьфу! Достойны лишь те люди, что осмелились показать свое настоящее лицо в мире масок и условностей – вот там, среди них и должна обитать Жизнь, воспетая Заратустрой. Правда, немного в осовремененной двадцатым веком форме – с примесью неестественных причесок и прикидов, с терпким запахом вина и травки.. Но уж куда симпатичнее, чем подметенные горничными отдельные хаты «золотых» детей. И там, в «подземелье», крутился и хватал звезды Валентин Кремов, обозначивший себя как «Кремень» - не только от фамилии, но и от твердокаменного жизненного стержня, который нельзя было скрыть. У этого красавца внутреннее кредо было как написано на лице.

Конечно, несомненно и естественно – успех у слабого пола. Кремов тянул к себе девчонок безотносительно магически. Такое явление в тусовках андеграунда, где властвуют так называемые «тонкие души» непризнанных гениев чистой красоты и искусства с формалиновым запахом депрессии и суицида не могло обойтись без внимания шальных девочек, которые, как и их благополучные соратницы по полу, ждут таки принца – и не пьяного, плачущего и с пиленными венами, а настоящего, сказочного. Ведь законы той самой Жизни – они и тут неизменны, и мир спасает все-таки КРАСОТА (это уже по другому Учителю), а не УМность и не «тонкая», так сказать, «душность». А Кремень был КРАСИВ! «Я безумно красивый» - выдал в песне патриарх «Калинова Моста» Дима Ревякин, и ни у кого из тусовочного народа даже не возникло мысли уличить певца в нарциссизме и гнусном самолюбовании – что естественно, что верно - не может быть безобразно. (Вполне возможно, что, если б так сказал Киркоров, его поклонниц поубавилось бы…)

И все же не было покоя Кремню по жизни. У него не было Бога, он давно отверг христианскую тему, как «лживую и болезненную», «противоестественную» и «убогую»… У него была Богиня, и именно ее, вернее, подобия ее искал он в бесчисленных своих романах и похождениях. Не находил. В нем как нельзя ярко проявилась проблема детей «божественных» родителей – человек не может успокоиться, пока не увидит своего идеала среди ровни. Плюс, помноженная на его безбожную, дьявольскую одержимость страстью к той, ницшеанской, Жизни, «единственной женщины, от которой желал бы иметь ребенка…» эта проблема превратилась у Валентина в реальную неисполнимую трагедию….