Шла вторая половина зимы. Погода была пере¬менчива. То шел дождь, и небо плакало с утра до ночи; то днями валил снег, и ветер надувал непроходи¬мые сугробы; а то с утра поливал дождь, а к вечеру кру¬жила метель, Сегодня с рассветом пришла настоящая зима, со снегом, сугробами и заторами на дорогах. Люди спеши¬ли на работу. Медленно катились автомобили. Переваливаясь с одного бока на другой, ползли к остановкам перепол¬ненные троллейбусы,

Виктор Семенович Портной ехал в одном из них. Сильно давили сзади, постоянно наступали на ноги, забы¬вали извиняться. Гражданка в заячьей шубе и валенках больно толкала в колено. Сквозь плотную массу тел перио¬дически пробивался кондуктор, настойчиво предлагая «обилетиться». До работы нужно было еще давиться оста¬новки три. Чтобы как-то отвлечься, Виктор Семенович стал рас¬сматривать улицу сквозь круглую проталину в окне. Болела голова. Под шапкой скрывалась небольшая ссадина. Она кра¬совалась на лишенной волосяного покрова макушке, между двумя островками светлых волос.

Вчера Виктор Семенович, как обычно, уехал с работы на своем «горбатом» «Запорожце». Было поздно. Безлюдные улицы утопали в темноте. Редкий автомобиль пробивался сквозь снежные заносы. На мгновение, освещая пустые остановки и тротуары, он тут же растворялся в но¬чи. Выбравшись за ворота больницы, Виктор Семенович направил машину в сторону Центральной улицы. Ревел мо¬тор, надрывался магнитофон. За поворотом, когда автомобиль стал набирать скорость, мелькнул темный силуэт. « Кого носит нечистая сила по дорогам в такую позднюю пору?» - выругался Виктор Семенович и стал торопливо перебирать педали. Когда он затормозил, машину понесло, закрутило. Несколькими поворотами руля ему удалось выровнять и направить автомобиль в нужную колею, но тут случи¬лось непредвиденное: сидение старого автомобиля разложилось. Виктор Семенович, втиснутый в спинку сидения, упал на спину и потерял управление. Машина, набирая скорость, перевали¬лась через бордюр и, тараня большие и маленькие сугро¬бы, въехала в насыпанную кучу снега. Там «горбатый» и стал, как вкопанный. В результате столк¬новения сидение теперь уже сложилось, а Виктор Семенович больно ударился о лобовое окно. От удара по стеклу расплылись неровные линии трещин. Машину пришлось оставить в сугробе. Утро вечера все-таки мудренее. Да и кому ночью понадобится старая железная этажерка!

 

Домой Виктор Семенович добрался далеко за полночь. Ночь прошла в прикладывании холодных предметов к голове. На работу пришлось встать раньше, чем обычно. От завтрака он отказался, тошнило. С женой разговаривал с холодком. Уходя, забыл с ней попрощаться. Вспомнил об этом на лестнич¬ной площадке. Виктор Семенович хотел, было вернуться, но, повернувшись, увидел жену у двери с кислой миной на лице. Он открыл рот, но сказать уже ничего не успел. Только услышал хлопок закрывшейся за женой двери. Махнул рукой и скрылся в лифте. При выходе из дома столкнулся с соседской соба¬кой. Услышав знакомый запах, она уткнулась холодным носом в его плечо. Отстранив рукой пса в сторону, Виктор Семенович плотно закрыл за собой дверь. Хотел поругаться с хозяином собаки, но передумал. Невнятно что-то ответил на его приветствие и двинулся к углу дома. Там рядом была остановка. В троллейбус влез уже на ходу. Ему пришлось крепко потолкаться локтями, что бы добраться до укромного места у окна, через которое вот сейчас сквозь проталину и рассматривал улицу.

Три остановки пролетели очень быстро. Вынесенный из троллейбуса потоком пассажиров, Виктор Семенович быстро посеменил в сторону больницы. Вот и здание, где он работал, с табличкой «Кардиологическое отделение» на фасаде. На входе потопал ногами, освобождая обувь от налипшего снега. Поднялся на этаж. По дороге перекинул¬ся парой фраз с дежурным доктором, поприветствовал в коридоре санитарку тетю Нюсю, а потом, запыхавшись, забежал в свой кабинет и уселся в кресло. Надо было отдышаться. Что бы спрятать ссадину на голове, он натянул на уши колпак, затем включил электрочайник, а когда тот закипел, издавая не¬приятный свист, приготовил кофе. Хотелось курить. Поша¬рив в нижнем ящике стола, Виктор Семенович достал в измятой пачке по¬следнюю сигарету и томно задымил. После первой затяжки комната наполнилась дымом. Слегка ударило в голову. Он, наконец, расслабился. В такие минуты всегда лез голову один и тот же эпизод из детства - старая, сотни раз переосмысленная история про яблоки...

Это случилось в первый год после войны. Однажды Виктор Портной и двое его друзей, Андрей Холеный и Мишка Рябой, забрались в колхозный сад. Был прохладный сентябрьский вечер. Уже начинало темнеть. Друзья подобрались к саду через подсолнечное поле. Оно еще не бы¬ло убрано. Высокие прямые стебли подсолнухов стояли не¬преодолимой стеной на пути к саду. Они шли напролом, ногами и палками пробивая себе дорогу. Когда подобрались по¬ближе, остановились. Долго всматривались вдаль. Показа¬лось, что никого нет. Широко шагая, ребята двинулись в глубь сада. В один миг Виктор забрался на самую толстую ветку старой высокой яблони. Плоды издавали приятный запах. Их на дереве было не сосчитать. Свободной рукой Виктор прятал яблоки за пазуху. Самые спелые он подносил ко рту, надкусывал, а потом бросал вниз. То же самое делали Андрей и Мишка, отчего то в одном, то в другом конце сада были слышны глухие удары о землю. В предвидении хорошей добычи друзья потеряли бдитель¬ность. Никто не услышал ни треска веток, ни приближаю¬щихся шагов. Как снег на голову из темноты донесся, чей то хриплый басистый голос: «Руки вверх! Стой! Стрелять буду!»

Мишка дрогнул первым. Он оступился и полетел вниз и, наверное, раз¬бился бы насмерть, но каким-то чудом зацепился воротом рубашки за сук. Так и повис на ветке, уцепившись одной рукой за нее, а другой за штаны. Сторож повторил свое предупреждение: «Стой! Стрелять буду!» В руках он держал старые, сбитые в двух местах ржавы¬ми гвоздями грабли.

То был колхозный сторож Василий. Виктор узнал его по изношенному кителю. Старая ткань уже давно выцвела, на плечах пестрели дырки от погон, а на груди были при¬винчены две планки. Одна - наградная. Она могла расска¬зать о медалях и орденах, полученных Василием за боевые заслуги на трех войнах. А вторая, та, что была короче, напоминала о незалеченных ранах, старых отметинах былых баталий.

Виктор бросился в бега. Ловко приземлившись в траву, он стал метаться от дерева к дереву. Ему уже удалось найти лазейку на волю, но тут из кустов показалась собачья морда. Хромая на заднюю лапу, огромная лохматая дворняга сделала круг вокруг Виктора и уселась под деревом. Сопротивление не имело ника¬кого смысла. Превосходство было на стороне сторожа Василия. Он собрал ребят в круг и заставил сложить украденные яблоки на землю. Получилась внушительная горка красно-зеленого цвета.

Было стыдно и страшно за то, что будет, когда обо всем узнают дома. Мишка изо всех сил пытался проронить слезу, а вдруг Василий сжалится и отпустит восвояси. Сто¬рож был неумолим. «Теперь снимайте портки!» - прорычал он. Еле уловимая усмешка прошлась по его строгой физио¬номии. Ребята возмущенно переглянулись. Но в ответ сно¬ва пронеслось: «Портки! Живо!» Угрожающе залаяла собака. Три пары штанов легли на кучу яблок. «А теперь по домам! К отцам! Шагом марш!» - скомандовал Василий и пропал в темноте.

Друзья гуськом побежали в подсолнухи. Смело шагал домой только Мишка Рябой. Его отец на войне пропал безвести. Дождавшись, когда луна зайдет за тучу, друзья крадучись пошли к селу. Молча рас¬стались в первом переулке. Натягивая рубашку поближе к пяткам, Виктор со всех ног рванул к своей калитке. Заглянул за забор - никого. В сарае он нашел старое отцов¬ское галифе. Вдалеке послышались шаги. Виктор сразу узнал по¬ходку отца. Наказания было уже не миновать.

...очнулся от боли. Дотлевшая сигарета больно обожгла пальцы. В дверь громко постучали. Виктор Семе¬нович поднял голову. Дежурная медсестра, что - то пыта¬лась объяснять. Чем- то взволнованная, она всей грудью за¬хватывала воздух, а с ним и все слова. В коридоре надры¬вался сигнал тревоги, и Виктор Семенович всём догадался сам. Что-то произошло.

- Шура! Где? - Крикнул он и тряхнул медсестру за плечо.

- Там! В ванной!

-Кто?

- Кравченко из пятой палаты.

Бежал, перебирая в голове лица больных. Помнил их по койкам в палате. Кравченко... полная блондинка... пятая палата, у окна... с повторным инфарктом...

Она лежала в ванной на полу. Взял ее за запястье. Пульса на руке не определялся. Больная дышала часто, поверхностно.

- Давление! Быстрее!

- Вот, Виктор Сергеевич!

- Шестьдесят на сорок! В палату интенсивной терапии, скорее, Шура!

Он поднял глаза на Шуру, на ее большой живот.

Вспомнил, что ей скоро в декрет. Виктор Семенович подхватил Кравченко на руки. Не пройдя и десяти шагов, он почувствовал острую боль в груди. В глазах потемнело. Шатаясь, еле дошел до палаты. Там ношу перехва¬тили санитары. Потом наступила полная темнота и небы¬тие.

Он пришел в себя в той же палате интенсивной терапии. Ря¬дом, за перегородкой, лежала его больная Кравченко. Виктор Семенович узнал ее руку по командирским часам и кольцу с большим зеленым камнем. Над его головой сидела заплаканная медсестра Лиза.

- Какое сегодня число? - спросил он Лизу.

- Пятое. Виктор Семенович, - взбодрилась та, вытирая слезы на глазах.

- Было второе. Значит, я здесь уже третий день. А десятого у меня день рождения. Я тебе одну историю расскажу. Выговориться хочется. Это все случилось весной 53 года. Шел месяц март. Был теплый солнечный день. Утром мама достала из комода новые брюки, которые накануне выменяла на полмешка прошлогодней пшеницы и сказала:

- Вот, Виктор, это тебе. Носи на здоровье.

- Спасибо, мамочка, - ответил я и поцеловал ее в щеку.

- Ты только не сильно в них бегай. А то я знаю тебя, помчишься сразу по деревьям лазить.

- Я постараюсь, - дал я обещание, мигом переоделся и выбежал во двор.

- Мальчик! – Услышал я чей-то зов. – Подойди к нам.

Я подошел к плетню. Сквозь щель на меня смотрело три пары разноцветных глаз.

- Что надо? – Спрашиваю.

- Нам бы хлебушка немного. – Над оградой показалось три остриженных наголо головы.

- А кто вы такие?

-Мы детдомовские. Из соседнего села. Мы в столицу идем.

- Это в какую столицу?

- В Москву! Слыхал, Сталин умер, наш вождь и учитель? Мы на его похороны собрались. Поехали с нами.

- Я сейчас! Мигом!

Я вернулся в дом, достал из шкафа полбуханки хлеба, замотал ее в полотенце и выбежал во двор. За плетнем уже никого не было. Только по улице лаяли собаки, и был слышен топот бегущих ног.

- Эй! Подождите меня! – Крикнул я и полез через ограду.

Как назло моя левая нога зацепилась за сук, а я потерял равновесие и свалился в траву. На моих новых брюках образовалась дыра. В это время на крыльцо вышла моя мама.

- Виктор! Это ты за оградой ходишь?

Я притаился и, переждав пока она снова возвратится в дом, бросился во двор. На веревке я нашел старые штаны. Быстро переодевшись, я повесил изодранные брюки, вышел со двора и побежал по дороге, ведущей на железнодорожную станцию. За пригорком стояла полуторка. Водитель и пассажир ушли к ручью за водой. В их отсутствие, я забрался в кузов и спрятался под тент. Вскоре машина тронулась, а я вздохнул с облегчением.

На станции сотни людей, хаотично метались из стороны в сторону.

- Какой поезд отправляется на Киев? – Спросили меня.

- Я не знаю, - ответил я, - мне бы до Москвы добраться.

- Через полчаса с третьего пути будут отправлять товарный поезд. Он как раз будет ехать до столицы. Поспеши. Сегодня туда много народа едет. Сталин умер! Люди хотят с ним проститься. Отцом народа он наш.

Я поспешил на третью колею. К поезду подойти было невозможно. Люди просто штурмовали вагоны. Я стоял на перроне в полном недоумении.

- Эй! Как там тебя? Пошли снами.

Я обернулся. Три пары глаз, которые утром смотрели на меня сквозь плетень, снова глядели на меня.

- Меня, между прочим, Виктором зовут, - сказал я.

- Я Прохор, - представился самый длинный, - а это Егор и Роман. Нам сейчас поторопиться надо. На четвертом пути дополнительный вагон стоит. Пока про него никто не узнал, мы должны в него сесть.

- А этот вагон точно прицепят к Московскому поезду. – Спрашиваю я.

- Точно прицепят. Нам об этом дежурный по станции сообщил. Мы ему за это дров накололи. Всю зиму топить будет и нас вспоминать добрым словом.

- Хорошо, - согласился я, - ведите к вашему вагону.

Вагон, как и обещали, стоял на месте. Я вместе со всеми забрался внутрь. Здесь раньше перевозили скот, поэтому пол был услан сеном. Мы забились в угол. Нас набилось человек пятнадцать. Все ехали хоронить вождя. Что бы обезопасить себя, пришлось закрыть двери изнутри. Вскоре вагон прицепили к составу. Уставшие все легли на пол и уснули непробудным сном. Как меня разбудили, не помню.

- Вставай, Витек! – Сквозь сон услышал я голос Прохора. – Москву проспишь.

- А который сегодня день? – Спрашиваю я.

- Сейчас месяц март, - отвечает он мне, - а который день не помню. А зачем тебе, знать который сегодня день?

- День рождения у меня десятого. – Ответил я.

- Тогда до твоего дня рождения придется подождать. - Стал говорить Прохор. - Сегодня только четвертое.

- А ты только что сказал мне, что не знаешь какое сегодня число.

- А я это знаю, а то просто забываю. Контузия у меня. Мы с ребятами снарядом подорвались. Одного из нас убило. А у меня с памятью что - то стало. Бывает голова так разболится, что хоть о стенку лбом бейся.

- Понятно, - говорю, - у нас в селе такого добра тоже хватает. С войны домой всякие возвратились. Мой отец в ногу был ранен. Ему осколком кость раздробило. Слышно теперь за полверсты, когда по улице идет.

- А почему слышно? - Спрашивают меня.

-Потому что хромает, - отвечаю.

- А у нас, - стал говорить Раман, одному обе ноги оторвало. Он на мине подорвался. Во время марша сошел с дороги по нужде, а его «бах», и нет ног. Домой на каталке прибыл. Жена тут же к отставному майору в соседнюю деревню сбежала. Он тоже калека, но у него всего одной руки не было. А так все на месте. И при должности он был. А этот, который без ног сразу запил. Сидит на пороге сельпо, у кого папиросу выпросит, а кто стакан водки поднесет. Жалеют его все.

Москва, наконец, приняла нас в свои объятия. Было холодно. Черные

тучи смыкались над городом. Люди собирались в группы и шли, шли, шли. Они сливались в толпы, а то и в колонны. Тысячи ног выбивали единый шаг: « Левой! Левой!»

- Куда нам идти? - Спрашиваю я.

- Не знаю, - ответил Роман.

- А кто в Москву меня звал?

- Надо идти в ту сторону, куда идет больше всего народа, - сказал Прохор.- Пошли! Только не теряйте друг друга из вида.

Мы присоединились к колонне рабочих. За мостом появился наряд милиции. Один щуплый лейтенант схватил меня за руку и вытащил из толпы.

-Отпусти меня, - стал брыкаться я, пытаясь освободиться от его железной хватки, - меня мамка ждет.

- Подожди, малый, где твои родители? – Стал спрашивать меня милиционер.

- Нет у меня тут ни мамки, ни отца, - говорю я, - они у меня дома остались.

- А сам ты откуда будешь?

- С Украины я, - отвечаю. - Сталина хоронить приехал.

- Нечего тебе тут делать. Вождя и без тебя есть, кому хоронить. Видишь, сколько людей собралось. Затопчут тебя насмерть и все. Пойдем я тебя в участок отведу.

Он провел меня в отделение. Там нас встретил усатый капитан в старой шинели и с портупеей через плечо.

- Товарищ капитан, - взял под козырек милиционер, - примите мальчика на ночлег. Пусть у вас до утра посидит. А завтра мы его домой отправим.

- Иди, лейтенант, пусть мальчик остается. Только завтра не забудь прислать кого нибудь, что бы его отправили на станцию. Будь свободен. А ты, парень, садись на диван. До завтра много времени. Сейчас мы с тобой чаю попьем.

Я сел на диван и принялся пить чай.

- Тебя как зовут? – Спросил меня капитан.

- Виктором? – Ответил я.

-А что это тебя с Украины в столицу привело? Неужели родители тебя отпустили одного в такую даль?

-Никто меня не отпускал. Я сам приехал. Ребята из детского дома позвали, я с ними и отправился в столицу.

-Родители твои, наверное, теперь волнуются?

- Они думают, что я к тетке в соседнее село пошел.

В это время входная дверь распахнулась, и в нее вошел человек в кожаном пальто и пенсне в глазу. Капитан стал по стойке смирно.

- Садись, капитан, - сказал нежданный гость. – Что тут у тебя делают посторонние?

-Товарищ первый, этот парень к нам случайно прибился. Он на похороны в Москву приехал. А на улице сегодня столько народа, что могут и затоптать. Завтра мы его утром на вокзал отправим.

Человек в пенсне подошел ко мне и стал меня рассматривать.

- Я смотрю, ты растешь быстро, - сказал он и засмеялся.

- А откуда вы это взяли? – спросил я.

- Так у тебя брюки коротковаты.

- Товарищ офицер, - говорю я ему, - если бы вы так часто строились, то совсем бы без штанов ходили.

- Ты как со старшими разговариваешь?- Налетел на меня капитан. – А то я тебя вмиг в карцер отправлю. Будешь знать у меня!

- А что мне не говорить то, - не стал молчать я. – У нас в последние годы только и было радости, как строиться. В сорок первом, когда красная армия отступала, в дом бомба попала. Меня в то время еще на свете не было. А мама тогда пошла в поле. Они с моей старшей сестрой колоски собирали, чтобы хоть как то зиму перезимовать. В это время налетели самолеты, и давай бомбить. Вокруг лежали убитые, кричали раненные. А потом с неба стали парашютисты падать. Они летели и строчили по людям из автоматов. Моя мамка бросила сестру в заброшенный колодец, а сама сверху легла, закрыла ее своим телом. Так и пролежала до ночи. На следующий день они пришли в село, а дом сгорел. Побежали к соседям, а там гости непрошенные.

- А ты откуда про все это узнал? - Спросил меня этот первый.

- Это моя бабка. – Отвечаю. - Она мне все про войну вместо сказок рассказывала. Говорила и плакала. А я ее слушал и слушал. Я родился в сорок втором. У нас тогда уже был новый дом. Хозяева этого жилища ушли в партизаны, а наш староста разрешил нам в нем поселиться.

- Кто такой этот ваш староста? - Спросил капитан.

- Бабушка говорила, что он был хорошим человеком. Он многих от смерти спас. А потом и сам ушел в партизаны. В сорок третьем, когда наши полки наступали, танк проезжал рядом и случайно в наш дом угодил. Танкистам, конечно, досталось от командира на орехи. Их через час за селом у речки подбили. Танк сначала загорелся, а потом взорвался. И сейчас на том месте стоит, ржавеет. А танкистов, вернее то, что от них осталось на горе похоронили, что бы все видели, где лежат герои войны.

Человек в пенсне долго молчал, потом развернулся и ушел.

- А кто это был? – спросил я у капитана.

- Лаврентий Павлович. - Ответил он и замолчал.

Кто такой Лаврентий Павлович Берия во всех подробностях я узнал значительно позже. На следующий день меня отправили домой. И у всего случившегося был счастливый конец. Что - то опять побаливать стало.

- Я дежурного доктора позову, - испугалась Лиза.

- Не стоит. Позовешь после, всему свой черед. Лучше принеси мне мою ленту.

- Доктора велели Вас не волновать.

- Так ты и не волнуй, неси.

Лиза подала моток его электрокардиограмм. Бегло просмотрев ленту, он вслух подумал:

- Банкиру – деньги! Башмачнику - сапоги, а кардио¬логу ни много, ни мало - инфаркт. Судьба. А ты, Лиза, вы¬три слезы. Если сердце еще бьется в груди, значит, будем жить, значит, будем еще лечить.