Когда-то давным-давно где-то очень далеко-далеко, там, где случайно и счастливо пересеклись стремительно раскручивающаяся из маленькой точки спираль времени и дремлющая полусфера пространства, жил и одновременно был один скульптор, которого все уважительно звали Мастером, словно и не было у него другого имени. Некоторые называли его ещё и Пророком, видящим, правда, не сквозь время, а сквозь твёрдую и непрозрачную поверхностью камня. Там хаотично сплетаясь друг с другом вытекали одно из другого живые пространства, из которых он, словно из затянувшегося плена, освобождал всякий раз новый и обязательно удивительно прекрасный образ. И хотя так видеть дано воображению многих скульпторов, однако далеко не всем хватало любви, терпения и таланта освобождать эти образы из каменного плена неповреждёнными, неискажёнными, живыми. Чем менее конкретна форма (особенно если это необработанная каменная глыба), тем разнообразнее и неожиданнее ее содержание (явные и тайные образы, непредсказуемо и хаотично переплетенные в воображении творцов - у каждого по-своему, у каждого неповторимо, у каждого своё).

Но всегда самое сложное для многих скульпторов было и будет всегда даже не умение искусно изваять прекрасную, неповторимую скульптуру, а сделать очень непростой выбор - кого именно из множества видимых их внутреннему взору образов, громко молящих и просящихся на свободу из холодной каменной темницы, выбрать именно сейчас. Кого из них впустить в этот наш мир света и ярких красок, а кого, увы, навсегда оставить в иных пространствах, молчаливых и тёмных, без надежды на освобождение. Оставить внутри камня, чувствуя потом перед всеми ними и каждым в отдельности за этот выбор вечную, не проходящую пронзительную вину и щемящую боль в сердце. Может поэтому всегда, даже когда Мастер улыбался, на его лице всё равно была заметна тень печали и искренней вины, которую изо всех сил старалась стереть улыбка радости за освобожденную из каменного мешка душу. И может быть, именно поэтому он старался никогда не наступать ногой на камни, в беспорядке лежащие на улицах, чтобы случайно не сделать больно или не оскорбить достоинство тех, кого только он видел сквозь шероховатую поверхность даже самого маленького и невзрачного бесформенного камушка...

Однажды, когда Мастер шёл по шумным, разноцветным и пахучим торговым рядам городского рынка, он заметил худенького мальчика в поношенной и выцветшей одежде, который сидел на земле в сторонке от всех и, не замечая палящего с голубого неба солнца, не слыша зазывающих криков торговцев, увлечённо лепил из сырого песка очень забавные и необычные фигурки зверушек, рыбок, птиц и человечков. Они тронули сердце Мастера своей очаровательной искренностью и гениальной простотой выражения красоты и движения, и он предложил мальчику пойти к нему в ученики. Тот сразу с радостью согласился. Он был сиротой и ему не у кого было просить позволения на это...

У Мастера было много заказов - его необыкновенной красоты скульптуры украшали дворцы и замки знатных вельмож. Бог, видимо, передал ему часть своих полномочий по наполнению этого Мира красотой и добротой, чтобы они из его скульптур беспрерывными неиссякаемыми светлыми потоками перетекали в дела и мысли человеков, хотя бы раз взглянувших на них.

Учёба для мальчика началась с первого же дня - ему пришлось убирать бесформенные каменные осколки, которые ранее скрывали образы будущих скульптур внутри угловатых глыб от неискушенных глаз, месить глину для изготовления моделей, подносить новые заготовки из камня и начисто подметать и мыть пол в мастерской. Выполняя все это он жадно ловил каждое мельчайшее движение инструмента в руках Мастера, вслушивался в каждый издаваемый звук, напряжённо пытался предугадать каким будет следующий ход острого резца по неуловимой границе, разделяющей готовую скульптуру и "лишний" материал, от которого она словно по волшебству без видимых усилий освобождалась. Даже закрыв глаза он всё также ярко и отчетливо видел, как движется инструмент в сильных и уверенных руках Мастера. И только много позднее, когда под руководством Мастера Ученик сам искусно изготовил себе свой самый первый профессиональный инструмент, он стал делать свои незатейливые фигурки, больше похожие на те, что раньше лепил из песка, но только теперь уже из камня.

Сначала камень, словно неприрученный дикий и своенравный зверь, вздрагивая и вскрикивая на каждое прикосновение острого резца, огрызался брызгами мелких острых осколков, до крови ранивших руки Ученика. Мастер, покачивая головой и ласково улыбаясь нетерпению Ученика, смазывал порезы бальзамами из пахучих трав, от которых боль затихала и раны быстро затягивались. Но что такое боль, если творишь волшебство для других человеков? И постепенно камень признал руки Ученика и стал приоткрывать ему свои тайны...

Особенно Ученику понравился чудный набор необыкновенно красивых личных инструментов Мастера, которые тот изготовил по сложным чертежам с пожелтевших гравюр из какой-то очень редкой и очень древней книги, усовершенствовав их своим опытом и талантом. Ученик просто влюбился в этот инструмент. Когда Мастер уходил куда-нибудь по делам, Ученик, чисто вымыв руки, доставал его, бережно с трепетным благоговением верующего фанатика раскладывал на чёрной бархатной подстилке на столе и мог часами при свете мерно покачивающегося пламени одинокой свечи восторженно любоваться его формой, точностью его пропорций, элегантностью его линий, необыкновенной игрой отраженных лучей, и было непонятно что в такие минуты шептали губы Ученика - слова восхищения или молитвы.

В такие дни напрасно ждала его в своем саду под ветвями старых вишен младшенькая из дочек местного городского врача, с которой он познакомился, ещё когда только-только поселился в доме Старого Мастера. Она на него не обижалась и понимала его, потому что он давно уже признался ей о своей необыкновенной восторженной страсти к инструменту. Да и без него много было других ребятишек, которым интересно было играть с нею в саду. И всё же Ученик находил время и повод, чтобы иногда приходить к ней и покачать её на качелях, привязанных к толстой ветке старой вишни, осыпанной вечно молодыми белыми цветами (или спелыми ягодами - смотря какое время года было). Бывали дни, когда они вместе отправлялись в лес. Там они часами могли смотреть на причудливые, чарующие воображение неповторимые изгибы линий лепестков диких цветов, восхищаясь и удивляясь волшебным переходам одних красок в другие, или слушать таинственное гудение большого мохнатого трудолюбивого шмеля, перепачкавшего в жёлтой пыльце свой чёрный камзол, или следить за непредсказуемым радостным и свободным полетом фантастически красивой бабочки... Ученик все это жадно впитывал в себя, чтобы потом воплотить в своих фигурках, но еще более хотелось ему все эти чудные линии, оттенки и движения воплотить в своем будущем инструменте, который он когда-нибудь непременно сделает для себя...

Когда им позволяли, они уходили к синеющему вдали морю. Сначала они долго шли к нему, а потом с весёлыми криками и смехом бегали друг за другом по движущейся кромке прибоя, поднимая в воздух прозрачные брызги, светящиеся в лучах солнца многочисленными весёлыми искорками, словно драгоценные бриллианты. Они подбирали бьющуюся на песке выброшенную прибоем рыбёшку и бросали её обратно в море. Уходили домой, всегда держа в руках всякие удивительные ракушки, среди которых трудно было найти две одинаковые. Потом при новой встрече они с удивлением разглядывали их, склонясь и слегка касаясь друг друга головами. Девочка рассказывала всякие волшебные истории из жизни обитателей этих ракушек, а мальчик мысленно путешествовал воображаемым резцом вдоль их многочисленных изящных линий...

Прошёл год, второй, третий... Ученик окреп и возмужал, и Мастер стал поручать ему предварительную обработку заготовок для больших скульптур, а затем и изготовление несложных фигур. Он долго и терпеливо обучал его правильному положению рук, точному движению инструмента, верному расчету и глазомеру. Ученик оказался способным - он научился понимать природу и характер камня, находить его сильные и слабые стороны, а самое главное - он научился виртуозно владеть своим инструментом, который он как и Мастер всегда затачивал сам, не доверяя никому другому, считая это лечением инструмента от старости. И так же как его Учитель он всегда чуть загадочно улыбался, когда другие мастера, приходившие в гости к Мастеру, начинали убеждать, что работать нужно слега затупленным резцом - в такие моменты ему слышался спокойный голос Учителя: "Резец должен быть острее мысли, мысль - быстрее резца, а руки - заботливее и нежнее матери..."

Много времени тратил Мастер для того, чтобы научить глаза Ученика смотреть и видеть, а сердце слушать и слышать то, что окружало его и то, что было в нём самом, чтобы потом легко отыскать это под мраморной или гранитной поверхностью камня. Но тот, увлечённый волшебными формами необыкновенного инструмента и своими быстрыми успехами, кружившими его голову, только делал вид, что внимательно слушает своего Учителя, только механически, хотя и всегда кстати, повторял слова и мысли, которые должны были идти не от ума и памяти рук, а от сердца и души. А сам в это время каждый час и каждое мгновенье видел перед собой только неудержимо влекущий к себе инструмент Мастера, и ничто больше кроме этой необъяснимой страсти не проникало к нему ни в голову, ни в сердце, ни в душу. Но зато, когда приходило время под присмотром Мастера делать новые работы в камне (пусть и с помощью своего простого инструмента), то тут уж трудно было найти более истового и прилежного ученика. И Мастер прощал ему его упрямое нежелание тратить время на что-то другое кроме работы с инструментом, надеясь, что со временем его Ученик всё равно найдет путь к своему сердцу.

Прошёл ещё один год упорного труда, за ним ещё и ещё... И, наконец, однажды все вокруг узнали ещё одного нового Мастера, который стал радовать своими интересными и неожиданными очень талантливыми работами в камне.

Потом наступил и день, когда Мастер, уже постаревший и утративший зоркость глаз и уверенность своих рук, просто и буднично передал Ученику свой необыкновенный инструмент. Но для Ученика это был самый счастливый день в жизни - каким счастьем и радостью светились его глаза, как взволнованно колотилось его сердце. Он ласково гладил инструмент и любовался им. Он протирал его и перекладывал с места на место только для того, чтобы лишний раз коснуться его гладкой прохладной металлической поверхности своими тонкими чуткими пальцами, и даже разговаривал с ним. У Старого Мастера действительно был необыкновенный инструмент.

Ученику не терпелось опробовать этот инструмент. Всю ночь он не выходил из мастерской, и всю ночь, а потом всё утро и весь день оттуда слышался стук инструмента и счастливое пение Нового Мастера. Наконец, к вечеру следующего дня он пригласил Старого Мастера посмотреть на свою работу. Старый Мастер взглянул на скульптуру и сразу же узнал в ней... свой инструмент. Новый Мастер так искусно изваял его из камня, что нельзя было оторвать от него глаз. Казалось инструмент оживал - все его линии, сплетаясь и пересекаясь, создавали впечатление, что он не был неподвижным, что он двигался и сам искал материал, из которого обязательно нужно было сделать что-нибудь замечательное. Старый Мастер задумчиво посмотрел на своего Ученика, покачал головой и сказал: "Ты бы мог вызволить на свободу из этой каменной глыбы образ своей матери или быстроногой лани, раненого воина или прекрасной богини. Прости меня..." И ушёл, не проронив больше ни слова. Ученик не понял за что тот просил у него прощения, но решил, что Старый Мастер просто не постиг его замысла или позавидовал его таланту, и сам пригласил всех желающих посмотреть на новую скульптуру, чтобы услышать и их мнение о своей работе. Все были просто поражены этой необычной скульптурой, наполненной строгой красоты и стремительного движения. Они громко восхищались и тут же пригласили своих друзей и знакомых взглянуть на чудесное творение Нового Мастера. И те, едва увидев скульптуру, начинали восхищаться ею. Это был настоящий успех. Но для Нового Мастера всё же наивысшей оценкой признания его таланта было просто долгое подавленное молчание других мастеров, поражённых увиденным.

Вдохновлённый успехом и признанием Новый Мастер поспешил снова запереться в мастерской, усердно проработал в ней почти неделю и сделал еще более прекрасную скульптуру, в которой увековечил свой инструмент. Снова приходили люди, снова хвалили его и восхищались точностью пропорций, смелостью линий и неожиданностью композиции, умением вдохнуть жизнь и движение в неодушевленные предметы. Скоро он достиг таких вершин в мастерстве владения инструментом, что казалось, будто бы он сам, его руки, его мысли стали продолжением этого инструмента - он стал понимать и угадывать малейшие пожелания своего безмолвного друга, своего кумира, своего повелителя...

И снова, вдохновляемый своим инструментом, Новый Мастер стал ещё одержимее работать над новой скульптурой своего инструмента и снова её с блеском сделал - даже ещё прекрасней. И снова он пригласил горожан посмотреть на ещё более совершенное своё творение. Горожане снова приходили и снова восхищались. Правда, на этот раз их было несколько меньше, к тому же в большинстве своём это были его коллеги - мастера и ремесленники, которые, конечно же, понимали толк в сделанном. Они искали и находили в этом творении что-то новое, неожиданное и полезное для совершенствования своего собственного мастерства и, конечно же, для своего личного инструмента и искренне благодарили за это Нового Мастера. И всё повторялось: с каждой новой всё более совершенной скульптурой, отражающей новое видение Мастером красоты своего инструмента, всё меньше горожан приходило посмотреть на это - их начинала тревожить, даже пугать эта идеальная, волнующая, но прохладная и надменная красота, в которой не чувствовалось доброты, сочувствия их личным проблемам, сострадания к их судьбам и их желаниям. Да и другие мастера тоже стали всё реже наведываться к нему на эти просмотры, потому что они и сами увлеклись изготовлением скульптур, изображающих их собственные любимые инструменты.

Пришёл день, когда Новый Мастер превзошёл самого себя и всех живших до него мастеров - такой изумительной скульптуры, изображающей необыкновенно прекрасный инструмент Мастера, никто никогда раньше не видел...

Никто не увидел его и сейчас, потому что всем стало скучно смотреть на нескончаемую вереницу скульптур пусть и прекрасных, но об одном и том же - об инструменте Мастера. Все находили всякие предлоги, чтобы не обидеть Нового Мастера, но всё же больше не приходили к нему...

Совсем расстроенный Новый Мастер словно впервые оглядел свою мастерскую - она вся была заставлена прекрасными большими и маленькими скульптурами, изображающими его любимый инструмент, которому он посвятил всё свое вдохновение, весь свой талант, всего себя самого. Они заполонили не только все помещение мастерской, но и стали его единственными мыслями и заботами... "А может быть, и хорошо, что больше никто не пришёл, потому что им было бы тесно в этой мастерской среди его шедевров, и ненароком могли бы что-нибудь задеть и расколоть," - ревниво подумал он... И вдруг Мастеру нестерпимо остро захотелось сделать, что-нибудь иное - какую-нибудь прекрасную юную девушку с веткой цветущей вишни в руках (обязательно похожую на младшую дочь врача) или прыгнувшего на добычу стремительного барса, или нежный распустившийся цветок с разноцветными семью волшебными лепестками... Он взял в руки инструмент и начал работать. Но чтобы он ни делал, из под его инструмента всякий раз из-за сколотых кусочков и крошек мрамора появлялось изображение самого инструмента - всё более совершенное, всё более изящное, всё более завораживающее...

Расстроенный он в сердцах отбросил в угол свой необыкновенный инструмент и вдруг в испуге замер - ему показалось... Да нет, всё было наяву - он увидел, как тот пополз в его сторону, сердито поблескивая в дрожащем свете пламени многочисленных свечей. Новый Мастер растерянно огляделся и увидел, как все сделанные им скульптуры инструментов, большие и маленькие, одновременно ожили, зашевелились и потянулись к нему, словно протягивали себя, предлагая немедленно взять их в руки и начать делать новые и новые инструменты ещё более прекрасные, ещё более совершенные...

Растерявшийся и испуганный выскочил он из мастерской, и быстро захлопнул за собою дверь, а потом тщательно запер её, словно боялся, что сотворенные им скульптуры выползут наружу и увяжутся следом. Несчастный - ему казалось, что он создает Эдем на земле своими чудными скульптурами, но прекрасноликие ангелы оказались всего лишь прекрасноликими драконами, красота которых парализует и подчиняет себе волю тех, кто взглянул на них. Слушая их сердитые и настойчивые стуки в дверь Новый Мастер понимал, что должен вернуться, чтобы сразиться со своими драконами и уничтожить их. Но едва он представил себе каждого из них, в кого вдохнул жизнь и красоту, кому сам был обязан захлёстывающим душу искрящимся волшебным светом восходящего потока вдохновения, как понял, что никогда не поднимется у него рука на сотворенное собой - не их это вина, а его беда...

И пошёл он куда глаза глядят, только бы подальше от своей мастерской. Не понятно почему, но вскоре очутился он на шумном городском рынке, на том самом, на котором когда-то встретил его Старый Мастер - наверно стремительная своенравная спираль времени, скручиваясь обратно в маленькую точку, пронзила дремлющую полусферу пространства в той же самой точке, что и много лет назад. И едва он собрался уже уходить, как вдруг заметил большую толпу горожан, которые собрались в том же месте, где когда-то мальчиком сидел он сам и лепил что-то из песка. Новый Мастер протиснулся в середину толпы и увидел сидящего на земле совсем худенького босоного мальчика в выцветшей старенькой одежде, который сломанной лопаточкой и какими-то щепочками увлечённо, не замечая никого, делал из песка забавные фигурки, изредка выливая немного воды из кувшина, когда палящее солнце слишком иссушало песок. Стоящие вокруг как завороженные смотрели на появляющихся из песка диковинных никому неведомых зверушек, птиц и бабочек, которые вдруг снова исчезали, сломанные и разбросанные тонкой ручонкой мальчугана, чтобы вновь из того же простого сырого песка появились новые фигурки, не похожие на предыдущие, но такие же живые и привлекательные. У всех горожан были свои неотложные дела, но как можно было пропустить момент сотворения маленького чуда в виде неуклюжего медвежонка или раскинувшего крылья грозного сокола, или приготовившейся к прыжку пантеры, которые только на мгновенье выглядывали из сказочной страны воображения маленького босоного Волшебника и в неё же возвращались, уступая место новым и новым образам... И зрители чувствовали, как оттаивали и согревались их сердца, как становились они добрее, и всем непременно тоже хотелось сделать что-нибудь волшебное и доброе, глядя, как легко это делает совсем ещё маленький Волшебник... А ещё у этого мальчика было странное имя - звали его Маленький Странник...

Новый Мастер, тоже стоявший в толпе, неожиданно вздрогнул от того, что кто-то осторожно положил ему руку на плечо. Он обернулся и увидел рядом Старого Мастера. Тот произнес, задумчиво глядя на него: "Я учил тебя, посвящая в тайны мастерства владения инструментом, но инструмент сам овладел тобой и твоими мыслями. Я не научил тебя главному - понимать для чего инструмент и для чего ты сам. Прости меня... Если хочешь стать настоящим Мастером, владеющим не только инструментом, но и самим собой - пойди к нему в ученики". И Старый Мастер показал на сидящего мальчика. Новый Мастер изумленно смотрел на мудрого Наставника. "Но Учитель, чему меня может научить этот маленький оборванец - он же никогда в жизни не держал в руках настоящего инструмента?" Старый Мастер ответил на это: "Ты уже достиг таких вершин мастерства, чтобы уметь обучать других. Теперь следуй дальше - ищи чему ты сам можешь научиться у других. Надеюсь, что это ты сумел перенять от меня, а остальному - учись у этого мальчика..." И повернувшись медленно пошёл прочь...

И изумленные горожане увидели, как Новый Мастер, которого все уважали за его необыкновенный талант скульптора, подошёл к Маленькому Страннику, тоже от неожиданности замершему со сломанной перепачканной в сыром песке лопаточкой в руке, и низко до самой земли поклонился ему...

...Позже некоторые горожане рассказывали, что видели, как по песчаному берегу вдоль неспокойного моря брели куда-то три странные фигуры: слева медленно ступая шёл Старый Мастер, справа легко и свободно, чуть подпрыгивая, шёл худенький Маленький Странник с лопаточкой в руке, а центре шёл Новый Мастер. Удивило всех то, что за ними на песке тянулись только две непрерывные цепочки следов - Новый Мастер никак не мог оставить свой след. Это было только самое начало его Пути к настоящему Мастерству, по которому вели его два великих Учителя. Тогда он ещё не догадывался, как много в этой жизни будет у него Учителей... Но он уже твёрдо знал, что следующая сделанная им скульптура, будет похожа на юную прекрасную девушку с веточкой вишни, к которой он ещё обязательно вернется...

Были и такие, кто с дрожью в голосе шепотом клялись и уверяли, что своими глазами видели, как в сумерках позднего вечера по следам Мастеров ползли какие-то странные фигуры, напоминающие инструменты Нового Мастера. И будто бы человеческими голосами они жалобно просили у кого-то прощения... Но только никто этим очевидцам не верил...

Оглянись и ты - не ползут ли за тобой когда-то сделанные тобой инструменты?

 

Александр Пилигрим