Когда они женились, многим было невдомек: что нашла гибкая фигуристая Любаша в своем низкорослом, приземистом избраннике Лешке? Ранние залысины уже начали съедать переднюю часть его редкой шевелюры, уголки рта сами по себе опускались, делая выражение лица каким-то страдальчески-горемычным…

 

- Эх, Любка, куда ж голову свою суешь! – откровенно сокрушалась соседка – тетка Настя, видавшая виды за три своих неудачных замужества.

Любка не слышала этих слов да и не хотела никого слушать. Она кружилась с женихом в невероятном танце посреди двора. Толпа гостей хлопала в ладоши, что-то выкрикивала, подпевала, а сельские музыканты усердно отрабатывали свадебный гонорар, выжимая всю энергию из электронной начинки инструментов.

 

Невеста выходила за богатого. Нечего было и сомневаться в меркантильности ее интереса. Люба вырастала в отдаленной местности – шахтерском крае со скудной растительностью, желтыми лужами и грудами отработанной породы, громоздящимися по всей округе. Семья у них было многодетной, дети донашивали друг после друга кофточки и пиджачки, то и дело вырастая из них и заводя родителей в тупик: как прокормить, как одеть-обуть?

 

Не успев достичь совершеннолетия, юркая девчушка стала помогать мыть посуду шахтерской столовой, затем продвинулась в буфетчицы и по стечению обстоятельств познакомилась с невзрачным солдатиком, пообещавшим «сделать ее королевой».

Надо отдать должное: Лешка умел ухаживать. Подходя к девушке, он делал важное лицо (ни один мускул не дрогнет!), заговорнически снижал тон почти до шепота и с придыхом начинал:

 

-- Любезная! Можно вас на пару слов? Я бы и не осмелился, но есть предчувствие… Понимаете, сердце подсказывает, что вы – моя судьба!

Подобным образом он многих озадачивал. Девки не могли понять: если шутит, то почему так неподвижен его взгляд, губы сужены, руки едва касаются собственной шинелки на груди, застыли в какой-то молитвенной позе? В своем селе ребята часто его «тырили» за клоунские штучки, а в чужом краю, где ему выпало служить, никто и догадываться не мог о его манерах.

 

Поддалась уговорам Любаша, стала встречаться с Лешкой, когда он ходил в увольнение. Они мало бывали на людях, слишком уж бросалась в глаза их разница в росте: почти на голову была выше партнерша, а партнер совсем утопал в своей великоватой шинелке, семенил рядом с ней, как подросток.

 

Молодые люди находили укромные уголки в тихих улочках, ютились иногда у Любиных родственников, понимающе отворявших калитку перед серьезным маленьким солдатиком. Тетя с дядей жалели племянницу и очень сильно сомневались в том, что когда-нибудь она подыщет себе в городке подходящую пару. Народ в этих местах все больше пьющий, безответственный. А у Леши, по всему видно, намерения хорошие, толковый он, хоть и задумчивый да странный порой.

 

Удивил, ох и удивил парень своих родителей, когда вернулся со службы и заявил, что у него есть невеста. Сначала не поверили – рассмеялись. Отец и мать тоже ростом не вышли, но суетливые, по-хозяйски озабоченные, все силы напрягали для создания надлежащей базы на подворье. Что за работа у главы семейства? Кладовщик. Знай только, чтобы вес везде сходился, чтобы ревизор не пронюхал, не учуял подвох. В доме всегда был достаток: свежая свинина, говядина на каждый день, не так, как у других – в основном только по большим праздникам. В хлеву гарцевал жеребец, блеяли овцы, грузно передвигались в загородках свиноматки.

 

А птицы здесь какой только ни было: шикарные индюки, гоготливые гуси, петухи и курочки, как на подбор. К тому же еще и цесарки – особая гордость хозяина.

Кормов хватало, недаром ведь Лешкина мать ходила в агрономах. Там были свои хитрости: сколько зерна везти на ток, а сколько в ночное время по некоторым усадьбам…

Лешка знал, что обещал своей Любаше и впустую слов не тратил. Конечно, поженились они не сразу. Парень почему-то был уверен, что Люба от него никуда не денется. Поступил учиться на механика, приложил все усилия, чтобы не только диплом получить, но и овладеть необходимыми познаниями в технике. Серьезность с него почти не сползала, он с нею даже стареть начал.

 

Бывшие одноклассники ходят гоголем, встречи в школе назначают, хвастаются достижениями, а он присядет где-нибудь с пожилыми преподавателями, поговорит о трудностях в воспитании нынешних школьников, посетует по поводу низкой зарплаты учителей, скажет что-то весомое о политике и… уйдет себе домой. Чего приходил – непонятно.

 

Маленькие черные глазки Лешки будто хранили какую-то тайну. Что-то он задумал, но не признавался никому. Даже родителям. Хотя, как знать, ведь у тех тоже наружу ничего не вылазило. А что? Трудитесь, и у вас все будет! – отвечали назойливым сельчанам.

Понятно, что свадьбу Лешке отгрохали со всем размахом. К тому времени уже готов был просторный дом, сооруженный напротив, через дорогу от родительского, заложен сад, пышная виноградная аллейка при входе во двор. Все необходимые постройки расположены в усадьбе по всем канонам: погреб входной, бетонированный, курятник, свинарник, сарай для коровы и телят, летняя кухня. Кругом все побелено, посыпано песочком.

 

Стояла поздняя осень. Увертливые мужички, прихватив бутылку и закуску, искали местечко под виноградом, чтобы заодно полакомиться сонными плодами. Не у каждого эта культура так мощно произрастает, да и сорт здесь особенный, привозной, не простецкий.

- Ах, Люба-Любушка, бедная голубушка! – голосила-пела неуемная подвыпившая тетка Настя.

 

Невесту уже усаживали на огромную подушку, уложенную на скамейке, вытаскивали шпильки из-под фаты, приступали к обряду покрывания. Свекровь вынесла из дома тоненький малиновый шерстяной платочек, бережно накинула на высокую прическу внезапно побелевшей Любаши. Из ее прозрачных глаз струились слезные ручейки.

- Поплачь, поплачь, родная! -- ворковала Лешкина мать. – Так заведено прощаться с девичеством… Ягодка ты наша, красавица, будь здорова и счастлива!

И внучат нам побольше, слышишь? -- хитровато щурился отец, сдвинув кепку на потный затылок.

 

Он знал что почем, во что обошлась свадьба и как она окупится надаренными деньгами. Вон он, заветный трехлитровый бутылек, обвязанный атласной лентой. Набитый доверху купюрами – приглашались мужики состоятельные, шпаны здесь нет.

 

… Вскоре Любушка забеременела. Ходила по двору сердитая, очень хотелось спать. Но здесь все привыкли вставать рано и сразу же приниматься за работу: чистить навоз, доить, выгонять на пастбище, ставить за прикол за огородом, поить, приглядывать, гонять, присвистывать на окаянных воробьев, выклевывающих шляпки подсолнухов…

Муж на работе, возвращается подвыпивший, в пропахшей мазутом одежде и сразу же валится в постель. Ей нужно с тяжелым животом наклоняться над этим сонным карликом, стаскивать с него брюки, рубашку, носки. Леха стал ходить, сутулясь, вроде навалилась на него какая-то тяжесть, и он напрягал все силы, чтобы выдюжить и протянуть груз как можно дольше. У него начал появляться круглый «трудовой мозоль» -- пузико начальника. Прорезался «командирский» тон вперемешку с крутыми словечками. Куда только девалась таинственность взгляда, вкрадчивость речи?

 

Люба начала понимать, во что ее втянул неказистый муженек. В погребе она обнаружила потайную дверцу, ведущую в просторную кладовую. Только здесь на полках лежала не капуста, а обмасленные тряпочки с завернутыми в них запчастями. Вдоль стены выстроились канистры с бензином, лежали новенькие автомобильные шины, какие-то фары, мотки провода. Сюда стаскивалось все, что плохо хранилось в колхозе, вернее, было доступным для Лехи.

 

После своей находки Люба не находила места: зачем это воровство, кому оно принесет выгоду? Ведь при первом же случае продажи чего-либо сюда могут нагрянуть «люди с погонами». И что тогда?

 

Но муж сохранял спокойствие и невозмутимость. Аккуратно справлялся со своими производственными обязанностями, приносил домой скромную зарплату. Но подводило пристрастие к спиртному. Потребность окунуться в дурман, укутать сознание в недоступную оболочку, сквозь которую не так виден укоризненный взгляд жены, неслышны ее печальные вздохи над его грязным промасленным телом, -- возрастала с каждым днем. Он и не пытался ей сопротивляться.

 

Однажды Люба, снимая мужнины брюки, ужаснулась. Мало того, что они были мокрыми – это уже стало правилом, но на этот раз она перепачкала руки вонючим содержимым. Мигом побежала в ванную, с рыданиями подставила руки под водную струю. Отчаянию не было предела. В мозгу застучала мысль: уехать! Уехать и никогда сюда не возвращаться!

Лихорадочно начала складывать вещи и вдруг беспомощно осела. Под ней самой образовалась лужа. Сообразив, что это отходят воды, она потянулась к телефонной трубке. «Скорая помощь» приехала вовремя. Наутро Лешкины родители радовались появлению внучки. Будто уже давно ждали команды: нанесли гостинцев, потчевали медсестер, санитарок, устроили спозаранок в районном роддоме настоящий тарарам.

 

Очухался от пьянки и Лешка. Виновато ходил под окнами больницы, прячась от полуденной жары, носил в руках привядшие розы. Туда-сюда, как маятник.

Люба могла подойти к окну, но не хотела. Роды оказались не такими уж тяжелыми, девчоночка родилась немногим меньше трех кило. Насосавшись, спала по несколько часов подряд.

 

Между супругами назревал серьезный разговор. Лешка никак не мог из-за пьянства объясниться с женой начистоту. Только по возвращению супруги с малышкой домой его по-настоящему прорвало. Он упал на колени перед постройневшей Любой, обхватил шелковый голубой подол ее праздничного платья и уткнулся в него мокрым от слез лицом:

 

- Любимая! Прости меня, пожалуйста! Прости за то, что был негодяем. Что не мог объяснить тебе происходящего. Дело в том… В том, что мне…

Леха собрался с духом и выпалил:

- Мне вынесен приговор. У меня – раковая опухоль.

- Что? Что ты говоришь? – обмякла жена. – Ты болен и все это время не признавался? Когда установили диагноз? Почему ты не лечишься?

- Все бесполезно, дорогая… Врачи знают, говорят, что поздно обратился. Понимаешь, мне и в голову не приходило, что так далеко зайдет. Силы уже покидают меня, я только виду не подавал…

 

Страшная тайна долго не задержалась между супругами. Лешку действительно поместили в областной онкодиспансер, родители дежурили у его постели. Люба осталась с грудным ребенком и хозяйством, как на пепелище.

 

Однажды вечером заглянули двое незнакомых мужчин, попросили ключи от подвала, спустились вниз и принялись выносить содержимое кладовки наружу. Без лишних объяснений отъехали от ворот.

Умирал Лешка дома. Глубоко запавшие глаза были чуть-чуть приоткрыты. Люба наклонилась к нему, чтобы расслышать несвязный шепот:

 

- Мужики… приходили? Забрали из подвала? Все пригодится… Я даю тебе свободу, Любаша… деньги. Они принесут, мужики те же самые…

Дальше понять было невозможно, пошел бред, одышка. К вечеру Лешка уже не дышал.

На родителей страшно было смотреть, их совсем пригнуло к земле большое горе. Но невестка будто окаменела. Поручив младенца тетке Насте, она отдавала распоряжения по рытью могилы, по панихиде, по поминальному обеду. Принесла все необходимое по похоронному ритуалу, раздала бабкам, поручила плотникам – все, как во сне…

После похорон появились те двое, положили перед Любой увесистый сверток – Лешкина часть от их общего дела.

 

- Ничего не надо, -- проговорила молодая вдова. – Заберите и уходите немедленно.

Мужики переглянулись, пробовали сунуть пакет насильно в ее одеревенелые ладони, но он с шелестом выпал из рук. Ничего не оставалось, как подобрать его и убраться.