Старый охотник Семен Филиппович Белолобов любил летним вечерком посидеть у своего двора в компании, имевшей обыкновение собираться у его палисадника почти со всего околотка. Здесь был и сосед справа – совхозный тракторист Митрий Хомутов, и сосед слева, шофер молоковоза Андрей Щетинин. Подходили отставной бухгалтер Шумко и его свояк, механик Гысин. Компания собиралась большая, шумливая, иногда даже слишком. Случалось, строгая супруга Филиппыча, как его по-свойски именовали собеседники, выходила из дома со скалкой и, внушительно стуча ею по забору, остужала пыл горлопанов суровым обещанием пустить в ход это орудие кухонного производства.

Темы дискуссий, как правило, были самыми острыми и животрепещущими. Например, различие в устройстве нашей и американской атомной бомбы, а также преимущества и недостатки того или иного способа кручения «козьих ножек». Но чаще всего преобладала рыбацко-охотничья тема. И уж в этом вопросе не было большего авторитета (да и быть не могло!) чем сам Филиппыч. Он знал повадки всех зверей и птиц, знал уйму способов приготовления охотничьих деликатесов, помнил множество занятных, поучительных историй. Частенько, при этом, появлялся, отираясь под ногами, его охотничий, остромордый пес Кузя.

- Ох и хитер, ох и ловок, шельмец Кузька! – восхищенно хлопая широченной ладонью по худой собачьей спине, приговаривал Филиппыч, чадя цигаркой с едким самосадом. – Как сотворит чего – сам такого не придумаешь.

- Ну-ка, ну-ка!.. – подзучивали его дымящие как паровозы и плюющиеся шелухой от семечек слушатели, распаляясь любопытством. – Ты уж соври, да покрасивше!

- Зачем врать? Отродясь не врал, и врать не собираюсь. А коли, кто не верит – пусть придет и проверит. Вот он, этот самый Кузька, в прошлом годе, зимой, каждый день мне по зайцу таскал. Ага! Без отпусков и выходных.

- Да ну! Не могло такого быть… – скептически хмыкали мужики, с затаенным азартом ожидая какого-нибудь занозистого подвоха.

- Да нисколечко не прибавляю (взгляд Филиппыча чрезвычайно серьезен, на лице – ни тени улыбки). Я вам не Мюнхавзен какой-нибудь. А делал он это вот как. Утром затемно встану, а он по двору крутится, крутится, крутится… На охоту, видно, хочет. Ну, я калитку отпираю – иди, мол. Он – шасть! – и в поля. А я скотину иду убирать - то да сё… А его нету, нету, нету… Уберусь, иду чай пить. Только второй стакан допиваю, в окошко: стук-стук! Ага… Это он лапой так. Я на крылечко – и, что ж ты думаешь? - лежит перед самыми дверьми от-такой зайчище, кабы не соврать – с хорошего барана. А он тут же, рядышком сидит, хвостом виляет, зубы скалит… Улыбается, значит, по-своему.

- Э, Филиппыч, а ты точно помнишь, что это были зайцы? А то у меня в прошлом году по первому снегу от-такой баран пропал, – ехидно прищурился Шумко, поправив на носу очки с толстенными линзами. – Неделю его шукал – как сквозь землю провалился.

- Да что ж я, совсем совесть потерял? Увидел бы чужого барана – прика-зал бы отнесть на место.

- Так это ежели ты чай пил… – продолжил ехидничать Шумко. – А то с двух стаканов чего покрепче не то что барана – свинью за зайца примешь.

- А что, неужто и в самом деле были такие крупные зайцы? – любознательно вытянул шею Андрей.

Он недавно получил охотничий билет и купил курковую двустволку шестнадцатого калибра, намереваясь предстоящей зимой перенять мудреную охотничью науку у постаревшего, ставшего тяжелым на подъем Филиппыча.

- У-у! Увидишь – испугаешься, – важно закивал старый охотник. – И особливо те, что водились на кукурузном поле. Помните, тот год за Волчьей балкой ее до снега не успели убрать? Она ж тогда до самой весны на корню простояла.

- Ну, чё врешь-то?! Чё врешь? – сердито перебил его Хомутов. – Не стояла она до весны. Вовремя мы ее убрали. Аккурат, к самому Рождеству и скосили!

- Ох-хо-хо-хо! Ах-ха-ха-ха! – на разные голоса, спугнув с соседних осокорей стаю галок и ворон, компания взорвалась хохотом.

- Ну, Митрий! Ну, молодец! Выгородил-таки вторую бригаду! – утирая слезы, сквозь смех констатировал электрик Жучков.

- Вот на дармовой кукурузе они и отъелись, – все также невозмутимо, Филиппыч продолжил свое повествование. – У них-то и следы были наособицу – что те охотничья лыжа. Такого зверюгу, бывало, мелкой дробью не возьмешь…

- Неужто бил картечью? – с деланным удивлением выпучил глаза огромный как скала Гысин.

- Случалось… - охотно подтвердил Филиппыч. – Их и лиса не могла осилить. Сама, гляди-ка, от таких ховалась.

-Ой, ну врешь же! – выходя из себя, начал трястись от злости завзятый правдолюбец Шумко. – Где это видано, чтобы лиса от зайцев убегала? Она что, была мельче кота?

- Кто тебе сказал? – Филиппыч пренебрежительно усмехается. – Тот год, помню, таких лис добывали, что всего одной шкуры хватало на ушанку.

- Слышь, Филиппыч, - в разговор вступил сварщик Боголюбов, - а ты, небось, на всякую мелюзгу, наподобие куропаток, и внимания не обращаешь?

- Как же! – Филиппыч пожал плечами. – Я их на лету бекасинником валю, штук сразу по пять. Их ежели потушить, да под соусом…

- Гусей и уток тоже бил на лету? – Шумко в очередной раз поправил свою оптику.

- Сколь хошь!.. Случалось, целыми мешками привозил.

- И они, конечно же, были толще твоих «кукурузных» зайцев! Так, что ль?..– продолжил язвить старый конторский бюрократ.

- Ну, это, брат, кто как дома их кормил… - Филиппыч, осекшись и, не договорив фразу, неожиданно вскочил с места и, закашлявшись, ушел домой, ворча на ходу. – Задави тебя зараза! Вот, принесла нелегкая этого злыдня…

А у палисадника – стон и хохот. Мужики расходятся по домам, гадая и споря: про уток Филиппыч сморозил для смеху, или, все-таки, проговорился?