ЛЮДМИЛА ВОЛКОВА

 

ГОРОД НЕПРИКАЯННЫХ

 

Как большинство одиноких людей, Марта винила в своем одиночестве стечение обстоятельств, которое обычно именуют Судьбой. «Планида моя такая», – думала она обреченно при очередной потере близкого человека. В образовавшейся пустоте возникал – словно ниоткуда – какой-нибудь временный персонаж и так же внезапно исчезал, словно подтверждая придуманную Мартой теорию персональной невезучести.

Вот почему, когда ее познакомили с Иваном, Марта не стала знакомство закреплять и развивать дальше. Это Иван оказался настырным молодым человеком, не умеющим ждать, если подвернулся случай. Счастливый случай, потому что Марта была в его вкусе. Чувство меры руководило Творцом, когда Он творил очередное человеческое создание – так поэтически представлял себе Иван сей процесс. Марта была в меру симпатична, в меру умна (дозу женского ума Иван определил для себя раз и навсегда), в меру темпераментна, а главное – спокойна. Но через полгода их совместной жизни в квартире Марты, выяснилось, что поэтическая натура Ивана жаждет более ярких красок и впечатлений. Чуть-чуть не хватало ей как раз ума, характера, красоты и прочих достоинств. Выяснилось также, что всем этим набором наделена соседка по квартире (справа). Тоже одинокая, но по собственному желанию.

Переселение Ивана в квартиру направо совпало с болезнью Марты, оказавшейся в клинике с воспалением легких. Удар был подлым, страдания Марты меры как раз не имели, хоть и носили внешне благопристойный характер. Она не побежала к разлучнице со скандалом, не пыталась давить на совесть доморощенного поэта, а просто тихо заперлась в своей хрущевке, улеглась на диван, поплакала, потом деловито порылась в домашней аптечке, подсчитала количество снотворных таблеток. Их оказалось достаточно, чтобы безболезненно уснуть навсегда. «Хватит»! – сказала себе Марта, подразумевая не количество таблеток, а качество собственной личной жизни. Было оно низким.

А таблеток не хватило, и только появление в квартире обеспокоенной старшей сестрицы (у той как раз все складывалось прекрасно!) спасло Марту от лишних мучений. «Скорая» увезла жертву предательства под больничную капельницу, а сестра Людмила двое суток свою младшую дурочку выхаживала в компании с равнодушными врачами, а потом кормила, поила, выговаривая, какая же она, Марта, эгоистка.

– Тебе тридцать лет, у тебя все впереди. В Америке замуж выходят после тридцати, у тебя еще вагон времени! Один подонок отпал – радуйся! Зачем тебе под боком сволочь?! У тебя высшее образование, есть руки, ноги, голова, а остальные части тела не просто в порядке, а супер! Другим завидно, небось! А ты...

В общем, больничный психотерапевт не понадобился: покрутился возле койки, пока Людмила заканчивала монолог, и вяло спросил:

– Ну, как, больная, себя чувствуем?

– Дайте ей поспать. Завтра наведаетесь, – пресекла его попытки настроить больную на оптимистическую волну самоуверенная родственница.

А завтра Марта уже гуляла по больничному скверу, пересеченному тропинками и разукрашенному цветочными клумбами. В голове было легко и пусто, в сердце тоже, зато ноги казались пудовыми и подкашивались, все время хотелось приземлиться на травку.

В таком полусонном состоянии Марта добрела до скамейки над самым обрывом. В этом месте парк словно проваливался в пустоту, заполненную зелеными верхушками деревьев. Между их стволами – где-то там, внизу – журчал ручей, плененный ржавой трубой у своего основания. Водичка разливалась широко и мелко, не найдя удобного ложа. Она поблескивала сквозь кроны деревьев, маня к себе человеческий взгляд. Но этот взгляд был почти бессознательный, а потому покорный – Марта оставалась единственным существом из мира людей, обратившим внимание на клочок дикой природы.

Вода звала к себе, как это бывает во время сеанса гипноза, когда врач вроде бы поигрывает блестящим шариком, так, между прочим, а больной завороженно идет прямо в пасть к ловкому гипнотизеру. Марта поднялась со скамьи и на полусогнутых ногах стала спускаться в овраг.

Казалось, что ручей убегает от нее. Марта терпеливо обходила старые коряги, консервные банки, пивные бутылки и прочий мусор, отвлекающий внимание. Для этого приходилось смотреть под ноги. Потом исчез мусор, трава нарядного изумрудного цвета радовала глаз, а когда ее сменила хвоя, аромат любимой Мартой сосны вызвал на ее лице детскую улыбку.

Марта оглянулась назад, чтобы определить, далеко ли зашла, потом посмотрела вперед, но ни шума ручья, ни его волшебного блеска не обнаружила.

– Надо возвращаться, – сказала она вслух, вдруг ощутив неприятность своего одиночества.

Больница находилась за городом. Шум трассы, убегающей в соседний городок, исходил почему-то слева, оттуда, где, по представлению Марты, и располагались больничные корпуса. Сюда ее привезли вечером, да еще в таком состоянии, что увидеть больничный пейзаж целиком она не могла. Где вход или въезд? Есть ли ограда в парке? Как далеко простирается больничный городок – она понятия не имела. А потому побрела наугад – в сторону, противоположную гулу машин на трассе. И вышла неожиданно на полуразрушенное строение, напоминающее дворянскую усадьбу.

Марта обошла вокруг этот мертвый дом, утонувший в заброшенном саду. Одичавшие яблони устало опустили на землю старые ветви, но все еще исполняли свое предназначенье – старательно рожали плоды, пусть и не совсем съедобные... Марта надкусила яблоко, скривилась, швырнула через плечо.

– И зачем кидаешься добром? – раздался сзади голос. – А могла бы убить.

Марта испуганно обернулась на голос. Старуха на фоне дворянского гнезда (как окрестила Марта дом) выглядела вполне современно: длинная юбка с ручными кружевами, недавно вошедшими в моду, короткая стрижка, на плечах воздушный шарф. Если бы не морщинистое лицо, можно бы издали принять за молодую. Старуха была не костлявой, а тонкой и гибкой, держалась прямо.

– Извините, я не видела вас... Вы мне не подскажете, как выйти к больнице? Я, кажется, забрела не туда...

Старуха приподняла светлые брови:

– Да вроде бы тут нет никакой больницы. Если бы она здесь была... сколько проблем мы бы решили, деточка!

– Больница здесь есть, я там лежу. Вышла погулять и вот... заблудилась.

– Пойдем, поищем, – усмехнулась старуха. – Только я сначала домой зайду – ботинки надо поменять, ноги устали... Между прочим, яблочки хоть и кислые, а компот из них – объеденье. И для варенья сойдут. Шагай за мной. Тебе отдохнуть нужно, путь далекий.

– Не надо мне отдыхать, – испугалась Марта. – Меня ждут в больнице! Там обед уже прошел, уколы придут делать. Искать будут меня.

Старуха вздохнула с усмешкой:

– Никто тебя не ждет и искать не станет.

Марте стало неуютно: в голосе старухи теперь ей слышалось скрытое раздражение. Было непонятно, откуда такая уверенность, что она, Марта, никому не нужна? Что за странная бабка? Что ее рассердило? Ладно, она пойдет за старухой менять обувку, лишь бы ее вывели к больнице.

Старуха пошла впереди Марты, не оглядываясь. Шла она по-молодому быстро. Время от времени широкая юбка, похожая на цыганскую, приоткрывала кожаные ботинки на шнуровке, такие аккуратные и даже щегольские, что Марта подумала: «Цыганка, наверное, хоть и не похожа. Такие ботиночки на рынке не купишь. Украла где-то».

– Да ты не бойся! Русская я. Ботиночки на заказ сработаны, на мою ногу нет нигде.

От страха Марта споткнулась, чуть не налетев на старуху. Глупая мысль, что бабка – ведьма, не просто мелькнула, но и утвердилась в ней, несмотря на советское воспитание.

Ведьма между тем привела ее к задворкам «поместья», где недавно побывала Марта. И оказалось, что окна, выходящие на разбитую веранду, сияют чистыми стеклами, за ними проглядываются кружевные гардины, а на веранде поджидают хозяйку кресло-качалка с вышитой подушкой и чайный столик с медным самоваром.

– Бред какой-то, – шепнула Марта под нос, ведь когда она обходила дом, никакой веранды не заметила.

Это уже походило на сон или сказку наяву. Правда, такое понятие, как сказка наяву, атеистическое образование Марты отвергало. Детей у нее не было, сказки ей читали в глубоком детстве, но почему-то этот жанр не угнездился в ее воображении, а значит – пролетел мимо сознания. Марта была программистом...

– Погоди, я должна тебя чаем напоить, – сказала старуха. – Садись на ступеньку, отдыхай. Нам еще долго бродить...

– Некогда мне бродить, бабушка! Мне домой надо!

– Чай – положено.

Старуха скрылась за перекошенной дверью, а Марта с отчаяньем в сердце опустилась на ступеньки.

Чай оказался травяным отваром. Аромат мяты и вкус полыни отбивали всякую охоту допить это варево даже из вежливости. Марта сделала вид, что пролила так называемый чай случайно. Старуха усмехнулась, села на ступеньку выше и что-то забормотала под нос. Нет, подумала Марта, я ее уже видела.

– Где-то я вас видела...

– А как же! Не узнаешь?

– Извините, но мне кажется, что я вас просто видела, но лично не знакома.

– Конечно, не знакома. Станешь ты с такими знакомиться.

Под пристальным взглядом Марты старуха лукаво сощурилась:

– Думай, думай! А так узнала?

Старуха быстрым движением нацепила на голову шляпку с полями, густо заселенную тряпичными цветочками. Теперь она еще больше была узнаваема, словно сошла с экрана знакомого фильма.

– Ну? – подстегнула женщина Марту, которая даже наморщила лоб в потугах узнавания.

– А как вас зовут?

– Ну, имя – это уже лишнее. Можно звать как угодно: от старухи Изергиль до Варвары. Я же – киношный штамп. Любишь сериалы всякие? Фильмы? Там таких старух... Идет себе женщина несчастная, мается от придуманного горя – и натыкается на сумасшедшую бабку в странном одеянии. Словно сумасшедшие могут в наших магазинах купить кружева, шляпки... А на помойках такое не найдешь. И старуха непременно мудрая, говорит, говорит, да все афоризмами. А выводит героиню на прямую дорожку, и все проблемы сами по себе отпадают. Так это я! – она довольно засмеялась.

Марта мучительно соображала: как все это понять? Говорит бабка по-современному, словно сама телевизор смотрит ежедневно. Но в ее гнезде явно нет ничего, кроме какой-нибудь лежанки. Говорит с иронией, а сумасшедшим это не свойственно. Она, конечно, шутит, но как! «Киношный штамп»! Старуха Изергиль...

– Изредка старика можно встретить. Но на него натыкаются обычно мужики, а не страдающие дамы...

Чем дальше говорила старуха, тем большее любопытство разжигала в Марте, которая как раз этим качеством была напрочь обделена.

– Я поняла! Тут кино снимают, да? Я попала на съемочную площадку! А где остальные?

Она даже встала, с облегченной улыбкой стала рассматривать сад и двор. Конечно, такое можно соорудить только на съемочной площадке! Все держится на соплях, как говорится. Завтра все это снесут.

– Ладно, – миролюбиво сказала Марта. – Не хотите признаваться, что тут происходит, не желаете знакомиться, держите свои секреты при себе, а я пошла.

Она двинулась по едва заметной тропинке к улице, уже догадываясь, что разгадка под носом, и съемки закончились (скоро вечер), а завтра... А завтра ее здесь не будет.

« Который же час?» – вскинулась вдруг Марта, но часов на руке не обнаружила. Их там и не было, хотя и остался этот жест. Часы не нужны, когда есть мобилка. «Дура, забыла мобилку!» – огорчилась Марта.

Странно было другое: она совершенно не думала о случившемся с нею три дня назад! Словно ее поступок был таким привычным и понятным! Но эту странность – провал в памяти – Марта не осознавала. Зато ей хотелось убраться отсюда поскорее.

К удивлению Марты, макет дворянской усадьбы с улицы как раз не походил на искусственное сооружение. Кирпичи, хоть и раскрошились от времени и торчали во все стороны, словно их старались выбить из стены, но были настоящие. Натуральным был и плющ, обильно покрывающий правое крыло здания. Настоящими оказались и другие дома, между которыми были пустоты, но которые все-таки соблюдали ряд. И каждый дом в два этажа или в один имел свое лицо – постаревшее, но значительное в своей неодинаковости. Марта разглядывала их с интересом: балкончик с кружевными перильцами, фигурка какого-то античного бога (не знала Марта по имени ни одного!), поддерживающая этот балкончик. Прочие архитектурные украшения Марта по своему невежеству просто не могла определить, хоть и любовалась ими.

Оказывается, улица тянулась далеко, пока доставал глаз. Как она могла не заметить этого сразу? Почему бабкин дом ей показался одиноким?

Марта в тревоге оглянулась. Старуха исчезла. Надо было выбираться из этого города, где не было никаких признаков жизни. Где прохожие? Где детский смех или плач? Шагая назад, Марта обнаружила, что и после старухиного дома тянется улица из брошеных домов. Вот это уже походило на сон, который снится не только ей, а почти всем, запоминающим сны.

– Черт его знает что! Влипла я, кажется! Надо мне было спускаться в этот чертов овраг!– рассердилась Марта на себя.

– Просто ты просыпаешься, моя милая, – сказали сзади. – Сердишься уже, проявляешь любопытство. А раньше была сонной мухой.

– Зачем вы подкрадываетесь? Так же можно напугать человека!

– Сердись, милая, это лучше, чем... – старуха взяла ее под руку, чем разрушила слабую надежду на сон.

– Пожалуйста, покажите мне дорогу назад, – взмолилась Марта, высвобождая локоть из цепкой хватки женщины

– А давай еще посидим, посудачим...

– Не хочу сидеть! Не хочу судачить! Хочу домой, понимаете? Не знаю, что тут происходит, но мне и не интересно!

– Врешь, уже интересно. А поговорить... придется. Без меня дорогу не найдешь.

– И о чем можно говорить с незнакомым человеком?! – с досадой воскликнула Марта, но все-таки опустилась на ствол поваленного дерева, куда уже присела старуха.

– Как раз незнакомый человек и интересен. В принципе. Не тебе, конечно. Тебе и знакомые не особо интересны.

– Вы-то откуда знаете? – обиделась Марта. – Мы не знакомы, Вы же – не человек – штамп!

Старуха молча смотрела сбоку на ее лицо.

– Кстати, откуда у вас такая терминология? Тоже в кино снимаетесь? И почему – штамп? У вас лицо характерное, потому вас и взяли на эту роль. Так почему это – штамп?

– А потому, что тебя трогают только штампы. Другому бы встретилась другая личность, не я, а тебе...

«Бредит бабушка!» – напряглась Марта, незаметно отодвигаясь.

– Книги любишь читать?

– Бабуля, я устала, меня на разговорчики такие не тянет.

– Не интересно? Я знаю. Ладно, расскажи о себе.

– О-о-о! – застонала Марта и вскочила.

– А сама не разберешься, – сказала бабуля серьезно и осталась сидеть, хотя Марта изобразила немедленный уход. – Заблудишься. Такие, как ты, всегда заблуждаются.

– Ладно, – сдалась Марта, – как этот город называется? Кто здесь живет? Это город или поселок?

– Город неприкаянных. Здесь не живут, сюда забредают.

– Бабушка, хватит! – взмолилась Марта, усаживаясь прямо на траву у бабкиных ног. – Соскучились? Поговорить хотите? Спрашивайте, отвечу! Только не говорите загадками! Город неприкаянных! Придумать такое! Ну, начинайте свой допрос. Кстати, а почему... неприкаянных?

– Так все одинокие – души неприкаянные. Разве нет? Не находят себе места, даже если им кажется, что нашли.

– И что, – насмешливо улыбнулась Марта, которой начинала нравиться эта непривычная игра в слова-мысли, – Все они живут в этом заброшенном городке? А увидеть их можно?

– Не живут, а пережидают. Себя ищут.

– Где ищут?

– Метафора такая.

«Ишь, ты, грамотная старуха. Вроде и не сумасшедшая», – подумала Марта, а вслух сказала:

– Все-таки назовите свое имя, неловко так... Меня Мартой зовут.

– Дались тебе эти имена. Можешь звать Надеждой. А хочешь – Верой. Или Любовью. Все равно одно без другого не бывает. Без любви нет веры, без надежды – любви. Без веры – того и другого.

Почему-то Марта не испытывала голода, хотя по ее подсчетам, давно уже должен быть вечер. Время словно застыло на полудне, если судить по солнцу. Отсутствие всяких звуков и движения могло напугать, но почему-то наоборот – успокаивало. Марта перестала тревожиться и спешить. Ей уже хотелось продолжить диалог с этой то ли полусумасшедшей, то ли мудрой старухой.

– Я живу одна, – неожиданно сказала Марта, точно под гипнозом. – У меня есть старшая сестра. Родители живут в маленьком городке, а мы с сестрой кончали институт здесь, потом и остались. У сестры все в порядке: муж, дети, квартира, зарплата.

– А здоровье?

– Вроде не жаловалась...

– А ты спроси, спроси.

– Что вы каркаете, Вера, Надежда, Любовь? Мне лучше знать.

– Родителям часто пишешь?

– Звоню каждый день.

– Не пишешь?

– Я же сказала: звоню. Кто сейчас пишет?

– Привет, привет! Пока, пока! Так звучит?

Марта смутилась. Она начинала с привета и кончала кратко: пока! В промежутке между приветом и «пока» помещалось немного, но самое главное: у нее полный порядок и у вас, папа-мама, надеюсь, тоже. Родные отвечали бодро, что артериальное давление прыгает, но в пределах нормы, так сказать. Пьем лекарство, не беспокойся, доченька!

– И ты не беспокоишься? – то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла старуха. – А между тем, у них гипертония, сердечки пошаливают...

– Откуда вы взяли? Что вы все каркаете?

– А твой дружок, из-за которого ты попала в больницу, он-то как? Говоришь, соседка увела?

– Не говорила я про соседку! – крикнула Марта, поднимаясь.– Откуда вы берете ваши сведения? Признайтесь: в больнице работаете, да?

У старухи была противная привычка не отвечать на вопросы, а гнуть свою линию.

– Так что из себя представляет... соседка? Про дружка я уже поняла.

– Вы – кто?! Какая-нибудь экстрасенсиха? Знахарка? Их сейчас развелось...

– А ты можешь быть и такой? Интересно... Значит, не все потеряно.

– Не говорите загадками, я не люблю загадки. Я люблю разгадки. Понятия не имею, что за соседка у меня. Обыкновенная женщина. В разводе. Бездетная. Похожа на... шлюху. Да я с ней ни разу толком и не разговаривала!

– Плохо, – сурово сказала старуха. – А подруга есть?

– Вы же все знаете, зачем спрашивать?

– Нету, значит...

– А вот и есть! Вместе работаем.

– Сослуживица? А я о подруге спрашиваю.

– А вам зачем? – в голосе Марты звучало раздражение. – При чем тут вообще подруга? Какую роль она играет в моей...

– Вот я и говорю: никакой роли. Нет подруги. Бегать в кафе на перерыве – не дружба. Но это все так логично, что нет подруги... Не нужна потому что.

– Можете так считать. Зато куча приятельниц.

–А вот и врешь. Никакой кучи нет.

Было такое ощущение, что собеседницей Марты является ее ровесница, а не женщина в три раза старше. Не вызывала она больше почтения – своей манерой выражаться по-молодежному да с насмешкой. Хотелось спорить, а, вернее – оправдываться, что-то доказывать. Потому что в ходе диалога вырисовывалась какая-то неприятная Марта, типа змеи подколодной или, в лучшем случае – особа равнодушная, которой на всех плевать.

– Так кого же ты, милая, любишь сейчас?

– Никого, – огрызнулась Марта. – Никто мне не нужен. Одна сестра у меня осталась.

– А ты говоришь – подруга есть, приятелей полно... Как же ты живешь... в одиночестве?

– А вы – как? Уж у меня друзей побольше вашего! Где ваши, где? Если во всем городе вы одна?

– У меня подопечных столько...

Тут Вера-Надежда-Любовь глубоко вздохнула и развела широко руками, очерчивая круг подопечных.

– И где они, не вижу? – уже торжествовала Марта.

– А ты оглянись, народ подходит...

Марта оглянулась: со всех сторон спускались вниз одинокие фигуры, похожие издали на тени. Женщин было больше. Почти все они шли с опущенными глазами, медленно, словно боялись споткнуться. Потом разбрелись по улице и сгинули, как приснились.

– Ни дня покоя, но я рада, потому что им нужна. Познакомить?

– Обойдемся, – буркнула Марта, ревниво наблюдая, как светлеет лицо старухи, следящей за «подопечными». Теперь ей больше подходило имя «Любовь».

«И что она будет с ними делать? Мораль читать, как мне? Воспитывать? Стыдить за эгоизм? – думала Марта, уже сообразив, что как раз эгоизмом и объясняет бабуля все несчастья одиноких людей».

Марта больше не искала разгадки в удивительных событиях. Точно она смирилась с тем, что город ей приснился, старуха тоже, и надо досмотреть сон до конца. На этой тихой улице с домами по одну сторону и рощей по другую ей стало уютно и спокойно. Остановилось время, не двигался воздух, но был прозрачен, как осенью, – дышалось легко. Не тревожило безлюдье.

Однако старуха, вместо того чтобы встречать новичков в своем царстве неприкаянных, теперь изучала лицо Марты.

– Что вы смотрите? – смутилась та. – Идите к своим...

– Ничего, они подождут. Им еще надо созреть, подумать. Ты меня больше беспокоишь. Тебе еще мыкаться долго... Расскажи, как время проводишь после работы? Что делаешь в выходные дни? Когда остаешься одна?

– Какая разница? Живу, как все. Телевизор смотрю, читаю. Газеты... или журналы.

– Ищешь друзей? Ну, хотя бы из старых?

– А зачем? У всех свои проблемы. Зачем им мои, а мне – чужие? Я в душу не лезу никому.

– Плохо. А если кому-то нужно, чтобы в его душу заглянули? Может, он только и мечтает, чтоб заглянули? Хорошо, вспомни-ка, из-за чего рассталась со своими друзьями?

– Детскими, что ли?

– Да любыми. Были ведь и у тебя парни, которым ты нравилась, а потом ... что потом?

Вот уж не ожидала Марта от себя такой покорности: старательно загибая пальцы, словно первоклассница, она стала перечислять «мальчиков», с которыми не сложился роман:

– Рома был, я его разлюбила. Уж очень нервный оказался. Чуть что – обида!

– А что его обижало?

– Не помню. Все обижало. Что опаздываю на свиданье, например.

– А чего опаздывала?

– Ну, мало ли что девушку задерживает?

– Не любила, значит. Не боялась потерять...

– Был Славик. Вячеслав Никитич, мой босс. Этот любил после интима поговорить. А мне спать хотелось.

– Странно, обычно наоборот. Значит, припекло что-то, раз поговорить хотелось именно с тобой. И что?

– Появилась новая... сотрудница, он на нее переключился. И женился потом.

– Ясно. Этого ты сама проворонила. Тоже не любила?

– Вроде бы нравился... Просто мне было не совсем интересно слушать про его беды.

– А были беды?

– Ерунда всякая. Мамаша доставала – что-то насчет его дочки от первого брака. Хотела, чтоб он девочку к себе взял... Еще что-то.

– Как это – «что-то»?!

Марта пожала плечами:

– Давно это было, не помню!

– И этого не любила... А замуж хоть мечтала выйти – вообще? О детях думала?

– Мечтала, думала, но мне ведь не везло!

– И это всё? А что скрываешь?

Марта досадливо сморщила нос:

– Какое любопытство! Был один, этот любил. Но оказалось, что у него диабет. Ему нужна была нянька. Он скрывал, я узнала...

– То есть, и этого ты не любила.

– Почему это? Очень даже он мне нравился. Умница, красивый, добрый... Но вы-то знаете, что такое диабет? Это – кошмар! Уколы, таблетки... Дети могут быть тоже диабетики. Я рассудила, что лучше сейчас расстаться, чем...

– Даже странно, что ты решилась, моя милая, счеты с жизнью свести из-за последнего... дружка. Такие, как ты, обычно руки на себя не накладывают. Из-за таких – да, уходят из жизни, но они сами – нет! Значит, любила своего, последнего, не могла простить измены... А этот, несчастный, с диабетом, как разлуку с тобой перенес?

– Не знаю.

Старуха поскучнела лицом, даже зевнула.

– Пора мне. Иди, отпускаю. Ждут меня. Я тебе не нужна. Никто тебе не нужен. Пока. Может, еще передумаешь. Или встретишь кого-то, тебя послабее.

– Куда идти, в какую сторону?

Старуха махнула рукой налево и вверх. Марта глянула в ту сторону и удивилась. Как она раньше не замечала, что тропинка вверх столь крута, что надо быть альпинисткой для ее преодоления?

– Прощайте, – горделиво качнула она головой. – Спасибо за... урок.

Старуха кивнула ей и быстро пошла прочь.

Обида захлестнула Марту: значит, на нее махнули рукой? Значит, она не интересна этой старухе?

Марта остановилась, рассудив, что подняться вверх всегда успеет. Главное – знать, куда идти. Бабка явно знала, где больница, просто притворялась. Сейчас она, Марта, проследит за женщинами. Она вернется в безлюдный город и узнает о нем подробнее. Есть же какая-то тайна? Не сносят эти дома, держат целую улицу... Для чего или кого?

Марта растерянно посмотрела в сторону ушедшей старухи, но не увидела ее. Не было и женщин, как будто они тоже приснились. Оставалась улица, и Марта пошла по ней.

И тут появился первый прохожий, второй... «Ну вот, – обрадовалась Марта. – А говорили ¬– никто не живет».

Мужчина средних лет, неряшливо одетый и плохо выбритый, шел с опущенной головой по улице, удаляясь от Марты, потом свернул в подворотню и как сгинул. Другой, помоложе, ровесник Марты, с лицом напряженно-хмурым, в молодежных джинсах и футболке, шел навстречу, но, поравнявшись с Мартой, равнодушно скользнул взглядом по ее лицу и пошел дальше. Марта постояла, проследила за ним, увидела, как тот остановился перед старухиным домом и стал задумчиво разглядывать особняк. Затем вошел во двор, и Марта пошла следом. Почему, она и сама не знала. Но ни во дворе, ни в доме никого не обнаружила. Парень тоже как сквозь землю провалился.

2

 

В одном из распахнутых окон облезлого дома Марта увидела молодую женщину в ночной сорочке с длинными рукавами. Та сидела на широком подоконнике, прислонясь к косяку окна и обняв коленки руками. Поза была такой домашней, мирной, что Марта обрадовалась. Совершенно земной облик женщины, слегка курносой, скуластой, с нерасчесанными волосами пепельного цвета, пробудил в ней надежду на избавление от всей этой химеры. Казалось, та греется на солнышке, мечтая о чем-то.

– Извините, вы не скажете, как попасть в больницу? Она тут недалеко, я заблудилась.

Женщина медленно повернула голову к Марте, ответила:

– Понятия не имею.

– Помогите мне разобраться! Встретила старуху, та не знает, где выход, вы – тоже! Но он же есть! Если есть вход! Я же сюда как-то попала!

– Я тоже выхода не вижу.

– А другие? Вы у них спрашивали? – теряя терпение, наступала Марта на странную особу.

– У кого? Здесь никто ничего не знает, все ищут.

Марта теперь только увидела, что женщина не так уж и молода, наверное, даже старше ее, но детское выражение растерянности, вдруг появившейся на ее лице, странным образом его молодило.

Сдаваться Марта не собиралась. Вместе с желанием непременно выбраться из этого приюта для неприкаянных, разгоралось любопытство – и к этой женщине в ночной сорочке с оборками.

– Послушайте... Вас как зовут?

– Алена.

Алена по-прежнему смотрела поверх головы Марты, но взгляд ее серых глаз терял очарование детской растерянности – теперь в нем была взрослая печаль.

– Послушайте, Алена! – Марта уселась под окном на огромный валун с отполированной поверхностью. Камень хранил дневное тепло. – Если и вы заблудились, мы с вами вдвоем можем найти выход. Надо только встать с подоконника, надеть... что-то и выйти на улицу. Вместе мы что угодно разыщем!

Алена глянула на нее со слабым интересом и даже улыбнулась.

– Правда? Вместе?

– Конечно! Вместе мы может что угодно, понимаете? Ну, я жду вас!

Алена исчезла, а когда появилась, Марта разочарованно вздохнула: линялые штаны из полона и застиранная футболка с орлом на груди и длинным рукавом если и дополняли друг друга, то никак не украшали хозяйку. Она в таком наряде казалась моложе, но бесцветней. Розовая ночнушка смотрелась бальным платьем рядом с этим, дневным, прикидом.

– Идемте! Сначала пойдем наверх. Мне кажется, я оттуда спустилась вниз. Кстати, сегодня оттуда еще многие пришли. И чего они тут ищут?

Почувствовав себя сильнее Алены, Марта даже с удовольствием взяла ее за руку и потащила наверх. Алена не сопротивлялась, но и не помогала Марте. Молчала. Дорога удлинялась по мере того, как они поднимались.

– Чертовщина какая-то, – сказала наконец Марта, останавливаясь. – Посидим?

Сели прямо на травку, вытянули ноги вперед, улыбнулись друг другу.

– Ну, рассказывайте, что с вами стряслось? Как попали сюда?

Марта спросила об этом и тут же поймала себя на мысли, что повторяет поведение старухи. «Тоже мне, психотерапевт!» – подумала иронически о себе.

Алена не торопилась с ответом. Думала или не хотела отвечать?

– Старуху видели? – подтолкнула Марта к разговору. – Такая вся ... в кружевах, юбке длинной. Крутая бабулька. И ехидная. Мораль мне читала.

Алена пожала плечами:

– Такой не видела. Со мною другая говорила, все расспрашивала... Не очень старая, в модной блузке... типа накидки... И не злая. Лицо такое... светлое.

– Моя тоже была не злая. Я говорю – ехидная. Насмехалась, я же чувствовала. Прямо рассердить меня мечтала.

– Моя не такая. Ласковая. Да и не бабка она, я же говорю. Пожилая женщина. И знаете, чем-то похожая на мою маму. Та умерла уже.

– О чем спрашивала? Ладно, не хочешь говорить, не надо. Я вот о себе сама тебе скажу. Все равно узнаешь. Дура была. Один бабник бросил, я и ... представляешь, хотела отравиться.

– Из-за бабника? Как это?

– Ну, не совсем так, – растерялась Марта, сообразив, что она все упрощает до того, что сама выглядит идиоткой. – В общем, сглупила. А ты?

– А я... мужа потеряла. Любимого. Дочка связалась с каким-то... негодяем, ушла от нас еще раньше. Муж так переживал, бедняжка, что умер от инфаркта.

– Сколько ж тебе лет?

–Тридцать пять.

– И уже дочка взрослая?

– Ей пятнадцать.

– Рановато по мужикам бегать. И что? Вы тоже... ты тоже хотела...

Алена слабо улыбнулась:

–Только я не травилась, я...

Она отвернула рукав футболки и показала перевязанные кисти рук.

– Бо-же! Совсем спятила! И тебя тоже спасли, как меня?

– Меня спасли? Меня разве спасли?

Они обескуражено смотрели друг на друга, потом опустили глаза, чувствуя, что дальше лучше не спрашивать ни о чем.

– Спасибо той женщине, – подала голос Алена. – Она мне сказала: потерпи, тебя найдут. Скоро ты будешь не одна. Возьметесь за руки, и станет легче. Жди, говорит. Я сидела вот, ждала...

Алена вопросительно глянула на Марту. Та, скрывая смущение, поднялась на ноги.

– Ладно, пойдем отсюда.

И протянула Алене руку. Тепло этой живой руки пробудило такое чувство облегчения, что Марта теперь с улыбкой оглядывалась на одинокие силуэты, мелькающие между деревьев. Они шли вниз, где их ждала мудрая женщина, по ситуации меняющая свои имена, возраст, выражение лица и даже речь, оставаясь внутренне неизменной...

...Проснулась Марта в своей палате с тем же чувством облегчения. Людмила спала на соседней койке, свернувшись калачиком. Свет из коридора проникал в палату, а за окном стояла ночь. Марта закрыла глаза, чтобы окунуться в свой захватывающий сон и продолжить его. Живой образ старухи и ее «подопечных» не угасал. Было такое впечатление, что это не сон, а очередная серия телефильма, только что увиденного и задевшего душу.

Марта попыталась вспомнить, когда же уснула. Может, на скамейке в парке? Ведь она четко помнила, как выходила гулять в больничный сквер. Но тогда как она оказалась в палате? Ее тащили сюда санитары? Это Людмила подняла панику, не обнаружив в палате своей сестры, только-только отошедшей от всех этих процедур в реанимации? Или она никуда не отлучалась, а все, даже прогулка, ей приснилось?

Память вернула ее в тот день, который мог бы для нее стать последним. Теперь она не понимала, как вообще могла наглотаться таблеток? Это был порыв отчаянья или тайная мысль, что ее все-таки спасут, а пока она... хорошенько напугает изменника и таким образом вернет?

Нет, подсказки не было. Даже перед своей совестью не могла Марта быть честной – не хотела выглядеть жалкой симулянткой... А что действительно из себя представляет соседка Алла, разлучница? Почему он ушел именно к ней?

Оказывается, соседка (кстати, особа приятная, совсем на шлюху не похожая), была для нее закрытой книгой. Пару раз она приходила – просила разрешения позвонить по телефону, когда свой барахлил. Один раз Марта поймала на себе любопытный взгляд Аллы, когда они ехали в лифте. Марта ответила на приветствие, вяло согласилась, что погода сегодня ужасная, что мусор давно не вывозят, и на этом контакт оборвался. Теперь Марта четко вспомнила, что разговор начала Алла...

Следующим в ее воспоминаниях был почему-то Вадик, болевший диабетом. Как все хорошо складывалось у них... до первого его приступа! И как потом стало невыносимо... Сначала жалость к нему, скрывавшему, что сидит на инсулине. Она еще удивлялась, как заботливо Вадик относился к еде: того нельзя, то вредно, то вдруг срочно надо поесть... Ей, привыкшей относиться к еде без всякого почтения, такая заботливость казалась странной. Почему он не говорил правду? Видел, что в быту Марта довольно легкомысленна? Не ждал от нее сочувствия? Боялся ее потерять? Догадывался, что она, как всякий здоровый человек, не понимает до конца больного по-настоящему? Не верил, что она способна на подвиг любящего человека? Значит – понимал, что она не любит его.

Очень некстати вспомнилось, как Вадик заботился и о ней, совершенно здоровой и крепкой. Он опекал ее, как это делает мать, предохраняя ребенка от простуды, ненужного голода, неожиданной инфекции. Ласковая улыбка Вадика стояла перед внутренним взором Марты, вынуждая ее признать, что именно этот человек стоил ее любви... И ведь он тоже нравился ей! А что стало потом, после ее трусливого письма, когда она узнала от кого-то из знакомых, что склонность к диабету может быть семейной? Говорили (уже не помнит, кто конкретно), что Вадик уехал в другой город... А на самом деле? Она не проверяла.

Вот и верная сестричка Людочка бросила свое семейство на супруга и торчит в больнице, хотя без этого можно и обойтись... Надо будет узнать про Вадика... Насчет семейственности – глупость. Диабетом в наше время можно заболеть в любом возрасте. Вот накажет Бог ее – и заболеет она сама. И придется себе уколы делать и есть по часам... Надо гнать Людочку домой, к детям! Надо...

Людочка сладко потянулась, открывая глаза.

– Ты как? – спросила у Марты с той обеспокоенностью, которая граничит с чувством вины. Вот, мол, уснула...

– Нормально. Я куда-то ходила гулять? А когда вернулась?

– Не поняла! – Людочка села на кровати, спустила ноги, нащупала тапки. – Спасибо нянечке, дала мне отоспаться. Я, правда, сунула ей двадцатку...

– Я спрашиваю – терпеливо повторила Марта, – когда я вернулась? Что-то не помню.

– Откуда вернулась?

– Но я же гуляла? Сидела на скамеечке в парке, а потом...

Людочка молча смотрела на сестру, в глазах ее было непонимание, но темнота скрывала это.

– Да ты дрыхла, дорогая сестрица, почти сутки! Я тебе судно подставляла. Забыла?

– Не может быть. – Марта осторожно села и тут же почувствовала головокружение. – Да-а, плохо получается... Значит, я спала? А не знаешь, что мне вкололи?

– Ну, я не врач. У тебя в капельнице столько флаконов было всякой всячины.

Марта потерла виски двумя руками, жалобно уставилась на сестру.

– Зачем ты мне врешь? Я не просто ходила гулять, я заблудилась, я...

– С ума сойти! Провалялась в реанимации сутки, потом тут же... спала еще сутки... Пару раз просыпалась, вроде бы меня слушала, потом отрубалась снова...

Марта не хотела верить, ведь улицы странного города еще жили в ней. Лицо старой дамы иронически-грустно усмехалось, а парень в джинсах напряженно смотрел вперёд, словно искал кого-то. Нет, в снах так не бывает, там все размыто.

– Здесь кто-нибудь умирал... вчера?

– Больница на то и существует, чтобы в ней кто-то умирал, а не только выздоравливал. Тебе повезло, тебя откачали, а могло быть и хуже! О маме хоть бы подумала! Вчера тут одна старая женщина рыдала на все отделение. Кричала так, что...

– Значит, он умер...

– Та-ак, мне это не нравится. Иду за врачом.

Людмила вышла, а Марта тихо опустилась на подушки и замерла, уставившись в пустоту. Мозг ее окончательно проснулся и усиленно заработал. Вопросы возникали один за другим, а ответов не было.

Людмила вернулась, чем-то недовольная, следом за нею ворвалась женщина в белом халате внакидку.

– Больная, зачем ночью людей тревожить? – нелюбезно, прямо с порога, заговорила она, так стремительно подходя к Марте, точно хотела немедленно вышвырнуть ее из постели. – Ну?

– Доктор, – испугалась Людмила, – вы спятили? Зачем пугать человека? Она же недавно умирала!

– А зачем врача будить без толку? Слова выбирайте! Спятили! Ведь не умерла!

– Извините, – шепнула Марта.

Рассерженная врачиха так же быстро и покинула комнату – к изумлению Людмилы.

– Ну-у, дрянь такая!

Людмила плюхнулась на свою кровать, сердито добавила:

– Спи! Сегодня же заберу тебя домой.

Марта покорно закрыла глаза, полежала так, потом тихо спросила:

– Людочка, а как там мама с папой?

– Да спи ты! Нормально. Завтра расскажу. Правда, завтра уже наступило. Вот как придешь в себя окончательно, так и отвечу на все вопросы, если... если тебя еще что-то интересует.

– Вот и она говорила про это... Вроде ничего меня не интересует...

– Кто – она? Что ты несешь, сестричка? Слушай, я спать хочу.

– Спи... Я и точно – сволочь. Одно горе приношу.

Людмила села на постели, сказала жалобно:

– Хватит, Марта! Нет у меня сил еще и тебя успокаивать. Напридумывала сама чего-то...

– Все, извини, сплю.

...Больничное утро вернуло Марту в палату на три койки. Две другие пустовали. Людмила чистила зубы над умывальником.

– Привет, Люська! Мы тут одни, что ли? Это хорошо...

– Повезло. Еще какую-нибудь дурочку откачают – сюда положат. Жить им надоело!

– Ты чего такая злющая сегодня?

– Я всегда злая, когда не высплюсь. Не обращай внимания. Ночью ты спать не давала, а утром... тут санитарка бушевала со своим ведром и шваброй, так ты даже не шевельнулась. Кофе будешь? Мой приходил уже, сливок принес, десятипроцентных.

– Когда ж успел?

Людмила не ответила.

После завтрака тут же, в палате, хотя это запрещалось, пошли гулять. Больничный двор, бестолково застроенный корпусами разного калибра, перечерченный тропинками, мало походил на парк, хотя и пестрел цветочными клумбами. Эти клумбы заставляли тропинки обходить их по кругу, что мешало медицинским работничкам, и те просто пробивали себе путь ровно по цветочному центру.

– Ну, лю-юди, – удивилась Людмила, наблюдая, как нянька тащит тележку с какими-то мешками прямо по цветам.

– Нет, это как раз те виноваты, кто не думал о людях, когда планировал цветники, – трезво оценила обстановку Марта. – Знаешь, как в Англии прокладывают тропинки в парках? Там, где протоптали люди.

– О-о, ты наконец-то обрела разум, – похвалила Людмила сестру. – Теперь можно и поговорить.

А Марта искала глазами скамейку, где она сидела тогда. Больничный пейзаж ничем не напоминал тот.

– Сядем? Ты устала?

– Нет, походим.

Надо, надо найти ту скамейку! Сразу за нею начинался овраг.

– Здесь должен быть... овраг, заросший деревьями.

– Зачем тебе? Нет никакого оврага, не сочиняй. Двор замкнут, ты же видишь.

Походили еще между корпусами. Хорошая погода выгнала на солнышко всех ходячих больных, и даже сесть на скамейку было негде. Потом нашли перевернутую искалеченную лавочку в кустах, уткнувшуюся в землю своею спинкой. С трудом поставили ее на ноги, сдули пыль, присели.

– Вот же он, овраг!

Марта живо направилась к группе деревьев, верхушки которых плавно уходили вниз.

– А ты говоришь – сон!

– Объясни, черт тебя бери! Что за тайны! – рассердилась Людмила.

Марта молча пошла в просвет между деревьями, Людмила двинула за нею.

– Осторожно! – крикнула старшая сестра, когда Марта схватилась за ветки дерева, мешающего пройти, а потом отпустила их.

Но было поздно: ветки хлестнули Марту со всего размаху по глазам. Она ойкнула, присела на корточки.

– Ты меня с ума сведешь! – заорала Людочка. – Куда ты лезешь?! Там же обрыв, а не овраг! Вставай! Идем назад, все! С меня хватит.

Марта разогнулась, отвела руку от глаз. Через все ее лицо и лоб пролегла свеженькая красная полоса, словно ее ударили розгой.

– Ничего себе! – Людмила удивленно рассматривала сестру. – И вроде бы листья густые, и веток сухих не вижу. Это тебе знак: не лезь, куда не надо.

Марта покорно дала себя увести.

– Посидим, сестричка, успокоимся, – сказала Людмила уже помягче. – Ты о родителях спрашивала? Болеют наши старички.

– Ты мне не говорила.

– А ты не спрашивала.

Где-то Марта уже слышала это... Очень медленно она возвращалась к тому клубку вопросов, что не давали ей спать ночью. Она не спрашивала... Но она ведь звонила не так давно, и мама ей сказала: все хорошо, доця, не волнуйся.

– Что с ними?

– У мамы был гипертонический криз, у отца радикулит.

«Ну, это привычная картина», – подумала Марта с облегчением. У кого нет таких болячек в пожилом возрасте?

– А ты откуда узнала? Они звонили?

Людмила покачала головой:

– Станут они звонить по такому случаю. Они же боятся нас пугать. Сама ездила туда. А тебе, сестренка, почаще бы тоже маму навещать. Ты же у нее любимица.

– Первый раз слышу... А как ты? Как здоровье?

– Что – я? С каких это пор ты интересуешься моим здоровьем?

Марта только вздохнула.

– Так что с тобой? Ты тоже болеешь?

– Господи, Марта, ты даешь! Я же говорила тебе: язва у меня открылась месяц назад. На диете сидела три недели.

Марта смущенно молчала. Как она могла пропустить мимо ушей такую важную информацию? Вот именно – она уже давно любую новость воспринимала как информацию, не больше. Впервые ей стало стыдно.

– Так ты же лечись, лечись, Люсенька!

– Тебя забыла спросить! Лечусь, куда я денусь?! Жрать ведь невозможно!

В грубоватом тоне сестры скрывалась радость. Марта – и вдруг забеспокоилась!

Марта смотрела куда-то в сторону: город неприкаянных снова оживал в ней – вместе со своими обитателями-тенями, с многоликой старухой, ловко меняющей свои красивые имена и наряды, с несчастной Аленой, потерявшей вкус к жизни и ожидающей спасения от кого-то...

Вместе с этими картинами в голове Марты зарождалась какая-то мысль, тут же теснимая вопросами:

– Люська, а тебе случайно не встречался больше мой Вадик? Ну, тот, с диабетом?

– Которого ты турнула?

Прозвучало зло, Марта поежилась. Сестрица хоть и была с характером, но злилась редко.

– Так получилось...

– Встречала, если хочешь знать. Перед отъездом Вадика в Израиль.

– Куда-а? Какой Израиль?

– В наш, почти советский. Там лечение, говорят, бесплатное. У него там предки, не знала? Он по матушке еврей. Звонит.

Марта чуть не подпрыгнула на месте от удивления:

– Кому звонит? Тебе?

– Нам. А что, нельзя? Ты его турнула, мы его пожалели. Хороший был мужик, настоящий. С изъяном, конечно, да только сейчас у кого их нет? Есть и похлеще. Например, алкоголики, наркоманы, приживалы разные. А он...

Марта была потрясена. Не знала она, что семья ее сестры в таких отношениях с бывшим женихом, что тот побежал искать у них сочувствия! Ну, встречались за общим столом, на праздниках, болтали...

– Удивлена? Спрашивал о тебе сначала, потом перестал.

– Женился?

– Не знаю. Может, и есть у него кто-то, помалкивает. Не хочет, наверное, чтобы ты узнала. Заклинило его на тебе. Хочешь, привет передам по электронной почте? Обрадуется, даже если женат. Ладно, сестричка, выше нос! Пойдем выписываться. Нечего тебе тут делать. Надо освобождать места для таких дурочек, как ты. Мне рассказали: за день до тебя привезли одну ненормальную. Еле откачали. Вены себе вскрыла. Никого не пожалела. Дочка тут рыдала в коридоре, еще совсем пацанка: «Мамочка, прости, мамочка, прости!».

– Где она лежит, в какой палате? – вскочила Марта.

– Ты чего? Откуда я знаю, где она сейчас? И зачем тебе?

– Пойдем, пойдем!

– Да что с тобой? Нервная ты стала, ужас! Все, отсюда бежать надо!

Они вернулись в палату и стали спешно складывать вещи.

– Ну и врачи, – возмущалась Людмила. – Сделали свое дело, откачали – и вперед! Такое равнодушие! Хоть бы психиатра прислали, или там психотерапевта, настроить больного на лад, чтоб не возвращался больше. Так нет, даже про уколы вовремя надо напоминать. Потрясающее равнодушие!

– Ты ж его сама прогнала, – вспомнила вдруг Марта.

– А-а, того? Кволый был какой-то. Ему бы в морге работать, а не с ожившими самоубийцами.

И тут же испугалась, прикрыла рот рукой. Но Марта только ухмыльнулась.

Когда уже были в коридоре – ожидали справки (от больничного листа отказались), Марта сказала:

– Мне бы все-таки взглянуть на ту...

– Сиди! Интересно поглазеть? Не похоже на тебя.

Мимо прошла женщина в махровом халате, прижимая к себе живую рыжую кошку, почему-то мирно спящую даже в такой неудобной позе. Казалось, что и женщина спит на ходу, таким странно-замедленными были ее движения, и таким сонным было ее лицо. Марта медленно поднялась:

– Алена!

Женщина остановилась, оглянулась на нее через плечо, вопросительно улыбнулась.

– Алена! Я вас узнала! А вы, вы...

Женщина остановилась, медленно подняла глаза, потом пожала плечами:

– Извините, вы обознались.

– Да нет же! – в голосе Марты звучала обида. – Мы с вами...

– Марта, – шепнула под руку Людмила. – Ты обозналась. Пойдем, она сегодня еле очухалась... Это, по-моему, та, с венами...

Женщина подошла поближе, в глазах ее застыл вопрос. Она точно медленно просыпалась.

– Извините, я где-то вас уже видела, но не помню...Аленой меня звали в детстве. Я Елена. Еще раз извините...

Она продолжала свой медленный путь по длинному коридору, а Марта смотрела ей вслед, готовая заплакать.

– Что с тобой, сестричка? Ну, обозналась, с кем не бывает! Пойдем. Она сейчас, сама видишь, затороможенная.

– Ей нужна я, понимаешь? Ей сейчас нужна я.

– Что ты мелешь, милая! Ей сейчас нужна дочка. А нас уже выписали! И если тебе так уж охота кого-то спасать, можешь прийти сюда через денек – навестить подругу по дурости. Да-а-а, – Людмила крепче взяла за руку сестру, – наметился явный сдвиг по фазе...

 

Декабрь 2008 г.

 

–

–

 

–

 

–

 

Июль 2008 г.