Муравей

Мы шли бесконечно долго по этой странной пустынной земле…

Кто мы и откуда – не помнил уже никто. Вернее, нас заставили это забыть те, кто дал нам цель и сделал единым целым.

Имени нет. Только порядковый номер, который нельзя забыть. Он один на всех. Мы - 317-й отряд глубокой разведки.

317-й номер у каждого из нас. И это было здорово придумано. Я могла чувствовать любого из отряда как свою руку или ногу, и это было так же легко, как дышать.

Видеть то, что видит и слышит каждый. Дышать этим безвкусным мертвым воздухом. Даже ветер казался сонным и неестественным, как эта забытая Богом земля.

От мерно вздымающихся, совершенно одинаковых холмов кружилась голова. Они были похожи на застывшие волны огромного океана, однообразные и тоскливые. Тускло-желтые пучки травы, неимоверно колючей и жесткой, слегка раскрашивали сухую растрескавшуюся землю. И так было день за днем, если можно назвать днем вечные сумерки этого странного места.

Мы шли, и нас становилось все меньше. Числом, но не знаниями и умениями. Нас убивали. Что такое личная смерть, когда ты знаешь, что умрет только твое тело, превратившись в горстку пепла под действием самоуничтожающего пояса? А личный медальон останется в архиве отряда. Но все, что ты знал и умел за свою короткую жизнь, будет храниться в коллективной памяти отряда, пока последний не унаследует все. И этой последней стала я, Триста Семнадцать. Последней, кто дошел до цели и теперь не знает, что ждет его дальше. Потому что инструкция закончилась задолго до этого.

Когда-то, судя по всему, на этой бескрайней равнине шла жестокая война. Мы это обнаружили сразу же, как только транспортник доставил нас сюда вместе со снаряжением и оружием. Теперь ничего живого здесь не было. Лишь обломки боевых машин. И ни одной человеческой косточки.

Кто с кем воевал, и когда это было, помнит, наверное, только небо, которое, по-видимому, не менялось уже тысячи лет…

Эти проклятые самонаводящиеся пушки уничтожили половину отряда, пока мы не научились их обезвреживать. Выяснили своей кровью и жестоким опытом. Но на обезвреживание не всегда хватало времени. Холмы плевались смертью, и смерть эта была быстрой. Пушки, почти сознательные и казавшиеся мертвыми твари, стреляли на тепло и часто опережали нашу реакцию. Их не брало ни время, ни отсутствие хозяев. Которые, очевидно, давно закрыли дверь с другой стороны…