Похоронив сестру, Наталья Сергеевна возвращалась домой. Она застряла на промежуточной станции, где делала пересадку. Билетов в кассе не было и на ближайшие два дня не предвиделось. У окошечка кассы в душном зале ожидания нервно скандалили отпускники в панамах и шортах, обливаясь потом, истекая гневом. В соседнем с кассой окошке под золотыми буквами "дежурный администратор" скучала яркая блондинка. Потных отпускников отпугивала от администратора грозная бумажка, написанная от руки шариковой ручкой:"Окно не загораживать! Мешаете работать!" Наталья равнодушно скользнула взглядом по бумажке, вряд ли вникнув в содержание, и загородила окно. Блондинка оживилась:

- Женщина, здесь нельзя стоять! Отойдите от окна! - воинственно рявкнула она неожиданно густым низким голосом.

Наталья взглянула на нее отрешенным взглядом и молча отодвинулась. Блондинка, предвкушавшая длительную перепалку, не ожидала такой легкой победы и даже растерялась. От растерянности видно и спросила у Натальи, куда ей нужен билет. Наталья грустно усмехнулась:

- У вас таких билетов нет...

- У нас все есть, - снисходительно улыбнулась блондинка, словно не клубилась у соседнего окна истерзанная жарой и ожиданием очередь.

- Тогда дайте мне билет в детство, - попросила Наталья.

Блондинка цепким быстрым взглядом окинула Наталью: грузная женщина с выражением потерянности на усталом лице. Сожженные химией волосы перевязаны газовым шарфиком черного цвета, модное еще в прошлом веке, а теперь безнадежно устаревшее синтетическое платье в мелкий горошек, дешевая сумочка и глаза больной собаки.

- Так. Понятно, - деловито сказала блондинка, подводя итог осмотру. Она покопалась в ящике и протянула Наталье картонный прямоугольничек коричневого цвета. - Поезд отправляется через 15 минут с 7 пути.

Наталья растерянно улыбнулась и, крепко зажав билет в кулаке, пошла к выходу.

"Развелось психов, - вздохнула блондинка, глядя ей вслед и брезгливо передернула плечами.

...На седьмом пути стояла старая электричка. Сквозь запыленные окна с трудом просматривались пустые вагоны. На перроне - ни души, только в тени заколоченной будки дремала облезлая псина. Наталья вошла в третий вагон и села у окна. Она с любопытством рассматривала картонный билетик. Давно уже не видела таких. Посмотрела на свет, пытаясь разобрать число. Беспорядочные, на первый взгляд, дырочки сложились в дату: 01.08.64. "Чепуха какая-то, - подумала Наталья, - куда я еду?" Но электричка, свистнув два раза, вдруг тронулась с места. С нарастающей скоростью мимо запыленного окна покатились, заваливаясь назад, нескончаемые кирпичные склады с намалеванными во всю стену надписями: "Не курить!", чахлые кусты, скелеты сгоревших вагонов, россыпи угля, водонапорная башня. Все это мелькнуло и исчезло. Поезд вырвался на

простор полей, в раскрытых окнах заполоскал свежий ветер. Поезд стремительно въехал в сосновый лес, замелькали стройные золотистые стволы корабельных сосен. "Откуда здесь, в степи, сосны? - удивилась Наталья, прильнув к окну. Электричка замедлила бег и остановилась. Что-то смутно знакомое было в этом крутом пригорке, поросшем зеленой травой. В этих крупных лиловых колокольчиках, рассыпаных по поляне. Вдруг проснулась поездная трансляция, и мягкий женский голос, прорываясь через космический треск и шум, с акцентом объявил:"Валингу. Следующая станция Кейла". Поезд тронулся.

"Что! Что она сказала!? - потрясенная

Наталья вскочила, оглядываясь. Но ответить было некому.

Гремел на стрелках пустой вагон, а на горизонте уже показался такой знакомый, острый, вонзавшийся в небо, шпиль старой кирхи. Вот и окраина городка, узкая речушка с зеленой водой, мост, замелькали по сторонам маленькие, словно игрушечные, аккуратные домики. Электричка замедлила ход и остановилась у крохотного деревянного вокзальчика. Побледневшая Наталья вышла на платформу и с замирающим сердцем пошла такой знакомой дорогой. Привокзальная площадь. Господи! Какая она, оказывается, маленькая. Школьная улица. В детстве она казалась такой длинной. Поворот налево: улица Мяннику. Пусто, ни души, только ветер раскачивает свесившуюся через забор ветку яблони. Яблоки на ней еще зеленые.

И Наталья, как в детстве, поискала и нашла в траве у забора падалицу. И так же, как в детстве, испытала острое чувство счастья, вонзившись зубами в крепкую, твердую горьковатую плоть неспелого яблока. Так с недоеденным яблоком она и подошла к своему дому. Вот он, двухэтажный белый особняк, реквизированный у эстонского помещика, сбежавшего в конце войны в Германию.

Нелепые балконы на колоннах, узкие винтовые лестницы. Комнаты перегородили, и теперь в доме жили восемь семей. В основном, военные из местного гарнизона. Родители Натальи занимали бывшую помещичью кухню на первом этаже.

Наталья знала, что дом снесли в начале 80-х, и на

его месте кто-то построил современный коттедж. Но сейчас старый

дом стоял как ни в чем не бывало. Все также зеленела трава на просторном дворе. В центре, у колонки, все также росла сосна с тремя стволами, похожая на трехголового Змей-Горыныча, в дальнем конце двора полыхал разноцветьем львиного зева Хильдин цветник. Наталья стояла у калитки с гулко бьющимся сердцем, не смея войти. Она

не могла отвести глаз от куклы в синем платье, валявшейся на траве. Она сразу узнала эту красивую немецкую куклу Баську, Барбару, с почти настоящими волосами. Куклу подарили Маришке, младшей Натальиной сестренке.

Маришку, сгоревшую от рака за несколько месяцев,

Наталья похоронила два дня назад рядом с мамой. Они ушли друг за другом, мама и Маришка, и теперь лежали рядом на маленьком кладбище в горах среди яблоневого сада. Наталья сама обряжала сестру в последний

путь, сама украшала цветами ее бледное прекрасное в смерти лицо. Вместе с отцом и Алешей, Маришкиным мужем, в горьком оцепенении коротала ночь у гроба сестры... А теперь она стояла у забора и смотрела на Маришкину куклу, валявшуюся во дворе давно снесенного дома, слышала низкий сердитый

голос младшей сестры, доносившийся из-за сарая. "Этого не может быть!"- простонала Наталья, закрыв лицо руками. - Я схожу с ума..."

- Вы кого-то ищете?- Наталья подняла глаза и увидела маму. В ситцевом халатике, с растрепавшимися волосами она вышла за водой и смотрела на Наталью с любопытством. Наталья оцепенело молчала, не в силах отвести взгляда от молодого маминого лица. Такой мамы она не помнила. Даже на фотографиях мама всегда казалась старше своих лет. В последние годы она много болела, у губ появились усталые горестные морщинки, и передвигалась мама на больных ногах с трудом, опираясь на тросточку. Только голос ее оставался таким же звучным и молодым. Когда мама умерла, Наталья никак не могла смириться с тем, что больше никогда не услышит в телефонной трубке ее ласкового смеющегося голоса. В автобусе, когда маму везли на кладбище, гроб с ее телом стоял у самых Натальиных ног. Было тесно и неудобно, ныли больные колени, острый край гроба упирался в ноги. Автобус подпрыгивал

на рытвинах, западал в ямы, и мамина голова, подрагивала, сползала с подушки, заваливаясь в угол гроба. Наталья наклонилась и остаток пути поддерживала мамину голову, даже через платок ощущая ее каменную ледяную тяжесть. А здесь, освещенная летним солнцем, мама улыбчиво смотрела на Наталью, и было в ней столько жизни, что Наталья болезненно сморщилась. Мама, отставив ведро, подошла к забору и участливо спросила:"Вам плохо?"

Собравшись с силами, Наталья молча покачала головой,

жадно рассматривая маму. Ясное теплое лицо, яркие зеленые глаза, округлые белые руки. Такая красивая, такая юная, такая живая! "Господи, да ведь ей чуть больше тридцати, я ей уже в матери гожусь!"

- Кого вы ищете? - повторила мама, вглядываясь в Натальино лицо.

- Да,да,- забормотала Наталья, - я, видите ли, в общем... Коновальцевых, - вспомнила она фамилию соседей со второго этажа.

- Да они ж в отпуск вчера уехали, - ахнула мама. Добрая душа, она искренне расстроилась, что Наталья не застала соседей. - Да вы зайдите, отдохните вот здесь, на скамейке. Водички хотите?

Наталья осторожно вошла во двор, подняла Баську и бережно положила на колени. Мама беззаботно рассмеялась:"Это моя младшая игрушки разбросала. Наташа, Мума! Куда вы забежали, проказницы? Идите сюда!- крикнула она.- Вообще-то ее зовут Мариной, но она называет себя Мумой, она еще маленькая, ей так легче, - объяснила мама.

Сначала из-за сарая донесся громкий рев, а затем появилась худенькая курносая девочка лет десяти, в коричневом

сарафане, с ярко-синими бантами в тонких русых косичках. Она

тащила за руку крепенькую кудрявую малышку. Та упиралась, не

хотела идти, оглашая двор басовитым ревом.

Наталья, схватившись за сердце, смотрела на себя. Она сразу вспомнила этот сарафан. Любимый. И эти капроновые ленты. Маришка не прекращала орать, и сестра сердито шлепнула ее по попке.

- Не делай так, - не удержалась Наталья, - не надо! Не обижай ее! Она умрет!

Мама удивленно посмотрела на Наталью, но ничего не сказала, а обратилась к старшей дочери:

- Наташа, погуляй с Мумой, пока я постираю.

- Не хочу! - сердито крикнула девочка.- Все в лес идут, а я с ней должна сидеть! Надоело!

Мама огорченно нахмурилась и отвернулась.

- Не смей обижать маму! - губы у Натальи дрожали, она готова была разрыдаться. - Гадкая, паршивая девчонка! Что ты понимаешь! Что ты знаешь! Что мы вообще знаем? - она заплакала, сморкаясь и всхлипывая. Мама и девочки испуганно смотрели на нее, даже Мума замолчала, уставившись на Наталью круглыми карими с зеленцой глазищами. Наталья вспомнила, как сочинила стишок, когда сестренка родилась: "Глазки-вишенки у Маришеньки". Она подхватила малышку на руки и порывисто прижала ее к себе, покрывая поцелуями ее горячие, нагретые солнцем щеки. Мума сопела и отталкивала от себя чужую незнакомую тетку. Мама осторожно высвободила малышку и подтолкнула девочек к дому. Набрав из ведра воды, она подала кружку Наталье и ласково похлопала ее по плечу:

- Успокойтесь, - тихо сказала она, - все образуется.

Наталья ожесточенно покачала головой, схватила мамину руку и прижалась к ней щекой, вдыхая такой родной теплый запах ее ладошки.

- Что с вами? - мягко спросила мама, высвобождая руку. - У вас горе?

- Почему, почему я обижала тебя? - жарко прошептала Наталья, чувствуя, как слезы заволакивают глаза, и мамино лицо расплывается, теряет четкие очертания. - Почему я не говорила тебе, что люблю тебя, пока ты была жива? Почему так редко писала? Так редко звонила? Почему?!

- Вы потеряли близкого человека?- мама присела рядом на скамейку.

Наталья опомнилась. Утерев слезы, она кивнула головой и попросила:

- Посидите со мной рядом. Вы так напоминаете мою маму. Она умерла.

- Не расстраивайтесь так, - помолчав сказала мама, - я чувствую, вы хорошая дочь. Как бы я хотела,

чтобы и мои девчонки выросли ласковыми, добрыми. Страшно даже подумать, что придется когда-нибудь с ними расстаться.

Она поднялась и, подхватив ведро с водой, сказала виновато:

- Вы извините, но я должна идти. Скоро муж вернется с работы.

Надо готовить ужин.

Мама помахала Наталье рукой и скрылась в подъезде. В окошке загорелся свет, и Наталья представила, как мама хлопочет у плиты, чистит картошку. В кухне вкусно пахнет разогретым на сковороде маслом. Девочки в комнате затеяли возню на диване... Стукнула калитка, высокий мужчина в военной форме зашел в дом. Вся семья была в сборе, но Наталье там не было места. Пора было уходить.

Наталья устало поднялась и тихо пошла со двора. В руке она несла, как носят маленьких детей, куклу Басю. Он шла, не оглядываясь, до самого вокзала. В сумраке наступившего вечера у платформы стояла все та же электричка. Наталья пожала плечами и вошла в вагон. Сев у окна, она закрыла глаза, прижимая к себе маленькую куклу.

- Женщина, вы что совсем очумели? Чего вы тут разлеглись? Что это вам гостиница что ли? - очнулась Наталья от громкого сердитого голоса. Электричка все так же стояла, но не на перроне маленького городка Кейла, а на

седьмом, заросшем травой, пути. В пыльном окне торчала все та же заколоченная будка, в ее тени все так же дремал облезлый пес.

- Эти вагоны на отстое!- наклонившись над, ней кричала сердитая толстая тетка в оранжевом жилете. - Идите на вокзал! нечего тут делать.

- У меня билет! Мне в кассе дали, - Наталья пошарила по карманам, вот!

- Какой же это билет! Ну, дают аферисты! По таким билетам при царе Горохе ездили. Надурили тебя, бабонька! И иди отседа! - вдруг рассвирепела тетка.- Говорят же вагоны

на отстое. Это самое, на металлолом их сдали.

- А кукла? Где моя кукла? - вдруг спохватилась Наталья, озираясь по сторонам.

- Проспала ты свою куклу, - радостно хохотнула тетка, - сперли небось. Ты карманы-то проверь, деньги на месте? Дорогая кукла-то? Эй!

Наталья, не оборачиваясь, вышла из вагона и побрела по заросшему рыжей травой седьмому пути. Облезлый пес лениво приподнял голову, посмотрел ей вслед, сладко, поскуливая, зевнул и снова задремал. Наталья помахала ему рукой. Улыбаясь, она торопливо шла туда, куда утром этого

дня увозила ее, постукивая колесами, старая электричка.

_