Семен Венцимеров CЕМЬЯ Роман-поэма Книга первая. Истоки Нью-Йорк 2003 Семен Венцимеров CЕМЬЯ Роман-поэма Книга первая. Истоки Нью-Йорк 2003 Приношение Тебе, Всеблагий, Всемогущий, Как приложение к мольбе, Господь Всемилостивый, Сущий -- Вот приношение -- Тебе! Не отвергай, прости за дерзость... Несовершенен, знаю, труд, Но снизойди к попытке: дескать, Старался, так, чего уж тут... Старался. Сердцем опирался О души предков, а мечтой Над всей Вселенной простирался, Над той, что создана Тобой. А я в ней -- менее, чем атом Пространства, краткосрочней, чем И молния в грозу... Куда там... А Ты -- Предвечный! Так зачем? Не ведаю. Душа подвигла, В судьбе ведомая Тобой. Писал, как будто шел по иглам, Как будто скользкою тропой Над пропастью шагал наощупь, Ослепнув, без поводыря... И отступиться было б проще... Но я-то верую: не зря Я собирал кусочки смысла, Искал, надеялся, терпел... И вроде что-то все же вышло Неординарное... Теперь... Когда рассказ уже записан, Душой внимая Небесам И сердцем следуя за смыслом, Осознаю острей: не сам Рождал я образы и в строки Лил слов живое серебро. Я верю: лишь в Тебе истоки Таланта, от Тебя -- добро. Добро и зло лишь гранью тонкой Разделены в людской судьбе. А я стремлюсь к Добру -- и только! Я понимаю, что в Тебе -- Бескрайний Замысел творенья. И потому лишь от тебя Прозренья все и озаренья... Твое Величие любя, Колени преклонив, взываю Вновь к снисхождению Творца: Не гневайся, Всевышний! Знаю, Что вряд ли, в сущности, Отца Небесного мой труд достоин... Прими не результат, а Путь, Путь к Истине, к Добру, к Устоям, Истокам, как попытку Суть Постичь -- и тем моим, достойным, Кто на меня Твою любовь Пролил -- воздать вязаньем стройным Из Боговдохновенных слов. Пролог. Поговорим, сынок! -- Сынок, спасибо за подарок! Спешишь? Присядь хоть, раз пришел, А я, как видишь,... -- Жертва парок? -- Шуткуешь с батькой? Хорошо! -- С рукою что? -- Да так, текучка... -- Синяк от локтя до плеча -- Похоже, с чем-то жестким ручка Столкнулась, не туда торча... -- Ты все остришь... -- Рентген не нужен? -- Как на собаке, заживет, Бинтом перевяжу потуже, Есть йод, а от ушибов - лед. Повязочку сейчас поправлю... Да, разгибается рука... Позволь и я тебя поздравлю: Шана това у метука!* С Рош-а-шана мой день рожденья Совпал, а это добрый знак. Знать, поживем. И вдохновенья Нас не лишат, что не пустяк. Присядь... Маленько посудачим О нашенском житье-бытье... Мы друг для друга что-то значим... Давай в семейное досье Заглянем будто ненароком. Возможно, то, что в нем найдем, Полезным явится уроком, Многозначительным притом. --------------------------- * Хорошего и сладкого года (с иврита) ...Я не сторонник юбилея -- Ни выпивонов, ни речей С обильной дозою елея, И глупостями хохмачей. Но вот сложилось: пять и пять Мне стукнуло. Пришлось по локтю В буквальном смысле. Но головку Мне сохранил Всевышний. Знать, Еще на нас имеет виды, Хотя болезнен тот урок. Возможно, тот урок -- намек: Что впредь не следует обиды С печалью вместе воспевать. Никто не вечен. Значит, время Мне обещанье исполнять, Пока петух не клюнул в темя: Когда еще лишь на журфак Я поступал, сорвалось слово, Что напишу о родословной, Но раньше не пришлось никак. Слегка отметим юбилей. Коль надо, выпьем, хоть водички, Безалкогольно по привычке... А тост? Живи и не болей! Закусим чешскою паштикой... Эй, ностальгия, дуй вперед! Воспоминаниям про Шпиков Внезапно наступил черед... Глава Первая. Семья кузнеца Ах, Винничина, край счастливый Той, отчуждаемой, страны: Сады веселые и нивы -- Картинки милой старины. Неравномерными толчками Взвей, сердце, память давних лет. Омоховевший серый камень На кладбище. Под ним мой дед. Царю служивший под Варшавой, Он был и в службе кузнецом. А в Шпикове -- весь день -- с оравой Ребят, которым был отцом. Был дом на берегу Бокая, У дома кузня, огород... Стук молота, не умолкая Звучал из кузни. Шел народ. Кто вел подковывать лошадку, Кто нес замок, кто -- старый плуг... А что кузнец? Ему не жалко. Он всем поможет, всем он -- друг. Всем в помощь, а семье добыча, Что нужно, то он вам скует, Простую песенку мурлыча, То ли колдует, то ль поет: В стороне от дома -- Пыточная будка -- Крышею -- солома... И, живая будто, На весь мир поковка, Жалуясь, стенает, Словно бы по ком-то, Бедная, страдает: -- От рожднгья гордой -- Униженье --- вай!-- мне: Раскалдили в горне, Бьют на наковальне. Ни жара ни холод Палача не губит. Неустанно молот По мне, бедной, лупит. -- Глупое железо, -- Отвечает молот. -- Чтоб гвоздем полезло Ты в тележный обод, Буду измываться, Сколько хватит силы, Чтоб сопротивляться Неповадно было. Колесо разбили На ухабах кони. Мы его скрепили -- И опять погонит По делам-заботам Ездовой -- телегу. Несть числа работам... К позднему ночлегу... Возвратится в полночь, Свечечку запалит... Кузнеца за помощь Вспомянет -- похвалит... ...Бежали гуси из сарая -- Бокай белел, как вешний сад. А по весне, благоухая, Цвет старой вишни тешил взгляд. Дом -- не богаче. не беднее Других домов -- из кругляка, Обмазан глиной, чтоб теплее, Известкой выбелен слегка. Под кровлей жестяной -- полдома, Вот здесь-то, собственно, жилье. А там, где крышею -- солома -- Дровник, коровник, кузня... Все. Куриным шумным хороводам В оградке быть, где нет телег. Чердак над домом им же отдан: Сюда слетались на ночлег. Сундук с пасхальною посудой -- На чердаке, от кур укрыт. Заглянем в дом. Никто покуда За любопытство не корит. Мы входим с улицы в хатенку: Здесь коридор, а в нем -- дверей!... В сарай, в коровник, в кузню... Телка Вошла -- ишь любопытно ей! Отсюда же -- в светличку входим, А дальше кухня, спальня... Пол Навощен нефтью... (Этой моде Не следуйте, опасно...) Стол, Большая печь, она и греет И кормит-поит кузнеца С семейством... (Потихоньку зреет Сюжет...). А далее в сенцах -- Лаз в погреб, ход во двор -- вся хатка. А нету, собственно, двора: Так, место для гостей, площадка -- Коня поставить, перебрать Плуг, привезенный для починки... А дальше огород, Бокай... Для буколической картинки Нужны беседка и токай... Но что поделать -- нет беседки. Есть огородик небольшой, Две ивы в нем склоняют ветки И вишня старая с душой О чем-то шепчется неслышно... Да этот шепот недосуг Нам слушать право слово, вишня... Ждет крепких рук разбитый плуг... В расположеньи дома, значит, Имелся плюс. Кузнец хитер! В дни ярмарок здесь цирк бродячий Большой раскидывал шатер. Имелся, впрочем минус. Я бы Таких соседей избегал: Порою здесь цыганский табор Задерживался на привал. Кузнец их в кузню звал "согреться", Кувалдой... Хоть не доверял, Цыганских ковалей секретцы Старательно перенимал. Он мастер был первостатейный -- По слову -- муху подкует! Захочет -- и цветок затейный Из стали вам сварганит влет. Кузнец в местечке -- без вопросов -- Во всех делах авторитет. Могуч и статен был Иосиф, Да, в общем, и неглуп был дед. По вечерам у самовара, С отцом садилась детвора И никогда не уставала Внимать словам его. Тора Была -- от крышки и до крышки Им читана за много лет. Веселоглазые детишки Ветхозаветных притч сюжет С его высокою моралью Незамутненною душой Так непосредственно вбирали!... Семью не то чтобы большой -- Обычною тогда считали: Иосиф во главе стола, Жена его, что Леей звали, Толпа детишек мал-мала... Их девять было. Первой Этя Пришла в семью. Жестокий бич В начале прошлого столетья Девчушку -- детский паралич -- Вдруг поразил неумолимо И мучил восемнадцать лет. Ей, бедной, маленькой, любимой Помочь не в силах были. Свет Погас в душе с ее недугом... Но жизнь -- она свое брала -- И прибавлялось друг за другом В семье детишек -- мал-мала... Второю родилась Ревекка (Святое имя по Торе) -- Второй шел год с начала века Но просто Ривой во дворе Зовут дочурку и родные, И земляки -- друзья семьи. С ее младенчества -- лихие Пошли в России царской дни. И прежде жесткою удавкой Черта оседлости была А новый век погромной жаткой Косил евреев. -- Ну, дела!.... И на крыльце синагогальном Сходясь к молитве, земляки Вдруг повели о крае дальнем, Об эмиграции толки, Обетованной Палестиной Стал каждый третий грезить въявь, Клянясь прилюдно, что достигнет Страны, хотя б пешком, хоть вплавь. Других манил далекий берег, Заокеанский материк... Кузнец был стоек. -- Без Америк Отцы прожили. Здесь привык Встречать рассветы и закаты, Вдыхать дурман росистых трав... Здесь сделал первый шаг когда-то, Здесь лягу в землю... Был ли прав Иосиф или ошибался -- Не нам судить, но важно знать: Погромной мрази не боялся, Готов был силой защищать И Лею и своих девчонок. ...В субботу после Шавуот* Из приготовленных пеленок Впервые голос подает Их Фейгалэ, что значит -- птичка... А был в полете пятый год. Он души большевизмом пичкал, И предвещал переворот. -------------------- * Еврейский праздник (Грамматически -- слово ж.рода, мн. числа) Кровопусканием погромов Он по местечкам пробежал. И тот, кто вправду был не промах, Тот все бросал и уезжал. Средь них Иосифовы братья Йегошияху и Аврум. Непросто было в путь собраться, Но вот -- смогли. Взялись за ум. А как иначе семьям выжить: Уже беда подошвы жгла... Иосиф не желал и слышать: -- Я остаюсь -- и все дела. Тем временем родился Шика -- Мальчишка, первенец, герой -- Ни плача в брит-мила ни крика... А год шел -- девятьсот седьмой. Год избавленья от иллюзий, Россия, дескать, пуп земли, И громыханья революций... А люди жили, как могли. Молились. И детей растили. Металл ковали. Хлеб пекли. Корову по утрам доили. Субботу чтили. Дни текли. Еще об имени мальчишки Два слова скажем. Русский вкус Сочтет смешным -- почти как "шишка", А он -- Йегошуа -- Иисус. Уже в двухкомнатном домишке Чуть тесновато. Мест для игр Почти и не найти. Детишки Растут. А тут родился Идл. Год, значит, девятсот девятый. Жизнь нелегка, семья растет. Идл был в семье ребенок пятый, Коль с Эти начинать отсчет. Прошло еще три года... Ицик Семью пополнил... Новых три -- Я имя Ушер в сердце высек.... Вновь три -- теперь слезу утри. В семье тяжелая потеря. Кто? Этя -- бедное дитя. Жила в беде и боли, грея Душой невинной и светя. Ушла -- и солнце почернело, И день не в день и хлеб не в хлеб... Иная боль семью задела: Родившись, вскоре умер Лейб. А по дорогам всей Европы, По украинским ли шляхам Ползет война. Кругом окопы. Антисемит звереет. Хам, Он принимает сто обличий. То русский унтер, то казак, То Ганс-фельдфебель с мордой бычьей То он петлюровец, то лях, Красноармеец Первой конной, То он махновец, то румын, То вольный атаман Зеленый, То просто -- всякий сукин сын. То по отдельности, то разом Проносятся, как дикий смерч. Где совесть, где их бог, где разум? Лишь грабежи, насилье, смерть. Ведь на одной лишь Украине Из соплеменников моих Погибло в той лихой године Без малого сто тысяч их. Поди не раз жалел Иосиф, Мой шпиковский трудяга-дед, О том, что зря, свой дом не бросив, Он братьям не пошел вослед. Но тут, видать, война устала По всей Европе трупы класть. Жизнь мирная пошла сначала, Но наступила "наша" власть. Она рождала упованья, Поспекулировав сперва На коренных людей желаньях: "Мир!", "Воля!", "Равенство!","Права!", "Земля!", "Отмена всех сословий, Черты оседлости! Еврей Без всяких правил и условий Теперь не хуже всех людей!" И из забитости местечек, Где ни работы не найдешь Ни света, разве что от свечек -- Рванулась к жизни молодежь. Теперь былые дети гетто В "смешных" -- библейских именах -- В столичных университетах И в командирских стременах. Казалось бы, живи в охотку В столице и иных местах, Трудись, а в праздник -- бей чечетку... А в душах снова мрак и страх. Пошли в стране эксперименты: То землю -- на!, то землю -- дай! Власть не вдается в сантименты: Отдай весь хлеб -- а выживай, Коли сумеешь -- на соломе, Крапиве, лебеде, коре... Все отдавай, что нажил в доме, Так жил народ о той поре На благодатной Украине, Многострадальный наш народ! Об этой думаешь картине -- И просто оторопь берет. ...Прерву сей социальный очерк О предках с этой стороны, Чтоб кое-что сказать о прочих На фоне времени-страны. Глава вторая. В Шпикове и вокруг Сегодня -- обойди весь Шпиков, Как говорится, -- днем с огнем, Иль разошли повсюду шпиков -- Мы лиц еврейских не найдем. Нет ни пейсатых, ни носатых, Ни кареглазых, никаких. И горький на душе осадок: Жаль соплеменников моих, Что жизнь нешумную творили Под сенью яблоневых крон. Любили и детей растили, Блюдя Субботу и Закон. Теснимые ЕГО врагами, Пришли с надеждою сюда Ашкеназийскими путями... И растворились без следа. Где внуки славных тех фамилий, Что населяли городок? Куда уехали, уплыли, Заветный преступив порог? Где похоронены их деды? Кто за могилами следит? Где раввины и меламеды, Хазаны, шамесы, левит? Где бондари и винокуры, Сахаровары, печники, Колесники и штукатуры, Приказчики и резники? Давно здесь нет их и в помине... Так где ж вы шпиковские, эй? Где, например, семья Рабинер? Где Беренштейны? Из семей Других еще возьмем соседей, К примеру, деда-коваля. Вот Файман Мойше. С ним беседой Дед наслаждался. Мог ля-ля И час и два -- о том, об этом -- Свой брат-кузнец, понятно вам? А дети, ясно, льнули к детям. Два сына: Зема и Аврам И две дочурки: Циля с Итой У Файманов, как и у всех Семья была нечасто сытой, А детям что? Веселье, смех -- На это все у них горазды По старой притче: -- Эй, бедняк, Что веселишься? Что за праздник В твоей избенке вновь? Никак Я не могу дойти до сути. Вот я богат, а у меня Всегда дворец в тревоге, в смуте... Секретом поделись. Коня Получишь, коль откроешь тайну. -- Согласен. Восемь бубенцов Есть у меня необычайных. Лишь только зазвенят, лицо Мое и каждого, кто в доме, Вмиг счастьем полнится и смех Уже не затихает. Кроме Сих бубенцов -- все как у всех... Богач мужик был ушлый. -- Ладно, Посулом развязал язык, А вечерком к соседу скрадно Проникну в огород -- и зырк Через окно в его избенку -- Увидеть: что за бубенцы. Понравятся -- на лошаденку Вмиг обменяю... Что за цирк? Какие бубенцы -- детишки! Поют и водят хоровод, С отцом играют, смотрят книжки -- Опять в их доме праздник... Вот, Выходит, в чем причина счастья... А я не жаловал детей. Копил да умножал богатство -- Почто же жизнь пустой пустей? Аллегорично в этой сказке -- Души еврейской концентрат: Все -- детям! И -- безмерно -- ласки, Уроки -- не считай затрат -- По танцам, музыке, ивриту -- Зовется лучший меламед -- В кипе, конечно, и небритый -- Учить детей по алеф - бет...* Им -- со стола -- кусок вкуснее, Себе порою -- ничего: Они растут, мол, им нужнее, А мы уж как-нибудь, того... --------------------------- *Первые буквы еврейского алфавита, фигурально -- алфавит. Так в Шпикове жила, пожалуй, Едва ль не каждая семья. Уж до того был люд поджарый! Конечно, коль без сухаря И день и два -- тут не до жиру, А по пословице -- хотя б Остаться, право слово, живу, Лишь конь бы в стойле не ослаб, Хватило сенца бы корове До мартовских до зеленей, Да вдруг не подвело б здоровье -- И сколько-то протянем дней. Но я отвлекся. Возвратимся Опять в рассказ о земляках, Тех, с кем Иосиф побратимством Гордился, с кем дружил и как. Но прежде -- снова отступленье. По географии самой Коснулось Шпикова явленье, Что обежало шар земной. Я говорю о хасидизме, Иначе названном "Хабад" -- Течении в иудаизме, Возникшем двести лет назад. В местечке Брацлав местный цадик, Хахам Нахман, то есть -- мудрец В ученье кое-что подладил -- И стал -- течения отец. И что? И что же тут такое? Причем здесь Шпиков? А при том, Что вот он, Брацлав, за рекою. И каждый шпиковчанин дом Укажет вам, где жил тот цадик, Колодец, где он воду брал, Тот яблоневый тихий садик, Где вечерами отдыхал. Недалеко и Умань, кстати, Где мир покинул в четкий срок Духовной истины искатель И упокоен сей пророк. Найдется ль в мире кто, кому не Известен славный сей хасид?... А шпиковчанин -- Шулымуню И век спустя боготворит. Свой, шпиковский ученый раввин, Знаток Талмуда и хахам. Из градов стольных и с окраин По пыльным тропкам и шляхам Сходились в Шпиков и съезжались, Кто откровения алкал. Все Шулымуне поражались. Ведь он любому открывал Судьбы заветную страницу. Он объяснял, он утешал. Он понял: к радости стремится Любой. Но кто же избежал Потерь и кто не ведал горя, Пути в тумане не терял, Не солонил слезами моря? И Шулымуня примирял И с жизнью гостя и со смертью... И люди обретали смысл Существования. Замечу, Что ребе не был мрачно кисл. Он был изящно остроумен, Большой шутник и озорник, Смешлив, азартен, весел, шумен -- Не высох среди мудрых книг. А в то же время был он точен В словах, был краток, не молол... И был всегда сосредоточен На человеке, что пришел К нему в надежде на поддержку. Пусть иногда прищедший мог Его в отчаянии дерзко И обложить. Помилуй Бог, Не начинал он свары втуне, Разумный, добрый человек... И помнит Шпиков Шулымуню Уже, гляди, не первый век. Продолжить, видно, здесь уместно О тех, кто с нашими дружил Осадчуковское семейство... Главой в нем Янкель-стельмах был. Он -- мастер по колесной части. Ему без дружбы с кузнецом Нельзя, хоть разорвись на части. По жизни Янкель был вдовцом. Лишь дети -- Янкеля богатство. Их четверо. Он им -- оплот. И вот он вновь решил "побраться", Жениться, то есть. В дом войдет Вдова же Бася с дочкой Ханой, Потом родится Роза. Так Семья опять сложилась. Рано Вставал колесник. Не пустяк Такую прокормить ораву. Но ремеслом владел, как Бог -- Колеса мастерил на славу, Перебивался как-то. Мог. А с Цвилингами так дружили, Что можно, не боюсь соврать, Сказать, что на два дома жили, Не разбирая, где поспать, Куда поесть бежать подружкам - Дружкам. Где дверь, туда и юрк. И молока найдется кружка Из нашей-вашей мамы рук. К примеру, надобно одеться В обновки Хане с Розой. Тут Наденут. Ну, а ПОГЛЯДЕТЬСЯ Уже к соседям побегут, Где было зеркало в светличке Широкое -- во весь комод. Повертятся пред ним сестрички: -- Что, тетя Лея, нам идет? -- Идет. Вы просто королевны! -- Ответит, строго оглядев, Соседка, ласково, напевно -- И приобнимет бедных дев... К Иосифу порой являлся Один занятный персонаж -- Извозчик Хаим прозывался Бач (Кнут). Наладить экипаж -- Тогда катил на козлах сидя, А если подковать Серка -- Тогда уж всяк, кто только видел, Катался со смеху. Слегка Болтаясь на спине коняшки, Как местечковый дон Кихот, Ступнями камешки, бумажки И пыль дорожную гребет. Такой вот длинный был и тонкий, В рубахе белой, картузе, С седой лохматой бороденкой -- На лошади, как на козе. Чудак... А с ними интересней... Порою, отдохнув от дел, Он запевал смешную песню, Хоть слуха вовсе не имел. Кнут ременный, "божий бич" -- Для усталого Серка. Свищет, словно злобный сыч, Бьет -- и вовсе не слегка. -- Знаешь ли, чего зочу Пожелать тебе, дружок, -- Лошадь говорит бичу, -- Чтоб огонь тебя пожег. Если б свежего овса Мне давали дополна, То была б поклажа вся Быстро перевезена. Впрочем, с кем тут толковать? Не жалеют, не поймут: Кто привык на козлах спать И бездушный злобный кнут. Вот опять хлестнул... Палач! И на коже полоса, Будь ты проклят, вражий бач! Бьещь, а лучше б дал овса. Сколько ж можно? Хватит бить! Больно же... Ну, прекрати! Снова хлещет вредный бич. Бьет -- и нет конца пути. Вдруг бесчувственный ремень С лошадью заговорил: -- Я тебя весь этот день Вовсе не за леность бил. Хлещет вас, покорных, кнут Лишь за то, что, не ропща, Сунув голову в хомут, Жребий горестный влача, Позволяете себя Безотказно запрягать... Значит, такова судьба: Вам везти, а мне -- стегать... К девчонкам кузнеца "идальго" Все понарошку приставал. -- Копейку хочешь? На! А дай-ка За это ущипну... -- Нахал! -- Визжали Фейгалэ и Рива. И, кулачками молотя, Смеялись. Детский смех счастливый "Идальго" радовал. Дитя, Конечно, он не мог обидеть. Он был -- живая доброта. Всевышний этого не видеть Не мог -- и долгие лета. "Идальго" подарил в награду. Иосифу -- сердечный друг Был Хаим Бач. Он нюх на правду Имел. Таков был дружбы круг... Рассказ мой движется неспешно, Но это все еще зачин. Вновь отвлекусь. В округе здешней Еще есть городок Тульчин. Как Тульчин вам скорей известен... Неужто в памяти провал? Здесь некогда полковник Пестель С полком своим квартировал. Тот самый. Да, из декабристов. Чего ж хотел он? Почему Он смуту начал? Да обрыдла Держава рабская ему. Как все, и он желал свободы, Свободы мысли и речей. -- Пусть радостно вздохнут народы! (Конечно, если не еврей...) Увы, не шутка в скобках скрыта. Сей воин-интеллектуал Был записным антисемитом, Как те, кого он низвергал. Вернемся в Шпиков. Из еврейских Аристократов здешних мест Еще отметим Чернобельских. Их каждый уважал окрест. Три брата было, три хахама: Янкеле, Идл и Аврум. Видать, особая программа Их жизнью управляла. Ум? Не только... Точно ангел вился Над ними -- веял светлый рок. Один из них осуществился Однажды в жизни как пророк. О чем в своем расскажем месте. Два первых были резники, Аврум -- книготорговец. Чести Не уронили мужики Резник -- по древнему обряду -- Одгако -- вовсе не мясник: Ему хранить ученость надо, Он -- в окруженье мудрых книг. Резник -- скорей всего -- философ О трудной сути ремесла, В противоречии вопросов -- Им в этом деле несть числа. Янкеле в поисках ответа Нередко песни сочинял И для гостей, случалось, летом Их -- под наливку -- напевал: Шойхет реб Йегошияху, Старую надев рубаху, Отложив свой нож и книжки, Захотел пилить дровишки. А пока искал верхонки, Нож его, блестящий, тонкий, Шепотком -- боялся взбучки -- Приставал к пиле-двуручке: -- Ах, какая, ну, какая -- В пятнах ржавчины, кривая Несуразная железка, Ни изящества ни блеска. Сжата в деревянной раме, С обнаженными зубами, Пообшарпана, побита, От опилок не отмыта. А когда рванешься резко, -- Столько скрежета и треска, Если вкус не терпит фальши, Убежит любой подальше. Я тебя жалею даже, Но судьбе ведь не прикажешь, Я приближен к ребу Шае, А тебе -- ржаветь в сарае. Я у шойхета в почете, При ответственной работе, Остр в сравненье даже с бритвой, Освящаемый молитвой. -- Бедная!, -- сказал с ухмылкой... -- Верно, - отвечает пилка, -- Я -- пила простого рода, Нету мне в светлицы хода. Мой удел -- скрипеть в сарае, Кряж на чурки разрезая. Да, у нас несходны судьбы: Я -- предмет рабочей сути И в местечке и в столице На меня нельзя молиться. Но тебе скажу без лести: В душегубстве -- мало чести. Ты убийствами отмечен, Грех неискупаем, вечен... Зря ль бумагу я мараю? Завершу такой моралью: Правды в жизни не найдете Ни в морали ни в законе, Если труженик -- в загоне, А губитель душ -- в почете... Ну что ж, устроим передышку. Глаза устали. Мысли врозь. Закроем -- и откроем книжку. И вновь перенесемся сквозь, Сквозь поколения и мили... Потехе -- время, делу -- час... А ежели чего забыли. Уж не судите строго нас. Глава третья. Цвилинги и Карпманы Cегодня -- Йом кипур. Особый Для иудеев день, когда Ты должен пренебречь утробой, Помыслив о душе. Звезда Судьбы твоей сейчас на мушке. Постись усердно. Не греши. Проси прощенья друг у дружки Для очищения души. Сегодня на весах созданья До грана взвешены мои Богоуголные деянья, Грехи и промахи. Моли Со мной о милости Владыку. Отец, Барух Хашем*, молю, Впиши в Живых Святую Книгу... Тогда историю мою Сумею довести до точки И миру подарить. Зачти Мне в плюс заглавия и строчки, За несуразности -- прости... Приступим. Новое сказанье Не представляется простым. Не легкое бытописанье -- Рассказ о предках. Едкий дым Пожаров и погромов частых, Не прекращавшихся в веках, Скрывал династии и касты, И племена рассеял в прах. -------------------------- * Благословенно имя Его (с иврита) Колен Израилевых десять По свету ищут до сих пор. Куда, куда сумели деться На малом "шарике"? В упор, Однако, их следов не видно. Не ими ль строилась Москва?... Иное, впрочем, мне обидно: И сам не ведаю родства. Ведь был же среди первых, древних, Идущих смело за Моше, Тот, кто семейственного древа Был мощным корнем, но уже, Увы, забыт. Печаль -- забытым. Возможно, предок был -- левит? Иль полководец знаменитый, Чьи подвиги Тора хранит? Иль это, может, сам Иаков, А может вовсе -- царь Давид? Нет ни свидетелей ни знаков И нет архива, что хранит Генеалогию семейства С времен древнейших и до сих. Вот отчего хочу -- не смейся -- Хоть след от пращуров моих Запечатлеть здесь для потомков. Конкретно -- для тебя, сынок, Живя без суеты, негромко, Но каждый сделал все, что мог, Для сохранения фамильи, Для продолжения семьи. Известно нам, что жили-были, Пивали-ели на свои В местечке Торкове и рядом (А рядом -- Шпиков и т.д.) Мясник Исак с супругой. Надо б Назвать ее и имя. Где, В каком досье над сим секретом Сорвем мы времени вуаль И у кого спросить об этом? Никто уж и не помнит. Жаль... А вот уже Исака предки -- Сплошное белое пятно. Пусты в таблице рода клетки, Предположение одно Неоспоримо здесь, пожалуй: Когда властитель римский Тит Уничтоженью и пожару Повторно Храм подверг (горит Святынь святыня), пали наземь В безмерном горе все в Стране. Пошли по свету. В Ашкеназе* Осели некие и мне Понятно, Что Исака предок Был без сомненья, среди них. Средь иудеев крайне редок Такой, кто без священных Книг В любую двинется дорогу. С Торой явившись в Ашкеназ, Язык немецкий понемногу Они освоили. Сейчас Его преображенным видишь Еврейским алфавитом. Так Родился в Ашкеназе идиш. Его родным уже Исак ----------------------------- * в Германии (с иврита) Считал привычно. Он, возможно Еще предания хранил О том, как пращур осторожно Из Ашкеназа уходил. Спасаясь от погромов, в Польшу Со всем семейством и Торой. Вот все предположенье. Больше Нет сведений, хоть землю рой... Когда пришли евреи в Торков, И по окрестностям -- Бог весть. Из всех местечек ближних только О Хмельнике известья есть. Четыре века с половиной Назад впервые семь семейств Дорогой горькою и длинной Пришли сюда из дальних мест. Из дней, что ближе к нам, ряд фактов Уже присутствует в досье, Что позволяет нам хоть как-то Слегка уменьшить забытье. Не столь значительно, однако. Чтоб был здесь истинно прорыв. Но ведомы детей Исака Нам имена. Употребив Известный метод дедуктивный, Мы вам представим ряд имен, Что ранее конспиративный Скрывал заслон былых времен. Итак, Иосиф. Он вам ведом. Он младше Ленина на год. Он был по матери мне дедом, Он -- корень древа и оплот. Теперь -- Иосифовы братья. Аврум и Шая, кто из них Был старше -- нам не разобраться, Архивных не осталось книг По крайней мере -- в Украине. Но можно попытаться здесь* Искать концы семейных линий... О них упоминанья есть, Я полагаю, в тех архивах, Где иммигрантские дела. Должно быть, их потомки живы, Но эта ветвь уж отошла От общей шпиковской мишпухи.** Что вся уж тоже в США. Искать их? О семейном духе Перетолковывать? Нет, ша! Пускай себе живут в покое, Никто из них о нас не знал. Зачем им бедствие такое -- Незваных родичей кагал? Для них -- история семейства -- По умолчанью -- полный бред. У них, поди, дома, поместья. Нет интереса, с кем их дед Родством был связан и любовью... Таким мне видится расклад Ветвей оторванных судьбою От древа много лет назад... О Хаскиеле, что в Тульчине С семьею жил (четвертый брат) Не так уж много можем ныне Порассказать, на первый взгляд. -------------------- * В США ** Семьи (с идиша и иврита) Был старший сын его, Аврэймл, Высок, красив, кудряв -- в отца. Сын Пиня чутко слушал время, С ним примиряясь, но лица Он не терял в угоду власти, Хотя и сам во власть, как в грязь Свалился -- по партийной части В Томашполе. Портийный князь Был Пиня Цвилинг -- оцым-поцым! Но забегая колобком Вперед рассказа, между прочим, Замечу: был я с ним знаком Году эдак в шестидесятом. И он мне показался -- во! Нормальный дядя. Был солдатом На фронте. Кровное родство Считал по жизни фактом важным. Есть основанья полагать, Что был он воином отважным В сраженьях за Отчизну-мать. Была сестра у братьев -- Сура -- То ль Сара, то ли Суламифь... Вот вся, что есть в досье, фактура. Домысливать не станем. Миф Не интересней четких фактов. Факт, он упрямее быка, Факт прет через года, как трактор... Ну, ладно, Цвилингов пока... Оставим. Карпманов опишем. А эти, спросите, причем? Да ежели живем и дышим, Читаем книжки, что -- почем Маленько в жизни понимаем, Кого-то любим, кой-кого Из пращуров напоминаем, Здесь Карпманы того-сего Нам набросали в гены. Млея Под доброй карпманской рукой, Я вырастал. Ведь баба Лея Из Карпманской мишпухи. Стой! Здесь надо помолчать, однако. Подумать, вспомнить, пожалеть... Ну, двигай, что ль вперед, писака. Не мальчик. Нечего реветь! Ну, зватит, прекращай... Собраться! Чего там, на вот люминал... Ну, ладно... О местечке Брацлав Однажды я упоминал. Отсюда были Лейб и Фейга... А Лея -- дочка номер раз. Не так чтоб велика семейка: Детей лишь четверо... Сейчас Семью считали бы огромной... Второй была дочурка Этл, Сын Фроим третий. Дальше, помним, Иосиф, -- мы и помнит штетл. Поскольку то ли анархистом Он был -- не то большевиком -- Скрывался: полицейский пристав За ним охотился... Потом Он за границу двинул тайно -- И потерялся без следа... Надеюсь: может быть. случайно Попал он именно сюда, Куда два века люд еврейский Из европейских разных стран, Исход не прекратив библейский, Плывет, летит чрез океан. Быть может, в этом наша драма: Нигде мы, в общем, не нужны. Мы со времен второго Храма Уходим из своей Страны Все дальше, дальше, дальше, дальше -- И неостановим Исход. Отец, Барух Хашем*, так дай же Нам весть благую про приход Освободителя евреев... Все остальное -- миражи. Пока живем -- надежда греет... Дай, Господи, еще пожить, Чего-то сотворить во имя Народа избранного! Вот... Трудами скромными моими Могу ль Машиаха приход Хотя б на краткий миг приблизить, Народ избавить от оков? В России -- кризис. В мире -- кризис. И волчье щелканье клыков Вокруг прародины евреев. Нет в мире мира и добра И он с годами не добреет... Главу заканчивать пора... -------------------- *Благословенно имя Его (с иврита) PS. И ныне на Урале Фамилия семьи в цене. Четыре поколенья знали: Был Цвилинг -- революционер. Какие-то имел заслуги Пред большевизмом. Ценный кадр! И, будто -- доносились слухи -- Что в честь его назвали театр. Не знаем в точности. Возможно... О степени его родства С семейством нашим непреложно Судить не станем. Но -- едва ль... ...Закрыли книжку. Помолчали О сущем дне и о былом. Сказанье все еще в начале -- Так к продолженью перейдем. Вновь наступает час раздумья... Не знаю, прав я иль не прав, Вам нового рекомендуя Героя для дальнейших глав... Глава четвертая. "Комната вина" Предположение: сначала -- Вейнцимер -- "комната вина" -- Видать, фамилия звучала, Что -- измененно -- мне дана. Незримую протянем лонжу Из этих мест, из этих лет В век позапрошлый. В Польшу. В Ломжу, Под Ломжу. Там родился дед, Второй мой дед -- Давид Венцимер. А прадед Хаим был портным. И жизнь была бы -- просто цимес*, Но антисемитизма дым, Погромов дым стоял над Польшей При попустительстве властей. Давид подрос. И видно больше Незваных не терпя гостей, Однажды им устроил встречу, Отбив охоту нападать. Видать, кого-то изувечил -- Пришлось из Польши убегать В Москву, в центральную Россию. Тем часом все пошло вверх дном: Коммунистический "мессия" Трехсот-там-с-чем-то-летний дом Романовых щелчком порушил, Империя пошла в распыл. Давид однажды обнаружил Себя красногвардейцем. Был ----------- *Сладость ( с идиша) Высоким парнем он и крепким, При грамотешке кой-какой. Картавый самодержец в кепке Увлек сынов местечка в бой, Как верилось, за счастье бедных, За угнетенных и рабов... Сражаясь против желтых, белых, Зеленых, -- он попал в Тамбов Как раз к антоновщине. Круто Подавлен был бандитский бунт... А наш Давид судьбой опутан: Почем солдатский лиха фунт Узнал он не от посторонних, Но, видно, в нем военный ген Силен был. Он, стрелок и конник, Пошел в училище. Из стен Его он красным командиром Однажды вышел. И Тамбов Стал городом его, и миром, И местом службы... И любовь Однажды тоже приключилась... Нашлась жена ему под стать -- Березина, да, Ента. Длилось Недолго жениховство, знать. Подстать -- сказал непраздно. Тропы Свели в Тамбове двух людей Культуры общей. Из Европы И Ента. Скажем без затей: Из Латвии она. Вилены -- Такое есть местечко. В нем Деревья старые и стены Евреев помнят. Днем с огнем Сегодня здесь, поди, не сыщешь, Как в Шпикове, людей Торы, А было здесь их сотни, тыщи, Звенели идишем дворы. Опорой песням, сплетням, слухам Был "маме лошн"* для большинства. В Виленах главный зодчий -- Нухам Березин. Он на торжествах Семейных был почетным гостем. Понятно, ведь в его домах И в этом веке звонким тостам Звучать на разных языках. Был, правда, век его недолог. Нам потому его важней Запомнить. Ведь семейству дорог Любой, державший бремя дней... В гимназии училась Ента. Она однажды вглубь страны Была давлением момента Потеснена. Они должны В Тамбове встретиться. И встреча Произошла. И в четкий срок На свет явился мой предтеча -- Давида с Ентою сынок, Которого назвали Хаим, Вслед -- Лея -- средняя сестра, Потом и Рива. Вот и знаем Всех тех, кого нам знать пора. --------------------- * Мамина речь(с идиша) Дополним: Рива, Мама Енты Была -- шестой их член семьи. Какие уж апартаменты -- Лишь комнатку добыть смогли. Удобства -- во дворе "скворечня"... И это -- центр Тамбова. На Максима Горького. Конечно, В квартире -- вечно кутерьма. Как водится -- полно соседей. Поближе -- Дворкины. Они Надеялись: Венцимер съедет -- Их будет комната. В те дни Давид и вправду был в разъездах: Ученья, смотры, то да се... Судьба военного известна. Мечту соседей он "просек". И рад бы послужить отъездом, Но -- дан приказ: ему -- Тамбов Назначен был для службы местом С квартированием. Там Бог Условья времени и места Определяет: что -- кому... Есть дочь у Дворкиных -- "невеста", То есть, подружка Хаиму По имени Фаина, Фаня... Заметим, кстати, что отец Был Анатолий, мама -- Маня, Еще в семье был сын-малец С библейским именем Иосиф... К чему подробности? -- вопрос... Иль все понятно без вопросов? Вдруг прочитает тот, кто рос В соседстве с Хаимом в Тамбове, И скажет: -- Это ж обо мне, О доме, где росли с тобою, О старой улице... Вдвойне Читать им станет интересней. И кто-то, отложив дела, Напишет, позвонит мне... Если Пришлют письмо мне в полстола С воспоминаньями о детстве, О довоенном том дворе, О детстве, что не знало бедствий, Благословеннейшей поре, Да коль еще найдутся снимки, Где Хаим с сестрами и вы, Вновь эта книжка выйдет с ними, Чтоб больше пищи для молвы, Чтоб дальше цепь воспоминаний, Чтоб почта новых писем воз С тележкой маленькой везла мне... Ответил я на ваш вопрос? Других соседей обозначим. Я торопливость здесь отверг. О ком мы дальше посудачим? Аблесимовы, Гебергерг. Аблесимов -- он -- письмоносец, Супруга Таня -- все с детьми, Два сына: Женя с Толей... Просит Рассказ подробностей, но мы Банальности тотчас опустим О том, как в городки, лапту, Футбол играли. Лучше пусть их С воображением в ладу Читатель вспомнит. Двор, в котором Он сам с друзьями подрастал, Как коммунальным коридором На трехколеснике гонял, На взрослых наезжая вредно... А во дворе во флигельке Жила старушка Клава, "ведьма": Она гадала по руке, Снимала порчу, травы знала, Зубную унимала боль, Когда просили, укрощала Грозу над городом. И роль Вела "колдуньи" вдохновенно: Грозила пацанам клюкой. На их проделки... Те зловредно Шутили с "бабкою Ягой": То ей к окну подставят тыкву, Прорезав в ней "глаза" и "рот", И свечку вставив внутрь... Тут -- крику, Когда старушку страх проймет, То корчат ей в окошко рожи И с криком убегают прочь... Будь даже вы не ведьмой, тоже, Поди б сердились... Не сурочь, Бабуля Клава, глупых деток, Прости: не знают что творят... Порой жестоки дети. Предок Мой в этот не вписался ряд, А защищал "колдунью" Клаву. Ее по отчеству он звал Ивановной, что ей по нраву Пришлось. Старушке помогал, То в хлебный бегал с порученьем, Где старший Дворкин торговал, То с ней чаек пивал с печеньем, О волшебстве с ней толковал, О всяких чудесах и тайнах... Еще Лукьяновых семья В том дворике жила... Детально Здесь привожу, что знаю, я, Еще и сам не представляя, Зачем рассказу та деталь. Ружье повесил. Пусть стреляет... Осечка -- не моя печаль. По обстоятельствам эпохи Жилось Венцимерам вполне... Не так чтоб жирно, но неплохо, Не в сливках, но и не на дне. Давида статус командирский Какой-то приносил навар -- Хватало детям на ириски. Был в доме старый самовар И патефон с пластинок грудой, А у отца -- велосипед. Буфет с фаянсовой посудой... Автомобиля, правда, нет. Хозяйка обшивала деток, Обновки модные себе Строчила -- в клеточку, без клеток, И оторочка в серебре... Владела швейною немецкой Машиною на зависть всем, Кроить умела дамский, детский Ассортимент, а между тем Брала заказы осторожно Лишь от доверенных друзей... При этой власти мигом можно В ГУЛАГ'e сгинуть без вестей, Любую проявив смекалку. Той власти -- в сердце нож, когда Народ не голоден. Ей жалко... Людские важно ей стада Держать измором в подчиненье... Что ж, власти -- властево... А нас Интересует окруженье Венцимеров. Пойдет рассказ О родичах. Давид в прозренье Из Польши выписал сестру Венцимер Хаю. Во спасенье Ей это было. Не умрут Она и дети в Аушвице, В Освенциме -- по-польски... Здесь И замуж вышла. Породниться С Костюшками случилось. Есть Святые имена народов. У польского -- Костюшко. Сын Был героического рода И наш Константы -- Константин. Какого лешего в Тамбове Он оказался -- не скажу... А вот -- судьбою и любовью С семейством нашим связан. Жуть В те годы становилась жутче,-- Перефразируя вождя Народов, скажем. Только случай Сберег семейство от дождя Слез довоенных репрессивных. Впивал их, как нектар, пахан, Число замученных и ссыльных Росло, как на дрожжах... Захар, И Софья -- это дети Хаи И Константина -- и друзья Конечно, Хаима, и "Раи", И "Лели". Все еще семья Для них -- не только мама с папой, Кузены, тетки и дядья Еще -- родные... Тихой сапой Не отчуждаемы... Семья И родичи -- пока что ценность И для больших и для детей, Не то, что ныне. Современность Ободиночила людей. Рассказ мой, впрочем, не об этом. У Енты есть в Москве сестра. С детьми и мужем каждым летом Она -- в Тамбове. У костра, У речки, на лесной полянке -- Все родичи на пикниках, Да по грибы -- трещали лямки: В битком набитых рюкзаках -- Боровички -- мечта -- взгляни-ка! А ягоды? Что говорить! Как чудно пахнет земляника! Варенье на зиму варить -- В Тамбове, а в Москву -- с готовым... А кстати, муж сестры в Москве Был Абрамович Саша... Ловим За хвост жар-птицу, на песке Воздушный небоскреб ваяем, Льем в термос утренний туман: Вдруг -- правда -- то, о чем мечтаем: Из наших -- олигарх Роман, Тот, осчастлививший Чукотку Своим владычеством... Уж тут От счастья станем бить чечетку... А впрочем, олигархи "ждут" И днем и ночью выплыванья Нежданных родичей... Детей Московских звали Додик, Фаня... А Додик -- журналист... Смелей Рождаем умозаключенье: Есть общий графоманства ген У автора сего творенья С московским Додиком... Пурген Нам принимать бы для леченья: Словесный, может быть, понос Тогда иное истеченье Нашел, нормальное... И в нос Шибало бы не столь уж резко... Чегой-то я себя хулить Стал натощак? Чудак... До треска Положено себя хвалить... Сам не похвалишь -- кто похвалит?... Ну, что ж -- похвастаем отцом: Он в школе -- первый. "Тыква" варит, Как следует... Товар лицом, То есть, отца, покажем свету... По физике и по другим Предметам точным в школе нету Батяне конкурентов... С ним Вот так же и в литературе Никто тягаться не берись: Редактор стенгазет... В натуре, И в этом гены завелись, Которые в меня проникли! Ну, предки мне достались, блин! И гордость в сердце: не от них ли Все, чем богат душою?... Сплин, Печаль в душе и боль тисками Сжимает сердце: ведь они Меня талантливей. Искали И вдохновения в те дни, Что вдруг грозою оборвались... За каждый класс он получал Листы похвальные -- на зависть Мне, троечнику... Выпускал, Как я отметил, стенгазету. Общественную, так сказать, Нагрузку нес. И вот за эту Литпрактику премировать В каникулы решила школа Его поездкой в Ленинград... Запомнилось: промозглый холод, То снег с морозом, то вдруг град И слякоть... Залы Эрмитажа, Дворцы Растрелли, Петергоф, Адмиралтейство, Невский... Даже Всего не перескажешь... Год Потом прошел в рассказах страстных Он, между прочим, побывал В квартире Пушкина. Несчастный Поэт здесь тяжко умирал От роковой дуэльной пули... То был, поди, намек судьбы, Предупрежденье. Намекнули О неизбежности борьбы Грядущей, о войне и ранах... Давиду посвятим ряд строк, Что был тогда главою клана... В сиянье хромовых сапог, В ремнях, фуражке со звездою... Высок, подтянут, деловит... Понятно -- командир... Собою Пример являет. Внешний вид, Дисциплинированность. К бою Готовность -- будь хоть дождь хоть снег. На всех занятиях -- любое Из упражнений лучше всех Исполнит, просто эталонно... (Таким я не был никогда.) Спортсмен -- бегун и лыжник, конник... Его военная звезда Вела его к большой карьере. Он стал начальником тогда Училища, где в полной мнре Нашел себя... Чему года Он сам учился в службе ратной, Теперь передавал другим, Обогащаясь многократно Общеньем с молодыми. Им Он излагал науки внятно Он понимал: судьба страны Уже почти в руках тех статных Парней, чьи судьбы вручены Ему для ковки и огранки. В конце концов, исход войны Решат не пушки и не танки, А стриженые пацаны, Что поведут в атаку роты... А сын, восьмой окончил класс -- И в автотехникум... Природы Своей не превозмочь... Тотчас Признаюсь, что к машинам страсти, К любым -- во мне в помине нет. А батя -- инженерной масти... На этом завершим куплет Вставной, как виделось мне, песни Семьи со стороны отца... Ан нет! И будет интересней Рассказ дальнейший. До конца Рассказа все еще не близко. Но надо перебросить мост Обратно в Винничину. Сыска Архивного процесс непрост. Откроем то, что было скрыто Туманом времени. Лети История семьи к зениту.... За приблизительность -- прости... Глава пятая. Последыш Тем часом наступил Суккот. Иначе -- древний праздник кущей. По всей Земле еврей плетет Шалаш из веток. Нет, не гуще, А реже веточек заплет. Большие оставлять просветы Положено. Когда зальет Еврея сильный дождь, то это Пример наглядный: человек Отнюдь не властелин природы. Не все ему подвластно. Всех Сильней Небесный Царь. Народы, Стихии волею его И порождаются и гибнут. Не происходит ничего Без воли Вышнего. Покинут Евреи на неделю дом, В простой шалаш переселятся. Да обретут духовность в том И Господа да убоятся... И, по поверию, в Суккот Приходят к людям предков души, Чтобы облегчить гнет забот О чем беседуем, послушать. Приходит предок Авраам, Ответственный за добродетель, Он озаряет души нам, Он наших добрых дел свидетель. Приходит вместе с ним Ицхак, Ответственный за строгость нравов. Мол, заповеди так -- не так Мы исполняем? Он -- поправит. И Яков с ними. Красоту С гармонией он представляет. Имеет ли еврей мечту, Что к идеалу приближает? За вечность с твердостью в душе Ответствен славный сын народа, Освободитель, вождь Моше -- А не погублена ль свобода? Нисходит с ними Аарон, Его профессия -- сиянье. От брит-мила до похорон Еврей свое шлифует званье. Иосиф, что приходит к нам, Символизирует основу. Тора -- основа. Временам Святое не подвластно Слово. Державы зодчий царь Давид Ответствен за Страну Израиль. Он в очи каждому глядит: -- Все ль сделал ты, чтоб враг истаял? ...Год двадцать пятый. Год назад Живых покинул вождь картавый. Власть обретает супостат, Исчадье ада. Боже правый, За что караешь люд земной И приуготовляешь беды, Непредставимые порой В пылу горячечного бреда? Неужто все лишь оттого, Что выкреста державный внучек Не упокоен и его Дух беспокойный злобой пучит? Спаси Господь и сохрани Нас от неведомых напастей! Продли земные наши дни Ну, и обереги от власти. ...Январь. Бураны, холода. День тридцать первый в месяц стужи. И Лея уж не молода, А снова роды. Снова тужит... Опять еврейское дитя, Судьбы не ведая тревожной, Из теплого предбытия В наш мир суровый рвется. Можно ль Судьбу ребенку предсказать? Каков прогноз на плане тонком?... Уф, родилась! Устала мать... А кто родился-то? Девчонка! Не знаем, как водилось встарь, Но, полагаем, дед Иосиф Нашел с кем раздавить стопарь... Был повод. Так что без вопросов -- Хотя бы малый сабантуй Он учинил себе за доблесть. -- Вперед! Шампанским салютуй Ребенку, чтоб судьбу задобрить! Ну, пусть и не шампанским, а Лишь самодельной буряковкой. Пускай -- январь! Пускай -- зима! Власть с поврежденною головкой... А в доме кузнеца опять, С той давней притчею в согласье, Ребенок. Радость. Праздник. Знать, Опять здесь поселилось счастье. Негромко песенку споем -- Ведь на душе захорошело, Споем о чем-то дорогом... А девочку назвали -- Шева. Так звали маму -- по Торе -- Любимой женщины Давида... А в Шпикове в том январе -- Моя -- пеленками обвита. Жаль, снимка нет тех дней. Снимать, Поди умел в местечке кто-то. Не удосужились позвать... Понятно: хлопоты, работа... До этой, собственно, строки Лишь присказка у нас слагалась. Ну, вот. Отсюда нам с руки И сказку начинать. Не малость Мы написали, вы прочли -- Где чуть получше, где -- похуже. Мы вместе долгий путь прошли С семейством кузнеца. И дружим Уже заочно будто с ним, Сочувствуем семье, жалеем. Мы с ними за столом сидим, Мы их несчастьями болеем. Теперь история пойдет. Я полагаю, без запинки... Девчушка младшая растет В семействе кузнеца. Тропинки Уже ей ведомы окрест И дома и вокруг Бокая... Уже сама из ложки ест, Сама, колясочку толкая, Топ-топ -- гуляет по снежку В перелицованном пальтишке И тянет-просится к стожку, К теленку -- сверстнику-братишке. Снежинка ли, иль лепесток -- Дай! Все ей важно, все ей надо... И все ей в радость, все -- в восторг, И все вокруг ей тоже рады И в то же время... Есть чуток Смущенья. Все ж уже большие... Спросили Шику: "Вроде срок Рожать мамаше?..." Резко Шика В ответ: "Мамаше? Чепуха! Кто вам сказад, что ей рожать-то?" Какие глупости, ха-ха, От смеха как-тут удержаться? Поди, сосела удивил Своим смущением и ложью, Стыдился парень -- и юлил Особенно пред молодежью. Ведь Шике -- восемнадцать лет, Он -- предселатель сельсовета. А тут мамаша с пузом -- нет, Угроза для авторитета! Уже лет с десяти пацан Отцу помощник главный в кузне. Лицом, пожалуй, не в отца, А в деле -- дока. И науздник Сварганит, стукнув пару раз По раскаленной закотовке, Засов, наплужник... Старый таз В два счета запаяет ловко. Подростком вмазавшись во власть, Он понял быстро: здесь конфузней Для совести. Скорей отпасть От власти и вернуться в кузню К простому ремеслу отца, К мехам и наковальне с горном, К усталой копоти лица -- Решил: так будет незазорно Поскольку -- лучше для души... И вот он снова -- подмастерье. Знай, бей кувалдой и маши. Не тяжело? Он сильный, стерпит. Весь день с отцом стучат, куют... -- Топор отличный! Остр, как бритва! И на два голоса поют Простую песенку -- для ритма: -- Молот, молот, -- пощади, Не лупи меня, не гни!... Ну, хоть часик погоди, Дай остыть и отдохни! -- Нет, поковка, не могу Сжалиться -- ну, вот еще! Буду гнуть тебя в дугу, Бить, покуда горячо. -- Прекрати -- я все прощу, Ну, зачем ты так, зачем?... -- Нет, ведь если прекращу, Ты останешься ничем. Так что, знай себе, терпи -- Закалю тебя в огне... -- Хоть водою окропи! -- На... Довольна ты? -- Вполне! -- Я из ржавого куска Изваяю серп идь меч... Так что, ты терпи пока: Перетерпишь -- будешь вещь!... Народу в доме -- как сельдей Набито в деревянной кадке. Ведь Рива замужем и ей Пока не грезить о достатке. Она здесь с мужем. Самуил Был красный партизан гражданской. Он шорник. Он бездомным был. Пришлось их первенцу рождаться И в этот же явиться дом. Пацан у Ривы. Имя -- Сема. Теперь уж мы и не сочтем, Сколь обитателей у дома. -- Хоть тесно, но и этот -- наш, Скрипел надсадно дом замшелый. Он Шике и другим -- племяш. Но Сема -- на год старше Шевы. И он -- другого древа ветвь. Ведь Рива первою из первых Ушла из Цвилингов. Заметь: Теперь она по мужу -- Эрлих. -- Да, теснота... Об этом речь Невольно заходила часто. Вот Шика как-то, чтоб развлечь, Придумал: надобно решаться. Уж в доме больше не житье -- У нас здесь перебор народа. Прижмем подушкою ее -- И будет больше кислорода. Так неумело пошутил Старшой, на Шеву намекая, Но брата Ицика смутил. Физиономия такая Была у старшего в тот миг, Что не поймешь, а вдруг -- серьезно? -- Ага -- решил пацан, -- от них Спасу сестру, пока не поздно. И вот семьи синедрион О странном парня поведенье Гудит: где Шева там и он Как на посту. На повеленье Отца иль старших, мол, пойди Туда-сюда за тем за этим, Он -- ноль вниманья... Погоди, Наверно есть причина? Детям Здесь не случалось восставать Семейного уклада против. Что приключилось? Рассказать Мальчонку мама Лея просит. Не сразу, но открылся он, Сердит на старшего донельзя. -- Ну, обалдуй, ну, балабон -- О Шике. Прям, хоть плачь, хоть смейся. Едва мальчишку убедить Смогли, что маленькой сестричке Никто не хочет повредить. Но долго после по привычке Не покидал он этот пост, Гулял, играл, с сестрой-малышкой. Добросердечен был и прост Делился с ней последней пышкой. Два слова скажем о других Уже подросших братьях-сестрах. Как жили о тех днях крутых, Как выживали, если роздых От дикой власти был мечтой, Недостижимой, эфемерной... Власть доставала. Вой -- не вой, А надо выживать. Наверно, Мечтал Иосиф Цвилинг дать, Образование ребятам... Хотя бы детям не страдать, Не голодать бы... Но -- куда там! Кто проучился класс, кто два Из старших кузнецова дома -- И шли работать. Голова Гудит от раннего подъема. Конечно, их жалела мать. Поди и плакала украдкой, А приходилось поднимать Мальчишек из постели сладкой. Кто в десять, кто в двенадцать лет Приуготавливался к делу. Учился Яша торговать, А Идл мех кроил умело. Совсем ведь пацаны, мальцы -- А уж добытчики, трудяги. Не все годятся в кузнецы, Но все по жизненной отваге -- Сыны, достойные отца: Хотят помочь семье скорее... Теплеет сердце кузнеца... И, потихонечку старея, Он верил, все же сыновьям И дочкам улыбнется счастье... И украинским соловьям От бед грядущих прочь не мчаться... О новой дочери семьи Рассказ мы начали с улыбкой. И пусть зальются соловьи Над всех детей качавшей зыбкой! Глава шестая. Голодомор Прошло не так уж много лет, А общежитье в доме деда Редеет помаленьку... Нет, Здесь, поначалу, не о бедах Рассказ. Пока что нет причин Для ужасанья, слава Богу! Вначале Эрлихи в Тульчин Перебрались. Нашли работу. И Самуил отныне -- босс, Есть перспективы и надежность -- На швейной фабрике -- завхоз... А что? В местечке это -- должность! Представьте, Шева помнит год Двадцать девятый -- свадьбу Фейги. Из дома мебель -- в огород, В светелках лишь столы, скамейки. Невеста высока, стройна... Жених из тех, что крепок в спорах. Блондин, хотя уже видна И лысина. Он Липсман Борух, Колхозный ездовой, коней Едва ль не больше, чем невесту, Он любит, хоть и "сох" по ней... (Возможно, это здесь не к месту...) На свадьбе гости пьют, едят, Поют и водят хороводы. А малыши на все глядят С рук мам -- и помнят через годы. Все помнят: как народ хмелел, Плясал хмелея -- все ж событье! Как Борух безголосый пел В заметном, как и все, подпитьи: Нисел, толстый отпрыск Шаи, Праздничный обед вкушая, Сочной костью мозговою Наслаждался... С головою Он в нее проникнуть жаждал, Облизал бы выступ каждый, Каждую б всосал жиринку, Жиром капая в ширинку. Мозговая кость гордится: Все ли видят, как трудиться Нисел продолжал над нею, Над любимицей своею? -- Посмотрите, кто не видел, Как меня целует Нисел, Как он жаден, как он страстен, Как от сладострастья красен. Как, влюбленный безоглядно. Он целует плотоядно. Отодвинься, вся посуда! Для такой любви остуда Совершенно не опасна. Нисел мой любимый! Ясно? -- Ясно! -- Шепчет банка с хреном: -- Без мозгов уже -- и с креном Все, как есть, воспринимает... Обсосав ее, бросает Нисел -- в ящик для отбросов... Нет любви и нет вопросов, Но осталась песня в книге О безмозглой мосолыге... Уходит Фейга к мужу в дом. По слову: бедному собраться... Дом на "проспекте" пред мостом, А там уж за рекой -- и Брацлав. А тут и Шика учудил: -- Отец, гостей опять позвать бы... По правде, нет в семействе сил, Чтоб разом вытянуть две свадьбы. Но, что поделать -- первый, блин, Помощник. Не к монаху ж в келью Его послать! -- Быть свадьбе, сын! А он в невесты выбрал Кейлу. Две свадьбы в доме кузнеца, Торжественны, хоть небогаты... Тем часом большевисткий царь, Непревзойденно подловатый Придумал, чем прижать народ -- И взялся за дела с напором. И гибнет Украина под Безжалостным голодомором. Нет в доме хлеба. Нет сенца Корове. И остыли печки. И вымирают до конца Деревни, города, местечки. К примеру, Янкл Осадчук, Семьи кормилец и опора, Из близких к Цвилингам лачуг -- Одна из жертв голодомора Неважно, от каких невзгод Народ в реальности звереет. А снова старый оборот В ходу: мол, все из-за евреев. О, Украино-ненько, боль Не затихает давних бедствий. Что ж гады сделали с тобой, Коль узнаем о людоедстве? Да, но евреи здесь причем? Они не голодали разве? Ни пирогом ни калачом Никто же иудейства ради Отдельно их не наделял. И померло тогда без счета... И тут Иосиф подкачал: Опух и слег. Уже работа Не дастся. Молот не поднять, Да и не дошагать до кузни... Господь послал спасенье. Мать Зовут в колхоз стряпухой. Кухни По счастью, в том колхозе нет. Котел вмонтировали в печку В стряпухи доме. Здесь обед Нехитрый варят: щи да сечку. Понятно, хоть по ложке тем Перепадало, кто был в доме... Посмейте только бросить тень На Лею -- мать семейства! Кроме Тех щей и каши -- хлеб пекла В печи своей для трактористов... Вот так семью свою спасла... Иосиф, чуть покушав, быстро Бессилье превозмог и встал Вновь к наковаленке и горну. И лучшей музыкой звучал Стук молота его упорный. Чего-то тоже для семьи Он добывал натуроплатой. Вот так, как говорят, свели Концы с концами в год проклятый. Весной колхозники, в страду, На полевом ютятся стане. Здесь и готовят им еду. Отсюда Лея не достанет Колхозным черпаком до ртов Своих детишек отощавших, Не знавших кремовых тортов, А счастьем суп пустой считавших. Что ж, Идл с Яшею в колхоз Немедля записались тоже. Но финт подобный не принес Им и следа жирка под кожей. Поскольку и в колхозе блюд Хватало только для "аристо- Кратов". Пялься, люд -- Обеды лишь для трактористов. Но голь на выдумки хитра: Ребята прибегали к Лее, Напиться, дескать, из ведра. Она же в кружку им скорее Супешник жиденький нальет. Те выпьют -- полегчает малость. А после под кустом найдет Краюху парень. Доставалась Она оставшимся в дому. Вот так секретно выживали. Не пожелаю никому Изведать то, что испытали Иосиф, дети... Не вздохнуть... А что познать досталось Лее? По слову "Лучше стала жуть И даже стала веселее!" И тот -- воистину -- герой, Кто вынес дьявольскую шкоду... В тот жуткий год тридцать второй Пошла впервые Шева в школу. У Фейги с Борухом сынок Не сглазить -- богатырь родился. Он Шуня, он счастливчик. Бог Дал сил ему -- на все б сгодился. У Шики с Кейлою сынок, Смешной пацан. Назвали Даней. Второй у Ривы, Борька... Срок Для одного из испытаний Знать завершается... Народ Вновь обретает передышку. Дает чего-то огород, Вновь куры, гуси... Но мыслишку Об эмиграции кузнец Уже и не лелеет. Поздно! Железный занавес. Конец. Закрепощен народ колхозный. По счастью, нашим удалось Из злых клыков колхозной пасти Успешно вырваться. Пришлось, Поди, платить продажной власти? -- Продажной? Слышь, молокосос, Нет в мире власти идеальней!... А Шика наш, гляди, -- завхоз На Фабрике на одеяльной В Забужье. Кейла там -- швея. Просторней в доме, но скучнее. Не уменьшается семья, А расселяется. Роднее Те, кто уходит. Вспоминать Привыкла вечерами Шева На сон грядущий их. Писать Учила мама письма. Слева Направо -- русское письмо, А коль наоборот -- на идиш... -- Письмо напишется само, Когда внутри себя увидишь Сестру иль брата. Что сказать При встрече надо? -- Здравствуй, Шика! -- Любимый, -- нужно добавлять, Так учит нас святая Книга. Потом ты спросишь, как живет Твой брат, и Кейла, и Данилка. Потом расскажешь, что дает Вам в школе первая "училка". Потом напишешь, как мы здесь Живем, Барух Хашем, неспешно, Мол, Шику спрашивали днесь Дружки его по жизни здешней. Потом попросишь, чтоб писал Нам письма каждую неделю, Чтоб Даника поцеловал, И что не позабыл, надеюсь, Что Фейге с Ривою писать Он также должен аккуратно... Теперь: "Целую...". Отослать В конверте с маркой, чтоб обратно Нечитанным к тебе письмо Не возвратилось из Забужья. Чтоб братец Шика сразу мог Узнать скорей, что так же дружно Живем, как жили и при нем Что, слава Богу, все здоровы, Не голодаем, вволю пьем От новой -- молочка -- коровы, Что Идл вернулся в магазин, А Яша нынче -- зав. пекарней... Пусть знает старший брат и сын, Что молодцы все наши парни. Они -- семейству верный щит, Что Шева помогает маме, Отец все в кузнице стучит, Здоров, Барух Хашем, ногами... Мы снова завели гусей. Они -- хозяева Бокая -- И щиплют всех, как есть, гостей... А жизнь хорошая такая... Пред завершением главы Позвольте Вас спросить, Читатель: Неужто не устали Вы Глотать сию бурду? Кропатель Сего и рад бы отложить Навечно труд сей никчемушный, Да опасается: дружить С ним перестанет родич ушлый. Он угрожает: дескать, долг На мне лежит пред целым родом. Он льстит, что если будет толк -- Прославит перед всем народом. По городам и весям шум Пойдет -- и всяк меня узнает... Не шибко верю, но пишу, Пишу, а вас кто заставляет Читать сию белиберду? А впрочем, как хотите. Может, И в Вашем значились роду Те, кем гордитесь с детства. Гложет И вас неутолимо страсть К истории и души предков Зовут. Им без вести пропасть Нельзя бесчестно, что нередко Увы, случалось в той стране, Где человек гроша не стоил. Пишу... И было б легче мне Когда б я в одиночку строил В песках Египта пирамид С десяток . Но строку строкою Я погоняю каждый миг Уже уставшею рукой. Еще один открылся факт И поразительный и точный... Но полагается антракт И мне, хотя бы краткосрочный... Глава седьмая. Письмо Ворошилову Священный день Симхат Тора, В права вступивший честь по чести С заката -- вечером вчера, В начале сей главы -- уместен. Названье праздника могу Перевести как "Радость Книги". Надеюсь, этим не солгу... А дни проносятся, как миги... Итак, тридцатые. Кузнец Еше на наковальне соло Все продолжает. Не юнец Давно. К тому ж, сказать особо Пора, здоровьишко его Уж опасенье вызывает. Не жалуется. -- Ничего, Тот не живет, кого не мает Хоть что нибудь в мои лета: Не сердце, так желудок, печень... Лекарства? Это суета, Работой все болезни лечим... Теперь расскажем вкратце, сэр, О школке, где училась Шева. Подобных позже в СССР Уж не встречалось совершенно. То по снежку, то под дождем Сюда спешили Сары, Шуни -- В большой, солидный, светлый дом. Красивый -- прежде -- Шулымунин. Казалось, все обычно здесь: Глянь: по стенам портреты, карты... Как в каждой школе, как везде -- Учитель у доски и парты... Да только диво: школяры Чего-то пишут справа влево А говорят-то: "гры-шры-мры"... Что за язык-то? Все, и Шева Видать, не чувствуют проблем, На языке общаясь странном. Да странном ли? Лишь разве тем, Что был своим, не иностранным Для каждого ученика И для учителя той школки... Еще дозволено пока Учиться своему. Осколки Маленько позже полетят От школ еврейских и читален... "Языкознавец"-супостат, Что был в злодействах гениален Тогда иным обременен Занятием -- и в нем неистов... Он душит совесть и закон, Уничтожает: коммунистов (Их -- первым списком) и крестьян, Интеллигентов, генералов... Убийством сыт, от крови -- пьян... Но не насытится. Все мало... Он утвердил на казни план. Картиной пыток -- наслаждался... Он -- самодержец, он -- пахан, Исчадье адово!... Нуждался, Видать, в злодействе, как в вине... Вампир, понятно, кровь сосущий... В еврейской школе на стене Висит портрет его большущий. В начальной школе класс вели Поочередно две подруги- Красавицы. С ума свели Они не одного в округе Из славных шпиковских парней... Подружек звали Белла с Женей. Понятно, что при ребятне, Чтоб оказать им уваженье, Девчат по отчеству зовут: Была Иосифовной Женя, Абрамовной -- подруга. Тут Крутился Идл при них. Броженье Пошло в семье. Поди узнай, Кого он из подружек выбрал? Идл -- хоть пытай, хоть не пытай -- Секрета своего не выдал... И, полагаем, что не зря... Никто подвоха не заметид. Он двух подружек охмурял, Ну, а женился Идл на... третьей На Голду-Ольгу жребий пал Ефимовну из школки той же . Сынок Ефимка третьим стал В их маленькой семье... О, Боже. Такой был миленький пацан, С душою ангельскою, звонкой. Он был отрадою отца И матери. У пацаненка Висел над зыбкою портрет Кобы. Не он ли изурочил? Проснувшись, Фимочка --"Привет!" А вечером -- "Спокойной ночи!" С любовью в маленьких глазах Шептал восторженно сатрапу. Считая изверга в усах Хорошим, ласковым, как папа... ...Директор школы -- геометр Максим Израйлич Рабинович. Авторитетен, важен... Мэтр! -- По школьной кличке -- Рав Биномыч. В железных школьников держал Руках. Его боялась Шева, Хоть никого не обижал. А вот его супруга, Ева Евсеевна любила дочь Иосифа -- Господня милость? Преподавала Ева "дойч", Что Шеве позже пригодилось. По совместительству была Евсеевна географиней. И Шева вместе с ней прошла -- По карте -- все на Украине Дороги, реки, города, Потом их Польша поманила, Затем Германия... Тогда Лишь на уроке можно было Границу пересечь. Едва ль То было многим безопасней, Чем наяву. Чужая даль Казалась небылицей, басней... Запретной стала и мечта О дальних и о ближних странах. Но видеть дальние места Еще удастся Шеве. Странно? Возможно. Впрочем, наш рассказ О школе. Лишнее -- отсеять. И здесь появится сейчас... Сейчас... Борис свет Моисеич! Он был важнейший педагог, Поскольку языками ведал: Еврейским, русским -- в них он -- бог -- И украинским.... Дальше следом Представим "Борину" жену. Она -- историк, и ботаник, И химик... На нее одну Так много? Да. Кряхтит, но тянет. Заметим, "Боря" к языкам Вдобавок был и физкультурник. Я полагаю, вряд ли там Хоть след от интересов шкурных. Все проще. Кандидатов нет На должности в еврейской школе. И вот -- семь бед -- один ответ Все на себя -- по доброй воле Берут. Справляются. Ведут Уроки по предметам разным, Причем, талантливо . Дают С энергией, энтузиазмом Не только знания одни, Но также мужества примеры... Потом пришли лихие дни. "Языковед" крутые меры Для тех, кто олицетворял Культуру древнего народа, С садизмом дьявольским избрал, Лишив их творческой свободы, А чаще -- жизни. Забегать Вперед однако же не станем. Назрела тема. Рассказать Придется о желанье странном... Году уже в тридцать шестом Оно вдруг охватило Яшу И озадачило, притом, Весьма семью большую нашу. Видать, местечковая жизнь Его достала до печенки -- Пейзажи да и типажи... А деться-то куда мальчонке? И вот решил он, что пойдет Он в армию служить солдатом, Хотя чуть раньше в тот же год Отвергнут был военкоматом. Сейчас военкоматский лоб Нашел бы повод смехотворным: Мол, лишний вес и плоскостоп... Вот Яша наш в унынье черном, А лет-то парню - двадцать два, Обдумав все как есть резоны, Собрав весомые слова, Письмо наркому обороны В волненье пишет: дескать, он Желает послужить народу, Силен и грамоте учен, И драться за его свободу Готов с врагами всех мастей, И рьяно выполнять приказы Всех командиров и властей Без колебанья и отказа... Не знаем, сам ли прочитал Письмо товарищ Ворошилов, Бюрократический кагал Оно слегка разворошило. И призван Яша. Нет проблем. Вот красная звезда на кепке. Красноармеец назло всем, Во Пскове он. Сперва в "учебке". Здесь ему дали -- "лишний вес"! Под полной выкладкой побегай -- И будешь через месяц без И фунта лишнего. Победой Он счел, что это претерпел И в скорости повышен в званьи. Но командир полка велел Вернуть, как полагал, к призванью Сержанта Цвилинга. И вот Наш Яша снова нач. пекарни Как на гражданке. Он живет В казарме и крутые парни Его команды -- все в муке, В опаре, а порой -- в ожогах... Он -- командир. В его руке Мука, и хлеб, и спирт. Не промах Был Яша, что уж тут скрывать, И не идеалист капустный, Умел с начальством быть вась-вась, И бабки подбивать искусно. Конечно, сразу задружил Он со старшинами вещевки. Он -- им, они ему. И жил Уже неплохо парень ловкий. Слегка деньжонок накопив, Сестренке младшей ткань на платье На рынке, то ли с рук купив, Он навострился посылать ей По стольку каждого куска, Что ей бы и на пять хватало. А это, -- чтоб наверняка... Излишек Лея продавала... Что делать? Побуждала власть Сама людей уметь вертеться, Чтоб в безнадеге не пропасть. А коль в ответе ты за детство, Любимой маленькой сестры За то, чтобы отец и мама Не голодали бы, Торы Любую заповедь ломая, Ты вправе (так велит Закон) Все предпринять спасенья ради Живого человека. ОН Простит. ОН добр. Не беспощаден. ...И Ицик покидает дом. Он в Тульчине. Живет у Ривы. На швейной фабрике трудом Жизнь обеспечивал. Счастливым Себя он полагал вполне. Здесь с девушкой красивой, Доней, Он познакомился... И мне Сквозь время видно, как ладоней Они не могут разорвать, Здесь две судьбы в одну сложились Семью. Они -- отец и мать: То есть -- дочуркою разжились, А вскоре подались в Коканд, У Дони мама там и сестры Дочурка прелесть. Алый бант, А платьев, по-узбекски пестрых Папаша накупил -- герой! Вот и вошла в летописанье И Зоя. Для нее порой Готов неспешное сказанье Свернуть с намеченной тропы. Я вновь ей счастлив поклониться... По воле Бога ей, судьбы Катализатором явиться Моей пришлось и, говорят, Что у меня с веселым Ицей, Одно лицо, улыбка, взгляд... Вернемся, впрочем в школу. Длится Урок. Окинем взглядом класс. Где Шева? Вот, вторая парта, Ряд средний. Занимает нас, Кто рядом с нею, полн азарта? А, Муня Мильман, узнаем! Не слушая урок серьезный, Бубнит о важном, о своем... Учитель взгляд бросает грозный. Пред ними Хая Рыболов... Кто рядом с нею? Нет, не вспомнить... Туман... И не узнать голов Друзей ушедших. Не восполнить Провалов... Что ж, тогда резон Назвать хотя бы ясно зримых. За Шевой - Фаня Нисензон Сидела с Малаховской Симой. А дальше -- Бума Розенблит, А с ним Абраша Головатый... И о любом душа болит: Как жаль, что вас уж нет, ребята! Ряд левый. Маня и Рахиль На первой парте -- сестры Шехтман. Меер Котлов с... Время пыль Метет... Увы, не вспомнить всех нам Вот Этл Гробман... Тот же ряд, А с нею -- Беня Богадельный. Конечно, о своем галдят И разговор их безыдейный Для них важней любых наук... -- Учитель, что несешь, бекицер*? А дальше кто? Узнаешь, друг? Там Шуня с Люсей Урновицер. Сестра и брат. Они родня Семейству Цвилингов. Иосиф Кузен их деда. У меня По этой парте нет вопросов. Ряд правый. Кто там впереди? Дубовер Изя с Шехтман Голдой. Им тоже есть о чем рядить, Отдельном, в параллель со школкой. ---------------- *Короче (с иврита и идиша) За ними -- Берл Осадчук, Внук Янкла-стельмаха, сын Дуди. Он хулиган и "Чингачгук" -- Таким его и помнят люди. Вот баловства его пример. Максим Израйлич кличку Кролик Обрел -- и наш приятель Берл Порой друзей смешил до колик, Охапку нарванной травы На стол учителя насыпав. Не знаю, что б сказали вы Когда бы вам подобный выпал Субъект среди учеников?... В соседстве с Берлом восседала За партой Неся Рыболов. Пусть хулиган -- ей горя мало. Исраель Школьник с Розой Шмух На третьей парте. Очевидно, Как и у всех, у этих двух Взаимный интерес. Не стыдно? За ними Злота Вольсензон, Исрул Чернобельский с ней рядом... Неужто в ссоре? Не сезон Для ссор. Хоть обменяйтесь взглядом... Бруншвайг Полина. Рядом с ней Подруга Шевы Сося Крейчман. Надежней нету и честней... Мечтать о суетном и вечном Так сладко с Сосей. Лехтман Ксил. ( У Ксила сводный брат -- Снитковский.) Он в классе всех длиннее был. За партой -- с Песей Керносовской. Все. Бросьте взгляд в последний раз На предвоенный класс беспечный. Мы воскресили этот класс. Пусть в памяти пребудут вечно Все, кто здесь назван. Может быть Поможет кто-нибудь восполнить... Ведь никого нельзя забыть, Всех нужно помнить, помнить, помнить... Тем, кто придет на смену нам Я завещаю этот список -- Пра-пра-пра-правнуков сынам... Пусть школьный класс откроет Шпиков С портретами учителей И пусть -- хотя б лишь с именами Своих сынов и дочерей, Да остаются вечно с вами Во искупление грехов, Во исполненье завещанья, Строками из моих стихов Их память тихо освящая... На рубеже сороковых Предощущенье катаклизма В груди у юных и седых... У Фейги снова роды... Изя! ...В Европе вновь война идет: Сатрапы разделили Польшу. В "освободительный" поход Идл призван. Меньше или больше Военный опыт этот роль Свою сыграет очень скоро: Обученный солдат -- не ноль, Тот храбр в бою, кто нюхал порох... Но вот и самый горький день Из прожитых. На самом деле. Иосиф, высохший, как тень, Давно уж не вставал с постели. Болезнь, напасть, несчастье, хворь, Что и сейчас неизлечима, Его испепелила вскорь -- И он ушел невозвратимо? Не о своей беде скорбя -- О будущих семьи невзгодах. Как жил он, не щадя себя, Так и ушел на вечный отдых. Депеша срочная дана О том, что папа умер, Яше. Приехал ладный старшина. Иосиф похоронен. Даже Надгробный камень возведен Над скорбным ложем. На иврите Иосиф назван. Соблюден Закон еврейский. Не ревите -- Подумайте светло о нем, Достойном, хоть незнаменитом... И, может, хоть моим стихом Его тихонько помяните... Я верю в то, что смерти нет: Глядят на нас с иной планетки И берегут от смут и бед Покинувшие Землю предки. От скорбных дней остался след: На снимке -- Шева с братом Яшей. Их лица озаряет свет Души отца мишпухи нашей... Еще одну рассказа часть Мы завершим на грустной ноте. Нам вновь архивы изучать, А вы от чтенья отдохнете. Глава восьмая. Вальс о счастье Свеча под вечер зажжена Опять в квартире нашей мамы. Торжественная тишина -- Такая заполняет храмы. А язычки огня свечи Похожи на иврита буквы... Они -- священные ключи К пророчествам бесценным. Будь вы И вправду так одарены Высоким даром ясновидца, Что судьбы были б вам видны То вы б сумели поделиться Рассказом о последнем дне Тех наших, порохом пропахших, Кто значится по той войне Среди неведомо пропавших. Затеплилась в дому свеча По ком-то из ушедших в вечность... Мне предстоит нелегкий час: Вопросы маме... Бессердечность Усмотрят многие. И сам Я б не желал касаться раны... Но кто ж тогда расскажет вам О том, что взято не с экрана. Что было в жизни? Наяву -- Жестоко и неумолимо. Вот -- вы живете. Я живу, Что означает: пули мимо Мам наших, к счастью пронеслись... Но многих, многих наших близких Не миновала чаша... Гнись В поклоне. Есть на обелисках И наших павших имена. Но далеко не всех, не многих... Не помнит бывшая страна Тех кто остался на дорогах, На безымянных рубежах, Необозначенных высотах, В разбитых бомбой блиндажах, Расстрелянных из пушек дзотах. Ведь среди тех, кто в первый бой Двадцать второго в ночь вступили, Закрыв отечество собой, И шпиковские тоже были. Из тех, кто ведом, назову Я Беренштейна Леню. С детства Он страстно грезил наяву Военным делом. Офицерство Он в сорок первом приобрел. Лишь из училища явиться В войска успел -- и час пришел Его талантам проявиться. Ах, если б все дрались, как он, Война б закончилась быстрее. Непроходимым стал заслон -- Опорный пункт, где взвод еврея Держал участок рубежа, Не отступая, две недели, За счет врага вооружась. Стреляя метко, хоть редели Ряды защитников, они Сражались, не считая раны... Кто уцелел в те злые дни, Пошли за Леней в партизаны... Вернемся чуточку назад, В последний мирный месяц. Шпиков -- Сплошной пьянящий вешний сад, Цветеньем, как вином, пропитан. Сады цветут и соловьи Восторженные серенады Выводят -- вестники любви -- Как сладко слушать их рулады! Каникул летних благодать, Песок на берегу Бокая... ...Поплавать и позагорать -- Ах, жизнь хорошая такая, Когда ты юн и полон сил, Пока сердца открыты грезам.... И каждый день, что прожит, мил, И души неподвластны грозам... Пусть громы с ливнями гремят -- Не страшны юным их раскаты ... А самолеты вдаль летят И за собой зовут куда-то... Жил Шпиков -- как любой райцентр Своею суетой некрупной: Райбанк подсчитывал процент, Сводил баланс свой совокупный. Цеха готовил сахзавод К приему урожая свеклы, Райпо, быть может, завезет Для сарафанов ситчик блеклый. Портной нарядные штаны. Утюжил -- будет пара к пиру, Извозчик увозил в Рахны -- На проходящий -- пассажира. Военкомат собрал парней (Идл с ними) -- и повез на сборы. Походят в упряжи ремней, У трехлинеечки затворы Подергают недельки три -- И возвратятся восвояси... Овса лошадкам до зари Наш Борух щедро сыплет в ясли. ПредРИК несет идейный вздор С трибуны в здании под флагом. В еврейском клубе школьный хор Давал большой концерт с аншлагом. Заметим: размещался клуб В закрытой бывшей синагоге. (Знать Бог еврейский не был люб Советской власти преубогой). Для справедливости скажу: Колхозный клуб открыт был в церкви. (Жуть становилась жучше, жуть -- Все веселей, а люд -- на цепке...) ...А в новом клубе заводском -- Кино и "вечер" после сеанса... Взглянуть бы хоть одним глазком На предвоенные те танцы... В пекарне лепят калачи, Еврейские витые халы... В НКВД-шке палачи Кого-то тайно растреляли. А в воскресенье был базар. Большой. Из сел всего района Везли крестьяне на возах Мешки, лукошки, кадки... Тонны Картошки, свежих овощей, Гусей откормленных дебелых... Добротно сделанных вещей Здесь каждому купить хотелось. Гончарным славясь ремеслом, А то -- столярным похваляясь, Село одно перед селом Другим на рынке выставлялось. Не отставали ковали... Есть спрос на вещи из металла, Лопаты, тяпки, ухнали... Жаль, нет Иосифа... Бывало И он скрывает до поры От любопытных покрывалом Ножи, серпы и топоры Его, секретного, закала... Когда базарная толпа От нетерпенья закипала, Кузнец торжественно тогда Снимал с товара покрывало. Товар распродавался влет. Ведь знали все, что нет износа Тому, что мастер продает. Отменный мастер был Иосиф. Да... Грустных нам не избежать Воспоминаний. И стараться Не стоит. Каждый миг опять Рождает цепь ассоциаций... К обеду рынок затихал И постепенно разъезжался... А к вечеру -- на школьный бал Народ неспешно собирался. Для педагогов день такой Сулил тройные перегрузки: Оркестрик вызвать заводской, Добыть напитки и закуски. -- Широкий школьный коридор, Для всех гостей сегодня тесен. Торжественную часть -- во двор!... -- Нет, постоим -- не надо кресел... -- Вы приглашенья отнесли Руководителям района? -- Где аттестаты? Что? Не спи! Быстрей ходи, не мухой сонной! -- Предчувствия плохие? Брось! Не омрачай, коллега, вечер, Гадать не станем на авось, Трудись, давай, потом полечим Тебя от сплина и тоски -- Вот-вот -- и подойдет лекарство: Герои дня -- выпускники -- Труднейший и любимый класс твой... ...В саду просторном собрались Все местные на праздник школьный. Носились дошколята... Брысь! Серьезный акт для них -- прикольный. Выпускники... Они горды. Они смогли. Преодолели Книг умных многие пуды... На праздник радостный надели Низ -- черный, синий, светлый верх,,, Не скажешь, чтоб уж так роскошно, Но чисто -- ну и ладно. Всех Устраивает. Лишь оплошно В неимоверный крепдешин "Вбралась" "Мисс Шпиков" Рая Лернер. На сахзаводе -- главный чин Ее отец. В тот вечер летний Она принцесса, а кругом -- Лишь Золушки... Где вкус. подруга? Рядить не станем. Назовем Кого-нибудь еще из круга. Выпускников. Немногих нам Увы, выпускников известны Фамилии и имена. Вот Циля Урновицер. Честно Сказать, уже. пожалуй, все... Нет, вспомнилась и Ингман Ита... Есть! Бенчик Крейчман! Унесен В недостижимые орбиты Вневременного забытья Того потока полный список... Простите, что не помню я... Надеюсь, правда, помнит Шпиков. И если кто-нибудь меня Найдет и имена напомнит, Мы возвратим из забытья Ребят, чья доля сердце полнит Трагизмом. Вот еще один Нам вспомнился недавний школьник -- Иосиф Гробман. Погодим, У памяти путей окольных Без счета. Верю, что найдем И остальные имена мы... Вернемся в школьный сад. Пойдем Туда, где скромно папы, мамы -- Родители выпускников -- В волненьи чуть не прединсультном. Еще бы! Раз -- и их сынков И дочерей поздравят. Суть-то Не в поздравлении... А в чем? Самим учиться не досталось. А детям повезло. Учтем: Образованием считалось Едва ль не высшим, если ты Снабжен был школьным аттестатом -- На фоне общей темноты... А Шева-то пока в девятом. Еще два года ей корпеть Над книжками за школьной партой Наставников-зануд терпеть, Парней прыщаво-конопатых Поползновенья отбивать На переменках чем попало... Еще два года переждать, Два года... Но уже к началу Мы подошли. Вот педсовет, Директор, свита, гости... Маки, Тюльпаны, лилии -- букет... И вдруг завыли все собаки. Такой стоял тоскливый вой Над Шпиковом и всем предместьем, Что каждому в толпе большой Он показался злым предвестьем. Директор развивает спич Под этот вой. Он начал злиться... Сказал, конечно, что Ильич Нам трижды повелел учиться, И, получая аттестат, На том не завершим учебу, И он, мол, лично будет рад Помочь желающему, чтобы, C разбега, не теряя год, Удачного, то есть, момента, Вчерашний школьник стал бы влет Московским, например, студентом. В стране советской молодым Везде пути -- без разговоров... (А над границей стлался дым От прогреваемых моторов...) Директор завершает свой Самодовольный треп виватом В честь Сталина. Тоскливый вой Собак сквозь зубы кроет матом. И раздает выпускникам Улыбочки и аттестаты... (Мотопехота где-то там Готовит к бою автоматы...) Потом народ пошел домой, Выпускников -- за стол позвали. Потом они под грозный вой И под оркестрик танцевали. И продолжались до зари Неподражаемые вальсы... Нет, верно, что ни говори, Бал этот светлый оставался Для многих до конца их дней Счастливейшим воспоминаньем... ...А краешек страны в огне, В огне кромешном мирозданье. А Леня Беренштейн, земляк Уже в бою. Он стал заслоном. Он защищает пыльный шлях Ведущий к тем местечкам сонным, Где продолжают танцевать Выпускники свой вальс прощальный... Враг уже начал убивать Мечты наивные про счастье... Пред тем, как преступить порог К рассказу о беде кромешной, Помолимся. Поможет Бог Нам продолжать рассказ неспешно. Глава девятая. Тревога Над Бабьим Яром -- менора. Большая. Серая. Из камня. Над нею вольные ветра Выводят песнь, не умолкая. И тот тоскливый вокализ Схож с поминальною молитвой... Закрой глаза и помолись... Войны безжалостною бритвой В моем, твоем, его роду Прорежены навек провалы... Ни в ком ответа не найду: Неужто вправду доставляла Всечеловечная беда Евреев -- радость украинцам? От этой мысли никогда И никому не уклониться. Вопросы совести остры... Не отметешь их, отрицая... Вели евреев в те яры И украинцы-полицаи. С годами все острей, острей Мы этой памятью болеем: Есть непременно нееврей За уничтоженным евреем. И если над страной гроза... И вопль -- евреи виноваты... Вношу поправку: не из-за, А за евреев здесь расплата. И кто ответит по уму: Зачем душою прикипели К тем странным странам -- почему -- Где столько боли претерпели? Один ответ других верней На этот парадокс имеем: Есть непременно нееврей За каждым выжившим евреем. Пусть до скончания времен Хранят евреи это знанье! Мы знаем несколько имен И их представим ко вниманью. ... Заглянем в цвилинговский дом, В котором раньше было тесно. А нынче только двое в нем Из персонажей вам известных, Лишь Лея с Шевой -- мать и дочь -- Ведут хозяйство, друг о друге Заботятся. Никто помочь Не может им во всей округе. То утро было -- как всегда: Прорвался звонкий луч сквозь ставни. Забот житейских череда: Кур покормить, гусишек стадо Погнать пастись на бережок. Криничной запастись водицей, Раскочегарить утюжок. Почти до красноты... Годится! Вчера постирано белье И прополощено в Бокае. Утюжит Шева. У нее Вода студеная в стакане Белье опрыскивать. Оно Хрустит, крахмалится... Сырая Еще простынка... Сквозь окно Увидела: не разбирая Пути, несется Роза. Вдруг Чего-то у нее случилось? Выходит Шева: -- Осадчук, Куда летишь, скажи на милость? Неужто на пожар? -- Война!!! Война? ... И все в душе сместилось. И настоящая цена В единый миг определилась Богатству, трудностям... Всему И все вокруг переменилось В природе, в городке, в дому... И будто солнце мглой покрылось. Забыт утюг. И Шева мчится За точным знаньем в райсовет. И к Фейге по пути стучится: -- Включите радио! В ответ -- Обеспокоенно, в тревоге: -- А что случилось-то? -- Война! И дальше, дальше по дороге... Беда пришедшая видна На встречных потускневших лицах... В совете слышен Левитан. Дает по радио столица Отчет о том, что здесь и там Случилось иль должно случиться... Война... Да, страшная война... Бомбили Киев... А граница... Местами преодолена Фашистской, вражеской ордою... Идут жестокие бои... Такой безмерною бедою Объяты родичи мои: Ведь четверо сынов у Леи, А Яща, Идл уже в войсках Душа прозрением болеет, На сердце -- смертная тоска... А в Шпиков отзвуки разрывов Уже доносятся. Не столь Далек ведь от границы Шпиков. У военкома сразу роль Главнейшей стала. Приказал Всем к школе подойти на митинг. Собрал парней -- и на вокзал Послал. Обоз тележный вытек Из Шпикова под скорбный вой Собак и матерей стенанья... И ни один из них домой Не возвратится -- это знанье Их мамам Господом дано. Заранее. Рыдает Лея. Конечно, ясно ей: одно И то же всюду в это время Происходило и ее Сынам их жребий Он назначил Неотвратимый. Из боев Не все вернутся. Горько плачут Идя в толпе призывников, В Коканде Ицик, а в Забужье -- И Шика. Среди мужиков, Что призваны страной к оружью, Известно, слезы не в чести, Но видно их сердец предзнанье Коснулось. Что ж, Господь, прости Солдат за слезы и стенанья. А Идл? Да, кстати: Йегуда Он по Торе, а Идл - для хаты... Он -- остроумец, тамада -- С улыбкой уходил в солдаты. И обещал он, что домой Вернется, в лучшее поверив. Он -- по Торе -- был Йегудой, Храбрейшего из Маккавеев Мы помним, звали тоже так. Есть в именах большая сила... А мама Лея -- не пустяк -- За всех сынов Его просила, За всех сынов и внуков, всех Зятьев, племянников, всех близких... Кому какой отмерен век -- Нам не прочесть в Господних списках... Отправилось из Тульчина -- Прочь от врагов -- семейтво Ривы. Жизнь раскурочена до дна... Они пустилась в путь тоскливый Чрез полстраны -- в Узбекистан. В эвакуацию. В спасенье. Судьба не обещала там Ни легких дней, ни угощенья Сверхсытного, лишь тяжкий труд -- Все для Победы, все для фронта... А Лея, Шева, Фейга ждут Чего-то, хоть от горизонта Все явственней -- пожаров дым. Вот через Шпиков потянулись И беженцы... Эх, вот бы им Все бросив, от знакомых улиц Бежать подальше на восток Хоть на лошадке, хоть пешочком, Ползком хотя б... Иным итог Сложился б, хоть прогнозом точным Кто здесь похвалится? Жара Над Шпиковом. Пора решаться... А Лея: -- Я уже стара, Мне полпути не продержаться. Идите сами... Кто же мать Одну в такой беде оставит? Решили -- вместе выживать Иль погибать, коль жребий станет. А предсовета Осадчук Всех убеждал: -- Не оставайтесь, Не медлите, бегите... Вдруг Враги появятся... Спасайтесь! Как убеждал -- так сделал сам: Собрал семейство -- и на поезд. Не внял стыдящим голосам И спас семью... Продолжим повесть. Тем часом строгий военком Ввел в Шпикоае режим "атаса". Чтоб ни единым огоньком По вечерам фашистским асам Никто отнюдь светить не смел Ни из окошка ни цигаркой, Никто б под вечер не надел Одежды светлой или яркой, Что б тоже дать сигнал могло Их "мессершмитам": здесь, мол, Шпиков... Крест-накрест каждое стекло В окошке, клейстером попшикав Заклеить лентой, из газет Нарезанной -- и ждать приказа. Короче, все, тушите свет... А "мессершмит" -- он здесь, зараза. Кружит, кружит над городком... С крестом паучьим на подбрюшье... ...Он с краснозвездным "ястребком" В дуэдь вступает, но оружье, Видать, у нашего слабей Иль летчик хуже тренирован. Молилась Шева: -- Боже, сбей Фашиста... Немцем атакован, Вдруг загорелся ястребок И задымил в крутом паденье И дальний взрыв... Еврейский Бог, Спаси пилота в то мгновенье! А затемненный Шпиков вдруг Стал страшен вечерами жутко. И распоясались вокруг Бандиты. Темнота -- не шутка. И старый цвилинговский дом -- Теперь -- не крепость, не защита. Он на отшибе. Страшно в нем. Переселились к Фейге. Быта Невзгоды -- это ерунда. Час испытаний вместе встретить Хотели. Близилась беда Неотвратимая. Заметить Здесь следует и объяснить Причину, по которой Борух Не призван. Он увечный. Кисть В лепешку смята в детстве. Ворох Сенца лошадкам -- он силен, А на курок нажать не сможет. Вчистую он освобожден От службы. И обида гложет За неудачную судьбу: Хотелось с земляками рядом В бескомпромиссную борьбу, В войну вступить с исчадьем ада. Ведь Борух духом не слабак -- Он от природы -- смелый воин, А видишь, повернулось так, Что он один средь женщин. Болен От униженья. Но в дому Еше два мужика растущих. Кто? Шуня с Изей -- и ему Для сыновей хлебец насущный Как прежде нужно добывать. А это ведь не меньше важно, Чем оккупантов убивать В строю воителей отважных. А военком -- он правит бал: Видать, начальником быть сладко -- Всех шпиковских девчат созвал Аэродромную площадку Устроить нужно. Корчевать Пни в два обхвата, ямы шебнем, Песочком мелким засыпать... Жара и пыль... Кайлом ущербным Пригорки, кочки разбивать Девчатам не по силам. Руки В кровавых ранах. Бинтовать Их нечем. Но девчонок муки Их командира не проймут. Приказ он выполнит, пусть даже От мук все как одна умрут... Приказ бессмыслен, каждый скажет. Ведь строил тот аэродром Уже не нашим он -- фашистам. ...Июльским, жарким, ярким днем Под шины их мотоциклистам Лег главный шпиковский "проспект"... И -- "Матка, млеко, яйка, сало!"... Судьбы сложивщейся конспект Нельзя перебелить сначала. Ох, Господи! Над нами власть Твоя поистине безмерна. Не дай безвременно пропасть, Прикрой нас, защити от скверны... Глава десятая. Нашествие У Украины тьма проблем. Они страну почти дожали. Вопросы жизни... Между тем, У самостийной у державы Одна есть, что не может ждать И обсуждается годами: Евреев надо называть Впредь не евреями -- жидами. Шизофрения, полный сюр? Да, просветления не видно. И понаставлено Петлюр С Бандерами везде бесстыдно. Они, известные творцы Идей и практики погромной, Сегодня -- нации отцы... Какой -- вопрос позвольте скромный? Не той ли, что евреев в яр Вела, прикладами толкая? Иль той, что жизнь -- священный дар -- Им возвращала... -- Так какая?... Ваш выбор предопределит Судьбу и будущность народа. Народ -- духовный инвалид -- Дегенерирует в урода И пропадет с лица земли, Как прежде -- многие пропали... А над землей, как журавли, -- Века неспешно пролетали... И не прощаются грехи Без покаяния народам... Понятно, что мои стихи Не слишком нравятся уродам. Ах, Украина, боль, и грусть, И невозвратная отрада! Господь захочет -- и вернусь Под облака родного града. Там -- на асфальте давний след Моей впечатанной ладони. Мой старенький велосипед Еще ржавеет на балконе. А на балконе на другом -- Веселоглазая подруга... Понесся бы туда бегом, Да вот -- не вырваться из круга, Из беличьего колеса, Из эмигрантского удела... И эмигрируем -- впросак, И оставаться не хотелось. Ах, Украина! Ты -- болезнь, Ты -- ностальгия, ты основа... Еще звучит во мне, как песнь. Твоя чарующая мова... В коллекциях моих стихов Отыщутся на мове строки... В картинах отлетевших снов Мои -- из Шпикова -- истоки... ...И снова -- шпиковский июль Год сорок первый, двадцать третье. Над городком немецких пуль Нечастый посвист. Шпиков встретил Вчера фашистов. У моста Случилась, правда, заварушка: Охрана (человек полста) Сдержать пыталась немцев. Пушка Хотя б одна у них была -- Была б надежнее защита. Так, постреляли -- и в бега. Взорвали, правда мост. За чьи-то Грехи при этом пострадал Отряд защитников. Отставший Их грузовик с моста упал. Пять человек погибли. Павшей Охраны Шпикова бойцам Мы здесь минутою молчанья Последдний долг вернем. Ведь нам -- Не им сей ритуал прощальный Важнее важного... Пойдем Тихонько дальше. Этим взрывом Дом опустевший поврежден, Где жили в бедности счастливой Все Цвилинги так много лет. Стены одной как не бывало. Знак свыше. Дескать, все, привет, Конец былому. Здесь начало Чего-то страшного. Итак Враг в Шпикове. С тоской и болью Отметим, что ликует враг: Нашлись придурки хлебом-солью Встречать его -- не артогнем (Здесь не было укрепрайонов.)... Фашисты в Шпикове. И в нем "Порядок новый". Свод законов Определяет комендант. Любой приказ его -- расстрельный. Немецкий обер-лейтенант, Он в Шпикове -- как князь удельный. Приказ начальный был готов Заранее -- и вмиг расклеен. "От коммунистов и жидов Свободен Шпиков и расстрелян Немедля будет здесь любой, Кто даст им кров и пропитанье..." И в сердце поселилась боль... Так начиналось испытанье. Здесь жизнь, как ниточка, рвалась, Надежда таяла, мерцая... Враг подпирался мразью. Мразь Пошла охотно в полицаи... Боль разливается рекой, И враг не внемлет плачу, стонам. Удар по Цвилингам такой: Внезапно Борух арестован. За что же? А за то, что... лыс. Обрит, мол, значит -- был солдатом. И не докажншь, как не рвись, Что, мол, калеке с автоматом Не справиться... Ни уговор Не помогает ни подмазка... И под конвоем тихий двор Он покидает... Страх, опаска В сердцах сгущается сильней... Дом Боруха стоял на главной Местечка улице. Видней Фашистам он. И своенравный Явился в гости комендант. Здесь он решает поселиться. Чванливый обер-лейтенант Не удостоил взглядом лица. Он приказал освободить Не медля комнату большую. Здесь, дескать, коменданту жить. -- Обставить чем, -- потом решу я..." Вздохнула Фейга: -- Ладно, стол Сейчас потащим из светлицы... И вдруг нежданно: -- Нет, постой... Твой мальчик, что -- меня боится? А Изя вправду -- весь дрожал, Он беленький и синеглазый, В два года -- что бы понимал -- Боялся... Длинный обер сразу: -- Отставить! -- Резко приказал. -- Другое отыщу жилище.... Ушел. А вскорости капрал Принес бачок с солдатской пищей И сделал надпись на дверях, Что дом-де комендантом занят... В веках, в сердцах, в стихах, в мирах Об этом офицере память Да не истает никогда! Свидетельствуем пред Всевыщним: В те бессердечные года Добросердечие излишним Тот офицер не полагал... Не ожидая воздаянья, Он защищал и помогал... Вот неожиданное знанье В копилку фактов о войне Здесь вам добавилось. Владейте! Все возраженья -- не ко мне. Так было, было... И отметьте: Я -- папы вашего старей... За фактом этим что имеем? Есть непременно нееврей За каждым выжившим евреем. Он мог быть немец, полицай, Но если спас живую душу, -- То, -- отрицай -- не отрицай-- Я правды жизни не нарушу Здесь лжесвидетельством. Воздай Всевышний, по делом и вере. Коемуждо. Да будет рай Открыт спасавшему еврея! Простой солдатский котелок С тушенкою в той круговерти Кому-то из евреев мог Отсрочить день голодной смерти. Увлекся... Между тем дела У шпиковских все напряженней. Уже из каждого села Евреев, точно прокаженных Сгоняют в Шпиков. Так пришла В местечко Кейла из Забужья С детишками и заняла Дом Цвилингов. Едва ли хуже Найдешь строенье в городке. На ладан дышит после взрыва. Пришли пешком и налегке -- Их хата старая укрыла. Провал разрушенной стены Забили горбылем, фанерой И ветошью. И нет цены, Считали, -- той избушке верной. Сюда и Кейлина сестра С дочуркою вселилась -- Ида. Стара хатенка и тесна, Но -- в тесноте да не в обиде... Когда их гнали из села, Их полицай Руденко Коля (Была душа его светла) Встречал у самого предполья: -- Евреи, вас сперва в тюрьму Пошлют и оберут до нитки. Я Ваши ценности возьму И сохраню. Верну и свитки Торы и вещи до одной. Во имя Господа, поверьте! Доверье стало здесь ценой, Что многих сберегла от смерти. Руденко Коля... За него Свидетельствую: Человеком Он оставался. Своего Не запятнав кровавым веком Достоинства. Герои книг Едва ль его превысят подвиг... В тюрьму пригнали средь других Семью из Юрковки. У подлых Шуц-полицаев мерзкий план: В тюрьму явиться темной ночкой Избить их до кровавых ран -- И позабавиться с их дочкой. Руденко Коля, полицай... Вернее, под врага личиной Святой скрывался. Подлецам Сорвал их замысел звериный. В тюрьму явиться поспешил Он раньше оголтелой кодлы, Увел девчонку и лишил Врагов свершенья планов подлых. Душа спасенная живет... Но он -- как перст, у них -- система, Что кровь людей, как воду пьет, Система для расправы с теми, Кто веру, истинно храня, Проносит сквозь тысячелетья... Фашист лютей день ото дня. А полицай хвостатой плетью С вплетенной проволокой в кровь Нещадно шпиковчан мордует... Дом Боруха -- опасный кров Пришлось покинуть. И бедует Семья в соседстве со своим Старинным домом. Прямо рядом -- В осадчуковском. Поглядим, Как день за днем кромешным адом Их становилось бытие. Неутомимы полицаи На грабежи и битие. Уже и взято подлецами Что было в доме, но опять В щестой уж раз явились сворой... Трясет оружьем, расстрелять Грозится на расправу скорый Подонок Женька Гончарук. Считался раньше другом дома, Едал из мамы Леи рук -- И вот, явился для погрома, Точнее -- чтоб потешить спесь, Поиздеваться... Знал мерзавец, Что скудный гардеробчик весь Уже разграблен. Замерзает Семья. Подонки: дай и дай! Щенок был в доме. Он залаял. И этот безобидный лай В остервенении до края Бездушных нелюдей довел: -- Собаку вон, а то -- стреляю! Затвор винтовки резко взвел: -- Чего? На полицая -- лаять? Платок -- на плечи, а щенка Рукой хватает правой Шева. В сенях, замешкавшись слегка, Прихватывает ящик -- левой, За дверь. Бросает у крыльца Тот ящик. В нем-то все остатки, Что сохранилось от отца -- И -- со щенком -- во все лопатки! Стучит -- в какой попало -- дом. -- Укройте! Грабят полицаи! -- Не бойся, мы -- не предаем. Да не волнуйся, ведь лица нет... А мы вот так решим с тобой: У задней двери наготове Стой, а услышишь говор мой -- Во двор бегом -- дай Бог здоровья... Застыла Шева у дверей В сенцах, на задний двор ведуших... -- Какие гости!... -- слышит. Ей Все ясно. Нет от вездесущих Врагов укрытия нигде. Скользнула тенью за ограду И прочь скорее. Быть беде, Коль полицай заметит. Надо К своим вернуться. Ну, а вдруг Войдешь в хатенку -- и (не сглазь-ка!) -- Там поджидает Гончарук Или, к примеру, зверский Васька, Бандит, садист и мародер (Фамилия, увы, забылась)... Да делать нечего. Во двор Проникла, в уголок забилась. Из дома мата не слыхать. Наверное ушли подонки... Вошла. Тихонько плачет мать, Темно в разграбленной хатенке. А Фейга сердится: -- Едва Не застрелили полицаи, Когда ты убежала. Два Часа, ружьем бряцая, Допытывались: у кого Из украинцев укрывалась. Сказали, что убьют того, Кто проявил к еврейке жалость... (Безвестной женщине земной Поклон кладут потомки Шевы... Простая, но святей святой, Иконою в моей душе вы...) А вот сестра Гончарука Бесстыдно в свитерочке Шевы Гуляет. Мерзкая рука Отсохнет, скрючится волшебно. Учитель Гай Мартыныч... Гад, Еше один из мерзких тварей, Из оборотней подлых. Ряд Их был длинней намного...Хари Их пробуждали гнев... И страх Рождает каждый стук и шорох... Но есть и радость. Не пустяк: Из плена возвратился Борух. Полуслепой и инвалид -- Отпущен он пока на волю. Надолго ли? Душа болит Непреходящей смертной болью. Дополним горестный рассказ Тем фактом, что в избенке хворой Еще одна семья сжилась С семействам наших. Из Печоры Пришли старушка и старик, Их дочь, При ней детишек трое. Впустили наши горемык. Соседский домик всех укроет -- Надежно или нет -- Бог весть, Надеемся, не прорицая Судьбы, что выживем... Ведь есть, Есть Люди даже в полицаях. ... Еще до света -- стук в окно... -- Кто там? -- Я, Николай Руденко, Я хлебушка принес вам. -- Но... -- Оставьте! Нет, какие деньги... Удастся -- принесу опять, Бог даст, -- дождемся лучшей доли... Потомки! Каждый должен знать О мужестве Руденко Коли!... Иглой разжаренной висок Буравит. Морщимся, стенаем... Отставим чтенье на часок. Помыслим и повспоминаем... Послесловие к книге первой Повествованье на подъеме, Но упущенья, видно, есть. Чего б хотелось в первом томе Исправить, -- напишите здесь. Для этой цели после точки Оставил несколько страниц. Добавьте в повесть ваши строчки, К портретам действующих лиц Прибавьте черточки и краски... Живые факты и дела. Заметки пусть да будут кратки, До внуков чтоб затем дошла История семьи в деталях, Дополненная вами... Пусть, Куда б затем не улетали, Какой ни совершали путь, Пусть с вами ваши, наши предки Несут ваш нравственный багаж. И ваши краткие заметки -- Богатство ваше... Вы богач! Сей груз вам не оттянет плечи. Заверю вас: наоборот: И жить и драться будет легче И веселей идти вперед. Вы, главное, добавьте факты О папе с мамой, о себе... Да с книжкой -- бережнее как-то -- И будет все "олл райт!" в судьбе... Конец книги первой Cемен Венцимеров Семья Роман-поэма. Книга вторая. Пороги Нью-Йорк 2003 г. Cемен Венцимеров Семья Роман-поэма. Книга вторая. Пороги Нью-Йорк 3 ноября 2003 г. Предисловие к книге второй Пороги... Злесь -- последний выбор, Творим: куда: вперед -- назад? Сюда мы с просьбой: -- Не могли бы Мы... вы... -- И жадно ловит взгляд Ответа: да иль нет... В ответе Порою -- поворот судьбы: Что суждено еще на свете И есть ли смысл в огне борьбы? Порог -- метафора обиды: Вот, дескать, Бог, а вот порог... Порог -- и все мечты разбиты, Речной порог -- помилуй Бог! Ночные страхи у окошка: Придет ли к дому "воронок"... ... А возвратит ли нас дорожка Когда-то на родной порог? Они, увы, к нам чаще строги, Чем ласковы -- и здесь как раз Неважно: мы ли бьем к ним ноги, Они ль отыскивают нас... Подкову на порог -- уроки, Все беды обойдут наш дом... Мезузу над порогом -- строки Священной Книги сердцем пьем... Родной порог нам в утешенье, К нему душой всегда летим... Но как бы отдалить мгновенье, Когда нас понесут над ним... Глава одиннадцатая. Тамбов, 22 июня... ...Источник радости -- обновка -- Костюм от мамы. Синий цвет. Он на плечах сидит так ловко, Что все глазеют. Всем -- привет! Для техникума куплен, кстати... -- Спасибо, мама! Ну, убег? -- Кула -- в костюме? До занятий Уж сохранил бы... -- Я -- разок... Нет, Энта, вам не урезонить Сынка -- ему пятнадцать лет -- И так охота пофасонить, И нет забот -- занятий нет, Каникулы... Денек погожий Куда пойти? Фильм о войне Пускают в "Комсомольце". Кто же Пропустит зрелище? В цене И у народа и у власти Патриотичное кино. Картонные бушуют страсти -- Любовь и кровь, но все равно, Поскольку все враги -- придурки, А красные -- богатыри, Под их ударами, как чурки, Летят противники... Смотри, Ликуй в торжественном финале, Героям -- сопереживай, Жар-птицу, что за хвост поймали, В воображении -- поймай И для себя... И в окруженье, На выходе в слепящий день, Ищи таких же ярких женщин, Как Зоя Федорова... Лень О несуразностях поспорить. К тому же не с чем и сравнить: Чтоб обывателей зашорить, Власть догадалась запретить Любые фильмы из загранки. "Вождь всех народов" лично сам Кинопректов держит гранки, Актеров делит по ролям, Став суперкинорежиссером... А то, что жизнью в том кино Не пахнет -- пусть, "идейным" вздором Люд оболванен -- все равно Другого нет кино в Союзе. Коммунистический маразм Вдыхают безнадежно люди, А с ним -- гулаговский миазм. Он вышел из кино довольный: Всех победили. Всех спасли... (Ах, если бы и вправду войны, Такими были, мы б росли, Жизнь не деля на три эпохи: Во время, до и после войн...) И день не обещал подвоха, Но рокотал над головой Чеканный голос Левитана... И онемевшая душа, Что в киномиражах витала, В мир грез чарующих ушла, Не сразу возвратились к яви... Война... Взаправду. Не кино. Пошел бы, что ль, к бабуле Клаве За прорицанием. Оно, Возможно все бы изменило В судьбе. А он, дурашка, рад: "Врагов -- пиф-паф -- и по могилам В два счета"... И в военкомат Летит, чудак, как оглашенный... У военкома -- сто забот, Но пацана порыв душевный Он понимает... -- Час придет -- Отчизна позовет на службу. Ну, а пока -- иди, учись, Готовься к ратной службе. В дружбу -- По вашей улице пройдись, Раздай призывникам повестки. Они -- постарше. Их черед Вступать борьбу с исчадьем мерзким, Но наша все равно возьмет... А дома только мама. Энте Уже известно о войне. Жене солдата сантименты Давно отвычны. В тишине, Поди, слезу тайком смахнула -- И за работу. Командир Ушел в училище. Свернула Дела иные. Нет ли дыр Проверит, в командирской форме, Все отутюжит -- в чемодан. Все -- аккуратно, все -- по норме... Еше пока приказ не дан: Ему -- на запад, ей -- дождаться, Всевышний, может, сохранит... А все ж не стоит прохлаждаться На всякий случай, чтоб Давид К дороге был приуготовлен. Жене солдата -- не впервой, Чтоб был спокоен и доволен Своей подругой боевой, Чтоб чувствовал: тылы прикрыты. Тогда уверенней в бою Он будет. Впрочем, у Давида Еще неделя на семью Осталась... Но пришла повестка. И он уехал. Жизнь семьи Мгновенно изменилась резко... Скуднее стала. Чтоб смогли Все дети далее учиться, Мать в швейную пошла артель "Путь к коммунизму". Пусть продлится Война хоть месяц, как досель, Им жить, конечно, не придется, А все ж не впроголодь. Даст Бог, Потерпят --- и отец вернется С победой после всех тревог. А вскоре полевою почтой Пришло Давидово письмо Писал с достоинством о том, что Воюет. Между строчек смог И объяснить: война надолго. И с напряжением всех сил Во имя совести и долга, Чтоб каждый волю приложил Для достижения Победы. И каждый должен в грозный час, Презрев лишения и беды, Встать в строй защитников. "У нас, -- Писал он, -- счет к врагу особый. Ведь у фашистской мрази -- цель: Со всей жестокостью и злобой, Из всех пределов и земель Под корень вывести евреев. Фашизм -- погром, фашизм -- разбой... Пошли потомки Маккавеев Во имя жизни -- в смертный бой С ордой несметною постылой, Бой -- до победного конца... И наделяло гордой силой Письмо военного отца. ...Повестки из военкомата Соседям, как цветы, дарил -- И удивлялся глуповато: Счастливчик не благодарил За это Родины вниманье, А чаще -- горько замирал, А жены -- в слезы и стенанья... Он лишь плечами пожимал, Поскольку сам горвоенкому Успел изрядно надоесть, -- Пристал-достал! Набил оскому! Учись. Еще постарше есть. Как у тебя с военным делом? Гранаты знаешь, автомат?... На фронте место лишь умелым, Умелый воин -- просто клад Для фронтового командира. Обученный солдат -- герой, А неумелый -- лишь задира, Аника-воин с нулевой Для Родины и роты пользой, От неумелого -- лишь вред... Учись, студент, пока не поздно, Отцу в письме от нас -- привет... Да, подучиться стоит, верно. И, кстати, техникум дает. Сейчас уроки по военной Спецподготовке... Так, вперед! Учили разбирать винтовку И собирать ее опять, Ходить в строю и ползать ловко, В мишень на стрельбище пулять, Бросать гранаты и бутылки С горючей смесью в цель и в даль, Носить противогаз... Ботинки Истер до срока, на педаль Давя в полуторке учебной... А вскоре получил права, Всем, что для Родины потребно, Овладевая. Он слова Горвоенкома счел приказом. Он понял: знания сейчас -- Его оружие и разом С автопрофессией свой класс Он повышает и военный... Парней тем часом и мужчин, Что по соседству, постепенно Война увозит вдаль... Звучит Марш разлучальный на вокзале. Ушел Костюшко Константин, Лукьяновых служить позвали И Дворкины -- отец и сын Отправились к Москве в теплушке... Москва... Для каждого в стране, Как это понимал и Пушкин, Она -- святыня... На войне Святыни защищают стойко... Предположительно, Давид На фронте западном в жестоком Сопротивлении стоит С подразделением курсантов. Прославлен подвиг под Москвой Их, недозрелых лейтенантов, Вступивших в бой, неравный бой С неудержимою армадой. Им надо заслонить собой, Москву, Россию-мать, им надо Своей пожертвовать судьбой... Самих фашистов озадачит Отвага "красных юнкеров", В бою не отступавших... Значит, Герой был этих тихих строф, Давид, наставником умелым, (Как и его коллеги из Других училищ.) -- мудрым, смелым... Простая мудрость: сам борись Геройски, будь живым примером Солдатской доблести... Твои Курсанты за тобою -- первым -- В любые ввяжутся бои... Давид был вскоре ранен в руку. Прифронтового МСБ Недолго выдержал он скуку -- Навстречу фронтовой судьбе Он в часть скорее возвратился. Враг наступает. Он силен... ... Сынок в военкомат явился, Он волокитой возмущен, Он требует призвать немедля, Он за ранение отца Желает отомстить... -- Комедия! Кругом, и шагом марш! Лица Мне твоего чтоб год -- не видеть! Учись пока... И твой черед, Увы, наступит тоже, витязь -- Тогда -- повестка и -- вперед! А старший ранен был вторично Осколком в ногу. Ясно мне: Он на рожон не лез публично Но на войне, как на войне. ...Пусть мне напишет тот, кто видел В тех заградительных боях Зимой Венцимера Давида, -- Рассказ дополню. О местах, Об обстоятельствах сражений, О том, как мощно враг теснил, Как из смертельных окружений Вел на прорыв и выводил, Еще неопытных курсантов, Как защищал опорный пункт, Ловил фашистских диверсантов, Как в мерзлый подмосковный грунт Товарищей, геройски павших, Он в вечный отпускал покой, Как взбадривал вконец уставших, Как собственнной своей рукой Казнил подонка-дезертира... Воображенью дав разгон, Я фронтового командира Деянья перечислил. Он Был, в принципе, все тем же занят, Чем и другие на войне... Хранит детали чья-то память. Кто помнит -- напишите мне... Опять неделя медсанбата -- И снова на войне Давид. Воображенье слабовато. Нам ничего не говорит Простое: "Он был ранен в ногу..." А сколько крови потерял, Как кость мозжила, как подолгу Потом он ногу растирал, Боль (на погоду) унимая, Как долгие претерпевал Походы -- нет, не понимаю, Не ощущаю... В чем провал? Ген сострадания не развит. Не у меня лишь одного. Когда б не это -- были б разве Садисты? Все до одного Вмиг превратились бы в медбратьев, Фашистов не было б совсем И войн бы не случилось, кстати... Утопия -- понятно всем. И я несовершенен тоже... Ведь дед -- родной мне человек, Страдал, а я спокоен. Что же Душа молчит? Жестокий век! Пусть даже и не видел деда И снимков не осталось, но В душе должно ж таиться где-то Сочувствия хотя б зерно? Я знаю, идишские песни Любил певать он, как и я. Наверно, распевали б вместе В два голоса -- два "соловья". Коль был бы жив, мы б с ним друг другу, Наверно, были всех родней. И я б с ним в детстве, взяв за руку, Гулял охотно. Давних дней Он мне бы излагал легенды, Рассказывал о Польше, о Местечках старых. Тихих, бедных Сынах народа моего, Пронесших сквозь столетья ВЕРУ, Хранивших ВЕРОЮ себя... И предъявляя иски веку, В одном лице истец, судья, Я и себя в виновных числю За отстраненность, лед души. Прости, Господь, что я лишь мыслью -- Не сердцем в прошлом... Сокруши В моей душе барьеры к чувству, Пусть болью отзовется боль Давида... Боль души, сопутствуй Духовным поискам, в чем соль Успеха истинных творений... А впрочем, что ж я -- о себе? В огне смертельных столкновений Год сорок первый пал, успев Всему дать подлинную цену -- Злодейству и геройству... Год Сорок второй вступил на сцену, Год стойкости... Война идет Давид сражается. В Тамбове Живет семья. Взрослеет сын. Вот он-то весь пронизан болью За батю. За забором спин Чужих скрываться не намерен. Он сын солдата и ему Пора в сраженье, он уверен, -- На помошь батьке своему. Теперь уже он ас-водитель И "ворошиловский стрелок". Он подготовлен к бою. Ждите, Бойцы, товарища... Сынок Давида -- совершеннолетья Не станет дожидаться. Он Опять в военкомате... -- Плетью Тебя бы отхайдачить... Вон! -- Один ответ от военкома... Что ж, он подучится еще. Машина, в принципе. знакома, Детали все наперечет Он знает. Что ж, с ремонтным делом Завяжет дружбу тоже впрок. На фронте пригодится. В целом Ума не нужно -- жать курок, Но армии нужны умельцы, Что с техникой любой -- на "ты". И даже с той, в которой -- немцы... В семье лелеяли мечты О скором завершенье битвы, О возвращении отца... Увы, старинные молитвы Забыты, может быть, в сердцах Они и обращались к Богу, Да только слышал ли Господь? Неутоленную тревогу... Всевышний, ты уж верховодь -- Молю я -- так судьбою близких, Чтоб сто и более годков Все обошлись без обелисков... Но вот плывет сентябрь в Тамбов... В квартиру Энты позвонили: -- Просили срочно сообшить, Чтоб в госпиталь вы поспешили К супругу... -- Ранен? Будет жить? В Тамбове он? -- В Тамбове... -- Странно, Что ничего не написал... Легко ли ранен? Что за рана? -- Известно только, что спасал Из-под обстрела новобранца И тоже ранен... -- Тяжело? -- Нам с вами здесь -- не разобраться, Спешите в госпиталь... Пришло В семью немыслимое горе. Ее опора и глава -- В беспамятстве тяжелом. Споря Со смертью, выдержал дня два Иль три ручной транспортировки -- В носилках, на руках солдат..., Бессменно и без остановки В давно привычный медсанбат Несли товарищи Давида... Седой усталый военврач Отметил грустно: грудь пробита, Задето легкое, горяч Безгласный воин, точно печка, Жизнь держится на волоске... -- В полуторку его! Как свечка, Он дотлевает... На виске То ль капли пота, то ли слезы... -- На станцию -- и в МСП! Предвижу сепсиса угрозу... Он продержался, он успел В последний раз увидеть Энту, Ей улыбнуться сквозь туман, В который раз в борьбу со смертью Вступил. Приказ им жесткий дан Во что бы то ни стало выжить! Но, видно, срок его пробил, Победа в той борьбе превыше Была бы человечьих сил... Всего лишь раз, и то проездом, Заброшен был судьбой в Тамбов. Безмолвно пообщался с дедом... Я верю в вечную любовь, В бессмертие души, возможность Общенья душ из двух миров, Предначертанья непреложность... Где я теперь и где Тамбов? Но верю, что судьба однажды На берега старушки-Цны Меня перенесет... Горазды Порой осуществляться сны. Воображу себя мальчишкой, А рядом -- статный генерал... Моим рассказом, этой книжкой, Как мог, я память воскрешал, -- Чтоб ярче воссияла снова, Омыта тайною слезой -- О сыне тихого портного, Прошедшем воинской стезей... Глава двенадцатая. Еврейские солдаты Из городов и городков, Завода и лаборатории Они, откликнувшись на зов Отчизны и самой Истории, Надели скатку чрез плечо... Остриженные под нулевку, В строй смелых стали... Налицо В строю евреи... Пусть винтовку Иной впервые увидал, Пусть каждый третий -- не обучен... Еврей не избегал -- искал Врага и не бывает круче Той мотивации в бою, Что наших воодушевляла За веру, за семью свою, За Бабий яр... Душа стенала... И командир-антисемит, Что щедро сыпал оскорбленья, Случалось, был по морде бит И, оглупев от удивленья, Учился уважать солдат И имена их не корежить... Мы обращаем взгляд назад, Незримый времени порожек Переступить не так легко: Не все, увы, известны факты. Недостижимо далеко И Победители. Ведь как-то Все раньше было недосуг Их о войне спросить под запись. Запомнились фрагменты. Вслух О фронтовых делах стеснялись Они рассказывать. Как все Мы воевали -- отвечали... Потом по утренней росе Они в незримый край умчали... Там нет ни возраста ни зла, Там те, кого они любили... Чтоб имена их и дела, Хотя б в отрывках, не забыли, Я постараюсь, как смогу, Собрать кусочки их рассказов И память мамы напрягу: Хоть вспоминается не сразу, Но знаю, что в ее душе Воспоминания о братьях Не потускнели, хоть уже Не так-то и легко собрать их. О братьях-Цвилингах рассказ Я предваряю обобщеньем Здесь статистическим. Указ Правительства о присужденье Евреям звания Герой СССР сто восемь раз дан. Один из каждых ставших в строй Двух тысяч иудейских граждан, Притом, что -- антисемитизм, -- Был удостоен высшей чести... Добро... Добудет память из Глубин своих рассказ без лести. Мы в шпиковский июнь-июль Вернемся, хоть уже военный, Но не слыхавщий свиста пуль Пока... Все будет постепенно. Отметим важную деталь: Стоит местечко при дороге. По ней везут на запад вдаль Солдат на битву по тревоге. И, провожая тех солдат, Идут к дороге шпиковчане Чего-нибудь в дорогу дать, Хоть хлеба, хоть горячий чайник... А мама Лея хлеб пекла, Домашний, с корочкой румяной, Неутомимо и несла К дороге этот хлеб от мамы С подругой Шева. Не всегда Машины даже на минуту Задерживались. Ведь беда Замешивалась слишком круто. По той дороге мчались в бой С оружьем ли иль без оружья-- Солдаты с грозною судьбой... И Шика, призванный в Забужье. Он командира упросил Остановить у дома Фейги И сколько-то минут побыл С родными. Молча на скамейке Он возле дома посидел. Он плакал, глаз не опуская. -- Останься! -- Борух пожалел. -- Мы спрячем так, что никакая Тебя вовек не сыщет власть... -- А как же совесть? От нее-то Нигде не скрыться... Жребий -- пасть Мне, видно, выпал. Эх, пехота... Господь, ту чашу отведи, А не положено -- ну что же, Уж будь что будет впереди -- Твоя свершится воля, Боже... Он нес в себе предзнанья груз, Ушел -- слезами уливался... Он был Йегошуа -- Иисус -- И он с родными попрощался. ...Вновь видят: по дороге мчит Военный грузовик короткий. Солдатик в кузове стоит И машет, машет им пилоткой. И сразу точно сотни игл Вонзились -- парализовало, Ни двинуться, ни крикнуть... Идл! Машина мимо пролетала. Взмахнул рукой он -- и к ногам Спланировал бумажный голубь -- Записка: "Прикурить врагам Дадим, обратно пустим голых..." Он, по обычаю, шутил, Хоть был лицом -- Пьеро унылый.. Таков был Идла имидж, стиль... Да, вышел бы актер нехилый. Нехилый вышел и солдат. Дойдем до этого в рассказе Об этом воине слагать Легенды, чтобы в каждой фразе Простой, из жизни взятый, факт Наличествовал бы при этом -- Всех сценаристов бы инфаркт Хватил от зависти к сюжетам. Не зря же Идл -- Йегуда, Как тот из братьев-Маккавеев, Кто в те, далекие года Отпор гонителям евреев Давал тяжелою рукой, К кувалде кузнеца привычной... А Идл -- скромный. Он такой Надежный. Он боец отличный. Через недели две -- опять: Машина тормозит у дома... К родным решился забежать И Пиня, секретарь райкома. Он жил в Томашполе -- и тут -- Проездом, как и все в ту пору. Но у него другой маршрут: Эвакуируется. Деру Дает, иначе говоря. Пугает: мол, фашисты -- гады Евреев губят почем зря -- Бежать скорей, спасаться надо. Была у наших во дворе Уж и телега -- cобирались... Но вышло, что о той поре -- Из именитых -- задержалась В местечке люди. Дескать, мы Не верим, что фашисты -- звери... Такие "светлые умы", Как Борух, тоже: -- Я не верю... Ведь не бандиты же они, А государственные люди... Мы помним, что в лихие дни Он первым поплатился, чудик... Но это позже, а еще Гостит у наших Пиня... Шева -- Ведро с веревкой на плечо -- К колодцу топает, а слева По огороду мчит солдат -- Да к старой цвилинговской хате. Дом заперт. Огорченный взгляд... Я, дескать, прибежал -- и нате Вам... В старом доме никого... Вновь Шева голос потеряла. Узнала брата, но его Позвать не может. Горло сжало... Ведро с веревкою она Бросает в стену дома Фейги... -- Что? -- Кто-то смотрит из окна, А кто-то выбежал к скамейке... Замечен Идл. Его зовут, Он прибегает. Слава Богу, Он жив, он с близкими... Но ждут Его -- опять ему в дорогу. Идл уже принял первый бой, Он отступает, но -- достойно Он дружит с воинской судьбой. -- Что будет со страной? -- Спокойно! Идл всех, как раньше, веселит, Хохмачит, травит анекдоты... -- Мы победим! -- Уже кричит Из кузова... До поворота Бежали близкие вослед... Да только пыль и пыль клубами... Вот только что был здесь -- и нет... И мама темными губами Молитву воздает Творцу. И просит сыновей любимых Ей сохранить. А по лицу Без спроса слезы... Мужа имя Она в молитве назвала. С мольбой к нему: мол, будь посредник Пред Господом. Твои дела Весомы -- не среди последних Ты пред Всевышним. Заступись Пред ним за мальчиков хороших... Они пошли в солдаты из Уютных колыбелек. Крошек Верни живыми мне, Господь!... Отец, прими мою молитву... ...При ясном небе тихий дождь -- Слезами провожал на битву И сам Господь ее сынов... А Яша Цвилинг -- в Лениграде. Он старшина сверхсрочник -- слов Не нужно лишних -- при продскладе. И разгорается война, И Ленинград уже в блокаде. И хлеба черствого цена Ценою жизни стала. Ради Того, чтоб черных сухарей Хоть грузовик доставить в город, Рискует жизнью он своей... При хлебе он, но знает голод Ведь на учете каждый грамм... Ему, при хлебе, -- тяжелее... Случалось боевой наган Он применял -- бандит наглеет В час общей горестной беды. Но сына кузнеца непросто Ни запугать ни победить... Он гулливеровского роста Да с двухпудовым кулаком... Он, чаще, им и обходился. А мало -- он еще стрелком Отменным был, чем и гордился Потом всю жизнь -- и не жалел Бандитской подлой швали Ушер... -- Выходит, хлебца захотел, Подонок... Лучше бы ты умер Еше в коляске, чем попасть Мне в руки... Ты у ленинградцев Хлеб, сволочь, собирался красть? Пойдем-ка в рощу разбираться... -- Пусти... Ты пожалеешь, жид! -- Ну, это для меня не ново: Коль мразь, то и -- антисемит... -- Поехали! -- Ну, что? -- Готово. Уже он на доклад в аду Записан. -- Да, жесток ты, Яша! -- Я не жесток, а лишь веду Войну с любою мразью. Чаша Такая не по вкусу мне. Да я не сам ее состряпал. А на войне -- как на войне -- Здесь ни сомнения ни страха Не оставляй своей душе, Стреляй -- иль будешь сам застрелен... -- Но он же наш... -- Об этой вше Ты -- "наш"?... Не ты ли на прицеле Был у налетчика, пока Я у него обрез не вырвал? Нет, не дрожит моя рука, Когда подобное вот быдло Я сокращаю на земле... Не спи, давай! Крути баранку... А в это время Идл во мгле Неслышно подползает к танку, Что охраняет штаб врагов. Задача: на глазах начальства Средь бела дня без дураков Машину разорвет на части. Цель операции: испуг, Горит земля, мол, под ногами... Врага, коли напуган вдруг, Возьмешь хоть голыми руками. Но ты попробуй, напугай... Враг охранял себя неглупо... Но есть приказ. И в тыл врага Уходит ночью разведгруппа. В ней Идл сапер и диверсант. Враг в три ряда оплел "колючкой" Свои окопы. Враг -- талант На подлые сюрпризы. Кучкой Здесь не прорвешься. Впереди Сапер. Он проволоку взрезал, То на спине, то на груди Ползет под ней. Нельзя железом Ее коснуться -- будет вой Сирен -- потом огнем накроют... Саперу хочется домой, Ему не хочется -- в герои... Но он ползет, таща фугас, Прополз -- и он уже в воронке, И дальше -- мимо вражьих глаз... А за спиной -- вдруг скрежет звонкий И вой сирен, и вал огня... И погибает разведгруппа. Вздыхает Идл:"Опять меня Отец хранит от смерти глупой..." Но есть задание. Его Он выполнит. Пусть в одиночку. Шел лесом, полем... У него Такое зрение, что ночку Преображает в серый день. Он видит все, а сам -- как нидзя, Он к штабу проскользнул, как тень -- И к танку. Только лишь склониться Успел у гусениц, фугас, Готовясь сочетать с одною, Рыть ямку начал и -- как раз -- Вдруг слышит шорох за спиною. Десантный нож уже в руке... Нет, он уже у часового В яремной ямке. В уголке Уложен труп. Еще немного -- Прикопан правильно фугас По ходу танка в полуметре -- Лишь тронется вперед -- и раз!... Идл отступает незаметно, Труп часового унося -- Еще одна врагу загадка. Задача выполнена вся... Для завершенья надо гладко По полю минному пройти И вновь под вражеской колючкой Путем обратным проползти... С одной весьма полезной штучкой -- Солдатской книжкою врага, С его ж немецким автоматом... ...Комбат -- гроза и ураган, И трехэтажным кроет матом, Грозит упечь под трибунал Он Идла. Дескать, разведгруппа Погибла вся, а он пропал, Должно быть притворялся трупом, Скрывался где-нибудь в норе, Разведчика позоря званье... Понятно: хитрый, как... еврей... -- Я ваше выполнил заданье! -- Ты заложил под танк фугас? Один? Поверить невозможно... Ну что ж, ступай на этот раз. Но если донесенье ложно, То берегись -- не миновать Тебе однажды трибунала... Вот так антисемитов рать Солдат-евреев "награждала". О Шике, как он в бой вступал, В каких служил частях, -- не знаем. В каких пределах воевал -- Нет фактов -- не располагаем. Быть может, защищал Москву, Или отстаивал Одессу... Я на народную молву -- На Победителей надеюсь. Возможно, с кем-нибудь из тех, Что до текущих дней дожили, В окопе рядом в дождь и снег Был шпиковчанин Шика Цвилинг. Кто помнит -- отзовись скорей, Томит забвенье укоризной... А Ицик Цвилинг в сентябре Иль в октябре в Коканде призван. А Доня новое дитя Под сердцем носит той порою. Листвой опавшей шелестя, Солдат уходит от порога... Отцы помощников растят, Надежду и опору дома... Уходят, с Ривою простясь, В солдаты -- Самуил и Сема... И этих трех военный путь В семейных не учтен анналах... Кто знает -- не сочти за труд Нам написать хотя бы малость... Подумав, вспомнив, мы еще О наших воинах расскажем... Простите, капает со щек Соленый дождь в мои пассажи... Глава тринадцатая. Рогизна Вот начинается сейчас Та тема, что других больнее. Дается лишь с трудом рассказ О мерзости среди евреев. От этой темы в этот раз Не удается уклониться. Уже отметил мой рассказ Подонков среди украинцев. Евреев мерзость во сто крат И омерзительней и гаже. Примерчик, взятый наугад, Вам это без труда докажет. Подонок Женька Гончарук Был в мерзости показан внятно. Вообразите просто вдруг Его евреем. Все понятно? Коль обнаружился бы в той Еврей постыдной ипостаси, То это выродок такой, Что хуже -- даже не пытайся -- И не отыщешь никого Среди каких угодно наций... Таких душить до одного Самим и, право, извиняться За душегубство пред Отцом В таком-то разе не придется. Гораздо хуже с подлецом Мириться. Господом зачтется Евреев справедливый суд Над гадами, что всех евреев Позоря, только зло несут... А в Шпикове фашист звереет. Зимой, 6 декабря, Велят на улице собраться, Мол, отправляют в лагеря... С вещами... Уж того богатства... А накануне Щербатюк Пришел к ним -- староста, Олекса. Приличный человек и друг Он цвилинговского семейства. Заранее предупредил. Сказал: -- Коль чем-то дорожите, Оставьте мне, чтоб сохранил, Все сберегу вам в лучшем виде. Достали Яшино пальто, Что прикопали в огороде, Отрез на платье... Ну, так что, Доверимся? Надежно вроде... Теперь бы что нибудь собрать, Надеть, хотя б по телогрейке... Чтобы не так уж замерзать В том лагере... Явилась к Фейге Вдруг Бруха, Боруха сестра -- И к Шеве: -- Хочешь полушубок? Он новый. Пропадет зазря... -- Вы шутите? -- Да нет, без шуток. В руках его не понесешь: Отнимут полицаи, гады. А ты теплом себя спасешь... И благодарности не надо... ...Вот повели их в скорбный путь И смерть готова править тризну: Она возьмет кого-нибудь Уже и на пути в Рогизну. А полицаи рады ей Помочь одной забавы ради: -- Устал, бедняга, падаешь? А если мы тебя прикладом Или нагайкой по ногам? Поди так бегать веселее? Им, мерзким нелюдям, врагам, Что волка-оборотня злее, Видать, сладка людская боль. Вампиры, дракулы, уроды... Чужая кровь, как алкоголь Для этой мерзостной породы. Когда на землю пала тень, Дошли... От всех невзгод -- шатались... И многих первых в этот день В конце пути недосчитались. Рогизна... Бывший сельский клуб Куда не сразу запустили, Возможно, затерялся ключ... Еше снаружи долго стыли. Потом в тот то ли клуб то ль морг Бандиты плетью загоняли А теснотища-то ... Кто мог Прорваться раньше, занимали Места, какие кто нашел... Прорвались наши в кинобудку -- Битком набито... Грязный пол Людьми усеян... Враг набухал Сюда под сотню человек... Вот разве только под настилом Еше осталось место. Верх Занят. Ладно, уместились... Наверно, раньше тот настил Служил для киноустановки Вошедший первым захватил Местечко для семейства. Ловким И бесшабашным весь доход, А совестливым -- все невзгоды. Под теми нарами не год, Поди, копилась пыль, а годы. И мало места и дышать Там нечем, а куда деваться. Залезли, втиснулись... Лежать Неловко -- и нельзя толкаться. А Изе места на полу Не достается. Где же выход? Он поверх взрослых. Под полу Забрался к Шеве. Горе мыкать С младенчества ему пришлось... Наутро заявилась Бруха... -- Верни шубенку-то. Небось Тебе в ней и тепло и сухо. Но поносила -- и хорош... -- А как же я? Зима ведь, Бруха! -- Мне что за дело? И умрешь -- Невелика беда. Мишпуха И без сопливых проживет... Снимай, сказала и не вякай... -- Верни! -- сказала мать. -- Спасет Господь от мерзости от всякой. Вот это -- первая. Верни И больше с нею -- ни полслова... В такие, горестные дни Отец испытывает снова. Мы выдержим, коль так пришлось. Поочередно телогрейку Мою поносим. Я -- всерьез: Господь поможет... Жалко Фейгу... Она-то с Брухой много лет В соседстве... Значит, все скрывала, Что гадких мерзостей букет Собою Бруха представляла. И эти мерзости она В Рогизне без стыда явила. Кто был там -- помнит... И цена Была тем мерзостям -- могила... -- Я не желаю вспоминать О Брухе, - заявила Шева. Господь -- судья теперь ей. Знать, Давно воздал ей. Зла и гнева К ней не питаю... Как тогда Там выжили? Господь дал силу... А украинцы иногда Поесть, одеться приносили. Охранники людей за мзду С едою пропускали в лагерь. Слов подходящих не найду Для той сердечности, отваги, Для человечности простых Крестьян из деревень окрестных. Коль были в чем грешны, прости Господь, людей, душою честных, По обстоятельствам -- святых... Ведь помощь нам каралась смертью. Не убоялись. Чистоты Сердец не замарали. Сетью Их души дьявол не завлек... Вот незабвенный Петя Бартош Опять он в лагерь приволок Картошек теплых целый бак аж Людей голодных поддержать... За что ему поклон и память. Процент людского падежа Был ужасающ. Горько падать, Чтоб не подняться... Жизнь отдать Пришлось в Рогизне многим, многим... В глазах темнело. Страшно ждать Кончины... Опухали ноги... И тут картошки аромат Спасительный... -- Спасибо, Петя! -- Чего там, ладно... Яше мать Убережем на белом свете. Я с Яшей срочную служил. И я добром ему обязан. Петр Бартош Человеком был И здесь он среди лучших назван. Для правды жизни назовем Ивана Майкова, подонка. Садиста, вражину... Ремнем Стегал без жалости ребенка... Игру придумал как-то он: -- Жиды, а ну -- пастись на травку. Чур, уговор: пастись внаклон, Присядет кто, тому -- нагайку. Бил и смеялся -- негодяй... А Шева хоть не приседала (Садисту только повод дай...), А все ж под шомпол угадала. Ожег, мерзавец, по спине, Взвилась от нестерпимой боли... А он -- смеялся!!! Сатане Служил подонок мерзкий, что ли? О Шуне маленьком рассказ Пойдет сейчас, девятилетнем. В том, что Господь семейство спас, Вклад мальчика был не последним. Ночами выбирался он Из лагеря -- да через речку -- И шел к крестьянам на поклон -- Просить... Где хлебушка, где сечку Давали, пожалев мальца. К утру он в лагерь возвращался ... Однажды в руки подлеца Ивана Майкова попался. К стволам деревьев пацана Подонок привязал довольный. И бил и истязал... Спина Сплошною раной стала... -- Больно! Кричал мальчонка, а бандит -- Он этим только вдохновлялся... Урод моральный, паразит -- Он болью Шуни наслаждался. Враг бил, покуда не устал. Мальчишка потерял сознанье. Помог Господь. Мальчишка встал -- И вновь пошел за пропитаньем. Мне представляется кино, Где это горе -- слово в слово -- В подробностях отражено... В садиста роли -- Макашова Я вижу... Ежели подлец, Что годен только в полицаи, Стал генералом. -- все, шиздец Российской армии -- списали! ...Еще пример здесь приведем Злодейства полицая-гада. И имя жертвы назовем: Абрам, Абраша Головатый. Он Шеве одноклассник был Да с горя тронулся рассудком: Кричал, все время есть просил. Без угомону -- хоть по суткам. Лишь маме Бейле говорить С ним удавалось -- бедный парень... И Майкову, что любит бить, Случайно на глаза попал он. И эта сволочь, в раж войдя, Парнишку, что судьбой обижен, Бил по чему ни попадя... Все тело парня в красной жиже... Примчалась мать. И оттолкнув Фашиста, подхватив Абрашу. Прочь повлекла. Мерзавца кнут И ей достался... Ошарашу Я психиатров: мальчуган Однажды заявил внезапно: -- Я больше не обуза вам: Совсем здоровым буду завтра. Вот Чудо, что Господь явил: Днем наступившим прояснился У парня разум, снова был Нормальным, сильным... Свет пролился Господней милости Ведь Он Не только лишь едой спасает, Когда ведро, когда бидон То с пшенкой, то с перловкой дарит... ...Петр Бартош приносил тайком Клочки газет советских в лагерь. Всегда -- клочки. Не целиком. Мол, просто старые бумаги... Но на обрывках прочитать Ты можешь, как идет сраженье, Что под Москвою отступать Враг начал... Где-то пораженье Фашист в атаке потерпел, А Ленинград стоит доныне, Как воин, что в сраженье смел, Несокрущимою твердыней. И это было важно знать. Те факты, цифры и примеры Им помогали выживать И прибавляли сил и веры. По счастью, Бартош не один... Был добрый дядюшка Ананий, Что также в лагерь приходил С ведром еды для Шевы с Фаней, Что значит, с Фейгой. Всем чуток Еды случайной доставалось. Не каждый день, но хоть глоток, Хоть на один укус, хоть малость. Так выживали всей семьей, Не опускаясь, не ломая Законов Господа. Порой Едой делилась Шева с Маней, Той, что из Шпиковской тюрьмы -- Спас прежде Николай Руденко. Еще луч света в царстве тьмы, Еще денек, еще неделька, Чтоб выжить... Был еще Иван, Что звал подружек к партизанам... Фамилии не помним... Зван Иваном был -- вот все, что знаем. Он тоже приносил поесть, А как-то, заплатив охране, В деревню взял, мол в доме есть Работы много -- Шеву с Маней. Сестра Ивана приплыла На лодке к лагерю. Подружек В ней через речку повезла -- Перевернулся хилый стружек. Все трое -- в речке, а молчат: Увидит часовой -- прострочит... А на мосту стоит солдат, Румынский, правда, -- и хохочет! От сердца малость отлегло... Из речки выбрались, в кусточках Чуток обсохли -- и в село Пошли, а там -- Иван, как дочкам, И одежонку подобрал, Сестренки гардероб "почистив", И угощал, чем Бог послал, Мол, надо девушкам "поисты". А вечерами вел во двор На тихие политбеседы: -- Дожить нам нужно до тех пор... И понималось: до Победы... Рассказывал: идут бои Жестокие под Сталинградом... -- Держитесь, милые мои. Дожить нам непременно надо... Он подарил им светлый рай В дни умертвляющего ада... -- Иван, спасибо... Нам пора... К своим обратно в лагерь надо... Душа, до истины дозрей Которою всю жизнь согреем: Есть непременно нееврей За каждым выжившим евреем. Но не забудь и тех зверей, Чьи рты в крови, а не в варенье... Есть непременно нееврей За уничтоженным евреем. ...Еще и года не прошло -- И стало в лагере просторно. Три четверти людей ушло -- Бесследно и бесповоротно. Когда кого-то прибирал Господь, что каждый день случалось, Свозили трупы их в овраг, Землею присыпая малость. И молча Борух всякий раз Шел в похоронную бригаду. С расчетом: хворосту в запас Собрать потом немного надо Да попросить еще еды У украинцев Бога ради... ... Он весь кошмар людской беды Измерил, состоя в бригаде. А впрочем, в мире нет души, Что весь размах беды вместила... И ты, читатель, не спеши Кивать: понятно, мол... Прости нас, Но лучше так не говори: Нельзя понять -- душа немеет... ... В Рогизне объявилось три Мерзавца гадких средь евреев... Их именами до сих Осквернены земля и небо: Снитковский Янкл, Хаим Шор, А третьим был Аврум Кандеба. Вот этот, потерявший ум И все достоинство еврея, И имя из Торы -- Аврум, Позорящий -- подходит к Лее: -- Cтаруха, помирай скорей, Твои вещички мне нужнее... Поверишь ли, что он -- еврей? Он мразь, он выродок еврея... Вот радость Майкову была, Когда три мерзких отщепенца, Такого натворили зла, Такой беды, такого зверства! Что даже Майков среди них Казался чуть не чистым агнцем. Пытали, грабили своих, Живых и мертвых. Отличался Особым зверством Хаим Шор... Дозверствовал, доизмывался... Однажды утром все -- во двор, -- А Хаим там в петле болтался... Кто суд вершил над ним -- Бог весть -- Секрет секретом и остался. Он, некто, сотворивший месть, За соплеменников сквитался С тем недоноском, что пятно Позора на евреев бросил... Другие присмирели, но Господь с них за бесчестье спросит -- С живых иль мертвых -- все равно... И мы -- да проклянем их, подлых, Недавно было иль давно ... Да не пятнят негромкий подвиг Тех, кто в фашистских лагерях Хранил достоинство и совесть... Кто выживал, кто умирал Как люди... Мы продолжим повесть. Есть что поведать нам вдогон Дням отлетающим в былое... Господь нас вдохновляет. Он Моею водит здесь рукою... Глава четырнадцатая. В бою Рассказ продолжится... Пока Переплавляю факты в строки, Все ближе, ближе Ханука... Живой истории уроки Тот праздник сопрягает с днем Сегодняшним -- и он мне дорог Когда я растворяюсь в нем, То забываю о раздорах, О мелкой, зрящной суете, В которой пребываю часто, И будто воскресают те, В чьих именах и честь и счастье, Достоинство... Народ Торы Веками славит Маккавеев, И свет священной меноры Победу гордую евреев Над силами беды и зла Всеместно олицетворяет И новых воинов дела Нерядовые озаряет... Евреям не было пути К карьере в Армии Советской Но и при этом: лишь сочти Начальствующих лиц еврейской Национальности. В зачет -- И маршал "с пятою графою", И генералов -- до двухсот, С десяток адмиралов. Что я Всем этим подчеркнуть хочу, Понять легко: в бою с врагами Евреи-воины ничуть Иных не хуже. Полагаю, Что даже лучше во сто крат. К тому есть веская причина: Вооружен еврей-солдат Моралью, честью -- чин по чину, То есть, сознанием того, Как жить и умирать достойно... Есть у евреев за кого Мстить беспощадно... Только стоном Солдат порою выдаст боль Страдания, что гложет душу. Еврей идет с надеждой в бой: -- Ведь если я в бою не струшу, Ведь если я врага убью В безудержной атаке грозной, То может быть семью свою Спасу, а если слишком поздно, За боль, за каждую слезу, За каждую кровинку близких Заплатит недруг. Зуб за зуб... Мы все внесем в возмездья списки... Покуда Лея с дочерьми По воле Божьей выживают, Мужчины их большой семьи Сражаются -- и побеждают. Да, побеждают, Хоть пока Не знают, как горька Победа... Но менора, но Ханука Их души озаряют светом Неугасимым и они В бою -- под стягом Маккавеев. О, щит Давида, заслони Идущих на врага евреев! И было их -- не два, не пять -- Зятьев, племянников, кузенов. Не так-то просто сосчитать По обстоятельствам -- военных -- Всех представителей родни, Надевших серые шинели, В те, кровью пахнущие, дни... Иного смысла нет и цели -- Как только одолеть чуму, Уже сожравшую полмира. Европа погрузилась в тьму... Но гордо Русская Пальмира, Непобедимый Ленинград Сопротивляется напасти... Здесь каждый камень, как солдат, Не поддавался вражьей власти. Зима... Морозы и пурга... Болезни, артобстрелы, голод... Крутым пособником врага Становится зимою холод. И тот же северный мороз Защитникам поможет в дружбу. Замерзла Ладога. Извоз Военный лед берет на службу. Как суетливые жуки, Минуя ямы и торосы, Ползут по льду грузовики. В них -- хлеб, мука и папиросы Для ленинградцев, много дней Кормившихся лишь духом святым. Ползут ночами без огней. И не смыкают глаз солдаты... -- Иван, не спи, открой глаза! -- Да ладно, старшина, не сплю я. Ах, если б можно по газам -- До места бы домчали пулей. Но лед, конечно, не бетон И полыньи кругом, ловушки. И непрестанно лупит он, То есть фашист, по нам из пушки. Прорвемся, Ладно, старшина, Нам не впервой... -- Прорвемся, Ваня... -- Когда закончится война Ты, Яша, чем займешься? -- Ранят Вопросы эти. Ведь мои Остались у врагов паршивых... -- Ты, Яша, Господа моли -- И сохранит. И будут живы. Молитву с горем пополам Одну хоть помнишь? -- Как-то смутно... Вначале "Мелех аолам... -- Что помнишь -- повторяй попутно... Господь услышит -- и поймет, Ведь он читает в душах наших... -- Опять попали в артналет... -- Молись -- и мы прорвемся, Яша... Окличут зимнее "шоссе" Дорогой жизни очень скоро. Дорогой жизни -- не для всех, Дорогой смерти -- для шоферов. Из всех калибров и стволов Снаряды чиркают по льдине... Ночь... Взрывы... Полынья... Готов! Стекло в осколки -- и в кабине Вдруг запах смерти -- и Иван, Последней не закончив фразы, Смолкает... -- "Мелех аолам...", -- Само собой сказалось сразу -- И перехватывая руль Из рук погибшего собрата, Подумал Яша: "Сколько пуль В бою не тронуло солдата За столько месяцев -- и вот -- Осколок и конец, финита..." Погиб солдат. Но сам -- живет, Машина, к счастью, не разбита. Пусть нет стекла -- и в тонкий лед На веках слезы наростают, И полыньи, и артналет -- Враги жестокий продолжают, Но -- "Мелех аолам..." -- вперед -- Машина не теряет ряда, Господь спасет, Господь ведет, -- В машине -- хлеб для Ленинграда. И в общем, в полузабытье Почти себя не ощущая, В ночной морозной слепоте, Каким-то чудом замечая Во льду провалы-полыньи И увернувшись от снаряда, Он прорывался. Эти дни И ночи битвы Ленинграда Остались в Яшиной душе Неустранимой доминантой. По поведенческим клише -- Всю жизнь -- солдат он. Да не нам-то Его за это осуждать, На жесткость сетовать суждений... Где Ице, Шике воевать Пришлось, -- не знаем. Нет сомнений, Однако: долг свой до конца Они исполнили достойно. Cыны достойного отца, Достойных братья. Верим: стойко Все тяготы войны несли, Все испытанья претерпели Не их вина, что их смели С земли свинцовые метели. Отважно каждый воевал За маму, младшую сестренку... Под Сталинградом Шика пал (Прислали после похоронку). А Иця без вести пропал (Всевышний знает все об Ице)... К фронтовикам взываю: знал Их кто-то? Не дадим забыться Делам их ратным. На войне, Кто знал их, помнит, напишите -- Их детям, внукам или мне -- Хоть что-нибудь об Ице с Шикой, Об Эрлихах, коль кто их знал-- О Самуиле и о Семе -- Отце и сыне -- в наш аннал Семейный -- дайте фактов. В томе Да будет все отражено. Прошу, пишите, не промедлив... Вы книгу знаете давно, Которую создал Медведев -- Тот, партизанский командир... Одной строкой в ней упомянут Разведчик Эрлих Самуил... Быть может -- наш... Безвестно канут В небытие года и дни. Легендой, светлой песней станут Бойцы ушедшие, они, Дела их вечно не увянут... A в чистоте небесных сфер Их светлым душам ждать возврата... Об Идле вспомним. Вот пример Того, как Бог хранил солдата Напомним: он минер, сапер, Разведчик -- по военной доле, Ведет со смертью вечный спор -- Один из многих в бранном поле. Опять ушла разведка в рейд, Но Идл один пришел обратно. Он выжил, да, но только вред Ему от той удачи. Внятно Он командирам доложил, Как разведвзвод погиб в засаде... -- А ты как выжил, грязный жид? -- Сберег Господь... -- Уж Бога ради Ты нам очки здесь не втирай: Сбежал, чтоб не стрелять в шабате. Ты выжил здесь, так помирай Тогда с подонками в штрафбате. ...Приказ штрафбату: взять к утру Высотку дерзкою атакой... А Идл чует: -- Не умру, Отец меня хранит, однако. Ракета яркою звездой Взлетела над передним краем... -- Вперед, штрафбат. Проступок свой В атаке кровью искупаем. А коль ни в чем не виноват, Что ж, все равно вперед, ребята, Одна судьба у нас, солдат, В штрафбате ли иль вне штрафбата. А в спины нам заградотряд Нацелил пулеметы подло. Штрафбату нет пути назад, Вперед, штрафбат, на смерть и подвиг! Прыжком на бруствер и -- в полет, В атаку, мига не помешкав, Несется Идл с огнем вперед -- Безостановочной пробежкой. Здесь по-хорошему б залечь, Но не положено штрафбату -- Кто станет штрафников жалеть? Все против нас. За нас, ребята, Один Господь... Вперед и вверх... Фашист патронов не жалеет, У штрафников короток век, Крик, стон -- и все... Штрафбат редеет От жалящих смертельных игл, Хотя и враг несет потери... И только там, где мчится Идл, Незримый коридор. По телу Как будто легкий холодок, Волна, толкающая в спину. Он, как на крыльях -- без дорог -- На бугорок, то в котловину... Разрывы там, где миг назад, Он мчался -- невозможно близко... И сам стреляет автомат, А Идл лишь меняет диски. Казалось лишь из трасс огня Весь мир был в те минуты соткан... Теперь -- гранаты... Чур меня... И вот уже под ним высотка. И бой затих. И враг бежал, Все бросив. Идл присел устало. А батальон штрафной лежал У той высотке всем составом. Бесславный батальон полег, В надежде, что творил победу. И каждый павший так далек От тех, кто их призвал к ответу. А кто и в чем был виноват -- Те штрафники иль сами судьи -- (Приказу подчинен солдат) -- Уже нам не дойти до сути. Кто дерзостью не угодил Антисемиту-особисту, Кого ханыга-командир Подставил ловко, сплавил быстро, Мол, немец подведет черту... Один живой из батальона Наш Идл занял высоту И с той высотки покоренной Глядит безрадостно вокруг Не видя в той атаке смысла... -- Так... Значит, жив... Начальник-"друг" На Идла глядя, молвил кисло. -- Силен, точней сказать -- хитер, Но не хитрей меня, однако, Что ж, заключаем договор: Плечом к плечу с тобой в атаку Пойду я сам и особист Пошлет своих мордоворотов... Начальник на решенья быстр... ...Передний край. Ракета. -- Рота, Вперед, за Родину! Ур-ра! И Идл летит вперед со "свитой". И это вовсе не игра -- Один, другой уже убиты Из наблюдающих. Они, Видать, надеялись в сторонку Вильнуть, да где там. Помяни Их, особист, да похоронку Послать родным не позабудь... В атаке Идл -- гроза грозою... Но, очевидно, КТО-ТО путь Ему расчистил в гуще боя. Все пули -- мимо. А его Не знает ППШ промашки. Его удаче боевой Свидетель -- командир. -- В рубашке, Видать родился... Ну, солдат!... А ТОТ, КТО ОХРАНЯЕТ Идла, Осколку расщепить приклад Позволил и, чтоб лучше видно, Ясней чтоб было, КЕМ ХРАНИМ, Позволил пуле сквозь пилотку, Не тронув Идла, вжик над ним... -- Пойдем... Эй, ординарец, водку... Возьмем по чарке -- и прости: Когда с тобой пошел в огонь я, Надеясь труса извести, То что-то о евреях понял. Ведь ты герой. Не спорь, герой! Тобой весь полк гордиться должен, Ты мой товарищ боевой... Как говорится, лучше позже... Представлю к ордену... Едва ль Отвергнет штаб мою бумагу... Но уж по крайности медаль Получишь точно -- "За отвагу"... На фотокарточке тех лет, На снимке Идл такой усталый... И ордена, конечно, нет, Медалька, правда, есть простая... Что ж, -- на войне -- как на войне: Жив -- радуйся своей судьбине. Бьют немцев шпиковские. Мне Знаком средь них Борис Рабинер. А Беренштейн-то Леонид, Уж названный моим сказаньем, Неужто мною он забыт? Он стал известным партизаном. Он -- партизанский командир. Отряд, ведомый этим парнем, В рядах фашистских много дыр Наделал. Он идет опасным Маршрутом по тылам врага -- Занозой у врага в печенке. Враг получает по рогам И по нечетным и по четным. Поди, не знает Леонид -- Еврея сын и внук еврея, Что враг им по старинке бит, Точь в точь по плану Маккавея Иегуды. Пастух Давид, Сваливший камнем Голиафа, Еще пример. И Леонид Оружье вражье взяв, без страха Врагу умело наносил Смертельно точные удары, Лишая сна, лишая сил... Еврей-противник -- не подарок... Здесь есть, о чем поразмышлять, Повспоминать, поспорить... Ладно... Вернемся к этому опять Через главу иль две отрадно... Глава пятнадцатая. Печора. ...Вновь Благодарственный четверг. Положено кормить индейкой, Кого Бог бедности подверг, Кто не в ладах с судьбой-индейкой. И этот пращуров завет Да будет в точности исполнен, И через сто и двести лет. Голодный да уйдет накормлен. Да не случится тяжкий грех Неблагодарного довольства. Накормим и утешим всех Хотя бы в память Холокоста. ... Рогизна. Осени звонок. Сорок второй. Рассвет над Бугом. Крик полицаев: -- За порог С вещами все! Быстрее! Будем Вас в санаторий отправлять -- Печорский. Там вас всех поправят! Эй, шевелись! Не отставать! Живыми здесь вас не оставят... И босиком по большаку, От голодухи запинаясь, Пошли... Нагайке и штыку Охраны горько подчиняясь. А накануне вновь в село Ушел за пропитаньем Шуня. И время лучшее прошло Для возвращения. Мамуня, Все беспокоятся: назад Вернется -- ни души в том клубе, Что стал узилищем. Глядят По сторонам дороги. Губят Порой случайности. И вот, По счастью замечает Шева, Что Шуня маленький идет Вдали опушкой леса слева. Увидел странную толпу -- Насторожился, рыщет взглядом. Заметит полицай -- по лбу Не щелобаном даст -- прикладом. Рукою машет Шева -- и Пацан заметил -- и стрелою В толпу ворвался... -- Шевели Жидок, ногами, шут с тобою! -- Ругнулся полицай. Да лень Тут останавливать колонну. Еше ползти ей долгий день То вверх на холм то по уклону... Пацан принес сущеных груш И оделял в пути том скорбном. О, смелый брат мой! Я горжусь Твоим простым геройством скромным. К Печоре к ночи подошли. Босые ноги в кровь разбиты. В сарай, в конюшню повели Пришедших из Рогизны. -- Пыты! -- Все просит Изя и его Увещевают обещаньем: Напьется завтра. Своего Племянника Ефимку с тщаньем Повсюду ищет Шева. Но Семейства Идла нету боле. И сразу на душе темно И сердце сжато дикой болью. Вначале Голда умерла И неприкаянный мальчишка Ходил и плакал. И была Вся масса равнодушна. Слишком Уж многих потеряли. Знать, Чужой ребенок -- лишь обуза. Устал Ефимка горевать И тоже тихо умер. Груза Такого не избыть вовек И каждый в смерти той повинен. Здесь не нашелся человек Что до конца неоскотинен И Господа в душе берег... Прощай, мой брат, не ставший взрослым! Прости... А мы дадим зарок Всем вопреки невзгодам грозным Беречь детишек всей семьи, Как нежные цветы, лелея... Ефимкина душа, зови Сочувствие в душе еврея! Печорский лагерь смерти... В нем Был санаторий. Плыл над Бугом Красивый трехэтажный дом... И парк... И родничок за лугом. Высокий каменный забор, На кованых стальных воротах -- Навек защелкнутый запор... А до войны сюда на отдых. Вначале доблестных вояк Из Красной армии ссылали, Потом туберкулезных. Так Дворец старинный применяли Графьев Потоцких. Здесь в их честь И памятник стоял красивый И склеп фамильный тоже есть... Кем были те графья -- спроси вы, Ответ мне неизвестен и В мое не входит рассмотренье... В конюшне старой у стены Семейство разместилось. Мненье У тех, кто раньше помещен Что новые -- заразны, вшивы -- Пускать нельзя их в дом. Еще Важны и жлобские мотивы -- Вдруг новые попросят есть, Вообще чего-нибудь попросят... Видать, достоинство и честь Уже потрачены. Заносит Евреев в скотство. Значит враг Победу одержал над духом, Коль на вопрос: что делать? как? -- Не сердцем отвечать, а брюхом, То выжить не удастся, нет... Сперва пришедшим из Рогизны Здесь показалось раем. Бред: На смерть пришли ведь, не для жизни. Но здесь хоть можно погулять -- Просторный сад над Южным Бугом -- Привольно подышать, мечтать Хоть самому с собой, хоть с другом. И красоту очами пить, От красоты немея в шоке. -- Мы выживем! Нам жить да жить Вдруг стал бубнить Янкалэ-шойхет. Он зря не будет говорить, За мудрость земляками чтимый. -- Теперь мы выживем! -- Твердить Вдруг начал он, как одержимый. Быть может, просто так внушал Надежду, дух крепя в народе А может, что и вправду ЗНАЛ, Всевышний мудрого находит Для откровений неземных... -- Теперь, -- твердил оракул местный, -- Зависит все от нас самих: Хотите жить -- живите честно, Кусок не рвите изо рта У слабого, живите дружно. О Боге помните всегда И верьте -- вот и все, что нужно... И помните: Господь порой, Когда людей от бед спасает, То, хоть за них стоит горой, Он не дает, а отнимает... Вот и пойми, о чем намек. Догадывались: речь непраздна. Да приложить не каждый мог К себе то слово -- и напрасно. А жители окрестных сел -- Поклон им низкий от потомков, -- Кто только мог, на помощь шел Евреям с сумкой ли с котомкой. Несли картошку, сухари... Морковка лакомством считалась. Спасали, в общем, как могли. А у немногих оставалось Евреев -- что-то из вещей: Отрезы, платья, шапки, шубы. Те, вместо бедных овощей На мясо раскатали губы, Выменивали у селян На веши все деликатессы, Язык и небо веселя... Финал, однако, был невесел. Сметану, масло, мед, цыплят -- Глотали с волчьим аппетитом -- И умирали все подряд: Наевшимся, набитым, сытым Давно желудок быть отвык И с тучной не справлялся пищей. Отвел Господь смертельный втык От Цвилингов -- мишпухи нищей. Что лишь картошкою жила, От доброты людей дареной... Отвар картофельный пила, Случалось, что и не вареной, Сырой кормились. Бог хранил. Чревоугодьем не грешили... Тут Шева вспомнила, что жил В Печоре Яшин друг Василий. Как Бартош, срочную служил Он с Яшею у Ленинграда. Видать, хорошим другом был Сверхсрочник Цвилинг. И награда За дружбу Яшиной семье Опорой в выживанье стала. Cреди живущих в том селе Все Шева Василя искала. -- Скажите, Журавель Василь, Живет ли он еще в Печоре? -- Раз удосужилась спросить Крестьян, что сквозь дыру в заборе Еду передавали... Вдруг: -- А вот идет Василя жинка... -- Вы кто? -- Я Шева. Брат мой -- друг Был мужа вашего... -- Скажите, Не Яша ль брат ваш? Я о нем От мужа сто историй знаю. Такого друга днем с огнем... А Яша здесь? -- Здесь... -- Я желаю Его сейчас же повстречать, А завтра явится Василий... -- Сегодня уж нельзя. Видать, Разгонят скоро. Попросили б Прийти к нам Васю. Вот тогда Он с другом встретится старинным... (-- Зачем я солгала? Беда...) Тот день таким казался длинным... Наутро -- Шева у ворот -- И сквозь ажурную решетку Глядит, глядит... А вот идет Василь, огромную кошелку, Кренясь под тяжестью, таща... И взгляд его повсюду рыщет, Однополчанина ища. А Шеве жаль: напрасно ищет. -- А, Шева, здравствуй, Яша где? -- Прости, Василь... На фронте Яша... -- Чего ж ты так? А я в беде Мечтал помочь собрату... -- Наша Вся здесь семья -- и ты ему Поможешь, близким помогая... -- И так помог бы. Ни к чему Обманывать. Черта плохая Евреев -- эта хитреца... Возьми кошелку. Здесь навалом Еды. И не теряй лица, Не оскверняй души обманом... А мы запишем сей наказ В семейных каменных скрижалях: Пусть лучше за открытость нас, Чем за неискренность ужалят. -- Чего там, ладно. Не горюй. Я не сержусь. Я понимаю... Ты знаешь,... Вещи упакуй -- И к нам пойдем. Ты нам родная, Ты -- украинка. Среди нас Немецких не найдешь лакеев. Никто в деревне не продаст Людей, спасающих евреев. -- Спасибо, Вася! Я до слез Тебе и вправду благодарна. Но если говорить всерьез, Я не оставлю маму... -- Гарно! Вот так и Яша бы сказал... Ну, может, кто-то из семейства, К примеру, болен, я бы взял Такого полечить на месяц... -- Спасибо! Боруха племяш, Гришутка требует поправки... -- Был ваш племяш, теперь он -- наш, Берем его на мед и травки, На молочко, куриный суп... -- С едой вначале осторожно: Отвыкли от мясного. Глуп Желудок -- и не спросит, можно ль Наесться с голодухи... - --Уж Мы проследим, я обещаю... Вначале -- кашки, сухогруш, Немного травяного чая... Поправим парня. Пусть растет Здоровым легче до Победы Тянуть. Быть может, через год Дождемся. Перетерпим беды... Мальчишка прожил с месяцок У Яшиного побратима. Вернулся в лагерь -- мужичок -- Здоровый, сильный -- просто диво. И жил в Печоре старый дед, Так все его и звали -- Дедом. И сам он нахватался бед -- Он был в деревне самым бедным Он подаяние просил -- И то, что добывал по хатам, Евреям в лагерь приносил... Он, верно, был душой богатым. Я вновь и вновь у тех дверей Толкусь, где мудрость поимеем: Есть непременно нееврей За каждым выжившим евреем... Глава шестнадцатая. Морской бой ...Когда Давида эшелон В Тамбов доставил в день печальный, Сын не пришел к Давиду. Он И сам уже в окопах. Дальний Рубеж достался пацану... А вышло так: в военкомате Он заявил, что всю войну В тылу не просидит, что бате Стыдился бы смотреть в глаза... -- Остынь, пацан, не надо треска, А не попросишься назад? -- Не попрошусь! -- Что ж, вот повестка. -- Когда явиться? -- Завтра в семь Утра, конечно, не под вечер... Вернись с победой, парень! Всем Желаю это. Чет иль нечет Кому достанется, Бог весть... С судьбою не играют в прятки . Ты береги башку, но честь Храни превыше... А порядки На флоте... -- Так меня на флот? Вот здорово! Держи в секрете От всех. Такой вот, брат компот. Ступай! В войну играют дети. -- Вздохнул горвоенком вослед -- Фашисты давят жутким прессом, А наши отсупают. Нет Сил держать. Сдана Одесса, И Севатополь отдавать Придется, видно, непреложно... Идут мальчишки воевать -- За них и за страну тревожно... ... Он попросил не провожать, Чтоб не раскиснуть понапрасну. В теплушках дымных уезжать С командой флотской новобранцу Приказано в рассветный час. То утро пасмурью простыло... На нем -- уже в последний раз -- Костюмчик синий. Все, что было Так дорого его душе, Так значимо и так привычно, Все отнимается. Уже Не остается места личным Желаниям, капризам. Все Определяется приказом. Он незаметно пересек Незримую границу, разом Отрезав детство. Миражи, Его возвышенные грезы -- Вмиг обесценены. Держи Фасон, не выпуская слезы Наружу... Поезд шел на юг К Саратову и Сталинграду, Кавказу. Скучный перестук. В вагоне холодно. Ни разу У моря не бывал досель. А вот, достал билет бесплатный, Пусть без простынок, но -- постель, -- Хотя вагон и не плацкартный. Нет ресторана, но зато Сухпаем оделяет старший, А на стоянках -- кипяток, Чаек вагонный замещавший. На каждой станции -- затор: На юг, на север эшелоны. Начальников орущих хор -- Никто не ставит им препоны -- Но каждый полагал: важней Его нет поезда и должно Быть первым... Все южней, южней И эшелон тамбовский... Можно Сказать: "домчали с ветерком" -- Всего за трое суток -- в Поти. Красивый город, порт. Знаком Он тем, кто в Черноморском флоте Служил в былые времена... Команда: "Выйти из вагонов! Построиться!"... И тишина... Давно когда-то флот Язонов Пришел за золотым руном Сюда, где к морю мчит Риони, Где даже воздух, как вино, Пьянит... Но что ж я о Язоне? Важнее знать: его сюда, Салагу-юнгу из Тамбова -- За чем? Удача иль беда Ждет краснофлотца молодого? Здесь бабе Клаве ворожить... Опять команда: "По машинам". Пошли полуторки кружить По сумасшедшим серпантинам... Учебный флотский центр. Служить Придется начинать с учебы. Их привели в казарму. -- Жить Здесь будем. На матросов чтобы Вы начинали походить, Служите истово, с желаньем, Все, что приказано -- спешить Исполнить точно и со тщаньем, Чтоб видел каждый: "Вот моряк, Душа морская, взор орлиный... Ну, ладно отдыхайте..." Так Он завершился, путь недлинный В пока неведомую жизнь... Тюфяк соломенный -- периной Казался ночью той... Сложись Судьба матросская -- былиной. ...Казалось, только лег -- "Подъем!" Над ухом заорал дневальный -- И покатились колобком Дни за неделями. И шквальной Нагрузкой налетел тренаж. С утра по классам, а с обеда -- На кораблях. Там такелаж, Вооружение... Торпеда... Уставы... Тактика... Мотор... И навигация... Швартовка Бой рукопашный... Политвздор... Разборка-сборка... Подготовка К присяге. Важен этот миг На службе необыкновенно ... Строй замер. Отрезая их От жизни прежней, невоенной, Звучат чеканные слова -- Их четко произносит каждый: "Торжественно клянусь!..." Едва Дыша, волнуясь... Лишь однажды Их в жизни произносят. Жить Теперь придется с клятвой в сердце, Геройски воевать, служить, Когда прикажут, жгучим перцем Фашистов досыта кормить... -- Пойдемте за обмундировкой... Бушлаты, тельники носить И клеши надо со сноровкой, Особым шиком, чтоб вокруг Любой завидовал матросу... Всегда матрос матросу -- друг И выручальщик -- нет вопроса... ... Сигнал подъема проревел В казарме раньше, чем обычно: -- Тревога! Вот и подоспел Тот час, когда мы можем лично За боль и смерть воздать врагу... В ружье! Из оружейной взяты Их автоматы на бегу, Их пистолеты и гранаты, По паре дисков в вещмешок, Сухой паек в НЗ, лопатка, Противогаз на левый бок -- И в строй. И на корабль. А схватка -- Ее уже не отвратить. Ждет Севастополь их подмоги. Защитников отход прикрыть Им предназначено, немногих, Кто выжил, выстоял в боях, Не отступая без приказа. Их вот теперь на кораблях Вывозят на морские базы В Новороссийск и в Поти. Их Отход прикрыть должны курсанты Учебных центров. Средь своих И тамбовчане. Их десанту Кусочек берега занять, Приказано любой ценою, Чтоб корабли могли пристать... И берег занимают с боя Гардемарины той войны, Вдруг ставшие морской пехотой. А враг лютует. Не слышны Команды офицеров. Что ты! -- Таким жестоким артогнем Встречает неприятель наших!... Вот затонул корабль. На нем До тысячи матросов. Павших Еще до высадки -- не счесть... Его ж хранит небесный ангел. (Я убедился лично: есть Хранитель вышний) А на фланге Уже закашлял миномет, Фашистам отвечая громко, А краснозвездный самолет Из пушек зачищает кромку Врагами занятой земли, Как говорится, оккупации. Помог курсантам, чтоб смогли, По крайней мере, окопаться. В щебнистый мерзлый глинозем, Матросский батальон вгрызался. Щелчок затворов -- и огнем Врагу весь берег отозвался. Пока рубеж не укреплен, Фашист попробовал атакой Столкнуть курсантский батальон С позиций занятых. Однако Здесь сильно просчитался враг: Курсанты поднялись навстречу, Ножи матросские в зубах, Летят гранаты... Эту сечу, Где каждый наш фашистов трех Валил, круша подобно смерчу, Фашист усвоил, как урок, Назвав матросов "черной смертью". ...Там он познал кромешный ад, Фашист не ослаблял нажима, Сплошной огонь, снаряд в снаряд -- И чудом оставались живы Хотя б немногие из них Подолгу без воды и пищи, Без сна, в бушлатиках своих Оледеневших... Пули свищут, Штурмуют сверху "фоккера"... Неколебимою заставой Стоят курсанты. Катера Вступают с моря в бой кровавый. Их пулеметами врагу Урон наносится немалый. Они увозят сквозь пургу Защитников твердыни. В скалы Пытается забросить шторм Коробки. В них людей -- как сельди... В моторах сбой. Сигнал о том, Что перегружены. Усердье Должны машины прилагать, Не только люди. Испытанье Обязаны претерпевать С сочувствием и пониманьем... ... А голод с жаждой у врага В союзниках. И по нахалке Презрев снарядный ураган Ползет герой наш по "нейтралке" С ножом и топором. А там -- Убитая огнем коняга, К земле примерзшая. Врагам Бы тот "деликатесс"!... Однако И наши счастливы, когда Обратно он с ногой кобыльей Приполз промерзшей... Ерунда, Что с запашком уже... Сварили В ведре с морской водой куски Той бедной жертвы артналета -- И от желудочной "тоски" На час избавились всего-то... Потом и им, кто уцелел, Приказ доставлен об отходе Над головами их гремел Хор корабельных пушек -- вроде Мы в наступленье перешли... Фашист в траншеи сел поглубже, А наши все перетекли На корабли, а сверху кружат, Утюжа немцев, "ястребки"... О, Город, ты держал, как стопор, Плотина -- нелюдей полки... Прощай покуда, Севастополь!... Вот так он встретил Новый год, Год сорок третий, переломный. Письмо его в казарме ждет С известьем о беде огромной, Писала мать: Давид, отец, От тяжких ран в Тамбове умер... Отец... Испытанный боец, Пример и светоч... Тонкий юмор... Спортсмен... Он в памяти, в душе... Что сыну выпало? Отмщенье. И он, испытанный уже В кровавом огнище-сраженье, Сжав зубы и сдержав слезу, Себе поклялся: нет пощады Врагам, на смерть себе грозу Посеяли фашисты-гады В душе мальчишеской. ...Опять Пошли военную науку Вначале в классах познавать Потом на кораблях, где руку В матросском деле набивать Пришлось стахановским аллюром: И корабли не могут ждать И им самим казался сюром В дни жаркой битвы -- тихий класс. Душа звала с врагом сразиться. Прошли экзамены. Приказ Курсанту на корабль явиться. ...Так это ж просто катерок! -- Товарищ командир,... явился Для прохожденья службы! -- В срок! Нам добрый торпедист сгодился б: Уходим без задержки в рейд... Вы добрый торпедист, надеюсь? ...Надежда об отмщенье, грей, Когда мороз за минус десять, За минус двадцать -- ничего! Скорей бы только враг попался... И лейтенант-цыган его Отлично понимает: -- Дрался б Я с ними хоть и на ножах..., Зубами грыз бы этих, этих... Смерть в черных бешеных глазах... -- Скорей бы нам их в море встретить! -- По курсу прямо -- катера, Не наши... Зорок наблюдатель. Команда: -- К бою! Знать, пора Громить, топить и побеждать их. -- Торпедным аппаратам -- товсь! -- Огонь! И прыгнув, как лягушка, Пошла торпеда наискось Ловить свою удачу... Чушка Лбом ткнулась в борт чужой "бадьи". Взрыв -- и осел фашистский катер, И погрузился в море, и Совсем исчез... -- Вот так, приятель! Здесь вам не Александер-платц... -- Огонь! И вновь пошла торпеда Неторопливым брассом... Бац! Попали вновь, считай, победа! Но этот катер не хотел Так быстро спрыгивать с катушек. Фашистский экипаж умел Не хуже воевать. Из пушек, Ход потерявший катер, бил По нашему довольно метко... Но лишь цыгана разъярил... -- На абордаж! Лупил ответно Наш катер из всего. что мог, Сближаясь с вражеским... Фашисты Сдаваться не желали. С ног Валились наши -- точный выстрел Иного ранил, а иной И замолкал навек... Но вот он, Борт немцев... А цыган: -- За мной! И закипела здесь работа Ножей, прикладов, кулаков. Видать, у немцев маловато Пехотной практики... -- Готов, Цыган отметил хрипловато, Когда последний из врагов Морскими прочными узлами Был наподобие кульков Увязан... -- На буксир! За нами Пусть тащится законный приз -- Сюрприз начальникам -- на базу... Вот так и будем драться... Из Моря Черного заразу Мы вражью изведем!... Цыган Был местью, как огнем, снедаем. Ему что шторм, что ураган -- Все нипочем... -- Мы выступаем! Всех зрителей прошу -- в партер, Пока не опустили в яму... Здесь -- наше море! Так что, герр, Прошу билетик... А, вам прямо -- На дно? Ну что ж, проводим вас Торпедным пламенным приветом... Ребята, ну, покажем класс?! Команде, с командиром этим Сказать по правде, повезло: Веселый, остроумный, быстрый... И добр к своим, поскольку зло Все вымещает на фашистах. Но панибратства не терпел. На службе -- "вы", -- все по уставу, А в час досуга -- песни пел, Цыганочку плясал... По нраву Матросам командир лихой. Да за таким -- в огонь и в воду, И в шторм грохочущий, и в бой... Цыган не выбирал погоду, А лишь заправились: -- Корабль Готовить к бою и походу! Душа морская, он бы рад На берег не сходить по году. Работы много катерам... Цыгана не корми обедом, А дай ввязаться в тарарам, Чтоб цель достойную торпедам Найти и вражеский корабль Расщелкать как орех, скорлупки -- На дно... Дотошный, как прораб, Он не давал уйти и шлюпке С фашистами, он полагал: Фашист лишь мертвый безопасен... -- Огонь! А кнопки нажимал Наш тамбовчанин. Он согласен Врага торпедой угошать Без устали сплошные сутки, Он местью клокотал. Прощать Врага не станет. Что за шутки? Простить фашистов? Никогда! -- Лети-ка, милая торпеда, Найди врага. Врагу -- беда. Нам, соответственно, победа... Он вскоре ранен был. Слегка. Осколком в руку. В медсанбате Перевязали... -- Как рука? -- -- Нормально, не болит... На катер Вернулся сразу. Без него "Концерт" не может продолжаться... Заправились -- и в море... Во Как здорово -- с врагом сражаться, В единоборстве с кораблем Большим фашистским -- дать им чесу, Чтоб страх врага держал и днем И ночью -- не совал бы носу Он в море -- в бухтах пропадал, Чтоб транспорты врага тонули, Чтоб легкий катер повергал Одним лишь видом в бегство. Пули, Снаряды вражьи -- пусть летят, Дрожащей пущены рукою, Не в них, а мимо. Знает гад, Что в море не найдет покоя, От пораженья не уйдет, Огонь отмщения неистов. Нептун уж с нетерпеньем ждет На дне потопленных фашистов... Еще я тему не закрыл. Однако ж надобно акыну И дух перевести. Акын Устал. Я вас сейчас покину -- Пока. На время. Возвращась К вам вскоре с новым вдохновеньем Уже, возможно, через час. Я не прощаюсь. До видзенья! Глава семнадцатая. Дуновение смерти ...Нашлись в окрестностьях друзья: У Боруха -- Иван в Стоянах, Семен -- Иосифа семья Вела с ним дружбу постоянно. Семен в Следах жил и туда Похаживал ночами Шуня... Для выживания еда Давалась без отказа. Клуня Предоставлялась под "отель" Тем, кто из лагеря срывался... Немало было, кто хотел Свободы. Борух оказался Здесь настоящим вожаком: Он знал все тропки-перелазы, Был с украинцами знаком, Дружил со многими. Отказа Не знал, когда просил людей, Евреев, то есть, под опеку Принять. Непрошеных гостей Вздыхая, брали. Человеку За доброту грозила казнь, Но многие во имя чести Спасали наших. Впрочем, мразь В любом оказывалась месте. В охране лагеря Иван Был одноглазый. Он казался Доброжелательным. Обман Наивных горем возвращался. Заметим, что не без причин Слыл этот лагерь зоной смерти: Немало женщин и мужчин, Детей погибло в жутком месте. Однажды взяли молодежь. С концами. Невозможно вызнать, Куда угнали. Был падеж Людей не меньше. чем в Рогизне. Кто посмелее -- уходить Решились. Ночью, в непогоду... Нашлись такие, что купить Задумали свою свободу У полицаев. Им Иван Казался личностью надежной... -- Поможешь, Ваня, выйти нам В обмен на золотишко? -- Можно. Готовьтесь. Заступлю на пост Опять -- и выведу из зоны... Но был Иван совсем не прост, Имел он тайные резоны. И вот, надежным притворясь, И золотишко прикарманив, Повел семью из зоны. Мразь! Тот уговор был злым обманом. Едва из лагерных ворот Он вывел ту семью с ребенком, Как: -- Стой, жиды! Молчать! Ну, вот, Бежать вам не удастся. -- Бога Побойся, золото ведь взял? -- Ну, взял. Его вам впредь не надо! И одноглазый растрелял Отца и мать. Ребенок: -- Дядя, Кричал: -- стреляйте и в меня! А этот одноглазый упырь, Свершивший подлость среди дня, Загнал ребенка в лагерь тупо... Однажды днем, когда в упор Слепило полицаев солнце, Махнула Шева чрез забор С подругой Фирой. По морозцу В крестьянской двигаясь толпе. Надумали добраться в Торков. Рискнули. Вражеской пальбе, Бросая смелый вызов... Только К местечку за день доплелись, Крестьянку встретили. В карманах У той два яблока нашлись -- Их отдала подружкам. -- Марно Идете, те людишки злы, -- Сказала, расспросив о цели Похода в Торков. В корень зри, Как говорится: коль успели Предаться подлости, прогнить Душой, -- то лишь себе дороже С такими порванную нить Завязывать. Мороз по коже, Когда представишь, что творить Способны, в ком угасла совесть... Что Шева? Лишь благодарить Крестьянку может. Вряд ли спорить Есть смысл, однако ж не резон Терять доверье по навету К кому б-то ни было, раз он В свой час подобно человеку Надежному себя повел. Раскроем ниже суть вопроса, Поскольку разговор пошел: Была у Фейги в доме Фрося Помощницей во всех делах, Она из Торкова явилась. У Липсманов приют нашла И заработок. Это длилось Вплоть до изгнания. Слыла Она порядочной и честной. И по доверию взяла У Фейги ценности. Известно: Немало украинцев груз Подобный на себя взвалили: Хранить добро евреев. Грусть По не дожившим... Знаем: были, Однако, в зримом большинстве Хранители достойны веры... Нашлись и те, в чем естестве Таилось подлости без меры... ...Крестьянка показала путь Побезопасней к дому Фроси. Темно, морозно, страшно... Пусть Уж кто-нибудь откроет. -- Спросим Постоя в хате, где окно Сияет небывало ярко... -- Заходьте в хату. Заодно Вечерять с нами... В доме жарко. И сразу потянуло в сон... Вечерять отказалась Шева. А Фира -- нет. Голодный стон... Дают -- бери... Ей для сугрева И самогончика стакан, Сметану, сало... -- Хватит, Фира! -- Чего? Я есть хочу, отстань... Чревоугодием полмира, Наверно, сократило срок Жизни. Не была изъятьем И Фира. Лагеря урок Пошел не впрок. Еда -- проклятьем Для Фиры, как и для других, Кто с алчностью не сладил, стала... Вот ест еще, глотает... Миг -- И боль кошмарная напала. И все, что съела, из всех дыр, Простите за детали, рвется... И боль, и рвота, и... Чифир Для облегченья ей дается. Выводит Шева Фиру прочь На холод -- из той теплой хаты... А Фира плачет. Плачь -- не плачь, Хозяева не виноваты. Еще достала у людей Сушеных грушек для подруги. Не помогают. Без затей Садится в кукурузе. Руки Дрожат -- и пена на губах. Дела неважные. А к делу Еще не приступили. Страх За Фиру... Видно, что к пределу Подруга подошла. И все ж Не за одну ее в ответе, -- Иду! -- решила Шева. -- Ждешь И терпишь здесь. Ешь грушки эти... И к Фросе постучала в дом. Отец последней на пороге. Да, уж поласковей прием Бывает у людей. С дороги Мог пригласить бы хоть присесть, Ведь видит -- вся окоченела. -- Нет Фроси! -- буркнул. Шева: -- Есть, Заметила: она влетела В дом, как увидела меня. Не стыдно ль. Было обещанье При людях среди бела дня Ее нам помогать. Вещами, У Фейги взятыми, она, Поверьте, не разбогатеет, Лишь душу осквернит до дна... -- Всяк выживает, как умеет. А ты пошла отсюда прочь, А то, как кликну полицая... -- Идти куда? Ведь скоро ночь... -- Ступай! Я знать тебя не знаю... Три дня, три ночи провели В той кукурузе Шева с Фирой. Чужие люди помогли, Едой делясь с девчонкой сирой. Обратно в лагерь поплелись -- Две тени на ночной дороге. -- Крепись, подруженька, крепись! А Фиру уж не держат ноги. И Шева прогоняет злость: Мол, знала, что итогом пира Бывает с голодухи. Слез И стонов не удержит Фира. И Шева чуть не на себе Подругу тащит в "санаторий"... Всего в одной людской судьбе Так много горестных историй. Светало. В скопище крестьян Втесались. Подошли к ограде С "колючкой" поверху, прося Людей случайных, Бога ради, Помочь забор тот одолеть. Чужие люди пожалели... -- Лезь, Фира! Здесь нельзя болеть! Все, перелезли, одолели... Прошло еще немного дней -- И Шева узнает печально, Что Фира умерла. О ней Поныне вспоминает... Жаль, но... Неустранимый смертный стресс Обычным фактом был в Печоре... Однажды утром взвод СС Ворвался в лагерь. Горе, горе... Посланцы смерти... Рукава Завернуты по локоть черных Рубашек. Выгнали сперва Уж обессиленных, покорных, Готовых к худшему давно, На санаторное подворье. -- Видать, погибнуть суждено... Приказ: по одному, по двое Пройти быстрее без вещей Сквозь строй карателей к воротам. Уже у тех живых мощей Ни сил ни воли... Если кто-то Не мог без помощи пройти Те несколько шагов к дороге, На месте убивали... -- Ты Пройдешь! -- Внушали Лее. -- Ноги Меня не держат. Нету сил... -- Пройдешь, хотя б сыночков ради! И будто сильный подхватил Под руку мать. Как на параде Прошла она тот смертный створ, А следом наши остальные ... Огромный грузовик. Мотор Гудел... Борта его стальные Опущены. А полицай, Стоявший у иашины, лает: -- Жиды, прощайся! Полезай В машину! Все село копает Для вас сейчас могильный ров... Янкалэ-шойхета находит В толпе наш Борух: -- Эй, "пророк", Ты видишь, как оно выходит? "Мы выживем!" -- ты прорицал. Оракул лживый... Крыть-то нечем? -- Не торопись! -- мудрец сказал, -- За час до вечера -- не вечер! И вот набили грузовик Людьми -- и он чуть чуть отъехал, Второй к воротам в тот же миг Подали. Изверги без спеха, Как заурядное из дел, Вершат убийства подготовку. Тут мотоцикл затарахтел. С него соскальзывает ловко Садист и изверг Стратулат -- Румынский комендант Печоры. -- Что происходит? На доклад Идет к нему один из черных Эсэсовцев, видать вожак. Мол, так и так, вопрос решаем По Гитлеру еврейский... -- Так!!! -- Построй команду! Смирно! Шагом -- Немецким -- марш отсюда вон! Евреев из машины в зону Вернуть! Здесь правит наш закон, Румынский -- и служа закону, Я не позволю никому В моем орудовать хозяйстве... Из кузова по одному Спускаются евреи. Застит Глаза слезами. Борух вновь Янкалэ-шойхета находит. -- Прости, мудрец! Людей любовь -- С тобой -- навечно... -- Брось... Выходит, Еще немного поживем, Коль сами жизнь не укоротим Себе и близким. Поделом Нам наказанье Божье. Просим Всевышнего о ерунде. Просить бы следовало силы В борьбе с собою, грешным... Где Евреи, совесть? У могилы Стояли пять минут назад -- А вот, гляди, -- хватают вещи Свои, чужие -- все подряд... -- Евреи, где же дух ваш вещий? Нет утешенья мне. Народ Повержен не рукою вражьей, А низостью своей. Налет Эсесовцев закончен кражей Вещей друг друга. Кто возьмет Чужое, -- убивает дважды: Другого и себя... Народ, Народ!... Не вижу жажды Духовной. Алчность лишь одна... Мне видится, людишки эти В падении достигли дна... Нет сил моих и дальше зреть их. Пора отсюда прочь. Веди Семейство из Печоры, Борух, Здесь только гибель впереди. Я жду больших печалей скорых... Прозренье мудреца сейчас Воспринял Борух, как команду. -- Готовимся. Пришел наш час. Вначале мы выводим маму Из лагеря. Тебе, сынок, -- Он Шуне -- с бабушкой задача -- Пробраться. Этим бы помог Всем нам... Выходишь ночью. Дальше Вам будет в Красное маршрут. Найдешь моих друзей. Ты знаешь, Где кто живет и как зовут... Пойми: ты бабушку спасаешь. Ты доказал не раз, что смел. Тройная осторожность ныне Нужна. Важнее важных дел Тебе я поручаю, сыне... ... В глухую ночь они ушли, Оставив на душе тревогу. Хоть опасенья сердце жгли, Они сумели, Слава Богу, Встреч смертоносных избежать... Хотя каким-то злым подросткам Попались... Те избили мать И Шуню -- ради смеха просто, Но отпустили. Те дошли До Красного. Приют нашелся... Так посреди смертельной мглы Надежды маячок зажегся... Затем уж Борух рисковал Собою и судьбою Шевы. С ней вместе -- десять душ позвал В ту ночь бежать к свободе... -- Все вы Рискуете, -- предупредил, -- Он тех, кто на побег решился... Румын-охранник отследил Их выход... Пьявкою вцепился... Казалось, все -- конец, кранты... Но у кого-то были деньги... -- Где начинаются кусты -- Засада. Обойдите здесь и -- Счастливой доли! -- пел румын, По воле Господа -- продажный... Прошла и Шева в группе. Мы Расскажем не спеша про "дальше": А дальше Фейга с малышом К семейству присоединилась. Сказать, что сразу хорошо Уж так все для семьи сложилось, -- Так то неправда. Довелось Еще порядком горе мыкать. Местечко для житья нашлось Не сразу. Позабудь про Шпиков! Из Красного потом ушли В Мурафу, где сложилось гетто. А жить на что? Ну, помогли Немного украинцы. Это Пусть память рода сохранит В веках. Потом нашли работу: Кто шьет, кто вяжет, кто поит Телят, копает погреб, что-то Из старых досок мастерит, Чужую хату белит мелом... По слову -- все в руках горит... И каждый счастлив: занят делом. И даже Изенька, малыш -- И тот помощник. Маме нитки Подаст -- и рад. В награду кныш -- От бабушки... Еще попытки Предпринимал фашист не раз Семейство наше уничтожить... Опустим это. Но рассказ Охватит то, что не тревожить Не может, если ты еврей С раскрытою духовной чакрой. В Мурафском гетто средь людей -- И нелюдь с адовой печатью Явился, избивал старух, Над молодыми издевался, Прислужник дьявола. Не вдруг, Поди, в зверюгу воспитался "Тот Таубер"... Представьте, я Встречался с ним позднее в детстве. Его некрупная семья От нашей небольшой в соседстве Тихонько в Черновцах жила... "Тот Таубер" всегда угрюмо Шагал... Походка тяжела... Поди, не отпускала дума, Поди, душил дремучий страх -- И по ночам не отпуская... Вот так и прожил жизнь -- в тисках Тоски... Тюрьму в себе таская... Чтоб дальше повести рассказ, Накопим силы передышкой. Сюда вернемся вскоре. Вас Надеемся застать за книжкой... Глава восемнадцатая. Освобождение Зима... "Мело по всей земле...", Декабрь обиженный сердился. Год уходящий тихо тлел, Метелью по Аляске вился. А там, где пламенел восход Зарей над Тихим океаном, -- Уже на старте Новый год В челне мерцающе-туманном. Уже готовит Дед Мороз Оленью быструю упряжку... Извечный деточкин вопрос: -- А что подарят мне? -- украдкой Любой живущий задает -- И юный и уже поживший... С надеждой встретим Новый Год, Да будет лучше он, чем бывший, Пусть больше мира и любви Просыплется на человеков, Пусть больше комплиментов и Заздравных тостов, чем наветов. Пусть больше песен и цветов, А меньше взрывов и поджогов, Пусть больше у меня стихов И меньше стрессов и подвохов. Пусть старики мои живут Во здравье добром и покое, А то, о чем писал я тут -- Не повторяется такое. Пусть ныне повезет сынку -- В его надеждах воплощенных, Да будет на его веку Дней светлых много, мало -- черных. Пусть та, кого любил, люблю, Моя звезда-печаль по вере, О ком я Господа молю, Сияет счастьем -- Гуттиерэ... Пусть каждого, кто ночью мой Читает здесь бессонно томик, И просветляется душой, Он освежает словно тоник. ...И Новый сорок третий год В Мурафе порождал надежды На жизнь и на войны исход, Дарил предчувствие Победы. Хоть смерть по-прежнему близка. Душа задвинута за граты -- Уже слышны издалека Еще неявные раскаты. Пожалуй, даже не слышны. Но ощущаются как грезы. Уже порой приходят в сны Весенние ручьи и грозы И обновляется душа Надеждою на свет и волю... А год проходит, не спеша Их рабскую неволю-долю Смыть грозовою той волной, Что надвигается неявно... И возвратить их в дом родной... О, как давно, хоть и недавно Та жизнь была, что в эти дни Им вспоминается, как счастье... В их мирном домике огни Задуты мировым ненастьем. Мурафа. Гетто. Кто -- кого? Фашисты ли со всей армадой Погубят всех до одного Иль все же вырвутся из ада? А перемен все нет и нет, И враг, все ту же цель лелея, Запутывает новых бед Узлы для каждого еврея. Однажды взяли молодежь, Подростков, подраставших в гетто, И увезли. И не найдешь. И все. Их нет. Пропали где-то. Из той ловушки прорвалась Лишь Таня Осадчук, что Шеве Была подругой. Сволочь, мразь, "Тот Таубер", достойный гнева, Ее пинками затолкал Обратно в ту толпу подростков... Господь, должно быть, не желал, Чтоб ей в тот день погибнуть. Горстку Девчонок вывел из толпы Охранник и оставил в гетто... Фашисты мерзки и тупы... "Тот Таубер", мерзавец, где ты? Неужто жив еще, свинья, Людского рода оскорбленье? Неужто до сих пор земля Все носит это порожденье Геенны, на себе терпя?... Поди, рассказывал, скотина, Как в гетто мучился? Тебя Бы надо резать перочинным Тупым заржавленным ножом На мелкие куски публично... Господь прости мне гнев... Ужом Прополз тот гад и жил отлично В соседстве с жертвами... Пугал, Поди, расправой, тех, кто помнил Звериный прихвостня оскал В Мурафе... Мразь с душою темной, Да будь ты проклят навсегда! Еще о том, как выживали В Мурафе Цвилинги тогда: Заметим, что не сплоховали. Открылись в каждом из родни Таланты, что нужнее нужных Считались в те крутые дни... Кому-то Борух с Шуней -- нужник, Кому-то погреб шли копать Отец -- с раздавленной рукою, Сын -- малолетка. Что с них взять? А вот -- словчились. Эти двое Мужчин опорою семьи В те годы горестные были. А Фейга мастерством швеи, Вязаньем -- Шева -- хлеб добыли Насушный... Лея пироги Пекла простые на продажу... Кто что умел -- творил. Враги Их духа не сломили. Даже Окрепли духом. И скажу: Их подвиг выживанья -- важный Урок, которым дорожу: И стар и мал вносили -- каждый -- Свой вклад -- в спасение семьи, Куска послаще, пожирнее Никто не рвал, чтоб дни свои Продлить, другого не жалея. По осени пошли гурьбой Выкапывать в полях картошку Крестьянам местным. Кто с собой Давал, а кто лишь за кормежку Их нанимал -- и то -- добро. Но столько той простой картопли Заробили семьею впрок, Что и за год не съесть, хоть лопни. Ее помалу у крестьян Они, по надобности, брали... Вот так, с "печенкою" в горстях Без разносолов выживали. Ходили помогать в дому -- Уборка, иль вещей починка... Кому побелят, а кому -- И постирают... Заячивка -- Названье старого села, К Мурафе близкого. Зимою Туда "на заробок" пошла С подругой Дорой Шева. Моют Хозяйке хату. Прибежал Сосед: -- Облава на евреев Девчат ховайте срочно. Знал О Шеве с Дорой. Добродеев Немало было в те года, Кто так хотя бы человечье Предназначенье оправдал... -- Сидите тихо в хате. Вечер Придет -- я выпущу. Пока Побудьте под замком, девчата... Щелчок тяжелого замка -- Ушла. И страх вползает в хату. Тревожных мыслей чехарда: А вдруг?... А если?... Неужели?... В калитке скрипнет щеколда -- И сердце в пятки... В самом деле -- Известно: ждать да догонять -- Всего труднее, а в ловушке -- Тем более... Нельзя понять Чужую душу... Не игрушки... Казалось, вечность пронеслась, Пока хозяйка возвратилась... -- Была облава. Вражья власть, Видать со страху, как взбесилась. Подай ей молодых парней... Уж всех давно угнали, звери... Вечерять, девушки! Огней Не станем зажигать и двери Замкнем. Мол, в хате -- никого... А утро вечера мудрее... -- Отец небесный, от всего -- И неевреев и евреев -- Недоброго, спаси, укрой Своей сверхсильною десницей... Пусть павшие -- в земле сырой Найдут покой. И пусть продлится Судьба живущих... Стужей зной, День днем сменяется исправно... Вот-вот к порогу год иной, Шагнет, сорок четвертый, плавно, Второй год в гетто наступил. Душа терпеть и ждать устала Свободы. Тех последних сил Уже почти и не осталось. Хоть знак какой-нибудь, намек... Всевышний, отвори глаза нам! ... Вдруг Изик с криком на порог: -- Там!... Партизаны!... Партизаны!... И вновь на улицу. Вослед -- Другие... Не спеша, проулком -- Колонна всадников. Одет Во что горазд был каждый. Гулко Копыт ритмичный цокот. Взвод Иль рота -- четким строем -- мимо... Взгляд удивленный не найдет Ни полицая ни румына Во всей Мурафе. Словно их Корова языком слизала... Вот знак Господен! Славный миг! И вновь надежда воссияла В уставших душах. Стоит жить... Ушел отряд своим маршрутом, Чтоб дальше ворога крушить, Чтоб отомстить за зверства круто. Их стали вновь и вновь встречать В Мурафе и окрестных селах. Неявно стали ощущать: Враги теряют власть и скоро Освобождение грядет. Однажды Фейга со знакомой К лесничихе пошли. Живет В лесу, понятно, та. У дома Свинарник, хлев и огород, Курятник, пасека -- хозяйство. Неплохо, стало быть, живет Трудом немалым -- без зазнайства. Вначале банькой угождать, Чтоб гостьюшкам быстрей согреться, Затем хозяйка угощать Их принялась щедрей, от сердца. Не трюфеля и пармезан -- Пусть по-простому, но по чести. Потолковали... Партизан Пообсуждали. В этом месте, Поди, встречают их порой... Ни да ни нет на то хозяйка... -- Ну, ладно, нам пора домой... -- По лесу ночью? Что вы! -- Зябко Плечом хозяйка дерг. -- Вставать Вам что ль с рассветом к малым детям? И оставляет ночевать -- Понятно, лес, куда уж деться? Сквозь чуткий сон -- негромкий стук В окошко -- Фейга услыхала. -- Не бойтесь, свой, из леса... Друг, -- Хозяйка гостьям прошептала. Ну, легок на помине... Друг? Выходит, с партизаном дружим? Вошел гигант. Из крепких рук На миг не выпустил оружья. Хозяйка гостьям на полу Постель простую без запросов Устроила. Мужик в углу Прилег, на пол тулупчик бросив... Задремывает Фейга, а Соседка ерзает, вздыхает Мол, неудобно, мол, она Уснуть не может, замерзает... Мужик дочухал. Не спеша, Подполз к страдающей соседке. И, точно, паровоз, дыша, То, от чего бывают детки, С ней куролесил до утра... Потом исчез -- как не бывало... -- Ну, вот теперь -- домой пора, -- Нагостевались до отвала... Ползут часы, проходят дни, Бегут-торопятся недели... Сквозь ночи зимние огни Зарниц военных разглядели В муравском гетто. Донеслись Тревожащие душу вести: При отступленьи немцы жгли Все лагеря, убив на месте Их обитателей. Куда Укрыться? По крестьянским избам Проситься стали, но -- беда!-- Tех словно подменили. Визгом И злобной руганью встречать Те стали мучеников гетто. Боялись, ясно. Умирать Кому охота. Рядом где-то Уже освобожденья час -- А ты из-за евреев гибни... Пальба внезапно началась. Фашисты, злобные враги, не Без боя трудного, борьбы Свои позиции сдавали... Немного продержаться бы... Знакомый был, что Петей звали. Сперва он многим разрешил От пуль в его избе сховаться, Потом всех выгнал. С ними был Фройм Осадчук. Куда податься? Он только вышел за порог -- Здесь и нашла шальная пуля. Видать отца Татьяны рок Таким сложился. Атакуя, И наши не жалели пуль, Ну, а уж немцы-то -- тем паче... Мороз... На плечи старый куль Набросив, Шева, горько плача, Сама по улице бредет Под пулями. Куда -- не знает. А бой взаправдашний идет В Мурафе. Видно Бог спасает Ее от гибели. Кричат Солдаты наши: -- Прячься в хату... Стучит в одну. Хозяин-гад Ее -- пощечиной... Куда-то Все ж надо прятаться. Вползла В курятник возле этой хаты. Здесь Таню Осадчук нашла И брата Тани Вову. -- Тато!... Все повторяли в этот день Осиротевшие ребята... Вдруг дверь сарая настежь... -- Где Бабушка? Поди сама-то Укрылась, а ее подлец- Хозяин вытолкал под пулю.-- Сердился Шуня. Тот малец За бабушку готов любую И муку претерпеть и боль... И он помчался из сарая Искать бабулю дальше. Роль Его в спасенье всех такая, Что до скончания веков Да будет прославляем Шуня.... Нашел бабулю у стожков, Что у горы... Да, накануне Ее хозяин выгнал прочь Их хаты той, где бедовала. Там, под горою мерзла ночь, Укрывшись тонким покрывалом. Отважный мальчик, отыскал Бабулю, в хату достучался . Видать, хозяев стыд пробрал: Их в дом впустили. Что за счастье От пуль укрыться за стеной, И отогреться после стужи! ...А Шеве с братом и сестрой Осадчуками -- много хуже В сарае том из горбыля, Что был для пули -- как картонка Насквозь промерзшая земля... Калоши, рваная кофтенка -- Такой у Шевы был "прикид", У Тани с Вовою -- не лучше... Бог испытанья норовит, Одно другого чтобы круче, Наслать на избранный народ... Бой за Мурафу продолжался, Хотя заранее исход Был предрешен. Фашист сломался И покатился под уклон, Хотя и огрызался, сволочь... Пальба затихла... Только звон В ушах от тишины. А в полночь В дверную щель сарая штык Проник -- и им крючок отщелкнут. Дверь распахнулась настежь. Вмиг В сарай ворвался воин. Челку Под шапкой видно -- молодой, В шинели, на плечах -- ...погоны? Чья это форма? Кто такой? -- Вы кто такие? -- И покорно, В привычной робости рабов. Униженно -- в ответ: -- Евреи... У Шевы четверо братов В Советской Армии... -- Живее На воздух. Кончилась война Для вас... А почему не в хате Вы хоронились-то? -- А нас Хозяин выгнал, даже батю Убило утром пулей... -- Гад! Ну, я ему сейчас!... -- Подонок! Людей под пули выгнал, бес! Прощайся с жизнью!... -- Здесь ребенок Вмешался -- завершилось без Кровопролитья: Изик-крошка Прикрыл собою Фейгу: -- Нi, Не треба, дядьку! Дайте трошки Iще пожити iй й менi, В мене i в маму не стрiляйте, В мене i в маму -- нi , нi , нi! -- О чем он? -- воин, -- объясняйте! -- Он просит: маму сохрани, Не убивай... -- Мне все понятно, Как вы тут жили... Нет, герой, Никто не тронет маму... Ладно, Живи и ты, стервец. Накрой Нам добрый стол -- поесть охота Солдату после боя. Днесь Повоевали славно. Рота Еще лишь день побудет здесь, Где в первый раз живых евреев Освобождать нам довелось... -- Сержант! Ты хвастал: из трофеев Набрал и одежонки? Брось! Не жадничай, отдай вот людям -- С чего-то жизнь им начинать, А мы с тобой еще добудем, Ведь правда? Вот и ладно... Вспять Земля уже не повернется. Конечно, нам повоевать Еще быть может с год придется, Судьба кому-то погибать В далеких селах и долинах... А вам здесь жить да поживать, В садочках ваших соловьиных С детьми о прошлом толковать, Об этих днях -- да не истают Они из памяти живой! А мы еще свинцом и сталью Врага попотчуем. Домой И нам, само собой, охота... Но не утих накал борьбы. И, может, мы еще кого-то Спасем для радостной судьбы... Глава девятнадцатая. Компот ...Я в Севастополе бывал... Два раза в жизни на турбазе Чудесной флотской отдыхал В дни отпуска... Тогда о бате, Конечно, думал. Как в войну Мальчишкой шестнадцатилетним Здесь рано нажил седину. Не удалось свинцовым слепням, Его зажалить в тех боях, Когда он стал пехотой в поле, Свинцовым слепням на паях Со сталью бомб, огнем и болью Корежившим людскую плоть, Но души не поколебавшим, Не победившим души, хоть Товарищей в сраженье павших И приходилось возвращать Земле -- души лишенным прахом -- Морпехов; морю посвящать -- Тела матросов... Вечным мраком Обнимет иль подарит свет Отец небесный павших в битве -- Бессмертным душам, будет, нет, Не по делам их -- по молитве Тех, кто по ним зажжет свечу, Неважно -- в храме иль в хибаре... В тот мир по тонкому лучу Пойдет -- и радость им подарит Живуших память и любовь... Подобно мальчику из песни, Матросу хочется в Тамбов... В их комнатке, конечно, тесно Для пятерых... Для четверых -- Вдруг резануло осознанье: Отец погиб... Нет, для троих: Души коснулось прорицанье: И он, должно быть, никогда Не возвратится в город детства... Над катером плывет звезда... -- Замерз, пацан? Ступай погреться К ребятам в кубрик. Все равно Не спится мне. Идем на базу -- Мы здесь врагов не встретим... -- Но, Товарищ дейтенант, поблажку Принять не вправе. Я -- матрос! Я вахтенный, впередсмотрящий, А не пацан прикольный. Пост Не брошу. Я... я -- настоящий! -- Ну, ладно, не сердись... Прости! А обижаться-то не стоит... Ты настоящий, но, учти: С приказом старшего не спорят. Ну, что ж, смотри, матрос, вперед, Отстаивай ночные склянки... К утру наш катер добредет До базы. Я не жду подлянки От ночи черной, как смола... -- Товарищ лейтенант, сверкнуло Там впереди... Мгновенно мгла Как будто шторки распахнула, -- Я видел! Там! На рубке -- крест! -- Эсминец, катер? -- Нет, подлодка!... -- Вот обнаглели! Этих мест Не достигали раньше... Ловко! Но ты их все же углядел! С меня, матрос, компот... Спасибо! Так... для каких же это дел?... Понятно, что для темных, ибо Обычный рейдовый разбой Бессмыслен здесь, где не проходят Маршруты нащих, не с кем бой Вести подлодке. Значит... -- Вроде Заметил малой шлюпки тень... -- Так... Это вот еще теплее: Десант... Разведка? Хренотень... Диверсия?... Ты Алексея, Радиста, тихо разбуди -- Пускай на базу даст шифровку: "В квадрате... обнаружил..." Жди, Ответа наших... Подготовку Бесшумно начал экипаж К торпедной на врага атаке И к рукопашной... Абордаж Подводной лодки? Дерзкой драки Цыган не станет избегать, Но важно, что ответит база... Приказ: "В сраженье не вступать, Неслышно отойти..." Приказа Цыган ослушаться не смел -- Руль повернули и на малых Скользили в темноту... Светлел С востока горизонт... Дремали Матросы на своих постах: Отбоя не было тревоге. Цыган был мрачным. Нет, не страх -- Досада донимала: мог их Хоть голыми руками взять, А база схватку запретила. У базы свой резон: поймать Разведчиков сперва решила. Вот потому-то абордаж Был крайне неуместен, ясно, Как и любой ажиотаж Вокруг разведчиков. Опасно: Их цель неведома и чем Оснащены те диверсанты... Задача: кончить их, затем За лодку браться, чтоб десанты Впредь к нашим базам не несла... Над посветлевшими волнами Три самолета -- ну, дела! -- Вдруг пронеслись, качнув крылами К квадрату, где наш катерок "Забыл" фашистскую подлодку... -- Теперь в тот моря уголок Нам хода нет. Твою находку Пилоты с неба доставать Начнут из пушек и бомбежкой... Эх, жаль! По праву нам ломать Игрушку эту. Что ж, немножко, Считай, тебе не повезло. Но то, что углядел -- зачтется... -- А где компот? -- Компот?... Дошло! Что ж, раз обещано, придется Тебя и вправду угощать... Давай-ка доползем до базы: Раз довелось пообещать -- Исполню обещанье сразу. -- Опять пообещал цыган, Но человек предполагает... (Ворожит бабушка Яга...), А тут судьба опровергает... Едва заправились -- приказ: В поход -- не медля ни минуты! -- Похоже, что на этот раз Придется нам довольно круто: Враг приближается сюда Огромной флотскою армадой: Два транспорта с пехотой да Эсминцы, крейсер... Канонада Уже до базы донеслась Орудья главного калибра Свою запели песню. Всласть Все пушки выдают верлибром Метафоры большой войны... Навстречу вражеской армаде -- Все наши корабли. Должны Остановить врага. Преграде Той корабельной -- в облаках Все наши "ястребки" -- в подмогу... И на торпедных катерах Сыграли общую "тревогу". Цыган ведет бесстрашно в бой Свою сверхлегкую "лоханку" Все аргументы пред судьбой Готов представить. Наизнанку Себя он вывернуть готов: Он должен победить - и точка! Вначале тройки ястребков Взялись за самолеты срочно. И точно жадный пес слизал Тех, с жирной свастикой на крыльях, На вражьи корабли обвал -- За эскадрильей эскадрилья. И грянул взрыв, и дым столбом Встает над вражеским эсминцем, Тот огрызается огнем, Враг не желает вмиг смириться, Но бьют и наши корабли Из всех орудий по пришельцам... На крейсере команда "Пли!" -- Есть! Транспорт загорелся... -- Целься Точнее, по врагу -- огонь! И транспорт пополам расколот -- И тонет. То-то ж! Только тронь -- Так отдубасим! Яркий сполох Огня -- на транспорте втором. И он, гляди, маневр теряет. Десанту -- крышка! Колобком К нему эсминец подгребает Немецкий. Транспорт на буксир Хватает -- и дырявый ящик С пехотой -- из последних сил Вслед за собой из боя тащит. Наш катерок ведет дуэль С таким же катером немецким, Подумать -- велика ли цель, Но комендор фашиста метким Огнем наш катер повредил, И два матроса наших пали... И немец тоже уходил С дырой в обшивке и едва ли В его команде нет потерь... Стихает бой... -- Идем на базу! Ну, торпедист! А вот теперь -- Компот... Эй, что с тобою? Фразу Прервал внезапно лейтенант. Пацан в крови и без сознанья. -- Куда он ранен? -- В лоб! -- Талант! Осколок лбом поймать. Старанье Здесь нужно приложить. Ну, что ж Пакетом индивидуальным Перевяжите -- и хорош. Идем на базу. И -- авральным Аллюром! Парень-то в себя Не собирается вернуться. Видать, контузия сильна... К врачам скорее. Пусть займутся... На север, за Москву увез Военно-медицинский поезд, Парнишку, что в боях подрос... Переезжает наша повесть В места, где не было войны, Где снег нетронутый и воздух Звенит в объятьях тишины... Судьба дает матросу роздых. Как назывался тот раек, Он помнит: Гореньки -- поселок Пристанционный... Потолок Палаты, а во лбу -- осколок. Три долгих месяца матрос От этой оправлялся раны. Осколок вынут -- не вопрос, А головная боль?... И странно: Он как бы память потерял -- Не полностью, но есть провалы... И обмороки... Точно шквал Вдруг накрывал. Он бойким малым Себя, как встарь воспринимал И он досадовал на слабость. Он по товарищам скучал, Хотел скорей с болезнью сладить. -- Не торопись. Сейчас покой -- Твое главнейшее лекарство. Ты, друг, рискуешь головой. И флотский боевой азарт свой На время просто притуши. Ешь, отдыхай, гуляй недолго... Не утомляйся... Не спеши... Вернешься к исполненью долга Здоровым, полным сил... Покой! Врач обнадеживал матроса. Покой... А парню снится бой, Он там, где волны и утесы, Где легкий катер на волне, И солью ветерок напитан, Где даже чайки -- на войне: Осколки достаются птицам, Как людям, где -- Огонь! Огонь! -- И тишину ломают залпы -- И боль в висках... Такая боль... -- Эй, парень, что с тобой? Сказал бы, Приснилось страшное? -- Забыл... -- Ты так кричал, что стало жутко. В бою, наверно, снова был... Контузия, увы, не шутка... На, вот холодненький компот... Испей -- и отдыхай спокойно... Все заживет, вся боль уйдет До свадьбы, говорят... Изволь нам Весь госпиталь не поднимать Тревожным криком среди ночи... Спи, парень. Пусть приснится мать Для радости... Усни, сыночек... И рад бы... По соседству крик Раздался в операционной. Матрос щекой к стене приник: -- Наркоз не действует! Резонный Ответ хирурга: -- Много пьет, Весь проспиртован. Оттого-то Анестезия не берет. Но я уж резанул... Забота: Как хочешь -- буду продолжать... Ты вот что: пой -- и будет легче. Я буду резать и сшивать -- Терпи и пой -- не искалечу, Верну тебя, старлей, войне Отремонтированным классно. Поверь, что тяжелее мне Да и больнее многократно. Все. Продолжаем. Запевай! И за стеной баритоном Красивым выдано: "Вставай, Страна..." И дальше -- воплем-стоном: "...Огромная"... -- Вот-вот, давай... Нащупал... Я сейчас осколок Начну тянуть -- терпи... "Вставай..." -- А здесь мы нацепляем скобок... Пой, пой старлей... "... На смертный бой..." Матрос -- как будто сам под бритвой... То, что за тонкою стеной Происходило, -- стало пыткой -- Рвал душу тот звериный вой, Который мог считаться пеньем Лишь в сне бредовом... Головой Матроса боль брела... Терпеньем Нечеловеческим старлей Ту боль усиливал... Хирурги, Казалось, радовались ей, Той боли, что рождали руки, Безжалостные их, телам И душам, что уже страдали... В палату старший лейтенант Доставлен... -- Не дают медали, Увы, за стойкость на столе При операции -- бесспорно, Ты заслужил бы две, старлей! Лечись, давай, старлей -- и пой нам. Считай, успешным был дебют. Еще сегодня будет больно... -- А можно спирта внутрь? -- Дадут, Налей сестра... -- Еще! -- Довольно! Здесь не кабак, а лазарет Уж так и быть, взамен медали... Взамен наркоза... -- Каплю! -- Нет! Благодари за то, что дали. Сейчас начнется отходняк. Тебе понадобится воля. Пой снова песни. Ведь никак С тобой нельзя иначе. С болью Придется пару дней прожить. Пой песни иль шепчи молитвы. И рану не тревожь. Служить Пойдешь тогда здоровым. В битве Всех неприятелей побьешь, Дослужишься до генерала. -- Спасибо, доктор! -- Ладно, что ж, Раз так случилось... Одеялом Тебя укрою... Отдыхай... Старлей шептал чего-то громко... Матрос услышал: "...Адонай..." Что? "Мелех аолам..." В потемках Звучал молитвенный иврит И не нуждался в переводе. Война еще не то творит: Любой, неверующий вроде, Когда до роковой черты Ему останется немного, В преддверье смертной черноты Невольно вспоминает Бога. Словами древними молитв Старлей боль раны убаюкал... И моряка кошмары битв Под утро отпустили. Звукам В палате, не внимая, спал Спокойно чуть ли не до полдня... Проснувшись, боль свою искал В висках, в затылке... Но сегодня Ее нигде не находил... Вот радость! Началась поправка? Маленько поднакопим сил -- И в штаб: где аттестат и справка? Шинель в охапку -- и на юг, На флот, на базу -- и на катер... -- Матрос, к тебе пришли! -- Не вдруг Услышал, что зовут... -- Приятель! С открытыми глазами спишь? Пришли к тебе... Ты понял? -- Понял... Наверно, Лина... -- Точно! Ишь Догадливый парнишка... -- Соня, Я приходила и с утра А ты все спишь и спишь, матросик! Как головная боль? -- Вчера Достала, нынче -- нет... -- Компотик От завтрака приберегла... Ты, знаю, любишь...- - Что ж, спасибо! -- Да ладно! Я б еще могла Письмишко написать... -- Могли бы... А впрочем, я и сам могу. Ведь руки целы и с мозгами Все, получается, "зер гут"... И так мне много помогали... -- Спасибо... Сколько лет прошло -- Он имена тех женщин помнит, Что материнское тепло Дарили раненым, о ком нет Пометок в списках наградных... А ведь и их был вклад в победу Значителен... Он помнит их Глаза... Сердечную беседу Вели, в себя вбирая боль Бойцов в палате... Им легчало... Еще не до конца их роль Оценена, и будет мало Любой наградою воздать За скромную добросердечность. Их имена хочу назвать, Пусть сохраняет память-вечность О Лине Маринчук завет, И о Поповой Анне тоже... Он написал письмо. Ответ В пути не задержался... Боже! Зачем еще и эта боль? Неужто мало испытаний? Нет больше мамы Энты... Столь Тяжелое известье! Ранен Он им сильнее, чем в бою... Остановилось сердце Энты От жгучей скорби... Так семью Война взяла... "Апартаменты" Теперь тамбовские пусты... Лишь две сестрички-сиротинки Остались от семьи. Расти Теперь им без опеки. Льдинки Матросу в сердце заползли: Отчаянье с тоскою гложет. В дни скорби он от них вдали, Ничем сестричкам не поможет. Одна надежда: есть везде С отзывчивой душою люди, Что не дадут пропасть в беде... Но радости былой не будет, Какая радость без отца И мамы? -- Нет без них семейства... И в темный "полубокс" бойца Вплелась серебряная змейка... Послесловие к книге второй История простой семьи Раскрыла тайные страницы Пред Вами... А у Вас свои В семье герои... Время, мнится, И вам стать летописцем. Труд -- Нелегок, знайте изначально И слез прольете целый пруд -- Ведь прошлое всегда печально, Поскольку краток век людей Несоразмерно с их борьбою. Хотя б на десять трудных дней Пришлось бы нам пять дней без боли, Без ран душевных и обид И горестных воспоминаний... Но в том и мудрость состоит, Чтоб принимали без стенаний, А с верой радостной любой Изгиб судьбы... Нам посылает Все испытанья свыше Бог. Он знает все. Он также знает, Кому достанет сил, а кто -- Уж до конца испил всю чашу И все исполнил в жизни, что Судьбой предназначалось... Вашу Историю из ваших рук, Как эстафету жизни примет Спешащий в будущее внук -- И, верю, сердцем не отринет, А, погрузившись в повесть-быль, Свидетелем неявным станет Деяний славных.... Сдует пыль -- И жизнь великая предстанет Пред взглядом, ищущим добра... И внук подхватит эстафету -- И жизнь, что выпита до дна, Все ж никогда не канет в Лету... Конец книги второй Семен Венцимеров Семья Роман-поэма Книга третья. Дороги Нью-Йорк 2003-2004 гг. Семен Венцимеров Семья Роман-поэма Книга третья. Дороги Нью-Йорк 31 января 2004 гг. Предисловие к книге третьей Дороги увлекают-кличут вдаль, Что не всегда согласно с нашей волей... Ах, мне б туда, где вновь расцвел миндаль, И мне б туда, где вьюга свищет в поле... Туда, где в парке Шиллера каштан Роняет своих "деток" на тропинки, Где из окошка зыркает пацан На девочку в голубенькой косынке... И мне б туда, где над Москва-рекой Ракетой МГУ взмывает в небо И в ту страну, в тот город золотой, Где я пока еще ни разу не был... И мне б опять приехать в города, Где я пытался доискаться счастья, Куда уж не придется никогда, Наверно, в этой жизни возвращаться. Вот разве только в снах или стихах, Которые питает ностальгия... И в этих расшифрованных мечтах Неявно окликает нас столица. Но так же Шпиков и Сторожинец Где в праздники бывал и в дни каникул... Байкал, Нева -- ведь из конца в конец Страну изъездил, что теперь покинул. А на Разъезде в центре той страны -- Углом -- высокий дом на полквартала, Где нынче стало больше тишины, А песен, к сожалению, не стало. Болгария и Чехия, когда Вас отнесла судьба, вертя планету? И лишь Всевышний ведает, куда Еще поеду... Ежели поеду... Глава двадцатая. Шпиков, год 1944... ... Пришла свобода и цела Семья, лишь с горестным изъятьем Погибших Голды с Фимкой... Шла Семья обратно в Шпиков... Братьям- Солдатам, коли живы, их Найти в родном местечке легче... В сорок четвертом март был лих, Мороз все свирепел, калеча Несчастных странников. Где б им В пути хоть малость отогреться? Вот Деребчин, дома... -- Стучим В любую хату... -- Возвращенцы... Пустите нас в тепло, не то Мы околеем на пороге... -- Ох, Господи, заходьте! Кто Посмел бы не пустить вас? -- Ноги... Ой, ой -- отходят и болят... -- Снимай же торбу, Шева... -- Руки Окоченели, не хотят И шевелиться даже... Муки Едва им, взрослым, молодым По силам те, а Лея с Изей -- Вообще почти замерзли... Им Тепло приносит боль... Коллизий Жизнь нам придумает -- держись! Казалось, все преодолели, А тут мороз жестокий... Жизнь Щедра на подковырки... Еле Согрелись, еле отошли... Хозяйка: -- Дней хоть пару-тройку Здесь поживите, чтоб могли, Набравшись сил, продолжить ходку... Но вот из хаты -- никуда: В округе злобствуют "бендеры". Увидит кто-нибудь -- беда: Вас и меня погубят, звери... В миг выбора Господь судить Нас может: грешны или святы. Спасти людей иль погубить -- Был выбор у хозяйки хаты. Я из грядущего молю: Воздай щедрей, Великий Отче, Простой крестьянке той, мою Семью спасавшей... Между прочим, И сам ведь я той доброте Рожденьем и судьбой обязан... Согрелись... Дальше по версте За час... Кой-где по перелазам, Чтоб путь, где можно, сократить А то, по большаку, слабея... -- Меня оставьте здесь, мне жить Уж не по силам... -- просит Лея. Поочередно на спине Ее несли... Мела поземка Красивый чистый белый снег Хватал за щиколотки. Сколько Часов, истратив сил запас, Плелись, уже не помнит Шева... Рахны... Дома... -- Пустите нас, Хоть на часочек для согрева... -- Жиды, проваливайте прочь, Не то спущу на вас собаку! С душою, черною, как ночь, Здесь встретились они... Однако Оставлю без оценки я Подобный людоедский выбор. Есть в мире высший Судия -- Он каждому воздаст... А вы бы Как поступили, если б к вам Порою позднею евреи В дом постучали? По делам Воздастся каждому. Согреет Отец небесный души тем, Кто щедр был теплотою сердца... А нашим у враждебных стен В Рахнах не довелось согреться... Они до Шпикова плелись Уже в полубреду, в ознобе... Глубокой ночью добрались... А крова нет... В кромешной злобе Иль просто в бездуховной тьме, Еврейские дома порушив, Соседи-украинцы смерть Подпитывали, грех на душу -- (Не ведали бо, что творят) -- Беря... Нашли приют скитальцы. В тепле отходят и горят Их отмороженные пальцы. У Леи, судя по всему, И мочевой пузырь застужен... Беда... За помощью к кому Идти? В Печоре уничтожен Врач шпиковский... Тогда в печи, Инстинктом сущность постигая, Они калили кирпичи. От жара плотного стихая, Боль подержалась -- и ушла... Наутро -- к старосте... -- Олекса, Мы возвратились... Лишь зола От дома... -- Да, печально... Пекся Я об оставленных вещах -- Ничто не тронуто, все цело... Сейчас возьмете? -- Да, ведь шаг Начальный новой жизни делать Полегче, коль хоть что-то есть... -- Сейчас достану все, возьмете... Все до последней вещи здесь, Все цело, чисто, на учете, Как говорится... Сохранил Всевышний вас, а я вещички... А что б, коль я бы предложил Обмен? C меня -- еда, дровишки, Когда и сколько нужно... -- Что Ты выбрал из вещей, Олекса? -- Не скрою, Яшино пальто Мне очень нравится. Зарекся Его без спросу брать. Но коль Вы на обмен согласны, будет Мне радость долгая... -- Изволь, Носи на радость. Не осудит, Когда живым вернется, брат, А будет, верю, благодарен За доброту и честность... -- Рад, Что поняли меня... Печален, Однако ж, жизненный итог Щербатюка Олексы. Вскоре К нему явились на порог Энкавэдешники и горе Пришло в достойную семью. Хоть всем местечком защищали Олексу, власть вела свою Политику. И не прощали, Видать, Олексе доброту К евреям -- не контакты с немцем. Садистов лагерных зато Поотпускали с легким сердцем. Убийца, пыточник опять Вернулся после года в зоне. А вот Олексе -- двадцать пять Отмерял суд, не вняв резонам, Что Щербатюк служил добру, Что был помощник партизанам... Советам, знать, не ко двору Евреев покровитель... Задом К свидетельствам местечка став, Власть человеку отомстила... В дни испытаний, бремя взяв На плечи, что не всем по силам, Хороший, добрый человек, С душою честною и светлой, Не покорился кривде. Сверх Сил людских боролся смело За жизнь евреев-земляков. И да послужит эта книга Свидетельством. Пусть сто веков Грядущих не содержат мига, Когда б не помнился простой Сельчанин Щербатюк Олекса. Он сделал выбор. Он -- святой... ...Вернулись... А куда ж им деться? Где жить? Как выживать? С чего Начать возврат к работе мирной, Учебе, может быть?... Всего Недостает. А ведь самим им Не одолеть весь груз забот -- Без сил, без денег, без здоровья, Мужских умелых рук... За год Дом не изладить, а без крова Не выжить, не возобновить Жизнь, что порушена войною... -- Итак, пошли искать, где жить Кругом за снежной пеленою Стояли старые дома... А где евреи жили -- пустошь... -- Нет, вот стоит один... -- Кума, В еврейский дом вселилась? Пустишь И нас. Вернулись. Надо жить, А дома нет... -- Я не кума вам, В дом не пущу... -- Тогда судить Тебя придется. Детям малым, За то, что самовольно дом Ты захватила, жить без мамы Придется долго... Признаем, Что надо жить и вам... Пока мы Давай решим, что в тесноте Жить все же лучше, чем в обиде... Разделим комнаты. Вам -- те, А мы отсюда уж не выйдем... Уж если выжили в войне, То воевать сейчас негоже, Потерпим, поживем... И вне Дрязг, ссор и драк -- помилуй Боже! А там, глядишь, построим дом, Вас позовем на новоселье... -- Вселяйтесь, ладно... Поживем, А там -- как Бог решит..., соседи... Вот так решилось... Не совсем, Но хоть -- пока, на первый случай... И начали трудиться. Всем Работы доставало. Лучше, -- Считали, если лоб в поту, Чем стол без хлеба и без каши. Трудились яро. На счету Дома, в которых споро наши Белили, красили, дрова Кололи, убирали, шили, Чинили мебель, дерева Окапывали, кипятили В огромных выварках белье... В трудах, короче, хлеб насущный Добыть стремились... Колотье Не прекращалось и на сутки, Но вот однажды вечерком В их дом тихонько постучала Большая радость, старичком, Отца приятелем, сначала, Домбровским, взятая в избе, Где он весь ужас дней военных Прожил... Еврея по судьбе Хранитель памяти и бренных Дней быстрых спутник, нееврей -- Он оказался адресатом Письма военного -- скорей, Дрючком цепляясь суковатым За каждый бугорок -- понес Как драгоценный камень -- нашим Дошедшее за сотни верст Из боя -- письмецо от Яши... Когда военный почтальон Ответное письмо доставил От них, живых -- (живыми он Их встретить более не чаял) -- Огнем испытанный боец Внезапно потерял сознанье: Порой и радость для сердец Таит безмерное страданье. В тот день был в части пир горой -- Со всеми рад делиться счастьем -- Он по одной и по второй Всем наливал до края. В части Любили парня -- и его Поздравить каждому хотелось -- И радость длилась, отчего Немало и пилось и пелось... А вскоре тот же старичок Принес в семью письмо от Идла... А от других братов -- молчок -- Нет весточек -- не знают, видно, Что Шпиков был освобожден... О худшем -- думать опасались, -- Придет письмо, мы подождем, -- Надеялись... Трудом спасались -- Ни выходных ни проходных Не ведали, как говорится... Но тут, родная власть под дых Опять дала... Приказ: садиться Тем, кто моложе, в эшелон, В Донбасс на шахты отправляться. Народу нужен уголь, он, Кто выжил в гетто, добываться Отныне будет... Не маразм? Видать, пришел на ум и власти Вопрос подобный... В этот раз Приказ был изменен, в той части, Что вместо жертв концлагерей В Донбасс послали украинцев. Случалось, здесь иной еврей Злорадствовал. И зря. "Гостинцев" У власти -- на любой манер. Вновь набирают в "добровольцы" -- Девчат еврейских... Офицер- Вербовщик вздор несет: -- Для пользы Отечества служить -- мечта И гражданина и гражданки. Вас армия зовет -- свята Обязанность... Служить в загранке Придется -- повидаем мир -- Такая выпала удача... К тому же одевать, кормить Вас будет армия... Судача О том, об этом, обо всем, Вербовщик так сработал тонко, Что в списке пять вначале,... семь... Потом -- двадцать одна девчонка. Кого-то даже исключил Он из вербовочного списка, Кто похитрее -- соскочил, Когда была отправка близко. Осталась в списке Шева. Мать, Конечно, сильно горевала, Что дочь уходит воевать... -- Печоры, что ли было мало? -- Мне мало, мама... Не хочу, Чтобы Печора в жизни главной Осталась вехой. По плечу И что-то большее. И славно, Коль, вправду, -- повидаю мир, Вернусь домой с Победой, мама... -- В машину! -- крикнул командир -- И покатил на запад прямо Огромный воинский фургон (По всем приметам -- "студебеккер") Скрипел, кряхтел -- немало он По фронтовым дорогам бегал. Надсадный шестеренок визг Пугал, как взрыв, пускалось в пенье Расколошмаченное вдрызг Шофером-неучем сцепленье. Вдруг дикий скрежет и девчат Всех скопом бросило к кабине. Потом, конечно, сочный мат... -- Водитель адский! Сучий сыне, Не мог коробку передач Пред рейсом перебрать, как надо? Теперь куда нам всем? Хоть плачь! -- Толкните... Вон деревня рядом... -- Слезай, девчата! Подтолкнем Наш "экипаж" до той деревни, Там что-нибудь решим... Найдем Запчасть... Ну, начали без прений! ...Была картина "на убой" (Похоже, "экипаж" отбегал): Еврейки шумною толпой Толкали ... в спину "студебеккер"... Вот, значит, служба началась, Как должно, вовсе не с парада... Кофтенки -- в клочья... Сверху грязь С мазутом пополам ... -- В порядок Здесь привести себя -- и ждать! Терпенье, стойкость -- вы солдаты... Пойду чего-нибудь решать... Нормальным трехэтажным матом Майор исправно разбавлял Свои короткие приказы... Предположительно, решал Мат всей войны проблемы... Сразу Нашлось какое-то жилье, Шофер попутный обязался Запчасть им выслать... Е-мое... Вот так для Шевы начинался Освободительный поход... -- Оно, пожалуй, и неплохо: Покуда ждем -- война пройдет... -- Сказал, похоже, без подвоха Их старший... -- Пользуйтесь деньком, Знакомьтесь лучше, притирайтесь, Дружить учитесь... Все путем... Нас скоро выручат, не майтесь! В селе с названьем "Пирогов" Их задержала та поломка. Великого хирурга кров Увидеть довелось... Негромко Судьба дала намеком знать, Что, видно, им придется тоже При медицине состоять, А Пирогов, знать, им поможет... Дня через три пришла запчасть. Водитель занялся ремонтом. Мат командирский выручать Машину помогал... И с понтом "Водитель адский" доложил, Что ехать подано. Помчали На запад дальше... Покружил Их "студебеккер" по Печали... Полусожженную страну, Так назвала беззвучно Шева... Она увидела войну В ее следах ужасных... Слева И справа пообочь шоссе -- Неисчислимо -- пепелища... Разбитые машины... Все Люди, что встречались, нищих Напоминали... Горечь жгла За золотую Украину... Теперь машина ходко шла Без скрипа шестерен. Бензину Шофер ей дважды подливал -- И продвигалась без заминки Команда "Ух"... Мечтой -- привал Был... Чтобы как-нибудь хоть спинке Опору дать... Хоть лечь, хоть сесть К стене -- и кратким сном забыться, А коль вода, по счастью, есть, Так хорошо бы и умыться -- О баньке -- хоть и не мечтай... Плакат "Тернопольская область" Мелькнул в сторонке... -- Ну, слетай, С машины, войско! Слушай новость: Приехали! Сейчас сперва За амуницией -- и в баню... Хоть в этом повезло... Едва Помылись, к обмундированью Себя со смехом подгонять Взялись, что впервости непросто? Им показалось: подбирать Юбчонки из хэбэ по росту, Ботинки, споро подшивать Воротнички на гимнастерки. Чулки велели заменять Кальсонами... Как от касторки, Кривились с этой моды... Ну, А что поделаешь? Чулочки, Поди, не шили всю войну -- И вот теперь дошли до точки... Потом явился командир -- Немолодой "поручик" Смолин, Знать, запасник... -- Особый мир -- Наш медсанбат, -- вещал он. -- Болен Иль ранен тяжело боец, -- У нас он должен быть, как дома, Что значит: врач ему -- отец, А вы -- сестрички... Ваша доля Военная -- не так легка... Здесь раненым -- отдохновенье, А вам -- работа... Привыкать К труду нелегкому с терпеньем Вам нужно с первого же дня. Большой нет сложности в работе: Носить тяжелое, менять Белье в палатах... Но заботе О раненых вам посвящать -- Ведь у войны нет перерывов -- Придется дни и ночи... Спать Где, показали?... Все... Мой вывод: Послужим, справимся... Народ, Как понимаю, вы с природным Талантом к медицине. Влет Поймете службу. Благородным Мы делом взяты, хоть оно Порой бывает трудным, грязным, Но и волнующим. Дано Людей спасать нам... В этом -- праздник! Здесь Первый Украинский... Да, Хоть и не в первом эшелоне, Мы тоже на войне... Всегда Об этом помните... Законы Войны суровы. Есть Устав -- Всей нашей жизни руководство. Есть доктора и комсостав... А в ваших душах -- благородство, Ответственность, патриотизм... Они помогут бремя долга Вам пронести достойно... Жизнь -- Вся впереди. Теперь недолго Осталось до конца войны... Победа -- вашими руками Твориться будет для страны, Что не забудет вас веками... Маленько в пафос впал старлей, Но не кривил душой... И веря, Хотели девушки скорей К работе приступить, чтоб зверя Фашистского и их труды Прикончить помогли б поране... ...Над их судьбою две звезды Горят в немеркнущем сиянье: Шестиконечная -- обид, Еврейской боли, Холокоста... И красная звезда горит, Солдатская... Пусть в небе звезды Вечерние им дарят мир, Молитвам их внимает Сущий... К рассказу возвратимся мы Позднее чуть, в главе грядущей.... ...Глава двадцать первая. Мужество ...Я помню золотистый пляж, И оживленный город -- Варну, И ласточек ажиотаж... Я вспоминаю благодарно И звезды в черной глубине, И волн ласкающих объятья, И нестинариев, в огне Плясавших беззаботно... Вспять я И рад бы повернуть часы Вернуть и время то и место... Увы! Опять "цветут овсы"... До Варны мне -- как до небес. Там Я двадцать лет тому назад Прибрежной негой наслаждался... Отец – был выброшен десант --- За Варну с недругом сражался. Возможно, что на тот песок, Где я валялся в сонной лени, Он вдруг упал и встать не мог: Подсечкой жесткой под колени Огонь его ударил. Он Увы, не нестинарий. Болью Невыносимой ослеплен. Ах, если б это было ролью, Всего лишь, в фильме про войну, Мог режиссер кричать "Не верю!"... Из рваной вены гнал волну Насос грудной. Спешили вену Ремнем перетянуть бойцы... -- Эй, где носилки? Санитары! Берите... Коль отдаст концы, Стреляйтесь сами! Тары-бары Кончайте, В госпиталь его Без промедленья! ...Бой за Варну, Жестокий продолжался. Вон Фашистов выметали. Парню Не повезло -- иль повезло: Здесь разночтения возможны. Кто невредим остался -- злом Сочтет такую рану. Можно Ее удачей счесть большой В сравненьи с теми, кто расстался В бою с бессмертною душой... Он пуле разрывной попался, Осколку мины ль -- все равно -- Итог: он в полевом санбате. Кому что в битве суждено, А это вот досталось бате... Сумели кое-как врачи Остановить кровотеченье, Сложить костей осколки... Чти Военных медиков уменье. Сегодня, может, с той бедой Хирурги справились бы легче... Хотя... Чеченскою войной Парней калечит и калечит... ...Идет сорок четвертый год... Сентябрьский дурман лаванды... Народ болгарский восстает, Фашистов изгоняя, банды Фашистской швали из страны Огнем, как плесень, вычищая. Минуты мирной тишины, Свободы -- счастьем ощущая. ...Из полевого -- в лазарет Доставлен городской военный. И для него сражений нет, Вот разве только с болью. Стены Палаты, потолок, окно -- Его три степени свободы, А что с ногой -- неясно, но Понятно -- не фонтан... Исходы Подобных ран -- не предсказать. Надежда: молодое тело Само способно заживлять Ранения. Не без предела Конечно... Может, повезет? Он встанет на ноги, как прежде, Пройдет по улице, пройдет По лестнице -- поверь надежде -- Как говорится, на своих Двоих -- простое счастье Осознаем, когда под дых Судьба дает -- и рвет на части Мечты и планы... Впрочем он Еще надеется на чудо... -- Матрос, к тебе пришли... Не сон? Кто знает обо мне, откуда? Высокий смуглый господин, С супругой, девушка меж ними... -- Семьей решили: посетим Освободителя. Поднимем, Поставим на ноги. Врачей -- Понадобится -- всей Европы Мы привлечем... Отца речей Матрос уже не слышал. Стропы Невидимые натянул Меж ним и девушкой амурчик... Глаза бездонные... Вздохнул -- И боль забыта... Как огурчик! Вот только встать ему нельзя... Папаша говорит по-русски: Мол, жизнь прошла еще не вся, Он лишь в начале, чтоб получше Она сложилась и прошла, Совет -- в Болгарии остаться. Здесь море, солнце и тепла Сердечного -- на всех. Бояться Не нужно, что чужой язык -- Он с русским схож, его осилит По молодости парень вмиг. Чтоб не скучалось по России, По-русски может говорить Хотя бы с ним, других немало... -- Найдется и на ком женить, Хоть на Ларисе... Запылала Щека у девушки огнем, Но взгляд не отвела от парня... -- Работу здесь тебе найдем, Построим дом -- и город Варна -- Однажды вы сроднитесь с ним... -- Мне б поучиться надо где-то... -- Конечно. Надо молодым Учиться. Университета Любой -- на выбор -- факультет Тебя возьмет -- ведь я же ректор... -- Как в сказке... Может это бред? -- Не бред, боец... Да, в жизни редко, Но происходят чудеса: Ты -- копия -- наш сын погибший, Ларисы брат. Во все глаза, Ты видишь, смотрит... Вдруг охрипший, Болгарин жалко заморгал -- И горестно навзрыд заплакал... Матрос несчастно простонал -- И у него из глаз закапал Противный неуместный дождь... Вдруг осознались все потери... Жена болгарина и дочь -- В слезах... Тут отворились двери -- В палату не вошел -- вбежал Дежурный подполковник-доктор. -- Эй, что за слезопад? -- вскричал. -- Вредитель несомненный тот, кто Нарушил раненых покой... Я прекращаю посещенье! -- Простите, доктор, дорогой, Так получилось, Совпаденье... А можно, мы еще придем? -- Что ж с вами делать, приходите, Но только с радостью, при том, Что радость -- и сама -- целитель... Душа матроса ожила, Мечтой затеплилась туманной... Лариса через день пришла Опять. Одна, без папы с мамой. Она по русски -- ни гу-гу, Он по болгарски ни бельмеса... Казалось, что с девичьих губ Цветы слетали... -- А, невеста!... -- Знакомый доктор забегал В палату будто ненароком. На парня с девушкой взирал Сердитым командирским оком. Но им-то что до всех врачей, До командиров, до Вселенной... Безмолвный разговор очей, Возвышенный и откровенный. Он выражал согласье душ... И мир сверкал в алмазных росах... Но словно бы холодный душ Обрушил доктор на матроса: -- Забыл в какой стране живешь? Нельзя тебе дружить с ней, парень. Войну прошел, а ни за грош В дни мира сгинешь. Враг коварен... Он заклеймит тебя: шпион! -- Болгарский, что ль? -- Да хоть турецкий -- И поминай как звали... Сон Счастливый таял... Он советской Действительности знал черты: Ведь полстраны -- "враги народа"... Врач продолжал: -- Бессилен ты Перед системой зверской. Года Не проживешь. Ведь ты -- еврей... -- А вы? -- И я... Пример фашистов Для них заманчив. Поскорей Решат нас извести. Неистов В своей жестокости тиран... -- Вы так со мною откровеннны... -- Спасти тебя хочу, чурбан! Хотя ты прав. Здесь даже стены Ушами СМЕРШ'a каждый звук Улавливают, недовольных Хватают беспощадно... Друг, Я знаю, расставаться -- больно. Но ты подумай и о ней, О девушке... Ее ведь тоже Не пожалеют... Ей больней Придется в лагере. Итожа Все сказанное: есть приказ -- Тебя к отправке приготовить В Союз сегодня... -- Вот те раз! Хоть попрощаться бы! -- Напомнить О СМЕРШ'e? -- Ясно... Вот и все. Судьбы колеса повернули Обратно. Ночью пересек Границу поезд при Вадуле... Вокзал... Красивы, как дворцы Все европейские вокзалы... -- Приплыли. Город Черновцы... Надолго ль с ним судьба связала? Опять палата и врачи, Вновь перевязки, процедуры... -- Ну, что там доктор? -- Помолчи, Дай поразмыслить... -- Бросил хмуро Суровый здешний эскулап... -- Не вижу выхода иного -- Лишь ампутация... -- Куда б Еще мне обратиться? Ногу Спасти хотелось б... -- Эх, матрос, Пораньше бы на месяц -- что-то И можно б, а сейчас -- некроз Взялся за черную работу. Кость отмирает, говоря По русски -- и боюсь гангрены... -- Что ж, режьте, если так... Моря Мне отрезаете... Лишь стены Останутся... ...И потолок, Окно в палате... Боль по новой... -- Все хорошо прошло, сынок, Теперь поправишься... Суровый, Видавший, может, сотни тел, Войной разорванных в отрепья, С большим сочувствием смотрел На раненого парня... Третья Та рана знаковой чертой В судьбе сказалась -- видно, карма За прогрешенья предков... Той Раной жизнь сместилась... Варна Осталась где-то, как мираж, Как сказка из не нашей жизни. Забудем, ладно... Ведь пора ж К любимой привыкать Отчизне Теперь -- по взрослому. Учтя Свою печальную особость И с нею свыкнувшись. Хотя Еще открыта рана... Совесть Однако ж, не дает забыть О тех, кто отдал жизнь за то, чтоб Он мог, хоть и с увечьем, жить. И, как ни трудно, горько, тошно, А встанем -- и начнем ходить. Сперва на костылях привыкнем Потом протез освоим... Жить! Господь поможет, люди... Мы к ним Претензий не таим, обид... Не проживешь судьбу чужую, А со своей смирись... Хранит Всевышний... И соображу я: (Раздумья не равняй тоске, И будь открыт для озарений) Чем мне занять себя и с кем Пройти мой путь без ухищрений. Еще мне в жизни повезет, И счастье я не раз окликну... Тем часом сорок пятый год Вошел застенчиво в калитку. Он все еще в огне боев, Он все еще горячей кровью Бойцов наполнен до краев, Но в то же время мирной новью Родные дышат города... Война покинула пределы Великой Родины... Орда Фашистой мрази вспять летела, Могучим вихрем взметена... Весь госпиталь надеждой полон, Что очень скоро та война Совсем угаснет... Черный ворон Над каждою в стране семьей Не станет виться с мрачной вестью.. И не пылать душе самой Слепящей ненавистью-местью, А воссиять в любви, добре Воспрянуть красотой весенней... ...Гляди-ка... Нынче во дворе Расцвел чудесно куст сирени! Он всю округу напитал Благоуханным наслажденьем... А репродуктор -- Левитан Своим взрывает сообщеньем. Едва звенящий, как струна, Тот бас, наполненный сияньем, Зарокотал -- и вся страна Воспряла общим ликованьем. Да что -- страна? Весь мир тем днем Захлестнут счастьем небывалым. Победа!!! Город за окном Пел и смеялся. Старый с малым Не мыслил в четырех стенах В тот час восторга оставаться. Пьянила радость и в сердцах Цвела любовь... -- Пора надраться, -- Один из раненых сказал. -- А ну-ка, у кого "штамповки", - Бросай сюда! -- И набросал Часов трофейных упаковки. И каждый внес достойный пай, И медсестричку с той валютой Послали в лавку... -- Наливай! -- Пьем за Победу! Той минутой Как будто каждый оправдал Свои раненья и увечья. И алкоголь бойцов не брал. А третий тост -- без слов... О вечном Упокоении друзей, С которыми огонь и воду Прошли и у которых злей Судьба... Хорошую погоду Тот май Победе подарил. И кто-то запускал ракеты, А кто-то в облака палил Из ППШ. Но звуки эти Ни в ком не вызывали страх, А порождали ликованье В уставших от войны сердцах. Всю ночь народные гулянья Не прекращались в Черновцах... Мечталось раненым: дотерпим, Потом -- пусть в шрамах и рубцах -- Едва поднимемся, окрепнем -- И заживем! И в их мечтах Жизнь мирная казалась раем... Оно-то так -- да и не так... Хотя от пуль не умираем, Но для того, чтоб просто жить С людьми и совестью в согласье, Не раз геройство проявить Потребуется в одночасье. ... Он вышел в город в первый раз. Весенний день сверкал. Трамваи Звенели... Радовали глаз Цветы на клумбах. Торговали В лавчонках частных и съестным И чем угодно... Душу грели Приветливые лица. С ним Здоровались... Кругом евреи... Он -- то в троллейбус, то в трамвай... И в их окне, в квадратной раме Себя красивый город-рай Показывал, как на экране. Покостылял на рынок. Щедр Он был садов и нив плодами, Видать, земных не портя недр, С землей дружили и трудами Насущный добывали хлеб... Он, слыша за спиной: "Сарака...", "Ругательство", -- подумал... -- "Где б, Деньжонок взять?..." И словно знаку Невидимому подчинясь, Ему торговки торопливо Дают съестное... Не чинясь, Берет... -- Спасибо! А могли б вы Сказать: "Сарака" -- как понять? -- По местному то есть -- бедняга... И боль вернулась... Будем знать: Чтоб просто жить -- нужна отвага... Отец мой рано стал седым Взяв мужество судьбы основой... Перетолкуем, посидим В раздумье пред главою новой... Глава двадцать вторая. Медсанбат Мыть, чистить, драить, подтирать, Скрести, отшоркивать -- все дело. ...Казалось Шеве, -- и стирать Она всю жизнь свою умела. Но, говорят, что век живи -- И век учись... И пробирала Учеба Шеву до крови В руках размыленных... Попала На стирку в первые же дни. А стирки оказалось -- горы! И норму задали... Они, Поди сошли с ума! Но споры Бессмысленны, коль дан приказ. И горы простыней, портянок, Кальсон, халатов, мыла -- таз, Бадья... Стартуешь спозаранок -- Не разгибаясь -- дотемна, Скребешь, замачиваешь, мылишь, Выкручиваешь... Холодна Порой вода, как лед... -- Не мы лишь Страдаем -- думала -- сейчас, Вот раненые -- их страданья Намного горше -- и на нас Порою все их упованья. Как на кудесников глядят На докторов и санитарок. Постелька свежая, халат -- Мой -- бедным раненым -- подарок. Такие мысли -- на труды Сверх силы -- Шеву вдохновляли. Приказ: -- В дорогу! Впереди Освобожденный Львов... Печали Прибавилось на том пути: Вдоль тракта -- тьма распухших трупов. Душа ранимая, прости За это испытанье. Группа Солдат-могильщиков внавал Те трупы скопом -- на телегу, Не разбирая, воевал Несчастный за иль против... Лету Тот жуткий запах мертвых тел Не добавлял очарованья. Никто из павших не хотел Исхода жалкого... Желанья Их, впрочем, спрашивал ли тот Толпою признанный мизантроп, Патологический урод, Маньяк, моральный питекантроп, Чьей злобной волей брошен мир В неизмеримые страданья... Чей дьявольский кровавый пир Потряс основы мирозданья.... Майор-рекрутер обещал: Увидим мир... Картин подобных Вовек не видеть... Предвещал Несчастья вид тех масс холодных, Что даже внешне на людей Уже совсем не походили... Предполагалось, пару дней Во Львове проведут, но были Всего лишь несколько часов -- И снова покатил на запад Их тыловой обоз. Носов Не покидает трупный запах. Без фейерверков и трибун Неспешно пересек границу Их конный караван. Ко лбу Приклеились пилотки. Лица Злым солнышком обожжены... Но ведь они не на прогулке. Они на службе -- и должны Служить по медицине... Втулки Колес тележных верещат, Устало семенят лошадки, А на дороге ловит взгляд Фигуры-тени в робах жалких, Матрацно-полосатых. Из Фашистских гибельных застенков По всей Европе разбрелись... И ныне Шева помнит сценку: Недавний лагерник, француз Выменивал за нитки хлебца... В дырявый старенький картуз Положено ему от сердца Консервов, хлеба, что в сухпай Походный их входило... -- Нитки, Месье, обратно забирай -- Там обменяешь где... Пожитки, Прижав к груди, блестя слезой Француз им кланялся... Куда-то Поплелся вдаль своей стезей... Измотанный гнедко кудлатый Везет их дальше. Вдоль шоссе Киоски, лавочки, лабазы... Крест-накрест прочной рейкой все Забиты наглухо... И сразу Понятно стало, что да как, На вывесках -- иврита буквы... Поди, витают в облаках Хозяев бывших души... Тут вы Едва ли ошибетесь. Их Пепел в топках Освенцима. Из соплеменников моих В золу и прах невозвратимо Ушло шесть миллионов. И Три миллиона лишь из Польши... Отец небесный, возведи Страдальцев в ангелы... И больше Не позволяй врагу людей Реинкарнироваться в мире, Нам, смертным, посылай вождей С душою, обращенной к лире, Добру и праведности... -- Cтой! В селе с названием Казимеж Определили на постой В семью, где много дочек... С ними ж И брат их Владек... Паренек Вдруг в Шеву горячо влюбился -- Судьбы престранный завиток: Семейство с ним в согласье. Злился Отец семейства: -- Почему Не признаешься, что ты полька? Останься с нами. По уму Схороним от военных. Только Скажи нам "Да" -- и в тот же час Исчезнешь, пропадешь из части -- И будешь счастлива. У нас И дом для вас готов -- для счастья -- Основа... Владек был смешной И Шеву называл он Зюней, Подругу Зою -- Юзей... -- Пой, -- Что "Польска не сгинела...!" С Шуней Был схож... И к месту объясним, Что Шева-то по польски знала Еше из Шпикова. Ценим Дар лингвистический. Стояла В их доме пани Вика. С ней Пыталась языком шершавым Общаться. Через горстку дней Певучим говором Варшавы Уже владела. Кто же знал, Что этот навык пригодится Еврейской девочке сполна? И старопольская столица Откроется не в лучший час Для той и для другой однажды... Прощай, Казимеж, Владек... Вас Она не забывает... Каждый Из живших знает: не всегда Надежды, сказки станут былью... ... А в Кракове жила беда И пахло порохом и пылью. А с этажей больших домов Бросали на брусчатку трупы... И редким жителям без слов Солдатки отдавали крупы, Тушенку, сахар, хлеб... Давно ль И сами в лагерной Печоре Страдали голодом? И боль Несчастных жителей, их горе Подружек возвращала вспять... Все отдавали горожанам, Чтоб лишь самим не вспоминать, К своим еще саднящим ранам Не прикасаться... Возвратил, Однако ж, к их беде Освенцим... Гигантский лагерь смерти был Неведомым мерзавцем-немцем С дотошностью задуман и Запроектирован детально Заводом умерщвленья... Жгли Детей и стариков. Летально Травили газами людей, Сняв предварительно одежду, А женщин остригали, где Внедряли в жизнь "Оставь надежду ..." -- По Данте -- лозунг ада... День Потрачен в лабиринтах ада, Где превратились в прах и тень Евреев миллионы. Чада От заживо сожженных здесь Вовеки не избыть природе... Воздай, небесный Отче, днесь Тем изуверам, внешне, вроде Вполне похожим на людей, Но с сутью злобных вурдалаков... Пусть дети нынешних детей Не встретят их в судьбе... Однако, И забывать о них не след... Шел медсанбат на запад дальше, А в Зандколонии -- селе На западной границе даже Вновь задержались. На постой Их к полупольке-полунемке Определили, сильно злой На всех советских. Правда, гнев ей Вселили наши. Немки дочь, Лет восемнадцати, солдаты Из дома потащили прочь -- И та исчезла без возврата. Увы, война -- не карнавал, Посеяна жестокость густо. И среди тех, кто воевал За наших, злобного безумства Встречались признаки. Война, Помножила иных пороки На безнаказанность. Но дна Нет у злодушия. Оброки Оно берет чужой судьбой, Чужим здоровьем, честью, жизнью... И победители порой Фашистов повторяли. Шизу Безмерной злобы дан толчок, Как сказано, насильем наших. Вот к этой фурии кружок Девчат военных вселен. Страшных Глаз ненавидящих пожар Принизывал девчат до почек... В селе том пало от ножа Немало наших. Не за дочек Ли неизвестный мститель бил Ножом умело под ключицу Солдатам краснозвездным? Был Он немцем иль поляком?... Мнится, И пани-фрау промышлять Могла ночным кровопусканьем, Дочь уведенную отмщать И мщеньем возбуждаться. Знаньем, Предположеньем ли о том Ни с кем подруги не делились... К хозяйке раз за молоком Разведчики пришли. Добились Лишь злобного отказа. Те -- Разбойники с дорог военных, В ночной явившись темноте, Буренушки невинной в венах Поковырялись штых-ножом... Нет, пани-фрау не вопила, Не нарывалась на рожон -- Плотнее губы лишь слепила, А через пару дней с утра Дозналась Шева, что разведку Другие резать мастера Под корень извели... Нередко Бывает, точно снежный ком, Что месть, замешенная злобой, Смерть смертью погоняет. В том Случае была особой Причина. Хоть нельзя простить, Понять однако ж пани-фрау Несложно. За дочурку мстить Решила безоглядно. Фразу Одну то в голос, нараспев То шепотком почти неслышно Все повторяла: "Крев за крев..." Что с пани-фрау дальше вышло Уже узнать не довелось. Через германскую границу Неспешно двинулся обоз. Немецкие детишки... Лица Их любопытство и боязнь Одновременно отражали... -- Komm her!* Со страхом, как на казнь, По приглашенью приближались. А, получив от Шевы хлеб, Шептали: "Danke, Frau Russin!"** И уходили пятясь... Где б Детишки не встречались, кусом Делилась хоть последним. Месть Не изливала на голодных И сирых немчиков. Бог весть За что их по безумью подлых ----------------------- * Подойди сюда (нем,) ** Спасибо, госпожа русская (нем.) Вождей Всевышний жестко вверг В бездомье, беспризорность, голод... ... Мост через Одер взорван. Вверх -- Из-под воды -- что пядь -- то кол от Опор и ферм моста. Уже Высокий временный военный Здесь собирает первых жертв Поскольку без перил. Степенный Сорокалетний ездовой На козлах, а в телеге Шева. По деревянной мостовой Трясет телегу. Справа, слева -- На север, юг -- красавец Одр Себя являет в полном блеске. К красотам равнодушный одр, Хвостом гоняя мух и треском Немазаной телеги всех Обозников демаскируя, Влачил свой жребий. Чей-то грех Неся кармический, рискуя, Возничий, ухватив кураж, По кромке ехал. И расплата Не запоздала. "Экипаж" Качнулся ... Лишь витиевато Хотел загнуть "автомедон" -- А он уже летел куда-то С телегой вместе... Если б он Один свалился -- только б мата Мог удостоиться от нас... Но ведь на те куски металла, Что ждали жертв, в воде змеясь, И Шева с высоты упала -- Могла б разбиться насмерть враз. Видать, сознание отшибло -- Кто, как ее из речки спас, -- Не знает... Спас Господь... Не шибко И пострадала, я б сказал -- Пустяк: Всего два перелома... Подумать страшно... Если б знал Где проживает тот кулема, Тот, мягко скажем, идиот, Безбашенный шофер кобылы, Я б навестил его. Полет Достоин, чтоб начистить рыло Виновнику... До сей поры Нога, рука у мамы ноют... Те переломы из игры Военной, впрочем, той порoю Ее не вывели. Режим Назначен Шеве госпитальный Как легкораненой... -- Скажи, Подруга, так ли уж фатально Ты обезножела? Поверь, Вопрос, отнюдь не праздный задан: Одна средь мужиков... Теперь Тебя оценивают взглядом, А ночью дверь сорвут с петель... Так вот, советую собраться -- Хоть на одной ноге, но -- в дверь, На улицу -- и прочь податься -- В расположенье, где постой Определен для санитарок... -- Такой вот мудрый и простой Совет получен, как подарок В палате госпитальной от Отчаянного лейтенанта -- И Шева собралась в поход -- Со стонами и болью -- нам-то И не представить, как она На загипсованной ножонке На улицу пробралась... Знать, Господь и здесь помог: клячонки Узнала медсанбатской фас, А следом ездового: -- С вами Поеду в часть обратно... -- Вас Почто ж с разбитыми ногами Обратно отправляют? -- Так Решили, что амбулаторно Должна лечиться, мол, пустяк -- Ранение мое... Повторно Провозят Шеву по мосту, Где в тот же день случилась драма. Колес тележных перестук По плахам... Кучер правит прямо К тому же месту, где с моста Свалилась первая подвода... Взгляд Шева опустила -- страх Пробрал немедля... Через воду Остатки старого моста В переплетеньях безобразных Торчали... Шанс один из ста Едва ли был там выжить... Праздник Воистину ей отмечать Пристало -- нового рожденья, Да не второго -- Шесть иль пять Ей выпало... Тут совпаденье, Что вскоре батька-командир Собрал девчат восьмого марта Поздравить с праздником... Мундир -- Отглажен, вычищен, помарки, Как говориться, не найдешь, Расщедрился комбат на розы, Вина по кружке... -- Молодежь, -- Кричал, расчувствовавшись, прозы Суровых будней поменяв Язык, на лексикон идальго, -- Какая радость: у меня Такие королевны! Дай Бог Любви вам светлой и семьи Счастливой!... Наградить медалью Решили Шеву... Хоть в бои Мы не ходили, но, считаю, Самоотверженность труда И боевые раны Шевы Дают ей право на медаль... Согласен, впрочем, я, что все вы Достойны высших орденов И преклонения сограждан До окончания веков... Нальем еще по кружке... Каждой Вот, по цветочку... Будем жить, Чуть поднажмем еще, девчата -- И победим! Пошли вершить Святое дело медсанбата... Глава двадцать третья. На Берлин! ... Давно пора упомянуть Здесь Шпиковских девчат -- подружек По медсанбату. Жизни путь Иных уже окончен... Ну, же -- Пусть в этой книжечке простой, Наивной, под обложкой тонкой Мы сохраним неровный строй Солдаток юных для потомков. Вот Зоя Крейчман... Начат счет... Продолжим Симой Малаховской... Вот Таня Осадчук... Зовет В Мурафу память болью острой... Знакомьтесь: Нина Рыболов И Женечка Пазюк в шеренге... Здесь Циля Урновицер... Вновь, Надежный друг, достойный, редкий. Еще здесь Дора Фишензон, Чепурины -- Анюта с Люсей... Вот Соня Фортель... Не резон Не признаваться: не даются Воспоминанью имена Других девчонок, с кем дружила, С кем вместе пройдена война... Простите, девушки. Пружина С годами ослабела и Увы, уже слегка подводит... -- Но Таню Головань, поди, Не позабыла, мама? Входит В круг самых искренних подруг, С которыми все претерпела, С которыми девятый круг В аду печорском пройден? -- Первой Ужель не назвала ее? Прости, Танюша... Нет, не вспомню, К несчастью, больше никого... Даль памяти вуалью темной Закрыта... Скажем лишь вдогон, Что рядом были ленинградки, Девчата из Орла, по ком Грустится часто Шеве... Сладки Воспоминанья о поре, Когда мы молоды и в силе... Март... Сорок пятый на дворе. Снега опять запорошили Европу... Все еще война, Разрывы бомб и свист картечи, Еще Победа не видна, Хотя и очень близко. Лечит Раненья время кое-как... Порядком натерпевшись боли, Тряслась, как тюк, на большаках В телеге жесткой... В Ратиборе Германском -- страшные бои. Отчаянно сопротивлялся Фашист, как злобный волк... Брели Из боя раненые... Клялся Фашистам фюрер, что вот-вот -- И поразит он сверхоружьем Врагов Германии... Забот У медсанбатовских!... Натужно, Глаз не сомкнув, кромсал хирург Тела -- и добывал осколки... В санбате не хватает рук -- -- Включайся, Шева! А жесток ли Мне позже скажешь, а теперь Нам помоги, хотя б в полсилы. Я понимаю, как тебе И тяжело и больно... Стирки Ты не осилишь, так хотя б На кипяченье поработай. Здесь нет таких, кто не ослаб, Кто не излил бы ведра пота... Сердись, бранись, но подключись... И с незажившим переломом, Как можешь, у печей кружись, Что на дворе стоят у дома, Раскочегаривай огонь, Заботясь, чтоб вода для стирки И днем и в ночь была... Покой Уж и не снится... Даже ссылки На боль в расчет здесь не берут, Кого-то, может быть, чуть больше Доканывает тяжкий труд, Но всем -- и тяжело и больно... В апреле выпали деньки Спокойные -- и вновь начальство Расщедрилось на праздник. К ним Вдруг соизволили на часик Прийти высокие чины -- Дивизии и выше -- ранга -- Гонять с девицами чаи, Еще и каждому баранка Досталась... Девушек опять Начальство с чем-то поздравляло, Цветами одаряло... Знать, Стоило -- и награждало. Достался Шеве в этот раз Значок красивый "За отличье В медсанитарной службе". Класс! Побыло, соблюдя приличье, Начальство -- и опять пошли Кроваво-муторные будни... И все еще была вдали Желанная Победа... Трудных Дней напряженных череда Не прекращалась -- и дорога Вела к Берлину... Ну, когда?... Казалось вовсе нету прока От их мучительных трудов, От их надсады и страданий, Текла большой рекою кровь И смертной не гнушаясь данью, Война все продолжалась... Шел И шел их медсанбат на запад. Вот город Леопшуц... Решен Его захват... Вот так, с нахрапа Однако ж не возьмешь Берлин Все, что у вермахта осталось, В бою... Жестоким клином клин Презрев потери и усталость, И даже смерть, хоть умирать Так жалко на пороге жизни, Пошли солдаты выбивать В бою последнем, грозном... -- Брызни Кровь из моих хотя бы вен, Но лишь бы это был последний Погибший у Берлинских стен... -- Молился так тридцатилетний Все испытавший старшина... Кто? Яша Цвилинг... Он к Берлину Шел неуклонно... Вся война Вписалась в сердце Яши. Спину Не обращал солдат к врагу. Не мог любить наполовину И ненавидеть. Он в долгу Себя считал за Украину И был не жесток, а жесток К фашистам и не знал пощады. Как намекнуть бы между строк, Что в плен врагов не брал?... -- Порядок, -- Ворчал он, пряча пистолет... А в то же время шел к Берлину И Идл... Как прежде, пули нет Для этого героя... Длинным Путем шагает по войне Бесстрашно и неуязвимо... И слышится сквозь годы мне, Как шепчет имя сына: "Фима..." Идет к Берлину медсанбат, Оставив Леопшуц... Внезапно -- Приказ: отставить! Все назад -- В Чехословакию... Назавтра -- Известье: все, войне конец, Победа! Но еще стреляли, И жизнь терял иной боец, И вновь в палату доставляли Солдат в беспамятстве, в крови -- И вновь бессонные хирурги Кромсали, шили... Перевит Бинтами воин... И напруги Не ослабляет медсанбат, И Шева, как и все в работе, А раны и ее болят Да так, что не уснешь от боли. Но, как целительный бальзам -- Признательность, сердечность чехов. И понимаешь по глазам: В Союз из Чехии уехав, Оставишь здесь друзей навек... И даже шестьдесят восьмому Не удалось потом, навет Творя, набив оскому, Той дружбы узы разорвать... И те, кто вспоминал солдаток, Не отступили и на пядь От верности той дружбе... Сладок Был, помнит Шева, лимонад, Который из соседней лавки Парнишка-чех таскал... Возврат, Воспоминания так сладки, Да только снова подвела, Ослабла памяти пружина: Не помнит имени села, Местечек... Мимо них кружила Колонна медсанбата... Вновь Отправленная в Польшу... Кстати, В Словакии соседней кровь Фашистов проливал приятель -- Кто? Леня Беренштейн, земляк -- Он вам известен из рассказа -- Один из доблестных вояк, Евреев-командиров... Сглаза Видать, сильнее был... Войну Он начал среди самых первых И двигал из страны в страну С отрядом побратимов верных -- Неудержимых партизан. Отряд Пожарского возглавил, Став ужасом лесным... (Тарзан -- Пред ним -- цыпленок...) И прославил Местечко в праведных боях. Он за Рогизну и Печору Отмщал жестоко, сеял страх, Губя врагов поганых свору. Как призрак, шел его отряд По Украине и по Польше... Четыре года бил подряд Врагов, пришлось бы, -- так и больше... В сорок четвертом поспешил Помочь словацкому народу Восставшему -- и снова сил Не экономя, бил породу Фашистскую... Он приближал Победу, Армии дорогу Из тыла немцев пробивал... Он выжил в битве, слава Богу... Мне повезло... Я был знаком, Конечно, много позже, с этим Отважным воином, о ком Читаете... Тридцатилетье Восстанья отмечал народ Словакии светло и страстно. В Союзе также в свой черед Стремились обозначить (ясно -- С пропагандистской целью), -- как Словакам наши помогали... И с диктофонищем в руках, Я, юный репортер, едва ли Осознававший до конца, Как невозможно подфартило, Был послан в Киев, где бойца Тогда работа, и квартира, И жизнь неспешная текла... Директор швейной фабричонки, Еврей типичный... Ну, дела! Где ж командирский голос звонкий? Где стать орлиная, где взгляд, Что мог испепелять напалмом? Кулак могучий, как снарял, Разивший наповал? С тем парнем Немного общего имел Мой новый киевский знакомый... Он жил, как жил... Но он хотел, Чтоб не кончалась память... Комом Порой вставала в горле боль... Жестокая была эпоха, И трудная досталась роль Еврею-офицеру... Плохо Страна родная и к нему, Герою, отнеслась... Понятно: Евреев доблесть ни к чему Антисемитской швали. Внятно. Однако ж, миру не вдолбить, Зачем трех стран орденоносца Так издевательски гнобить?... Видать, терпеть его придется... Скрипя зубами, дали ход Для скромной, маленькой карьеры... Считай, что повезло... Живет Давно в Израиле... Без меры, Однако же увлекся я Тем репортерским эпизодом. Вернемся в сорок пятый для... Для завершения похода. Итак, повторно медсанбат Был переброшен в Польшу. Дальше -- По логике -- пора назад, Домой... -- Не заикайся даже, Прикажут -- мигом дембельнем, Теперь же --... Шагом -- на погрузку Вагонов -- марш!... И белым днем Творилось то, за что в кутузку Любого следовало брать. Девчат заставили вагоны Добром трофейным набивать (Ворованным...) Видать, погоны С большими звездами носил, Кто это барахло нахапал... А Шева из последних сил И боль терпя, в вагон по трапу Таскала тюки и мешки... Наверно, плакала Победа, На Шеву глядя, от тоски... Без передышки, без обеда Грузили мебель, скипидар, Иголки, мыло, ложки, ткани Аккордеоны... В Краснодар Состав ушел... Не делал тайны Делец-грабитель-мародер В погонах, видно, генеральских, А коль без экивоков -- вор... Ну, погрузили... Не пора ль их Теперь хотя бы отпустить Домой, обратно, к жизни мирной? -- Все, девушки... Прошу простить, Коль что не так... По стойке "смирно" Теперь уж вам гонять мужей И ребятишек, что родятся... -- Неужто вправду все? -- Уже, Отвоевались... Целоваться Не надо... Документы вам Готовы... Не теряйте ж часа -- Домой, домой... Каким словам Звучать теперь, не знаю... Мчатся Часы стрелой, когда мы вдаль Уходим, дом свой покидая... Ползут улиткою, когда Обратно путь вершим... Седая, Там мама Лея день-деньской Тоскует-молится о дочке, Там жил отец, был домик свой И сладко по весне цветочки Пьянили запахом надежд... Увы, былое невозвратно. А может все-таки?... Да где ж?... Судьбу не повернешь обратно, А все-таки -- домой, домой! На поезд сели в Катовицах: Вокзальной втиснуты толпой В теплушку дембельскую. Длится Здесь час пути, как целый год... Попутчики -частично пьяны, Частично мрачны... Их берет Под покровительство (удачно Сложилось) -- вряд ли приставать Решатся к спутницам "полкана". А тот привлек их охранять -- Полсотни толстых чемоданов Полковник увозил домой... Совпал маршрут их. Вместе вышли С вещей ворованных горой На пересадку -- в Перемышле... Потом -- аналогично -- Львов Их встретил... Возле чемоданов, Конечно, хоровод воров Тотчас наметился... "Гражданок" -- В запас уволенных девчат -- Полковник в качестве охраны Оставил при своих вещах, А сам подался в город... Странный, На первый взгляд, нелепый шаг -- Но не был тот "полкан" наивным, Евреям верил... Натощак Сидели... Бесконечно длинным Казался день у той горы... Вещей... "Полкан" пришел под вечер -- Довольный, сытый... -- Раз, два, три... -- Пересчитал... -- Отлично! Нечем Мне вас, девчата, угостить, Но это мы сейчас поправим... Пойдемте в город... А хранить Добро мое -- солдат поставим -- Привел с собою молодцов, А мы по Львову погуляем. Еще есть несколько часов До поезда. Мы наверстаем, Что недоели этим днем... ... Мороженое... Радость детства... Доселе помнится о нем -- Холодное, густое... Естся И естся... Позабытый вкус, Сортов обилье... Щедр попутчик... Да только в минус, а не в плюс Ему та щедрость... Много лучше, Чайком бы, что ли, напоил Хотя б с каким-нибудь пирожным... Охрипли, простудились... Был Неумным и неосторожным Их опекун дорожный... Врозь Разъехались затем из Львова. Девчат на Жмеринку повез То ль пассажирский то ль почтовый Неспешный поезд... В товарняк Пробрались в Жмеринке. Стучали Сердца в такт поезду. Никак Не верилось, что возвращали Колеса через три страны Их, повидавших мир, усталых -- С войны... На станции Рахны Состав притормозил... С состава Соскакивали торопясь... Здесь повезло: нашли попутку. Солдат-водитель, не чинясь "ЗИС'ок" свой превратил в маршрутку. Да что там, много ль здесь езды? Мелькнуло кладбище в сторонке, Майдан базарный, парк, сады... -- Стоп! Здесь сойдем!... Спасибо! Звонки Удары сердца, как набат... Дыханье прерывалось... Млея, Шла через улицу... Глядят Соседки: -- Посмотрите, Лея, Кто к вам сюда идет?... -- Ко мне? -- Кто, я не узнаю? Тогда-то Лишь поняли: конец войне... -- Я, мама, я... Теперь солдаты Вернутся, те, кто жив, домой И жизнь пойдет -- счастливей прежней... Оставим Шеву с Леей... Мой Рассказ продолжим вскоре... Прежде Дадим им время, чтоб понять, Как жить теперь, к чему стремиться... Ах, Шпиков!... Мне там не бывать, Так пусть однажды хоть приснится... Глава двадцать четвертая. Черновцы ...Наверно в Шпикове теперь Не побывать мне в этой жизни... В тот дом с крыльцом открыта дверь Не для меня -- и укоризне Внимаю собственной души: Меня звал Шпиков отовсюду -- Я жизнь растратил, мельтешил Бессодержательно... Забуду ль, Как -- несмышленышем -- меня Впервые в кузове под вечер Ввозили в Шпиков? Жизнь ценя, Теперь, когда тот день далече, Деталью каждой дорожу, Что память пронесла сквозь годы. Я что-то помню: вот, сижу Я на приступочке... Погода -- Весенняя... Сидит у ног Собачка Белка -- друг сердечный. Я для нее -- глупыш, щенок, Она ответственна... Конечно, Чужой -- не вздумай и взглянуть -- Рычит, не признавая шуток... Мне б на крылечко то шагнуть, Хотя б на несколько минуток Вновь окунуться в тот покой... А ведь прошло всего три года, С тех пор, когда текла рекой Кровь шпиковчан невинных... Брода, Как говорится, нет в огне, Но "есть" и "нет" по воле Бога Теряют силу... По войне Провел он Цвилингов... Дорога Далась не каждому в семье, Но многих пощадил Всевышний, Разбросанных по всей земле Вернул их снова в Шпиков... Вышли Тем часом Борух с Фейгой из Безденежья, нужды, бездомья: На главной улице нашлись Хоромы славные... Удобна Была светлица в них одна -- Большая, с входом на террасу. Кадушки две добыв вина, Буфет открыли здесь. На трассу Смотрел буфетик... Шофера Тот частный сервис полюбили. Нашлись в местечке мастера -- Домашней колбасой снабдили, В округе славные ставки, Что за войну не оскудели Пришли с добычей рыбаки... Отлично: в доме все при деле... Здесь Лея жарит карасей, Сам Борух с Фейгой на раздаче, Уборщик -- Шуня... Словом, всей Пришлось семейке впрячься... -- Дайте, Того, сего ... Пошел народ. Всем хорошо, светло, уютно... И власть не возражала Вот Такой, социализм, попутно Заметим, не свалить бы ввек... Начав с нуля, за год семейка Неплохо подтянулась вверх -- И выкупила дом... Сумей-ка Такое... Тоже подвиг всех, Работавших одной командой... А бизнес набирал разбег. Вернулась Рива из Коканда -- Худая, легкая, как тень, С уже подросшим сыном Борькой, Погоревали вместе день Над вдовьей ее долей горькой. -- А помогали выживать Нам деньги, что из Ленинграда Не уставала высылать Нам Тоня Волкова. Из ряда Вон выходящий странный факт: Ее мы прежде знать не знали, Но вдруг пошли нам деньги... Как? Что? Ничего не понимали, Но получали. Ведь без них Могли б в Коканде и не выжить. Не знаю по сей день, из чьих Та женщина и что ей движет, Когда совсем чужих людей Она спасала . Я молилась, Чтоб Он воздал щедрее ей За неоплаченную милость... Что ж дальше? Надо помогать. Вошли в команду Боря с Ривой -- Всем дел хватает. Расширять Ассортимент придется... Пиво Есть в Тыврове -- на строгий вкус Ценителей -- нектар с Олимпа... И Борух объезжает куст Местечек ближних. Он солидно, Как настоящий бизнесмен Ведет везде переговоры. Тот съел, как говорят, кто смел -- И вот, привозят на подводе Две бочки тывровского... Вмиг В народе пронеслась та новость. Буфетик полон. Люд притих В священном ожиданье... Повесть Отдельно складывать о том, Придется, как насос приладив, Качали светлое.... Пивком Все население привадив, Местечковый внедряли НЭП... Власть частный бизнес... поощряла, Понятно, не за так.... На хлеб И масло ей перепадало От Боруха... Он рисковал, Иначе бы не выжил просто... Такой вот парадокс... Давал Тот пищеблок простор для тоста Дорожного... Для добрых встреч С друзьями на "нейтральной" почве... Удачный, словом, бизнес... Речь О том, как выбирают точно Для дела -- время, место и Вид бизнеса -- под гром оваций -- Отнюдь не наша тема. Зри В корень -- не для диссертаций Мы собирали факты... Нам Хотелось показать: Всевышний Решал проблемы наши сам Без опоздания, без лишней Тревожности и суеты -- Вел за руку по жизни... Знаки Он подает... Умеешь ты Читать их -- в выигрыше... Враки, Что, мол, евреи -- мудрецы, Уж мне ль не знать -- как простоваты, Но знаков Господа чтецы Средь них нередки, хоть расплатой За это -- зависть низких душ, Что гласу Господа не внемлют, Не знают Света... Бог, порушь Самодовольство тех, что дремлют В грязи и мерзостях... Открой Им пониманье их упадка... Пусть ищут Господа... Порой Иные обретают сладко... Дом невелик, хотя в него, Как в сказочную рукавичку, Сверх выше названных вошло Еще немало наших... Спичку, Казалось, больше не втолкнуть В хоромы те при всем желаньи, Ан нет: нашлось местечка чуть Для Кейлы. Дети: Даня с Маней При ней, конечно, их куда, Сироток, выживших в Печоре? Их неизбывная беда -- Отец... А тут иное горе: Все, что случилось на войне, Для Мани обернулись шоком -- И обезножела вконец -- Совсем ходить не может... Током Лечить бы тот душевный блок, Что ноги выключил девчонке, Помог бы, может, новый шок -- Да кто в таких вопросах тонких Здесь разбирался? На руках Ее на солнышко выносят -- И оставляют... Все -- в делах, Она одна весь день... Попросит -- Дадут какой-нибудь еды, Водички, в туалет -- помогут... И вновь одна... Такой беды Врагу не пожелаешь... Богу Молились за нее семьей... Тем временем судьбы капризом У Фейги рос живот... Судьбой Ее сыночкам -- Шуне с Изей Сестренка послана... Пушком Покрыта золотым головка -- Знать, в Боруха... Вот знак о том, Что жизнь наладилась... Золовка Ко времени вернулась в дом -- Есть, значит, для малышки нянька -- О Шеве речь веду... Потом Случилась снова радость... -- Глянь-ка, Кто через улицу идет В солдатской форме с чемоданом? Неужто?... Идл! К нему вперед Метнулась Шева... Со страданьем Глядит на брата. В седине, Лицо прорезали морщины... Неуязвимым по войне Шел до Победы. Долг мужчины Исполнил, чести не предал... Пред Шпиковом уже в Тульчин он Наведался... Следы искал Семьи загубленной. Кручины Ничем с души его не снять, Да надо жить... Его включили В команду. Бизнес развивать Поможет. Бизнесу учили Еще задолго до войны Его приказчики старинных Купеческих домов... Цены Не задирать, с клиентом чинно, Благоговейно толковать О том, что для клиента ценно, С ним в пререканья не вступать, А слушать -- и решать мгновенно, Что предложить, как пригласить, В чем уступить, как стать клиенту Товарищем и другом... Быть, А не казаться... Конкуренту Тогда клиента не отбить, Не заманить любым посулом... Ах, если б той семейке жить В другой стране, а здесь -- подсудно, -- Что создано умом, трудом... Сначала, правда власть терпела Буфет тот самодельный... В нем И свой доход всегда имела... Потом... Ну, ладно, про "потом" Еще не здесь расскажем, после... Продолжим далее о том, Как дальше собирались возле Того, кто волею судьбы Порой той стал главою клана, Главою дома... Борух бы И не желал той роли странной, Но против кармы, что основ Основа -- вянет воля наша... Звонят на почту из Рахнов: -- Встречайте, я приехал... Яша... Своей пока лошадки нет. Извозчик местный нанят, чтобы Доставить Яшу в Шпиков... Бред... Не может быть... Аврум Кандеба! Тот самый: лагеря "герой", Сообщник полицаев... Яше О том неведомо... Домой Он едет... Жизнь милей и краше Ему в тот миг казалась... Все Друзья ему в тот миг и братья... Сам мчался б рысью по шоссе, Готов бы всех принять в объятья... Домой... Вот мама, сестры, брат, Племянники... -- Знакомьтесь, дети, -- Ваш дядя Яша... Как он рад, Как долго шел он по планете Отсюда, чтоб прийти назад Усталым, постаревшим, мудрым, Не прятавшим от смерти взгляд... И вот он дома... Зимним утром Проснулся в полдень... Допоздна Вчера не прекращалось бденье В буфете запертом... Вина Хватало... Слезы, сожаленье О павших ... Каждому сказать Хотелось обо всем в тот вечер: Как Бог сподобил выживать На фронте, в лагере... Увеча Тела и души, жгла война И зрелость стойкую и детство, Потом родившимся, она От старших перейдет в наследство, Как генетический набор Душевных травм и наваждений... Тот бесконечный разговор Снял часть вопросов и сомнений. Тут все узнали, чья была Та Тоня Волкова, что Риве Частенько денежки слала -- Подруга Яшина... Чтоб вкриве Не толковалось, объяснил: -- Продаттестат я отдал Тоне, Не зная, где вы. Много сил Потратил, исписал с полтонны Запросов, прежде, чем сумел, Подмазавшись к чиновной банде, Узнать о Риве. И хотел Помочь им, терпящим в Коканде Безденежье и голод, но И Тоню не хотел обидеть, Отняв продаттестат... Одно Решение сумел увидеть -- Ей рассказал о Риве. И Она откликнулась, как должно -- Тогда-то денежки пошли В Коканд из Ленинграда... -- Сложно, Но разъяснилось... Что ж теперь -- Учиться? -- Поздно об учебе, Хоть в вуз всегда открыта дверь... Неосторожно о Кандебе Сказали... Он побагровел -- И руки затряслись... -- Мерзавец, Подонок мерзкий, он посмел Такое -- маме? Не врезаюсь, Зачем вы медлили? Давно Его в Бокай с тяжелым камнем Спустили б, подлого, на дно... Меня в телеге с этим гадом Везли... Ты б мне сказал в Рахнах... Все настроение насмарку... Нет, он заплатит, сволочь, враг... Ну, ладно, спать!... А спозаранку Начнем решать свои дела... С утра решил: пора постричься... Он в парикмахерской... Была Очередешка... Чьи-то лица Он узнавал, а чьи-то -- нет... К нему все -- с должным уваженьем: Военный, с орденами... Свет Повидавший, возвращеньем Свидетельствовавший: идет Жизнь к лучшему: домой вернутся, Кто выжил (их -- наперечет), Делами важными займутся, Дома построят, заведут Хозяйство... Снова будут свадьбы, Пойдут детишки... Расцветут Весною яблони... Эх, знать бы, Что никакая впредь беда Местечку не погасит неба!... Дверь отворилась... И сюда Вошел, как тать в ночи,... Кандеба... Рука к ремню метнулась... Нет, Не отягчал его старшинский Ремень с звездою -- пистолет... А жаль... Здесь не было б ошибки, Ну, что ж, семь бед -- один ответ... Руками, что подковы гнули, Сжал шею подлеца... -- Привет! Такому гаду жаль и пули! Глаза полезли из орбит, Мерзавец не успел и пикнуть, Еще мгновенье -- и... Летит Сосед оттаскивать... -- Погибнуть -- Теперь, в дни мира -- в лагерях Из-за подобной мерзкой твари? Одумайся -- себе не враг? А этот сдохнет сам. Едва ли Оставит без отмщенья Бог Такого выродка... Кандеба: -- Там каждый выживал, как мог... -- Сгинь, тля навозная -- и чтобы Покинул Шпиков в тот же час, Не то пойдешь на корм гольянам, Я поторять не буду, мразь! Проваливай!... Походкой пьяной Тот в дверь -- и навсегда пропал... Коль был бы кинорежиссером, Я б Жирика играть позвал Ту роль поганую... Ну, все... Нам Не след на мрази тормозить... Пора оправдывать заглавье О Черновцах... В тот город жить Поехал первым Яша. Вправе Узнать вы, что его позвал Приятель довоенный Хаим Снитковский... Ярко расписал, Что город, мол, красив... Мы знаем О Тоне Волковой... Ведь к ней Наш старшина поехал раньше, Чем в Шпиков... Ну, ему видней... Он в Черновцах... Завмаг... Мораль же Здесь в том, что вскоре он нашел И в Черновцах подругу -- Мину. Понравилась -- к венцу повел -- Он ничего наполовину Не делал в жизни... Пригласил На свадьбу шпиковских... Приехал Брат Идл... И вскорости решил Искать карьеры и успеха В том городе и он. Уже И он женат был вновь... Забыться Едва ли удалось душе, С потерей горькою смириться, -- Но жизнь идет... И в Черновцах Борьбой житейскою два брата Поглощены... В Москве, в верхах, В больном сознанье супостата Уже сформировался план Доистребления евреев. Кремлевский сбрендивший пахан Уже науськивал лакеев На выживших в огне боев, Фашистских лагерях и гетто... А Шева в Шпикове... Готов Нарсуд ей дать работу... Лето Лишь только надо переждать... Ей пост секретаря обещан -- Чем плохо? Не мешки таскать, Работа славная для женщин... Заверили: возьмут ее, Едва освободится место... Наскучило житье-бытье В местечке маленьком. Известно, Что людям, повидавшим свет, Размаха хочется, простора... Что ж, Шева, коль работы нет, Пока наведается в город, Где братья обретают смысл Предназначенья в жизни мирной, Чей привкус неизменно кисл -- Поскольку остр вопрос квартирный... Об этом, впрочем, вообще Мне говорить не интересно: К чему чесать язык вотще, Коль это каждому известно? Тогда давай передохнем Перед главой, что ставит точку В семейной летописи... Ждем Мы знака свыше -- и -- за строчку... Глава двадцать пятая. Памятник Победы Подумать только: шестдесят Промчалось лет с тех дней суровых, Что до сих пор огнем горят В сердцах -- и воплощаясь в слово Нас поражают до глубин Источника и чувств и мыслей... А те, кто пал в боях, любим Навечно... На Днепре и Висле, Над Волгой, Влтавой и Невой, У врат морских и над Дунаем -- Мемориалы... Огневой Пронесся вал над миром. Знаем Своих погибших имена... Не знаем только, где могилы, Где город, улица, страна, Могильный холмик, где могли бы Мы помолиться о душе Истаявших в тумане рока... Мемориалов камень, жесть -- Заменой тех могил... Из окон Любого города в стране Увидишь камни обелисков -- Напоминаньем о войне, О горе, об ушедших близких... ...Восторженный парад в Москве Был полон торжеством безбрежным. Одной колонны во главе Шагал пред Мавзолеем Брежнев. Тот самый, Леонид Ильич, Недавно ставший генералом... В войска вернувшись, бросил клич: -- Давайте-ка, хотя бы малым, Мы благодарно воздадим Долг нашей памяти солдату Советской Армии... Хотим Ему, товарищу, собрату Воздвигнуть первый монумент, Достойный подвига и славы, Здесь, в Черновцах... (Где в тот момент Почти что на краю державы Штаб восемнадцатой стоял Победной армии с ГлавПУром...) Обком идею поддержал... И скульптор изваял фигуру: Солдат со знаменем в руках, Шпиль обелиска за спиною... В красивом сквере, что в цветах И в пышной зелени весною, Военопленные цемент Месили и тесали камни. Соорудили постамент -- Трибуну с черными венками. (Видать, идею Брежнев дал, Шагавший перед Мавзолеем Парадом, -- после возмечтал: И мы на массы поглазеем С трибуны, а они на нас -- На небожителей -- с брусчатки...) -- Ну, что ж, матрос, пришел твой час, С судьбою не играют в прятки. Считай, что рана зажила, Протез тебе мы подарили -- Пора прощаться. Не со зла В жизнь выпускаем... Или -- или... Пора, братишка, начинать В свободном плаванье маневры, Трофеи жизни добывать В сраженьях с вязким бытом. Нервы Нужны здесь крепче, чем в бою И воля, что металла тверже. Ты сможешь. За судьбу твою Не опасаемся. Итожа Наш разговор -- вот твой пакет: Бумаги для военкомата... И все, назад дороги нет, Пойдем тогда вперед, ребята! -- А где б хотел ты, фронтовик, Осесть, причалить, поселиться... -- Да в Черновцах! Уже привык... По нраву улицы и лица... -- Ну, что ж, попробую помочь... -- Был собран военком и краток... -- Чтоб воду в ступе не толочь -- В одной из деловых тетрадок Найдем полезный номерок -- И тут же позвоним... Порядок! -- Привет! Ну, как ты? Городок Весь накормил? Да, надо, надо... Ты тоже строишь монумент? А как? Даешь стройматериалы?... Послушай, тут такой момент... Матрос один -- геройский малый, Вчистую списан... Поддержи... Хотя бы в общежитье место Найди -- с чего-то надо жизнь Начать... Да нет, мне все известно: Матросу -- девятнадцать лет, Три года в драке, трижды ранен... Считать-то сам умеешь, нет? В шестнадцать, даже чуть поране... Нет ни кола и ни двора, Родители погибли... Тундра!... Чуть ни с детсада -- и "Ур-ра!" Верней -- у моряков -- "Полундра!"... Найдешь? Ну, что ж! Ты человек! ... Здесь благодарность неуместна... Я забегу на чебурек, Тогда и потолкуем... Честно!... -- Итак, порядочек, матрос, Считай, что койкой обеспечен. Решил с налета твой вопрос, А больше-то помочь и нечем. Ты отдал Родине, что мог, А Родина... Об этом после... Иди, врубайся в жизнь, сынок, Давай отпор недобрым... Козни Бесчестных в корне пресекай! Учись -- и вырвешься из тлена... Жизнь штатская, увы, не рай... Но ты пробьешься постепенно... И вот он -- штатский. Он живет В мансарде. Местный трест столовых Общагу держит здесь. И вот Совету братьев Воробьевых, Соседей по общаге, влет Последовав, пошел в студенты: Не хохма и не анекдот, Чтоб вмиг сорвать аплодисменты -- В торгово-кулинарной он Учиться начал на завмага. Он в математике силен В торговых книгах и бумагах В два счета разобрался. Вновь, Он в школе -- первый, как когда-то, - И выбран старостой... Готовь Уроки, парень... Для возврата К нормальной жизни -- первый шаг -- Учеба -- это верный выбор... -- Легко учиться натощак? Вопросы задаете! Вы бы Попробовали: день-деньской Прожить без хлеба и без чая... Один, как перст, в толпе людской, Что бед чужих не замечая, Кружит в бесцельной суете... Спасибо Воробьеву Боре: Шеф-повар чайной, в нищете, Как все, но не оставит в горе Соседа: угощал порой То в чайной, то в самой общаге... Котлеткою полусырой, Пустыми жиденькими щами... Так удавалось выживать Пока учеба продолжалась... Ремень матросский уменьшать, Держаться, не давя на жалость. Но вот учебе вышел срок И говорят ему: -- Пока ты Без опыта, пойдешь, сынок К завмагу Яше в практиканты. Ура! надеждами расцвел Апрель сорок шестого года. Неужто вырвался из зол? В мечтах не спится до восхода. И в час назначенный, с утра, -- Он на проспекте, где развилка: А там, повыше -- мастера Возводят монумент... "Горiлка" -- Простая вывеска-манок -- Не требуется перевода. Губастый парень, на порог Уселся: -- Рано, нету хода... -- Я к вам на практику... -- Дождись Завмага Яшу, он здесь -- главный. Давай-ка рядышком садись, На костылях-то ждать... И славно! Я Боря Эрлих, а тебя Зовут?... Понятно... Значит, дрался? Мне не пришлось, а брат... Губа У парня кривится... -- Сражался Брат Сема с немцем -- и погиб... Отец погиб на фронте тоже... И Яша воевал... Могли б Взять и меня, да видно позже, Чем нужно фронту, был рожден -- Не отомстил врагу за близких... А вот и Яша... Знаешь, он -- Мужик нормальный... -- По записке Из школы... -- Значит, практикант? Ну, ладно, что ж -- помощник, славно. Большой не нужен здесь талант, Порядочность нужна. Исправно Сперва клиента обслужи, Не унижаясь недоливом, Бумаги в четкости держи... Да не мешай горилку с пивом, Чтоб не болела голова... Шучу... Ты как по этой части? -- Не увлекаюсь... -- Здесь раз-два -- И спился... Чтоб такой напасти, Беды всей жизни избежать, Остаться мужиком нормальным, Себя положено держать В железных рамках капитально. Вот весь вступительный доклад. О прочем -- инструктаж Бориса... Сработаемся -- буду рад, И ты не пожалеешь... Бриться, Конечно, нужно каждый день, Одежду чистить и утюжить -- Работаем среди людей... Ну, я на базу... Если нужен, Ты, Боря, знаешь, где искать... Трудитесь, парни, не ленитесь... -- К подруге двинул... Открывать Давай. -- Эй, хлопцы, не ломитесь... По очереди... Всем налью Я Ворошиловскую норму Для бодрости... А вы в гальюн Подъезд не превращайте... Форму Еще не сняли, но уже Расстаться с совестью спешите... Поди, в казарме по нужде Ходить стеснялись бы? Грешите Не там хотя б, куда самим Вам приходить за угощеньем... Неужто не противно? С ним Никто не спорил... Без смущенья, Однако ж, местные дворы И подворотни -- туалетом Вмиг стали... Не хухры-мухры Для флотского... Цыган за это Вылизывать бы приказал Всю территорию района... Да что же делать? Разливал Он мерной чаркой из баллона Кому по сто, сто пятдесят, Кому по двести грамм в стаканы Граненые... Пути назад Пока не видел... Было странно Себя в обличье шинкаря Воспринимать неадекватно... Подумалось: в торговцы зря Пошел, но нет пути обратно, Пока не оперился. Здесь По крайней мере можно выжить. Сейчас, пока разут, раздет Не до капризов... Боря: -- Мы же Не вечно будем водку лить. Я вот кино люблю. Мечтаю Я киноинженером быть И стану. А пока, считаю: Есть заработок -- и лады... Опишем, кстати, эту точку: Торговый залик -- три на три, Кладовочка, где с водкой бочку Разместишь лишь с трудом. Притом, Что здесь в коробках -- папиросы... Алтарь-прилавок, а на нем -- Бутыль с напитком... Есть вопросы? Таких питейных уголков В том городе, пожалуй больше, Чем булочных.... Народ готов В угоду власти спиться... Вот же, Пример, свидетельство о том, Народ для власти -- просто мусор. Пыль лагерная... -- Все путем, Еще налей, матрос!... Закусок В той точке не припасено. Пей и кури... Спивайся, значит И скуривайся... Дуй на дно, А сдохнешь -- тоже не заплачет Власть по бедняге... И невмочь Лить водку, позволяя мыслям По черепу бродить... И ночь Потом бессонницею кислой Все тянется... Но Первомай Пришел с восторгом демонстраций, Цветами, песнями... Снимай, Фотограф, монумент! Оваций Достоин скульптор. Встал солдат Со знаменем... А над трибуной Звучали здравицы. И рад Был каждый, пожилой и юный, Весенний праздник в первый раз Встречать под мирным небосводом, И выпить, и пуститься в пляс, И песни жарких лет с народом Попеть негромко, от души, И снова помянуть собратьев Безмолвным тостом... Мир, дыши Весной цветов... И легких платьев Веселый ситчик, расцвети Гулянье пестротою радуг... -- Матрос, чего уж там, прости... Ну, выпил... Так сегодня ж праздник! Ну, не смотри, как прокурор, Налей еще -- я норму знаю. Ведь столько дней прошло с тех пор, Когда перед войною маю Мы возливали... Примирил Тот праздник с водкою отчасти Матроса, мудрость подарил... Ведь и ему казались счастьем "Мир, труд, май" -- лозунги весны... А главный праздник -- День Победы В свой срок явился. Для страны, Еще не позабывшей беды, В сорок шестом -- он был святым... Не отдыхала "точка" Яши, Лилась "горiлка"... А с фаты Невест, что поклониться павшим, Шли к монументу в этот день С торжественными женихами, Лилось сиянье и сирень Пылала, как светильник в храме... -- Матрос, доволен я, что ты -- В моей команде -- честный парень -- Удача и прикрытый тыл. -- Был Яша слогом лапидарен. И более не тратя слов, Достал он стопочку дензнаков... -- Ого! -- С почином! Будь готов! -- Всегда готов, товарищ Яков! Хватило денег на костюм, Рубашки и на жизнь осталось... В судьбе чуть посветлело. Дум Однако ж горьких не касалось: Нет, он бы не хотел весь век Ни водку лить ни за прилавком Торчать... Пора судьбы разбег Начать учебой... Он порядком Уж задержался... Решено: Цель -- аттестат вечерней школы. Пока побуду с Яшей, но Пусть совесть не тупит уколы. ... В тот майский день толпа текла Сквозь "точку", как всегда, -- транзитом. Вдруг в дверь красавица вошла, Похоже -- не с простым визитом. Короткий на матроса взгляд -- И дальше шествует -- в кладовку. -- Эй, вы куда? Нельзя! Назад! И отчего-то вдруг неловко Матросу, подступает страх... А "мимолетное виденье": -- Я к Яше. Я его сестра... Невероятно! Наважденье! Ведь в сны его, его мечты -- Она, она являлась тайно... -- Я подожду? -- А вы... А ты... Живете в Черновцах?... Витально Та встреча в прописях судьбы Предназначалась... -- По душе вы Пришлись мне... Заходили бы...-- Просил матрос... С улыбкой Шева Вниманья знаки приняла, Но ничего не обещала... Поэма, собственно, пришла К концу, судьба моя -- к началу. Поскольку через энный срок У Шевы я на свет родился... Матрос взял на руки: -- Сынок!... А я всю жизнь отцом гордился. Одолевая нищету, Московский вуз окончив первым, Потомкам задал высоту, Став первоклассным инженером. При этом жилы рвал в трудах, Чтоб заработать на леченье, На кашу мне... В его мечтах Ученым был я... Чтоб ученье Я вынес и не знал проблем, Безденежьем не угнетался, По пусковым объектам всем В стране годами он скитался... И мама тратила себя Самоотверженно и полно, Чтоб я поднялся... О, Судья Небесный, я с мольбой покорной: Всевышний, в этот важный миг -- К тебе с мольбой я, главной самой: Будь щедр и милостив для них, Моей опоре -- папе с мамой. Дай Господи, им долгих лет, Здоровья, радости, покоя! Вот здесь и завершу сюжет Поэмы дрогнувшей рукою... Добавлю лишь: я в брит мила В честь деда наречен Иосиф, С чем и живу... И жизнь была Счастливой, в общем-то... Вопросов Прошу мне здесь не задавать... Возможно, мы в другой поэме Однажды встретимся -- как знать -- И к новой обратимся теме, Что и важна, и глубока, Полна высоких тайн, сверхзнанья... Прощаюсь с вами я пока, А вам -- спасибо за вниманье! P.S. Желаю подчеркнуть Для вас, читатели-всеведы, Что сам я тоже -- в этом суть -- Семейный -- памятник Победы... Глава двадцать шестая. Поминание Теперь, когда и сам я стар... Я сильно бабушку жалею Мне повезло: живой застал Чудесную бабулю Лею. Уже ей не воздать добром, С повинной не прийти, с поклоном... Мы проживали вчетвером... В той нашей комнате с балконом. На что иль на кого грешить -- Не ведаю: болезнь иль бедность... Но отличала -- свет туши -- Меня -- немыслимая вредность. Пример: однажды доставать Всех начал просьбой несусветной Мне музыку нарисовать... Семья, соседи, гости тщетно Пытались, усмиряя рев, Исполнить тот заказ поспешно... А я -- орать-то был здоров -- Ревел белугой безутешно, Так, что под окнами народ Собрался, сетуя на пытки, -- Пацан, как резаный, ревет... А в доме -- новые попытки Неразрешимое решить: Рисует папа балалайку -- -- Нет! (Рев) Готовы задушить Уже младенца -- угадай-ка, Как музыку изобразить В согласье с вкусами тирана? Труба? Гармошка? Скрипка? Выть Не прекращает... Барабаны? -- А ну-ка дайте мне листок, -- Сказала бабушка внезапно -- И сикось- накось завиток Изобразила вдруг азартно. Рев стих мгновенно. Обормот Был, очевидно, озадачен, А может -- и доволен... Вот -- Умела баба Лея с плачем Вреднюги управляться вмиг... Жаль, рано кончилась та радость: Покинула наш скорбный мир В страданиях и боли... Сразу Мир детства потускнел, погас... Ах, бабушка, прости... Все годы Без бабушкиных добрых глаз Все для меня -- не так... Сегодня Я понимаю, от меня Ей доброго досталось мало И долг не возвратить... Родня... Меня любовью окружала И я беспечно принимал, Как должное, тех душ надежных Тепло и свет... Вначале мал Был, после -- важных, неотложных, Казалось, доставало дел.... А ряд людей, духовно близких И кровно близких все редел... Что остается? Крохи, брызги Воспоминаний: сколько дней Провел я в доме дяди Яши, Читая книжки... Книжки мне Все в жизни заменяли... Я же Не догадался расспросить О том, как воевал, что стало б Поинтересней книжек. Чтить Тогда не научился... Жалоб На жизнь от них не довелось Услышать никогда... Боролись С судьбой достойно... Вкривь и вкось Шпыняли их еврейством... Роли Своей не изменяя, шли, Не пряча глаз от вражьей силы... Когда обиды душу жгли Лишь с большей нежностью о сыне, О дочери пеклись... Весь век Трудился Яша по снабженью, В торговле... Сильный человек... Учился мало, но ученью Значенья много придавал. -- Читай, читай, -- внушал мне,-- книжки... Он в дом их часто покупал... Я, как в читальню, топал к Гришке -- Сын дяди Яши в детстве был Мне первым другом... Вышний Отче, Пекись о них... Я их любил, Теперь они с тобой -- короче -- Мне их не встретить на Земле -- Ушли то ль в Землю то ли в Небо, Там, где-нибудь в зазведной мгле Да станет вечной Былью Небыль Их здешняя, Земная... Пусть Достанутся им кущи рая, Земная да покинет грусть, Пусть радость вечная играет Их душам пламенный хорал.... Относим пожеланье это -- И к Фейге с Борухом... Бывал В их домике с буфетом летом, Когда червонные плоды Мне в изобилье приносили Прибужья теплые сады, И брат мой Шуня в полной силе Был -- и о нем скорбит душа -- Он похоронен где-то в Риме... Он жил -- от буйства сил -- греша, Но, верую, Всевышний примет И Шуню тоже в райский сад За героизм его в Рогизне, В Печоре -- всякий подвиг свят, Душе великой -- вечной жизни Подарит Тот, Кто Видит Все, Кто Судит Нас Высокой Мерой... Он в райский список занесет И тетю Риву с Борей... Сделай Так, Отче, по моей мольбе, Да встретят Самуила с Семой Средь кущей радостных... Тебе, По силам все, Всесильный!... С оной Частицей нашенской семьи Я встретился уже подростком... Вопрос квартирный... Как смогли Переселиться? Ведь непросто Решались в наши времена Подобные проблемы... Боря Сумел, прорвался... Чем ценна Его история? Не споря С судьбы превратностями, но Мечте не изменяя, c детства Шел к цели... Он любил кино, Мечтал о киноинженерстве. Немного брату повезло: Он в армии -- киномеханик, Потом и дальше так пошло: Жизнь прижимала, но метаний Не ведал Боря: шел и шел, Как говорят, мечте навстречу, Искал, стремился -- и нашел: Вначале Любу -- и, замечу, Была достойною женой, Затем работу по призванью В Сторожинце -- с квартирой... Той, Где гащивал и я... Признаю ль Ту улицу и дом, куда Я отправлялся в дни каникул? Ах, тетя Рива, Боря... Да, Жизнь скоротечна... Только вникнул В смысл бытия и в суть вещей, Перешагнул чрез все барьеры, Как тут и финиш... Волей чьей, Твоей ли, Господи, примеры Даются нам того, как мы Бездарно время жизни тратим? Не разумеем... Кутерьмы Не сторонимся зряшной... Рядом, В сторонке тихо жизнь течет, А мы, как будто под гипнозом... Нас эфемерное влечет, Пустое, зряшное -- и с носом В печали оставляет нас Безносая хозяйка кармы... И тот до времени угас, Чей выше описали дар мы Неуязвимым проходить Сквозь взрывы и огонь сражений, Мой дядя Идл... Кепчонки шить Он взялся без предубеждений В послевоенных Черновцах -- И шил несуетно все годы... Ты, память, сохранись в сердцах О воине бесстрашном... Гордость Невольно в голосе звучит, Когда упоминаю к месту О нем в рассказе... Божий щит В бою хранит отважных.... Между Своими братьями опять Он... Вновь ему в небесных кущах, Сестер потерянных встречать, Отца и маму... Всемогущий, Должно быть, там вернул в семью И Этю с Лейбом, и Ефимку -- И счастливы они в раю... Сквозь времени седую дымку Они приходят в наши сны, Они, для их любивших, живы. Их отраженье -- мы -- должны Мечты их воплощать... Должны мы С ответственностью исполнять Задачу продолженья рода, Что важного важней... Понять, Что увядаем год от года Мы, те, кто знает, помнит их, Кому продолжить эстафету, Продлиться в сыновьях своих Во внуках-правнуках... Завету Внимай, сынок... Пора тебе Себя продолжить в первом сыне... Не медли, сын... Пока в судьбе Препятствий нет, пока ты в силе Я полагаю, ты найдешь, Красавицу, что будет рада Дать жизнь наследнику... Даешь! А больше ничего не надо, Все остальное -- суета. В нем воплотись -- и покорится Твоя заветная мечта -- Его талантом -- и продлится Цепь поколений в нем... Еще В незнаемой стране небесной, Где будет за грехи прощен, Лишь тот, кто в юдоли телесной К добру стремился и творил Добро, порою ошибаясь, И Тетя Леля... Не забыл Ее... Давно уже любая Покинула ее печаль. Ее тюрьмою и сумою Испытывала жизнь... И жаль: Недолго с нами и со мною Жила в той комнатенке. В глушь Завербовалась, чтоб укрыться От антисемитизма. Муж Прознал бы -- разве удавиться Пришлось. От мужа и детей Всю жизнь скрывала, что еврейка... Чуждалась нас. От них вестей Не получали мы. Сумей-ка Родне супруга объяснить, Как, отчего родного брата Ни разу в гости не просить... Ответ: золовка виновата. Еврейка, братова жена, Мол, к русским родичам враждебна... Что Лелю осуждать? Она Суду земному неподгневна. Но в сердце тлеет уголек, Боль за нее не отпускает... С ней рядом, верно, Игорек -- Внук, Риммы сын... Да, смерть таскает Поживу, как удильщик -- рыб, Не разбираясь, кто недожил, Кто пережил... Вновь на изгиб Семья испытана... Недолгим Был век парнишки... Знать, теперь Он рядом с прадедом Давидом И дедом Колей... Пусть потерь Не будет ранних впредь... Обидно! Господь, тебя о том молю -- Кого ж еще? С тобой лишь знаюсь! Храни мне тех, кого люблю, С кем жизнь делю по свойски... Каюсь: Я от кого-то отчужден -- За всех, за всех молю, Всевышний! Храни любого, кто рожден В родстве -- и дальний мой и ближний. И дай мне знать, столкни, сведи Меня на перекрестках жизни С иными родичами... Дни Продли мои... Судьбе капризной Наперекор, соедини Давно распавшиеся цепи. Зачем -- не знаю... Оцени Разумность этой странной цели, Осуществи, коль есть резон, Дай смыслу проявиться в сути... Всевлад, Всевед! Хоть в явь, хоть в сон Картину помести, прошу... Те, Кто был фундаментом семьи, Далекие, как небо, предки, Пусть выявятся мне... Смели Века с земли стволы и ветки, Но чувством понимаю: да, Был мощный у семейства корень, А кто конкретно, где, когда? Вот память генная укором Меня доводит, дескать, я Обязан тот пробел заполнить... Заполню, коль помогут... Для Сверхчеткости картины, вспомнить Мне помоги и имена... Я верую, по Отчей воле Осуществимо все сполна, Хотя и понимаю: боли Такое знанье принесет Наверное с переизбытком. Но верю: от беды спасет Господь, не дав душевным пыткам Свет разума затмить... Отец, Еще молю: о Шике с Ицей Позволь узнать нам наконец. А если б чудесам случиться, Что не погибли на войне, В плену, к примеру, как для прочих В семье, нашелся брод в огне, Что выжили они, короче, Вот здесь Божественная мощь Могла б себя явить народам... Пусть моя вера строит мост Для небывалого, с исходом Благополучным чуда... Есть, Есть, чудеса на свете белом. Одно в руках. Читатель, взвесь, Как я, чудак с талантом бедным Осилил -- непосильный труд, Что вам как раз сейчас предъявлен На самый строгий в мире суд: Вам быть моим судьею главным. Вам, вам, читатель мой, решать Уместно ль мне мои уроки Стихорожденья продолжать Иль эти и иные строки Нещадно изорвать и сжечь, А взяться за добычу денег, Пока мой стих -- о чем и речь -- Меня не до конца разденет? Здесь, впрочем, я впадаю в грех, За что расплата неизбежна. Всевышний, вновь молю при всех, Как хочешь, накажи, но прежний Твой дар совсем не отнимай, Наоборот: продли мне лета И снисходительно внимай Попыткам дерзким не-поэта "Глаголом жечь сердца людей..." Близка работа к завершенью. Бери, читатель -- и владей... И суд твори... Его, решенью, Коль честно, я не подчинюсь. Я верю: Боговдохновенна Строка моя простая... Пусть Она вам не по вкусу... Ценно Любое мненье -- в нем ответ, Уместно ли "творенье века" Полезно ль, нужно или нет, Пустышка ль, путевая веха? Решайте для себя... Со мной, Коль вам угодно, поделитесь Решеньем... Я ж мой путь земной, Пожалуй, оправдал стремленьем Для дней грядущих сохранить Дела и имена ушедших. И не прервется жизни нить... И кто-то мне на ушко шепчет, Что не напрасен был мой труд... Коль так, -- лады! Я покидаю Вас для раздумий долгих тут И я вам радости желаю... Глава двадцать седьмая. Плоды раздумий * * * И я и ты -- уже мы, мама, старые. ...Сменялись часто холод и жара... И я и ты -- мы жили и при Сталине, А ты еще при Гитлере жила. Какое счастье, мама, что ты выжила, Печорский лагерь смерти пережив! Лишь юность напрочь той бедою выжжена. Двойной бедой, коль грязно мечен "жид". Осознаю: ко мне Всевышний милостив: Среди немногих сохранил тебя. И для тебя он мне диктует новый стих, С тобою о несбывшемся скорбя. Всяк молит Бога о судьбе возвышенной. А мы ему хвалу творим вдвойне За то, что ты в аду кромешном выжила, За то, что отыскался брод в огне. Жизнь не была сияющей и лакомой. Но выпадали радостные дни. Случалось круто бедовать, однако мы Не сетовали, Боже сохрани! Глупцы изнылись в жалобе, а мы же в лад, Все празднуем счастливый наш удел. Чего ж еще нам, мама, ты же выжила! И большего я б в жизни не хотел! Летят за горизонт большими стаями Года... Опять -- то стужа то жара... И я и ты, мы, мама, стали старыми. Но я хочу, чтоб вечно ты жила... Матросская песня Я моря не видел. Я на море не был. Я только мечтал о соленой волне. Но синее море, как синее небо С рожденья знакомо и дорого мне. Под рокот сердитых январских метелей, Матросскую старую куртку надев, Устало склонившись к моей колыбели, Матросскую песню мне пел мой отец. Припев: Он пел эту песню негромко и просто, Совсем молодой -- седину вороша. Ты совесть матроса, ты гордость матроса, Морская тельняшка, морская душа. Та песня волнами взбегает на скалы И катер торпедный летит в ураган, Сжав черные ленты зубами в оскале Морская пехота идет на врага. И в ней Севастополь не сдан и не продан, Свой бой продолжают Одесса и Керчь, Стоит Лиепая бессмертным оплотом, Несет Маринеско захватчикам смерть. Припев: Не знал эту песню великий Утесов... Той песней-заветом отец мне внушал: Ты гордость матроса, ты совесть матроса - Морская тельняшка, морская душа. Растет мой сынишка. Кудрявой головке Еще бескозырка пока велика. Я верю: он будет отважным и ловким, С открытой и щедрой душой моряка. А кем ему быть -- не гадаю напрасно. Удача отважного в жизни найдет. И в час испытаний и в радостный праздник Матросскую песню он тихо спасет. Припев: Звучит эта песны спокойно и строго, Звучит -- и ведет моего малыша -- как самая синяя в мире дорога -- морская тельняшка, морская душа... Братранцы* Восемь было братранцев-кузенов На Земле -- осталось только три. Где-то там витают во Вселенной -- Просветленно -- души пятерых. Сущность их сегодня невесома, Образы прекрасны -- не солгать... Как тебе в том мире, Эрлих Сема, В гимнастерке тоненькой солдат? Ты покинул первым нас из первых, Долг солдатский выполнив до дна... Думаю, что рядом -- Боря Эрлих Между мной и вами -- тишина. Рядом с вами мальчик -- Цвилинг Фима, Мудростью вселенской полон взгляд... Умненький и ласковый, любимый... Ангел, вознесенный в звездный ряд. Старший брат, о ком душа-нешума Все горюет, нежности полна. Мальчик с сердцем львенка, Липсман Шуня -- Был героем в злые времена. ...Хлещет ливень по железной крыше, Но напрасны слезы и слова: Нас и ты покинул, Цвилинг Гриша, Золотая наша голова. В этом мире больше не собраться, На толки о смысле бытия... Как щедры вы были, мои братья, Даже те, с кем разминулся я. Как меня любили вы без фальши, Как мои лелеяли мечты!... Я в душе несу по жизни дальше Эхо вашей вечной доброты. Мне вас так недостает сегодня. Вы ушли -- и стала жизнь скудней. Это вами был в судьбе приподнят Над тоской и прозой серых дней. Вряд ли с вами добротой сквитался -- Так и пребывать мне должником... Что ж, хотя бы с теми, кто остался, Поделиться б светом и теплом. Трое вас ... Три скрепа мирозданья, Три луча священных, три меча... Господи, вот брат мой, Цвилинг Даня, Свежестью небесного ключа По твоей всеблагости омытый, Обретет он радость и покой... Даня, понял я теперь, что мы-то Так духовно родственны с тобой. Пусть удачи не покинут Изю. Вот ему покоя не сулю. Изя Липсман, выжив в катаклизме, Творческую вырастил судьбу. И тебе, мой младшенький, Валерик Точка -- да прильет Господь удач... Из Европ ли, Азий ли, Америк Не вернуться в детство нам, хоть плачь. Нам едва ль слететься через мили По четыре стороны стола... Лишь бы дети все здоровы были, Их судьба счастливою была.... --------------------- *Братранцы(чешск.) -- двоюродные братья * * * А меня, такого несуразного. Толстого, уродливого, глупого, Грустного, веселенького, разного * Больше ведь не будет на Земле. Будет все, не будет только голоса, Песни распевавшего хорошие И души моей * живого Космоса * Больше ведь не будет на Земле. Ни надежд моих ни заблуждения, Ни там суеверий ни пророчества, Ни под Новый год, ни в день рождения Больше ведь не будет на Земле. Ни обид моих ни остроумия, Ни того, что мне открылось тайного, Ни грехов, за что пошлют на суд меня, Больше ведь не будет на Земле. Разве что отыщется среди миров Существо, меня не позабывшее, Потому что я ему внушил любовь * Я тогда пребуду на Земле. * * * Что там фашисты в Москве на Манежной горланили? * Не разобрал * вдруг ведущий сменил эпизод. Брат мой двоюродный нынче прижился в Германии * Из покаянья Германия наших берет. Батя и дядя его той войны стали жертвами, Кровью тех жертв захлебнулась фашистская тля. Кто бы поверил, что высветят телепрожекторы Русских фашистов на фоне седого Кремля. Я говорю откровенно: Россия * любовь моя, Счастье мое, вдохновенье святое и щит. Обереги ее, Боже, пусть мерзость убогая Родину гениев низостью не помрачит. * * * Осыпаются бывшие родичи, Не открою им в душу дверей. А не надо бы, родичи, подличать * Омерзителен в жлобстве еврей. А не надобно душу * подметками Ей, душе, и ладошки больны... И не надо плеваться ошметками Ядовитой и злобной слюны. И не стоит себя выворачивать, Извергая побольше дерьма, Черной завистью сердце накачивать Зависть * дружбе и счастью * тюрьма. Выбирая меж другом и родичем, Я, конечно, того предпочту, Кто не станет и в мелочи подличать, С кем спокойно в разведку пойду. Из еврея и гоя я выберу * Нет ли, есть ли "обрез" * ерунда! Лишь того, кто, презрев свою выгоду, Не предаст, не продаст никогда. Осыпаются бывшие родичи, Жаль, и так не густы их ряды... А не надо бы, родичи, подличать - Не прощается грех Йегуды. Эпилог. Уроки Урок антисемитам Cжигает ваши души пламя злобы, Смрад ненависти пучит естество, Все помнят Макашова: из утробы Рвалось, себя являя, бесовство. Великая и жалкая Россия! Саркома антисемитизма вновь Ползет свирепо по тебе, осиля И здравый смысл, и совесть, и любовь. Опять во всем "евреи виноваты"... Подумали б, а как же в США Они ж упорно делали богатой Страну, где дом, и дети, и душа? Евреи ведь семью не пропивают, Не пропивают, кстати, и страну. Нешумно хлеб насущный добывают, Нужду одолевая и войну. От предка Авраама и доныне Они неутомимо создают То Храм, то банк, то на живой картине Рассвет в лесу, то в горнице уют... И войны начинают не евреи, А бесы в человечьем естестве. Они от крови выпитой зверея Распять готовы Землю на кресте. И снова бесы в людоедском раже Погромщиков выстраивают в ряд... Несчастные! Порой их жалко даже... Создали б лучше, что-ли, стройотряд... Но профиль бесов -- только разрушенье, Кровопускание и вампиризм. Несет России полное крушенье Так называемый "патриотизм". Каков урок для них в моем рассказе? Достанет ли ума его принять? ГОСПОДЬ НЕ ДАСТ НАРОД СВОЙ этой мрази Ни уничтожить и ни запугать. Но каждый волен совершить свой выбор, Явив, в душе его -- Господь иль бес... Тот в эйхманы идет, из Света выпав, Другой в сиянье -- новый Волленберг. ...Я не делю людей по пятой строчке. Как следует из текста, их делю На бесов и ЛЮДЕЙ -- и баста! Точка! ЛЮДЕЙ, как братьев и сестер люблю! Урок родичам ...У памяти быстрые крылья, У памяти чистые крылья. Летит над Землей журавлей эскадрилья, Гамзатовских тех журавлей... Их крики гортанны и резки, И, может, узнаем в "комэске" -- Душой благодарной -- Еврейского парня, Бойца из мишпухи своей? Жизнь частная знает границы, Но память, листая страницы, В ту жизнь невозвратную тихо стремится Сквозь толщу истаявших дней, Над долгой студеной зимою, Над к звездам плывущей Землею. Витает за гранью... И вот я играю Там с маленькой... мамой моей. Урок возвращенного мига -- Вот эта бесценная книга. ...Мечта окрыляется парусом брига, История правит мечтой. А те, кто нас к жизни призвали, Любили и тоже мечтали, О счастье мечтали И нам завещали Идти за высокой звездой. Пожалуйста, книжку храните... Я связывал тонкие нити Давно позабытых случайных событий И смысл обретала строка. И те, чье досталось нам имя, Останутся в книге живыми Как прочные стропы, Те нити сквозь строфы Протянутся через века. Урок сыну Ну, вот, давай опять, сынок, Поговорим неспешно. Я сделал. Что сумел, как смог -- Успешно ль неуспешно -- Бог весть... Поди, большой поэт, Коль взялся б хорошенько... Да, видишь ли, в семействе нет, К несчастью Евтушенко. Пришлось вот как-то самому, Переступив бездарность, Творить по сердцу и уму... Хотелось в благодарность Отцам и дедам -- их борьбу Запечатлеть в картинах -- Чтоб впредь никто "через губу" О них не смел... Прости нас, Далекий предок, сын песков! В возникновенье первом Среди пастушечьих шатров, Где серое на сером, Твой алым парусом сиял -- Я ощущаю сердцем Пред Божьим племенем стоял Ты звонким песнопевцем... Вот книжка -- про судьбу, про род Для нас, сынок, -- заветом. Ты тонкой веточкой пророс На древнем древе этом. И на тебе отныне долг: Полученное знанье Потомку передать... Восторг -- Явиться основаньем Для новых поколений. Род Не может быть загублен Важней всех начинаний -- плод Зачать... Пусть сер и скуден Твой быт сегодня -- новый вкус Ты обретаешь к жизни... Когда хорошенький бутуз -- Глаза в глаза: "Скажи мне..." Дай сыну жизнь и расскажи Как жить, к чему стремиться... Все остальное -- миражи, Все в Лете растворится. Я описал житье-бытье... Решай, как хочешь: "да?", "нет?"... Истает память, коль ее Хранителей не станет... Содержание Содержание книги первой Приношение Пролог. Поговорим, сынок! Глава Первая. Семья кузнеца Глава вторая. В Шпикове и вокруг Глава третья. Цвилинги и Карпманы Глава четвертая. "Комната вина" Глава пятая. Последыш Глава шестая. Голодомор Глава седьмая. Письмо Ворошилову Глава восьмая. Вальс о счастье Глава девятая. Тревога Глава десятая. Нашествие Послесловие к книге первой Содержание книги второй Глава одиннадцатая. Тамбов, 22 июня... Глава двенадцатая. Еврейские солдаты Глава тринадцатая. Рогизна Глава четырнадцатая. В бою Глава пятнадцатая. Печора. Глава шестнадцатая. Морской бой Глава семнадцатая. Дуновение смерти Глава восемнадцатая. Освобождение Глава девятнадцатая. Компот Послесловие к книге второй Содержание книги третьей Глава двадцатая. Шпиков, год 1944... Глава двадцать первая. Мужество Глава двадцать вторая. Медсанбат Глава двадцать третья. На Берлин! Глава двадцать четвертая. Черновцы Глава двадцать пятая. Памятник Победы Глава двадцать шестая. Поминание Глава двадцать седьмая. Раздумья Эпилог. Уроки Урок антисемитам Урок родичам Урок сыну | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
