Дмитрий Николаевич шел знакомой с детства дорогой в сторону Товарищеского переулка. Он невольно улыбнулся, вспомнив, что раньше, до семнадцатого года, переулок этот именовался Дурным. Несмотря на такое многообещающее название, жили в нем вполне приличные люди: в основном ремесленники. Дед Дмитрия Николаевича был уважаемым тогда в Москве краснодеревщиком. Мебель, сделанная им, до сих пор стоит в домах его правнуков. Пришлось, правда, менять обивку: старая со временем поистерлась, но сами кресла и стулья были сделаны на века. Дед держал в обучении подмастерьев, которые, выучившись, в благодарность подарили ему буфет с дарственной надписью. И буфет этот тоже все еще был цел и невредим. Несмотря на переезды и многочисленные перестановки.

Дмитрий Николаевич любил весной прогуляться в этих местах. Все здесь напоминало ему о детстве, о родителях и друзьях.

Вот по этой самой улице через подворотню несся он с мальчишками прочь из двора к трамваю. В тот день играли в «казаки-разбойники». Жара стояла невыносимая, и они просто решили искупаться. Вернулись часов через семь, когда солнце уже близилось к закату, а измученные поисками «казаки» ждали их на заборе около школы. Конечно, «казаки» могли в отместку затеять драку. Но почему-то пострадавшей стороне (целый день бессмысленно искавшей противников) драться не хотелось. Уж больно хороша была идея с купанием! Так что в следующий раз они надеялись взять реванш…

Тут почему-то Дмитрий Николаевич вспомнил, как однажды, далекой ночью его детства, милиционеры тщетно пытались «взять» местного вора «в законе».

До этой ночи вор «в законе» мирно себе жил-поживал, вроде никого не трогал и исчезать из этих мест в ближайшее время не собирался.

А тут пропал. Нет, его и все! Милиция прочесала всю округу: все подвалы и чердаки, все сарайчики и постройки неясного назначения. И что же? Вора обнаружить не удалось.

Соседи говорили потом, что сработала внутренняя воровская связь. Буквально за пять-десять минут до появления милиции, кто-то видел, как вор лихо перемахивал с одной крыши на другую и вскоре растворился в ночи. Но сколько ни допрашивала милиция, так найти очевидца этого знаменательного события им не удалось.

Вор сгинул из района навсегда…

Здесь яркий луч весеннего солнца ударил Дмитрию Николаевичу в глаза. От неожиданности он остановился, прикрыл лицо рукой, как козырьком, и осторожно огляделся.

В доме на противоположной стороне улицы кто-то распахнул одно из окон на верхнем этаже. Видимо, какая-то заботливая хозяйка принялась за весеннюю уборку…

Воспоминания вновь нахлынули на Дмитрия Николаевича. Вот он, подвал родного дома. Широкие подоконники, на которых так легко спрятаться. Окна на уровне улицы и рядом с домом огромное дерево, обхватить которое можно было только вместе с друзьями.

Ветви дерева касались окон дома в Дурном переулке, где прошло детство Дмитрия Николаевича. На фасаде была прибита табличка с именем владельца и датой постройки – «год 1827». При сломе дома пропала и она. И - потому что пропало многое. Что говорить, если и дома самого теперь нет.

А дом был двухэтажный, такой же, как многие другие домики Москвы купеческой, Москвы ремесленной, работящей. Для хозяев все в нем было дорого, с любовью обустроено поколениями.

Но исторической ценности для государства он не представлял. Вопросы градостроительства не учитывают личных интересов граждан.

Дом пережил отшумевшие восстания и войны. А расширения Суриковского института не осилил.

Мама и отец искренне радовались, покидая его. Хозяева дома, прожившие большую часть своей жизни в его подвале…

Мысли Дмитрия Николаевича перескакивали с одного на другое…

У мамы был красивый голос - сопрано, отец – здорово рисовал. Но графá «происхождение» решила их будущее. В высшие учебные заведения путь им был заказан.

Странно это было: дед - краснодеревщик, двоюродный дед - старший мастер на заводе Гужона. Но ни тот, ни другой не считались рабочими…

Грустно вдруг потекли мысли Дмитрия Николаевича… Вспомнилась бабушка, лежащая неподвижно, а потом мама… Вспомнил, как родные боялись, что она выйдет из дома и не сможет вернуться. Болезнь постепенно лишила ее и памяти, и способности двигаться. Ее – такую легкую, жизнерадостную, активную…

Вдруг мимо него кто-то пробежал, легкий аромат женских духов коснулся Дмитрия Николаевича и он, неожиданно для себя самого, улыбнулся...

Девочки! Какое же это было чудо! В школе же были одни мальчишки. Обучение раздельное. А здесь во дворе, какие жили барышни! Как кружилась голова при их появлении! Как гулко билось сердце!..

Так, незаметно, от воспоминания к воспоминанию, Дмитрий Николаевич дошел до того места, где раньше стоял его дом. Он вдруг резко затормозил. Не сразу понял, что произошло.

Постепенно дымка воспоминаний растворилась в весеннем воздухе и четко проступила неприкрытая ничем реальность - пня не было.

Огромный пень, больше похожий на круглый стол дедовской работы, исчез - будто не бывало, не оставив никакого следа.

- Вот и всё! – подумалось Дмитрию Николаевичу.

На мгновенье ему показалось - где-то внутри него что-то оборвалось и почему-то больно отозвалось в висках… Исчез последний свидетель его радостного детства…

Но здесь подул весенний ветерок, и Дмитрий Николаевич уловил сладкий запах сдобы. Кто-то пек куличи.

На глаза Дмитрия Николаевича навернулись слезы. Он вдруг опять ясно увидел свою бабушку. Светлую, тоненькую, нежную, выставляющую на стол высоченные куличи, ей самой испеченные. Запах детства окутывал, обнимал и утешал…

Спустя несколько минут Дмитрий Николаевич уже шел обратно в сторону метро, тихонько насвистывая. На сердце было по-весеннему легко и радостно.

Когда-то ему казалось, что вместе с домом и большим деревом, из жизни ушло что-то очень важное, необъяснимое и невозвратимое.

И только сегодня он неожиданно понял, что его дом никуда не исчез. Время оказалось над ним бессильно. Пока он жив, пока он помнит и рассказывает о том времени своим детям и внукам, дом его детства по-прежнему стоит в Дурном переулке. Невидимый для чужаков, но такой реальный для своих.