Клюется ли жареный петух.

 

Теплый июльский вечер. На соседнем с Акимычем участке возятся в куче песка и земли мальчик и девочка. Тут же роется в земле бело-рыжий петух. На крыльцо вышла женщина, позвала детей ужинать. Мальчик подхватил петуха подмышку, и все вместе направились в дом. Петух безропотно повис, шлепая пацана по ногам шпористыми лапами.

Акимыч с завистью смотрел на эту идиллию. У людей петухи, как петухи, у него же ну чистый Бандит. Не даром кличку такую имеет. Хуже собаки. На всех кидается, куриц каждую минуту построить норовит. Не дай бог, кто шуганет его несушек, тут уж берегись – обязательно догонит и стебанет клювом от всей души. Ладно бы только на чужих кидался, а то ведь и Акимычу житья нет. Сколько ему доставалось, когда за яйцами ходил. Синяки после Бандитовой долбежки долго цвели на ногах Акимыча.

Женщина заметила соседа, приветливо позвала:

- Акимыч, заходи, ужинать будем.

- А хозяин-то дома? – решил уточнить Акимыч.

Женщина улыбнулась.

- Дома-дома, есть с кем по стаканчику пропустить.

За ужином сидела вся дружная семья: дед с бабушкой и двое внучат. Рядом топтался рыжий петух. То на колени к ребятишкам вскочит, то поклюет из тарелки. Дед Максимыч подставил петуху стаканчик с водой. Петух набрал в клюв воды, запрокинул голову, попил и довольный вспорхнул на спинку кровати, поближе к печке. Переступил с ноги на ногу, погладил себя крыльями по бокам и прикрыл глаза.

- Слышь-ко, сосед, чегой-то у тебя кочет такой упокойный? Мой-то, бес чернопёрый, злобствует, спасу нет!

Максимыч хитро ухмыльнулся.

- А чем ты его поишь?

- Еще чего! – возмутился Акимыч. – Сам из лужи напьется.

- Ну-у…, - протянул многозначительно сосед. – А ты его валерьяночкой подпаивай. Шелковый будет, ласковый.

Акимыч, до этого спокойно сидевший за столом, вдруг засуетился, быстренько распрощался и торопко зашагал на свой двор. Аптечной настойки у него не оказалось, но валериана, Ивановной посаженная, на участке имелась. Акимыч напластал пахучей зелени, морщась и утирая рукавом набегающие слезы, растолок и заложил в кастрюльку. Хотел залить колодезной водичкой, да засомневался. Надежней, пожалуй, будет алкоголем залить, рассудил Акимыч и опрокинул в кастрюльку неприкосновенный запас.

Наутро Акимыч процедил зелье в бутылку, недоверчиво посмотрел на зеленую запашистую жидкость. Нашел среди хлама какую-то перекошенную чеплашку и, плеснув зеленой отравы, поставил перед курятником. «Только бы не заподозрил чего, агрессор», -подумал Акимыч, резко дернул на себя расхристанный притвор и шустро вклинился в образовавшуюся щель.

Петух, воинственно потряхивая черными перьями, важно выступил за порог. Ни дать, ни взять - выход царствующей особы. Играют переливами красок бархатные одежды, задорно торчит бороденка, налитый кровью гребень венчает гордо вздернутую голову. Походка венценосного степенная: поднимет одну лапу, замрет на секунду, красуясь – а каковы мои шпоры, опустит медленно, почти не глядя под ноги, как будто перед ним не земляной дворик, а персидский ковер. И другой лапой по тому же алгоритму пройдется.

Акимычу любопытно, но шевельнуться боится, чтобы шумом не привлечь внимания. Выглянул осторожно одним глазом из-за укрытия. И как раз во время. Петух находился уже в одном шаге от чеплашки с подношением. Лапа в очередной раз зависла в воздухе и уже пошла по завершающему этапу, но вдруг застыла, словно наткнувшись на препятствие. Бандит, сохраняя достоинство, скосил глаз, поймал в поле зрения неказистую посудину. Из горла вырвался предостерегающий клекот. Пара куриц, сунувшаяся было на свободу, проворно скрылась в тени курятника.

Петух потоптался вокруг, взволнованно отгребая сильными лапами землю и начал визуальное исследование. Акимыч ощутил сильное сердцебиение. Наконец, оценив цвет и запах, Бандит набрал в клюв настойку и запрокинул в голову.

Акимыч глядел во все глаза. Петух глотнул, затем решительно кукарекнул и быстренько ополовинил невзрачную емкость. Понравилось, решил Акимыч.

Петух, между тем, не спеша, отошел, освободив место у поилки курам. Походка его враз потеряла степенность, облик кардинально изменился. Перья в беспорядке торчали в разные стороны. Вереница следов, утратив прямолинейность, зигзагом тянулась поперек дворика. Вдруг Бандит шлепнулся на землю, чуть-чуть не дотянув до травки, вытянул лапы и замер.

Акимыч, немного помешкав, вышел из укрытия, пошевелил петуха палкой. Тот не реагировал. «Неужто насовсем успокоился?», мелькнула у Акимыча тревожная мысль, и он поспешил отогнать от чеплашки кур.

Солнце поднялось уже высоко и ощутимо припекало. Акимыч сорвал большой лист лопуха и пристроил его так, чтобы тень от него прикрывала распластавшегося на земле Бандита.

К обеду петух не поднялся. «Вот, незадача! Уморил кочета», - сокрушался Акимыч. А когда и к вечеру животина по-прежнему не подавала признаков жизни, Акимыч ощипал птицу, рассудив, что перо в хозяйстве пригодится, и выбросил безжизненное тело в мусорную кучу в углу участка.

Солнце катилось к закату. Акимыч сидел на любимом крылечке и пил поминальную стопку за упокой души Бандита, изрядно потрепавшего ему нервы за свою короткую жизнь. Жара спала. Приятная прохлада опустилась на разогретую землю. Акимыч не заметил, как задремал.

Возмущенный петушиный крик прозвучал подозрительно близко. Резкая боль в ноге подбросила Акимыча в воздух. Плюхнувшись тощим задом с размаху на деревянную ступеньку, Акимыч поднял голову и оторопел. Прямо перед ним стояло существо на двух лапах, обтянутое посиневшей кожей. Разгневанный взгляд черных пронзительных глаз недвусмысленно говорил: «Ты что, псих? Мало того, что напоил какой-то дрянью, так еще и раздел. Холодно же!». Крепкий клюв изготовился к нападению, но Акимыч, изумившись собственной резвости, рванулся к дому и захлопнул дверь прямо перед носом озверевшего петуха.

Неожиданное препятствие добавило тому задора, и Бандит повел бой с собственной тенью. Видимо сильно замерз.

Акимыч согнувшись в три погибели, припал к дырочке в двери от выпавшего сучка и с опаской наблюдал, как беснуется на крыльце голый петух. В голове гвоздем засела единственная мысль: «Все, полуфабрикат чертов, нет на тебя моего терпения. Зажарю Бандита! Уж тогда-то наверняка клеваться перестанешь!».

Тут петух изловчился, высоко подпрыгнул и долбанул клювом прямехонько в круглое отверстие, за которым настороженно блестел Акимычев глаз. Акимыч резко отпрянул… и проснулся.

За лесом догорала вечерняя заря. На мусорной куче мирно почивал навсегда успокоенный задира-петух.

Акимыч шумно выдохнул, кряхтя, поднялся и пошел готовить поздний ужин – жареные куриные окорочка.