Учитель английского, или «Утоли моя печали»…

Из серии невыдуманная проза.

 

Разобидевшаяся на весь свет осень, с чисто женской истеричностью, исходила горькими слезами – мелким, холодным дождем. Порывистый ветер, безжалостно срывал с черных, вековых кленов, растущих возле древней, давно уже не беленой церкви «Утоли моя печали», благородную бронзу резных листьев и безоглядно швырял ее на проезжую часть дороги, под колеса проезжающих мимо автомашин.

Чуть левее полуразрушенных церковных ворот начиналось городское кладбище, обнесенное с лицевой стороны высоким забором из кованных, крашенных зеленым прутьев.

По воскресеньям, или большим церковным праздникам вдоль этого самого забора выстраивались попрошайки, убогонькие старушки с цепким взглядом, вечно пьяные калеки с грубо выструганными деревянными протезами, торговцы копеечными, бумажными иконками и искусственными цветами. В самом конце ряда, возле угла забора, с фанерным, переносным прилавком пристраивался обычно и торговец магнитофонных кассет и самопальных пластинок - глухонемой немец, рыжий и редкозубый. Он включал на всю мощь дешевый дребезжащий проигрыватель пестрый от ярких наклеек и, угнездившись на маленьком, брезентовом рыбацком стульчике тут же засыпал

…- Купите цветочки.…Купите цветочки.…Сегодня родительская…, без цветочков никак нельзя….

Вдоль стилизованных прилавков – ящиков с разложенными на них цветами не спешно, невзирая на непогоду, бродят покупатели и придирчиво перебирают товар, по большей части бездарные поделки из пропитанной парафином цветной бумаги и медной проволоки.

-Купите цветочки, ну купите, пожалуйста.…Здесь таких вы больше ни у кого не увидите…

Услышала вдруг, сквозь шорох дождя дородная баба в темно-лиловой, бархатной толстовке с прозрачными, словно обсосанные карамельки пуговицами, довольно громкий мужской голос и, вздрогнув от неожиданности, остановилась, вперив в продавца блеклый взгляд тускло-серых глаз.

За поставленным на попа деревянным ящиком, с выложенными на нем искусственными, сделанными из крашенных перьев цветами, под черным, с выпирающими проволочными ребрами зонтом стоял высокий мужчина, несуразно взлохмаченный, в старомодных тонких очках и потертом в елочку пиджачке.

Пальцы его, коричневые от никотина слегка подрагивали, отчего подрагивал и старый, линялой его зонт, по впалой, окружности которого обессиленными змейками стекали холодные, отдающие нефтью и коксом дождевые струйки.

Невзирая на зонт, капли дождя все ж таки попадали на разложенные, на серых, занозистых плашках ящика, цветы, но от этого они, пожалуй, становились еще более красивыми, словно мельчайшие водяные капельки оживляли крашенное, безжизненное перо…

-Фи - Фыркнула, было, баба, по-привычки надо полагать, начиная сбивать цену с приглянувшегося ей товара…

- И как же тебе не стыдно…Здоровый мужик, а цветочками торгуешь… Шел бы на завод, или еще куда, а то срам то какой- со старухами в одном ряду…Профессии что ли не обучен? Так иди ко мне, на овощную…Грузчиком так и быть, устрою… Червонец в день срубишь, как делать нечего…

Она говорила, а толстые ее пальцы, быстро и сноровисто перебирали хрупкую красоту, разложенную перед нею…

- Спасибо большое за предложение,

Устало улыбнулся мужчина и, разломав дешевую, без фильтра сигарету на аккуратные половинки, прикурил одну из них.

- Профессия у меня есть, и поверьте не плохая - я вообще то учитель английского языка…,вернее был им…

Но так уж случилось, что я…, как бы вам это попроще объяснить: отец-одиночка.

Ну а сын у меня постоянно болеет... Слабенький очень.…Вот и приходится приторговывать…

-Учитель.- Скривилась баба и сплюнула себе под ноги.

Да врешь ты все, небось? Вот спроси тебя, какая третья буква ихнего алфавита и то не ответишь…Учитель.…Сейчас насобираешь рубликов наших, кровных и в магазин.… Знаю я вас…

- Точно-точно, гражданочка,

Зачастила стоявшая поблизости старуха, с желтым, давнишним синяком во всю щеку, ревниво прислушиваясь к разговору.

- Пропьет, как пить даст, пропьет… Вы уж гражданочка купите цветочки лучше у меня, я непьющая, мне внучку поднимать надобно. Шлюха непутевая выросла, мать ее…

Баба в толстовке, почти не глядя, сграбастала старухины цветы, скучные бархатные поделки и, вложив в ее сухонькую ладошку мятую трехрублевую бумажку, двинулась к кладбищу…

- Ну что, съел, христопродавец?

Зыркнула на мужика торжествующая старуха, и нимало не стесняясь его, запрятала трояк куда-то под свое, далеко не первой свежести нижнее белье…

-Отчего же христопродавец?

Искренне изумился мужик и даже закашлялся горячим табачным дымом…

- Насколько мне известно, и отец мой, и дед тем более, всегда были русскими. Дед вообще выходец из Архангельской губернии.…А матушкины корни все здесь, все на этом кладбище покоятся.…Да и зовут то меня Поляков Сергей Прохорович…

- Поляков!

Скривилась старуха, боком, по-рачьи протискиваясь среди расставленных ящиков…

- Знаем мы этих Поляковых…Полякович, небось, какой ни будь? Прости Господи…

Она сплюнула, и скоренько перекрестившись на церковные купола, засеменила прочь.

- Вот же сволочная старуха!- прошептал ей вслед Поляков и ненароком наклонил зонтик над своими цветами. Вода, скопившаяся на вялой его ткани, ринулась на крашенное перо и тут же, доски ящика вокруг цветов окрасились в ядовито-зеленый - полиняли искусно изогнутые листья и стволики.

- Совсем слабенькая краска попалась!- раздраженно буркнул бывший учитель и в сердцах смял весь свой товар в бесформенный, разноцветный ком…

-«… Миллион, миллион, миллион алых роз…»- радостно и отчаянно громко захрипела Пугачева со стороны глухонемого немца, и вздрогнувший от неожиданности Сергей Прохорович уронил в отливающую аптечной зеленкой лужу у себя под ногами, заготовленный было обломок сигареты.

- Нет, Сережа, сегодня явно не твой день…

Выдохнул разочарованно Поляков, и, перешагнув ненужный уже ящик, побрел в сторону трамвайной остановки.

- Как же все гнусно и пошло - думал он, не глядя, шагая по рыжим, глинистым лужам, зажав подмышкой свой видавший виды зонт.

- …И эта осень, и эта старуха – конкурентка, и баба эта, с овощной базы отвалившая за полную дрянь целых три рубля.…Да и краска эта, анилиновая, то же полное дерьмо…Зеленое…

Скрепя и дребезжа, выдавливая из канавки вдоль рельсов холодную воду, подошел трамвай, сияющий свежими оранжевыми заплатами на клепаном боку.

- Трамвай следует по маршруту ЧМЗ – Вокзал.

Прогундосила сквозь забитый соплями нос вагоновожатая в легкой апельсинного цвета шкурке, накинутой поверх серой болоньи плаща.

Хлюпая разбухшими ботинками Поляков, пробрался к единственному во всем вагоне свободному месту, где на потертой изогнутости авиационной фанеры какой-то весельчак гвоздем нацарапал

«Кто здесь сидит, тот дурак!»

- Вот это точно…- Вздохнул Поляков, и с тоской уставился сквозь грязное окно на проплывающий мимо унылый пейзаж: сплошь трубы да заводские корпуса за высокими, под колючкой, кирпичными стенами.

К нему, сквозь усталые спины и вялые животы стоящих в проходе пассажиров, с ехидной улыбочкой на пропитом лице, протискивался контролер с сумкой на широкой брезентовой лямке…

-…Сергей Прохорович! Товарищ Поляков! Подождите, пожалуйста…

Со стороны последнего подъезда к нему спешила полная, некогда его коллега по школе, учительница математики – довольно неказистая как женщина, но прекрасный педагог Светлана Островская. У нее в руке в такт скорым шагам раскачивалась сетчатая авоська с овощами, картофелем и луком. В свое время, по школе ходили совершенно необоснованные слухи, об их близких отношениях… Слухи прошли, но с тех пор Поляков старался никогда не оставаться с этой по - большому счету совершенно чужой и не интересной ему женщиной…

- Сергей Прохорович- Островская задыхалась, над ее верхней губой выступили мелкие капельки пота…

Сергей Прохорович, я понимаю, что сейчас вам после исчезновения, вернее сказать столь скоропалительного отъезда вашей супруги (Господи, и откуда только они все про всех знают, эти женщины?) особенно тяжело, и вы вынуждены покинуть нашу школу, но ваш сын, Вася уже пол года как не посещает уроки, и никакой справки. …А это четвертый класс.…Арифметика.…И с меня как с ИО завуча требуют…. Вы поймите меня правильно, уважаемый Сергей Прохорович, ГОРОНО шутить не станет…Что с мальчиком?

- Светлана э-э-э, Анатольевна. Я все понимаю, но у мальчика как вы знаете врожденный порок сердца…. Да…. И он периодически, да что там периодически, он практически не выходит из больницы, вот и сейчас он там.…А по школьной программе я сам с ним занимаюсь и смею вас уверить, что это у меня пока еще получается отнюдь не так уж плохо.…Как ни как я и сам некоторым образом педагог.… Уж вам-то это известно…

Сергей нетерпеливо топтался промокшими ботинками, нервно гнул и перекручивал прогнутые спицы своего старенького зонта. Ветхая ткань с явственным треском рвалась по шву…

Женщина непроизвольно прикоснулась к воспаленному лбу Полякова прохладной ладошкой и жалостливо, как-то уж очень по-бабьи, по-простому спросила его:

- Вы в порядке Сережа?

- Да какой я вам к чертям собачьим Сережа!?

Несколько нарочито, показно вспылил Поляков.

-Что вы все сегодня ко мне цепляетесь? То старуха-сволочь, то контролер в трамвае, теперь вот вы…

Мало вам было слухов и пересудов в школе?! Хоть в класс не заходи.…Перед учениками стыдно. Теперь здесь, на улице.…А в этом доме, между прочим, кроме меня человек десять ребят из нашей школы…

- Да что с вами?- отшатнулась от него Островская. Авоська из ее рук неожиданно выпала и по мокрому асфальту покатились- заскакали крупные, корявые картофелины…

Она присела над рассыпанной картошкой и словно наседка над цыплятами неожиданно заплакала, закудахтала…

- Я к вам и не думала цепляться.…Да и пришла – то только ради Васеньки. А вы…

Да на кой вы мне сдались? Тоже мне, мужик….Сплетен испугался!

Она резко разогнулась и, не оборачиваясь, пошла прочь.

…С громким, резким хлопком открылась форточка на первом этаже, в окне расположенного здесь, в соседнем подъезде кафе «Бригантина», и Полякова обдало влажным и горячим запахом несвежего пива, порционных сизых пельменей и перегара.

Перегар…Стойким и отчаянно гнусным перегаром несло от его Наташи после ее очередного загула.…Первое время, Сергей еще пытался выискивать ее по друзьям, дешевым кафе и рюмочным, водить к врачам и бабкам знахаркам, но постепенно восторженная влюбленность к жене его тихо угасла, и осталось чувство холодного, тупого равнодушия.

Иной раз, он, с ненавистью глядя на Наташу, бессмысленно ползающую по полу в луже собственной мочи мысленно желал ее смерти, и лишь сын, с детским нетерпением ожидающий возвращение родной и единственной своей матери, удерживал Полякова от немедленного с ней развода. Тем более что как ему объяснил знакомый юрист, суд чаще всего оставляет ребенка за матерью…

…Утром, она, умывшись и кое-как подкрасившись вновь превращалась в красивую и желанную, презрительно смеялась над Сергеем.

- Ну что ты обижаешься, дурачок? Подумаешь, выпила сто грамм…Делов то.…А то, что меня несколько дней не было дома, так то тоже не смертельно.…Пойми Сереженька, я же тебе не изменяю, хотя могла бы, поверь, могла бы, просто иной раз домой идти не хочется…. Просто сил нет, как не хочется.…Но ты знай, я всегда, ты слышишь, всегда возвращаюсь к тебе.…И буду возвращаться….

…В то утро, она как, всегда весело рассмеявшись, потрепала Сергея по волосам, поцеловала спящего Ваську и ушла, что бы уже в этот раз не вернуться…

Через несколько дней, Поляков подал заявление в милицию о пропаже жены, и еще через неделю уволился…

…В квартире было тепло и тихо. На развешанных липучках в бессильных стараниях сучили лапками крупные, отливающие медной стружкой мухи. На узком, облупленном, пыльном подоконнике стояла трех литровая банка, почти доверху заполненная монетками, в основном медью. На банке, на приклеенной к ней обрывке белого лейкопластыря, надпись красной шариковой ручкой:

-Васе на операцию.

Повсюду перья, мотки медной проволоки и пузырьки с краской.

- Я уже дома, Вася!- Громко крикнул куда-то в пыльную пустоту Поляков и прошел на кухню, поставить чайник. Тщательно вымыв руки, Сергей прошел через эхом отдающую комнату и приблизился к детской кровати.

Он наклонился и нежно погладил по ссохшейся, шуршащей как пергамент щеке спящего мальчика. Мальчика уснувшего полгода назад…