Легковая автомашина, рассекая знойный июльский день, неслась по шоссе. Он спокойно, правда, нельзя сказать, чтобы привычно, управлял автомобилем. Мысли его были до крайности бессвязные и какие-то тяжёлые. Иной раз ему казалось, что голова его вообще свободна от всякой мысли, но наполнена чем-то таким, от чего нет избавления, причём окончательное её наполнение ещё не произошло и вот-вот завершится. Ни страха, ни беспокойства по этому поводу он не испытывал, хотя и не знал причины своего состояния. В пути он находился около 20 часов, а это началось, ну, от силы, минут пятнадцать-двадцать назад. «Вероятно, от усталости» - подумал он. И это предположение показалось ему естественным, ведь за рулём такое продолжительное время он находится в первый раз. Но останавливаться, для того чтобы отдохнуть, ему тоже не захотелось, ещё бы, ведь до завершения этого долгого пути осталось, судя по знакам, что-то около десяти километров.

 

Местности он не узнавал, но и это не счёл странным. Прошло много времени, да и трасса была построена не так уж давно, судя по гладкому томно-чёрному асфальту с безукоризненно белыми полосами разметки, поэтому и подходить к посёлку она могла, с любой, самой непривычной стороны. И, через несколько минут, он убедился в правильности своего предположения. Машина вдруг очутилась там, куда он стремился столько лет. Резко затормозив, он ударился головой о лобовое стекло, и уже не в первый раз проклял свою неопытность в обращении с автомобилем, благодаря которой последний уже поплатился передними фарами, равномерно усыпанными сетью трещин. «Не хватало ещё разбить и стекло» - подумал он, открывая дверцу, правой рукой при этом держась за ушибленную голову.

 

Картина, представшая его взору, была хотя и забытой, но всё-таки очень волнующей. Да, это то самое место, дороже которого уже ничего не может быть. Он убедился в этом. Здесь он родился, здесь быстротечно пронеслись те двенадцать лет, что прожиты в этом посёлке безвыездно и по-детски счастливо. Он пожирал глазами эти знакомые, заметно постаревшие здания, значительно подросшие молодые деревья и совсем не изменившиеся огромные липы, в густых кронах которых так весело было прятаться и с этой громадной высоты, оставаясь самому невидимым, наблюдать за людьми, каждого из которых ты знаешь с того самого времени, как только научился узнавать.

 

С улыбкой вспомнив этот эпизод своего детства, он огляделся, но не в надежде встретить тех, с кем бегал по этим милым улицам, вздымая клубы тёплой, ласковой пыли. Все его ровесники покинули это место вместе с ним, вернее, их неугомонные родители, будучи тогда моложе, чем он сейчас, оставили этот спокойный посёлок и стали жить в не менее спокойных, но не таких милых сердцу городах. А ведь он и сам был рад переменам тогда, когда уезжал отсюда.

 

Да, ровесников встретить не представлялось возможным. Тогда здесь оставались только люди в возрасте, которые уже не желали искать перемен. Но на сегодняшний день это уже или дряхлые старики, или… Об этом думать не хотелось.

 

Он огляделся ещё раз, уже внимательнее, сделал несколько шагов в сторону от машины. Не то, что школьных товарищей, ни одной незнакомой собаки не было видно. Он стал вспоминать день недели. «Ну да, воскресенье» - подумал с сожалением. Он не любил воскресенье до сих пор. В этот день и тогда мало кого можно было встретить на улицах, а тем более в полдень, когда жара стоит невыносимая. Другое дело рабочие дни: все чем-то заняты, ходят мимо тебя очень озабоченные и не замечают тебя, и целыми днями ты предоставлен самому себе.

 

Идти пешком не хотелось. Он не знал, как вести себя при встрече с незнакомыми людьми. Ему казалось, что неудобство будут испытывать именно они, ведь это его родина, а они всего лишь случайные, спешащие за деньгами люди. Он не хотел их стеснять, но ехать на машине было бы вообще кощунственным. Тогда, более чем четверть века назад, эти улицы не знали шин автомобилей, исключение составляли детские велосипеды. Как можно сейчас пытаться что-то изменить в этом многолетнем укладе. Поэтому он остался на месте и решил повнимательнее присмотреться ко всему, отыскать то, что до боли знакомо и подметить то, чего не было раньше. Взобравшись на горячий капот машины, и, поставив ноги на выступающий бампер, он стал просто смотреть.

 

Прошло минут десять. Ничего не изменилось. Ни один листок не шевельнулся на деревьях. Стояла всё такая же всепроникающая жара. Он уже собрался было пойти вперёд, чтобы встретить кого-либо поближе к домам или отважиться зайти в первый попавшийся дом и, если повезёт, то расспросить подробно обо всём его интересующем. Но как только ноги его покинули бампер и ступили на слой нежной мягкой пыли, неожиданный толчок в голову усадил его обратно. В голове что-то быстро и горячо пульсировало. И вдруг стало очень-очень спокойно и хорошо, и в его сознании очутилась мысль: то, что происходило с ним в дороге, наконец-то, завершилось, и в голове его нет той малой пустоты – она заполнилась. И сразу же возникла следующая мысль, точнее, мысли о том, что нужно делать дальше. Ему показалось, что их диктует чей-то очень знакомый голос, причём, детский. « Похож на Вовкин» - подумал он о сыне. «Похож, но всё же не его, чей же тогда?» Осенило: «Мой собственный!» Да-да, это же его голос, голос из детства. Никогда раньше он не мог бы даже и подумать, что сможет узнать его – свой детский голос, тот самый, которым обладал много лет назад. Но сейчас крепкая уверенность в том, что он не ошибся, овладела им. Ну, что ж, вперёд!

 

Оставив, машину он отправился прямо по улице, на первом же тесном перекрёстке повернул налево и остановился напротив небольшого двухэтажного дома, внимательно осмотрел его и прошёл во двор. Качели, песочница, плотные ряды кустарников, несколько полуразломанных скамеек – все, как и раньше – типичный облик любого двора, в том числе и того, в котором рос он. Но это не его двор, это двор той весёлой девчонки, с которой столько времени проведено вместе. Детские игры и забавы даже и не представить без неё. А в последний год перед отъездом прочная детская дружба вдруг стала переходить во что-то иное, чему он тогда дал своё самоуверенное определение, а потом и сам часто смеялся над этим. А вот сейчас смеяться не хотелось, хотелось только одного – застать её дома и, позвав играть, говорить о своём чувстве. Но как ни грустно было ему, он всё же рассмеялся: «Позвать играть! Ну, надо же додуматься». Ведь в этом дворе сейчас, наверное, уже могли бы играть её внуки, а может и внучки, такие же прекрасные в своей детской неугомонности, как и она в своё время. Острая тоска пронзила его насквозь. Но нужно было, что-то делать дальше. И он отважился.

 

С бьющимся сердцем, быстрыми шагами пересёк двор, вошёл в прохладную темноту подъезда и, спотыкаясь о ступеньки, стал подниматься по лестнице. На площадке между этажами было намного светлее. Свет падал через окно, лишённое, по крайней мере, половины своих стёкол. Низко расположенный подоконник был покрыт пылью, по углам – целые сети паутины с десятками иссохшихся мух. Жёлтый клочок газеты очутился между слоями паутины и уже еле виднелся.

 

Подметив всё это, он уже почти бегом преодолел последние десять ступенек. Вот дверь направо, её дверь. Дрожащий палец отыскал кнопку звонка. Ну!.. Тишина… Звонок не работал. Вздохнув поглубже, он осторожно постучал. Прислушался… Всё так же тихо. Постучал сильнее. Неожиданно дверь отворилась. «Да она просто не была заперта! Но как же тогда?..» Представшая его взору картина, разом оборвала все мысли насчёт двери. Квартира была пуста. То есть, в ней не было абсолютно ничего. Ни-че-го. Только стены. Ни оброненного предмета, ни мусора на полу. Ни-че-го.

 

Он развернулся, подбежал к двери напротив, толкнул… Та же картина… И две другие квартиры были не заперты и, как близнецы походили друг на друга. Спустившись на площадку, он сел на подоконник, подняв с него целое облако удушливой пыли. Идти куда-то ещё – не было смысла. Это он уже понял. Но что же случилось? Пусть он забылся и пришёл в надежде найти ту, которая оставила это место даже несколько раньше, чем он сам. Пусть. Но ведь кто-то же должен здесь жить? В полнейшем недоумении он бросил пустую скомканную сигаретную пачку в угол окна. Под ёе тяжестью паутина провисла, и газетный обрывок смог высвободиться из своего, по-видимому, многолетнего заточения. Взяв его двумя пальцами, он стал всматриваться в выцветший шрифт. Только обрывки фраз. Вдруг его кинуло в холодный пот: «…не представляется возможным изменить…», «…ка растёт с катастрофически с кажд…», «…позднее, категорически не…». Перевернув обрывок, наткнулся на дату. Газета была выпущена спустя три года после его отъезда. Что же случилось? Он вскочил. Плевать на всё, нужно проехать по посёлку на машине, тогда что-нибудь разъяснится. Не может же здесь никого не быть?

Завернув за угол дома, он остановился, чувствуя, как открывается рот, и падает сигарета.

Автомобиля на улице не было.

 

Немного опомнившись, он подбежал ближе, стал осматривать то место, где только что стояла его «Волга». Вот он тормозил, вот его следы, ведущие к переднему бамперу и от него, а по этим следам – след от колёс. Хорошо заметный, он шёл прямо по улице. Угнали… Но ведь ничьих следов-то нет. Да, кроме его собственных никаких других и в помине не было. «Вот так штучки» - подумал он, лихорадочно грызя ноготь. «Что за чертовщина?».

Потоптавшись еще немного на месте, он решился и двинулся по следам автомобиля.

 

* * *

След вёл прямо, никуда не сворачивая. Он немного успокоился, вспомнив, что эта улица не так уж длинна и скоро выведет его к старому железнодорожному полотну, за которым начиналась совершенно непроходимая для легковой машины местность. По ходу он рассматривал эти старые домишки, плотно облепившие с обеих сторон улицу, вспоминал, кто где жил и всё никак не мог понять – живёт ли здесь кто-нибудь сейчас. Некоторые окна первых этажей были ничем не завешены, и через них просматривалась всё та же удручающая пустота квартир. Но многие окна были плотно закрыты шторами. «Может от жары» - думал он. «Найду машину – обязательно зайду в эти квартиры». Он уже не доверял старому газетному клочку, принимая набор фраз в нём за случайное совпадение.

 

Немного оставалось до конца улицы, уже виднелся на насыпи заброшенный вагон, когда всё вокруг вдруг потемнело, как будто разом наступил вечер. Поглядев наверх, он подумал: «Гроза будет серьёзная, не зря так палит целый день». И в подтверждение этих мыслей сверкнула молния, и сразу же громыхнуло так, что заставило его даже пригнуться и втянуть голову в плечи. Потоки воды с неба обрушились так же внезапно, превращая дорожную пыль в какое-то пузырчатое месиво. Следы автомобиля стали на глазах исчезать. «Э-э, надо бы поторопиться!» - И он бросился бежать по уже чуть виднеющимся следам. Добежав до самой насыпи (а точнее до полотна, так как сама насыпь уже сравнялась с уровнем улицы), он понял, что след его автомобиля потерян надолго. Если бы он вёл прямо, не сворачивая никуда, то сейчас бы машина находилась в пределах видимости, потому что отсюда выезда не было. «Значит, всё-таки где-то свернул, причём в самом конце» - и он сплюнул.

Очнувшись от грустных мыслей, он почувствовал, что вымок до нитки, а дождь лил всё сильнее. Утерев лицо рукавом рубашки, что не принесло желаемого результата, он поспешил к вагону, решив переждать непогоду и ещё раз хорошенько обо всём подумать. С трудом открыв словно застывшую от времени на месте дверь, он вошёл в тамбур.

 

* * *

 

Гроза давно закончилась, а он всё сидел, подперев голову руками, бессмысленно уставившись в одну точку. Уже не было беспокойства, а только острая-острая тоска, всё сильнее сжимавшая сердце, сдавившая стальным обручем горло. Чувство безысходного одиночества – когда хочется выть и метаться, но вместо этого ты прикован к одному месту и не можешь сдвинуться с него, и только чей-то тяжёлый молот стучит в голове.

 

Потом он заснул. Ему снился кот, предлагавший ему пачку сигарет и грязный коробок спичек. И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы кота этого не укусила блоха, и он не вылетел из вагона, предварительно свалившись со столика, на котором сидел. В общем, он проснулся, никакого кота, естественно, не было. Но была на столике пачка сигарет и коробок спичек. Настало самое время привести мысли в порядок. «Что ж, ничего необычного и нет. Угнали машину? И что здесь странного?» - и он усмехнулся. Всё постепенно становилось на свои места. Возвращение в городок детства, катастрофа, результат которой он видел собственными глазами, обыкновенный угон машины (скорее уголовщина, чем мистика), ну и расшалившиеся нервы, или…

Это «или» и было той самой загвоздкой, которая мешала окончательно расставить всё по своим местам.

 

Он думал… И странно… Вместо того, чтобы лихорадочно обдумывать тысячи возможных и невозможных предположений о произошедшем, мысли его были совсем о другом… Это были воспоминания, которые с момента его приезда сюда не давали покоя. Детство, детство, детство…

 

Вагон вдруг качнуло и дёрнуло. Пейзаж за пыльным стеклом начал двигаться. И не было никаких сомнений – вагон покатился. И ни удивления, ни страха. Как-будто, ждал. Долго-долго. И вот, наконец, сбылось.

 

- Извините!

Он вздрогнул и оглянулся.

- Извините, меня зовут Вика. А Вас?

 

* * *

 

Он молчал, сердце его куда-то падало и снова поднималось и снова падало. Он не узнал её, и только имя, её имя больно резануло беспомощное сердце. Вика!

Нет, конечно, это не она. И чувство глубокого разочарования накрыло его. Он уже ничего не хотел. Ни-че-го. Надо вернуться домой, плевать на машину, на все эти странности, забыть всё поскорее. Он устал. Устал. Наконец-то подобрано верное слово. Устал. Этим всё сказано. Надо возвращаться.

 

Но возвратись, когда вагон несётся уже со скоростью курьерского поезда, незнакомая девица пялится на тебя, и явно ей что-то от тебя нужно. Да и машину он не нашёл… Впрочем, стоит поговорить с этой Викой, вероятно, она знает побольше. Он повернулся к ней. Та улыбнулась и присела напротив.

 

- Это Ваш кот был? – спросил он.

- Наш, - прозвучал ответ.

- Не понял?

- И твой тоже, ты что, не помнишь? – голос её откровенно наглел. – Я забыла, как тебя зовут?

- Ну, вспоминай! – он тоже перешёл «на ты» и уже с трудом сдерживался, чтобы не заорать на эту дуру. «Хоть и симпатичная, но вижу её в первый раз, это уж точно» - подумал про себя.

- А-а-а…- махнула она рукой, - всё равно. - Буду звать тебя Андреем, какая разница.

Он вздрогнул, это было его имя.

- Ты не видела моей машины?

И добавил:

- Вика.

Она засмеялась:

- Что, испугался уже? Она у твоего дома.

- У моего? Где?

- Да, с памятью у тебя не важно. Ты что, не помнишь где жил?

- Но ты откуда знаешь? – Он был поражён.

Она посмотрела на него внимательно и, как ему показалось, очень грустно.

- Скоро приедем. - Это вместо ответа.

 

Он выглянул в окно. Действительно, как он забыл, что железная дорога делает почти круг, замыкая в себе посёлок, правда, непонятно с какой целью. Он ещё в детстве думал об этом.

 

Вагон останавливался. Вот отсюда рукой подать до того дома, в котором они жили раньше. Вот и крышу можно разглядеть.

- Идём, - сказала Вика и первой пошла к выходу.

 

А он решил пока сам больше ничего не спрашивать, опасаясь за свой рассудок. «Лучше посмотрю и послушаю, сама расскажет скорее». С Викой он стал чувствовать себя несколько лучше. Такой поворот событий подразвеял тоску. Он встал и двинулся следом за незнакомкой.