- Вы знаете, у меня дома ужас, что творится, – всплеснула руками Тамара Михайловна.

– В самом деле? И что же? – спросила, сделав тревожное лицо, ее лучшая подруга Любовь Анатольевна.

– Да вот Степан, сосед из 45, новатор, напридумывал. Он в хлебном у нас продавцом работает, тощий такой, лысоватый, да вы знаете, наверное.

– Да, да вроде знаю, – согласилась Любовь Анатольевна, совершенно не представляя о ком, идет речь.

- Так вот, приходит он прошлый месяц ко мне и говорит. Я говорит, Тамара Михайловна, уже седьмой год хлебом торгую и знаю, что прибыльно очень хлеб продавать. А зарплата у меня не большая едва на жизнь хватает, и есть у меня желание доходы свои увеличить, к тому же знания, как это сделать имеются. Но так как это может ваш покой слегка нарушить, то хотел сначала согласием заручиться. Ну а я его и спрашиваю, как же это твое желание доходы свои увеличить, может мне повредить. А так отвечает он мне, что шумно у меня в квартире немного будет, а у нас с вами стенки общие, но вы не волнуйтесь, шум не велик, да и я вам за неудобства платить со своего барыша буду, в накладе не останетесь. Вот надо бумагу подписать, что вы не против. Остальные соседи с кем я стенками граничу, подписи уже поставили, одна вы остались, не подведите уж. Показал бумагу, какую то с печатями там и в самом деле подписи, ну и я сдуру подписала. Подумала, что уж наверняка человек докучать не будет, да и деньги лишние не помешают. Если б знала я, чем это грозит, послала бы сразу, к чертовой матери стервеца. В общем, теперь то чего уж. Короче говоря, он пашню дома устроил, и хлеб там выращивать начал, – закончила Тамара Михайловна.

– Ой, батюшки, – в притворном ужасе схватилась за голову Любовь Анатольевна, не узрев пока ничего жуткого в пашне, но, стремясь поддержать подругу.

– Не то слово. Представляете сначала землю завозил, вся лестница в земле постоянно, пока до квартиры дойдешь на обувь по килограмму налипнет, он не убирает, ссылаясь на крайнюю занятость, а я вроде как партнер, раз процент получаю должна значит убирать свинство его. Потом навоз завозил, несло на весь подъезд, зайти страшно было, в квартире до сих пор пахнет, хоть и почти не чувствуется, принюхались уже, но как посторонний заходит сразу нос воротит. Потом комбайн маленький приволок, шум постоянно стены дрожат, дым бензиновый, а у меня кошка остро на бензиновые запахи реагирует, прихворнула даже. Короче проклятье одно. Но и это еще не все. Я за процентами, а он все погодите, да погодите, не народилось еще, - Тамара Михайловна покачала головой и даже всхлипнула.

– Как же вы теперь, жить то будете? – на этот раз с искренним участием спросила Любовь Анатольевна.

– Да вот терпим, но не это самое страшное.

– А что же?

– Я хлеб теперь на дух не переношу, а раньше очень любила, – всплеснула руками Тамара Михайловна, – и этот Степан у меня вчера спрашивает, вы чего в магазин то ко мне ходить перестали, ну я ему без задней мысли и выложила все.

– А он?

– А он и говорит, ну так я вам тогда процент ваш платить и не буду. Это еще почему, спрашиваю. Так вы за счет меня как экономите, раньше по три раза на дню в булочную бегали, а сейчас дай бог раз в неделю, посчитать, если то о-го-го экономия, какой вам процент?

– Ну а ты ему, что на это? – спросила Любовь Анатольевна.

– А что, я ничего прав он получается, я раньше по пятьсот рублей в месяц на хлеб тратила, а сейчас сто не всегда. Вот так вот, – сказала Тамара Михайловна и горько вздохнула.

- Да уж и не говорите, – участливо согласилась, Любовь Анатольевна и сморщила лицо. Еще не много постояв, подруги разошлись.