Сторожа зовут Петрухой. Вернее, это он сам так представился. Родом из Бугуруслана. Акцент маленько татарский. Маленького ростика, в какой-то мощной меховой хламиде на хрупком теле, с тоненьким юношеским голоском, несмотря на свои 35 лет. Очень гостеприимен. Очень рад. Его можно понять: погода стоит отвратительная, то есть нелетная совершенно. Сменить Петруху никто не может. И кроме нескольких одичалых геофизиков да ненцев, рыскающих по тундре на своих нартах и «Буранах» в поисках халявной водки, он давно уже никого не видел. А скоро Новый год, между прочим…

У Петрухи есть священная корова – телефон. Обыкновенный старенький городской аппарат, по которому можно набрать нужный номер и при изрядном терпении дождаться-таки прекращения коротких гудков и набора желаемого номера абонента. Аппарат стоит у него в отдельном вагончике, который он открывает ровно в восемь утра и закрывает ровно в восемь вечера. Короче, мой спутниковый монстр тому старенькому замызганному аппарату и в подметки не годится. Моим даже орехи колоть невозможно – развалится.

«Вот, пажалусты, занимайте вагоньчик! Всё равно никаво нет, и када появяца – неизвестна,» - любезно провожает нас Петруха. В вагончике есть нары, электрический свет, работающие, простите за выражение, калориферы, а также потертые, пропахшие солярой и носками сотен буровиков, полевые матрасы и подушки без простыней и наволочек (естественно). Короче: благодать, рай земной, вожделенный!

Заваливаемся спать прямо в одежде, которая по запахам уже мало чем уступает спальным принадлежностям уютного гостеприимного вагончика. Петруха сразу же сурово предупреждает: лишней питьевой воды нет. Но у нас с собой почти сорок литров, и пока – это нас не огорчает и не настораживает. Тепло и душно. К утру незаметно отключаю калорифер в своей половине вагончика. Мой оппонент, Колян, нахально селится на койке напротив меня. А, плевать. Завтра отзвонюсь своим. Там посмотрим.

Рома кашляет всю ночь и температурит. У каждого что-то из лекарств есть. Пытаемся помочь. Если ему станет хуже, то нужен врач. Утром за мной заходит Петруха, и мы идем в телефонный вагончик. Сообщаю о состоянии дел генеральному. Знаю, как он переживает за нас. Слышу огорчение в его голосе: «Ну, что ж.. Значит, холостой выстрел получился?» Молчу. А что тут скажешь? Причин может быть сколько угодно, но решение-то задачи было поручено именно мне, и у меня нет права перекладывать ответственность на кого-то…

Звоню Щербакову. Тот обещает сегодня же заказать вертолет на завтра ( заказывают всегда заранее) и забрать нас, аки челюскинцев, с двадцать двадцать.. Вертолетная площадка – в пятидесяти метрах от нашего вагончика. Правда по её углам из четырех работают только две сигнальные лампы. Но тут уже ничего не поделаешь. Запаса у Петрухи нет.

Однако погода всё решает по-своему. Ни на завтра, ни на послезавтра летной погоды не случилось. Пурга. Видимости ноль. На завтра к двадцать двадцать подкатил ненец Еля Салиндер в малиновой малице на двух нартах, запряженных ездовыми оленями. Еля очень хотел попасть в поселок и упросил меня взять его, троих маленьких детей и жену неночку в вертолет. Я передал его просьбу Щербакову. Тот махнул рукой, мол, решай сам. Елина семья поселилась в соседнем с нами вагончике.

Вскоре Салиндер пришел к нам в гости. Первые полчаса он демонстрировал нам аудиозаписи на своем сотовом телефоне. Там были записаны всякие-разные анекдоты. Очевидно, парень ждал от нас какого-то угощения. Вечером я занес в его вагончик и отдал его семье бутылку шампанского и коробку конфет, предназначавшихся Супруну, до которого мы уже явно не сможем добраться.

Соседи мои, Рома с Андреем морщатся. От Ели исходит особый специфический запах тундровика: смесь оленьего жира, человеческого пота и звериного ( оленьего) мускуса. Я терпеливо слушаю его рассказ о себе и своем роде.

Ему тридцать три года. Служил в армии под Астраханью в ракетных войсках. Служил хорошо, даже просили остаться, но он вернулся в родную тундру. Приехал он сейчас из стойбища с дядькой. Дядька увел оленей обратно в стойбище, до которого шесть километров. В ту сторону, с которой мы пришли. Кстати, в одном месте по пути сюда мы действительно пересекали свежий след «Бурана». Первым его заметил Рома. Но мы по нему не пошли, потому что я сказал о том, что след «Бурана» может и не привести нас на буровую. Всё верно. Он на самом деле вёл не на буровую, а в стойбище. А там нашему вездеходу делать точно – нечего.

В поселке Еля хочет купить новый снегоход. В кредит, разумеется. Есть такие кредиты – специально для малых народов Севера Он согласился с тем, что в нашем вагончике шибко жарко и душно. Они в женой дверь в свой вагончик специально плотно не закрывают: чтобы вентиляция была. Кстати, когда я заходил к ним, то заметил в тамбуре обыкновенный детский ночной горшок. Почему-то эта вещь меня в тех условиях умилила и запомнилась. Потом Еля ещё раз заходил, просил сигареты для жены. Сам-то не курит, а вот жена…

Колян надеется, что мы все-таки решимся ехать с ним дальше: специально подмел в вагончике, мусор вынес, фрекцион правый починил. Не-а, никуда мы с ним больше не пойдем. И не надейся, Николай! Мы не сумасшедшие.

Вечером Колян решил снять свои носки. Пахли они настолько ужасно, что тотчас в глазах появилась резь.. А наш «отравитель воздуха» вдобавок устроил ручную чистку ног, начал между пальцами ног ковырять. Находиться рядом с ним не оставалось никакой возможности. Часа два я простоял у раскрытой двери вагончика, где, словно рыба на прибрежном песке, старательно глотал свежий морозно-снежный воздух.

Пока находились на двадцать двадцать, у меня было время проанализировать ситуацию. Итак.

Первое. Мы убедились что дорога на двадцать двадцать не отвешкована и не готова к эксплуатации Второе. Мы доставили около тысячи вешек к месту начала будущего зимника и складировали их здесь. Третье. Мы убедились в том, что Лукойл ведет полным ходом отсыпку площадок под эксплуатационное бурение ( самосвалы, свет которых мы видели, возили грунт на отсыпку кустов скважин из карьера неподалеку), а значит заинтересован в строительстве зимника на двадцать двадцать и будет содержать его в зимний период не на словах, а на деле. Четвертое. Вешковать дорогу без расчистки ее бульдозерами-«болотниками» не им смысла, ибо дорогу тут же занесет пурга. Пятое. Идти на прокладку зимника одним вездеходом крайне опасно. Шестое. В нашем случае - с неадекватным водителем - смертельно опасно.

Вертолет за нами так и не пришел. И тут появился на двадцать двадцать ещё один вездеход – геологов-сейсмиков. По их словам, первые и единственные следы вездехода, ведущие к двадцать двадцать, которые здесь были с начала зимы – это следы этого самого ярко-рыжего вездехода сейсмы.

Решили «прицепиться» за их вездеходом и идти след в след. Так мы снова оказались на борту нашего многострадального ГТТ, с которым только вчера прощались навсегда. К тому же питьевая вода, которой мы опрометчиво поделились с семьей Ели, закончилась. Это тоже подстегнуло нашу «экспедицию» к возвращению. Созвонился с шефом. Он ответил, что полностью доверяет нашему решению по ситуации. За что я ему благодарен и поныне. Действительно, на месте, по ситуации, всегда проще и понятней как именно нужно поступать.

Первоначально сейсма пропустила наш вездеход вперёд. Однако, и здесь наш герой умудрился свалить куда-то в сторону. Мы едва отыскали следы рыжего вездехода. Ведь теперь мы шли не по джипиэс, а по следу второго вездехода. На этот раз в нашу машину набилось уйма ненецкого народу.: несколько пацанов-ненцев во главе с Гришей (единственного, с кем я лично познакомился.), а также Еля и его семья.

Пацаны сошли в чистом поле, не доезжая до развилки на Находку пятнадцати километров. Сказали что до стойбища им тут недалеко. Впрочем, понятие «недалеко» для русского и для ненца – совершенно не совпадают. Для русского ненецкое «недалеко» - это очень даже прилично далеко. Знаю что говорю: имел неосторожность убедиться.

За восемь км до развилки нам встретилась целая колонна дорожной техники. Ах, вот когда на самом деле дорожники занялись лукойловской дорогой! Именно тогда во мне созрело твердое решение все-таки вернуться сюда (вместе с дорожниками) и проложить необходимые зимние автодороги до наших месторождений.

Наконец, мы миновали развилку с её вагончиками дорожников и следуем прямым ходом в поселок. Как бабочки, мы летим из полярной темноты на свет в далеких ещё окнах . Свет поселков отражается в облаках бледно-багровыми пятнами.

В восемнадцати километрах до конца пути мотор глохнет. В девяти километрах – перегревается радиатор, рвется ремень на системе охлаждения. И мы вынуждены заменять его на другой. Снова звёздная тишина. Внезапно раздается детский плач. Это плачут дети Ели, потому что они маленькие, и им страшно... Вокруг кромешная темнота.. Ветер и снег. А далеко вдали светятся огни поселка. Эх, вот видит же око, да… зуб неймёт.

Наконец вездеход еле-еле выкарабкавшись на поселковый берег возле базы Бадри того самого, - весь задымился и окончательно встал...

Но мы уже точно не одни. В воротах теплого деревянного ангара стоит на заправке Урал-наливник.

 

Все-таки, когда полярная ночь подсвечена огнями живого человеческого жилья – это очень красиво смотрится, честное слово.

Еля с детьми и женой, похожие на медвежат, в длиннополых оленьих совиках да паницах, а следом за семейством и мы, грешные, идем к поселку понизу вдоль берега по хрустящей и искрящейся снежно-звездной дороге.