Мне было 8 лет. Мои родители уехали, взяв моих сестёр с собой, а меня отправили в другую деревню к прабабушке и к прадедушке. Они говорили, что от меня много проблем будет, если возьмут с собой. Моё детское сознание не понимало этого. Если разукрасила печь акварельными красками – это для них проблема, а я думала, что это очень даже красиво, ведь там была радуга, зелёная поляна и ромашки. Не знаю, почему мама разозлилась, когда я отрезала штору, пытаясь сшить ей к празднику красивую нарядную юбку. Почему отец сильно ругался, когда я подстригла его зимнюю шапку, ведь так красивее, да и волосы от шапки теперь в глаза лесть не будут. Я пыталась помочь по хозяйству, нужно было собрать гусениц с капусты, я же придумала идеальный план, выпустив кур в огород, правда они не только гусениц, но и капусту тогда склевали, но ведь идея была хороша! Мне было чуждо то, что мама чуть не упала в обморок, когда увидела меня «красавицей»…

В этот день в старом журнале я нашла чёрно-белую фотографию. На меня смотрела красивая женщина. Она была в прелестной шляпке, с кудрявыми волосами, в красивом наряде и так мне захотелось выглядеть точь-в-точь как она! Я достала мамино свадебное платье, хорошенько подвязав его лентами и папиным ремнём. Теперь я выглядела, как мне тогда казалось просто принцессой. Тогда же я обрезала свою косу, чтобы получилась кудрявая короткая причёска, вот только кудри не получались. Я накручивала бигуди и тут же их снимала – не получалась! Затем погружала их в горячую воду и снова накручивала, но кудрей не было… Из памяти всплыла картинка, как соседка тётка Наталья накручивала волосы на горячий гвоздь. Я взяла пассатижи, гвоздь и открыла печь… Кудряшки получились, но на подбородке остался до сих пор шрам.

Мамина пудра оказалась не только на моём лице, но и волосах, так я себе казалась более красивее, помада смотрелась не только на моих губах и щеках, она ещё оказалась и хорошей на вкус. Помню своё отражение в зеркале… В белом платье, подвёрнутым на талии цветными лентами и держащимся на мужском чёрном ремне, туфли на каблуках, которые я надела на шерстяные носки, напихав при этом в них газету. Чёрная фетровая шляпа с петушиным пером. Для этого я пошла в курятник и, поймав петуха, пыталась ножницами отстричь ему половину хвоста. Он сопротивлялся, бил меня крыльями и клевался, тогда я его легонечко совочком стукнула по голове. Теперь я отрезала ему весь хвост, в отместку. Петух очнулся, когда я уже подходила к двери, он подпрыгнул и клюнул меня в спину. Я, закрыв курятник с обратной стороны, долго-долго ревела, проклиная его возле двери и потирая спину, по которой маленькой струйкой сочилась кровь. Он словно слыша меня, кричал и бил крыльями в дверь, я же пророчила ему «суп с курятиной». И вот теперь, счастливая, в шляпе, где красовалось перо – словно победа, с накрашенными губами, с мертвецко-белой бледностью лица от пудры, кудрявая, с пережженными и опаленными волосами, с огромным волдырём от ожога на подбородке – сравнивала себя с фотографией. И мне казалось, что я намного красивее!

Почему-то родители этого не поняли… и вот теперь они не хотели меня брать с собой в отпуск, а решили отправить в другую деревню к прабабушке и к прадедушке. Мне было грустно, когда я видела, как сёстры надевали новую одежду в дорогу, я же стояла возле порога с маленьким чемоданчиком, который закрывался на два замочка, в сестрицыных старых поношенных сандалях, в выцветшем платьице, с драными и незаживающими всё лето коленками. Мама увидела, как я грущу, она подошла ко мне и положила руку на голову, как бы пытаясь меня погладить, но остановилась и, убрав руку, сказала:

- Вот… смотри тебе новое платье… совсем новое с этикеткой…

Она перекинула мне на руку сиреневое в розовый цветочек новое платье. Оно пахло магазином! Я была очень довольна, и просто не ожидала, теперь у меня есть своё платье – СВОЁ! Не сестрицино, которое она одевала два раза только, не соседское, которое почти как новое, а своё…

- Надень его к причастию, когда во храм пойдёте, да покайся, что так ведёшь себя плохо… И вот тебе … три рубля, сама покупай что хочешь, это тебе лично…

- Мам, а можно мне сейчас платье надеть? А?

Мама покачала головой:

- Ты же вымажешь или издерёшь по заборам-то…

- Нет, мама, нет… ну можно? Можно…

- Одевать будешь в церковь! Или в больницу, если прививки приедут ставить. Вон смотри, баба Поля приехала…

Бабу я видела много раз, она часто приходила к нам на церковные праздники. А вот прадеда – ни разу в жизни. Наверное, родители хотели, чтобы я поближе познакомилась с традициями староверов. Прадед был суровых нравов и не слишком роднился с нами, так как мой отец был немец. Я слышала, как мама уговаривала отца, чтобы он не отправлял меня к ним, что дед глава староверов и к тому же изверг.

- Ни чего, ни чего… – говорил отец – Может, вразумит хоть прадед её от шалостей, а то отец-то твой наоборот, балует её. Пусть погостит, родня же, тем более твоя – кровная.

Так и было решено - пожить мне у них месяц. Бабушка Пелагея целовала меня, обнимала, вертясь, всё время вокруг меня.

- Ну, скорее же! Поехали! Не была в нашей-то дерёвни… вот и посмотришь. Речка-то у нас чистая-пречистая… купаться будешь, а дед уже лисопед собрал. Кататься-то умеешь, али как?

Я кивнула.

- Но! Пошёл окаянной… - шлёпнула бабушка вожжами.

Встретил нас старичок, в чёрном длинном одеянии, с холодными и маленькими глазками. Дед подошёл ко мне и, держа за голову, сказал:

- Ну-ка, ну-ка, посмотрим, чья такая будешь? Ага, скулы, нос отцовские… немецкая значит…

Он отпустил мою голову и обратился к бабушке:

- Мать, здорова ли она, больно худа?

- Здорова отец, здорова…просто прыткая и юркая шибко, вот и худа…

-А зовут-то как?

- Катенькой… – ответила я.

- Иш, ты какая цаца, Катенькой… Катькой значит будешь!

Потом мы с бабой разбирали мой маленький чемоданчик.

- А посмотри-ка чё есть у меня!

Баба вытащила из шкафа свёрток из газеты и подала мне:

- На-ка, тебе Катюша, а ну-ка меряй…

Это было второе новое платье за день. Я завязала пояс и задумалась: почему так бывает, всю жизнь ты мечтаешь о новом платье и у тебя нет его, а тут в один день… значит Бог есть? Он же увидел, что у меня нет платья нового. А вот в субботу на службе я пропела «Царю Небесный» и загадала, чтобы Господь послал мне хотя бы одно НОВОЕ платье. А он мне целых два… значит не такая я уж и плохая, как думают мама с папой…

- Баба, а можно мне его…

Я не осмелилась спросить дальше, потому что знала ответ, что новое платье одевается либо в церковь, либо в гости, либо в больницу.

- Носить сейчас? – удивлённо спросила баба. – Конечно можно, а для чего я тебе его купила а?

Я засмеялась и обняла бабушку. Вечером мы долго лежали в постели пытаясь уснуть. Дед спал в другой комнате и храпел, а мы с бабой лежали на одной кровати и шепотом разговаривали.

- Баба, а дед тебя бил когда-нибудь?

-Ой, всегда бил…но только по пьянке, трезвый руку не поднимает… никогда не подымет…

- А сейчас?

- Когда выпьет, бывает и стукнет… но не так шибко как по молодости.

- А меня папка тоже бьёт, только трезвый, он не пьёт…

- Поди, пакостишь, за дело же, просто руку на дитя не подымешь ведь…

- Говорит за дело… но я не понимаю…

- Спи, давай…

- Баба, – шептала я снова, – А ведь взрослые не пакостят, за что женщин мужья бьют?

- А шут их знает! Поди найдут за что!

- И меня муж будет бить?

- Если любит, значит и бить будет.

Я тяжело вздохнула:

- Не пойду я замуж!

- Пойдёшь, куда денешься.

- Так я не хочу, чтобы меня били…

- Да разве сейчас мужики баб бьют? Только по пьянее, и то коли не сварит баба обед, или стряпню не ту подаст. И то ведь это ж по пьянке, чё с пьяного спрос какой? Пьяный он и есть пьяный!

- Убегу я баба, тогда я убегу… не хочу я так! Я за городского замуж пойду, они культурные мужики…а если и городской бить станет я убегу!

- Чудная ты Катька, наша кровь-то, а словно чужая, и мыслишь чудно. А убежишь, ведь догонют и побьют снова.

- А я так далеко убегу, где не догонят! Я во Францию убегу…

- Куда? – смеялась бабушка, трясясь всем телом – За хранцузскова принца пойдёшь?

- Не за хранцузского, а французского – ответила я обижено. – И там уже принцев нет, поумирали они все… это только в сказках принцы. Там, как и у нас, мужики теперь! Но хорошие…

- А всё едино! – смеялась бабушка до слёз.

- Баба, а вот они своих жён не бьют, они им говорят «принесите, пожалуйста», «уберите, пожалуйста», и руки всегда целуют…

- Ой, ой, кабы дед мне руки целовал я бы и не мыла их… – всё так же смеялась бабушка.

- А знаешь, что Катя, а ведь бабы их без панталонов ходят!

- Да ты что?

И мы с бабушкой долго смеялись. Я звонко, а бабушка глухо и с кашлем до слёз.

- Вот представь, – говорила бабушка - Идёшь по своей Хранции сподручку с хранцузиком, а он то усы попровлят, да попровлят, так яко бы хвастаясь, дескоть смотрите, у меня баба русская, ведь баба русская самая красивая, а ты лебёдушкой плывёшь, а он тебе какао с сахорочком, ручки зацеловывает. Идёте, таки деловые, и ветер подул твоё платье поднялось и ты то без белья! Ой… срамно… Вот тебе и вся Хранция твоя…

 

Бабушка снова хрипло засмеялась.

- А я буду носить бельё! –утвердительно заявила я.

- Дак, тебя с Хранции сразу выгонят! Кто носит бельё – всех выгоняют!

- Тогда я буду носить брюки.

- Господи помилуй! Срам, какой, чтобы я не слышала! Штаны будет носить! Мужик что ли!

- Баба, а к нам приезжал дядя папин из Германии, так он мне джинсы привёз, только они мне ещё большие, они лежат, но я буду носить их…

- А это что за диковина такая?

Я стала рассказывать про джинсы, бабушка охала, закрывала лицо руками.

- Говорила Кольке, не отдавайте Таньку за этого немца Карла. Не по себе ведь рубит, кто он и кто она? Приучит вас к бесовским делам! А ты дурья башка читай псалтирь! И всё! Больше никаких разговоров про хранцузского принца! И эти, как их тама бжинцы!

- Джинсы! – поправила я.

- Халера с имя!

- Баба, я всё равно уеду отсюда! Вот увидишь! Я не буду здесь жить!

- Спи, давай! Знаешь пословицу, яблоко от яблони не далеко падает!

- Но ведь может так быть, что яблоко кто нибудь положит в карман и уйдёт далеко…

Баба хрипло смеялась на до мной:

- И то верно мать сказала, что с тобой скучать не придётся. Спи Катенька, спи, мы завтра с тобой шанежек напечём, спи…

Бабушка отвернулась и быстро уснула. А мне всю ночь снились два моих новых платья, Франция, французский принц, который называл меня «мадама» и целовал мне руки…