Ранним январским утром участники семинара «Рынок и демократия» угрюмо брели по трапу на борт парома «Гусейн Эффенди». Шел то ли дождь, то ли мокрый снег, сильные порывы ветра бросали в лицо пригоршни морской воды и заставляли судорожно хвататься за поручни, да и качка была уже порядочная даже здесь в порту.

 

- Нетвердой матросской походкой… - перекрикивая рев моря, орал Гришка Галл любимую свою песню про то, как скрылся в тумане Рыбачий.

- Ты уверен, что нетвердой? – крикнул я ему в ухо.

- Уверен, - заорал в ответ Гришка, и тут мы ступили на закрытую палубу парома - там было потише, и Гришка продолжил, - Правда, может, и шаткой.

 

Я усомнился и в шаткой, но он уже не слушал и той самой шаткой походкой решительно устремился в буфет. Вслед за нами на палубе парома появился Йоська, а за Йоськой, один за другим, стали входить мокрые и продрогшие «семинаристы». Мы отправлялись из Стамбула на противоположный берег Мраморного моря в город Бурса с целью ознакомления с рыночной организацией производства на одном из тамошних предприятий.

 

Бредовая идея пересечь январское штормовое море для ознакомления с успехами рыночной экономики на его противоположном берегу возникла в сумеречном сознании турецкого руководителя семинара Тургута Каплана - он даже заикаться стал от свалившейся на него вдруг ответственности, а дело было в том, что запил вдруг главный руководитель семинара немец Гейгер и запил не один – это было бы полбеды – а вместе с основным лектором по вопросам рынка и демократии, голландским профессором по фамилии Сук-Мурадян, и бедный затурканный еврей, как называл его Гришка из-за фамилии, доктор Тургут Каплан стал вдруг на семинаре самым главным.

 

Новость про запой у начальства принес Йоська в понедельник после работы. Мы с Галлом как раз собрались отметить первый день семинара специально привезенной с бывшей родины «Столичной», и третьим в нашей компании должен был быть местный азербайджанец Ришат по кличке Решето, занимавшийся устройством бытовых проблем участников семинара, такой себе «мальчик на посылках» у начальства.

 

Закуска – по моему настоянию не только «витаминная»: купили еще португальские сардины и невкусную турецкую колбасу суджук - уже ждала участников пира, а Ришата все не было.

- Давай без Решета начнем, - сказал Гришка, - у мусульман понятие времени другое, у них и год сейчас другой - тысяча четыреста какой-то.

- Подождем еще немного – спешить-то некуда, - предложил я. Гришка открыл было рот, чтобы возразить, но тут распахнулась дверь номера и вошел Йоська.

- Решета не видел? – спросил его Гришка, когда он появился на пороге.

- Видел, - сказал Йоська, снял куртку, бросил ее на одну из кроватей – в «штабном» номере у Гришки кроватей было две, и достойны они отдельной саги – подошел к нашему столу, сделал себе бутерброд из турецкой лепешки и суджука – все это время мы терпеливо ожидали продолжения, но его все не было.

– Где ты его видел? – наконец не выдержал Гришка, но Йоська высказался, лишь откусив от своего бутерброда и прожевав, причем высказался на свою любимую тему, обращаясь к Гришке, очевидно, как к человеку по сравнению со мной более пьющему:

- Вот ты видел когда-нибудь печень алкоголика? – спросил он и сам же на свой вопрос ответил, - Ужас! Вся в белых таких пупырышках.

- Где ты мог ее видеть? – Гришку, как всегда, интересовали подробности.

- У нас в части был один прапор-пьяница, так на него лафет упал и раздавил, и печень была видна.

- Как может лафет на кого-то упасть и потом откуда ты знаешь, что это была печень? – задал Гришка сразу два вопроса и получил исчерпывающий ответ на оба, а заодно и на предыдущий.

- Лафет был к лебедке привязан и сорвался, а печень алкоголика у нас в клубе висела, - сказал Йоська и добавил, - Решето Гейгера в койку понес.

- Не известно, какая бы у тебя печень была, если бы на тебя лафет упал, - привел свой аргумент Гришка, а я спросил про начальство,

- Сильно надрался Гейгер?

- На меня лафет не упадет – я не пью, в отличие от вас, - ответил Йоська сначала Гришке, правда, несколько нелогично, а потом удостоил и меня ответом, - Как свинья надрался наш группенфюрер, – сообщил он, - завтра будет страдать, как, впрочем, и вы.

- У меня печени вообще нет, - неожиданно продолжил тему Гришка.

- Это как так нет? – заинтересовался Йоська – он уже улегся со своим бутербродом на Гришкину будуарную кровать и приготовился к длительной дискуссии. Мне принимать участие в дискуссии не хотелось – я лениво водил взглядом по привычной обстановке и вспоминал, какой она казалась интересной и экзотической, когда мы только сюда приехали.

 

Взять хотя бы вот эти кровати – на вид непрочные сооружения на бронзовых гнутых ножках, как у садовых скамеек, с панцирными сетками и спинками из вычурно изогнутых медных прутьев с шариками на концах. Кровати были интересны не только сами по себе – такой себе оттоманский гламур, они были интересны еще и тем, что играли поистине роковую роль в стамбульской жизни Гришки Галла – мало того, что он несколько раз набивал себе шишки об их декоративные шарики, так однажды, улегшись на такую кровать несколько подшофе, он проснулся утром с головой просунутой через прутья спинки и назад всунуть голову не мог из-за ушей.

 

Мы открыли дверь запасным ключом, мылили Гришке голову и втаскивали назад на гламурные просторы кровати. И как-то так получалось, что несмотря на сложные отношения с кроватями этого типа – А может, именно из-за них, кто знает? – каждый раз получал Гришка номер с такой кроватью, хотя были и другие – с огромными двуспальными диванами без спинок – в таких номерах жили я и Йоська, а вот Гришке не досталось ни разу.

 

Кроме двух кроватей, в номере был еще журнальный столик и трюмо. На трюмо были наброшены Гришкины джинсы и никакого интереса для исследователя оно не представляло, а вот на столике, где сейчас лежала наша закуска, были выцарапаны какие-то слова – надо понимать – ругательства, предположительно, на французском, и мы часто скрашивали свои застолья, выдвигая и отвергая гипотезы об их значении.

 

Йоська французский знал, но не в такой мере, а когда он привел с целью расшифровки этих загадочных надписей не первой молодости французскую туристку, та почему-то возмутилась, покраснела и даже грозилась потом пожаловаться.

- Вряд ли это матюги, - комментировал ее поведение Галл, - Что она, в ее возрасте матюгов не видела?!

- А что тогда? – интересовался я.

- Наверное, что-нибудь против французов, ну что они лягушек жрут или что-нибудь такое про Де Голля.

Йоська, правда, после визита француженки стал утверждать, что это совсем не французский, а какой-нибудь креольский, но Гришка считал, что он таким образом хочет скрыть свою недостаточную компетентность.

 

Между тем дискуссия о печени увяла и Гришка опять призвал начать застолье без Ришата.

- Придет он сейчас – никуда не денется, - сказал он, разливая водку в разовые стаканчики, - Начальство уложит и придет.

Я решил больше не возражать и придвинул свой стул к журнальному столику.

- Ну давай, за успех семинара, - предложил Гришка, чокаясь со мной, - а то чую я, что работенка предстоит тяжелая – частит этот Сук, как бешеный и еще прононс этот голландский – ни хрена не понять.

- Угу, - согласился я, выпил и стал есть сардины, и тут с очередной дежурной темой включился Йоська.

- Не понимаю я тебя, Генри, - сказал он, - зачем ты пьешь, если ешь при этом не в себя – ведь весь эффект пропадает?

Я молча жевал - тема была постоянная и я ждал продолжения, и оно последовало.

- Вот у нас в части, - повествовал Йоська, - был один майор, так он после банкетов объедки на кухне просил, - я хотел было возмутиться, но не успел - Йоська продолжил, - правда, его можно было понять – он без жены был, разведенный и все денежное довольствие пропивал, а потом голодал.

- А Генри тут при чем? – вступился за меня Галл.

- Да не при чем, - согласился Йоська, - просто плохо он кончил, майор этот.

- Застрелился? – предположил я.

- Под трибунал угодил, - Йоська резко встал с Гришкиной кровати – сооружение заскрипело и зашаталось – и стал делать себе еще один бутерброд, на этот раз с сардинами.

- Ты мне койку развалишь! – возмутился Гришка.

- У тебя их две, - парировал Йоська.

- Я на второй спать не могу, - заворчал Гришка, - там Решето вчера спал – я его будил, будил, а он мычит и хоть бы хны, а утром от холода с ногами под одеяло забрался и туфли не снял.

- А за что он под трибунал попал, майор этот? – я решил вернуть беседу в русло предыдущей темы.

- За спекуляцию, - Йоська опять с размаху улегся на кровать с новым бутербродом, - колготками спекулировал. У него кореш местный был – монгол – так он из Китая контрабандой колготки возил, а майор гарнизонным бабам сбывал.

- Хорошо вы там дальние рубежи Империи охраняли, - сказал я и взял у Гришки стаканчик с очередной порцией.

- А что, плохо?! - взвился Йоська, - Хорошо охраняли - один мой расчет мог Пекин одним залпом стереть.

Мы с Галлом выпили вторую без тоста и все замолчали.

– Великая была Империя, - думал я, – полупьяные и полуголодные легионы держали в страхе весь мир.

 

И тут раздался робкий стук в дверь «штабного номера».

- Явился, - заворчал Гришка и крикнул, - Заходи, раз пришел – ты б еще завтра явился.

- Я господину Гейгеру помогал, - попытался оправдаться Ришат, но Гришка оправданий не принял.

- С ним бы и пил, - сурово продолжил он, - мы опозданий не любим – мы люди военные.

- Чья бы корова…- заметил Йоська.

- Да вы проходите, Ришат, - сказал я, - Не обращайте внимания – дядя шутит.

 

Ришат вошел и пристроился на кончике стула. Это был приятный, безропотный, очень восточный человек, к Гришке и, вообще, ко всем нам относился с большим почтением, а Гришка этим бессовестно пользовался.

- Вот ты скажи, Решето, - сразу набросился он на беднягу, - почему вы, мусульмане собак не любите? Собака же – это не свинья.

- В Коране написано: нечистое животное, - робко ответил Ришат, но Гришке этого было мало.

- А почему нечистое? – не унимался он.

Не известно, чем бы закончился этот разговор, но тут вмешался Йоська.

- Налей человеку, - сказал он таким тоном, каким отдавал, наверное, приказы своей батарее.

Галл повиновался – Йоську он побаивался, хотя и спорил с ним все время. Вот тут, за водкой Ришат и рассказал о грехопадении высокого семинарского начальства. Правда, рассказал по-восточному вежливо и беспристрастно.

 

- Выпил господин Гейгер немного, - сообщил он, - потом в баре у Мамеда скандалил, посуду бил. Они позвонили и я поехал за ним, в такси посадил и до номера довел. Спит сейчас.

- А что пил? – поинтересовался Гришка.

- Пиво пил, - ответил Ришат и добавил свой комментарий, в котором чувствовались прочно усвоенные уроки его Бакинской юности, - Не понимаю, как можно так пивом напиться. Если бы водку пил, тогда другое дело, но он водку не пил – я по счету расплачивался – там только пиво было и шесть бокалов разбитых.

 

Однако о глобальном масштабе загула у начальства мы узнали позже, на следующее утро, когда приехали на работу, заняли свои позиции у микрофонов, но вместо ожидаемого профессора Сука на кафедре появился доктор Каплан и, запинаясь, сообщил участникам семинара, что профессор приболел и сегодня лекций не будет, и им предлагается заняться самостоятельным изучением материалов, в чем им с радостью помогут переводчики.

- Вот тебе! – возмутился, отключив микрофон, Йоська, - У нас контракт на синхронный перевод, – и собирался уже идти выяснять с начальством отношения, но Гришка его остановил.

- Не суетись, - сказал он, - Материалы они будут изучать, как же?! Держи карман. Все по магазинам побегут.

 

Гришка оказался прав и мы пошли пить кофе по-турецки к секретарше Сука, яркой азербайджанской девушке Лейле и вот она и рассказала нам некоторые подробности.

- Они еще вчера поссорились, после семинара, - рассказывала Лейла, с тревогой разглядывая в зеркальце прыщик на своем крупном восточном носу – ее мечтой было выйти в Стамбуле замуж за натовского генерала, она отдавала этой мечте всю свою молодую энергию и прыщик мог, очевидно, стать серьезной помехой.

- Орали друг на друга, – добавила она, - Сук даже на немецкий перешел.

 

То, что профессор Сук перешел на немецкий было весомым аргументом в пользу серьезности конфликта. Дело было в том, что, хотя Сук и знал немецкий, они с Гейгером принципиально говорили между собой только по-английски, так как немец Гейгер считал голландский диалектом немецкого, а голландец Сук придерживался противоположного мнения, считая немецкий грубым диалектом благородного языка Нижних Земель.

 

- Сук давно собирался сегодня лекции отменить, - продолжала свой рассказ Лейла, - потому что его родственники – местные армяне пригласили его на свадьбу, а Гейгер возражал.

- Какие родственники? – спросил Гришка, видимо, просто чтобы оживить повествование, не мог же он не знать про армянских родственников профессора Сук-Мурадяна с его-то любознательностью.

- Мурадяны, - ответила Лейла, - у него тут везде родственники, весь Азнавур Пассаж, – так назывался армянский район Стамбула.

- Ну ладно, теперь все ясно, - заключил Гришка, - пошли по домам, а завтра - в бой.

 

Но идти завтра в бой, если пользоваться любимым Гришкиным выражением, нам опять не пришлось. Свадьба затянулась, и профессор на кафедре не появился и на следующий день. Об этом нам опять сообщила Лейла.

- Монголы свадьбу, бывает, месяц празднуют, - заметил по этому поводу Йоська.

А потом пришел Ришат и сказал, что «господин Гейгер опять пьет пиво, никого в номер не пускает и немецкие песни поет».

 

Вскоре на кафедре опять, как накануне вместо профессора появился бедняга Каплан и объявил, что на следующий день запланирована поездка в один из красивейших городов Турции, город Бурса.

- Это будет очень интересный опыт для вас – представителей новых демократий, - сказал он и добавил, что погода стоит необычно для Турции холодная и надо одеться потеплее.

 

В зале после этих слов зашумели, а Гришка покрутил пальцем у виска и показал на окно - сильный ветер с моря швырял в стекло мокрый снег с дождем. Так начинался наш, как выразился все тот же Гришка, суровый и дальний поход.

 

Большой и казавшийся неуклюжим, видимо, из-за своих громадных размеров паром дал два хриплых гудка и стал медленно отходить от причала Стамбульского порта. Качка была сильная, даже здесь в порту, поэтому Гришка, появившийся из буфета с пакетом, в котором, как потом выяснилось, была бутылка турецкого джина и стаканы, стараясь попасть в ритм качки, передвигался большими, вынужденными скачками и в своей кургузой курточке и с прижатым к животу пакетом сильно напоминал неуклюжего кенгуру.

 

Доскакав да меня, он с размаху плюхнулся в соседнее кресло, тряхнул пакетом – там забулькало – и гордо объявил:

- Джин, от морской болезни первое средство – у Грина прочитал. Примешь?

Я отказался, зато сидевший рядом со мной президентский советник Кадыр хищно посмотрел на пакет.

- Давай ближе, Кадыр, - пригласил его Гришка и мы с Кадыром, хватаясь друг за друга и за что попало, стали меняться местами, и сделали это очень вовремя – палуба под нашими ногами пошла круто вниз, потом так же резко вздыбилась и тут же опять ухнула вниз – паром «Гуссейн Эффенди» вышел из относительного покоя портовой акватории в открытое море.

 

Что-то со звоном покатилось по палубе, взвизгнула дама, судя по кокетливому, явно русскоязычному оттенку визга, кто-то из наших «семинаристок»; тихо матюгался Гришка, прижимая к груди драгоценный пакет; бормотал что-то киргизское, молясь своим языческим богам, Кадыр; выпрямив офицерскую спину, вцепился в подлокотники Йоська, его рельефный профиль вполне мог послужить иллюстрацией к героическому эпосу «Гвардия умирает, но не сдается».

 

Перекрывая звон и взвизги, вдруг заревел по-турецки репродуктор, о чем-то предупреждая или к чему-то призывая – поди пойми! Потом, перекрывая рев репродуктора, завыла сирена, но выла она недолго, вскоре затих и репродуктор и в салоне парома «Гуссейн Эффенди», бросившего вызов январскому шторму, наступила неожиданная тишина, только слышны были приглушенные удары волн о борта да шелестела по стеклам запотевших иллюминаторов ледяная «крупа».

 

Тут внезапно и с неожиданной стороны проявил себя наш вождь и водитель Тургут Каплан – поднявшись со своего кресла – он сидел недалеко от нашей компании, он вдруг сказал по-английски, обращаясь к Йоське, видимо вдохновившись его мужественным видом:

- Джозеф, переведите пожалуйста. Я хочу кратко рассказать участникам о предприятии, которое мы планируем посетить.

 

Йоська удивленно посмотрел на него, но кивнул и Каплан открыл было рот, чтобы начать обещанный рассказ, но тут килевая качка сменилась бортовой, нашего руководителя выдернуло из кресла и, перекинув через всю палубу, бросило с размаху об стенку салона или как там называлось то помещение с креслами, в котором мы сидели. Несмотря на гулкие удары волн о борта, все мы отчетливо услышали глухой мягкий стук - это тело нашего лидера ударилось о металлический борт. Он упал на бок и затих.

 

Палуба парома резко пошла вниз, потом вверх, потом опять вниз и вместе с ней стал ездить взад-вперед наш бездыханный лидер. Первым опомнился конечно Йоська – офицер как-никак – и по вынужденной траектории поскакал на выручку вождю, за ним пресловутой нетвердой походкой последовал я, а за мной – вот уж никогда бы не подумал – сын степей Кадыр.

 

Если я все же старался сохранить хоть какое-то достоинство и шел на полусогнутых ногах, как орангутанг, лишь изредка опираясь на руки, то простой человек Кадыр сразу побежал на четвереньках и оказался поэтому возле Каплана раньше меня. Когда я наконец добрался до борта, Йоська с Кадыром уже сидели возле нашего несчастного руководителя и безуспешно пытались привести его в чувство. Я сел рядом, взял вялую руку и попытался нащупать пульс – вроде, пульс был.

- Есть пульс, - сказал я Йоське, - Надо его до кресла дотащить.

- Спасибо за совет, - огрызнулся Йоська, - Может, ты скажешь как?

Мой ответ не понадобился – над нашей очень со стороны, наверное, живописной группой вдруг нависла могучая фигура турецкого матроса, скоро к нему присоединился второй, тоже достаточно внушительного вида. Матросы между тем подняли нашего руководителя и, лишь слегка покачиваясь на ходу, унесли его куда-то в глубины парома.

 

- Ты зачем туда поперся, Кадыр? – спросил своего собутыльника Гришка, пытаясь не расплескать джин из стаканчика.

- Помогать, - ответил сын степей.

- Помогать, - передразнил его Гришка, - Чем ты там мог помочь?! Я еще понимаю – Генри. Он интеллигент – все бегут и он бежит, куда народ, туда и он, - он одним глотком выпил свой джин, скривился и покачал головой, - Что мы теперь без начальства будем делать?

Мы сочли Гришкин вопрос риторическим и сидели молча, слушая гулкие удары волн о борта парома, и вот тут, хватаясь за кресла и пассажиров, из задних рядов к нам добрался профессор Сукин.

 

Вообще-то, профессор Сукин, был совсем не Сукин, а Зыкин, а сделал его Сукиным Гейгер, который, представляя участников семинара, сказал, что от Российской Федерации с докладом выступит профессор Сукин, ну мы так и перевели – нам-то что - Сукин, так Сукин, а вечером в штабной номер пришел сам профессор и сказал, что он вообще-то Зыкин, а не Сукин, но на нас не обижается и мы подружились.

 

Ваня Сукин, как мы все-таки называли его между собой, был во всех отношениях приятный, добродушный крепыш. Он часто приходил к нам с выпивкой и без и вместе с нами смеялся над семинарским начальством, решившим за одну неделю научить полудиких жителей Империи демократии.

- Ну что там с нашим предводителем? – спросил он, усевшись на пол у ног Йоськи, - Жить будет?

- Будет, если мы все не потонем, а если потонем, тогда не будет, - ответил ему Гришка и засмеялся.

Он с Кадыром уже почти прикончил бутылку джина и по этой причине был весел, правда, с некоторой долей нервозности. Кадыр же был серьезен и сильно озабочен судьбой Каплана.

- Надо идти смотреть, как он там, - решительно заявил он и сделал попытку стать на четвереньки.

- Сиди, - приказал ему Гришка и ухватил его за плечо, - Как ты узнаешь – ты же по-турецки ни бум-бум?

Аргумент на Кадыра подействовал и он остался сидеть.

 

Так мы и сидели, в основном, молча, лишь изредка перебрасываясь словами, и сидели, как нам казалось, довольно долго. Качка стала как будто еще сильнее и к ней добавилась вибрация, поэтому все говорили, слегка прищелкивая зубами.

- Долго еще, не знаете? – спросил, клацнув зубами, Ваня Сукин, - А то там сзади двоим женщинам очень плохо – украинке одной и из Туркмении даме, из министерства которая.

- Говорили, час всего плыть с небольшим, - сказал я. Йоська тоже хотел что-то добавить к моей информации, но тут опять грозно забормотал репродуктор, к нему присоединилась сирена и говорить стало невозможно. Качнуло пару раз особенно сильно – Гришка едва не вылетел из кресла, а профессора Сукина отнесло довольно далеко от наших кресел. Сирена в этот момент перестала выть, замолчал и репродуктор, и сразу почти прекратилась качка. Все вопросительно переглянулись.

- Может, тонем? – предположил Гришка.

Йоська смерил его презрительным взглядом и собрался что-то сказать, но тут опять включился репродуктор. На этот раз говорили по-английски: капитан сообщал о прибытии в порт города Бурса и выражал надежду на то, что пассажиры получили от плавания удовольствие и опять воспользуются услугами компании. Йоська выругался и началась высадка.

 

Высадка в порту города Бурса напоминала старые кинохроники, где показывают, как выгружают раненых из санитарного поезда. Первым матросы вынесли на носилках нашего руководителя – доктор Каплан был в сознании, но смертельно бледен и голова у него была перевязана. Когда его проносили мимо нашей группы, профессор Сукин поинтересовался у матросов по-английски его здоровьем. Доктор, – ответил ему один из них и показал вниз на пристань, где возле машины скорой помощи стоял человек в белом халате и безуспешно пытался прикрыться зонтом он ледяного косого дождя.

 

За носилками рванули на твердую землю наши исстрадавшиеся дамы – бледные, измятые и дрожащие они шли по трапу, судорожно хватаясь за перила, и дружно, чуть ли не хором проклинали семинарское начальство. Потом потянулся сильный пол. Новый друг Кадыра, казах Батыр – тоже у себя там какой-то советник стал было прямо на трапе обсуждать с ним наше бурное плавание, но, учуяв запах джина, сразу переключился на алкогольную тему, интересуясь источником и ценой.

- Григорий угощал, - проинформировал его Кадыр с ноткой гордости в голосе. Батыр восхищенно зацокал языком.

 

Наша компания и прочно примкнувший к нам Ваня Сукин спускалась последней. Мы подошли к скорой, куда уже уложили нашего лидера, и поинтересовались у врача его состоянием – тот на приличном английском сообщил, что требуется госпитализация и судить можно будет после обследования. Я записал название больницы и лидера увезли.

- Ну и что теперь будем делать? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Гришка.

- Назад поплывем, - мрачно пошутил Йоська и как раз в этот момент у трапа появились встречающие.

 

Они пришли тесной кучкой на пристань и растерянно слушали сагу о наших приключениях и потере лидера в изложении профессора Сукина и в переводе Йоськи. После выражения сочувствия и соболезнований по случаю потери лидера главный встречающий – жовиальный пожилой турок принялся было бодро, насколько это было возможно под ледяным дождем, излагать программу посещения предприятия и знакомства с производством, но ему не дали – травмированная дама, немножко гнусавя и прижимая к распухшему носу платочек, решительно сказала, что никуда она не поедет, и пусть их немедленно отправят домой, причем обязательно сухим путем.

 

Излишне говорить, что травмированную даму поддержали все – Домой! – пискляво, но решительно требовали дамы, - Домой! – вторили им мужественные голоса коллег сильного пола, - Home! - крикнул Гришка, чтоб было понятней, но перевода, похоже, не требовалось, и скоро нас действительно отправили домой.