Наконец-то.

 

Темно-голубая, чистая высь над головой. На западе, там за домами, полыхает розовый, переходящий в кроваво-малиновый, закат. Зеленые, золотые, багровые кроны деревьев, ярко красные кисти рябин. Первый снег на желтой, коричневой, местами зеленой траве. Под ногами приятно похрустывает первый ледок.

Виталий Иванович шел с радостным сердцем. Он легко нес новый тяжелый мольберт. - Не опоздать. Да, завтра утром надо не опоздать. Сегодня был такой необыкновенно красивый восход. Если бы завтра был такой же! Главное – не опоздать. Над темно-серым лесом и черными квадратами домов в сизой дымке - светло-бирюзовый свет, а над ним – темные волны облаков, полыхающие багровым огнем. Облака – перевернутая земля с холмами, горами и долинами, по которым льется темно-алая кровь. Солнце спешит всходить, и краски быстро меняются. Полоса безоблачного бирюзового неба над горизонтом желтеет, багрово-малиновые облака становятся розовыми, а потом ослепительно золотыми. Нет, не успеть! Надо бы хорошую цифровую камеру, а не мыльницу, чтобы потом дорисовать. Какие краски? Может темпера? Только надо заранее все приготовить. – Поднял голову, посмотрел на вечернюю зарю – Красота! Осень. И осень жизни тоже. Вот уж три дня, как отпраздновали уход на пенсию. Да, уважали. Да, был хорошим инженером, но никто из них и не догадывался о его тайной страсти к рисованию. Подарили музыкальный центр. Ну, зачем? Тем более дома есть магнитола. А что они могли еще подарить, если всю жизнь от всех скрывал свое увлечение. После автодорожного окончил курсы живописи. Посещал все выставки. И рисовал. Рисовал украдкой, в основном эскизы, несколько раз в год. Больше фотографировал, для будущих рисунков. Иногда, дома дорисовывал свои пейзажи. Все основные картины откладывал на потом. Все время уходило на семью, да на работу… А что работа? Завод, которому отдано столько лет развалился. Гигантские цеха с выбитыми стеклами, заваренными железными воротами, а на бетонной крыше растут березки. Целая рощица. И это в столице. Сфотографировал. Послал в газету, написал. Ну и что? – Одни только вопли о том, что русские ничего не могут делать, русские машины – дерьмо. Надо с фотографии сделать зарисовки. Пейзаж после боя. Образ обновленной столицы России. Выставки мне уже давно не светят. Может в провинции кому-нибудь предложить свою неконъюнктурную серию: развалившаяся ферма с металлоломом вместо тракторов, заросшее березняком поле, замерзший старинный городок, вымершая русская деревня, - но кому это надо? Если они специально смирили народ с мыслью о скором конце! Опа! – Вдруг поскользнулся на спуске, присел правой рукой на мольберт. – Вот. Разбить еще не хватало свой подарок! Подарок жены и детей – их ведь деньги, - только они и знали о его страсти. Зачем покупал? Дома же есть небольшой, а этот? Все на будущее, на лето, на потом.

Открыл дверь, и с порога пахнул запах жареной картошки. Маша заждалась.

- Где ты бродишь так долго?

- Пока доехал, потом выбирал…

В комнате стояли вазы с розами и хризантемами. Виталий Иванович поставил "Осень".

- Опять ты включил эту тоскливую музыку!

- Да. Я люблю Вивальди.

- Виталик, Давай, иди на кухню, картошка остывает.

За ужином он подробно рассказывал, что нового увидел в центре пока шел в магазин, как выбирал мольберт.

- Маш, а ты знаешь какой потрясающий закат сегодня? Какие краски!

- Да, видела, когда выглядывала в окно тебя смотреть. К перемене погоды. Ветер завтра будет.

- Люблю ветер…

 

После ужина он укладывал краски, кисти. Проверял фотоаппарат. Открывал и закрывал несколько раз мольберт. Он волновался, пальцы немного дрожали. В комнате тихо звучал Вивальди. Музыка еще больше усиливала волнение. Сколько он ждал этого, когда не нужно будет бежать рано утром на работу ни завтра, ни после завтра, никогда! Он всю жизнь ждал это утро, когда встанет затемно, поднимется на возвышенность к церкви, и будет рисовать. Рисовать! Он не мог позволить себе говорить "писать", нет, он просто рисует. - Для кого? Кому это нужно? - Всю жизнь мучили его эти вопросы. - Зачем время и деньги угробляешь на краски и на эту мазню? - В сердцах иногда упрекала Маша. - Не знаю… - отвечал, но сам знал, что ни дня не может прожить, чтобы мысленно не рисовать. Задумался… - Наконец-то. Наконец-то он может посвятить себя любимому занятию. Дети взрослые, крепко встали на ноги, помогают деньгами. Маша стала спокойнее. Ни куда не нужно спешить. Живи и рисуй… Наконец-то!..

- Виталик, тебе бутерброды с колбаской или с сыром сделать? - послышалось из кухни.

- Что? Маш, не слышу!

- Музыку выключи. Я говорю бутерброды тебе с колбасой или с сыром положить?

- С сыром. Да, не надо. Я, наверно, не долго буду.

- Уж это-то я знаю! Недолго... Выключи музыку, или лучше поставь Кадышеву.

- Ладно…

Продолжали звучать "Времена года". Виталий Иванович вдруг почувствовал, что у него закружилась голова, в глазах потемнело. Он отложил мольберт, присел, а потом прилег на диван, голова продолжала кружиться - Устал. Весь день в бегах, да еще после двух дней застолья.

Внезапная непереносимая боль сдавила грудь. Стало невозможно дышать. Не хватало сил крикнуть. Леденящий ужас охватил все его существо. - Ма… Ма… Маша… - прошептали бессильно посиневшие губы.

Вдруг, как бы со стороны, в одно короткое мгновенье он увидел сразу все. Малыш в сереньком пальтишке неловко пытается идти к женщине. Она улыбается - ее улыбка это целый мир, который открывается перед ним. Он узнает в этой улыбающейся женщине мать. Она играет с ним, целует его и смеется, смеется. Она наливает ему парное молоко. Бабушка из печки достает блины. Маленький светловолосый мальчик сидит на коленях у мужчины в рабочей спецовке. За окном - зажглись красные огни на далекой башне. Мужчина негромко поет. Он поет "Темную ночь". Это отец. На груди у него блестят боевые ордена. Он несет ребенка на плечах, мальчик машет маленьким красным флажком, а вокруг колышутся большие красные знамена, закрывающие все вокруг. Все взрослые и дети смеются, поют. На берегу широкой реки ребята с удочками, караулят покачивающиеся в воде поплавки. Девочки в белых сарафанах несут цветы. Под ногами скользкие, истертые ступени школы. Строгая учительница добродушно улыбается, поправляет своей рукой кисть с фиолетовой краской и показывает, как правильно делать мазки. Соседский, веснушчатый мальчишка, с синяком под глазом, протягивает руку, предлагая помириться. Алые куколки тюльпанов, звонок, пожилой мужчина вручает бежевую книжечку - аттестат. Толстые учебники освещает зеленая настольная лампа. Мелким почерком пишутся сложенные книжечкой шпаргалки. Крошится мел, коричневая доска испещрена формулами. Танец с красивой девушкой в вечернем парке. Первые зарисовки карандашом на берегу реки. Мешки картошки с плеча летят в кузов грузовика. Ночной костер, песни под гитару. Влажные губы, упругие овалы девичьих грудей, гибкая талия. Над головой между листьями яблонь - бездонное звездное небо, манящее и пугающее своей бесконечностью. Изумление перед картинами импрессионистов. Старая смотрительница запрещает делать в музее наброски. В аудитории на стенах - репродукции работ великих мастеров, в шкафах и на них - копии скульптур. Ироничный бородатый преподаватель показывает, как делать зарисовки карандашом. Белые гладиолусы, улыбки, смех, а в руках - темно-синяя корочка диплома. По конвейеру медленно ползут шасси грузовиков, обрастающие свежекрашеными деталями кузова. Яркое весеннее солнце через широкие окна светит на листы чертежей. Маша. Молодая. Улыбается. Смеется. Дети. Ванечка неуверенно делает первые шаги. Соня качается в коляске. Чертежи на директорском столе, насмешливое лицо седого мужчины в сером костюме. В осеннем лесу, на истлевшем пне - серо-коричневые зонтики грибов. На опушке, у края вспаханного поля склонился над мольбертом. В видоискателе фотоаппарата - дырявая луковка разрушенной церкви. В фотоальбоме перелистываются пейзажи: оранжевая утренняя заря над Волгой, цветущий яблоневый сад, золотистое поле у края веселой березовой рощи, темный еловый лес, серые кубы городских кварталов. Темно-голубая, чистая высь над головой. На западе, там за домами, полыхает розовый, переходящий в кроваво-малиновый, закат. Зеленые, золотые, багровые кроны деревьев, ярко красные кисти рябин. Первый снег на желтой, коричневой, местами зеленой траве. Под ногами приятно похрустывает первый ледок.

Где? Когда? Зачем это было? Он почувствовал необыкновенную легкость. Где-то снизу звучали строгие аккорды "Зимы". Маша вошла в комнату. Лицо ее исказилось тревогой, она подбежала, начала тормошить, выбежала в коридор звонить, кинулась на кухню за холодной водой. Зачем? Яркий свет шел с высоты. Он звал к себе…

Внезапно раздался звонок. Мужчина вздрогнул, глубоко вздохнул, открыл глаза.