[растение] Облюбован валун. Защищённый, в тени, Тянет листья-ланцеты, и режется ветер, Воздух пыльно испуганно отсеменив, Остаётся со зверем вдвоём, тет-а-тет-де. Роет землю: где сладкое тело твоё? Бурых ножек-чешуек глоданье цинично. Капли сока – десерт, зеленеет рваньё... Умирает спокойно и так безразлично. [выкидыш безумия] из звёздного кокона падение вываливаюсь в боль сквозь закись глаз столетнюю сквозь пота вонь а сверху сыплется сыплется сыплется пыльный цвёл космос тошнило моим выплеском пустотой чернильной шипением злобным окружают духи корчусь на месте лобном толпы калек и калик и лепрой львиной старух и прочь прочь прочь встать скорчился молнией боль я покалечен падением ударом о пустоту вселенскую вопль безумие возьми в небытия блажение Мысль! Долг мой, долг Сепа! Над духами побед долги долги! Боги! - Сеп! Духов почуй торжество! - Сеп! Духов измучила выть! - Сеп! Видим, зачем ты зовёшь! - Сеп! Видим: не волен ходить! - Сеп! Не извивайся червём! - Сеп! Сбросим обрубочность ног! - Сап! Плевру пространства прорвём! - Сеп! Духов смети, ты, ты - бог! Ветку галактики обломило. Ослепило. А вокруг – луг и сладость чаш, разноцветье чаш, и солнца тёплость, и птиц голос. Горизонт светл, лес шелестел, тенность чащ; и людей-смертных испуг вокруг – гомон мольб, мыслей смоль – втянул их за собой, свой – тот! – мир спас, превратил волшбой духов в самих себя. Мучьтесь на земле! [РЕ] «Ut queant laxis resonare fibris, Mira gestorum famuli tuorum, Solve polluti labii reatum, Sancte Ioannes» (“Чтобы слуги твои голосами своими смогли воспеть чудные деяния твои, очисти грех с наших опороченных уст, о, Святой Иоан”, латинский гимн) Вверх эвкалиптом, по терпкости белой листвы, гладкой коре посчастливилось быть мне дорогой, выберу ветку – без ран, без наростов, царапины? швы! Мечу когтём поперёк – ветка будет трубой длиннорогой. Мыслю: и тысячи верных термитов на зов мой спешат выполнить долг – перегрызть, чтобы наземь упала, мягок, изящен изгиб, и длинна и толста – хороша! мыслю: и дождь насекомых: и шорохи ножек: начало. Я заставляю прогрызть лабиринты-ходы звуку РЕ, ветку термитными жвалами грызть РЕ-свободу. Шкуру – долой, и по голому телу – узорчатость рек. А завершается опустошение криком утробным! Смолкли: клыкастый и скачущий и желтогруд; море, пустыня и скалы тихи – полудрёма; только взывает согретый дыханием деджириду; только дрожат, облачив вечный РЕ, обертоны. [испытание мира] Шажок, шажок и тысячи шажков, Волнами – коготки, цепляясь, отрывая, Спиралью обвиваю веток вертикали, Ищу в ходах древесных червячков. Нашёл – вопьюсь – не сдастся без борьбы, съедаю, насладясь весёлой славной дракой. А если клюв – пугаю газовой атакой, и клюв бессильно улетает без добыч. Я каждому сегменту – царь и бог, началу тела пища прёт без счётца, хвосту дерьмо резонно достаётся, но хвост не ропщет: божий мир жесток. И каждый мой сегмент лоялен без тычков, И каждый шаг – по высшему приказу, И каждый остановится – и сразу!.. Шажок, шажок и тысячи шажков. [омлет] Веничком – яйца и специи и молоко, в масло кипящее – до золотистого, красным кетчупом – на жёлтенькое озерко, скручено-длинный хвостистый вал. Доли сегментов – ножом, и фасолью – протык, в шар-помидор лупоглазо морошкою, рот-сельдерей и морковные жвала-язык, – снедью в тарелке кошмар многоножковый. И очерёдно: головку, сегменты, нутро – нет, не косой, а банальными вилками, кое-где пресно, солёно, медово, остро... Чёрная небыть да гуща – напиток к ним. [смерть] По тропе муравьиной в лете, мимо трав густых белоцветов, прямо к корню - огромной жиле, посмотрю и примерюсь силой: по каньонам коры растресканной, под которой сочатся реки, на верхушку с мечтою в небо, мимо дебрей листьев и веток, подкреплюсь - кислый плод зелёный, абрикосовый нежно-сонный - сладким ветром вознаграждаемый, доберусь до ночного края, где остались следов накрапы от испачканных в солнце лапок. октябрь-ноябрь 2008, май-июнь 2009 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
