Опять телефонный звонок… Уже третий за день. Спрашивают одно и то же: продаю ли я дом. Дался он всем, этот мой дом! Откуда люди узнают о таком? Ведь не давала же объявления! Но особенно настойчивым все равно дом показываю. И довольно часто. Это даже вошло в традицию: показывать дом, в котором никто не живет, и который не продается. Странно? Да ничего странного, сейчас объясню…

 

Дома имеют свои судьбы, как и люди. У одних она яркая и успешная, у других – скромная и неприметная. У некоторых зданий жизнь наполнена тайной, как и судьбы их обитателей. Особенно интересны дома, построенные самими жителями. Подойдешь к такому дому и увидишь, кто жил или живет в нем. У домов есть характер, как и у людей: одни открытые, социальные, другие мрачные, замкнутые. Но все-таки обычно дома создаются для любви, а не для проживания в них одиноких людей. Любовь строит здания по своим законам и правилам. Без любви нет дома, как и без дома не бывает любви. Наверное, это истина, только её почему-то постигаешь поздно. Мой брат понял это раньше, чем я. Он изменил резко свою жизнь, оставил прежние увлечения и начал строить дом – то есть свою новую жизнь. Как-то быстро он превратился в крестьянина. Может, это родовые корни? Ему в наследство, как и мне, в восьмидесятых годах достался старый дедовский дом, но в отличие от меня, брат смело вошел в него, уверенный в том, что главное – это дом, а все остальное обязательно будет. Но остального у него как-то не получилось. Он умер. А я продаю дом…

 

Очередной посетитель стоит у калитки. Обычно я провожу его в комнату и начинаю свою экскурсию по старому дому так:

- Вы находитесь в моем родовом поместье. Оно состоит из восьми соток земли в центре города и ста двадцати квадратных метров жилой постройки. В этом пустом доме я полная хозяйка: хочу - продаю его, хочу – нет. Хочу - буду жить, хочу – не буду. Хочу весь его снесу до фундамента и так далее. Но только этого я ничего не делаю. Я только собираюсь это сделать, - обычно посетители согласно кивают. Но это только начало!

 

Я продолжаю:

- С этого исторического места все и начиналось. Первоначально это был дом из двух комнат, построенный еще в послевоенные годы. Деревянная калитка, тропинка, перед домом – старые акации. Все утопало в зелени. Ребятишками мы любили лазить по деревьям. Это был дом бабушки и дедушки. Старики жили отдельно от детей и внуков. Если вся семья собиралась по праздникам, то превращала дом в шумный балаган. Дети обязательно посещали стариков, помогали по хозяйству. Когда всей семьей сажали картофель, то бабушка закупала много продуктов в магазине для своих помощников. Покупала и что выпить, но на закуску были свои чудесные помидоры, огурцы и капуста, которые она хранила в погребе. Кстати, погребов в доме два: один бабушкин, другой построил брат. Я покажу вам их чуть позже. Все овощи из погреба бабушки были малосольными, держались в бочке, и как она это делала, теперь никто не помнит. А жаль! Маленькими мы тоже садились вместе с взрослыми за стол, но пробовать спиртного нам не давали, мы ели только эти соления.

 

Дом охранял пес. У бабушкиных псов во все времена была одна кличка – Пилот. Я помню довольно рослого рыжего кобеля на цепи, охотно пускающего всех. Когда-то этого пса, в мешке, мы привезли бабушке. Сначала меня на санки, потом мне на колени водрузили этот мешок. Так и везли нас. Мне было жалко Пилота, когда зимой в стужу его не пускали в дом.

 

Огород занимал всю землю до самых акаций. Цветы у входа не росли, там бегал Пилот. Обычно гости любили сидеть на завалинке и разговаривать со стариками и псом. Тогда у Пилота начиналась настоящая жизнь – с ним общались, играли, его уважали. Гости и в доме охотно бывали, но летом на воздухе было, конечно, лучше.

 

В комнате стояла печка, большой кожаный диван, стол. Вещи и документы у бабушки хранились в большом сундуке. В спальне, вход в которую был из первой комнаты, висели иконы, перед ними лампадка. Бабушка до конца своих дней верила в Бога, ходила в церковь, как бы ни читали домашние ей атеистических лекций. Они считали её неграмотной, отсталой. А она всегда молилась за них в церкви. Уж истину жизни она знала, это точно. Она ни в чем никогда не заблуждалась. А какой веры был дед – не знаю. Какой-то своей, очень крепкой, крестьянской. Верой в свои силы, руки, ум.

 

У дедов была своя история любви, которую я узнала после их смерти.

Женились по любви, как это было принято в казачьих семьях. Им было по восемнадцать лет. Жили тогда в Поволжье. Познакомились в кельях, куда ходила молодежь. Девушки там пряли и вязали. А парни искали свою судьбу. Моя бабушка выскакивала к своему суженому по морозу, неодетая, стояла на валенках, обнимала и целовала его. Свадьба была уже после восемнадцатого года. А до этого дед успел побывать у атамана Каледина, который первым из казачьих атаманов набирал себе войско на Дону. Но войско у атамана разбегалось по домам. Дед с другом бежали так же. Своим побегом дед продвинулся у красных и был даже председателем казачьего сельсовета. Всегда писал в анкетах, что не принимал участия в гражданской войне. Правильно делал.

 

А дальше пошли дедовские бега по России. Что же тебе мужик не сиделось на месте? Переезжал только затем, чтобы сохранить себе жизнь. А её можно было сохранить в России, если быть нищим.

 

Мужиков в семье было много, земли тоже. Хорошо жили. Когда в тридцать первом году начались аресты, дед знал, что его тоже заберут. Поэтому и вывез всю семью из деревни ночью, тайно. Бросил дом, скотину раздал родне, но семью сохранил. Бабушка в пятьдесят шестом году ездила на родину, смотрела на свой дом и плакала. Дом был хороший, большой, не сравнить с этим. Местная власть сделала из него сельсовет. Тогда же решил дед ни строить больше домов, ни заводить хозяйства. Но вывез обычаи, традиции, весь уклад жизни крестьянина Поволжья. Главное – семья, любовь, а дом будет. Только советская власть долго еще гоняла деда по Сибири: Томская область, Кемеровская область, потом Алтай. Это маршрут, по которому бежали в былые времена старообрядцы. Бежали так, чтобы запутать след. Откуда дед узнал этот маршрут? А люди говорили. Говорили, что здесь хлеб белый. Сухарями угощали. Земля богатая, власть не допекает. Но власть допекала везде. Вот и переезжал дед с места на место.

 

Потом была война. Тогда, из-за мороза, призывников собрали в кинотеатре на втором этаже отдельно от провожающих. Потом будущих солдат повезли на вокзал. К составу (а это были теплушки) уже никого из родных больше не подпустили. У всех призывников - по мешку с сухарями. Они были в своей одежде, которую потом выслали семьям. С фронта дед писал не часто, в письмах больше спрашивал о семье.

 

Бабушка мужа своего всегда любила, но перед смертью жаловалась и завидовала одинокой соседке. Контузия деда сделала его невыносимым для окружающих. Но бабушка считала, что от мужа нельзя уйти, каким бы он ни был. С войны дед вернулся к ней чужим, далеким. После ранения лежал в госпитале. Там познакомился с медсестрой, которая за ним ухаживала. Понравился ей наш дед, тогда еще не старый мужчина. Жизнь ему она спасла, выходила. Полюбил и он её. Медсестра потеряла мужа на фронте, имела двоих детей. После войны полетели её письма, в которых она звала его к себе, писала, что любит.

 

- Все, хватит! Надоело смотреть на то, как ты мучаешься! Если мы больше не нужны тебе, то поезжай к ней, нам спокойнее будет. Войну без тебя вытянули, а теперь и подавно проживем, - так решила бабушка.

- Да что вы за меня решаете, что мне делать, скоро дети учить начнут, как жить. Молчать! - стукнул кулаком по столу. И остался. Никто больше не вспоминал об этом случае. Остался, да стал неразговорчив, невесел. Счастья в дом это не принесло, зато все знали, что семья должна быть одна на всю жизнь. О разводах в семьях из детей никто и не слыхивал. Это стало семейной традицией: создавать в жизни только одну семью.

 

После войны деды прожили еще сорок лет вместе. Дед домашним хозяйством никогда не занимался, требовал, чтобы бабушка за ним ухаживала. А она взяла и умерла раньше него, пролежав парализованной три дня дома. Когда её хоронили, дед как будто не понимал, что случилось. Даже не плакал. Но когда остался один, то посреди комнаты развел костер. Да, вот тут, на этом самом месте. Хотел ли себя сжечь, дом ли или печку решил затопить – теперь не узнаешь. Но пламя перекинулось на стены, горели шторы. Пожар успели потушить, но сам дед задохнулся от дыма. Прожил всего три дня после похорон жены. Не смог без неё. Все-таки жизнь прожить вместе - это не роман какой-то иметь. Похоронили их в одной могиле, теперь и памятник вот один стоит. Красиво смотрится. Всю жизнь вместе и умереть вместе. Может эта та цель, к которой нужно стремиться? Что-то я этого никогда раньше не понимала.

 

Новый хозяин, мой брат, внес в жизнь дома свои коррективы. Во-первых, вырубил все деревья, во-вторых, перепланировал дом, сделав его более логичным, но таинственность и неизведанность сохранил. А саман дедовский кое-где до сих пор еще стоит. Крепкий саман, военной закваски. Какой-то особый рецепт, из которого даже заводские корпуса строили. А у брата что-то не получилось. Перестраивал дом много раз. Также и в своей семье. Вот и ни скажи теперь, что какой дом, таков и жилец...

 

-Куда вы? Уже не хотите дом покупать?

А сама думаю, ну и, слава Богу! Я и не хочу продавать его!