Ранним весенним утром одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года к порогу одной из заурядных московских школ, носящих не очень престижный четырехзначный номер, подкатила светло-голубая «шестерка». На ходу завязывая пионерский галстук, из нее вышел тринадцатилетний шестиклассник Денис Толмачев и, недовольно хлопнув дверью, направился ко входной двери.

– И не хлопай так, дверь разобьешь, – прокричала ему вслед мать, выглядывая из левого переднего окошка «шестерки». – Машина не виновата в том, что тебе в школу не хочется.

Сказав это, мать Дениса резко отпустила педаль сцепления и машина, истерично провизжав пробуксовывающими задними колесами, резко тронулась с места. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, Денис, развязав галстук, вытянул его из-под воротника белой рубашки и повязал себе на колено.

Была половина восьмого. Вахтерша, дежурившая всю ночь, собиралась домой, ожидая сменщицу, а дежурные старшеклассники, не пускающие никого в школу до начала уроков, еще не пришли. Поэтому Денис беспрепятственно проник в школьное здание и, поднявшись на второй этаж, уселся на исцарапанный портфель-дипломат около запертых дверей кабинета математики.

Минут через пять послышались тяжелые шаги и со стороны центральной лестницы, предназначенной, как свидетельствовала табличка, исключительно для учителей, показалась объемистая фигура классной руководительницы.

– Здравствуйте, Аделаида Спиридоновна, – поздоровался юный Толмачев.

– Здравствуй, Денис, – слащаво ответила классная, – А чего ты так рано?

– Мать на машине подвезла, – ответил шестиклассник.

– Не мать, а мама, – поправила его классная, – к родителям надо относиться с уважением.

– Знаю, – ответил Денис, – но сегодня мне уважать ее что-то не хочется.

– Что, отругала за вчерашнее? – поинтересовалась классная.

– Хуже. Она меня не пустила в экспедицию вместе с отцом.

– И правильно сделала. Тебе учиться надо. Конец года, а у тебя две неисправленные тройки. У папы – работа, а у тебя – учеба. В наше время, кто не учится, тому прямая дорога или в ПТУ, или в какие-нибудь кооператоры. Стоп, а почему у тебя галстук на коленке болтается? – перевела классная разговор на другую тему.

– Сполз, – ответил Денис.

– Так надо было крепче завязывать, – сказала Аделаида Спиридоновна и, отвязав галстук с его колена, сама привязала его Денису на шею. – Вот так, – проговорила она, туго затянув узел на Денисовой шее, после чего, шлепая башмаками, трещащими под грузом ее собственного веса, удалилась в сторону кабинета русского языка и литературы.

В этот момент с первого этажа послышался радостный вопль. Толпа разновозрастных учеников селевым потоком ворвалась в школу.

«Без десяти восемь», – мысленно констатировал Денис, исподтишка взглянув на табло спрятанных под манжетой рубашки электронных часов. Часы, особенно электронные, считались администрацией школы непозволительной роскошью. Поэтому носить их разрешалось только с девятого класса. Под запретом находились и дипломаты. Но этот запрет никто не соблюдал, а ранцы и портфели носили лишь те, кто всеми способами старался выказать свою безоговорочную лояльность по отношению к педагогам.

Второй этаж стал быстро заполняться. Сначала двое десятиклассников с небритой щетиной на щеках, грозно обзывая друг друга матерными словами, промчались по коридору. Затем две разукрашенные девицы-восьмиклассницы, одарив мчащихся по коридору восьмидесятикилограммовых семнадцатилетних мужиков надменным взглядом, гордо прошествовали им навстречу. Следом за ними коридор стала заполнять звонкоголосая мелюзга пионерских возрастов. Появились и Денисовы одноклассники. Первым появился разгоряченный и запыхавшийся Ваня Рублев. В руке он держал оторванную пуговицу.

– Прикинь, Диня, что эти, блин, дежурные делают. Этот Овчаров из девятого «бэ» меня за шиворот хватанул, когда я в школу прорывался. Его, правда, самого через секунду смели. Да еще и затоптали. Человек двадцать по нему пробежало. Он теперь в туалете от грязи отмывается.

– Да, не завидую я дежурному классу, – ответил Денис. – Говорят, нас со следующего года тоже будут на дежурство ставить. Я на вахту ни за что не пойду.

– А я пойду, – произнес Иван, – Овчарова самым последним буду внутрь запускать.

– Да он тебя одним пинком до самой учительской лестницы отшвырнет.

– А я тогда брату расскажу. Он как раз скоро из армии возвращается. К девятому мая, говорят, дома будет. Он – десантник, в Афгане служил. В феврале их оттуда вывели. Теперь в Капчагае торчит, под Алма-Атой.

– Да ты про него уже раз пятнадцать рассказывал, – напомнил Денис.

Тут к беседующим приятелям подошла Лилька Безрогова.

– Что, Рублик, досталось тебе от Овчарова? – злорадно улыбаясь, произнесла она.

– Овчарову больше досталось, – возразил Иван.

– Но не от тебя же, – нашла что ответить Лилька. – А ты как тут оказался? – обратилась она к Денису. – Тебя же внизу не было.

– А я раньше зашел. Меня на машине привезли.

– Ой, куда там! Да меня, если бы я захотела, папин шофер каждое утро на «Волге» бы привозил, на новой, тридцать первой.

– А что ж ты не захотела?

– Ага, чтобы лишних полчаса в школе торчать? Очень надо!

В этот момент к собирающейся толпе подошла Элла – новенькая девочка, которая появилась в классе только позавчера – первого апреля, в первый день этой четверти. Откуда она переехала, никто не знал, а она пока еще никому не рассказывала. В отличие от всех девчонок, пытающихся найти себе подружек, Элла почему-то подружилась именно с Денисом. Тогда, первого апреля, когда Элла появилась в школе впервые, Денис нарочно задержался на выходе, поджидая пока Элла не закончит поправлять шарф перед зеркалом. Затем, когда она, наконец, вышла, Денис сначала пропустил ее вперед, а когда стайки девчонок разбежались в разные стороны, и на тропинке, ведущей к новым домам, Элла осталась одна, Денис прибавил шагу, и поравнялся с Эллой.

– А ты где живешь? – спросил он, не очень-то надеясь, что новенькая не пошлет его модным среди девчонок трехэтажным матом. Однако девочка не только не послала его, а, наоборот, приветливо улыбнувшись, показала пальцем на недавно заселенный 17-этажный дом.

– Там, в третьем корпусе, – произнесла она.

– А я во втором, – в ответ проговорил Денис.

– Значит, нам по пути, – неожиданно резюмировала Элла, еще больше удивив Дениса столь необычно дружелюбным по отношению к пацану поведением.

Всю дорогу Денис рассказывал Элле о раскопках, на которые брал его отец прошлым летом, и даже когда они дошли до Эллиного дома, они еще долго стояли у подъезда, пока мимо них на машине не проехала возвращающаяся с работы мать. Денис в тот момент рассказывал о тех старинных книгах, которые есть в библиотеке у отца, как вдруг услышал за спиной знакомый сигнал.

– И долго ты собираешься тут торчать? – последовал вслед за сигналом голос матери.

– Не видишь, я разговариваю, – огрызнулся Денис.

– А обедать за тебя Пушкин будет? А уроки…

– А уроки за меня Лермонтов обещал сделать, – перебил мамашу Денис.

Услышав эту фразу, Элла сначала громко расхохоталась, а затем, резко прекратив смех, обратилась к матери нового знакомого:

– Вы нас извините, это я виновата, заболтала вашего Дениску. Ладно, пойду я домой, мои тоже скоро с работы придут. И тут, подойдя к Денису поближе, так, что Денис почувствовал ухом ее горячее дыхание, и прошептала:

– А завтра ты мне обязательно дорасскажешь.

На другой день ни на одной перемене Элла к Денису не подходила, и он уже подумал о том, что девочку отругали дома за поздний приход и запретили общаться со всякими пацанами. Тем не менее, Денис, чтобы привлечь Эллино внимание, все уроки нарочно грубил учителям, а в самый разгар урока химии устроил взрыв смеси магния и марганцовки, от чего хором завизжали не только девчонки, но и сама химичка. Но даже когда примчавшаяся на этот визг классная пообещала позвонить родителям, Элла даже не посмотрела в его сторону. Однако когда прозвенел последний звонок, Элла проходя мимо Дениса, вполголоса произнесла:

– Без меня не уходи.

В этот раз Элла прихорашивалась еще дольше вчерашнего, ожидая сначала пока все одноклассницы выйдут из школы вперед нее, а потом дожидаясь, пока Денис отделается от Вани Рублева, который непременно хотел, чтобы друг пошел домой именно с ним.

– Наконец, когда от Вани удалось отделаться, Элла подошла к Денису и произнесла:

– Ты вчера рассказывал про Герберта Аврилакского.

– Герберт Аврилакский это римский папа Сильвестр II, – начал объяснять Денис. Жил он в десятом-одиннадцатом веках, а книга, ему приписываемая, датируется семнадцатым веком.

– Слушай, а тебе не попадалась такая книга, – вдруг перебила Элла, – называется «Кольцо царя Соломона».

– Откуда ты про нее знаешь? – удивившись, переспросил Денис.

– Да так, слышала про нее много интересного.

– Именно она лежит сейчас у отца на столе. Он помимо археологии занимается палеографией, и как раз сейчас ее расшифровывает.

– Твой отец?! Расшифровывает?! – воскликнула Элла, и ее черные глаза от удивления округлились. – Ее двести лет не могли расшифровать.

– Ну, за двести лет наука немного продвинулась, – ответил Денис.

– Значит, твой отец не просто профессор. Он еще и большой маг.

– Как же он может быть магом? – возразил Денис. – Он же член партии.

– Да, колдунов в партию не принимают, – согласилась Элла. – А не мог бы ты мне ее дать на один день.

– Я бы, конечно, мог, а отец-то не даст. Он же ее расшифровывает.

– И долго он ее еще будет расшифровывать?

– Не раньше, чем к осени. Завтра он уезжает на раскопки со всеми пятикурсниками, которые специализируются по кафедре археологии. Это у них преддипломная практика. Может, и меня с собою возьмет. А летом туда же он повезет первокурсников. Тогда уж он возьмет меня наверняка, как бы мать ни протестовала.

В этот день Денис поспешил домой. Рассказ Эллы о таинственном гримуаре страшно заинтриговал его. Отец еще не вернулся, да и до приезда матери было еще далеко, и он, пробравшись в отцовский кабинет, открыл книгу на той странице, где лежала закладка с надписью «двери». Открыв лежащую рядом общую тетрадь на странице, которая была озаглавлена тем же словом, Денис начал вчитываться в малоразборчивый отцовский почерк, который, судя по отзывам матери, очень напоминал почерк основоположника научного коммунизма Карла Маркса, портрет которого вместе с портретом его друга Энгельса висел в школьном кабинете истории и обществоведения.

До прихода отца он успел выучить три заклинания, обозначенные в тетради номерами два, семь и четыре.

И вот теперь книга, удерживаемая брючным ремнем, торчала у него из штанов.

Увидев Эллу Денис подошел к ней и, приподняв поду пиджака произнес:

– «Кольцо» у меня.

– Никому не показывай, – полушепотом ответила Элла, – пойдем.

Сказав это, Элла направилась по лестнице и стала спускаться вниз по ступенькам. Денис помчался за ней. Пропустив первый этаж, Элла спустилась еще на один пролет, ведущий в подвал, и остановилась на усыпанной окурками нижней площадке.

– Давай, произнесла она, расстегивая портфель.

– Держи! Произнес Денис, – протягивая книгу. Только до конца занятий. До материного возвращения я должен вернуть ее на место. Она сказала: «на папином столе ничего не трогать - проверю».

– Ладно, я ее на уроках под партой посмотрю, – проговорила Элла, засовывая книгу в портфель.

Тут оглушительным гулом раздался звонок, и Элла с Денисом устремились обратно к кабинету математики.

Весь класс столпился у закрытых дверей кабинета. Едва звук звонка смолк, в конце коридора показалась фигура грозной математички, казавшаяся черной на фоне светящего ей в спину утреннего солнца.

– Ну-ка, дайте дорогу, столпились тут, как стадо этих, как его, баранов, – проговорила учительница математики Зинаида Эдиповна и, разогнав мелюзгу, принялась вставлять ключ в замочную скважину.

«Вот бы заело», – подумал Денис, которому не очень-то хотелось отвечать вчерашнюю тему, и, после этой мысли он шепотом произнес четвертое заклинание.

Замок действительно не поддавался. Эдиповна, которую за глаза звали только по отчеству, сделала три безуспешных попытки, но ключ упорно не желал поворачиваться.

– Опять какой-то Х-х-хулибин жвачку в замок натолкал? – задала математичка безадресный вопрос, глядя при этом почему-то на Толмачева.

– Может, я помогу? – предложил Денис, дав училке вволю помучиться, и теперь чувствуя, что дело может принять невыгодный для него оборот.

– Ну, попробуй, Менделеев, – согласилась Эдиповна. – Покажи нам, что ты не только магний с марганцовкой умеешь смешивать.

Легким движением руки Денис повернул ключ, и непокорная дверь тут же открылась.

– Молодец, Толмачев, – похвалила Эдиповна, – вырастешь, будешь булавкой сейфы вскрывать.

Широкими шагами математичка вошла в класс и класс, толкая друг друга, втиснулся в кабинет следом за ней. Шестиклассники принялись рассаживаться за парты.

– Ну-ка все встали, – скомандовала математичка, – поздороваемся с учителем.

– У-у-у-х! – хором произнес весь класс, и ученики нехотя стали подниматься из-за парт.

– Встаем-встаем. Языки свои закрыли. Ровно стоять. Смотрим в затылок друг другу.

– В затылок друг другу не получится, – выкрикнул с места Денис, – как я, например, Безроговой в затылок посмотрю, если она сзади меня стоит?

– Не остри тупым концом, – почему-то обидевшись, произнесла Лилька.

– А откуда ты знаешь, что конец у него тупой? – тут же подхватила тему Валька Качанова, вечная соперница Лильки.

Класс засмеялся. Все ожидали, что Лилька вот-вот покраснеет, но вместо нее краснеть стала почему-то учительница.

– Как откуда? – после двухсекундной паузы ответила Лилька. – Ты же мне сама об этом рассказывала.

Класс засмеялся пуще прежнего.

– Два-один, – прокомментировал Ваня Рублев.

– Рублев, ты не на футболе, – вмешалась, наконец, Зинаида Эдиповна. – На матершинные темы на стадионе рассуждать будете. А на моем уроке следует думать только о математике. И вообще, не хохотайте тут, в смысле, не хихикайте. Я вам не девочка сопливая на побегушках, чтобы вы тут со мной хохотали. Все сели! Без грохота сели, я сказала! Что, как в первом классе учить вас вставать и садиться на что положено? Так, кто пойдет к доске? Ага, вот сейчас наш Рублев к доске и пойдет.

– Меня на прошлом уроке не было.

– А меня это не колебет. То есть, это, не, как его.

– Не колебахает, – подсказал кто-то из класса.

– Да, не колеба…То есть, тьфу, в общем, садись, два.

– За что?

– За демагогию, – лаконично пояснила математичка. – К доске пойдет… К доске пойдет… Авторучка Эдиповны скользила по странице классного журнала, неумолимо приближаясь к фамилии Толмачева.

– Эпштейна спросите, – посоветовал кто-то с задних парт.

– При чем здесь Эпштейн? У него и так в этой четверти две пятерки.

– Конечно, у него же фамилия на Эйнштейна похожа, – ответил тот же голос.

Голос этот, как тут же выяснилось, принадлежал все той же Лильке Безроговой.

– Вот Безрогова к доске и пойдет, – резюмировала Зинаида Эдиповна, – нечего чужими мозгами жар загребать.

Нехотя встав из-за стола, Лилька, покачивая бедрами, на высоких каблуках поплелась к доске, провожаемая вожделенными взглядами мужской половины класса.

– А что отвечать-то? – спросила она.

– А ты, как будто не знаешь?

– Откуда я знаю? Вы же еще вопрос не задали?

– А ты что, сама догадаться не могла? – перешла на крик Зинаида Эдиповна. – Правильно, весь прошлый урок в зеркало пялилась, на доску ни разу не посмотрела.

– А чё вы на меня орете? – возмутилась Лилька, – Вы на своего мужа орите.

– Дура ты, Безрогова! Да если бы у меня муж был, я бы здесь вообще не работала. Думаешь, приятно таких баранов учить? На какой икс вообще для вас школы понастроили? Надо бы было вас всех в ПТУ загнать после третьего класса. В двадцатые годы, к вашему сведению, были школы для особо одаренных, для нормальных и для дефективных. Так вот, из вашего класса в особо одаренные попал бы один Яша Эпштейн. В нормальные определили бы еще от силы штуки три человека. Остальные попали бы в школы для дефективных. Садись, Безрогова, двойку я тебе не поставлю, благодаря твоему папочке, который обещал выделить рубероид для нашей вечно протекающей крыши. К доске Качанова пойдет.

– А у меня папа тоже далеко не из последних.

– Рассказывай! Если бы твой папаша что-то серьезное собой представлял, ты бы училась в школе поприличнее.

– А почему тогда Лилька здесь учится?

– Да потому, что ее отец сам эту школу в свое время кончал, ну, в смысле это, заканчивал. И вообще, выплюнь жвачку. Жуешь тут, как крупнокопытное животное. Я разве сказала на пол? Сейчас же подними и выброси в урну!

– Ладно, – согласилась Качанова и, нагнувшись, принялась отлеплять жвачку от пола.

Воспользовавшись этим, Витька Косолапов, прыщавый длинноволосый переросток с едва сходящимися на теле пуговицами прошлогоднего школьного пиджака, развернул на всю длину заграничную ручку-указку, выигранную им недавно в карты у какого-то восьмиклассника. Этой ручкой он зацепил Валькину юбку и продемонстрировал всей задней половине класса ее кружевные трусики под сетчатыми колготками.

Класс снова загоготал.

– Косолапов! – завопила математичка, забарабанив по столу авторучкой.

Реакция Вальки оказалась непредсказуемой. Вместо того чтобы с размаху треснуть Витьку по голове «Геометрией» Погорелова, она еще больше задрала юбку и, выставив свой кружевной зад Витьке под нос, произнесла:

– На, смотри, маньяк озабоченный!

– Качанова! Это что такое?! – завопила Зинаида Эдиповна.

– Трусы «неделька», – ничуть не смущаясь, ответила Качанова.

– Позор! Безобразие! Когда я в школе училась, девочки вообще отдельно от мальчиков обучались.

– Что, и трусов не носили? – вставил свою реплику Денис.

– Не знаю, насколько острый у тебя конец, но голова у тебя действительно тупая.

– Зачем обзываетесь? – возразил Денис, имитируя армянский акцент.

– Что, хочешь доказать обратное? Тогда иди к доске доказывать теорему.

– Это, как говорил Райкин, мы всегда могём, – ответил Денис и пошел к доске. – Я имею в виду Райкина-отца, а не Райкиного мужа, – по пути уточнил он.

Подойдя к доске, Денис взял мел и, стерев тряпкой вчерашние построения, принялся рисовать треугольники.

– Возьмем два треугольника, – начал он, – «а-бэ-цэ» и «а-прим-бэ-прим-цэ-прим».

Через минуту Зинаиде Эдиповне стало ясно, что материал Денис знает. Однако ставить ему пятерку ей почему-то не хотелось. Поэтому она прибегла к испытанному педагогическому приему:

– Стоп, а почему ты без сменной обуви? – прервала она доказательство теоремы.

– А какое это имеет отношение к вертикальным углам? – недоуменно переспросил Денис. – Да и вообще, – добавил он, – весна на дворе. Грязи почти нет. Только пыль одна. Кроме того, от порога дома до порога школы я доехал на машине. Обувь испачкать мне просто было негде.

– Ты почему мне грубишь? – покраснев, завизжала математичка. – Я тебя старше на сорок один год.

– А при чем здесь возраст?

– Иди к директору, там узнаешь при чем.

– Не пойду, – спокойно ответил Денис.

– Ах, так? Тогда к директору пойду я.

Встав из-за стола, Зинаида Эдиповна широкими шагами направилась к двери. В этот момент Денис, прикрыв рот ладонью, прошептал то самое заклинание, которое он и вычитал вчера в той самой книге.

Толкнув створку, математичка отворила дверь настежь, но не успела она переступить порог, как дверь обратным движением ударила ее по длинному крючковатому носу. Подумав, что на дверь подействовал порыв сквозняка, Зинаида Эдиповна, толкнула дверь еще раз. Дверь приоткрылась на пять сантиметров и уперлась в невидимую упругую преграду. Математичка удвоила усилие и дверь, приоткрывшись еще сантиметра на два, ответила обратным усилием и снова закрылась.

– Кто это там хулиганит? – вскричала Зинаида Эдиповна и попробовала открыть дверь еще раз. Дверь приоткрылась не больше чем на сантиметр, и, как только учительница перестала на нее давить, тут же закрылась обратно.

– Овчаров, твои фокусы? – проорала Зинаида Эдиповна через щелку двери.

За дверью стояло гробовое молчание. Класс уже не смеялся. Все напряженно следили за тем, чем кончится необычное противостояние.

Не собираясь сдаваться, Зинаида Эдиповна попыталась с разбегу открыть дверь ударом плеча. Дверь в точке касания повела себя так, как будто была она сделана вовсе не из родной и с детства любимой ДСП, а из какой-то зарубежного производства резины. Выгнувшись дугой на половину своей высоты, она вдруг спружинила, отбросив математичку силой своей упругости. Пролетев в воздухе несколько метров и описав в полете параболу, Зинаида Эдиповна всем своим телом рухнула на крышку стола. Масса математички, помноженная на квадрат ее скорости, деленная на удвоенную величину ускорения свободного падения, создала такую силу удара, что столешница треснула напополам, и Зинаида Эдиповна оказалась зажатой в чреве стола двумя расколотыми половинами треснувшей столешницы. Размахивая волосатыми ногами, математичка истошно вопила. Класс еще громче загоготал. Лишь один отличник Яша Эпштейн попытался помочь любимой учительнице вырваться из древесно-стружечного плена. Но сил его тщедушных ручонок, никогда не поднимавших ничего, тяжелее скрипки, ему не хватало. В этот момент дверь отворилась, и на пороге появился сам директор школы.

– Что здесь происходит? – истерическим тенором завопил он.

– Он… он…, трясущимся пальцем указала на Дениса математичка, – он колдовством занимается.

– С вами всё в порядке? – переспросил директор уже более спокойным голосом, – мне кажется, вы себя плохо чувствуете.

– Да он настоящий ведьмак, – проговорила учительница, снова пытаясь выбраться из стола.

– Я не виноват, это у меня случайно получилось, – начал оправдываться Денис.

– Директор и Яша вновь попытались ее вытащить и после некоторых усилий им, наконец, это удалось.

– Это точно он, – подтвердила Безрогова, – это всё он. Он какое-то заклинание читал. Я слышала.

– Какое? – Неожиданно оживился директор.

– Что-то со словом «долетим», – неуверенно ответила Безрогова.

– А может, «Рец-хам-далетим»? – предположил директор, и в этот момент открытая дверь резко захлопнулась. Директор подошел к двери, буркнул что-то себе под нос, и дверь сама по себе неожиданно отворилась.

– Ну, что ж, колдун, пойдем-ка ко мне в кабинет, – произнес директор и на глазах у изумленного класса вышел из кабинета. Денис нехотя последовал за ним.