Светлых всем помыслов...

 

- Во мглу идем мы, сталось?

- Во мглу, сомнений нет.

- А мне весь путь казалось,

что мы идем на свет…

 

- И все-таки люди мало читают, - сказал Эдик. – Ведь важен не столько сам факт чтения, сколько то, что именно читают люди. А ты посмотри, что они читают. В метро, например…

- Эдик, в метро серьезную литературу сложно читать, потому что каждый раз отвлекаешься, - сказал Андрей Дронов, или просто ДД. – Хотя с другой стороны человек, увлекающийся серьезной литературой, не сможет по определению читать что-то безвкусное вне зависимости от места, тут я с тобой согласен. Еще по кружечке?

- По маленькой.

ДД подозвал официантку, а затем продолжил:

- А почему бы тебе самому не написать что-нибудь, Эдик? Слог у тебя неплохой.

- Об этом я даже не думаю. То, что я смог бы написать, никто читать бы не стал, - сказал Эдик.

- А ты не думай о том, кто будет читать…

- Как ты сам говоришь, внутри меня спокойно уживаются вещи, которые со стороны могут показаться противоречивыми, а иногда и взаимоисключающими…

- Вот с этой фразы и начни, - сказал ДД. – Я отдаю тебе авторство. Начни с этой фразы и тем самым сразу подготовь читателя к своему противоречивому внутреннему миру.

- Да не мое это…

- Знать бы, что в этой жизни наше, - сказал ДД. – Я просто помню, ты говорил, что тебе не хватает самовыражения. Так, может быть, написать что-нибудь?

- Самовыражения как не хватало, так и не хватает, - сказал Эдик. – Вопрос в том, как самовыражаться. В последнее время постоянно об этом думаю. Точнее, о том, чем я вообще в этой жизни занимаюсь.

- Возраст такой.

- Какой?

- Говорят, что у нас второй переходный возраст происходит примерно с двадцати двух до двадцати пяти. И протекает он якобы намного сложнее, чем первый. Зато его не все замечают. Вот ты замечаешь. И я замечал.

- Мне двадцать шесть скоро. Этот переходный период уже должен подходить к концу, а у меня он только начался. – сказал Эдик.

- Возраст не всегда есть точное понятие. Как и вообще время. У меня дед как-то сказал, что каждый человек свою жизнь проживает за один год. Стоит изучить один год жизни человека, чтобы приблизительно понять, что с ним будет дальше, и что уже было. В общем, думать об этом, конечно, надо, но не очень часто. А то будет только хуже. Морально, я имею в виду. Вообще думающий человек всегда размышляет о том, своим ли делом он в этой жизни занимается. А вдруг у него есть какое-то специальное предназначение, призвание. Я не имею в виду спасение мира или даже одной человеческой жизни. Командовать войсками или открывать новые земли – это тоже не то, тем более что нам с тобой это по понятным причинам уже вряд ли предстоит. Но вот ты начал задумываться, не занимаешь ли ты чье-то место в жизни и, соответственно, не занимает ли кто-то твоё. Дальше ты либо будешь пытаться занять свое место и займешь его, либо смиришься с обстоятельствами, и все останется как было. Мне это знакомо, у меня тоже был такой период и похожие мысли. Я же тебя все-таки на два года старше как-никак... А вообще ты просто человек более эмоциональный, и по тебе больше заметны твои переживания. Не могу сказать, что я подстроился под обстоятельства, но по большому счету мое сегодняшнее положение меня устраивает. Пока. Посмотрим, что будет дальше, года через три. Три года – критический срок. Если за три года нет движения вперед, человек начинает искать что-то новое. Не только в плане работы, кстати, а вообще.

- Вот я думаю: пока у нас нет семей, жен и детей, это нормально. – сказал Эдик. – Но что будет потом?

- Я тебе могу сказать, что для рутинной работы есть много подходящих людей. Их большинство. Тех, кто не задумывается над тем, чем занимается по жизни. Рутинная работа для них. Вот мне скоро тридцать лет, да? И тебе, в принципе, тоже…

- Да, если эти пять лет пролетят так же быстро, как и предыдущие, то к тридцатилетию готовиться надо уже сейчас, - перебил его Эдик. – Я совершенно не понимаю, что случилось со временем. Кто-то говорил, что после тридцати время начинает лететь незаметно, Новый год за Новым годом, но это после тридцати. У меня же это после двадцати началось.

- То же самое и у меня…

- В детстве время совсем по-другому течет. Помню, сидели целыми днями с бабушкой в карты играли. Казалось бы, каждый день одно и то же, но сколько длились эти дни. Я уже не говорю про лето в школьные годы. Одно лето как раз как сегодня год, наверно…

- Я тоже все детство с бабушкой в карты проиграл… Да все мы…

- Каждый божий день – карты, - продолжил Эдик. – Дама червей у нас в любой игре была главным козырем, потому что это была моя любимая карта. Бабушка всегда по моему довольному лицу понимала, когда ко мне дама червей приходила.

- Кстати, вот в очередной раз ты заговорил про тридцатилетие. – сказал ДД. – Почему к этой дате все так основательно готовятся? Чем тридцать лет отличается от двадцати девяти или тридцати двух? Нулем в конце? Ведь по большому счету это очередной передающийся из поколения в поколение предрассудок.

- Видимо, тебе так кажется, потому что ты действительно на сегодняшний день находишься на своем месте и не боишься подводить какие-то итоги. А считается, что в тридцать лет их как раз и надо подводить. Меня лично волнует, что если так пойдет и дальше, то ни о каких итогах и речи быть не может.

- Вообще, Эдик, я тебе еще раз советую поменьше об этом думать. Ты человек мнительный, сейчас вобьешь себе все это в голову, уйдешь в депрессию. Или еще хуже – в запой. Нет, в запой – лучше, хуже в депрессию, - сказал ДД.

- А не получается не думать, - сказал Эдик. – Вот ты знаешь, если бы я был каким-нибудь матерым психологом, я бы увидел причину своего беспокойства в следующем: я всегда был человеком довольно веселым и жизнерадостным, с какой-то, как мне все говорили, божьей искрой. А при этом я уже столько лет работаю в структуре, где у меня есть все шансы зачахнуть как личности. Смотри, ты работаешь в творческой сфере, тебе легче, ты хоть как-то реализовываешь себя. Я же занимаюсь совершенно не своим делом. Вокруг тебя люди более менее твоего склада. Вокруг меня – люди, совершенно мне не интересные…

- Эдик, я тебя понимаю, - сказал ДД. – В тебе идет вполне нормальная борьба тебя как личности с окружающим миром, в котором, как тебе кажется, ты несправедливо оказался. Я понимаю тебя, твою работу может выполнять каждый второй, если не каждый первый. Я же говорю, я давно разделил для себя людей на две категории: тех, кто об этом задумывается, и тех, кто не задумывается. И если ты об этом не думаешь, значит, либо ты действительно занимаешься тем, чем и должен заниматься, либо ты просто проживаешь жизнь, совершенно не заботясь о том, что все могло бы быть по-другому. И должно было бы быть.

В этот декабрьский четверг Эдик и ДД встретились после работы без какой-либо на то причины. Это в маленьких городах можно хоть каждый вечер с кем-то встречаться и вести беседы о жизни, а в столице такую роскошь можно позволить себе только в том случае, если совпадает сразу несколько условий, которые, как правило, имеют обыкновение не совпадать. Например, нужно жить и работать в одном районе, иначе на тот момент, когда ты доберешься с работы домой, никакого желания с кем-то встречаться у тебя не останется. При этом нужно, чтобы и те, с кем ты хочешь увидеться после работы, тоже жили и работали в том же районе, чтобы и у них не пропало желание общения после дороги с работы домой с использованием всех видов транспорта. Можно, конечно, встречаться на нейтральной территории, равно удаленной от работы или дома всех встречающихся, но минусом в этом случае является отсутствие желания поздно возвращаться домой, потому что на следующий день рано вставать. В выходные, другое дело, но не в будни…

Именно поэтому этот четверг был исключением из правил. Эдик и ДД жили в разных концах огромного города, и места их работ также находились далеко друг от друга.

Весь день шел крупный снег. Шел и не таял, что сейчас бывает редко. Возможно, именно погода послужила поводом тому, что Эдик не хотел ехать домой. В столице не так часто бывают красивые заснеженные вечера, и проводить такой вечер в одиночестве не было никакого желания.

- Тебе, как и всем, нужны перемены, - продолжал ДД. – Тем более в твоем возрасте. Это нормальное желание для человека – хотя бы немного изменить окружающий мир. Тебе с твоей «божьей искрой» хочется оставить какой-то след в этой жизни, помимо записей в таможенных бумажках. Я понимаю, почему тебе кажется, что твоей работой должны заниматься другие. Я сам такой же. А вообще сейчас будет високосный год. Считается, что високосный год – год перемен. Я сам в это, разумеется, не верю, но почему бы не принять это как стимул. За год человек проживает свою жизнь. Сделай следующий год годом перемен. Все в твоих руках.

- Ты знаешь, у меня, видимо, затянулся период, в который кажется, что ты не такой как все. Лет пять назад он должен был прекратиться, а все никак, - сказал Эдик.

- Ну, «не такой как все» - понятие тоже очень относительное. Ты и не должен быть таким как все. Таких, как все, много. Такие, как все, все! – сказал ДД. – Но не мы. Вот нам в школе учительница задавала вопрос, как мы видим цифры. Все их видели черными и висящими в пространстве, а я видел цветными и в чем-то наподобие таблицы. Что это значит? Что я не такой, как все? Да, именно это и значит. И не хочу я быть таким, как все, и видеть черные цифры. Вот если я тебе скажу «тридцать семь», как ты видишь это число?

Эдик задумался:

- Определенно цветным. Тройка желтая, семерка синяя.

- Вот видишь? У нас из всего класса только я цифры цветными видел. А отдельно тройка и семерка какие?

- Такие же: тройка желтая, семерка синяя, - сказал Эдик.

- А пятьдесят восемь?

- Пятерка красная, восьмерка черная. А у тебя?

- У меня пятьдесят восемь фиолетовая, обе цифры. А тридцать семь скорее коричневая. А как ты их видишь? Где они?

- Просто висят.

- На белом фоне?

- Нет, они как будто бы в квадрате. В белом квадрате.

- Наверно, это клетка из школьной тетрадки по математике, - сказал ДД.

- Возможно. Все же из детства идет, и это тоже. А у тебя как? – спросил Эдик.

- У меня совсем сложно. Если ты мне назовешь цифру от нуля до десяти, то я увижу ее в столбике цифр от нуля до десяти. То есть я ее вижу не одну, а как будто боковым зрением вижу и другие цифры рядом с ней. Скажем, если это семерка, то я вижу ярко-коричневую семерку, а рядом с ней вверх и вниз другие цифры расплывчато – шестерки, пятерки, девятки… Причем, цифры от нуля до десяти я вижу в вертикальном столбце, а от десяти до ста – в горизонтальном. Например, цифру «двадцать четыре» я вижу, во-первых, серой, а, во-вторых, в длинном горизонтальном столбце. Соседние цифры расплывчатые, не такие четкие, как в вертикальном столбце от нуля до десяти, но они есть. Дальше от ста до тысячи – опять длинный вертикальный столбик. Потом от тысячи до миллиона – горизонтальный. И так далее. Буквы тоже цветные.

- Буквы у меня тоже цветные, - сказал Эдик.

- Вот и не надо себя ставить в один столбец с теми, кто видит их черными. Или не видит вообще, - сказал ДД. – Я не говорю, что мы лучше, но просто уже в этом наше отличие. Просто ты очень болезненно все воспринимаешь в силу своего характера. А без иронии об этом думать нельзя.

- Мне недавно сон приснился, - сказал Эдик.- Начало не помню, но смысл такой: море, пальмы, пляж. Загорелые тела, молодежь веселится. И какой-то парень спрашивает у меня, чем у нас в городе молодежь по вечерам занимается. Я начинаю ему рассказывать, а он искренне удивляется и говорит, что к нам сразу после детства пришла старость. А молодости мы якобы так и не узнали. «Посмотри, - сказал он, - вот где молодость! Есть у вас пляж? Есть у вас горы? А море есть? Так вы не живет, ребята, вы доживаете!» И посмотрел я на них на всех и понял, что хоть он и не существует наяву, этот парень, но он прав. Не жизнь это все. Это мы здесь живем, и нам кажется, что все нормально. Но не дай бог переехать жить в такое место, как в моем сне, на старости лет. Действительно поймешь, что и молодость, да и жизнь вся, мимо прошли.

- Да это и без снов понятно, - сказал ДД. – А мне в последнее время совсем другие сны снятся. Как будто все остановилось, и времени как будто нет. Деревья без листьев стоят, небо серое, давящее, дома с окнами без стекол, внутри никого нет. Ветра тоже нет. И на этом фоне что-то происходит. Но сны эти не сюжетные, никакого действия в них не происходит. Одни чувства. И послевкусие тяжелое от них, когда просыпаешься.

- Это не мне, а тебе надо книги писать, с такими-то снами, - сказал Эдик. – Проснулся, записал, напечатал, издал.

- Кстати, брал я как-то интервью у одного писателя-фантаста. Он рассказывал, что все его книги основаны на снах. То есть видит он во сне сюжет, потом просто включает воображение и додумывает его. Но у него во снах сюжеты есть, а у меня их нет, вот в чем все дело. А вообще воображение все-таки важная в жизни вещь. Люди с хорошим воображением, подмечая какие-то вещи, которых другие не видят, проживают более интересную жизнь. Пусть зачастую и более короткую, ведь они, как правило, очень эмоциональны. А говорят, что чем больше эмоций, тем короче жизнь.

- К тому же, многие от своего воображения и страдают, если оно не востребовано. Вот я только что узнал, что я вижу буквы и цифры цветными, а все остальные – черно-белыми. Тоже ведь вопрос воображения. Наверно, у меня оно лучше развито, только мне от этого, к сожалению, ни тепло, ни холодно. – сказал Эдик.

- Я даже не об этом, - сказал ДД. – Вот пример: у кого-то день рожденья. Народ выходит покурить. Стоят курят и разговаривают про свои машинки, про пробки, про цилиндры какие-то, резины шипованные и разные ситуации смешные и грустные, которые с ними в дороге случаются. И говорят они об этом весь вечер. А я каждый раз думаю: кто-то вот так всю жизнь и будет про машинки лясы чесать, а кто-то все эти истории соберет в одну и рассказ напишет. Я как-то раз ехал с таксистом, который, на мое удивление, рассказал мне несколько смешных историй, которые ему, в свою очередь, рассказали его попутчики. Когда я с ним расплачивался, он сказал, что в один прекрасный день ему стало жалко, что столько интересных историй просто так пропадает. И он решил их записать и привести к какому-то общему знаменателю, сложив в один рассказ, или сборник рассказов. Вот что значит творческое начало. Кто бы ты ни был, а оно из тебя все равно вырвется наружу. Это то, что от Бога. Если ты писатель от Бога, но так случилось, что ты работаешь таксистом, ты все равно будешь писать, потому что изначально ты писатель, а потом уже таксист. Но, к сожалению, в жизни все больше писателей, которые по идее должны были быть таксистами. Я недавно смотрел передачу про начинающих музыкантов. И вот там молодые ребята, значит, отвечают на разные стандартные вопросы, в том числе о том, как они начинали. И там были четверо, которые рассказали, что вообще по специальности они строители, познакомились на стройке и решили заняться музыкой. Так вот если ты услышишь их музыку, ты поймешь, что бывает, когда люди, которые по идее должны быть строителями, начинают писать песни. И, кстати, по поводу музыки, пока не забыл. Во второй половине января Данила с Мазиком зовут на свой концерт. Если есть желание, можно пойти.

- Во второй половине января, - повторил Эдик. - Да можно пойти, почему нет… Только пусть в списки внесут, за деньги я на Данилу с Мазиком не пойду. А ты с ними общаешься? Что у них нового?

- Не то чтобы общаюсь, но периодически видимся то тут, то там. Что у них нового… Ты же знаешь Данилу с Мазиком. Сочиняют, записываются. Гастроли даже бывают какие-то.

- Я их года два не видел, ни одного, ни второго.

- За два года ничего не изменилось, - сказал ДД. – Вот в январе увидишь, если пойдешь, спросишь. Мы с Дашей пойдем послушаем. Может, потом напишу репортаж о концерте. Данила меня уже год просит о них написать. Я бы написал, но, к сожалению, пока не я принимаю решение, о ком писать.

- Как у вас с Дашей? – спросил Эдик.

- С Дашей… Ну, если не считать того, что меня сильно раздражает ее подработка, то все хорошо. Помнишь, я тебе рассказывал, что у них что-то вроде танцевальной группы. Они по клубам вечерами танцуют. А где вечера, там и ночи. Пока мы вместе не живем, я терплю. Но если она ко мне переедет, то никаких танцев.

- А она собирается переезжать?

- Скорее всего, да, - сказал ДД. – Мне будет спокойнее, если она будет со мной жить, чем со своими родителями. У нее мама совершенно невменяемая. Да и папа, в принципе, тоже не далеко ушел. Они ей все нервы вымотали. Она мне тут намекнула, что не против переехать ко мне насовсем. Я дал понять, что, в принципе, не против.

- Третье сожительство – неплохо для двадцати семи лет, - сказал Эдик.

- Спасибо, что третье сожительство, а не третий брак.

- И какие прогнозы? Последнее?

- Ты же знаешь, я не загадываю. Она на пять лет меня моложе, там такой ветер в голове. Думаю, что замуж она пока точно не хочет. Да и куда ей в двадцать два года-то?

- Вот как раз год високосный наступает, год перемен, - сказал Эдик.

- Такие перемены подождут и до следующего високосного года. Эдик, кто-нибудь показал бы хороший пример супружеской жизни. Чтобы посмотреть на мужа с женой и понять, что да, жениться надо.

- Говорят, что после тридцати этого уже вроде как и не надо никому.

- И правильно говорят. Я не готов вступать в клуб холостяков, но и против таких клубов я ничего не имею.

- Слышала бы тебя сейчас Даша…

- Я тебе говорю, Даша замуж не хочет, - сказал ДД. – Она современная девчонка, молодая, у нее карьера на уме, она деньги хочет зарабатывать. Танцы эти опять же… Ну какая она жена?

ДД всегда говорил достаточно громко, глядя на собеседника слегка прищуренными карими глазами и время от времени обильно жестикулируя. Еще недавно колорита его облику могла добавить сигарета, но два месяца назад ДД бросил курить, равно как и Эдик. Отличие было в том, что ДД не запомнил точной даты, когда он сделал последнюю затяжку, а Эдик точно помнил, что он не курил с первого ноября, то есть больше месяца. ДД бросал курить уже не первый раз, поэтому и не рассчитывал, что этот раз будет последним. Эдик бросал курить впервые, курить ему не хотелось, и он был уверен, что бросил навсегда.

- Кстати, видишь, я опять неумышленно заговорил про тридцатилетний возраст, - сказал Эдик. – Видимо, что-то все-таки есть в этой дате.

- Просто людям свойственно подводить какие-то итоги, причем в равной степени когда есть что подводить и когда подводить совершено нечего, - сказал ДД. – Я о другом подумал. Ведь раньше люди жили двести лет. То есть психологически тридцатилетний возраст тогда приходился примерно лет на девяносто. Вот еще один пример того, насколько относительно такое понятие как время. Раньше у человека времени было в три раза больше, чем сейчас, но сейчас за тридцать лет любой человек может успеть сделать во много раз больше, чем тогда за девяносто. Прогресс сокращает продолжительность жизни, делая ее при этом более насыщенной событиями. И то, что сегодня человек успевает сделать за тридцать лет, совсем скоро нужно будет успевать за двадцать.

- Наверно, - сказал Эдик. – Вообще, я заметил, что люди стали позже взрослеть. Раньше молодежь была более самостоятельной, что ли…

- Ну, если в книжке написано, что раньше девочек выдавали замуж в двенадцать лет, а сегодня замуж и в тридцать не каждая пойдет, то это не значит, что девочки тогда были самостоятельнее. Совсем наоборот. С ребятами то же. Не от большого ума все это было. Да, в истории есть примеры того, что хорошо бы повторить и в настоящем, но что бы это ни было, оно должно быть изменено под рамки настоящего, так как в чистом виде прошлое в настоящем существовать не может. Никакое. Поэтому и машину времени все-таки невозможно изобрести. И все эти разговоры про то, что когда-то и самолет был фантастикой, в данном случае неуместны. Небо – это не время. Время – это то, над изучением чего в этой жизни стоит заслон, через который на этом этапе никому не дано перейти. А на следующем этапе, может быть, уже не будет надобности. Там будут вещи поинтереснее.

Снег продолжал падать хлопьями, когда Эдик и ДД спустя два часа вышли из маленького уютного заведения в центре. Это был один из тех редких вечеров, в который вряд ли кто-то смог бы сказать, что не любит зиму.

Войдя в метро и спустившись по длинному эскалатору вниз, они пожали друг другу руки и сели в поезда, подошедшие с противоположных сторон.

Эдик приехал в свою однокомнатную квартиру на южной окраине города. Эта квартира осталась после смерти бабушки, и по началу мама Эдика хотела ее сдать, но отец настоял на том, чтобы сын должен жить отдельно. Так же считал и сам Эдик, поэтому и начал относительно самостоятельную жизнь в двадцать один год, будучи на пятом курсе таможенного института. Дом, где жили родители, располагался в двадцати минутах ходьбы, и основным минусом такого соседства Эдик считал частые приходы мамы с ее постоянным стремлением навести в его квартире порядок. Уборка в жизни мамы Эдика была едва ли не единственным, на что тратились ее силы и энергия, поскольку всю жизнь она прожила в качестве домохозяйки за мало-мальски прочной спиной Эдикова отца.

Эдик вошел в свою комнату, снял и бросил на пол галстук – обязательный атрибут одежды каждого сотрудника брокерской таможенной компании, по мнению ее генерального директора.

 

Ex: Каждый человек хочет выделиться, каждый человек хочет быть не таким как все. Это нормальное желание. Мы помним примеры того, когда всех пытались подравнять под одну гребенку. Не могут все быть одинаковыми, такого просто не должно быть. Быть как все – значит идти наперекор воле природы.

 

Grim: То, что человек хочет в твоем возрасте выделиться, это нормально. Но представь себе, как это будет выглядеть, когда тебе будет, скажем, пятьдесят?

 

Ex: Ты говоришь, как моя мама точь-в-точь. У них в молодости против татуировки был один довод – что когда состаришься, она будет выглядеть нелепо. С тех пор придумали новые способы, как выделиться, и татуировка давно не кажется чем-то необычным. Но глупо с моей стороны сейчас думать о том, как я буду выглядеть в пятьдесят. Я живу сегодня, и сегодня мне этого хотелось. Чего мне будет хотеться в старости, я не знаю, но чего бы мне ни хотелось, я буду это делать. Тем более что от того как я выгляжу, никому плохо не стало. Это мое личное дело.

 

Grim: По поводу старости я как раз не согласен с твоей мамой, потому что если ты делаешь себе татуировку, то как правило это какой-то символ, который, подразумевается, ты несешь на протяжении всей жизни, и в старости тоже. Тут вопрос в другом: откуда тебе в твоем возрасте знать, что за символ ты будешь нести всю жизнь?

 

Ex: По этому поводу я не волнуюсь. Если ты имеешь в виду, что со временем мое отношение к какому-то символу может измениться, то я тебе скажу, что один и тот же символ один и тот же человек на протяжении всей жизни может трактовать по-разному, и ничего зазорного в этом нет. Мне важно само его наличие, потому что именно оно отличает меня от тех, у кого его нет. От тебя, видимо, в том числе.

 

Nope: А чем наличие этого символа отличает тебя от тех, у кого он тоже есть?

 

Ex: А те, у кого он есть, это уже не такой широкий круг, и не такой серый, что самое главное.

 

Grim: То есть такое самовыражение для тебя изначально означает выделение из серой толпы?

 

Ex: Определенно.

 

Nope: Но если брать татуировку, то ведь она у тебя не на лице. Ты идешь по улице, скажем, зимой, и ее не видно. И получается, что ты все равно представитель той же самой серой толпы.

 

Ex: Да оставьте вы в покое татуировки, это прошлый век, где бы она ни была, даже если и на лице. Сегодня есть столько всего нового. А отвечая на твой вопрос, могу тебе сказать, что зимой я найду другой способ выделиться.

 

Grim: Об этом и речь, что есть множество различных способов, чтобы как-то выделиться. Но никакой из них не выделит тебя из окружающих так, как твой взгляд. Глазами надо выделяться, а не побрякушками. Под взглядом я подразумеваю и мировоззрение, и поведение, и образ мыслей. А то что человек красит волосы в яркий цвет или делает что-то такое, что более старшим поколениям оправданно кажется уродством, - это только потому, что этим самым взглядом он выделиться и не может. То есть он та же самая серая толпа только с красными волосами.

 

Ex: Хорошо, а если человек красит волосы не чтобы выделиться, а просто так, тогда что? Вот возникло у меня такое желание – покрасить волосы в красный цвет. Я не хочу выделяться, мне просто хочется покрасить их в красный цвет, что тогда? То есть физиологическое желание, как покурить, к примеру.

 

Grim: Это только тебе так кажется, что это физиологическое желание, а стороннему наблюдателю видно, ради чего все это и с какой целью. Не может такого быть, чтобы человеку просто так захотелось покрасить волосы в красный цвет или сделать себе татуировку во всю спину.

 

Ex: Если такого не бывает у тебя, это не значит, что и ни у кого такого не бывает. Ты куришь?

 

Grim: Курю.

 

Ex: А когда ты не курил, у тебя возникало желание курить?

 

Grim: Это другое. Курить – это потребность приобретенная.

 

Ex: Это то же самое, такая же потребность, просто тебе неведомая, потому что ты другой, не такой как я, не такой как те, с кем я общаюсь.

 

Grim: Вот и получается, что среди таких, как ты, и тех, с кем ты общаешься, я буду выделяться тем, что я не такой без всяких красных волос и татуировок. То есть в этом случае вы будете серой массой, из которой я выделюсь, не прибегая ни к каким изыскам.

 

Ex: Да, но выделиться тоже можно как со знаком плюс, так и со знаком минус. К тому же не надо забывать, что таких как ты в этом мире все-таки больше, поэтому все-таки мы выделяемся из вашей толпы, а не вы из нашей.

 

Grim: А почему тебе кажется, что именно ты выделяешься со знаком плюс, а все остальные со знаком минус?

 

Ex: Потому что я стараюсь выделиться – и в этом идея, а у тебя этой идеи нет. И, возможно, никакой другой тоже.

 

Nope: Скажи, а что если эта идея все-таки покинет тебя с возрастом? Или на данный момент ты такой возможности даже не рассматриваешь?

 

Ex: Ну, покинет и покинет. Идея покинет, облик останется. Пусть напоминает о молодости. Что в этом плохого? Министром финансов я становиться не собираюсь, и стыдно париться с коллегами в бане мне не будет. Хотя уверен, что если бы я и стал министром финансов, то мне не было бы стыдно париться в бане с коллегами. Надо же менять стереотипы, тем более на таких должностях. В телевизоре на протяжении всей моей жизни все одинаковые, в учебниках истории все одинаковые… В конце концов если в один прекрасный день министром финансов будет избран человек с красными волосами, но при этом он будет отвечать своей должности и с уверенным взглядом смотреть в объектив телекамер, то пусть не сразу, но все привыкнут к тому, что это нормально, когда у министра финансов красные волосы. Нет в этом ничего пугающего. Хотя в этом-то и основная идея таких, как я – пугать таких, как вы. Вы страдаете от комплексов, ходите в белых воротниках и серых галстуках, в наглаженных брюках, потому что боитесь выйти из дома не в черных брюках, а в ярко-зеленых. А я не боюсь.

 

Grim: В каждой твоей фразе сквозит юношеский максимализм. И уверяю тебя, что чем больше у тебя в носу колец, чем больше у тебя татуировок и чем ярче у тебя цвет волос, тем больше у тебя комплексов. Именно у тебя, а не у меня. Мне, для того, чтобы самоутвердиться, не надо краситься и разрисовываться. А тебе надо.

 

Ex: А что тебе надо, чтобы самоутвердиться? И, главное, перед кем? Перед такими же, как ты? Кто твои авторитеты? Тебе кажется, что тебе этого не надо для того, чтобы самоутверждаться, а на самом деле тебе и самоутверждаться не надо, потому что мысли тебе такой в голову не приходит. Ты живешь своей жизнью каждый день, как миллиарды остальных людей, и кажется тебе, что все у тебя хорошо, что ты самоутвердился уже, ничего для этого не делая. А мне скучно на тебя смотреть с таким самоутверждением! Я каждый день в метро и на улице вижу тысячи таких самоутвердившихся, как ты! В чем ты самоутвердился?

 

Grim: Я доволен своей жизнью, я чего-то достиг, и сам факт того, что мне не надо вставлять в ухо шайбу, чтобы кто-то обратил на меня внимание, уже говорит о том, что я свободен от этого комплекса.

 

Ex: Тебе не надо, чтобы кто-то обращал на тебя внимание, потому что ты этого боишься. Ты серость, зачем тебе нужно чье-то внимание? Ты ходишь по улице, ездишь на свою работу, только и думая о том, как бы на тебя не обратили внимания. В этом смысл твоей жизни, чтобы прожить ее незаметно для окружающих. Для таких же окружающих, как и ты. Вот и живете вы в этом мире, друг друга не замечая и молчаливо помирая, так, что такие же как ты не приходят на похороны к себе подобным, потому что им подобные даже мрут так, чтобы не привлечь ничье внимание. А мне нравится привлекать внимание! И я буду таким, каким мне нравится быть. Ты каждый день проходишь мимо таких, как ты, не обращая на них внимания, а я обращаю внимание на таких, как я, потому что они выделяются из таких, как ты, и мне приятно осознавать, что меня к своим причислят такие, как я, а не такие, как ты, а при этом внимание на меня обратят и такие, как я, и такие, как ты.

 

Nope: А ты в самом деле не пытался заняться чем-нибудь необычным, чем занимаются не такие, как мы? Музыку не пишешь? Или стихи? Не рисуешь?

 

Ex: Пока нет, но мысли такие есть. Потому что работать с девяти до шести в компании, торгующей импортными унитазами, я не собираюсь.

 

Grim: А что ты умеешь делать? Кроме того, что выделяться из толпы.

 

Ex: Время покажет. Но мой внешний вид не будет зависеть от того, чем я буду заниматься. Наоборот, если я займусь музыкой или буду рисовать, такой облик будет идти мне только на пользу. Я бы никогда не купил картину у художника, чей внешний вид мне неприятен. Пусть он лучше будет грязный, и от него перегаром будет нести за десять метров, но если он будет таким, как все эти прохожие, его картины не будут для меня представлять никакого интереса.

 

Nope: Не могу не согласиться, что любое произведение и для меня тоже стойко ассоциируется с его автором.

 

Grim: Не могу понять, какая разница. Мне картина либо нравится, либо нет. Я могу и не увидеть художника, который ее нарисовал.

 

Nope: Иногда действительно лучше не видеть. Как раз чтобы не разонравилась картина.

 

Ex: То же самое и с музыкой, и с кино. Если мне не близок по духу сам режиссер или музыкант, то и фильмы его, и музыка мне не интересны изначально. Я не буду слушать музыку человека, живущего на другой волне. У него и без меня слушателей найдется больше, чем он того заслуживает.

 

Grim: О чем вы говорите? Вот вы смотрите кино и не знаете, кто режиссер фильма и какой он. При этом фильм вам либо нравится, либо не нравится, правильно?

 

Ex: Это ты смотришь кино и не знаешь, кто режиссер. Потому что ты такой. Вас таких миллионы, которые идут в кино просто, чтобы сходить в кино. Я же хожу в кино на конкретные фильмы, заведомо зная, что это за кино. А ты идешь просто так, смотреть то, что тебе показывают. И музыку ты так же слушаешь – включили тебе по радио песню, одну, другую, ты и слушаешь. Так у тебя и формируется твой вкус, вот в чем трагедия. Сам ничем не интересуешься – ходишь, куда все идут, и смотришь, что все смотрят. Или, лучше сказать, - куда все смотрят.

 

Grim: Если мне нравится то, что не нравится тебе, это не значит, что это плохо, начнем с этого.

 

Ex: Этим же и закончим. Избитая фраза, которую я слышал много раз, и еще, судя по всему, много раз услышу.

 

Nope: Есть еще одна избитая фраза, про вкус и цвет, которая, как мне кажется, с годами теряет свою актуальность. У кого-то одни интересы, у кого-то другие, но не у всех есть интересы. У кого-то интересов нет вообще. И это первая отличительная характеристика пресловутой серой массы.

 

К компании, которую Эдик мог назвать своей постоянной, помимо ДД относились два человека. Это Саша Нечаев, друг со школьных времен, и Родион Булимов, друг по институту. Саша Нечаев прошлым летом женился на своей первой и последней любви по имени Оля, после чего окончательно выпал из всеобщего поля зрения, то ли начав изображать из себя примерного семьянина, то ли действительно в него превратившись. По большому же счету и до свадьбы Саша Нечаев не сильно радовал друзей своим присутствием на тех или иных совместных мероприятиях. Он не был тем человеком, про которого можно было бы сказать, что он «не нагулялся». Таким людям не надо нагуливаться. Он родился нагулявшимся. За него в этой жизни нагулялся отец. Жена Оля в этом смысле была полной противоположностью Саше и считала, что если за неделю они ни разу никуда не выбрались, значит, неделя прошла зря. С момента их свадьбы прошло полтора года, и по Олиным понятиям эти полтора года прошли мимо. Вытащить куда-то мужа с каждым днем представлялось все менее и менее возможным.

Родион Булимов на подъем был легок, дома сидеть не любил, возможно, потому что жил с родителями – людьми к тому же сильно верующими. Родион очень любил пятницу и, считая пятницу восьмым днем недели, старался провести ее так, чтобы и в понедельник в организме еще оставались пятничные пары. В отличие от Эдика, Родион Булимов не пошел работать по институтской специальности, а устроился в туристическую фирму, директором которой был его родной дядя.

В эту пятницу Родион тоже собирался пойти в клуб на концерт их общих друзей Мазика и Данилы, с институтских лет игравших по музыкальным клубам под названием, которое Родион не всегда мог вспомнить, поскольку от музыки был далек, а от той, которую играли Мазик и Данила, и подавно.

Сам Эдик к их музыке относился более чем критично, считая, что если бы десять лет назад ему самому встретились люди, способные претворять в жизнь его музыкальные идеи, то даже тогда, десять лет назад, его музыка была бы на порядок интереснее, чем то, что Мазик и Данила играют сегодня. Двух других участников их музыкального коллектива лично знал только ДД, и то весьма поверхностно.

Ровно в шесть вечера Эдик надел синее пальто и, обмотавшись, красным шарфом, вышел из офиса, чтобы через сорок пять минут встретиться с Родионом Булимовым у входа в недавно открывшийся клуб «Лицом вниз». ДД и Даша обещали придти позже.

- Вход в зал с восьми, - сказал охранник на входе.

- Мы по спискам, - ответил Булимов.

- Все равно с восьми. Внизу бар, можете подождать там.

Через пять минут на их столике в баре уже стоял графин на триста грамм водки и две тарелки с легкими закусками.

- Слышал, что Сенаев умер, актер? – спросил Булимов.

- Слышал, конечно, - ответил Эдик.

– Начался високосный год. Год перемен. Совсем ведь молодой, пятидесяти не было… Но предлагаю сразу отойти от мрачных тем и выпить за встречу, - сказал Родион и, подняв свою стопку, слегка стукнул ей о стопку Эдика.

- За встречу, - повторил Эдик и выпил.

- Интересно, народа много будет? – спросил Булимов.

- Вряд ли, - сказал Эдик. - Я на их концерте был года три назад последний раз, было человек пятьдесят. Из них сорок – друзья-знакомые. Да и кто на них пойдет?

- Ну, не скажи, - сказал Булимов и разлил по второй. – Молодежь любит такую музыку. Группа, в принципе, уже не молодая. Сколько они уже играют? Лет десять?

- Лет восемь, - ответил Эдик.

- Восемь… Значит, молодежь их уважает. Группа со стажем уже.

- Молодежь старые группы, наоборот, мало уважает, на то она и молодежь. И потом это вообще не про них. На такую музыку, сколько бы им ни было лет, молодежь не пойдет.

- Предлагаю второй тост за музыку, - сказал Булимов и выпил. – Почему ты их так не любишь?

- Не то чтобы я их не любил… Я их люблю, но просто объективно они не музыканты. Ну, не получается у них музыкой заниматься. Кто Мазик по специальности?

- Программист, по-моему.

- Вот и писал бы программы, а не песни. Вдруг он программист от бога, - сказал Эдик.

- Ничего не вижу плохого в том, что программист занимается музыкой. Может, он нутром чувствует, что музыка – его призвание, а не компьютеры, - Булимов налил по третьей.

- Тогда он должен музыку писать необычную, красивую… А у них что?

- Красивая музыка – понятие слишком растяжимое. Ты знаешь, я в музыке не силен, но мне кажется, что у них изначально не такой стиль, чтобы взять и написать в нем композицию, которую все признали бы красивой, - сказал Булимов и чокнулся стопкой с Эдиком.

- Не все, зачем все… Не надо, чтобы все признавали, - сказал Эдик.

- А раз не все, то спешу тебя заверить, что кто-то в любом случае считает их песни красивыми. Раз кому-то они нравятся. Вот сегодня соберется народ, который считает, что группа… как они называются…

- «Простор открыт», - сказал Эдик.

-… что группа «Простор открыт» играет хорошую, красивую музыку. А ты просто им завидуешь, - сказал Булимов.

- В смысле?

- А в прямом.

- А чему, прошу прощения, здесь завидовать? Количеству поклонниц, которых нет? Или дорогим машинам, которых нет и подавно? – спросил Эдик.

- Нет, - сказал Булимов и достал сигарету. – Ты завидуешь хотя бы тому, что им каждый день не надо к девяти утра ехать на работу, а тебе надо. Им не надо весь день в офисе сидеть перед монитором, и у них нет перспективы геморроя и простатита к тридцати годам, а у тебя есть. Над ними нет начальства как такового. К тому же, вот ты не любишь галстуки, а на работу ходишь в галстуке. А они не любят галстуки и не ходят в галстуках.

- Да не об этом речь…

- К тому же у тебя комплекс несостоявшейся творческой личности. В школе ты нормальную группу так и не создал, в институте тем более. Вот теперь и видишь врага в каждом музыканте-ровеснике. Причем заметь, именно ровеснике. Знаешь, это как с музыкальными критиками, такая же ситуация. Не зря же говорят, что все музыкальные критики – это несостоявшиеся музыканты.

- Это тебе так кажется, - сказал Эдик. – Ты сам говоришь, что от музыки далек. Все дело в том, что если бы они музыку играли нормальную, я бы был за них рад. Не в зависти здесь дело. Пусть бы даже у них были эти машины и поклонницы. Но играли бы они такую музыку, чтобы я лично мог сказать, что я так никогда не сыграю и не придумаю. Вот тогда я был бы первым в очереди на их концерт, причем не по спискам, а по купленному билету.

- Вот ты сейчас ключевую фразу сказал. «Если бы они играли музыку, которую ты лично не смог бы придумать». То есть музыку, которую они играют, ты лично придумать можешь, но придумал ее не ты, а они, и на работу к девяти не они в галстуках ездят, а ты, хотя именно ты, а не они, можешь писать такую музыку. И вообще, Эдик, я тебя не узнаю. У тебя кризис среднего возраста что ли? Что за пессимизм?

Эдик молча посмотрел в большой экран на противоположной стене.

- И, кстати, к разговору о Боге, - продолжил Булимов, - следуя твоей теории, ты от Бога кто?

- Это не совсем моя теория, - сказал Эдик. – Я не знаю, кто я от Бога, но не таможенник, это факт.

- И не музыкант, Эдик, как ни крути. Потому что если бы ты был музыкантом от Бога, то Бог дал бы тебе возможность самореализоваться как музыканту, понимаешь?

- Возможно, и что?

- А то, что с этим нужно просто смириться, и все. Ты уже точно не музыкант и поэтому смотри на всех музыкантов без личной неприязни. Предлагаю за Мазика и Данилу, - сказал Булимов и поднял стопку.

Людей в баре почти не было. Из десяти столиков были заняты только два. За вторым сидели пять человек и что-то бурно обсуждали. Эдик сидел к ним спиной. На самом деле настроение у него было хорошее – водка быстро начала выполнять свое предназначение.

- Эдик, ты расскажи мне, что ты на Новый год делал? На кого ты всех нас променял? – спросил Булимов, выпуская дым.

- Да ничего не делал. Я вообще перестал понимать эту суету вокруг Нового года. Мне не хотелось никуда и ни к кому ехать. Дома я сидел. Один, - сказал Эдик.

Одно за другим Булимов выпустил несколько колец.

- Слушай, Эдик, - сказал он, - а у тебя ведь и вправду кризис среднего возраста. Я читал, что «средний возраст» - это только название, а на самом деле он может наступить когда угодно, хоть в восемнадцать. Это зависит исключительно от окружающей человека действительности.

- Только кризиса мне сейчас и не хватает, - сказал Эдик. – Тем более, среднего возраста.

- У тебя именно он, я тебе точно говорю. Все признаки налицо. Настроения у тебя нет, ты недоволен жизнью, недоволен работой, ничем ты недоволен, считаешь себя невостребованным, тебе кажется, что ты в этой жизни ничего не сделал и уже не сделаешь, и что смысла в жизни больше нет.

- Это тебе со стороны так кажется, - сказал Эдик.

- А со стороны всегда самый объективный взгляд. Ну, или почти всегда. Но мне не кажется, Эдик, а так оно и есть. По большому счету, ничего страшного в этом нет, для думающего человека это нормально, но что-то действительно рано тебя прихватило. Да и не с чего, по-моему.

- Послушай, я не знаю, кризис это или не кризис, и мне не важно, какого он возраста. Но скажи мне, вот ты чувствуешь себя в своей тарелке? Все у тебя хорошо? – спросил Эдик.

- Грех жаловаться, - ответил Булимов.

- А мне вот есть, на что жаловаться. Я каждый день езжу на работу и вижу там одни и те же не обремененные особым интеллектом лица, которые плевать хотели и на мой кризис среднего возраста, и на все остальное в этой жизни. А я не хочу проснуться в пятьдесят лет и вдруг осознать, что все, время вышло… А я так и не сделал того, для чего у меня были все задатки.

- Эдик, подожди, а ты понял, для чего у тебя есть все задатки? – спросил Булимов и разлил водку в стопки.

- Я не знаю, как это словами объяснить. Но я себя знаю, если сегодня оставить все так, как есть, то в пятьдесят лет у меня будет такой кризис среднего возраста, что мало не покажется никому из тех, кто будет со мной рядом, если вообще кто-то будет. И простить себе это я не смогу.

- Эдик, до пятидесяти тебя еще сто раз отпустит, - сказал Булимов и поднял стопку.

- До пятидесяти меня отпустит только в том случае, если я буду уверен, что я пытался что-то изменить, но у меня ничего не получилось. Тогда хоть совесть будет чиста, и я буду чист перед самим собой, потому что буду точно знать, что я пытался, но, видимо, действительно не судьба.

- Тогда за то, чтобы твои попытки все-таки увенчались успехом, - сказал Булимов. – Ну, хотя бы некоторые из них.

Они выпили.

- Кстати, знаешь… - продолжил Булимов, - в том, что у тебя кризис среднего возраста, есть как минимум один большой плюс. Говорят, что этот кризис у мужиков бывает только один раз в жизни. То есть если ты его сейчас благополучно переживешь, то в настоящем среднем возрасте он тебя уже не коснется. А мы все будем мучиться. Так что радуйся.

- Да, - сказал Эдик, - вопрос только в том, насколько он у меня затянется, этот кризис… Раз уж это действительно он.

- Правда, я тут недавно смотрел передачу, там сказали, что если человек по натуре мнительный, то такие сложные периоды могут повторяться каждые пять-десять лет…

Несмотря на заданный самим же Эдиком минорный тон беседы, водка уже давно растеклась по его телу, и он понимал, что подниматься и куда-то идти ему уже давно не хочется, и что никакой концерт ему не нужен, а хочется просто сидеть здесь, в баре, заказывать дальше водку у официантки с надписью «Катюша» на левой груди и общаться с Родионом Булимовым, а в последствии и с ДД. Только тему разговора хотелось сменить.

- Эдик, - снова заговорил Булимов, - а может, у тебя депрессия оттого, что у тебя женщины давно не было?

- Слушай, давай закроем эту тему. Тем более, что это не депрессия. Если я задумываюсь о своей жизни, это не значит, что у меня депрессия.

- Да, но ты же задумываешься о своей жизни и видишь только ее негативные стороны, я правильно понимаю? – спросил Булимов.

- Неправильно ты понимаешь, - сказал Эдик. – Я отдаю себе отчет в том, что я молод и здоров, что все мои близкие родственники живы и здоровы, что у меня есть работа, и я сам себя обеспечиваю, что у меня есть друзья… Я отдаю себе отчет, что всего этого могло бы не быть, и я честно стараюсь радоваться тому, что имею. И в каком-то смысле слова я этому на самом деле рад. Может быть, я и не отношу себя к тем, кто считает, что жизнь проходит мимо. Но впечатление все-таки такое, что в этой жизни что-то не то…

- Эдик, у тебя муки гениев прямо-таки, - сказал Булимов. – Подожди, я закажу еще триста. Не каждый день получается напиться с гением.

В этот момент Эдик повернулся и увидел, что в бар вошел Мазик. Мазик подошел ко второму столику и, поцеловав светловолосую девушку, сел рядом с ней, к Эдику спиной.

- Подойдем? – спросил Булимов, сделав Катюше заказ.

- Увидит, сам подойдет, - ответил Эдик.

Булимов и сам уже хотел, было, сменить тему, но вдруг Эдик сказал:

- Вот смотри, был случай: сидели мы как-то после института в открытом кафе. Тебя не было... И какой-то человек к нам подсел, начал с нами пить. Он почти весь вечер с нами просидел. С виду вроде нормальный, поэтому мы его гнать не стали. И вот мы сидим, как обычно, смеемся, вспоминаем что-то. И так весь вечер. А потом этот человек вдруг поднимает тост за меня и говорит, что я такой веселый и жизнерадостный, каких мало. Я тогда ответил, что, наверно, возраст у меня такой, что я всему радуюсь. А он сказал, что возраст здесь ни при чем, и что то, какой ты по жизни, от возраста не зависит. И вот он предлагает выпить за то, чтобы всем по жизни как можно чаще встречались такие люди, как я. И вот я не знаю, то ли ему совсем уж выпить не за что было, то ли он в людях совершенно не разбирался, но только ведь и десяти лет с того момента не прошло, а я понимаю, как он ошибался. Наверно, такие люди есть, с этим я не спорю. И у кого-то это может не зависеть от возраста. Да только я, как оказалось, не такой. Не веселый я человек и уж точно не жизнерадостный.

- Эдик, ну нельзя же так буквально все трактовать. Я лично вообще не задумываюсь над тем, веселый я и жизнерадостный или грустный и мрачный. Дело не в том, какими эпитетами ты себя наградишь. Дело в том, что ты повзрослел, поумнел, тебе уже не смешно то, что вы вспоминали в тот вечер, и это нормально!

- Да, только не забудь, что не прошло и десяти лет. Мне в этом месяце исполняется двадцать шесть. А такими темпами что будет, когда мне будет тридцать пять?

- Все у тебя будет нормально и в тридцать пять, и в сорок, и в пятьдесят, - сказал Булимов, - У всех бывают сложные психологические периоды в жизни. Но никто по ним так не убивается, как ты. Я тоже довольно мнительный, но не до такой же степени. И вообще, теперь я предлагаю сменить тему.

Он разлил водку по стопкам, как вдруг почувствовал на плече чью-то руку. Это был Мазик. На его запястьях висело как минимум по десятку браслетов, и столько же всевозможных цепочек и веревок свисало с шеи.

- Здравствуйте, братцы! – сказал он и пожал обоим руки. – Молодцы, что пришли. Это Анюта, моя подруга.

Рядом с ним стояла та светловолосая девушка из-за соседнего столика.

- Это мои друзья: Родион и Эдик, - представил Мазик.

- Очень приятно, - в один голос сказали Родион и Эдик.

- Вы после концерта не расходитесь, мы придем сюда в бар. Данила тоже будет. А так вообще через полчаса начало. Вам как раз водку допить. Не расходитесь тогда, - сказал Мазик, и они с Аней направились в сторону выхода.

- За добрые помыслы, - предложил тост Булимов, и они чокнулись в очередной раз. – Я предлагаю не ходить наверх. Можно здесь посидеть, поговорить. А Мазику потом скажем, что были на концерте, а то обидится. ДД потом расскажет, что там было, он точно пойдет.

У Булимова зазвонил телефон, и Эдик уставился в экран на стене. За соседним столиком молодой человек громко и косноязычно произносил тост.

 

Синее такси остановилось на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора.

- Андрей, может быть, я обратно поеду? – спросила Даша, глядя на ДД широко раскрытыми глазами.

- А что вдруг? – спросил ДД.

- Ну, со мной ты не разговариваешь, сидишь надутый, давай не будем портить друг другу вечер.

- Я, во-первых, не надутый, а, во-вторых, не знаю, как я тебе, но ты мне лично вечер не портишь.

Даша отвела взгляд в окно:

- В конце концов, там ни одной девушки, кроме меня, не будет. Что я с вами буду делать?

- А если чисто теоретически предположить, что я соглашусь с твоим предложением, то можно узнать, чем ты займешь сегодняшний вечер? – спросил ДД.

- С подружками встречусь, например.

- Вы вчера не нагулялись? В такси от тебя окна запотели.

- Вчера был праздник на работе, - сказала Даша, - с начальством, со всеми остальными с работы, а сегодня я просто хотела с подружками встретиться.

- Даша, вот смотри: если ты говоришь, что ты хотела с ними встретиться, что почему сразу не сказала? Поехала бы к подружкам, я бы поехал к друзьям, и не было бы всей этой нервотрепки перед выходом. Хотя опыт показывает, что нервотрепка была бы, только на какую-то другую тему.

- Мы хотели, но не планировали, - сказала Даша. – Просто я действительно не знаю, что я буду сегодня с вами делать одна.

- Ты не будешь одна. Сейчас Мазик с Данилой приведут толпу своих поклонниц, и тебе будет, о чем с ними поговорить.

- С поклонницами Мазика и Данилы мне точно не о чем будет разговаривать.

- У тебя предвзятое отношение к моим друзьям.

- А у тебя – к моим подругам и к моей работе.

- Если под работой ты подразумеваешь свои вечерние танцы, то да, к этому у меня предвзятое отношение, - сказал ДД.

- А то, что я днем унитазы продаю, к этому у тебя не предвзятое отношение? – спросила Даша.

- Не унитазы, а элитную иностранную сантехнику.

- Одно дело сказать, что твоя девушка танцовщица… И другое дело сказать, что она торгует импортными унитазами, - сказала Даша.

- Моя девушка не танцовщица. Просто она решила, что ей нечем заниматься вечерами и придумала себе хобби, от которого я не в восторге.

- Это не хобби, это призвание.

- Судя по тому, с каким успехом ты продаешь элитную импортную сантехнику, я бы на твоем месте полностью сосредоточился на ней. Слышала про процентное отношение важного в нашей жизни к неважному? Восемьдесят на двадцать. Двадцать процентов окружающей нас действительности имеют для нас большое значение, а остальные восемьдесят – никакого. Считается, что успеха добивается тот, кому удается выделить эти двадцать процентов и направить на них всю свою жизненную энергию. Вот ты, Даша, никак не хочешь понять, что твои жизненноважные двадцать процентов – это твои унитазы. И я. А все остальное – ненужные восемьдесят. Направь всю свою энергию и силы на нас, отбрось все остальное, и будет счастье и тебе, и окружающим..

- Андрей, вот ты ведь тоже отчасти человек творческий, пишешь статьи разные, с людьми общаешься интересными… Почему же ты меня понять не можешь? Неужели ты не видишь, что я чахну на работе, а на танцах как будто оживаю?

- Конечно же, ты чахнешь на работе. Ты на работе пачку за день выкуриваешь. Любой зачахнет. А на танцах курить нельзя, вот ты и оживаешь, - сказал ДД.

- Андрей, я сейчас серьезно… Мне непонятно, как тебе, близкому к искусству человеку, может не нравиться то, что мы делаем.

- Даша, давай не будем в сотый раз одно и то же повторять. Мне дома хватает концертов, которые ты мне методично устраиваешь. К другим твоим выступлениям я пока даже как к хобби не могу относиться.

- Ты просто ревнуешь, - сказала Даша. – Тебе не нравится не сам факт, что я танцую вечерами, а то, что на меня смотрят мужчины, взрослые и богатые.

- Даша, ты меня ни с кем не перепутала?

- Просто ты видишь меня каждый день и привык к этому, а многие из них видят меня в первый раз, и, возможно, в последний, поэтому в отличие от тебя они умеют наслаждаться красотой и оценивать ее…

- Даша, а когда ты про красоту сказала, ты что имела в виду?

- Андрей, я сейчас выйду, - сказала Даша.

- Конечно, я тоже сейчас выйду, мы приехали.

Машина остановилась практически у входа в клуб. ДД расплатился с водителем и подал Даше руку.

- Добрый вечер, мы по спискам. Дронов плюс один, - сказал ДД охраннику на входе.

 

- Давайте за встречу, - поднял стопку Булимов, и они впервые за несколько месяцев чокнулись вчетвером, - Что нового, ДД? Похудел смотрю, постройнел.

- Это потому что я его не кормлю, - опередила Даша и потянула через тонкую трубочку розовый коктейль.

- Так чтобы совсем нового, ничего нет. Все идет своим чередом, но радует то, что на рутину это все пока что непохоже, - ответил ДД. – У тебя как?

- То же самое. Хотя, наверно, больше напоминает рутину, чем у тебя. Но тоже не жалуюсь.

Уже через несколько минут ДД и Даша стояли у сцены в заполненном максимум на пятую часть зале. Под редкие крики и свист собравшейся молодежи на сцене появились музыканты. Положив правую руку на стойку микрофона, Мазик сказал:

- Добрый вечер, всем спасибо, что пришли, мы рады каждому. Первая песня называется «Закрытая дверь в вечность».

- Закрытая дверь куда? – спросила Даша на ухо ДД.

- В вечность, куда же еще…- ответил он.

Заиграла музыка, и Мазик, закрыв глаза, стал цедить в микрофон слова, смысл которых сводился примерно к тому, кто он в этой жизни, и кому все это нужно. На экран за спиной музыкантов проектировались фрагменты из старых черно-белых мультфильмов в замедленном режиме. Через три песни ДД и Даша вернулись вниз.

Этажом ниже Родион Булимов просил Катюшу принести еще водки и сок.

- И как там? Народ есть? – спросил он ДД.

- Человек сто пятьдесят, не больше, - ответил ДД. – А в целом, нормально. Мазик поет песни о несбывшемся и про вечность.

- Андрей, вот скажи, - начал Булимов, - а ты к такого рода деятельности как бы относился: как к работе или как к хобби?

- Как к работе, потому что хобби по определению не может занимать столько времени, сколько это занимает у Мазика и Данилы. К тому же, другой работы у них нет. Значит, это и есть работа. Кстати, Эдик, здесь будет большой концерт в твой день рожденья. Если ты еще ничего не надумал, то можно будет здесь собраться. Будет много интересных музыкантов, я потом буду репортаж писать. Последними будут выступать «Акико Ито».

- А кто это? – спросил Булимов.

- Самая популярная группа в стране на сегодняшний день, - сказал ДД. – Не такая популярная, как те, которых по телевизору показывают, а по-настоящему популярная. По радио их не крутят, но при этом молодежь на них ходит толпами. Они с севера откуда-то. Аким у них вокалист, их лидер. Мне скоро у него интервью брать, поэтому хочу придти посмотреть.

- У нас девочка на работе в футболке «Акико Ито» ходит, - сказала Даша.

- Да в метро сейчас каждый третий в их футболке, - сказал ДД.

- А что это значит – «Акико Ито»? – спросил Булимов.

- Родион, тебе, как человеку от музыки далекому, скажу так: это имя одной известной фотомодели, которая в свое время вышла замуж за лидера самой знаменитой музыкальной группы прошлого века и тем самым, как говорят, положила конец их творчеству, - сказал ДД.

- А… да да, - сказал Булимов, - что-то читал…

- Так что, Эдик, - заключил ДД, - можно здесь твой день рожденья и отпраздновать. Кто хочет, пойдет наверх на концерт, кто не хочет, может остаться здесь.

- Видно будет, - сказал Эдик. – О чем о чем, а о своем дне рожденья я еще не думал.

- А вообще мне кажется, что им просто давно пора жениться, всем этим ребятам, - сказал Булимов.

- Возможно, - сказал ДД, - только не забудь, что если они и женятся, то на таких же, как они сами. Стирать и готовить их женщины не будут. Зато будут ездить с ними на гастроли, станут кем-нибудь из серии администраторов группы, по ночам будут вместе сидеть в клубах. Эти люди живут в совершенно другом мире. У них другой ритм жизни, не такой как у тебя или у меня. И подруги у них из другого мира, а не из нашего с тобой. Так что женитьба их не изменит и оседлости не предаст.

- Мне кажется, - сказала Даша, - что семейная жизнь современных мужчин уже давно не меняет. Да и женщин тоже.

- По этому поводу у моего деда была своя теория, - сказал ДД. – Он считал, что, изучая свою историю через много лет, люди придут к выводу, что институт брака был одной из основных ошибок человечества, и что потомки будут смеяться над своими женившимися предками.

- Многие уже сегодня смеются, - сказал Булимов.

- Именно… Уже сегодня миллионы людей живут без семей и прекрасно себя чувствуют.

- К женщинам это вряд ли относится, - сказала Даша.

- Пока, может быть, - сказал ДД, - скоро и к женщинам будет относиться в полной мере.

- Предлагаю выпить за институт брака! – сказал Булимов. – Пока он есть.

Они чокнулись и выпили.

 

Tada: Мне самому не шестнадцать лет, и я прекрасно понимаю, что пройдет время, всё изменится, я остыну и всё забуду, но сейчас я очень хорошо понимаю тех, кто самовольно уходит из жизни, потому что, положа руку на сердце, никакого смысла в своем существовании без нее я не вижу.

 

Grim: Ты вообще представляешь, сколько таких у тебя еще будет?

 

Tada: Ты знаешь, у меня такое впечатление, что эту фразу я слышу на протяжении всей жизни. Это одна из дежурных фраз, которая якобы должна успокаивать, но на самом деле имеет обратный эффект. Глупо говорить «Не плачь» человеку, который навзрыд рыдает от свалившегося на него несчастья. Скажи мне, с чего ты взял, что таких у меня будет еще много? Ты меня знаешь? Или ее ты знаешь? Каких таких?

 

Grim: Женщин вообще. Которые будут приходить и вот так уходить. Ты по каждой собираешься так убиваться?

 

Tada: Есть вещи, которые можно понять мозгами, но против которых не попрёшь. Головой я понимаю, что оно того не стоит. И что она того не стоит. Но я однолюб, понимаешь? У меня никогда ни к кому не было таких чувств.

 

Nope: А сколько вы были вместе?

 

Tada: Два года. Чуть меньше. Год и девять месяцев.

 

Nope: Нехороший срок. Ни туда, ни сюда. В привычку еще не переросло, а то было бы легче. Хотя кто знает.

 

Grim: Вообще говорят, что любовь как таковая только восемь месяцев живет, а потом уже перерастает в привычку.

 

Nope: Спорить не буду, но у меня лично она длилась много дольше. Я тоже отношу себя к однолюбам, и поэтому мне тоже каждый раз кажется, что это именно тот случай. И я тоже каждый раз искренне и сильно переживаю.

 

Tada: Какой же ты однолюб, если ты говоришь «каждый раз». Сколько же раз это с тобой было?

 

Nope: Два. Один раз в юношестве. И один - в зрелом возрасте. Но я в юношестве и я в зрелом возрасте – это два разных человека. Поэтому и однолюб. Тот я любил одну. И этот я любил одну. Хотя этот я считает, что тому я только казалось, что он любил. Но тот я это упорно опровергает. И глядя на них обоих со стороны, я могу точно сказать, что любили оба. А почему вы расстались?

 

Tada: Она ушла. Почему, не знаю. Версий столько, что они путаются в голове. Как осядут, так скажу. Если ушла к кому-то, я пойму. А если просто так…

 

Grim: А если вернется, примешь?

 

Tada: Если уходила к кому-то, то нет.

 

Nope: А какая разница?

 

Tada: Не смогу себя перебороть. Я собственник.

 

Grim: Все однолюбы – собственники.

 

# 1: Все мужики собственники. А однолюбы тем более. И страшные зануды, к тому же, извините, конечно.

 

Nope: И что значит «просто так»? Сколько ей лет?

 

Tada: 27.

 

Nope: Тогда «просто так» не может быть. Не уходят в этом возрасте женщины просто так. Если, конечно, в тебе нет чего-то такого, от чего нормальному человеку хочется бежать без оглядки.

 

Tada: Я нормальный человек, ничего такого во мне нет. Наоборот, я с нее пылинки сдувал.

 

# 1: Поэтому и сбежала. Женщине нужен вечный бой.

 

Nope: Ну, не всем. Но в принципе согласен. Не будем вспоминать избитые классические строки, хотя и более чем уместные в таком разговоре.

 

Tada: Я не так выразился, я знаю, что должны быть границы, и я их соблюдал.

 

# 1: Жениться надо было на ней. Что бы ни говорили, а все женщины хотят именно этого, особенно в таком возрасте. А ты, небось, своей любовью ее задавил, а мыслей о логичном продолжении в твоей голове не зародилось. Как всегда – тебе хорошо, и слава богу.

 

Tada: Я бы предложил позже. Вы ее не знаете. Не в этом проблема.

 

# 1: Ну а в чем? Другого нашла? И правильно сделала. Тебя, видимо, она ждала бы долго.

 

Tada: Это я ее долго ждал.

 

# 1: Демагогия. Типичный собственник-однолюб.

 

Nope: А тебе самому сколько лет?

 

Tada: Столько же.

 

Grim: Вот в этом и дело. Современные женщины к мужчинам-ровесникам относятся, как к младшим братьям. По началу еще ладно, а потом ни во что не ставят. Мужчина должен быть значительно старше женщины.

 

# 1: Бред!

 

Grim: В любом случае, если она ушла к другому, это лучше, чем если бы у нее был другой, но при этом она бы не ушла.

 

Tada: Нет, так бы она точно не сделала.

 

Grim: Откуда ты знаешь? Месяц назад ты был уверен, что она не поступила бы так, как поступила сейчас.

 

Tada: Зачем спорить? Вы не знаете ни ее, ни меня.

 

Grim: Да все женщины одинаковые. Ты думаешь, ты один такой? Я тебе говорю, скажи спасибо, что именно так получилось. У меня брат с женой как-то раз поехал на дачу. С соседями сели на улице, выпили, развели костер. Брат взял гитару, давай песни петь. Жена сказала, что плохо себя чувствует, пошла в дом. И пока брат песни свои пел, она в доме с водителем соседа развлекалась. Вот представь себе, не придуманная история.

 

Tada: Не надо всех равнять под одну гребенку.

 

Grim: Ты чего такой наивный в двадцать семь лет? Думаешь, у нее не было никого за эти два года? Такого не бывает. Всегда неожиданно всплывают какие-то новые мужики или бывшие. А бывшие – самые опасные. Вообще между любовниками искра окончательно никогда не гаснет, за исключением совсем уж редких случаев. Я сам несколько раз «бывший», и кому бы из своих бывших я ни позвонил, все не сегодня-завтра согласятся на встречу, что называется, при свечах.

 

Nope: Так устроен человеческий организм, и не человек тому виной. Против природы не попрёшь.

 

# 1: Золотые слова. Вообще редко, когда мужчины понимают женщин, уж тем более что касается измен.

 

Nope: В плане измен я не делаю разницы, мужчина или женщина. Чем больше я сам ходил налево, тем лучше понимал, что смогу простить измену. Глупо не понять мозгами ситуацию, в которой столько раз оказывался сам.

 

Tada: Значит, у тебя просто атрофировались мужские инстинкты. Мужчина так устроен, что он не может допустить даже мысли о том, чтобы делить свою женщину с кем-то другим.

 

Nope: Значит, атрофировались. В двадцать лет я думал, как и ты. Но время меняет понятия.

 

Grim: То есть ты утверждаешь, что мог бы дальше жить с женщиной, которая тебе изменила?

 

Nope: Конечно. Мне в силу многих причин не так просто найти женщину, которая смогла бы со мной жить. В этом смысле я согласен с фразой, что, может быть, именно она мне дана судьбой… Так почему мне надо ее бросать? Просто потому, что у нее в какой-то момент промелькнула искра, происхождение которой так хорошо понятно и мне самому? Вы не находите это глупым?

 

Tada: И у тебя ничего бы не защемило внутри?

 

Nope: У меня была такая ситуация. И у меня действительно защемило внутри. Но, слава Богу, не в том месте, которым я думаю.

 

# 1: Если ты говоришь правду, то ты либо святой, либо мужик из следующего столетия.

 

Grim: А ведь это по большому счету цинизм.

 

# 1: А закатывать истерики из-за того, что она не так на кого-то посмотрела, это не цинизм?

 

Grim: Ревность – это не цинизм.

 

# 1: Ревность – это идиотизм.

 

Grim: Уверенный в себе мужчина никогда не будет ревновать свою женщину. Ревнуют только неуверенные.

 

# 1: Очередной бред! Представляю себе лицо уверенного мужчины на смертном одре, когда его женщина развенчивает его уверенность, вспоминая, сколько раз он должен был чувствовать себя неуверенным благодаря ей. Что толку от того, что он такой уверенный в себе? Женщина как ходила, так и будет ходить налево, а он может быть уверенным в себе, сколько ему угодно.

 

Grim: Я имел в виду, что от уверенного в себе мужчины женщина налево не уйдет.

 

# 1: Тебе сколько лет? Это тебе мама рассказала? Или в книжке прочитал? Раскрой глаза и вокруг посмотри. И маме своей передай. Это как с гомофобией. Говорят, что самые ярые гомофобы – это скрытые гомосексуалисты. Но что толку, что человек скрытый гомосексуалист? Допустим, я гомофоб. То есть получается, что я скрытый гомосексуалист. Но при этом у меня может быть женщин больше, чем у всех вас вместе взятых. Что толку от того, что я скрытый гомосексуалист, если я об этом не знаю, и люблю всю жизнь женщин. Я помру в кровати с двумя молодыми девками, так и оставаясь до конца гомофобом, но при этом особо умные все равно будут утверждать, что гомофобы – это скрытые гомосексуалисты.

 

Grim: Извини, а ты вообще он или она?

 

# 1: Читая то, что ты пишешь, я задаюсь таким же вопросом насчет тебя. Какая разница? Это интернет, ты можешь меня представлять, как хочешь.

 

Nope: А положа руку на сердце, вот мы все здесь взрослые люди, друг другу не знакомые. Кто-нибудь из вас может сказать, что за свою жизнь ни разу не ходил налево?

 

Tada: А проститутка считается походом налево?

 

# 1: Ой мама… С этим всё ясно.

 

Nope: Считается.

 

# 1: Уже прозвучала фраза, что человек так устроен, и что мы не в силах это изменить. Никто из нас не стал это опровергать. Значит, все согласны. Можно закрывать тему. Вывод сделан единогласный.

 

Grim: А ты брал проститутку в то время, когда у тебя была эта подруга? Которая ушла.

 

Tada: Да.

 

Grim: Ну у тебя же такая любовь была, зачем же тебе проститутка понадобилась?

 

Tada: Сейчас уже не могу сказать. Тогда хотелось.

 

Grim: Ни разу в жизни не снимал проститутку. Сегодня такая жизнь, что приди ты в любой клуб, в любой бар, да куда угодно, и уедешь ты оттуда с подружкой на ночь. Проститутки нужны тем, у кого комплексов выше крыши. Кто не может подойти и познакомиться. Я просто не понимаю, в чем удовольствие? С проституткой невозможно себя почувствовать мужиком, потому что ты знаешь, что она ляжет под любого. Мне лично надо чувствовать, что ее заинтересовал именно я, что она сама выбрала именно меня, а не кого-то другого. Только тогда я завожусь. А проститутки – это для закомплексованных маменькиных сынков, которые понимают свою ущербность и знают, что обычная женщина на него даже не посмотрит, не то что еще что-то.

 

# 1: По-моему, человек, который так говорит, сам закомплексован сильнее любого маменькиного сынка. «Мне нужно, чтобы Я», «Надо, чтобы она именно МЕНЯ»… Сходи к психологу. От таких комплексов надо избавляться.

 

Grim: К психологам ходят только слабые люди, неспособные разобраться сами в себе.

 

# 1: В общем, с тобой всё ясно. Тут ничего уже не поможет.

 

Tada: Просто с проституткой не надо тратить время. К тому же у нас город небольшой, все друг друга знают. Знакомиться вот так на одну ночь опасно. Обязательно кто-то увидит.

 

# 1: Могу поспорить, что на самом деле у тебя полно нереализованных фантазий, скорее всего нездоровых, которые ты боялся предложить своей подружке.

 

Tada: Все свои фантазии, причем вполне здоровые, я воплощал именно с ней. В этом смысле у нас была полная гармония. Когда два человека любят друг друга по-настоящему, у них не могут быть нереализованные фантазии. Любимому человеку сделаешь все, что он попросит.

 

# 1: Вот теперь твоя любимая будет делать всё, что тот другой попросит.

 

Tada: Вот зачем тебе это? Что я тебе сделал?

 

# 1: Не хватало еще, чтобы ты мне что-то сделал. Просто ноешь как баба, вот и всё. Любовь, любимый человек, любимая женщина. Раскрой свои печальные глаза с длинными ресницами: какая любовь, где ты ее увидел? Ходит по рукам твоя любовь – два года с одним, два с другим, потом с тобой, теперь вот дальше пошла.

 

Grim: По-моему, у кого полно комплексов, так это у тебя.

 

Nope: Комплексов полно у всех нас. Но что такое любовь для каждого из вас?

 

# 1: Это то, о чем пишут романы писательницы, желающие подзаработать на отсутствии вкуса у читающих. Непонятно только, почему романы об освоении космоса, в основе которых лежит то, что на самом деле есть, относятся к фантастике, а любовные романы, в основе которых лежит то, чего на самом деле нет, к фантастике не относятся.

 

Grim: Это состояние, полностью отвлекающее тебя от всех других прелестей жизни, которое, если и возникает, то его нужно просто тихо переждать и дальше жить и наслаждаться жизнью.

 

Tada: На вопрос, на который не могут найти ответ ученые, сложно ответить вот так в двух словах. Любовь – это состояние души, которое слишком сильно для того, чтобы его описать словами. В этой жизни есть много вещей, не поддающихся не то что описанию, а даже пониманию. Любовь – одна из них. И что бы ни говорили другие, она есть. Просто у всех разная.

 

# 1: Года через три я спрошу у тебя, есть любовь или нет. И что ты тогда скажешь по поводу этой своей любви, безвозвратно тебя покинувшей. Его кинули, а он говорит, что любовь есть.

 

Tada: Как ты не можешь понять, что если она была месяц назад, значит, она есть. Во мне она есть и сейчас. И в ней она есть.

 

# 1: В ней она, конечно, есть. Только теперь к кому-то другому. Вот тебе и вся любовь. Что тебе от того, что она есть? Показалось тебе все это, не было ничего. Приснилась тебе твоя любовь. Вся жизнь – сон. А твоя-то уж точно.

 

Grim: Кстати, тут я согласен. Мне несколько раз снились сны, в которых я испытывал чувство, которое, видимо, наяву и называется любовью. Раза три мне снился такой сон, как будто бы я чуть ли не с ума схожу от того, что есть какая-то девушка, но она как будто бы не со мной. При этом саму ее я не вижу. Но после пробуждения меня еще долго не покидало вот это чувство, когда хочется с кем-то быть. Я даже хотел позвонить кому-нибудь, кто мог бы роль этой девушки в реальности сыграть, потому что во мне как будто какой-то потенциал был нерастраченный, но, пройдясь по списку телефонов, подходящей кандидатуры я, естественно, не находил и с трудом засыпал дальше. В этом и отличие сна от реальности. Кстати, не читайте мое предыдущее высказывание. Любовь – это, наверно, все-таки состояние, в котором тебе хочется быть с кем-то другим рядом. Когда хочется постоянной физической близости с кем-то.

 

# 1: Прозвучала ключевая фраза. Я лично согласна признать наличие любви только тогда, когда желание физической близости перейдет в ментальную фазу. Все беды любви именно от того, что люди в силу своей приземленности придают ей слишком физическое значение. Все у них сводится к земному, и любовь эта ваша в том числе. Сплошные физические желания, которые человеческий несовершенный мозг пока что не в силах реализовать. Поговорим о любви через несколько веков, когда мы либо готовы будем принять ее своим мозгом, а не другими частями тела, либо когда это слово будет записано в электронных словарях с пометкой «устаревшее».

 

Nope: От твоих фраз создается впечатление, что опыт у тебя был далеко не положительный.

 

# 1: Если ты говоришь «был», значит, он уже не может быть положительным. Он мог быть положительным на тот момент. Хотя если говорить именно про опыт, то он и не может быть отрицательным. Любой опыт положителен по определению, если ты живой. И желательно здоровый. Но я не об этом. Когда взрослый мужик верит в любовь и всерьез произносит это слово, мне становится смешно. Ты сам-то что думаешь по этому поводу? А то спросил и молчишь. Хотя лучше давайте менять тему. Глупо это всё.

 

Tada: Я не согласен с тем, что если у тебя сейчас нет любви, то это значит, что ее нет вообще. Да, это что-то преходящее, но все же существующее.

 

# 1: Очень хорошее определение – «преходящее». Особенно в твоем случае.

 

Nope: Я считаю, что любовь – это придуманное природой средство от одиночества.

 

Tada: Смысл понятен, но налицо несправедливость. Тогда природа должна наделять этим чувством всех. А любовь встречают не все.

 

# 1: Природа дает ее только слабым. Сильные проживут и без нее.

 

Даша открыла глаза и увидела сидящего у компьютера ДД. Недовольно посмотрев на часы, она спряталась с головой под одеяло. ДД водил мышкой по окнам официального сайта группы «Акико Ито», собирая необходимую для интервью информацию. Биография, фотографии, дискография, видео, аудио, участники, тур, атрибутика, вопросы, контакты, райдер… ДД щелкнул правой кнопкой мыши на прямоугольное окно посередине экрана, озаглавленное «Аким».

Он отвел взгляд от монитора и посмотрел на Дашу. Из-под легкого белого одеяла высунулась ее загорелая ножка, и ДД поймал себя на мысли, что в данный момент ему совершенно все равно, будут ли над ним смеяться его потомки, и что скажет человечество про институт брака, изучая свою историю через сотни лет. Он живет сегодня, и сегодня, а не в будущем, он в очередной раз проснулся рядом с ней, возможно, в первый раз задумавшись над тем, что если все человечество совершает одну и ту же ошибку, то, может быть, пришло время и ему совершить ее? В конце концов, у него уже были ошибки, которые было приятно совершать и о которых впоследствии было приятно вспомнить. ДД по своей натуре не был романтиком в привычном смысле этого слова, и списать эти утренние мысли просто на настроение было нельзя. Да и откуда в это утро взяться романтическому настроению? Небо за окном серое, деревья голые. Все как в недавних бессюжетных снах. Если только Даша…

Во много раз хуже чувствовал себя Родион Булимов. После вчерашнего дня рожденья одного из коллег по работе, закончившегося только под утро, он не проспал и четырех часов. Вот уже год, как Булимов совершенно не мог спать с похмелья. Каждый раз он давал себе слово, что завтра будет спать до середины дня, и каждый раз ему удавалось проспать не больше четырех-пяти часов, после чего он просыпался, и все последующие попытки заснуть оказывались тщетными. С похмелья ему казалось, что даже с закрытыми глазами он продолжает все видеть – комнату, стены, независимо от того, взошло уже солнце, или в комнате еще темно… Булимов где-то читал, что эта особенность организма, мешающая должным образом выспаться изрядно выпившему вечером человеку, называется «эффект открытых глаз». К тому же родители за стеной всю жизнь вставали ни свет ни заря каждый день, включая выходные. Родион не помнил, как вчера попал домой. Он сел на кровати и прислушался. Родители, видимо, были в церкви.

Сегодня ему было хуже, чем обычно. И дышалось тяжелее, и сердце билось чаще. Наступая на разбросанную на полу одежду, он добрался до туалета, где его вырвало. Выйдя из ванной, Родион зашел в комнату родителей, один из углов которой был с середины и до самого потолка увешан иконами. Здесь он встал на колени и начал молиться.

 

- Саша, проходит неделя за неделей, и ничего не происходит, - сказала Оля Нечаева. – Давай выберемся уже ну хоть куда-нибудь.

- А куда ты хочешь выбраться? – ответил Саша. - У твоих родителей были на позапрошлой неделе, к моим я не хочу ехать. В гости никто не звал, куда мы пойдем?

Саша докуривал на балконе сигарету.

- Саша, мне 26 лет, я молодая девушка, я работаю пять дней в неделю, можно мне хотя бы в выходные куда-нибудь выбираться? Хотя бы раз в неделю?

- Хотя бы? – повторил Саша. – Хотя бы раз в неделю? Я не понимаю, ты не нагулялась что ли?

- Да не в этом дело…

- Ну, предложи, куда мы можем сходить. Пойдем в кино.

- Вообще-то это не я должна тебе предлагать, куда пойти, а ты мне. Ты мужчина. Не хочу я в кино, я хочу, где весело.

- В клуб я не поеду.

- Да я и не говорю про клуб!

- В цирк? – Спросил Саша и вошел с балкона в комнату.

- Мы с тобой полтора года женаты, один раз были в театре, и то со скандалом, и пару раз в гостях… А нам нет и тридцати, что же будет после?

- Доживем, тогда и посмотрим, что будет.

- Вот неужели тебе не скучно? Ты каждый вечер приезжаешь с работы в начале десятого, ужинаешь, ложишься спать, утром встаешь, уезжаешь, меня не видишь совсем. Но дело даже не в этом…

- Вот поэтому я и хочу провести выходные с тобой, а не идти куда-то и тем более ехать.

- Ты посмотри на своих друзей, их дома не застанешь, они постоянно где-то бывают, постоянно масса впечатлений, вечно куда-то выбираются…

- У кого масса впечатлений? У Эдика?

- Знаешь что… Даже у Эдика жизнь на порядок разнообразнее, чем у нас. К тому же он легкий на подъем в отличие от тебя.

- Ты не забывай, что Эдик свободный молодой человек, живет один, поэтому он делает, что хочет и живет в свое удовольствие.

- Нет, Саша, дело не в этом. Если бы ты был свободным человеком и жил один, ты проводил бы свое свободное время так же, как и сейчас. Это не от занятости зависит, а от самого человека.

- Я не про такую занятость говорил. Я имел в виду, что он холостой.

- Я то же самое имела в виду.

- Оля, что ты завелась-то с утра пораньше? Пойдем позавтракаем, может, ты голодная?

- Да не хочу я завтракать… У нас все девчонки на работе каждый понедельник рассказывают про выходные. Одна там была, другая там. Третья еще где-то. Все куда-то ходят, кого-то видят, с кем-то встречаются.

- Я тебе еще раз говорю, предложи куда, давай пойдем, я что, против? – ответил Саша уже с кухни.

- Просто понимаешь, вот странно это: ты молодой человек, здоровый, образованный. А никаких интересов у тебя нет.

- Ольга, если мои интересы не совпадают с твоими, то это не значит, что их у меня нет.

- Ну а какие? Какие у тебя интересы? Машина твоя? Это твои интересы? Саш, тебе 26 лет, у тебя еще будет десять машин, двадцать! Налюбуешься еще ими, напичкаешь их еще всем, чем только можно, и нахвастаешься ими всем окружающим. Ну, неужели ты не понимаешь, что жизнь мимо проходит?

- У меня жизнь мимо не проходит. И мне кажется, что у тебя тоже.

- Саша, мне страшно, когда ты так говоришь. Я боюсь, что при такой твоей пассивности, ты взорвешься лет через десять, и тебя так понесет, что мне за тобой будет не угнаться.

- Об этом даже не беспокойся. Характер человека формируется уже в три года, поэтому в мои 26 я уже точно не изменюсь, а через десять лет тем более. И никуда меня не понесет, так что прекращай.

- Конечно… Только почему-то примеров очень много. Я не знаю, во сколько лет там что формируется, но я помню дядю своего и еще много кого. Этот всю жизнь сидел спокойно дома с женой перед телевизором, по выходным в машине ковырялся. Женился на первой встречной, которая за него готова была пойти, потому что родители говорили, что жениться надо и давно пора. Вот и женился. А потом после тридцати в такой разнос пошел, что мало не показалось ни жене, ни матери.

- Я не совсем понял, как это ко мне относится, - сказал Саша.

- Да так, что природа все равно берет свое. Не гулял ты в семнадцать, в двадцать, сидел дома перед телевизором, сейчас тебе двадцать шесть, ничего не изменилось. Сейчас тебе кажется, что все нормально, а лет через пять будешь пытаться наверстать упущенное, когда все остальные, наоборот, о доме начнут думать, о семье.

- Оля, ты понимаешь, что любая другая на твоем месте прыгала бы от радости и благодарила судьбу за такого мужа, который сидит дома и никуда идти не хочет. А ты из этого делаешь скандал! Ты понимаешь, что из моей, казалось бы, положительной черты характера ты устраиваешь мне сцены?

- Я не устраиваю тебе сцены. Я просто пытаюсь понять тебя, почему ты такой, и что из этого может получиться. Да, я не вышла бы за тебя замуж, если бы ты был другим. Но меня действительно пугает такая перспектива. И меня пугает то, как мы проводим свою совместную жизнь. Саша, пока у нас нет детей, давай что-то изменим. Мы еще успеем насидеться в своей квартире, успеем тысячу раз! Саша, мне скучно!

Саша достал из пачки сигарету:

- Оля, позвони подругам, выберись с ними куда-нибудь, я же не против.

- Да не хочу я никуда с подругами выбираться, пойми ты это! Если бы я с подругами хотела время проводить, я не жила бы с тобой. Я с подругами насиделась вдоволь. Я с тобой хочу, но не в четырех стенах сидеть, а жить полноценной жизнью молодой женщины, не обремененной пока еще материнскими заботами!

На глазах у Оли появились слезы.

- Хорошо, давай позовем кого-нибудь в гости, - сказал Саша с балкона.

- Нет, звать я никого не хочу. Это надо убираться, мыть полы…

- Оля, ты сама не знаешь, чего хочешь.

Оля взяла сигарету и тоже вышла на балкон.

- Саш, я знаю, чего хочу, – сказала Оля. - Я хочу, чтобы у нас все было хорошо. Я не хочу ссориться, не хочу на тебя давить… Просто мне кажется, что я не для того родилась, чтобы вот так бестолково время проводить, извини, конечно.

- А для чего? – спросил Саша.

- Не знаю еще. Но не для этого.

 

Nope: Вот когда вы просыпаетесь утром, то какая мысль первая приходит в голову?

 

Kristy: Смотря какой день недели. Если выходной, то первое, что я думаю, это «Господи, спасибо, что не надо на работу идти».

 

Grim: Если это суббота, то первая мысль «Господи, как хорошо, что никуда ехать не надо». Хотя если это суббота, то возможен и такой вариант: «Господи, что ж я вчера опять так налакался?»

 

Nope: Интересно, что вы оба упомянули Бога, хотя и косвенно.

 

Kristy: Ты спросил, какая первая мысль утром приходит в голову, я и написала первую мысль. Никакого отношения к религии это не имеет. Ну а кого мне, в конце концов, благодарить за то, что в субботу утром мне не нужно ехать на работу? Не работодателей же своих за то, что по субботам не вводят рабочий день.

 

Grim: Я бога не имел в виду. Просто это действительно была первая мысль. Просто как выражение…

 

Tada: А я лично каждое утро на самом деле обращаюсь к Богу с благодарностью что я жив. А иначе, действительно, кого еще благодарить?

 

Ex: Можно еще себя за это благодарить.

 

Grim: Я не понимаю, зачем нужно кого-то благодарить за то, что ты проснулся. Ты и так просыпаешься каждое утро и будешь просыпаться, пока не помрёшь. Это так можно вообще за всё благодарить. Встал с кровати – спасибо тебе, Господи, что у меня ноги есть. Солнце светит – спасибо тебе, Господи, что я могу видеть. И так до бесконечности.

 

Tada: Как это себя? Как можно благодарить себя за то, что ты живой?

 

Ex: Я не утверждаю. Я предполагаю. Кстати, еще, если уж очень хочешь с утра поблагодарить кого-то за то, что ты живой, то можно родителей поблагодарить. Ты ведь благодаря им живой, в первую очередь.

 

Kristy: Благодаря им ты родился, а не живой. А у нас, видимо, про другое сейчас спрашивают.

 

Nope: И родителей тоже можно благодарить за то, что ты живой. А кого вы тогда поблагодарите за то, что родители ваши живые? Их родителей?

 

Grim: Себя надо благодарить, прежде всего. Мы же сами делаем свою жизнь, а не кто-то другой. Поэтому если сегодня я просыпаюсь утром живой и здоровый, вместо того, чтобы валяться где-нибудь в канаве у кабака с ножом в спине, то это только благодаря тому, что я вчера пришел рано домой и книгу читал, а не сидел до победного в этом кабаке за возлияниями. Хотя честно говоря, вчера я именно тем и занимался, что пил водку, хотя и не совсем в кабаке.

 

Tada: Хорошо, но почему ты думаешь, что именно себе ты должен быть благодарен за то, что вчера рано пришел домой и читал книжку, и тебя не нашли с ножом в спине?

 

Grim: А кому? Богу?

 

Tada: Ну явно же не себе.

 

Grim: Хорошо, тогда давай посмотрим на это с другой стороны. Кому тогда я должен сказать «спасибо» за то, что вчера я как идиот читал книжку в своей провинциальной однокомнатной квартире, а не любовался океаном из окон собственной виллы в компании очаровательной спутницы? Тоже богу?

 

Tada: Богу ты можешь быть благодарен за то, что ты вообще вчера был жив и здоров, я вот о чем говорю. И за то, что у тебя вообще есть твоя однокомнатная квартира и возможность читать.

 

Grim: У всех есть возможность читать, и у всех есть, где жить. Только кто-то имеет возможность читать на своей яхте, а кто-то за столом, от прародителей доставшимся, вдали от цивилизации.

 

Nope: Но ты же только что сам говорил, что судьбу мы творим сами, поэтому за свои условия тебе некого винить, кроме себя, а благодарить есть кого.

 

Grim: Вот интересно получается. Значит, если эти условия плохие, значит, винить нужно себя. Если они хорошие, значит благодарить надо бога. Где справедливость?

 

Kristy: В нашей жизни вообще нет справедливости.

 

Tada: Благодарить Бога нужно в любом случае.

 

Grim: Ну что изменится, если я вдруг с завтрашнего дня начну его благодарить за все то, что у меня и так есть? Ничего не изменится.

 

Tada: Внешне, может быть, ничего и не изменится. Но вдруг тебе станет легче.

 

Grim: Мне и так не тяжело.

 

Tada: Благодари Его за то, что тебе не тяжело. Ты жалуешься на свои условия жизни, но при этом говоришь, что тебе не тяжело, значит, Он дал тебе мудрость жить в твоих условиях и не чувствовать их тяжести.

 

Grim: Я был бы ему больше благодарен, если бы он не давал мне этой мудрости, а дал побольше возможностей в жизни. В нашей жизни одной мудростью не проживешь.

 

Kristy: А что вообще такое мудрость?

 

Tada: А ты никогда не задумывался, что это, возможно, тебе только сейчас так кажется? И по прошествии лет ты можешь начать думать по-другому.

 

Grim: Может быть, но если я начну думать по-другому, то это будет прямое следствие того, в каких условиях я живу. Я не только про домашние условия говорю, а вообще про свою жизнь. И то, к чему я приду через сколько-то лет, будет зависеть только от этих условий, в которые я изначально поставлен, за которые ты хочешь, чтобы я благодарил бога, а не себя.

Nope: Правильно, потому что набираясь жизненной мудрости из года в год, ты в конечном итоге поймешь, что все так и должно было быть, и что слава Богу, что все было именно так, а не хуже.

 

Grim: А я вам еще раз говорю, что я хотел бы жить во дворце, иметь целый гараж дорогих автомобилей, красавицу-жену, море любовниц, быть богатым и знаменитым и благодарить бога за то, что все у меня именно так, а не хуже.

 

Kristy покинула нас.

 

Tada: Значит, не такое у тебя в этой жизни предназначение, вот и все.

 

Grim: Тогда почему я должен благодарить бога за то, что у меня в жизни все не так, как я хочу?

 

Nope: Я лично благодарю Его за то, что у меня вообще в этой жизни что-то есть, и я есть в этой жизни. И вообще то, что я сейчас с вами разговариваю на эти темы, уже само по себе значит, что у меня есть, за что Его благодарить.

 

Grim: Это зависит от того, кому что надо по жизни. Хорошо, а как, по-вашему, понять, какое у кого в этой жизни предназначение?

 

Tada: А этого не нужно понимать. Твоя жизнь и твое предназначение заранее предопределены. Какой ты есть в этой жизни, такое и есть твое предназначение.

 

Grim: Это уже какой-то оптимизм на грани идиотизма. Завтра мне могут сказать, что у меня гангрена, послезавтра мне отрежут ногу, а еще через день я войду сюда же, расскажу тебе, что мне отрезали ногу, а ты так же спокойно скажешь мне, что если я здесь разговариваю с вами на эти темы, то это уже само по себе значит, что все у меня не так-то и плохо. И вообще, если ваша теория верна, то в жизни все что угодно можно оправдать. Что бы человек ни сделал хорошего или плохого, можно развести руками и списать все на его предназначение. «Такое вот у него предназначение - женщин в парке насиловать и на куски их рубить. В этом не его вина, это такое предназначение ему свыше досталось».

 

Tada: Ну, совсем уж до крайностей не надо доводить. Я просто говорю, что нужно уметь смиряться с тем, что имеешь, что тебе дано свыше.

 

Grim: А если я не хочу смиряться с тем, что имею? Если я хочу большего, это что, плохо? Хотеть большего – это грех? К чему-то стремиться в жизни – это, получается, тоже плохо и бессмысленно? И «немудро»?

 

Tada: Все, конечно, зависит от ситуации. Смотря к чему стремиться. Стремиться к деньгам – не знаю... Стремиться к мудрости – не грех.

 

Grim: А что если я стремлюсь к деньгам и к мудрости? Или это несовместимо, по-твоему?

 

Ex: Короче говоря, получается, что вообще никакого предназначения нет как такового. Если у каждого из нас предназначение быть тем, кем мы и так являемся, значит, нет никакого предназначения, а есть просто жизнь, которую мы живем, и мудрость состоит в том, чтобы не смотреть по сторонам и, как следствие, не хотеть большего.

 

Tada: К обогащению можно и нужно стремиться, но, в первую очередь, к духовному.

 

Ex: Это вообще какая-то утопия. А что если у меня предназначение в этой жизни, например, спасать людей? Что если у меня предназначение – стать хирургом, но я уже давно смирился со своим предназначением сварщика, поэтому после школы не стал поступать в медицинский ВУЗ. И родители мои тоже такие мудрые, что давно смирились с тем, что у них сын такой, какой он есть, и никакого напутствия ему не дали и оставили все так, как есть. Тебе никогда не приходила в голову мысль, что если есть тот самый божий суд, то на нем тебе может сильно достаться за то, что сам бог дал тебе задатки великого композитора, а ты с этими задатками, как было сказано выше, закончил свою жизнь в той самой луже у кабака с ножом в спине, потому что когда-то смирился со своей участью и с тем, что пить тебе нравится больше, чем сочинять музыку?

 

Tada: Если бы Бог хотел, чтобы я был великим композитором и дал мне для этого все задатки, то я стал бы великим композитором. А если я закончил жизнь в луже с ножом, значит, такова моя участь, и ничего с этим я, простой смертный, поделать не могу.

 

Grim: Получается, что если я лечусь от алкоголизма и наркомании, то я иду против своей судьбы и против бога, потому что по его замыслу я должен был быть алкоголиком и наркоманом? Или если я вообще лечусь от какой-то, не дай бог, страшной болезни, потому что хочу продолжать данную мне, как вы говорите, богом жизнь, то я иду против бога, потому что по его замыслу, я должен был рано умереть?

 

Nope: Я сам лечился от алкоголизма и понял обратное. Мне нужно было пройти через алкоголизм, чтобы в итоге придти к Богу. Я не сильный человек сам по себе, и чтобы придти к чему-то высшему, мне нужно постигать лишения. Как и большинству из нас.

 

Ex: Поэтому я тебя и не понимаю. Я не большинство. И постигать какие-то лишения мне не надо. Тем более чтобы придти к тому, о чем ты говоришь.

 

Grim: Определенно…

 

Услышав утром поздравления от родителей, Эдик поехал на работу. Ему предстояло отметить двадцать шестой день рожденья на работе, а потом встретиться с остальными в клубе «Лицом вниз», на большой площадке которого сегодня вечером должен был состояться большой музыкальный фестиваль, о котором в январе говорил ДД. Двадцать шестой день рожденья Эдика ничем не отличался от всех предыдущих. И по давно сложившейся традиции шел дождь. Сколько Эдик себя помнил, тринадцатого апреля всегда шел дождь… Первый тост за именинника, как и полагается, прозвучал от начальника:

- Дорогой Эдик! Или, наверно, правильнее уже будет сказать «Эдуард»… Я, прежде всего, хочу сказать тебе, что у тебя сейчас в самом разгаре замечательный период. Двадцать шесть лет – это прекрасный возраст, когда перед тобой открыты все дороги, и ты можешь выбирать любую из них. Сегодня только тебе решать, кем ты станешь в этой жизни. И я желаю тебе сделать правильный осознанный выбор. Я верю, что у тебя все получится. Мы очень ценим тебя как сотрудника, и я уверен, что ты добьешься больших высот на нашем нелегком таможенном поприще. Помню, что когда мне было двадцать шесть лет, у меня не было ничего из того, что сегодня есть у тебя, и этим уже можно гордиться. Ты идешь верным путем и сам это прекрасно знаешь. Пусть работа доставляет тебе удовольствие, работа у тебя интересная, разнообразная, коллектив хороший. По крайней мере, я в твои годы обо всем этом мог только мечтать. Поэтому желаю оставаться и дальше таким же, какой ты есть, и я уверен, что все у тебя сложится как надо. За тебя!

Они чокнулись всем коллективом и выпили. Эдик не знал, в какой раз в жизни он слышит о том, что перед ним открыты все двери. В каком же возрасте становится понятно, что человек, возможно, уже давно ошибся дверью? Может быть, в тридцать… Утром Родион Булимов пожелал Эдику, чтобы у него как можно скорее прошел кризис среднего возраста… а теперь он в очередной раз слышал, что перед ним открыты все двери.

- Давайте я скажу, - предложила Вика, соседка Эдика по кабинету. – Я всегда говорила, что самое главное – это счастье в личной жизни, и тост за личную жизнь – самый всеобъемлющий. Ведь если ты счастлив в личной жизни, это, во-первых, значит, что ты здоров, потому что если со здоровьем проблемы, то это отразится и на личной жизни. Во-вторых, это значит, что финансовое положение тоже в порядке, потому что вряд ли кому-то удастся наладить личную жизнь без материального достатка. В конце концов, счастье в личной жизни означает, что ты по жизни не один, а мы всем известно, что нет ничего хуже одиночества. За твое счастье в личной жизни, Эдик! Желаю тебе поскорее встретить свою даму сердца, или, как говорила моя бабушка, даму червей. Дама червей – это дама сердца, ведь правда? За тебя!

Слышать тост за личную жизнь от Вики было странно. В двадцать девять лет у нее не было даже намека на постоянного спутника жизни, если не считать их второго соседа по кабинету Максима, неприкрыто уделявшего Вике больше положенного простой коллеге внимания на протяжении всей их совместной работы. Впрочем, Максиму хоть и было за тридцать, все его помыслы о Вике тоже не заходили особенно далеко. Максим жил в свое удовольствие, давно перестав думать даже о возможности сожительства с кем-либо, не говоря уже о законном браке, надоедливо рассказывая всем, как он ценит свою свободу и давая никчемные советы о том, что надо изменить в жизни, чтобы начать, наконец, жить как он и получать от этого бесценное удовольствие. Об этом и был его тост:

- Эдик, как уже было сказано, у тебя сейчас прекрасная пора, замечательный возраст. Вспоминая себя в двадцать шесть лет, я начинаю тебе завидовать, хотя и сегодня я нисколько не сбавил обороты. Я желаю тебе самого главного – чтобы жизнь твоя была насыщенной, полной впечатлений и эмоций, чтобы тебя окружало как можно больше интересных людей, девушек, в первую очередь, и чтобы ты каждый день переживал все прелести молодости. Чтобы в старости было о чем рассказать соседям по камере в доме престарелых, как я всегда говорю, ведь ради этого и живем. За тебя!

Дальше тосты сменяли один другой, все присоединялись уже к сказанным словам и говорили, насколько легко работать с таким человеком, как Эдик, насколько он легкий в общении и веселый. Один за другим коллеги желали ему здоровья, исполнения всех желаний, продвижения по карьерной лестнице, всяческих благ и улыбок окружающих, а когда пышная бухгалтерша в дополнение ко всем высказавшимся в десятый раз пожелала ему настоящей большой любви, Эдику в первый раз за почти пятимесячный период захотелось курить.

Вся работа была благополучно оставлена до понедельника. Совсем скоро алкоголь вновь возымел свой волшебный эффект, и Эдик захотел как можно скорее сесть за стол в баре клуба в компании ДД, Булимова и, возможно, Нечаевых. Водка добавила ярких красок в эту хоть и праздничную, но все-таки будничную пятницу. А еще чуть позже небо огромного города начало темнеть, и Эдик вызвал такси.

 

- У нас сегодня на работе тоже день рожденья был, - сказал Булимов, - у нового сотрудника. Только сегодня вышел на работу, и уже день рожденья. Так смущался, никого не знает. И мы не знаем, что ему желать.

- По-моему, на работе всегда желают одно и то же, независимо от того, знаешь человека или нет, - сказала Даша. – Есть пять вещей, не больше, которых всем желают и которые никогда не сбываются.

- Может, поэтому и не сбываются, что их желают? – спросил Родион Булимов.

- Однозначно, - сказал ДД. – Все же знают, что желания нельзя произносить вслух, а то не исполнится.

- Это если ты сам себе что-то загадываешь, а не кому-то желаешь, - сказала Даша.

- Интересно, что мы будем желать нашему имениннику после таких заявлений, - сказал Булимов.

- Я вас прошу, давайте просто посидим и выпьем, - сказал Эдик. – Я уже наслушался сегодня поздравлений, звучит это все действительно нелепо. Вы знаете, я не люблю эти якобы красивые, а на самом деле ужасающие слова… Отошла уже эта традиция – произносить тосты… Мне так кажется.

- Правильно, Эдик! – сказал ДД, - За тебя!

- За светлые помыслы, - добавил Булимов, и они выпили.

В этот вечер в баре клуба не было свободных столиков. Молодежь, преимущественно в красных футболках с красной надписью «Акико Ито», наполнила и бар, и сам клуб до отказа. В проеме входа появились Нечаевы и подошли к столику.

- Вот кого давно никто не видел, - сказал Эдик, вставая из-за столика. - Молодцы, что пришли.

- Эдик, это мне скажи спасибо, - сказала Оля, - если бы не я, кое-кто так и сидел бы дома, как обычно. С днем рожденья еще раз!

Оля оставила у Эдика на щеке едва заметный блестящий след помады, а Родион Булимов попросил официантку принести еще одну стопку и бокал под вино.

- А мы сначала в зал зашли, - сказала Оля, - не сразу нашли этот бар.

- И что в зале? – спросил ДД, - планируют начинать?

- Не продохнуть. Я не понимаю, откуда столько народа взялось? Кто здесь выступает сегодня? – спросила Оля.

- «Акико Ито», - ответил ДД. – Точнее, выступает много кто, а под закрытие – «Акико Ито».

- Кто? – вместе спросили Нечаевы. – Это группа или певица?

- Группа, - сказал ДД. – Самая популярная в стране сегодня.

- Какая же она популярная, если я ее ни разу не слышала? - спросила Оля.

- А популярно не только то, что крутят по радио и телевизору, - ответил ДД.

- Ах, да, я совсем забыла, с кем я сижу, - сказала Оля. – Ну что, Эдик, за тебя!

- Спасибо, мы, кстати, решили сегодня без тостов, - сказал Эдик. – Просто сидим, общаемся, пьем.

- И правильно, - сказала Оля. – Я сама не люблю ни говорить, ни слушать.

- А кто-нибудь наверх вообще собирается сегодня, или мы здесь посидим? – спросил Булимов.

- Мы пойдем обязательно, - сказал ДД. – Даже Даша хочет посмотреть на «Акико».

- У меня коллега по работе с ума по ним сходит, - сказала Даша.

- Но они будут в самом конце, поэтому пока сидим, - сказал ДД.

- А кто еще будет играть? Я знаю кого-нибудь? – спросила Оля.

- Да там много групп. Мазик с Данилой в том числе будут. Они, - сказал ДД.

- Кстати, - сказал Саша Нечаев, - я как раз хотел спросить, они-то чем сейчас занимаются? Неужели все еще играют?

- Да, вот сегодня можешь посмотреть, если хочешь, - ответил ДД. - Они, кстати, первыми играют, мне Мазик говорил.

- Нет, спасибо, - сказал Саша, - а вообще чем занимаются? Работают где-нибудь?

- Нет, только музыкой занимаются, - ответил ДД.

- Вот это меня всегда удивляло в людях, - сказал Саша, - скоро тридцать лет обоим, и все не наиграются.

- Счастливые, - сказала Оля.

- Счастливые? – переспросил Саша. – Чем же они счастливые?

- Тебе не понять. – сказала Оля, - Ну что, Эдик, снова за тебя!

Народ потихоньку потянулся из бара в сторону выхода. ДД предложил все-таки подняться ненадолго в зал и посмотреть выступление общих друзей, и примерно через двадцать минут, когда сверху стали доноситься звуки, означающие начало концерта, вся компания поднялась в зал.

Танцевальная площадка перед сценой была заполнена до отказа. Столичные подростки плотными рядами набили огромный клуб, по вместимости превосходящий любой ДК. Еще через несколько минут свет в зале погас, и под громогласный рёв и свист собравшихся на сцене появились Мазик и Данила со своими музыкантами. Мазик подошел к микрофону и, сказав, что для них большая честь открывать сегодняшний концерт, представил первую песню - «Будни».

Пройти поближе к сцене возможности не было, поэтому пришлось стоять практически у самого входа в зал.

- Что-то неоживленно народ реагирует на наших друзей, - сказал Булимов на ухо Нечаеву. – Сначала вроде закричали, а сейчас успокоились.

- Когда я вижу эту толпу, мне кажется, что им все равно, кто там играет и что поет, - прокричал в ответ Нечаев.

ДД и Даша стояли немного ближе к сцене. Эдик увидел, как к ДД подошла какая-то девушка из толпы. Она широко улыбалась, и было видно, что они оба искренне рады видеть друг друга. Эдик обратил внимание на футболку девушки. Большими белыми буквами на черном фоне было написано «Вперед, во мглу!», что как нельзя лучше вписывалось в установившуюся в клубе атмосферу. Мазик на сцене уверенно и четко выстреливал в микрофон речитативы о том, как ему надоело ежедневно просыпаться, чтобы делать одно и то же.

- По-моему, он не про себя поет, - прокричал Булимов Эдику, - Про нас скорее.

После второй песни вся компания вернулась в бар.

- Расскажите хоть, как жизнь, - сказал ДД Нечаевым, - где были, что видели, чем занимались?

- Да нигде мы не были и ничего не видели, правда, дорогой? – сказала Оля и положила руку Саше не плечо. – Мы ходим только на работу, вечером домой, в выходные либо к родителям, либо дома сидим.

- Как у всех, в общем, - сказал ДД.

- Да, все как у людей, - сказала Оля. – Расскажите лучше, что у вас всех происходит. Эдик, у тебя как? Столько не виделись…

- Самое интересное, что у нас тоже ничего не происходит, - ответил Эдик. – Утром на работу, вечером с работы…

- Эдик, я предлагаю выпить за твою работу и твой дом, - сказал Нечаев.

Они выпили.

- Слушайте, ребята, - сказала Оля. - А вот вы вообще не задумываетесь о том, что вы такие молодые, а в жизни у вас ничего не происходит? Нет, я не только вас имею в виду, я и про себя тоже говорю.

- Оля, давай хотя бы здесь не будем поднимать эту тему, - перебил ее Нечаев.

- Нет, ну а что такого? Мне интересно, что люди думают по этому поводу. Ведь смотрите, мой-то еще ладно, а вы – свободные, не обремененные семьями, женами, детьми и прочим - ведь живи и наслаждайся жизнью, молодостью.

- Оля, - сказал Булимов, поставив на стол пустую стопку, - А когда ты говоришь, что у нас ничего не происходит, ты что имеешь в виду? Что должно происходить?

- Ну, я не знаю, ведь столько всяких мероприятий происходит вокруг. Можно же куда-то выбираться время от времени. Ну, просто чтобы было, что вспомнить потом.

- Не знаю, по-моему, ни одно мероприятие, про которое я слышал, не заслуживает того, чтобы на него идти, - ответил Булимов.

- А я согласен с Олей, - сказал ДД. – И уверяю тебя, Родион, что ты лично не знаешь и десятой доли мероприятий, которые ежедневно в нашем городе происходят.

- Правильно, - сказала Оля. – А то получается, что мы живем с вами в городе, где есть все, а мы этим совершенно не пользуемся. Нет у вас впечатления, что все интересное происходит совсем рядом, но мы этого не видим?

- Ты еще спроси, нет ли у них ощущения, что жизнь мимо проходит, - сказал Нечаев.

- Ну, в каком-то смысле я именно это и имею в виду.

- Знаете что, - сказал Булимов, - вы меня, конечно, извините, но, по-моему, вам пора ребенка рожать. И покинут тебя, Оля, твои философские мысли, причем сразу.

- Да не покинут, - сказала Оля.

- Покинут, Оля, покинут, - сказал Булимов. - Женщина так устроена. Если она начинает задумываться о том, что жизнь проходит стороной, значит, ей либо хочется замуж, либо пора рожать. Ты уже замужем, поэтому остается второе.

- Хорошо, - сказа Оля, - если женщине, чтобы избавиться от таких мыслей, нужно выйти замуж и родить, то что нужно сделать мужчине? Только не говори, что жениться, потому что это точно отпадает.

- Почему женитьба отпадает? – спросил Булимов. – Женатому человеку некогда об этом думать. Вот взять Эдика, к примеру. Если бы у него была вторая половина, его бы не мучили мрачные мысли.

- Эдик, тебя что, мучают мрачные мысли? – спросила Оля.

- По-моему, кому тут точно надо жениться, так это Родиону, - сказал Эдик.

- А у меня нет таких мыслей. Я живу в свое удовольствие, - сказал Булимов.

- Да, только, видимо, у всех разные представления об удовольствии, - сказала Оля. – Эдик, я вижу, ты меня понимаешь. Расскажи, что у тебя за проблема.

- Проблемы у меня никакой нет, - ответил Эдик. – А тему, которую Родион имеет в виду, я сегодня не хотел бы поднимать.

- И правильно, - сказал Нечаев. – Давайте лучше выпьем за Эдиковы успехи на работе.

- Лучше за Эдиковых родителей, они у него замечательные, - сказал Булимов. – Эдик, ты когда маму свою последний раз видел?

- Завтра к ним пойду, - сказал Эдик. – Сегодня с вами, завтра с ними.

- Эдик, - сказала Оля. - Ну расскажи мне, что за мысли тебя гложут. Может быть, ты найдешь во мне поддержку. А я в тебе.

Ее перебил ДД:

- Может быть, для начала ты расскажешь, что тебя гложет?

- Это запросто, - сказала Оля, и Саша Нечаев зажег сигарету. – Я молодая интересная девушка, у меня молодой муж, мы молодая семья. Но только живет наша молодая семья так, как будто нам за шестьдесят. Мы ничего не видим, нигде не бываем. Это сейчас, а что же будет потом?

- Ребята, никогда не женитесь, - сказал Нечаев.

Эдик посмотрел на Дашу, как всегда потягивавшую через трубочку розовый коктейль.

- Женщина всегда найдет, к чему придраться, - продолжил Нечаев. – Вот у моей жены все хорошо, все вроде бы есть, жить да жить, нет, все равно придумала себе, на чем можно зациклиться.

- Саша, ты не понимаешь, что дело не в том, у кого что есть, - сказала Оля, - Мы с Эдиком практически на философские темы беседуем, и дело здесь не в том, что у кого есть. А если ты нас не понимаешь, то вон, смотри свой телевизор любимый. Здесь он тоже есть.

- Я просто не понимаю: тебе этих разговоров дома не хватает? – спросил Нечаев.

Оля вздохнула:

- Эдик, расскажи нам, что тебя заботит в твои двадцать шесть лет. Мне действительно очень интересно.

Эдик посмотрел ей в глаза, поднял стопку и, чокнувшись со всеми, сказал:

- Вот смотри, ты кто по образованию?

- Экономист, - сказала Оля.

- И работаешь экономистом, да?

- Да.

- Так, а теперь скажи, что ты умеешь делать такого, что экономисту совсем необязательно, но тебе это нравится?

Оля сделала глоток вина:

- Мне кажется, я поняла, что ты имеешь в виду. Не то чтобы мне это очень нравилось, но я играю на пианино.

- Вот, ты играешь на пианино. Ведь это талант? – спросил Эдик.

- Наверно, талант, - сказала Оля.

- А сколько в вашей компании экономистов работает?

- Кроме меня, еще четверо, - ответила Оля.

- Из них кто-нибудь еще на пианино играет?

- Нет, вроде никто не играет. Я поняла, о чем ты.

- Вот понимаешь, - сказал Эдик, - ведь как ни крути, а получается, что ты более талантливая, чем они, а вы все впятером стоите на одной ступени в этой жизни, понимаешь? Занимаетесь одним и тем же. Я немного утрирую, но разве это справедливо?

- Вот и я об этом постоянно думаю, когда вижу этих своих коллег,- сказала Оля. – Я такая красивая, стройная, умная…Что я могу делать с ними на одной ступени?

- Вы знаете, - перебил их Нечаев, - рассуждая так, как вы, можно вообще про любого человека сказать, что он не на своем месте, и что он должен стоять на ступень выше тех, кто с ним рядом. У моего отца, к примеру, феноменальная память. Как на лица, так и на даты и вообще на все остальное. Он из истории любую дату вспомнит, даже если его ночью разбудить. А работает всю жизнь машинистом в метро. И зачем ему в метро нужна феноменальная память? Машинистам обычной памяти вполне хватает. Однако, ничего – всю жизнь отработал, и нормально.

- А я жонглировать умею, - сказал Булимов, - тремя апельсинами. Послушайте, сегодня праздник, давайте о хорошем. Давайте выпьем за мир. За мир в каждой семье.

Они выпили.

- А вообще, - казала Оля, - ты знаешь, Эдик, ведь при желании так каждый может про себя подумать. Ведь есть еще и разные скрытые таланты, о которых мы сами не знаем. Я, к примеру, не знаю, какая бы из меня получилась гимнастка, потому что я ни разу не пробовала заниматься гимнастикой. А вдруг я была бы олимпийской чемпионкой?

- А оно тебе надо? – спросил Нечаев.

- Или актрисой… - продолжила Оля. – Ведь никто не знает, есть у меня актерский талант или нет. И я сама не знаю. Не складывались обстоятельства, чтобы это проверить.

- С этим вообще все сложно, - сказал Эдик. – Я имею в виду обстоятельства. От них все и зависит. Я недавно видел мельком, показывали по телевизору чемпионат по женскому бильярду. Раньше я, может, знать не знал, что женский бильярд вообще существует в природе. А тут вижу – идет чемпионат. И я подумал: ведь в этом самом чемпионате по женскому бильярду участвует крайне ограниченное количество женщин. Участвуют только те, кого когда-то родители отдали в этот вид спорта. И сегодня это ограниченное количество женщин участвует в чемпионате. А я смотрю и думаю, есть ли среди них те, кому действительно было предписано играть в женский бильярд, или это только те, у кого просто так сложилось, что они начали в него играть и добились каких-то высот только потому, что у тех, кому это было действительно предписано, не сложились обстоятельства, и родители отдали их не в этот вид спорта, а в кружок рисования. Рисование – это в лучшем случае. Ведь может быть, работает в вашей бухгалтерии девушка, которая от природы играет в бильярд на порядок выше всех участниц этого чемпионата. Которой понадобились бы не годы тренировок, а несколько месяцев, потому что уже от природы у нее были все данные. Но откуда было знать ее родителям, что у их дочери потенциал чемпионки мира по женскому бильярду? Конечно же, она стала бухгалтером. Или экономистом, кем там...

- Эдик, ты нас всех окончательно запутал, - сказал Булимов.

- А с актрисами и актерами вообще все сложно, - продолжил Эдик. – Вот сидишь ты в ресторане, в нашем огромном городе, и смотришь в окно. Ждешь, пока тебе принесут заказ. А через три столика сидит молодой и пока не известный режиссер. Смотрит на твой профиль и понимает, что в его фильме главную героиню должна играть именно ты, независимо от того, есть у тебя актерское образование, или нет.

- Ну, такое часто бывает, - сказала Оля.

- Да, но вот он подходит к тебе, предлагает тебе роль, и ты такая счастливая соглашаешься и на радостях забываешь, что завтра тебе нужно идти к своим четырем коллегам-экономистам. И вот тебя снимают в этом фильме, и все у тебя, казалось бы, хорошо. Но на самом деле где-нибудь за двести километров от нашего города, в совсем маленьком городке, сидит у окна и скучает одинокая юная девочка с печальными глазами. И увидел бы ее этот режиссер в эту минуту, забыл бы он про тебя. Она бы стала его главной героиней, потому что никто лучше нее на эту роль не подходит. Но только не увидит он ее никогда. Он даже названия города, где она живет, не знает. Вот, что я имею в виду, когда говорю, что все зависит от обстоятельств. В этом и проблема.

Повисла пауза. Саша Нечаев посмотрел на Булимова и кивнул. Родион взял графин водки.

- Ну, Эдик, тут уж мы с тобой точно ничего поделать не можем, - сказала Оля. – Это у кого что на судьбе написано.

- А ты веришь в судьбу? – спросил Эдик.

- Ребята, может, не надо? – перебил их Булимов, поднимая стопку.

- Я лично верю, - сказала Оля и тоже подняла бокал.

- Тогда смирись с тем, что жизнь проходит мимо тебя, потому что так у тебя написано на судьбе, - сказал Эдик, чокаясь со всеми.

- Нет, в судьбу я верю, но слепо с ней мириться не хочу, - сказала Оля.

- Значит, не веришь, - сказал Эдик.

- Я верю, что судьба каждого человека предопределена, но какие-то детали от него самого все-таки тоже зависят, - сказала она. – Ну не может такого быть, чтобы совсем всё за нас наверху решали. Ведь каждый должен показать, на что он способен сам.

- Хорошо, а тогда где грань между тем, что предопределено судьбой, и тем, на что человек способен сам? – спросил Эдик. – Ты стала чемпионкой мира по гимнастике. Это было предопределено, или это твоя заслуга?

- Предопределено было то, что я вообще изначально попала в гимнастический зал. А то, что я стала чемпионкой, это моя заслуга.

- Хорошо, ты попала в гимнастический зал и начала заниматься гимнастикой профессионально. Проходит сколько-то лет, и у тебя есть все шансы стать чемпионкой мира. Но за день до чемпионата у тебя находят желтуху, и ты не можешь участвовать. Или ломаешь ногу так, что никогда больше не сможешь заниматься гимнастикой. Это судьба?

- Судьба, потому что в таком случае, в идеале, должно было бы случиться что-нибудь такое, после чего я могла бы сказать: «Слава Богу, что в тот день я сломала ногу, иначе у меня не было бы того, что есть сейчас». То есть в таких случаях судьба должна давать что-то взамен, непременно лучшее.

- Это в идеале, - сказал Эдик. – Но тебя могла бы сбить насмерть машина. Или у подъезда встретить и разрубить на куски человек, у которого такая судьба – встречать у подъезда молодых девушек и резать их на куски.

- Давайте выпьем за Олины куски, - сказал Булимов.

- Просто видишь, что мы имеем, - продолжил Эдик, - если что-то получается, то это заслуга. А если вдруг какая трагедия, это сразу судьба.

- Но в этом есть смысл, - сказала Оля. – Потому что если ты становишься чемпионом, то ты сам лично к этому шел, старался, тренировался. А если тебя сбивает машина, то твоей вины в этом нет, это действительно свыше идет.

- Просто я каждый раз убеждаюсь, - сказал Эдик, - что само понятие судьбы придумали как оправдание. Ребенок упал с балкона – судьба. На оголенный провод наступил – судьба. А то, что у тебя судьба открыть новую планету в космосе, а ты с четырьмя экономистами цифры сводишь, это не судьба…

- Эдик, мне кажется, ты действительно сам запутался, - сказала Оля. – Если я работаю экономистом, значит моя судьба – работать экономистом, а не играть на фортепьяно и не открывать новых планет.

- Вот ты знаешь, чего я боюсь? – спросил Эдик. – Я боюсь, что если есть жизнь после смерти, то придем мы в тот мир, и усадят нас перед большим экраном и начнут на него проецировать возможные варианты нашей жизни. И кто-нибудь там будет сидеть рядом с тобой и комментировать: «А вот видишь эту девочку? Помнишь, ты в седьмом классе с ней подралась на уроке географии? Она запомнила это на всю жизнь. Ты была маленькая, глупая, не отдавала себе отчета в том, что неправа. А ведь если бы ты этого не сделала, то именно эта девочка стала бы тебе самым близким человеком по жизни, а не твоя, скажем, Настя Кукушкина, которая, по твоим же собственным словам, испортила тебе и жизнь, и здоровье, и мужа вдобавок из семьи увела». Я сильно утрирую и не тебя лично имею в виду, но ты поняла смысл. Или скажут тебе: «Помнишь вот этого молодого человека, который подошел к тебе знакомиться в метро, а ты ему отказала, потому что он не в твоем вкусе? А ведь если бы ты сказала «да», то романа у вас все равно бы не вышло, но именно он помог бы тебе прожить на пять лет дольше». Ну и, наконец, «Помнишь, ты пошла в институт на пару, когда все остальные звали тебя в кафе напротив? А ведь если бы ты пошла с остальными, то в этой жизни ты стала бы знаменитой актрисой, потому что именно в тот день в этом кафе обедал молодой режиссер, искавший главную героиню для своего фильма».

Повисла очередная пауза, после которой Оля сказала:

- Эдик, мне даже страшно стало, честно говоря.

- Давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас оказывался там, где ему и надо быть, - сказал Булимов.

- Я думаю, что если Эдик женится, - сказал Нечаев, - то все это только усугубится. Вот тебе пример.

И он кивнул головой в сторону Оли.

- Ну, ты ладно… - сказала Оля и махнула рукой на мужа, - но ты-то, Родион, неужели не понимаешь, что это зависит от психологии человека, а не от его семейного положения или социального статуса? Холостой ты или женатый, есть дети, нет детей, если человек так устроен, то таким он и будет, что бы ты ни предпринимал.

- Я тебе так скажу, - начал Булимов. – У нас в школе учительница была по литературе, так вот она говорила, что человек к четырем годам уже сформировывается полностью как личность, и ничто его не может после четырех лет изменить. Следуя твоей логике, так оно и есть. Но я лично с этим не согласен. Обстоятельства меняют человека. В лучшую сторону или в худшую, но меняют. И, кстати, в лучшую сторону, как правило, меняют сложные обстоятельства, тяжелые, даже трагические. Только переживая сложности, мы становимся мудрее. Такое уж несовершенное создание – человек. Когда у него все хорошо, жизненного опыта и, как следствие, мудрости ему не набраться.

- Я согласна, но ты говоришь о другом, - сказала Оля. – Ты говоришь о том, что человек мог быть сволочью, но разные жизненные перипетии его сломали и превратили в олицетворение добродетели. А я тебе говорю о психологии отдельно взятого человека, которая не изменится в зависимости от обстоятельств. Ты можешь быть последней сволочью, а потом стать самой добротой, но если ты по жизни, скажем, пессимист, то так ты пессимистом и останешься. Или наоборот. Поэтому если ты по жизни философ, как Эдик, к примеру, то женишься ты или разведешься, ты все равно по жизни останешься философом. Или наоборот опять же…

- Подожди, - вступил в разговор Нечаев, - а если я пессимист именно потому, что у меня все плохо по жизни, и ничего не получается… А потом вдруг начинается белая полоса, и все хорошо, и не о чем горевать… Я уже не буду пессимистом, потому что нет на то причин.

- Саша, ты пессимист не оттого, что у тебя все плохо, - сказала Оля. – У тебя все плохо, потому что ты пессимист, понимаешь? И будучи пессимистом, ты даже белую полосу воспринимаешь в лучшем случае как должное. Нельзя быть то пессимистом, то оптимистом. Это в голове, и от этого ты никуда не денешься. Это тебе не курить бросить.

- Хорошо, а все-таки, по-твоему, я пессимист или оптимист? - спросил Нечаев Олю.

- Ты пофигист, - сказала Оля, - и это единственное твое определение.

Нечаев засмеялся и обнял ее за плечи.

- Какой бы я ни был, Оленька, а именно я твоя судьба, - сказал он.

- А вот кто моя судьба, дорогой, я узнаю, когда на том свете буду перед большим экраном сидеть, понял?

Родион Булимов весь вечер разливал водку и вино, Даша заказывала себе слабоалкогольные коктейли, а ДД что-то шептал ей на ухо. Сложные предложения все труднее давались всей мужской части собравшихся, но Булимов продолжал систематически подзывать официантку и заказывать новый графин.

Последние молодые люди в красных футболках с синими иероглифами, еле держась на ногах и пытаясь скандировать «Акико, Акико», вышли из бара. ДД посмотрел на часы:

- Вы как хотите, а мы пойдем посмотрим «Акико».

И в компании с Дашей нетвердым шагом ДД отправился наблюдать, как на протяжении последнего часа концерта высокий и хорошо сложенный молодой человек с татуированными руками и всклокоченными черными волосами под тяжелый аккомпанемент четырех коллег-музыкантов на фоне синих иероглифов практически магическим образом управлял до краев набитым людьми клубом «Лицом вниз».

 

Эдик проснулся в половине десятого утра под звуки дрели, доносившиеся то ли сверху, то ли снизу. Жажда была сильнее нежелания вставать с кровати, и Эдик поднялся. По дороге от кровати до коридора лежали разбросанные, пропахшие сигаретным дымом вещи. Как и во сколько он попал домой, Эдик не помнил. Увидев в холодильнике три банки пива, у него промелькнуло в памяти, что по дороге домой он просил таксиста остановиться у круглосуточного магазина. Эдик не отрываясь выпил первую банку и включил телевизор.

- … скоропостижно скончался известный кинорежиссер и сценарист Александр Ломакин, - сообщил диктор новостного блока. – Смерть наступила в 3:45 утра, когда Александр находился у себя дома…

- Хоть не включай, - тихо сказал Эдик и переключил канал:

- … високосный год всегда знаменуется множеством приятных событий и неожиданных сюрпризов, - сказал по другому каналу популярный с недавних пор певец. – Поэтому в завершении я желаю всем счастья, пусть удача будет с вами. Не забывайте, что високосный год – год перемен, и пусть все перемены в вашей жизни будут только к лучшему.

Эдик выключил телевизор и открыл вторую банку. Вечером у родителей ему лучше казаться бодрым и выспавшимся.

 

- Да на тебя смотреть было страшно, когда ты пришел, - сказал отец, когда мама ушла в другую комнату, оставив их вдвоем, если не считать недопитой бутылкой водки. – Мне страшно представить, как ты себя утром чувствовал. И ты думаешь, я тебя виню? Я тебя не виню. Это дело молодое. Пока ты молодой, пока ты холостой, пользуйся моментом. Потом такой возможности не будет. Глупо было бы ожидать от тебя чего-то другого. Пей да гуляй, пока пьется и гуляется, вот что я тебе скажу. Если ты не дурак, а ты вроде не дурак, то ты сам поймешь, когда надо будет остановиться. Лучше в молодости напиться и нагуляться до отрыжки, чтобы уже вот здесь все это сидело, чем потом нагонять упущенное. За примерами далеко ходить не надо. Вот они все, отличники, в очках, с красными дипломами, с пятерками за поведение. Как сейчас помню – ни капли в рот лет до тридцати, что ты… Гордость родителей. А потом как понеслось. И уже без тормозов. А я тебе скажу, что когда в юности тормозов нет, то это нормально, это, можно сказать, природа. А вот когда они у тебя всю жизнь были, а после тридцати вдруг куда-то делись, то тут и начинается трагедия. В этом возрасте тормоза исчезают безвозвратно. Но ты и сам все прекрасно понимаешь. У самого уже таких примеров с десяток, небось. А по поводу возраста я тебе советую особо не задумываться пока. Пока что я тебе советую жить и радоваться жизни насколько это возможно. Задумываться, конечно, об этом надо, но я тебе так скажу: о том, что с тобой будет через сколько-то там лет, в твоем возрасте надо думать как можно меньше. К минимуму такие мысли надо свести. Если ты сейчас будешь думать о том, что с тобой будет в тридцать или в сорок, то венцом всему этому будет пресловутый поиск смысла жизни, который ни у кого еще не увенчался успехом. Кстати, я надеюсь, что он у тебя пока не начался. Или начался? Эдик, вот скажи мне: ведь ты встречаешься с друзьями, да? Вы выпиваете, общаетесь, сидите вместе – ты, Саша Нечаев, Родион, Андрей этот ваш, ДД который… вот о чем вы говорите? О смысле жизни? На такие темы вы общаетесь? Послушай, Эдик, меня. Я, конечно, выпил уже немало – тоже второй день праздную как-никак – но я еще могу дать тебе дельный совет. Есть в жизни две темы, которые чем позже ты начнешь обсуждать с друзьями за столом, тем лучше. Это политика и смысл жизни. О политике лучше вообще никогда не думать и не говорить ни в каком возрасте. О политике пусть говорят те, кому не стыдно ей заниматься, или другие, которые ей не занимаются, но у которых жизнь настолько скучная, что им больше говорить не о чем. О смысле жизни, Эдик, нужно задумываться, но позже. Я тебя прекрасно понимаю, ты такой же, как я. Не во всем, конечно, но во многом. А сын не может быть во всем похожим на отца, потому что отец – это прошлое, а сын – настоящее, а прошлое с настоящим не должны жить в одной плоскости. Так вот, такие же мысли были и у меня в твоем возрасте, а может быть, и раньше. И поверь мне, Эдик, что сейчас, когда мне скоро стукнет шестьдесят, я вспоминаю себя в двадцать шесть лет и думаю, какой же я был дурак, что в таком замечательном возрасте забивал всем этим свою светлую голову! Эдик, встречаясь с друзьями, говорите о женщинах! Вы молодые, красивые, здоровые ребята! Ну какие могут быть разговоры о смысле жизни? Успеете вы еще нафилософствоваться вдоволь, уверяю тебя. Молодость не для того дается, чтобы мозг себе всем этим заполнять. Будет тебе, сколько мне сейчас, тогда хоть талмуды пиши о своем поиске. Давай выпьем за твоих друзей, чтобы у всех у вас все было хорошо, и чтобы ваши золотые годы продлились как можно дольше!

- Вот мать сейчас сидит в другой комнате, смотрит кино, - продолжил отец, - она на семь лет меня младше. Это не много. Ты думаешь, она хотя бы раз в жизни задумывалась о смысле своего существования? Поверь мне, что ни разу даже мысли такой у нее не было. И не потому, что она женщина. Просто она такой человек. Есть такие люди, которые о своей жизни не задумываются в принципе. Отсутствует клетка мозга, которая отвечает за подобные мысли. И эти люди прекрасно живут, если ты еще не понял. И слава богу, что твоя мать об этом не думала никогда. Да, кому-то это дано, кому-то нет. Но, положа руку на сердце, скажу, что я так и не понял, кому лучше – кому дано, или кто так и проживает жизнь, не пытаясь найти в ней смысла. Наверно, вторым все-таки лучше. Но, честно говоря, я рад, что ты относишься к первым. Знаешь почему? Я сейчас буду себе противоречить, но как раз потому, что ты интересный собеседник. А людей, приятных и интересных в общении, очень мало, поэтому их всегда ценили. Я сам люблю и о женщинах поговорить, и обо всем остальном, но о женщинах могут говорить все, понимаешь? А вот о мире, в котором мы живем, о причинах всего происходящего, о космосе ты можешь поговорить далеко не с каждым. А ведь как хочется! Но сделаю ремарку, что о женщинах тоже надо уметь разговаривать. Я, к примеру, далеко не каждый разговор или рассказ на эту тему выслушаю до конца. Да и ты, думаю, тоже. Вообще, Эдик, ты знаешь, вот смотрю я на тебя, смотрю на твои поступки, на твое поведение, слушаю, как ты говоришь, как ты оцениваешь события своей или чьей-то жизни, и радуюсь тому, насколько мы похожи. При всей массе очевидных отличий я и в пятнадцать, и в двадцать, и в двадцать шесть был совершенно таким же. И не надо говорить, что время было другое, это понятно. Время всегда другое. Завтра уже не такое, как сегодня, но вчера может быть таким же, как послезавтра. Все повторяется. Все, что с нами происходит в настоящем, уже происходило с нами в прошлом и будет происходить в будущем. Время меняется, но не меняются люди. У меня складывается такое впечатление, что люди уже из кожи вон вылезли, все что-то меняют, меняют, уже все вокруг изменили, а сами не меняются. И что самое интересное – они сами не могут ужиться в ими же измененной действительности. Поэтому бессмысленно мрут в ней, оставляя после себя таких же больных на голову потомков. А потомки живут в измененном их предками мире и пытаются изменить его под себя, меняют, опять не уживаются и тоже дохнут, так и не прижившись. Ими же измененная действительность их отвергает как чужеродное тело. Примерно в сорок лет я начал понимать, насколько несовершенен человек как вид. Говорят, что природа все расставила на свои места, и что у какого-то животного пятна нужны именно для того, чтобы маскироваться во время охоты, а у какой-то птицы клюв именно такой, чтобы она могла из него птенцов кормить, и вот якобы природа всех создала идеальными. А мне кажется, что природа так долго все меняла, что в итоге уже сама запуталась в созданной ей реальности, в которую входят и эти животные, и птицы с клювами, и человек. По поводу последнего могу сказать, что если он и идеален, то это касается только его внешней оболочки, да и то это вопрос спорный. Что же касается головы, то с этим у него во все времена были большие проблемы. У подавляющего большинства. Давай выпьем за тех, на кого это не распространяется. За нас!

- И ты знаешь, что самое интересное… - продолжил отец, - вот, к примеру, разговариваю я на работе с подчиненным. Или даже, наоборот, с начальником. И слушая то, что он говорит, я думаю про него – вот сколько тебе лет? Ты вообще что ли ничего не понимаешь из того, что вокруг происходит? Я не про работу говорю, а вообще вокруг, в целом! Ведь если ты что-то смыслишь в этой жизни как таковой, то и в работе, и где угодно ты тоже будешь понимать происходящее. Законы всего на свете заложены в том, что нас окружает. А я его слушаю и не понимаю, как ему не стыдно давать понять всем вокруг, что он круглый идиот. А потом телевизор включаешь – там все такие же. И вроде внизу экрана должность высокая написана, а несет такое, что так и хочется спросить: «Ты сколько книг в своей жизни никчемной прочитал, начальник?» А потом раз – третий такой же, четвертый. Да все такие кругом! И поверь мне, Эдик, что они о смысле жизни не задумываются. Это как раз та категория людей, которая ни о чем таком не думает, и у них все хорошо. За всю жизнь три книги прочитал, откуда у него могут быть такие мысли? Его с детства учили, что фраза «Ты что, самый умный?» является обидной, понимаешь? А мы изначально другие, и мы физиологически не можем начать жить, как они. Мы не можем перестать думать. Заметь, когда я говорю, что они не думают, - это не образное выражение. Они действительно просто проживают эту жизнь, не вдаваясь ни в какие ее подробности. Какой там космос, какая карма, какая душа, о чем вы говорите? Эти люди действуют наобум, и так как вокруг такие же, как они, то у них все получается, и все у них всегда было и будет хорошо. Для меня это одна из величайших загадок человечества вообще! Я лично прекрасно понимаю людей, которые в этом мире сходят с ума. Мы все немного сумасшедшие, кстати, знаешь почему? Вот смотри: человека считают сумасшедшим, если он живет в каких-то своих мыслях, несопоставимых с реальным миром, да? Ну, общими словами. Но при этом с его личным миром эти мысли более чем сопоставимы, то есть в своем мире он не сумасшедший, а вполне нормальный человек. А теперь представь себе любой спор. Абсолютно любой. Вот ты с пеной у рта доказываешь, к примеру, что такой-то фильм – самый лучший в мире. Он тебе действительно понравился больше всех остальных, которые ты видел, и ты искренне (это важно) считаешь его самым лучшим. А Родион Булимов его выключил на двадцатой минуте и смотреть не стал, потому что он искренне полагает, что это полный бред. И ты начинаешь доказывать ему, что это шедевр, а он тебе говорит, что ему жалко тех двадцати минут, что он на него потратил. В твой мир этот фильм вписался, а в его – нет. Ты говоришь, что эта девушка красива до безумия, а ДД говорит, что в ней вообще ничего нет, и что он каждый день с такими в автобусе ездит. В мире, созданном в твоей голове, она самая красивая, а в мире ДД она никакая. В момент любого спора отношения между спорящими точно такие же, как у любого сумасшедшего с лечащим его врачом, только в намного меньшей степени. Это первое, а второе то, что непонятно, кто из вас врач, а кто пациент. В любом споре каждый из вас уже находится на одной из первых ступеней помешательства. Давай выпьем за то, чтобы ты всегда находил общий язык со своими близкими, и чтобы среди вас никогда не было откровенно больных.

- Что же касается смысла жизни, то я тебе еще раз советую прекратить о нем думать и уж тем более прекратить его искать. С высоты своих лет я могу тебе сказать по большому секрету, что смысла в жизни нет. Кто-то считает, что смысл жизни в детях, в продолжении рода. В этом случае смысл моей жизни – это ты. Но я лично эту точку зрения совершенно не разделяю. Ты посмотри на некоторые семьи, на отношения в них между родителями и детьми. Когда я это вижу, я убеждаюсь, что в детях смысл жизни родителей зачастую не находится, а теряется. Отец всю жизнь горбатился, пахал, чтобы сыну дать хорошее образование, а сын на первом курсе бросает институт, говорит, что там ограничивают его свободу. И кто-то мне будет говорить, что в этих детях смысл жизни их родителей? А когда дочь с мужем выписывают стариков-родителей из квартиры и отправляют в дом престарелых… наверно, в этой дочери смысл жизни родителей, так что ли получается? А что если я не могу иметь детей? Всё, в моей жизни нет смысла? У мальчика, который по дурости своей в восемнадцать лет становится отцом, смысл жизни есть, а у меня нет? Или если в этой треклятой жизни я так и не встретил ту, с кем мне хотелось бы иметь детей… Есть у меня один знакомый, художник. Картины пишет замечательные. По крайней мере, раньше писал, сейчас не знаю. У него личная жизнь так и не сложилась. Он всегда любил одну женщину, на которой в двадцать шесть лет женился, и которая спустя три года ушла от него к богатому мордовороту. И вот у этого художника нет детей. Но пусть кто-нибудь попробует сказать, что его жизнь не имеет смысла! Да каждая его картина стоит десятка жизней тех, кто бессмысленно плодится и размножается. Хотя если бы он сейчас сидел здесь вместе с нами, он первый сказал бы, что смысла в земной жизни нет. Ни у него, ни у тебя, ни у меня. Вот такой вот есть у меня знакомый художник. Я, кстати сказать, всегда очень уважал людей, которые творят – художники, поэты, музыканты. Разумеется, которые действительно творят, а не вытворяют. Все-таки они после себя оставляют намного более значимый след, чем потомство. Ведь сам посуди, Эдик, родить-то каждый может, если здоровье позволяет. Вырастить, дать воспитание тоже может каждый, если опять же позволяет здоровье, и голова на месте. А вот пьесу написать кто может? Единицы, понимаешь? И этим единицам я всю жизнь белой завистью завидовал. По поводу следа я всегда свою прабабку вспоминаю. Вот что значит, у каждого свое представление о том, что после него останется. В молодости какой-то художник нарисовал ее портрет. А потом стал известным, и этот портрет в галерею искусств повесили. Бабка гордилась до конца своих дней и считала себя на ступень выше всех остальных, потому что тем самым, как ей казалось, она оставила свой след в истории. Видимо, все у нас в роду об этом задумывались. И, к слову сказать, прабабку мою пока еще никто в этом смысле не превзошел. Она до сих пор в галерее висит. След? След. Творить, кстати, и для психики полезно, и для нервов. Вот у тебя, не дай бог, стряслось что-то, ты что делаешь? Сидишь, переживаешь, носишь это в себе или рассказываешь кому-то, но в любом случае переживаешь. В запой уходишь, в конце концов. А умел бы творить, написал бы про это стихотворение или песню. Или на картину свое настроение бы выплеснул. Хотя это, скорее всего, как раз в запое и случилось бы, но все равно. Ведь и самому легче, и кого-то, может, предостерег бы от подобной ситуации, понимаешь? И главное – след. Ведь обычных людей забывают уже через одно колено. Вот когда ты последний раз вспоминал своего деда, моего отца? А ведь он был хорошим, добрым человеком. Но ушел, и все. И нет его. И сколько угодно мы с матерью можем к нему на кладбище ездить, цветы класть и прочее, но его нет. А творцы есть. И мы так же уйдем. Вы несколько раз выпьете за нас, вспомните, может, добрым словом, а вот ваши дети про нас уже не вспомнят. И нормально это, не подумай, что я кого-то за это сужу, это жизнь. А вообще ты знаешь, самое главное в жизни – это твои воспоминания. Все-таки это не пустые слова, что жить нужно так, чтобы было что вспомнить, Эдик. Особенно в молодости. Не надо в молодости гнаться за деньгами, упаси бог. Деньги сами придут, когда надо будет, и о деньгах своих ты будешь меньше всего думать, когда почувствуешь начало конца. Встретить его с улыбкой сможет только тот, кому есть, что вспомнить. Только предчувствуя конец, Эдик, можно понять, счастлив ты был в этой жизни или нет. И только тогда тебе станет ясно, был ли в этой жизни смысл. Ведь счастье – это не постоянная единица. Счастливым можно быть только в отдельные моменты жизни. Да и то я не уверен, что это называется счастьем. Только потом, задним числом, прокручивая в голове все события своей жизни, можно понять, было ли счастье-то на самом деле, или только казалось. Поэтому и говорю я тебе, что в твои годы веселиться надо, а на поиски смысла у тебя еще будет время. Живи и радуйся, что здоров, что мы здоровы, и не думай ни о каких проблемах, а то они и вправду появятся. Все проблемы и сложности, Эдик, человек придумывает себе сам, это прописная истина. Кроме проблем со здоровьем. И то не всегда. Есть люди, которые всю жизнь рассказывают, как у них все сложно, и как много у них проблем. Им кажется, что от этого их будут воспринимать как людей более серьезных, обремененных какими-то делами, и, следовательно, более опытных, лучше разбирающихся в жизни. Но если вдуматься в то, что они говорят, становится ясно, что не было бы у них этих сложностей, если бы они себе их сами не придумывали. Люди притягивают к себе трудности своими мыслями, своим поведением, рассказами о своих бесконечных проблемах. Ведь это энергетика. Всегда нужно говорить, что у тебя все хорошо. У хорошего человека изначально все должно быть хорошо, а все то, что плохо, он сам к себе притянул. Кроме здоровья, повторяю. Что в голове, то и в жизни. Чего ты больше всего боишься, то обязательно случится. Поэтому думать надо не о том, чего боишься, а о том, чего больше всего хочешь. Желания исполняются, Эдик. Конечно, я не призываю тебя быть эдаким развеселым дураком-оптимистом, но я считаю, что если есть Бог, то ему намного приятнее смотреть, как ты с уверенным лицом и веселым взглядом проходишь по дарованной Им жизни. Ему неинтересно и скучно наблюдать за теми, кто опускает руки и идет по пути к Нему с недовольным усталым лицом. Ведь Бог и мы – это как начальник и подчиненные, не знаю, говорил это кто-то до меня, или это я такое сравнение придумал. Так вот, начальнику не нравятся мямли. Ему не нравятся те, кто с недовольным видом выполняет его поручения. Ему не нравится, когда жалуются, когда плачут и нудят. То же самое и с Богом. Вообще я понял, что Бог меньше всего любит и уважает знаешь кого? Богобоязненных людей. Они ему неинтересны. Я даже уверен, что никаких чувств, кроме жалости, он к ним не испытывает, если у него вообще есть какие-то чувства. И опять все так же, как у начальника с подчиненными. Да, у начальника всегда есть прислужливые подчиненные, трусливые, без собственного мнения… И чем главнее начальник, тем больше у него таких тупых служивых шавок. Они ему бесспорно нужны, но уважает ли он их как людей? Что он чувствует, глядя в их испуганные серые глаза, кроме жалости? Это прислуга, которую выгодно иметь и которую можно как угодно использовать, потому что они не могут сказать «нет». Он не держит их за людей, он воспринимает их как должное! Ему самому от них противно, от них воротит! Ему нужны другие, волевые, уверенные в себе, способные дать отпор его натиску. Но в работе такие люди помеха. К тому же они всегда таят опасность. Знаешь, как я называю режим, установившийся в нашей компании? Тоталитарная анархия! Вдумайся по трезвости в это словосочетание. Тоталитарная анархия царит в каждой второй фирме, и наверняка у вас тоже. Выпьем.

- Так вот то же самое и с Богом. Не нравятся ему все эти тщедушные людишки, которые так Его боятся. Эдик, ты меня извини, но когда я смотрю на родителей Родиона Булимова, мне хочется плакать. Мне настолько их жалко, что от этой жалости самому противно! Я уверен, что была б Его воля, сказал бы Он им, всем таким, как эти Булимовы: «Люди, да неужели же я страшный такой? Ну, живите же вы своей жизнью, Мною вам дарованной, и радуйтесь ей, пока живы. Забудьте все то, что вам про Меня рассказывали, ведь вы сами все это придумали!» Вот все говорят про знаки, которые мы встречаем на жизненном пути. Может, и есть они на самом деле. Может, это как раз Он с нами и говорит, но мы же не видим ничего. Мы же каждое утро с недовольной физиономией бежим куда-то как заведенные, думаем непонятно о чем. Эдик, ведь мы думаем непонятно о чем! Я не знаю, как выглядит жизнь после смерти, и есть ли она вообще, но мне больше всего не хотелось бы, чтобы там нам давали почитать или послушать наши собственные мысли, которые при жизни витали в наших бестолковых головах. Позора такого на земле не пережить, какой будет там. А если еще и при посторонних, то худшей пытки и не придумать, скажу я тебе. Но зато, может, мы хоть тогда поймем, чем нужно было голову забивать, пока живы были. А в целом, насчет Бога я могу так сказать: я жизнь прожил, но так и не понял, есть Он или нет. Но ты знаешь, почему я всегда верил, что Он есть? Да хотя бы потому что если Он все-таки есть, то я не хотел бы Там выглядеть перед ним полным идиотом. К тому же верить вообще интересно. Верить нужно, чтобы жизнь не казалась пресной. Вот ты знаешь, я во все верил – и в Бога, и в черта, и в жизнь после смерти, и в переселение душ, и в четвертое измерение, и в привидений, и в то, что духов можно вызывать. Потому что интересно, понимаешь? Я не понимаю людей, которые ни во что не верят. Это скучные серые существа, лишенные хоть какого-то внутреннего огня! Я верю и в инопланетян, и в потусторонние силы, и даже в сны иногда… Я лучше во все это буду верить, чем в ту же любовь, потому что за шестьдесят лет убедился, что ее нет. Я скорее в домовых поверю, чем в то, что есть жены, ни разу не изменявшие мужьям. Я хочу верить в то, что душа после смерти не умирает, но я никогда не поверю в то, что мне показывают по телевизору. Я верю в приметы, Эдик. Ни одна из них ни разу не сбылась, так же как и сны, но я верю, потому что со всем этим моя жизнь становится немного интереснее. Я, взрослый образованный человек, каждый раз, забыв что-то дома, возвращаюсь и показываю в зеркало язык, и мне становится веселее, понимаешь? Я обожаю черных кошек. Я вообще всегда любил животных намного больше, чем людей, потому что знал, что никакая черная кошка не принесет мне столько горя, сколько может принести человек. Но я стараюсь пробежать через улицу быстрее черной кошки, потому что верю в эту примету, и радуюсь этому. Так мне веселее жить. Никто не сделает твою жизнь разнообразнее, если ты сам не сделаешь ее такой. А ведь для того чтобы жизнь не казалась скучной и серой, и чтобы не было ощущения, что она проходит мимо тебя, нужно, прежде всего, изменить что-то в собственной голове. Сменить волну. Пусть твое радио принимает только те волны, которые ты как слушатель хочешь принимать. Перестройся с унылых радиочастот, они для тех, кто не в силах совладать со своим подсознанием. Пусть они каждый день переживают, плачутся и жалуются на все вокруг. Ведь придумают себе какие-то синдромы, кризисы среднего возраста и прочий маразм! А всех этих психологов, которых развелось, как комаров, я вообще сослал бы на необитаемый остров всех одним рейсом, пусть там друг другу советы дают. Откуда их столько набралось, Эдик, ты не знаешь? Начитались каких-то книг для умалишенных, насочиняли таких же, а то и хуже, и ведь идет к ним народ наш контуженный! Народ-то идет! Да неужели же столько слабаков вокруг, что к каждому из этого бесчисленного множества психологов еще надо на прием записываться? Хотя чему я удивляюсь… Как было шестьдесят лет назад несоизмеримо подавляющее большинство слабаков и трусов, жалких рабов, так и сегодня. Ничего в людях не меняется. Да и сто лет назад, и двести было то же самое. Возьми любую книгу, почитай, на каждой странице написано про эти недоразумения. Психологов только тогда меньше было, потом расплодились. Начитались книжек в мягкой обложке, наполучали дипломов и давай лечить себе подобных. Ты себя сначала вылечи, психолог! Для кого ты книжку свою написал, для меня что ли? У нас на работе один курить бросает. Купил себе книжку какого-то очередного дарования, «Бросаем курить вместе» называется. Эдик, и ведь читает! Курить бросить не может, но уже почти до конца дочитал. И ему в голову не приходит, что этот психолог так называемый по определению не может знать, как ему, моему коллеге, бросить курить - это его голова, а не психолога этого, писателя так называемого. Написал книжку для стада, в котором все одинаково ведомые, и диктует, как им курить бросить. Да откуда ты можешь знать, что у меня в голове, и как мне курить бросать? Я не стадо, и не надо меня со всеми под одну гребенку брить. Пусть поживет со мной лет двадцать под одной крышей, и потом скажет, как мне курить бросать. И бросать ли вообще. Мать твоя всю сознательную жизнь со мной прожила, а ничего обо мне как о человеке сказать не может, кроме того, что сама себе придумала. Совершенно меня не знает! Ни меня, ни тебя, кстати… Вот тебе и «Бросаем курить вместе». Ведь это не руководство «Как сесть на шпагат», это подсознание! Да все в нашей жизни из подсознания… А подсознательно все мы разные! Пока что… Мы одинаково бестолковые и беспомощные, но разные. По крайней мере, мне все еще хочется в это верить…

- А вообще я хочу, чтобы Бог был. Кто-то обязательно должен следить за развитием этого беспредела. Потому что нам, его участникам, со своими плоскими лбами не дано правильно понять, к чему все это идет. Но любой, даже наименее информированный оптимист, скажет тебе, что итог печален. Я всегда говорил, что жизнь на нашей планете лучше всего понимают историки и астрономы. Историки – потому что знают и понимают, что все идет по замкнутому кругу, и ничего нового из века в век по большому счету не происходит. Прогресс науки не в счет, он здесь ни при чем. Мы как-то раз ездили в командировку в один маленький, но очень интересный провинциальный городок, в котором, как и в любом провинциальном городе, протекает совершенно другая, неведомая нам жизнь. Так вот там нас познакомили с одним очень забавным старичком-звездочетом, как его называли, - человеком совершенно с другой планеты, из другого измерения, здесь в столице таких уже давно нет. Так вот, он после третьей стопки выдвинул такую точку зрения, что физика изначально имела несколько путей развития, и человечество выбрало только один из них, с самого начала оттолкнув остальные. И якобы не исключено, что путь был выбран, как всегда, неправильный. Я по-человечески радуюсь техническому прогрессу, я не из тех, кто не принимает ничего нового, но если бы этот прогресс хоть немного помогал избавиться человеку от его внутреннего мусора… Ведь любой историк тебе скажет, что война будет! И не одна! Людям, всю жизнь изучавшим историю человечества, лучше, чем всем этим психологам понятны все причины тех или иных человеческих поступков и настроений! А что касается астрономов, то, изучая такую вещь как космос, ты просто начинаешь понимать никчемность всего происходящего на этой планете, и перестаешь волноваться. Если историк понимает, насколько мизерна роль каждого нашего действия, каждой нашей проблемы, каждого события в нашей жизни и соответствующим образом ко всему этому относится, то астроном внутренне осознает безграничную незначительность всего того, что мы наблюдаем в этом театре абсурда. Астроному открыты другие миры, его мозг устроен по-другому. Он стоит на ступень ближе к чему-то высшему, и на земные события он смотрит с усмешкой, понимая их несостоятельность и неважность на фоне открытых ему через книги и телескопы просторов. Но опять же, вот тебе освоение космоса: летают, летают и ничего не могут найти. Пускают какие-то сигналы на миллиарды световых лет и удивляются, что ничего не получают в ответ. А как его получишь, если их физика, возможно, пошла другим путем? Наверняка прав старик-звездочет. И вот делают выводы, что мы во вселенной одни. Да если бы от таких, как эти физики, мне пришел сигнал на другую планету, я бы тоже не ответил. Даже если там такие же законы… Старик-звездочет подтвердил мою юношескую теорию. В институте я думал, что законы физики совсем необязательно должны быть одинаковыми во всех галактиках. Я уверен, что и зрение у них другое, и слух, если вообще там есть такие понятия. Вот говорят, что на такой-то планете жизни быть не может, потому что она, планета, крутится по часовой стрелке, на ней нет притяжения, нет воздуха и воды, и вообще ничего на ней нет. А я уверен, что ходят по этой планете существа с абсолютно другим, неведомым нам восприятием, смотрят на нашу планету и говорят: «Жизни там быть не может, потому что она крутится против часовой стрелки, на ней есть притяжение, есть вода и воздух!» И прилетят они сюда и действительно никого здесь не увидят, потому что устроены по-другому. Совершенно по-другому, понимаешь? Другой разум. Старик-звездочет на эту тему привел банальный, но интересный пример с муравьями. Вот ты каждое утро идешь на работу, а на тебя снизу смотрят сотни муравьев. Спустя какое-то время, наблюдая за тобой, они делают вывод, что в твоем появлении есть периодичность, ведь ты выходишь на работу каждый день в одно и то же время. Они дают тебе какое-то название и записывают где-то у себя, что такое явление, как ты, наблюдается регулярно каждые, скажем, столько-то лет по их времени. И вот, говорит он, так же мы читаем в книгах, что такая-то комета появляется в нашей галактике регулярно каждые семьдесят тысяч лет. А на самом деле это тоже какое-то неведомое нам высшее существо по своему времени каждый день на работу ходит… И не понять нам в этой жизни того разума, как не объяснить глухому с детства мальчику разницу между двумя музыкальными направлениями.

У нас в компании есть сотрудник, у которого в этом году сын школу заканчивает. Так вот у них учительница по физике прыскала дома в туалете освежителем воздуха и случайно прыснула в розетку. Ее током ударило. Как тебе это? Учительница по физике, ты понимаешь? Эта учительница учит наших детей физике. А ведь учителя – это те, на кого дети по определению должны равняться. По крайней мере, так когда-то считалось. А я своих учителей вспоминаю и меня тошнит. А от твоих и подавно. Ты вспомни вашего физрука, которого из школы за педофилию выгнали. Я, кстати, этому факту нисколько не удивился, у него в глазах все было написано. Опять же – из одной школы выгнали, он в другую устроился, это как? Нет, ты представь себе на секунду – физрук-педофил! Учитель-педофил! Мы сами учились у каких-то полулюдей, наших детей учила еще большая нехристь, а кто будет учить наших праправнуков? Те, кто от своей врожденной тупости и похоти будет стоять на пороге превращения обратно в обезьяну? Видимо, так. Нет, мы не доживем до того, как Солнце погаснет. Человеческой расе не суждено увидеть своего конца. Концом света в пределах нашей галактики можно считать зарождение жизни на нашей планете.

- Вот ты знаешь, мне очень нравится ваш Андрей, который ДД. Ведь если таких, как ДД, было бы в два раза больше, жизнь стала бы не в два, а в четыре раза ярче и интереснее. Я не так часто его вижу, но мне сразу понятно, что это необычный, интересный человек, заряженный колоссальной внутренней энергией. У него свет изнутри исходит. Знаешь, есть люди, к которым тянет. Пойми меня правильно, но если бы я был девушкой приблизительно твоего возраста, и меня бы познакомили с ДД, я отдался бы ему в первый же вечер. И еще спасибо бы ему сказал. Женщины всегда любили и будут любить таких, как он. Независимо от того, есть у него деньги, нет у него денег, дорогая у него машина, или он ездит на велосипеде, старый он или молодой, женщина всегда предпочтет такого как он. Да, возможно, замуж выходят за других, но любят именно таких, как ваш ДД. Потому что взгляд у него такой, потому что ведет себя так… Потому что интересны такие люди, как он, его манера общения, то, как он говорит… Таких людей единицы! Прости меня еще раз за прямолинейность, но таких, как Саша Нечаев – миллионы. Думаю, даже миллиард наберется, если получше по серым углам поскрести. Как был он в школе мышью, так ей и остался. И вся его жизнь тому подтверждение. Человек-то он, может, и неплохой, но на его примере очень хорошо прослеживается негативный смысл выражения «все как у людей». Я тебе уже заранее могу сказать, что с ним будет дальше, хочешь? Вот он женился, у него все хорошо, умница жена, машину себе наверняка купили, а как же, ведь все как у людей должно быть. Год уже прошел? Больше? Значит, вот-вот заведут ребенка. Радоваться будут до беспамятства, особенно жена. Дальше два варианта: либо они через пять лет разводятся, и у Саши будет все как у людей, но уже с другой женщиной, либо они будут друг друга терпеть до победного, сначала потому что ребенок, а потом уже потому что по-другому не смогут. И еще гордиться будут и внукам рассказывать, что всю жизнь вместе прожили, выстояли. А когда дети, повзрослев, будут спрашивать, кому это было надо, они будут обижаться, ведь все ради них, ради детей, в них ведь смысл жизни. Ну, и так далее. Не надо быть гадалкой, чтобы уметь читать такие трафаретные судьбы. А вот что будет с ДД, мне сказать сложно. У таких, как он, всегда есть интрига. Но могу сказать точно, что один он не будет. И на склоне лет жизнью своей наверняка будет доволен. Таким, как ДД, не нужны деньги, чтобы уверенно шагать по этой жизни, им не надо лишний раз кому-то что-то доказывать. Они уже своим существованием доказывают всем нам, насколько мы пресные и безликие. Вот у меня сейчас жизнь близится к концу, Эдик. Но если ты спросишь меня, зря я ее прожил или нет, я тебе опять честно скажу, что не знаю. У меня есть жена, но жены есть у всех. У меня есть ты, но у всех есть дети. Многими из них можно гордиться. Думать на склоне лет, что я занимал ответственный пост на хорошей работе, для разумного человека просто глупо. И что после этого мне сказать про свою жизнь? Прожил, как все. «Все как у людей». Уверен, что отец ДД, глядя на меня, сказал бы то же самое, что я про Нечаева говорил. Ведь у меня у самого то же самое, по большому счету. Все предсказуемо. С какой целью я прожил шестьдесят лет, я так и не понял. Приди на мое место любой другой, он добился бы того же самого. И в этой жизни, Эдик, ты хочешь найти смысл? Смысл в том, что после смерти нужно посмотреть Ему в глаза уверенным взглядом. И может быть, поблагодарить, что Он дал возможность прожить жизнь именно так. Может быть… Эдик, вот спроси у меня сейчас, боюсь ли я смерти. И я тебе искренне скажу, что нет. Сейчас уже нет. Раньше боялся. В двадцать лет боялся, в тридцать. В твоем возрасте боялся, конечно. А она все не приходила и не приходила. И пока, как ты видишь, так и не пришла. И зачем я, скажи мне, о ней столько думал? Молодой здоровый парень, девки вокруг меня хороводы водили, а я о смерти думал. Смысл?.. Так что оставь, Эдик, всю свою философию, живи и наслаждайся хотя бы тем, что ты молод. Будешь старше – будешь наслаждаться тем, что жив. А в старости будешь радоваться тому, что пожил. И как пожил: не тщедушно и в страхе, а на полную катушку пожил. А о смерти вообще не думай. Один великий сказал, что думать о ней бесполезно, потому что когда она есть, тебя нет, а когда есть ты, нет ее. После смерти будет продолжение. Причем, не продолжение того, что было в жизни, а того, что было до нее. Меня не покидает мысль, что наше существование здесь – это один из множества этапов развития нас таких, какими мы сами себя не знаем. У нас в детстве во дворе была такая забава: встает человек к стене и начинает глубоко дышать. Потом набирает в грудь воздух, и в этот момент кто-нибудь давит ему обеими руками на солнечное сплетение. И человек у стены засыпает. Только не таким сном, как ночью, а другим. На самом деле в этом сне ты как будто бы просто выпадаешь на какое-то время из реальности и пребываешь вне ее, пока тебя не разбудят. Мы услышали про это от старшеклассников, и решили попробовать на себе. Я был первым, кому предстояло это испытать, не помню почему. Может даже сам вызвался. И вот я встаю к стене в подъезде, начинаю глубоко дышать, набираю воздуха, и мне давят на солнечное сплетение…. И я проваливаюсь в состояние, похожее на сон, но какое-то другое. В нем я о чем-то думал, что-то вспоминал, слышал какие-то звуки. И как в любом сне бывает, мне показалось, что это длилось довольно долго. Там я видел незнакомых людей, черно-белые картинки, двигающиеся как будто в замедленном режиме. Помню, что там я был чем-то обеспокоен, пытался что-то решить, ответить на какой-то волновавший меня вопрос… И вдруг я слышу свое имя, чувствую, что меня бьют по щекам, и возвращаюсь в эту реальность. Вокруг все смеются, а я в первые секунды даже не мог понять, что произошло, и никого не мог узнать. В первые секунды это были совершенно не знакомые мне лица. Потому что за ту минуту, что я был в том странном сне, я как будто уже успел прожить очень длинный отрезок другой жизни, позабыв про то, откуда я туда попал. Потом я пришел в себя, всех узнал, начал рассказывать, что чувствовал, но никак не мог словами передать ощущения пробуждения. Ведь пока я был там, у меня уже успели появиться какие-то вопросы, на которые я искал ответ, какие-то совершенно отличные от этой реальности мысли, и поэтому при пробуждении эта действительность показалась мне сначала какой-то неродной, не моей. Так вот я думаю, что, переживая смерть, человек испытывает нечто похожее. Он как будто возвращается в то состояние, в котором находился до рождения, но о котором в силу каких-то причин не мог вспомнить по ходу жизни. Я уверен, что там нас уже ждет кто-то, кто провожал нас в этот путь, и кого мы так же не сразу узнаем при возвращении туда, как я не сразу узнал своих друзей при пробуждении. И так же, как я тогда, мы подумаем, что вся эта жизнь была всего лишь каким-то странным отрезком времени, в котором мы несмотря на его скоротечность успели придумать себе столько проблем. Нет после жизни ни ада, ни рая, есть продолжение длинного многосерийного фильма, лишь в одном эпизоде которого я твой отец, а ты мой сын…

- Господи, что ты несешь? – спросила внезапно вошедшая мама. - Эдик, ты будешь чай? Вы видели, сколько времени? О чем столько можно разговаривать?

- Эдик, ты будешь чай, мама спрашивает? – сказал отец.

- Нет, чай я не буду, - ответил Эдик.

- Эдик, а когда ты в отпуск идешь? – спросила мама, убирая со стола пустые бутылки.

- Не знаю еще, - сказал Эдик. – Макса нашего, к примеру, в этом году в отпуск не отпустили.

 

Kristy: Честно говоря, я не знаю просто. Я вообще над такими вещами не задумываюсь. Я просто живу и никому не мешаю. И хочу, чтобы мне тоже никто не мешал, по возможности.

 

Ex: А по тебе сразу видно, что ты ни над чем не задумываешься.

 

Ленок: Я тоже не задумываюсь. Жизнь и так довольно мрачная и негативная, чтобы я еще задумывалась над всякой ерундой. Думать надо о хорошем, и тогда все будет хорошо. Посмотрите, какое солнце на улице.

 

Ex: Это у вас солнце, а у нас солнца никакого нет. Небо как обычно серое. Вне зависимости от времени года все затянуто тучами. Вечная атмосфера конца света.

 

Tada: Вот поэтому ты и погружен в такие мрачные мысли, что у вас солнца никогда не бывает, и небо серое. Человек ведь зависит от окружающей среды. Были бы вокруг тебя пальмы, море и небо синее, ты не задумывался бы ни о чем подобном, а жил бы и радовался жизни.

 

Ex: Если бы я жил, где пальмы и море, я скорее всего сидел бы сейчас на берегу и картину бы писал, а не торчал бы в интернете в поисках общения.

 

Nope: А что тебе мешает выйти из интернета и начать писать картину?

 

Ex: То и мешает, что все вокруг серое, мрачное. Сама атмосфера не располагает ни к какому творчеству.

 

Nope: Ты думаешь, что все художники живут на побережьях и ежедневно наслаждаются синим морем и голубым небом над головой? Уверяю тебя, что если бы тебе по-настоящему хотелось творить, то ты бы это делал независимо от того, пальмы перед тобой или разбитый отцовский джип у сарая, ржавеющий под дождем.

 

Kristy: У нас небо тоже серое, ну и что? Настроение у меня замечательное.

 

Ex: А ты сам что в жизни умеешь делать, кроме того, что сидеть здесь и давать другим советы?

 

Nope: Может быть, я ничего больше и не умею, но я и не кричу о том, что сейчас пошел бы рисовать или писать стихи, если бы не условия. Если творчество действительно живет внутри тебя, то оно обязательно выйдет наружу, где бы ты ни жил и что бы тебя ни окружало. А самое главное, что ты не кричал бы об этом на каждом углу, а тихо творил бы. Это если творчество в душе, а не на языке.

 

Ex: Во-первых, я не кричу. А во-вторых, творческая личность нуждается в похвале, поэтому творческий человек всегда кричит о себе, чтобы его услышало как можно больше людей и оценило его творчество. Прошли те времена, когда художники рисовали у себя в ангарах, и о них узнавали только после их смерти, когда в этих ангарах неожиданно находили их картины. Сегодня если ты артист, ты должен заявить об этом. Артист должен быть услышан при жизни.

 

Tada: Извини, но что касается тебя, то, по-моему, тебе пока что не о чем кричать, ведь рядом с тобой нет пальм и моря, и ты на данный момент еще ничего не нарисовал и не написал. Но в любом случае время над художниками не властно, и поверь мне, что настоящий художник не всегда должен быть услышан. Если, как ты говоришь, артист будет кричать о себе, то его услышат все, а художнику не нужно, чтобы его слышали все. Он поэтому и называется художником, что творит ни для кого, и уж тем более не для всех. Он творит для себя, потому что это рвется из него. А не потому что он хочет заявить всем: «Смотрите, я умею рисовать, а вы нет». То, о чем ты говоришь, называется рекламой. А картины не надо рекламировать, это не продукт. И художник – это не предприниматель, которому главное, чтобы его товар купили, неважно кто. Любому собаководу хочется, чтобы щенки его любимой собаки попали в хорошие руки, и стоимость щенка для него имеет второстепенное значение. Он хочет, чтобы его собаки росли у людей, в которых он увидел частичку себя, чтобы был уверен, что у этих людей к ним будет такое же отношение, как у него самого, вот что главное. С картинами то же самое. И со всем остальным – со стихами, книгами, кино, музыкой. Есть те, кто сочиняет музыку, потому что того требует его контракт. А есть те, кто в домашних условиях пишет музыку, потому что не может не писать. Бесспорно, первого услышат массы, второго услышат единицы, но эти единицы в сотни раз дороже. Настоящее искусство не может быть массовым, слышал когда-нибудь про это?

 

Ленок покинула нас.

 

Ex: Я бы согласился с тобой, если бы мы жили в позапрошлом веке. И тем более я не согласен, что тому, кто творит в домашних условиях, единицы слушателей важнее, чем массы. Вам обоим так кажется, потому что вы рассуждаете о творчестве извне. Я уверен, что если бы вы сами писали всю жизнь музыку, потому что «не можете не писать», а в сорок лет вдруг поняли бы, что вас по-прежнему никто не знает и слушают одни единицы, то вы ушли бы в глубокий запой. В настоящий запой, в который уходят все, кто считает себя непризнанными гениями.

 

Nope: Может и ушли бы. А может, и нет. А, может быть, я ушел бы в запой и в запое написал свои лучшие песни.

 

Ex: Что от них толку, если их никто не услышит?

 

Nope: Кто надо, тот услышит. Художник приходит в эту жизнь не для того чтобы везде светиться и кричать о себе. Пусть его творчество дойдет до многих только после его смерти. Художники изначально к этому готовы, это длится уже сотни лет, если не тысячи, и ни ты, ни я ничего не изменим.

 

Ex: Легче всего сказать, что мы ничего не можем изменить. Я не готов сидеть сложа руки. Не для этого я сюда пришел.

 

Tada: Извини, а сколько тебе все-таки лет?

 

Ex: Это не имеет значения, это интернет. Я всегда был и буду таким, и возраст здесь ни при чем. Если мы сегодня будем сидеть сложа руки, наши дети и внуки и вообще следующие поколения нам этого не простят.

 

Tada: Это имеет значение, потому что если тебе семнадцать, то мне целиком и полностью понятны твои порывы, и более того – я их даже одобряю. А, скажем, от тридцатилетнего человека слышать такие вещи, по меньшей мере, странно. Поэтому я все-таки надеюсь, что тебе семнадцать. Плюс-минус два года.

 

Kristy: В общем, всем пока.

 

Kristy покинула нас

 

Ex: Ты напоминаешь мне мою маму, для которой любое проявление бунтарства и диссидентства сродни инфантилизму и идиотизму. В жизни и без меня слишком много никчемных людей, которые готовы каждый день смотреть на это серое небо, вставать по будильнику на работу, ехать куда-то, что-то делать наперекор своей воле, затем приезжать обратно, ссориться с женой, смотреть на ночь усыпляющий новый фильм и ложиться спать. Само слово «свобода» благодаря таким людям уже давно потеряло свой изначальный смысл. Заключенные в тюрьмах так же встают по звонку и так же одинаково проводят свой каждый день, как и все эти люди на свободе. Так какая же разница, если и здесь и там одно и то же? Что для тебя свобода? Пахать каждый день на чужое благо – это свобода? Или зарабатывать чужому дяде на очередную виллу у моря – это свобода, по-твоему? Я не собираюсь привыкать к среде, в которую меня забросили.

 

Tada: Я так и знал, что в этом споре не избежать темы бунтарей и диссидентов. Я тебе честно скажу, мне ближе и те, и другие, нежели тот дядя, которому ты не хочешь зарабатывать на виллу. Но, может быть, пока ты молод и полон сил, тебе нужно сделать что-нибудь, чтобы впоследствии самому превратиться в такого дядю? И жить на вилле у моря и рисовать свои пальмы, сколько твоей душе угодно. Одно другому не мешает. Я извиняюсь, но в нашем часовом поясе уже почти утро. Хочу поспать хотя бы час. До скорого.

 

Tada покинул нас

 

Ex: Либо одно, либо другое. Несовместимы в этой жизни творческое начало и тяга к накопительству.

 

Nope: Ты сам себе противоречишь. Если у художника нет тяги к накопительству, то ему не нужно кричать о себе и своих картинах, а музыканту можно тихо сидеть у себя дома и писать музыку, которую он не может не писать. Потому что как ни крути, но каждое громкое провозглашение себя как артиста все-таки таит в себе именно желание больше заработать. А если ты скажешь «не желание заработать, а желание, чтобы тебя узнало как можно больше людей», то я тебе сразу отвечу, что это одно и то же. Ты скажешь, что я размышляю, как в позапрошлом веке, но в этом конкретном контексте я тебе еще раз повторю, что сегодня желание чтобы тебя узнали, и желание заработать – это одно и то же. Потому что сегодня все продается. И если тебя знают, то тебя покупают. А если тебя покупают, значит, ты зарабатываешь. Ну, по крайней мере, в цивилизованном мире так. А мы с тобой ведь живем в цивилизованном мире.

 

Ex: Настолько цивилизованном, что становится противно. С каждым годом мир становится все более цивилизованным, но при этом создается впечатление, что тем самым он все ближе и ближе подходит к своему концу. И тогда совершенно теряется всякий смысл всего видимого прогресса, всего этого движения вперед и вообще всего остального, потому что любой шаг вперед, получается, подводит этот мир все ближе и ближе к логическому финалу. Я недавно подумал, почему люди, находясь в коме или при смерти, видят свет в конце туннеля? Получается, что после смерти - свет, а в жизни - мгла. Наша жизнь – это мгла, и когда мы рождаемся, мы попадаем не на свет, мы попадаем во мглу!

 

Nope: А это не зависит от того, становится мир более цивилизованным или нет. Просто мир, каким бы он ни был, сам по себе движется к своему логическому или нелогическому концу. И конец этот с каждой минутой близок независимо от того, что делает человечество. Это просто вопрос времени. То же самое - если взять тебя. Ты тоже мир, и ты с каждой минутой подходишь ближе к своему концу независимо от того, художник ты в этой жизни или фрезеровщик, бунтарь или смиренный законопослушный гражданин, примерный муж, отец двоих детей.

 

Ex: Я имел в виду, что, развиваясь таким образом, человечество может ускорить этот процесс, и конец наступит быстрее, чем подразумевалось. Хотя я лично этому не сильно огорчусь. Мы все получим то, что заслужили.

 

Nope: Спешу тебя заверить, что сколько человечество проживет, столько и подразумевалось. В жизни – в глобальном смысле – не бывает такого, чтобы подразумевалось одно, а произошло другое. Если жизнь на планете прекратится, то она прекратится ни раньше, ни позже, чем должна была. Она прекратится в единственно верный момент. И я еще раз тебе говорю, что ни я, ни ты, ни кто бы то ни было другой, ничего не сможет с этим поделать.

 

Кабинет, в котором работал Эдик, находился на втором этаже здания, и сюда практически не попадал солнечный свет, поскольку прямо напротив единственного окна кабинета находилось второе здание, которому и доставался весь свет в утренние и дневные, а летом и весной – и в вечерние часы.

- И все-таки хорошо, что в пятницу после обеда можно вот так хоть немного расслабиться, - сказал Максим, доставая из шкафа бутылку коньяка, спрятанную за папками с документами.

- Да уж, - протянула Вика. – Что-то мы как перед Новым годом начали, так и не можем остановиться. Май на дворе.

- Ну, мы же только по пятницам, - сказал Максим. – И только когда нет начальства.

- Судя по тому, что ты, Максим, рассказываешь в понедельник, вот такие послеобеденные посиделки по пятницам у тебя заканчиваются минимум в воскресенье утром, - сказала Вика.

- Так, Вика, ты с нами или нет? – спросил Максим, доставая из ящика своего стола три стопки.

- С вами, разумеется, - сказала Вика.

- Вот это правильно…

Эдик искал в сети места, куда можно пойти после работы. Планов на вечер у него не было, и желания провести его дома – тоже. Несмотря на непрекращающийся с самого утра дождь, Эдику не хотелось провести конец пятницы дома в одиночестве.

- А если тебе нужны правильные мужчины, которые не пьют в пятницу после обеда на работе, потому что они за рулем, а еще потому что дома их ждет жена и маленький ребенок, то это вон, к Сереже. Но он в отъезде, - сказал Максим и разлил коньяк по стопкам. – Эдик, вставай.

Вика подошла к столу с разлитым по стопкам коньяком:

- Сопьешься с вами…

- За пятницу, - сказал Максим.

- Очередную, - сказала Вика. – Ладно, черт с вами.

- А что касается «спиться», то спиваются, Вика, только слабые люди или непризнанные гении, - сказал Максим, - а среди нас нет ни первых, ни вторых.

- Вторых среди нас точно нет, - согласилась Вика.

- Может, у нас все еще впереди, - сказал Максим.

- Что впереди? – переспросила Вика. – Непризнанная гениальность? В твои тридцать с лишним, Максим, она уже точно позади.

- Виктория, Вы пессимист, - сказал Максим. - Я лично считаю, что у мужчин вообще жизнь только в пятьдесят начинается, а ты мне говоришь, что у меня в тридцать уже все позади.

- Я не говорю, что у тебя всё позади. Я говорю, что если бы тебе было предначертано быть гением, пусть и непризнанным, то это уже как-то проявилось бы.

- А, может, это уже и проявилось, просто ты не знаешь, - сказал Максим, разливая коньяк.

- К сожалению, Максим, если бы ты был гением, ты не сидел бы сейчас с нами в нашей брокерской конторе. Давайте сменим тему, - сказала Вика. – Это разговор ни о чем.

- Вот ты не права, и я сейчас объясню тебе почему, - сказал Максим, протягивая вперед полную стопку. – Просто мы с тобой работаем вместе и видимся каждый день. Ты привыкла видеть меня за рабочим столом, поэтому ты и не можешь поверить, что я могу делать что-то еще помимо досмотра грузовиков с импортными запчастями. Я не знаю, с чем это связано, но так всегда было и будет. Вот ты ведь знаешь, что в мире, например, есть поэты, да? Причем, хорошие поэты. Ведь ты знаешь, что они есть. Так почему же ты готова верить, что они в принципе есть, но в то, что один из них сидит с тобой за соседним столом или живет в соседней квартире, ты поверить не готова?

- Максим, ты поэт? – засмеялась Вика.

- Не в этом дело, просто мне сразу вспоминается интервью одного писателя – недавно по телевизору видел. Он поначалу так же ходил, как и мы, каждый день на работу, у него тоже были такие же, как у нас, коллеги, а по вечерам он писал книги, детективы. И в итоге стал известным, правда, под псевдонимом. Так вот когда он сказал на работе, что тот известный автор детективов – это и есть он, ему никто не поверил. Просто потому что им казалось, что он такой же обычный человек, как они, который вечером приходит домой, ужинает, ругается с женой, мирится и ложится спать. Они, как и ты, Вика, знают, что в этой жизни кто-то пишет хорошие детективы, но почему-то этим писателем, по их мнению, может быть кто угодно, но только не тот, кто работает вместе с ними. Ведь они думали, что раз он вместе с ними работает, значит, он такой же в точности как они. То же самое и ты сейчас говоришь.

- Я думаю, что здесь еще и зависть играет не последнюю роль, - вступил в разговор Эдик.

Вика посмотрела на него:

- И ты туда же?

- Совершенно верно, зависть, - сказал Максим. - Вот эта необъяснимая черная человеческая зависть. Пусть лучше кто-то чужой будет знаменитым писателем, актером или музыкантом, только не твой, скажем, одноклассник, потому что чужому человеку ты не будешь завидовать, а однокласснику будешь. И тебе легче будет сказать, что эту книгу кто-то вместо него написал, его однофамилец и тезка, но только не он, не твой одноклассник. Ведь как же мог написать книгу такой же человек, как и ты? Он может, а ты нет? Такого ты даже в мыслях не можешь допустить. Поэтому сначала будешь отказываться верить, что это и есть твой одноклассник, а когда тебе докажут, что это все-таки он, ты начнешь себя убеждать, что за этим все равно стоит кто-то другой, сторонний человек, которого ты не знаешь. Как ты понимаешь, я не тебя конкретно имею в виду, я вообще.

- Я как раз только что хотела сказать, что если бы мой одноклассник стал знаменитым человеком, то я за него только искренне порадовалась бы, честное слово, - сказала Вика.

- Вот Вика у нас все-таки молодец, правда, Эдик? – Максим обнял Эдика за плечо. – Молодец, каких мало. Добрая, искренняя, совершенно не завистливая. Всем добра желает. Мечта поэта, одним словом, что тут еще скажешь. Поэтому этот тост за тебя. Мы с Эдиком тебя очень любим, - да, Эдик? Ты у нас самая лучшая, будь такой и дальше, радуя наш глаз и слух. Ты наша муза, вот как я скажу.

- Ой, ребята, вы у меня тоже самые лучшие, - сказала Вика и выпила стопку. - Я как представлю, что могла бы работать в другом отделе со всеми этими недоумками, мне страшно становится.

- Уверяю тебя, Вика, что если бы ты работала в другом отделе, ты говорила бы то же самое про нас, - сказал Максим.

- Смеешься? Может быть, я и не знала бы, какие вы хорошие, но с ними я точно бы не спелась.

- Еще как спелась бы. Человек очень быстро привыкает к обстановке. Я тебе даже больше скажу. Ты очень быстро стала бы такой же, как они. – сказал Максим.

- Максим, ты сейчас говоришь конкретно про меня, или про всех женщин в моем лице? – спросила Вика.

- Я даже не про женщин, а про всех людей вообще. Все люди очень быстро привыкают к окружающей их обстановке самым глупым способом, который можно себе представить – они просто уподобляются ей. А если речь идет об окружающих людях, то человек просто становится таким же, как они. Далеко за примерами и ходить не нужно. У меня брат есть двоюродный, он не здесь живет, но иногда приезжает. На год меня старше. Всю жизнь работал в представительстве иностранной компании, производящей что-то типа пресс-форм. Был абсолютно адекватным парнем, таким же, как я, как Эдик, таким же, как все, одним словом. Потом ему какой-то папин или мамин знакомый предлагает перейти работать в контору, полностью военную. А он настолько далек был от всей этой военной тематики, что я даже не представляю, какими денежными средствами его туда переманили. И он пошел работать туда. Через год я его узнать не мог. Он стал таким же, как все они – военным до мозга костей. Я сначала даже понять не мог, что вообще с ним произошло, а потом он про работу свою рассказал, про коллектив свой, и все сразу встало на свои места. Он, к примеру, заявил, что если он когда-то что-то плохое говорил про военных, то он в этом раскаивается, потому что военные – чуть ли не самые лучшие люди на свете, и что мы все даже не представляем, насколько с ними легко и хорошо. И только нам со стороны было видно, что ему с ними стало хорошо и легко, потому что он сам стал таким же, как и они. Где-то помню, кто-то рассказал анекдот про военных, в котором как обычно, допустим, генерал выставляется не в лучшем свете. И анекдот действительно смешной был, все засмеялись, но братец мой вместо того, чтобы хотя бы улыбнуться, начал этого генерала из анекдота оправдывать. Сказал, что если бы мы оказались в той обстановке, в которой был этот генерал, то еще неизвестно, как бы мы себя повели. Я сейчас с ним мало общаюсь…

- Знаешь, Максим, здесь все от человека зависит, - перебила его Вика.

- Вика, а ты знаешь, что эту фразу можно вставить в абсолютно любой разговор? – сказал Максим. - Что все зависит от человека. Это правда, что все зависит от человека, но как только собеседник вставляет эту фразу, это значит, что ему нечем крыть, что он согласился с оппонентом.

- Вообще-то мы не спорили, - сказала Вика, - я просто говорю, что я есть такая, какая есть, и что если я работала бы в другом отделе, то там я себя бы не нашла.

- А здесь ты себя нашла? – вдруг спросил Эдик.

- Ну, в каком-то смысле да, - ответила Вика.

- Вика, мне действительно очень интересно, - продолжил Эдик, - в каком ты смысле себя здесь нашла, а в каком – нет.

- Я в том смысле, что, по крайней мере, я не еду каждое утро на работу, как на каторгу, - ответила Вика, - хотя бы потому, что у нас нормальный коллектив, нам всегда есть, о чем поговорить, поэтому зачастую время на работе проходит незаметно, в отличие от многих моих подруг и знакомых, у которых от коллег цветы в кабинете вянут.

- Что ни говори, а рабочий коллектив имеет огромное значение, - сказал Максим. – И не только для работы. Но для полного равновесия у нас с вами есть отсутствующий в данную минуту Сережа.

- Ой, да оставьте вы в покое бедного Сережу, - сказала Вика. – Он нормальный парень, просто у него жена – стерва, и от этого полно забот. Поэтому он не всегда адекватен.

- Ну а что жена? Жена у него дома, - возразил Максим. – А здесь совсем другое дело, здесь другой мир. Здесь нет жены, здесь есть мы. Нужно же как-то переключаться. Может быть, мы ему и даны для того, чтобы он здесь отключался от своих домашних проблем.

- Максим, ну это ты такой молодец, что можешь переключаться, - сказала Вика. - А Сережа не может. Была бы у тебя такая жена, как у него, я бы на тебя еще посмотрела.

- А у меня по определению не может быть такой жены, как у Сережи, - сказал Максим. – Каждый находит себе спутника жизни по себе.

- Поэтому ты и один всю жизнь, - сказала Вика.

- Вика, я тебя не понимаю. Только что ты говорила, что мы с Эдиком такие хорошие, а теперь…

- Это две разные вещи. На работе вы хорошие, но жить с вами под одной крышей я бы не стала даже под расстрелом, что с одним, что со вторым.

- А с Сережей бы стала? – спросил Максим.

- Конкретно с Сережей, может быть, не стала бы, - ответила Вика, - но с таким, как он… почему бы и нет. Вы отличные ребята, и ты, и Эдик, но мы, женщины, замуж выходим за других. С вами – максимум легкий флирт. Я имею в виду, разумеется, не с вами, а с такими как вы.

- Допустим, а почему женщины выходят замуж за таких, как Сережа? – спросил Максим.

- Максим, я вообще удивляюсь, что тебя эта тема так заинтересовала. Ты все время говоришь, что брак – это не твое, что это добровольное рабство и так далее. Кстати, вот хотя бы поэтому никто за тебя и не выйдет. А Сережа другой изначально, он домашний, он податливый.

- Честно говоря, я не представляю, как можно каждый день просыпаться и засыпать с таким домашним и податливым, как Сережа, - сказал Максим. - Мне кажется, что если бы я был женщиной, я умер бы от скуки или развелся с ним через месяц.

- Вот именно, - сказала Вика. – Ты это говоришь, потому что ты такой, какой ты есть. Такие, как ты, нужны женщинам до замужества, с такими интересно, весело, нет никаких забот… А для замужества нам нужны вот такие Сережи. Податливые и домашние. Хорошо…Если тебя это как-то оскорбляет, то я тебе скажу, что такие как ты больше подходят на роль любовников, чем мужей.

- Нет, меня это никак не оскорбляет, просто я хотел разобраться, как может быть интересно женщине каждый день дома с таким мужиком, как Сережа, - сказал Максим.

- А я тебе еще раз говорю, что он ей и не нужен для того, чтобы ей с ним было интересно. Он ей нужен для того, чтобы у нее просто был муж. Может быть, ей и интересно с таким, как ты. Но ведь такого, как ты, она не заарканит. А Сережу – пожалуйста. Но если ты захочешь записаться к Сережиной жене в любовницы, то я думаю, у тебя есть шансы, - сказала Вика.

- Ты жестокая. На Сережу и так без слез не взглянешь, а ты вдобавок его жене в любовники пророчишь его же коллегу по работе, - сказал Максим.

- Мне кажется, что мы очень много говорим сегодня и очень мало делаем, - вмешался Эдик.

- Правильно, - поддержал его Максим и разлил коньяк по стопкам. – Я предлагаю выпить за то, чтобы все мы в жизни находили только тех людей, с которыми нам было бы хорошо и интересно, а не тех, для кого мы – только осуществление какого-то личного плана, как например, обязательная женитьба.

- Ой, мужики все-таки как дети, честное слово, - сказала Вика. – А такие как ты, Максим, особенно. Вам действительно не надо жениться, вам всегда рано, вы все никак не наиграетесь… На тебя, Эдик, это, кстати, тоже распространяется. Тебе, мне кажется, тоже всегда будет рано.

- Просто у нас с Эдиком другие планы в этой жизни, Вика, - сказал Максим и снова обнял Эдика за плечо.

- Я не знаю, какие у вас с Эдиком планы, но если так будет продолжаться и дальше, то вы сопьетесь раньше времени, и я с вами, - сказала Вика.

- А все почему? – сказал Максим, - потому что ты свыклась с нашим коллективом. Была бы в другом – свыклась бы с другим, и не спилась бы. Именно об этом я тебе и говорил.

- Ладно, у меня вроде не в кого спиваться, у меня мама вообще не пьет, а папа… тоже почти вообще не пьет, - сказала Вика.

- А курят?- спросил Максим.

- Раньше курили, и один и второй. Сейчас мама не курит, а папа курит, когда выпьет. То есть тоже почти не курит, - сказала Вика.

- Слушай, у тебя очень положительные родители, - сказал Максим. – По всем приметам, ты должна быть их полной противоположностью.

- Я и так их полная противоположность. Пью с вами каждую пятницу, курю. Кстати… Где мои сигареты? Можно я здесь покурю, не буду выходить?

- Эдик, можно мы здесь покурим, не будем выходить? – спросил Максим Эдика, опять севшего за компьютер.

Эдик молча кивнул.

- К тому же, когда моей маме было столько лет, сколько мне сейчас, продолжила Вика, протягивая Максиму тонкую женскую сигарету, - у нее уже была я.

- В моем возрасте сын моих родителей, то есть я, уже два класса отучился, - сказал Максим. – Я им на это всегда говорю, что тогда было другое время, хотя сам знаю, что время здесь совершенно ни при чем.

- Все от человека зависит, - сказала Вика.

- Вот в данном случае эта треклятая фраза как раз очень кстати. Здесь все действительно зависит от человека. Если мой отец был готов ко всему этому в таком возрасте, то я нет.

- Многие люди вообще, по-моему, не задумываются о том, готовы они к этому или нет, - сказала Вика. – Просто делают так, потому что так надо, и все.

- Невозможно не согласиться, - сказал Максим. – Вообще современный человек так устроен, что он минимально задумывается о том, о чем ему, казалось бы, полагается задумываться… Нет, все забивают голову чем-то, что лично меня, откровенно говоря, просто пугает.

- Это тебя пугает, - сказала Вика, - потому что тебе кажется, что если ты не забиваешь этим голову, значит, и остальные не должны.

- Допустим, - сказал Максим. - Но я не понимаю, что должно быть у современного человека в голове, если он в двадцать лет решает жениться и обдуманно, именно обдуманно заводить детей. О чем он думает, когда принимает такое решение? Уверен, что ни о чем.

- Максим, начнем с того, что ты вообще не воспринимаешь брак как таковой, - сказала Вика. – У тебя датчик личной свободы зашкаливает.

- Я все воспринимаю, - сказал Максим, - но не в двадцать же лет!

- Хорошо, а во сколько? – спросила Вика.

- Я не знаю, во сколько, но нужно почувствовать, что ты готов к этому, созреть для этого.

- Максим, но ведь кто-то может и в пятьдесят лет не созреть, а кто-то созревает и в двадцать. Если ты в двадцать не был к этому готов, это не значит, что все не готовы, - сказала Вика. – Я согласна с тобой, у меня тоже такое впечатление, что большинство людей приходят к этому совершенно необдуманно, но в данном случае мне кажется, что ты судишь со своей колокольни.

- Честно говоря, - перебил их Эдик, - вот я вас краем уха слушаю, и мне кажется, что если бы вы женились друг на друге, то вы создали именно такую ячейку общества, которая и должна быть в современном мире. Именно в современном.

- То есть какую? – переспросила Вика.

- Ну, тебе этого не надо, Максу этого не надо, поэтому я думаю, в конечном итоге из вас как раз и могла бы получиться идеальная семья, при том, что оба вы люди не злые и умеющие друг друга уважать, как мне кажется, - сказал Эдик. - В том смысле, что вы прекрасно понимали бы друг друга и не трепали друг другу нервы, чтобы потом приходить на работу с такими несчастными лицами, как у Сережи.

- Господи, да оставьте вы уже в покое несчастного Сережу, ему и так досталось, - сказала Вика.

- И у вас родились бы идеальные дети, которым тоже ничего было бы не надо, поэтому у них было бы идеальное взаимопонимание с вами, у вас – с ними, и, таким образом, вы стали бы самой современной в мире семьей, - закончил Эдик и закрыл компьютерное окно, не найдя на вечер ничего подходящего.

- А что? – сказал Максим, - Может быть, Эдик прав. Вика, на тот случай, если мне вдруг понадобится жена, я буду иметь тебя в виду.

- Ты с того момента, как я сюда пришла, имеешь меня в виду, - сказала Вика.

- Да, я такой, - сказал Максим. – А с тобой, Эдик, я как всегда согласен. С Эдиком вообще сложно когда-либо не согласиться. Эдик такой человек, что не согласиться с ним практически невозможно. Эдик, тебе надо было бы в политику идти. С тобой бы все соглашались. Ты вот сидишь, молчишь, молчишь, а потом вдруг раз – подводишь правильный итог под всем вышесказанным, и все с тобой соглашаются. Слушай, может, пока не поздно, двинешь в политику? Вдруг это твое? Ведь не зря же тебя этим качеством природа наделила, значит, оно для чего-то нужно? А здесь оно для чего нужно? Мы с Викой это оценим, а больше-то никто.

- Послушайте, давайте эту тему даже затрагивать не будем, ладно? – сказал Эдик.

- Какую? Политику? – спросил Максим.

- И политику тоже.

- Эдик, суждено тебе быть политиком, или не суждено, ты об этом никогда не узнаешь, если будешь сидеть здесь с нами пять дней в неделю с девяти до шести с часовым перерывом на обед. Для того, чтобы найти себя в этой жизни, нужно что-то делать, - сказал Максим.

- Почему тогда ты ничего не делаешь? Или ты себя уже нашел? – спросил Эдик.

- Я? – переспросил Максим. – Нет, я себя не нашел. Зато нашел Вику. Видишь, она, оказывается, моя судьба. Так давайте выпьем за то, чтобы все мы нашли себя. И помогли друг другу найти себя. И друг друга.

- Это целых три тоста, - сказала Вика.

- А мы нальем в три раза больше, - сказал Максим.

- Я так понимаю, вся работа по сложившейся уже традиции автоматически откладывается на понедельник, - сказала Вика.

- Какая работа в пятницу после обеда? – сказал Максим. – Ты посмотри, какие темы мы поднимаем глобальные. Тут не до работы. Работает пусть Сережа. Ему такие мысли, как нам, в голову не приходят. Вот пусть и работает. Ведь кто-то в этой жизни должен думать о вечном. Предлагаю, чтобы это были мы. А работа это что? Ее дураки любят. Точнее, она их любит. Каждый должен заниматься своим делом, я так считаю. Ну нет сегодня начальства, зачем нам работать? Спасибо никто не скажет, и уж тем более никто больше не заплатит. Выпьем же!

- Почти полгода не можем остановиться, - сказала Вика, выпив полную стопку.

- Придет время, остановимся, - сказал Максим. – Кстати, кто за то, чтобы сегодня после работы продолжить?

- Продолжить что? – спросила Вика. - Пить? Здесь?

- Вика, ну мы же не Сережи, чтобы оставаться после работы на работе, и тем более на работе пить, - сказал Максим. – Пойдем куда-нибудь, посидим, продолжим нашу занимательнейшую беседу о высоком. Здесь недалеко есть неплохое местечко, не помню, как называется, но там живая музыка в пятницу вечером, приятный контингент. Так что если тебя, Вика, сегодня вечером не ждет никакой суженый, то я тебе предлагаю, чтобы твоими сужеными на сегодняшний вечер, стали мы с Эдиком.

- Я подумаю над вашим предложением, - сказала Вика, прикуривая сигарету…

 

Даша наводила макияж перед зеркалом и периодически поглядывала в отражении на раздетого по пояс ДД, сидевшего за компьютером.

- Почему ты не сделаешь себе татуировку? – спросила она. – Не хочешь?

- На каком месте? – не отрывая взгляд от экрана спросил ДД.

- На спине. Над правой лопаткой.

- А зачем? И почему не над левой?

- Не знаю… Мне нравятся мужчины с татуировками.

- Да? А без татуировок вообще не нравятся, или у кого-то есть шансы?

- Не знаю, но если бы у тебя была татуировка, я бы, как говорит у нас девчонка на работе, отдалась бы тебе в первый же день.

- А так ты отдалась мне во второй. Стоит ли делать татуировку из-за одного дня?

- Андрей! – строго сказала Даша, пытаясь сделать серьезное лицо.

- Что такое? – спросил ДД, по-прежнему глядя в монитор. – Я что-то перепутал? В первый что ли?

- У тебя ведь красивая спина, - продолжила Даша.

- Не вижу логики, - сказал ДД, - если у меня и так красивая спина, зачем мне делать на ней татуировку?

- Я хочу сделать себе татуировку, - сказала Даша.

- Сделай.

- Ты не против?

- Я не против.

- Андрей, я серьезно говорю, ты можешь хотя бы посмотреть на меня, когда мы разговариваем?

- Ты же тоже смотришь в зеркало, а не на меня, - сказал ДД.

- Но я вижу в зеркале твое отражение.

- Не надо смотреть на мое отражение в зеркале: у меня правый глаз намного ниже левого, и в отражении я смешной. Поэтому я и не поворачиваюсь.

- Не замечала.

- Потому что ты привыкла ко мне такому, каким ты меня видишь, а если ты посмотришь на мое отражение, сразу заметишь все дефекты.

- Давай попробуем, иди сюда, - сказала Даша.

- Не надо пробовать. У тебя есть друзья боксеры? Или кто-нибудь со сломанным носом? Вот на них посмотри в отражении, увидишь там другого человека, смешного очень.

- То есть ты хочешь сказать, что и я тебе покажусь смешной в отражении? – спросила Даша.

- У тебя нос сломан?

- Нет, но вдруг у меня тоже один глаз ниже другого.

- Тогда да. И уши, наверняка, тоже разные. Сейчас найду кое-что и посмеюсь, - сказал ДД.

- А почему ты не спрашиваешь у меня, на каком месте я хочу сделать татуировку? И вообще, какой рисунок…

- Потому что я полностью доверяю твоему вкусу.

- А у твоих друзей есть татуировки? – спросила Даша.

- У кого-то есть, у кого-то нет.

- У Эдика есть?

- У Эдика нет. Хотя я давно его не видел. Может, уже и есть.

- А почему ты его давно не видел?

- Даша, тебе все равно, о чем разговаривать, или тебе действительно интересно?

- Мне действительно интересно.

- Не знаю. Как-то так сложилось, что в последнее время мы совсем не видимся. Ты знаешь, что я звал его с нами на дачу в те выходные, и он отказался.

- С кем он вообще бывает в выходные? – спросила Даша.

- Без понятия. Он сам не рассказывает, а я не спрашиваю.

- Ты прав, у Эдика точно нет татуировки.

- Почему?

- Он скучный.

- Эдик скучный? С чего такой вывод?

- Ты не согласен?

ДД повернулся и посмотрел на Дашино отражение в зеркале:

- Нет, я не согласен. А почему тебе кажется, что Эдик скучный? Кстати, у тебя ровные глаза и уши. Редчайший случай.

- Потому что у меня такое впечатление, что он постоянно зациклен на каких-то своих проблемах, которых у него на самом деле, по-моему, никогда не было. Как будто хочет показаться более серьезным что ли…

- Может быть, у него просто такой период в жизни. Хочется уединения и покоя. Хочется подумать. У тебя такого не бывает?

- В двадцать шесть лет думать? Ты в двадцать семь много думаешь?

- Даша, вообще-то подразумевается, что мы все думаем. А что касается Эдика, то я его знаю намного лучше, чем ты, и уверяю тебя, что он совсем не скучный, просто сейчас у него психологически сложный период. И почему ты вообще о нем заговорила?

- Он мне сегодня приснился.

- Интересно, - сказал ДД. - Есть мнение, что если человек тебе снится, то он о тебе думает. Бред полный, но мнение есть. И что он делал в твоем сне?

- Он умер.

- Вот как? Просто умер и все? А как?

- Я не знаю как. Просто помню, что его хоронили.

- Это хорошо. Потому что есть еще одно мнение: якобы если тебе снится, что кто-то умер, то этот кто-то будет долго жить. Не меньший бред, но в данном конкретном случае будем надеяться, что так оно и есть, - сказал ДД.

- Есть еще и третье мнение, что с четверга на пятницу все сны сбываются, - сказала Даша.

- Тогда есть еще и четвертое мнение, лично мое, что сны вообще не сбываются.

- А вот моя мама давно рассказывала, что ей приснилась автокатастрофа. И на следующий день у нее разбился сосед.

- Даша, в нашем городе живет несколько миллионов человек. Каждый день происходит несколько десятков аварий. Какие-то из них со смертельным исходом. У каждого из этих несчастных есть сотни соседей, а тем для снов не так уж и много, поэтому нет ничего странного как в том, что кому-то приснилась автокатастрофа, так и в том, что у этого же человека на следующий день разбился сосед.

- Ты тоже скучный. Ты ни во что не веришь.

- Я верю в то, чему есть какое-то подтверждение в жизни. Согласись, что странно верить в то, что не сбывается.

- А в Бога веришь? – спросила Даша.

- Даша, если тебя действительно интересует эта тема, я с удовольствием поговорю с тобой об этом в другой раз, но не сейчас, когда ты занята раскраской.

- Значит, веришь.

- Это не значит, что верю, равно как и не значит, что не верю, - сказал ДД. - Давай в другой раз.

- Давай в другой раз.

Даша взяла с полки светлую помаду.

- Дорогой, скажи мне что-нибудь хорошее.

- Когда ты говоришь «дорогой», Даша, это значит, что твой настрой несерьезен.

- Андрей, ну почему ты такой скучный? Не надо строить из себя психолога.

- Я не строю из себя психолога. Тем более что не нужно быть психологом, чтобы заметить такую деталь твоего поведения.

- Никогда не надо пытаться понять женщину.

- Я никогда не пытался понять женщину.

- Андрей, а сколько у тебя было женщин? – спросила Даша.

- Не знаю, я не считал.

- Но больше пятнадцати?

- Не знаю. А что ты имеешь в виду под «было»?

- Ну, я имею в виду женщин, с которыми ты спал.

- Тогда больше.

- Больше пятнадцати?

- Больше пятнадцати.

- А больше тридцати?

- Больше.

- И ты мне вот так спокойно об этом говоришь? – спросила Даша.

- Ты у меня вот так спокойно спрашиваешь, я тебе так же спокойно отвечаю, - сказал ДД.

- Хорошо, а скажи мне, как еще можно понять вопрос «сколько у тебя было женщин»?

- Его можно понять так: со сколькими женщинами я встречался долго.

- И сколько у тебя было женщин, с которыми ты встречался долго?

- С тобой – четыре, - ответил ДД.

- Нет, я не в счет, потому что со мной – это еще не долго.

- Тогда у меня вообще не было женщин, - сказал ДД.

ДД сидел на неофициальном сайте «Акико Ито» и читал сообщения поклонников группы на форуме. Он собирал всевозможную информацию об Акиме, поскольку тот спустя несколько месяцев все-таки подтвердил согласие на интервью, ранее откладывавшееся по причине плотного гастрольного графика.

- А про Эдика я тебе совершенно точно могу сказать, что он не скучный, - сказал ДД, – Просто то, что тебе кажется веселым, ему кажется скучным, и наоборот. Тем более сейчас. У него просто идет переоценка ценностей, и это нормально. Я сам через это проходил, только пораньше.

- Не знаю я, какая у него идет переоценка, но я не представляю, какая женщина с ним смогла бы жить. Поэтому он и один вечно.

- Ну, он не вечно один – это раз, и к тому же хочу тебе сказать, что в жизни каждого мужчины, точнее каждого думающего мужчины, есть такие периоды, когда присутствие рядом женщины идет ему только во вред. Это два, – сказал ДД.

- Андрей, я тебя тогда попрошу об одном одолжении. Ты, когда поймешь, что у тебя наступает такой период, заранее мне скажи, чтобы я не ломала голову и не мучилась, а сразу ушла, хорошо? – сказала Даша.

- Хорошо, но можешь не волноваться – у меня это проходит не так болезненно, как у Эдика.

- И все-таки ты меня предупреди.

- Предупрежу.

- А когда он будет? – спросила Даша.

- Не знаю. Может, и не будет уже. Один был лет пять назад. И одной из переоцененных мной ценностей стала, собственно, сама жизнь, к которой я уже не подхожу так серьезно, как раньше, а в связи с этим второго такого периода может уже и не наступить. Но не уверен. Какая-то цикличность в этом все-таки есть.

- Насчет цикличности я вообще заметила, что у мужчин тоже бывает ПМС.

- Еще как бывает, - сказал ДД.

- Тоже нервничаете, капризничаете, трепете нервы всем окружающим, все вам не нравится.

- Все верно. И климакс бывает… Тогда вообще конец всему.

- Кстати, за тобой я такого не замечала.

- Пять лет назад бы заметила. А сейчас – не дождешься.

- Это потому что тебе вообще все равно на всех.

- Не на всех. Но на подавляющее большинство – да.

- Я точно в этом большинстве, - сказала Даша.

- Я тебе могу сказать, что когда-то мне не было все равно, зато все равно было всем вокруг. И мне казалось, что я единственный в этой жизни переживаю и нервничаю. Сейчас мне самому это смешно вспомнить, а тогда мне даже голоса слышались: ночью как будто кто-то наговаривал текст на тему того, что меня беспокоит. Как будто за стенкой, в соседней комнате. Если сам бы не пережил, не поверил бы. А потом в один прекрасный день мне это надоело, и мне тоже стало все равно. И все остальные сразу заметно взволновались. А я перестал. Я решил, что переживать и волноваться больше не буду, и начал жить спокойно. Мне не понравилось чувство постоянной тревоги, которое у меня было. Кстати, может быть, именно такой внутренний перелом происходит сейчас и у Эдика. – ДД замолчал, а потом добавил – Не могу не поправиться: конечно, не в один день это произошло. Это был довольно длительный период. Во мне все кипело, кипело… а затем вдруг просто все остыло, от чего я неосознанно получил большое моральное удовлетворение. И физическое, кстати, тоже. Голова заработала по-новому.

- Ты сегодня разговорчивый, - сказала Даша.

- Просто тема щепетильная. И интересная. Только из здесь присутствующих, по-моему, интересная одному мне.

- Нет, мне тоже, просто я уже убегаю.

- Тебя ждать? – спросил ДД.

- Ждать. Только точно не знаю во сколько. Кстати, когда ты будешь брать у него интервью? – Даша показала пальцем в монитор. – Девочка у нас на работе уже извелась.

- В следующем месяце.

- Передай ему от меня большой привет и скажи, что он мне тоже очень нравится. Он действительно какой-то такой… притягивающий что ли…

- Наверно потому, что у него татуировки…

- Все, мне не звони, телефон будет отключен. Я сама позвоню, - сказала Даша, поцеловала ДД и выбежала из квартиры.

 

Эдик, Вика и Максим сидели в малоприметном, но довольно уютном заведении, недалеко от их таможенного поста. Народа внутри почти не было.

- Ребята, а вообще я предлагаю выпить за наш отдел, - сказала Вика. – Ведь что ни говори, а мы действительно очень хорошо уживаемся. Я даже по-другому скажу, давайте выпьем за мужскую часть нашего отдела. Ведь это очень важно, чтобы единственная девушка в отделе чувствовала себя в своей тарелке.

- Эх, красиво говоришь, - сказал Максим и поднял стопку водки. – То ли будет через пару часов.

- Через пару часов я или буду уже дома, или буду здесь в комнате отдыха без сознания, - сказала Вика.

- Надеюсь, что второе, - сказал Максим. - А вообще по поводу коллектива надо сказать, что женщины в мужском коллективе всегда себя чувствовали намного лучше, чем мужчины в женском.

- Может быть, - сказала Вика. – Просто что ни говори, но у мужиков вредные привычки больше физического характера, а у нас, женщин, больше психологического. Поэтому с нами сложнее. Допустим, мужчина пьет. Ну, или курит. Пьет он, как правило, не на работе, курит тоже в каком-то специальном месте, то есть своими дурными привычками он коллективу никак не докучает. А у женщин же масса таких привычек, от которых нормальный мужик может быстро сойти с ума, и уж тем более, если он среди женщин один.

- Что конкретно ты имеешь в виду? – спросил Максим. – Сплетни? Разговоры эти ваши?

- И это тоже. Много чего. Капризы вечные, обиды какие-то, врожденное неискоренимое желание всем устроить скандал, - Вика достала сигарету.

- Вообще все то, что ты сейчас перечислила, сегодня и к мужикам тоже подходит, - сказал Максим.

- Согласна. Но у мужиков это как-то больше по отдельности проявляется, нет ощущения глобальной капризности, а у женщин есть. Мужики все-таки более разные. Женщины одинаковые, более похожие друг на друга. Внутренне, я имею в виду, конечно. – сказала Вика.

- Эдик, а все-таки Вика у нас разумная женщина, согласись, - сказал Максим.

- Соглашаюсь, - сказал Эдик.

- Все-таки когда женщина может честно признать, что мужики в чем-то лучше, чем они, это уже говорит о ее здоровом мышлении и объективном видении действительности, - сказал Максим. – С мужиками то же самое, кстати. Абсолютно. Понятное дело, что разговоры типа «Все бабы дуры» и «Все мужики сволочи» не прекратятся никогда. И это правильно. Но это правильно только в каких-то отдельно взятых ситуациях, связанных с определенными, испытываемыми на конкретный момент эмоциями. На человеке, который на полном серьезе уверен, что все бабы дуры или все мужики сволочи, можно смело ставить крест если не как на личности, то минимум как на собеседнике. Вот я слышу такой разговор: какой-то парень моего возраста рассказывает историю о том, как женщина парковала машину. За двухминутный рассказ слово «дура» и ему подобные определения прозвучали в два раза чаще, чем союзы. Она для него полная дура, потому что не умеет парковаться. Он это делает намного лучше, сомнений нет, но он совершенно не задумывается, что она, возможно, прочитала в пятьдесят раз больше книг, чем он. Его не волнует, какое у нее образование, какое у нее воспитание, и кто она вообще. Он для себя сделал окончательный вывод, что она дура. И в ее лице для него все бабы за рулем - дуры. Вне зависимости ни от чего. То что он говорит на родном языке с ошибками – это все равно. А она дура, и на этом он для себя ставит точку.

- Говорю тебе, Макс, с полной ответственностью, - начала Вика, - что у нас с этим все еще хуже. У этого мужика женщина дура хотя бы по какой-то причине. У нас же мужик может быть идиотом и кем бы то ни было еще вообще без причин. У меня подружка пошла на свидание к молодому человеку, с которым за пару дней до этого где-то познакомилась, чуть ли не в магазине. Потом рассказывает: «Не, дурак какой-то». Спрашиваю – почему? Ответ: «Ну не знаю, просто какой-то он не такой» - «Какой не такой?» - «Ну, не знаю, просто что-то в нем не то» - «Страшный?» - «Да нет, довольно симпатичный» - «Глупый?» - «Да нет, не заметила» - «Бедный?» - «Да нет, вроде при деньгах, машина у него нормальная». Вот и понимай, что ей надо. Уже говорю ей, что мне-то она может рассказать, что именно в нем не так. Нет, ничего толком не рассказывает. Вот представьте себе, как она к своим сотрудникам на работе относится. Просто дураки все, и все. Поэтому в этом смысле мне мужики более симпатичны, чем женщины. По крайней мере, у мужиков всегда есть какая-то причина, которую большинство из них может пусть не всегда внятно, но все-таки объяснить. А вы у меня вообще молодцы. И Сережка, и ты, Макс, и ты Эдик, только Эдик в последнее время какой-то совсем молчаливый стал. Макс, ты заметил?

- Да нормальный Эдик. Да, Эдик? Просто Эдик чувствует конец весны, и у него легкая меланхолия, как у всех романтиков. Эдик же у нас романтик, ты не знала что ли? – сказал Максим и подмигнул Эдику.

- Эдик, ну скажи что-нибудь, скажи тост что ли, - сказала Вика.

Эдик поднял стопку:

- Я полностью присоединяюсь ко всему вышесказанному по поводу нашего коллектива, и хочу пожелать нам того, что если правильно мнение, что каждый человек подстраивается к окружающей его среде, в данном случае - к коллективу, и берет от него что-то, то в нашем случае, как мне кажется, мы друг от друга можем взять только хорошее, потому что я лично за все время работы с вами ни разу не ощутил никакого негатива, никакого даже дискомфорта. И уверяю вас, что это не от того, что я сам стал такой же как вы… А даже если это и так, то в этом я не вижу ничего зазорного. Добавлю, что единственный минус в работе нашего коллектива – это, собственно, сама работа. Поэтому, за нас.

- Во-о-от, - протянула Вика. – Ведь может! Когда хочет.

- Эдик очень красноречивый всегда, - сказал Максим.

- Вот как раз-таки не всегда, о чем я и говорю, - сказала Вика. – В последние несколько месяцев Эдик совсем не такой, как раньше, я его не узнаю.

Эдик поднял глаза в потолок.

- Я поняла, в чем дело, - сказала Вика. – Эдик, у тебя когда последний раз женщина была?

- Нет, это невероятно, - сказал Эдик. – Почему в любом разговоре обязательно задается этот вопрос?

- А потому что, Эдик, когда человек так меняется, как ты, это всегда значит, что у тебя долгое воздержание. И не спорь. Я по себе знаю. Эдик, такова физиология.

- По-моему, такова скорее психология, - сказал Эдик, - которая придумала вот такие теории…

- Эдик, если ты не согласен, или если дело не в этом, то тогда ты можешь спокойно ответить нам, когда у тебя последний раз была женщина? – спросила Вика.

- Давно, давно у меня последний раз была женщина, давно, - ответил Эдик.

- Вот видишь. Значит, я права. Вот по Максу сразу видно, что у него все всегда нормально с этим делом, - сказала Вика.

- Макс просто такой человек, - сказал Максим, - что по нему и при долгом воздержании не видно, насколько оно долгое. Я не такой эмоциональный и чувственный, как Эдик. У него все эмоции на лице, все переживания. А у меня все внутри. Ну, как минимум в словах. Я терплю, терплю что-то, вынашиваю в себе, а потом с каким-нибудь другом за бутылкой водки как выплесну все. И опять нормально. А Эдик ходит, терпит и не выплескивает ничего. Причем, мне почему-то кажется, что у него, скорее всего, и причины-то никакой нет. Наверно, просто такой этап в жизни. И вообще, Вика, отстань от Эдика. У него все хорошо. Если бы было плохо, он бы не с нами здесь сидел, а дома один водку пил.

- А может быть, у него как раз такая проблема, которая мешает ему оставаться одному дома, - сказала Вика. – Эдик, что у тебя случилось? Скажи, может, мы поможем. Мы ведь тебя любим.

- Вика, у меня нет никаких проблем. Вы слишком много внимания уделяете моей скромной персоне, - сказал Эдик.

- Правильно, - сказал Максим. – Вика, давай выпьем за нашего Эдика и оставим его в покое на сегодня.

- Давай, - согласилась Вика и подняла стопку. - Эдик, может быть тебе место не нравится?

- Вика! – оборвал ее Максим. – За Эдика.

- Все… все… - сказала Вика, держа в одной руке сигарету, а другой опрокидывая в рот стопку.

- А вообще это страшная вещь, - сказал Максим. – То, о чем мы сегодня с вами неоднократно говорили: что человек привыкает к тому, что его окружает. Это страшная вещь, если вдуматься. Я постоянно задумываюсь над тем, есть все-таки судьба у человека, или нет, предрешена она, или мы сами ее строим. И когда я вижу в жизни какие-то примеры, то понимаю, что об этом вообще лучше не думать. Себе дороже. То, что все мы привыкаем к окружающим нас обстоятельствам - неоспоримо. Но ведь все люди разные. И привыкают они тоже по-разному. Кто-то идет на поводу у обстоятельств. А кто-то, может быть, их сам создает. Даже не «может быть», а абсолютно точно. Вот взять опять же нас для примера. Мы сами создали ту атмосферу, в которой нам, как мы выяснили, приятно работать. Значит, есть такие обстоятельства, которые мы создаем сами. А, может быть, вообще все обстоятельства могут создаваться человеком, просто кто-то может их создавать или хотя бы менять, а кто-то идет у них на поводу и пускает тем самым свою жизнь на самотек. Никогда не надо идти на поводу у обстоятельств - я это понял, и это абсолютно точно. Вот пример у меня есть такой. В подъезде у нас, на втором этаже, паренек живет. Сейчас ему лет 35, наверно, а тогда было года двадцать четыре, не больше. Родители ему дали очень хорошее образование, парень институт окончил какой-то хороший, не помню какой, может быть даже с отличием, но не важно. В общем, заканчивает он институт и тут же устраивается на престижную работу. А так как паренек действительно очень умный и такой, что называется, с хваткой, то он очень быстро в гору пошел в компании. А причем был он такой, нормальный абсолютно, зарплата была несоизмеримая с нашими уже тогда, но при этом ездил он только на метро, всегда с книгой, читал очень много, молодец такой, в общем. И вот идет его карьера вверх. Года через три-четыре он дорастает до совсем уже высокой должности, все довольны, все хорошо. И вот вызывает его генеральный директор и говорит, что ему, соседу моему, по должности полагается служебный автомобиль. С водителем. Ну, Денис, его Денис зовут, отказывается, говорит, что не нужна ему машина, что и так все хорошо. Но нет, положена ему машина по статусу. И в итоге – начальник есть начальник – дают ему это служебное авто и водителя. Два месяца они проездили, а потом въехал в них грузовик. Водитель насмерть, а Денис вон, лежит на втором этаже без ног на кровати. Вот тебе и карьерный рост. Вот к чему привела новая должность, новые обстоятельства. Отказывался ведь по началу, как чувствовал, потом нет, согласился. И вот тебе результат. Другой пример. У мамы на работе, значит, есть сотрудница, у нее сын. Сын долго встречался с девушкой, ну а вы сами знаете, что происходит с родителями, когда их сын долго встречается с девушкой, а продолжения нет. И уж тем более все знают, что при этом думают и как себя ведут родители, собственно, девушки. В общем, начинается на парня давление, типа «Пора!». Паренек не то чтобы сопротивлялся, нет, он и сам прекрасно знал, что женится в итоге на этой девочке. Но какое-то время еще потянул, чтобы ему самому, в первую очередь, не казалось, что он принял это решение под родительским натиском. В общем, вскоре они женятся. Причем молодые совсем, то есть на тот момент им лет по двадцать пять было обоим. Женятся они и живут вместе, как говорится, счастливо. Живут вдвоем, без родителей, оба работают, зарабатывают нормально, ездят отдыхать, в общем, все у них хорошо. Но родителям опять неймется. Время-то идет, им внуков подавай. Тут уже ее родители начали давить на девчонку: «Вот, столько времени уже прошло, а вы все никак, а мы уже старые», ну и вся вот эта заунывная родительская песня начинается. Слушали они ее, слушали. Сначала девчонка начала поддаваться, стала ему намекать. А он ей поначалу говорил, что, мол, зачем, живем с тобой хорошо вместе, пока молодые, ни к чему это. Но на девку там уже такое давление было, что, в итоге, сдалась она и парня уговорила. В общем, решают они родить, и рождается у них через год абсолютно больная девочка. За которой ухаживать им до конца своих дней. Вот и пришел моментально конец их счастливой жизни. Она плачет каждый вечер, он себя клянет. А ведь жили и горя не знали…

- Максим, по поводу второй истории, - сказала Вика, - ведь если это на генетическом уровне, то девочка все равно бы такая родилась, хоть тогда, хоть через десять лет. А через десять лет, скорее всего, было бы еще хуже.

- А не об этом история-то, - сказал Максим. – Во-первых, хуже там уже быть и не может. А во-вторых, ты неправильно ситуацию поняла. Посмотри на жизнь этой пары по-другому. Прожили они вместе два года или три, не помню. Как говорят, счастливо. И могли бы еще десять прожить счастливо. И было бы у них на десять лет больше счастья в жизни, понимаешь? А тут счастье-то сразу оборвалось.

- Страшные у тебя, Максим, истории, - сказала Вика.

- Реалистичные истории, - сказал Максим. – Это два очень категоричных примера, а вообще это случается сплошь и рядом, просто этого никто не понимает. Сюда еще и роль случая можно добавить. Все это очень хитро сплетено. Парень этот, которому ноги отрезали, в этот день мог на работе задержаться, и с ним ничего бы не случилось. Безусловно, обстоятельства играют одну из основополагающих ролей в нашей жизни. Плюс случай. Случайности. Это банально, но это так. Мы сейчас сидим с вами здесь и выпиваем, а Вика могла бы сегодня по дороге с работы встретить свою судьбу. Ту, которая на всю жизнь.

- Вот, хорошо что разговор в другое русло перевели, - сказала Вика. - Что же касается встречи с судьбой, и тем более с той, которая на всю жизнь, то я сегодня к этому совершенно не готова, поэтому хорошо, что я сижу с вами, а не поехала домой, где она меня поджидала.

- Не готова или не хочется? – спросил Максим.

- Ни то, ни то, - ответила Вика. – Я нисколько не слукавлю, если скажу, что мне совершенно не хочется ни замуж, ни детей никаких, меня устраивает моя сегодняшняя жизнь. Уже давно прошли те времена, когда женщина под тридцать и без мужа приравнивалась чуть ли не к инвалидам. Вы посмотрите на сегодняшних женщин, девушек. Кому из них хочется замуж? Единицам. Да и то, мне кажется, это желание просто передалось от предыдущих поколений бабушек и прабабушек, а скоро уже и передаваться перестанет. Клетка мозга, отвечающая у женщин за желание быть с мужчиной, скоро атрофируется полностью.

- Что есть, то есть. – сказал Максим. – Я лично абсолютно уверен, что в скором будущем у женщин атрофируется и еще одна клетка. Которая отвечает за материнские инстинкты. Если сегодня к определенному возрасту женщина все-таки начинает чувствовать физиологическую потребность в излиянии своей неиспользованной материнской ласки, и то не каждая, то в не столь далеком будущем женщина вообще забудет, что изначально была избрана для уникальной миссии продолжения человеческого рода. И этот процесс мне кажется логичным. Подходит к своему завершению первая фаза самоуничтожения человечества – абсолютно не оправдавшего себя эксперимента природы. Человечество обязательно должно истребить само себя без всякого вмешательства космоса и звезд, потому что природа не должна чувствовать своей вины за гибель этого вида живых организмов, пусть даже совершенно бессмысленных. Они должны исчезнуть по своей вине. До того, как погаснут ближайшие звезды, и остынет планета. Люди исчезнут сами собой за ненадобностью. Поэтому женщины сначала просто перестанут хотеть рожать, а впоследствии в результате своей незадействованности соответствующие женские органы попросту превратятся в рудименты, и женщина не сможет рожать физиологически. После чего звезды смогут гаснуть совершенно спокойно, ни за что не чувствуя вины.

- Мой папа сейчас сказал бы, что ты рассуждаешь как астроном, - сказал Эдик.

- А так и есть, - сказал Максим, выпуская синий дым.

- А мне гадалка, например, нагадала, что у меня вообще будет трое детей, - сказала Вика. – Мне двадцать девять лет, и я пока что не представляю, откуда они возьмутся.

- Может, приемные, - сказал Максим.

- Да нет. Она бы сказала, если не мои.

- А чего тебя вообще к гадалке понесло? – спросил Максим.

- Лучше не спрашивай, - ответила Вика. – Был такой период в жизни, когда мне казалось это необходимым. Я боялась каждого завтрашнего дня.

- И после этого ты удивляешься поведению Эдика, - сказал Максим. – И вообще, Вика, я понимаю, что ты не хочешь на эту тему говорить, но вот скажи честно… Сегодня, вспоминая о том времени, когда ты боялась каждого завтрашнего дня, ты понимаешь, что оно того не стоило?

- Отчасти, - ответила Вика. – Но задним числом вообще все понимаешь по-другому. Помню, у меня бабушка умерла, я плакала навзрыд. Сегодня вспоминаю и понимаю, что если бы она умерла не тогда, а сейчас, то я бы не проронила ни слезинки. Не потому что у нас как-то отношения испортились бы к сегодняшнему дню, а потому что взрослее стала… циничнее, наверно. Понимаю, что по-другому быть не может. То же самое и с гадалкой. Сегодня не пошла бы, а тогда мне это было нужно.

- А ты веришь во все это? – спросил Максим.

- Приходится верить. Я бы сама рада не верить, но ведь рассказала она мне все и про прошлое, и про будущее. Все и есть, как она предсказала. Только трое детей не пойму, откуда возьмутся, - сказала Вика.

- А ты не считаешь, что все гадалки и предсказатели – это все-таки скорее очень хорошие психологи, которые, глядя на тебя, за довольно короткий промежуток времени попросту догадываются, какая у тебя могла быть жизнь, и какая будет. Ведь у человека не так много типажей, поэтому не так сложно понять по вошедшему к тебе молодому человеку, была у него одна девочка, которая его бросила шесть лет назад, но он ее до сих пор любит, или у него их были десятки; женится он через два года и будет успешной самостоятельной единицей или всю жизнь будет жить с родителями. Ведь это понятно уже по внешнему виду, по глазам. Не думаешь? – спросил Максим.

- Я тебе могу сказать так, - сказала Вика. - Изначально я была настроена более чем скептически. Но эта гадалка была довольно известная у нас в районе, Феоктиста ее зовут, к ней многие женщины ходили, и все говорили, что она действительно все видит и все предсказывает. У всех все сбывается. Более того, говорили, что у тех, кто к ней ходил, в считанные дни в жизни происходили какие-то радикальные перемены к лучшему. Мы с подружкой решили пойти. Сначала подружка, потом я. У подружки был молодой человек, которого она вроде как очень любила. И Феоктиста ей сразу сказала, чтобы на того, кто в ее жизни сейчас есть, она не рассчитывала. Молодой человек имелся в виду. Будет, говорит, другой скоро. Ну, и все в этом духе. Сначала значения никакого мы всему этому не придали. В общем, потом я пошла, а когда мы от Феоктисты вышли, к нам двое молодых людей подошли знакомиться. Прямо в том дворе. Одним из них и оказался тот, кого моей подружке Феоктиста нагадала. Понимаешь, есть вещи, которые ты можешь понять по глазам и по типажу, как ты говоришь, но есть ведь и детали. Она ей нагадала, что та забеременеет в двадцать три года, но замуж не выйдет. Так и произошло. Каким бы ты ни был психологом, но такие тонкости угадать невозможно.

- Может быть. Но теперь меня заинтересовал другой момент, - сказал Максим. – Вот твоя подружка все-таки странная. Ей нагадали, что она забеременеет, не будучи замужем. И при этом замуж ее не возьмут. Ей это надо было? Не думаю. Так если она знала, чего же она этого не предотвратила? Ведь не так сложно-то. Я понимаю, когда тебе предсказывают, что ты погибнешь, скажем, в транспорте. Тут ты ничего не поделаешь, в транспорте будешь ездить в любом случае. Но уж, извини меня, от нежелательной беременности можно защититься, согласись.

- Там история другая была, - начала Вика. – Она ей нагадала, что у нее в жизни будет только одна беременность, которую не в коем случае нельзя прерывать, потому что второй не будет…

- Но это не значит, что эта единственная беременность должна быть от первого встречного, - сказал Максим.

- Макс, ну там не первый встречный был. Ты просто не знаешь эту девочку, а мне сложно ситуацию описать.

- Ну, может быть. – сказал Максим. – А вообще, Вика, ты меня извини, но мне кажется, что к гадалкам ходят только душевно слабые люди, которые…

- Это само собой, Макс, - перебила его Вика. - Тут ты ничего нового никому не открыл. Когда у тебя все хорошо, и ты полностью контролируешь свою жизнь, не пойдешь ты ни к каким гадалкам. А если дал слабинку и не знаешь, чего ждать, то можно и пойти. Смысл-то в чем? Она тебе скажет, что все будет хорошо, ты успокаиваешься и живешь себе дальше, постепенно забывая о том, что тебя к ней привело. А плохого ведь они, как правило, не говорят, даже если видят. А то мало ли что…

- То есть это все-таки какое-то самовнушение. Мне сказали, что у меня все будет хорошо, и у меня все хорошо, а сказали бы, что все плохо, я бы через год преставился, - сказал Максим. – Вот опять же получается, что нет особой разницы между походом к гадалке и к психологу. И первый, и второй тебе внушают, что все хорошо, и ты живешь дальше припеваючи. Вот почему же люди так слабы, что сами не могут себе внушить, что у них обязательно все будет хорошо?

- Люди, Макс, бывают разные. Ты можешь себе внушить, что у тебя все хорошо, а кто-то нет. Я вот лично не могу, - призналась Вика. - Кстати, к Феоктисте люди до сих пор ходят. Сейчас она уже, наверно, старая, но все равно, говорят, все правильно предсказывает. Так что, Макс, если вдруг дашь слабинку, я могу дать адрес.

- Нет, спасибо, я про себя и так все знаю, - сказал Максим. – А когда и как я умру, мне неинтересно, и забивать этим голову я не буду.

- Эдик, а ты что по этому поводу скажешь? – спросила Вика.

Эдик задумался.

- Смерти я боюсь, это точно, - сказал он. – И думаю о ней, что тут сказать.

- Эдик у нас гений, - сказала Вика. – Говорят, что все гении боятся смерти и постоянно о ней думают, потому что опасаются не успеть что-то сделать в этой жизни. А обычные люди смерти не боятся и не думают о ней, так как дел каких-то глобальных, которые они боялись бы не успеть сделать, у них нет. Эдик, ты что-то боишься не успеть в этой жизни?

- Может быть, - ответил Эдик.

- А что именно? – спросила Вика.

- Я еще не знаю, - сказал он. - Но не бояться смерти глупо. И не думать о ней тоже глупо. Не думать о смерти значит не думать о жизни. А не думать о жизни значит не понимать происходящее. А зачем жить, если ты не видишь, что в действительности происходит вокруг. Мы же не растения.

- Мы хуже, - сказал Максим.

- А вообще я думаю, что о смерти думать нужно, - сказала Вика. – Есть же такое поверье, что если о чем-то страшном думаешь, то тем самым ты это от себя отгоняешь. Вот так думаешь о смерти, и тем самым отдаляешь ее от себя. Не зря ведь говорят, что никогда нельзя думать, что что-то может случиться с кем угодно, только не с тобой, потому что как только ты допустишь эту мысль, это случится с тобой непременно. У каждого человека есть свои страхи. Хотите, я вам расскажу о том, чего я все время больше всего боялась? Я помню, что когда мне было лет четырнадцать, а, может, даже и больше, у меня где-то в подсознании появился страх того, что мне могут отрезать ноги. Как парню из твоей истории, Макс. Представляете? Я начала этого бояться. И, как это всегда бывает, когда какая-то мысль в подсознании сидит, то она и в реальности не дает тебе покоя, то есть я везде начала подмечать людей без ног. Сегодня я понимаю, что их не стало больше после того, как у меня появился этот страх. Просто когда его не было, я не обращала на это внимание. В общем, я начала задумываться над тем, с чего бы вдруг у меня взялась эта мысль о том, что мне могут отрезать ноги. И потом подумала, что это может быть связано с одним случаем из детства. Дело в том, что когда я была маленькая, я дружила больше с ребятами во дворе, чем с девчонками. Я постоянно с ними играла в войнушку, в расшибки, по деревьям лазила, по гаражам бегала и так далее. Ну и вот, как-то раз один из ребят говорит: «Пошли, я вам кое-что покажу». А мы еще маленькие были совсем, лет по шесть, может. И вот он ведет нас куда-то в соседние дворы. Подводит к открытому люку. Мы смотрим в люк, а там лежит человеческая нога в сапоге. Я очень испугалась, и когда вечером родители пришли с работы, я им про это рассказала. Папа сказал, что это был протез, который почему-то выкинули не на помойку, а в люк. Я не знала значения слова «протез» и спросила, что это такое. И когда отец мне объяснил, я испугалась еще сильнее, потому что до этого я не знала, что человеку могут отрезать ноги. Видимо, это как-то отложилось в моем подсознании и примерно через десять лет всплыло. Такая история.

- Этой историей, Вика, вы в очередной раз подтвердили, что все проблемы человеческой психики исходят из детства, - сказал Максим. – Кстати, по поводу страхов…И в продолжение темы смерти, кстати, тоже… Я всегда вот о чем думаю. Никто не знает, что бывает после смерти. Но хочется верить, что все-таки что-то бывает, потому что иначе все как-то совсем грустно получается. Возможно, что после смерти перед нами действительно будут взвешивать все наши добрые и злые дела, не исключено. Но я боюсь другого. Я боюсь как раз страхов, простите за тавтологию. Мы все читали о том, что там у них, возможно, есть специальный отдел, назовем это так, заведующий страхами. И если у тебя в жизни были какие-то страхи, то там ты должен будешь, наконец, посмотреть своим страхам в лицо. Ну, что-то типа испытания. Мой страх тоже родом из детства. В соседнем дворе хоронили мужика. Мы с ребятами побежали туда, во двор, чтобы поглазеть. А был как раз момент прощания с соседями, и гроб стоял на табуретках перед подъездом. Мы подошли поближе, и я посмотрел в гроб. У мужика было абсолютно изуродованное лицо. Я не знаю, как он выглядел при жизни, но, очевидно, смерть была насильственная, может быть, он разбился на машине, но все его лицо было в шрамах, челюсть перекособоченная… Вообще непонятно, почему его хоронили в открытом гробу. В общем, после того, как я увидел его лицо, я, наверно, в течение года спал только с родителями. Я, конечно, был маленький, но испугался так, что в темноте один не мог находиться вообще, мне везде виделось лицо этого несчастного мужика из соседнего дома. Но проходит время, я становлюсь старше, и лицо в гробу постепенно стирается из моей памяти. То есть сам факт тех похорон и факт того, что я испугался трупа с искореженным лицом, я помнил, но само лицо забыл. И вот прошло, наверно, тоже лет десять, я уже заканчивал школу, и мне снится сон. Снится загородный старый дом из коричневой древесины. Я вхожу внутрь с двумя ребятами из двора. Внутри длинный коридор, в конце которого мы видим какую-то комнату с мерцающим тусклым синим светом и идем к ней. Подходим к комнате, она наполовину застеклена, и я вижу, что это операционная, как в больнице. Белые стены с этим мерцающим синим светом. И почему-то в комнате дует ветер. Посередине стоит операционный стол, и над ним летают обрывки газет. Мы заходим в комнату, я вижу, что на столе лежит человек. Лежит к нам головой. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть, кто это, и вижу лицо того покойника из соседнего дома. В общем, поверьте мне, что когда я проснулся, я еще дергал ногами от страха и кричал. Спустя столько лет мое подсознание все-таки выдало мне это лицо во сне, после чего я несколько месяцев спал только с включенным светом и телевизором. В темноте я находиться не мог, перед глазами сразу всплывало это лицо. Потом прошло время, началась весна, ночи стали короткие, я снова начал спать без света, и это лицо опять стерлось из моей памяти. Сейчас я его уже не вспомню. Но при этом каждый раз, ложась в постель, я действительно боюсь, что этой ночью он приснится мне опять… Так вот… После смерти… Я больше всего боюсь, что если там и вправду есть такое отделение, отвечающие за наши страхи при жизни, то меня там вне всякого сомнения ждет этот мужик, и этого момента я боюсь в сотни раз больше, чем самой смерти.

Максим смял пустую пачку сигарет и положил ее в пепельницу.

- Желаете что-нибудь еще? – спросила официантка в красной футболке, тоже Катя.

Максим посмотрел на Вику.

- Может быть, попозже, - сказала она.

- А нам, наверное, еще бутылочку, да? – сказал Максим. – Эдик, возьмем еще бутылочку? Принесите нам, пожалуйста, еще одну.

- Все-таки, наверно, правда то, что все исходит из детства, - сказала Вика.

- Абсолютно точно то, что все исходит из подсознания, - сказал Максим.

- Эдик, а ты чего боялся, если вообще боялся? Или боишься? – спросила Вика.

- Нет, таких ярко выраженных конкретных страхов у меня нет, - ответил Эдик. – Про смерть я вам уже сказал, что боюсь. Но таких четких примеров, как у вас, у меня нет. Боюсь, что могут по дороге домой встретить какая-нибудь сволочь и нож в спину воткнуть, вот чего я боюсь. И боюсь, что эта нелюдь проживет долго, а я нет. Вот этого я боюсь.

- Это да, - сказала Вика. – Ты только не думай об этом постоянно, потому что если об этом постоянно думать, то это обязательно произойдет.

- Мы же вроде бы не так давно определили, что если думать о том, чего боишься, то наоборот отдаляешь это от себя, - сказал Максим.

- Да, все сложно, - сказала Вика. – По этому поводу у моего брата есть хороший пример. Он когда-то жил с девушкой, Света ее звали. Света вечерами ездила на занятия по танцам, а он был против этого, потому что ей приходилось поздно возвращаться домой на метро, так как он со своей работой не всегда мог встретить ее с танцев. И каждый раз, когда он не мог ее встретить, Света устраивала ему истерики и говорила, что если ее изнасилуют, то он будет себя всю жизнь винить. Причем, почему-то именно изнасилуют, а не убьют. В общем, ходит она на танцы, он работает, у него не всегда получается ее встретить, но все хорошо, ничего не происходит, и в итоге они расстаются. Что называется «не сошлись характерами». На тот момент Света уже не ходила на свои курсы, что немаловажно. И, короче говоря, как-то раз посреди ночи ему звонит подружка Светы, вся в слезах, и говорит, что Свету изнасиловали. Вот как это?

- А ее правда изнасиловали, или это подружка просто…?

- Правда, правда. К сожалению, ее правда изнасиловали, - сказала Вика.

- Ну… совпадение, - сказал Максим.

- Может быть и совпадение. Но все-таки со словами нужно быть осторожнее, - сказала Вика. – Мне еще отец говорил, что у каждого произнесенного слова есть своя энергетика, и все мы по жизни отвечаем за все нами сказанное. Особенно есть вещи, которые ни в коем случае нельзя произносить, что называется, в сердцах. Знаешь, как бывает, хочется выкрикнуть что-нибудь такое, когда чувствуешь, что уже невмоготу. Вот в эти моменты надо быть максимально осторожными со словами. На старой работе начальница рассказывала… Она молодая еще, на пять лет меня старше. И вот у нее муж был, увлекался компьютерными играми. Играл постоянно. А у них была дача. И вот как-то приехали они на эту дачу, а там дел по горло, как это обычно бывает. Но вместо того, чтобы заняться делами, муж садится за свой портативный компьютер и начинает играть. Она ему раз сказала, два, потом пошла одна что-то там делать. В итоге у нее сдают нервы, она забегает в комнату, начинает на него орать, и без всякой задней мысли выкрикивает фразу «Да чтоб он сгорел уже, этот твой компьютер!» В общем, по словам начальницы, в эту ночь компьютер муж оставил включенным в розетку, и он действительно сгорел. Она говорит, что когда выкрикнула «Да чтоб он сгорел…», она даже не имела в виду «сгорел» в прямом смысле, а просто как выражение… Но компьютер именно сгорел.

- А вообще я тоже вспомнил подобный случай, - сказал Максим. - К сожалению, более трагичный. В общем, у моей одноклассницы, с которой мы всегда дружили, погибает муж. Куда-то ехал ночью, то ли по работе, то ли нет, в общем, уснул за рулем. И вот его хоронят, поминки, пришли родственники, все плачут. И Ленка стоит, жена его, одноклассница моя. Стоит курит, слезы текут. Я подхожу, начинаю что-то несуразное ей говорить. И вот она меня перебивает и рассказывает такую историю. Оказывается, у них за несколько дней до этого очень серьезно заболел мальчик, сын. Маленький еще совсем тогда. Его положили в больницу, ну и ее вместе с ним. И вот, говорит, две ночи они там пролежали, а мальчик ночами не спит, мучается, больно ему. Ну, и мать не спит вместе с ним. И вот Ленка говорит: «На пятую ночь я подошла к окну и сказала, что готова отдать все самое дорогое, только чтобы сын поскорее выздоровел». Утром позвонили и сказали, что ее муж разбился. Она еще добавила, что всю ночь под окном больницы выли собаки. Это так… деталь на фоне общей картины.

- Вот-вот, - сказала Вика. – А вообще, наверно, лучше не думать обо всем этом.

- Лучше-то оно, может, и лучше, - сказал Максим, - только не получается…

- Мне во всем этом вот что странно, - вдруг сказал Эдик, - у меня такое впечатление, сугубо личное, разумеется, что как только я сам начал серьезно задумываться о таких вещах, как жизнь, смерть, судьба и так далее, то и все окружающие тоже неожиданно начали об этом думать и, не сговариваясь, высказывать мне или кому-то в моем присутствии свои точки зрения на этот счет.

- Тут не в этом дело, Эдик - сказал Максим. – Просто когда у человека появляется какая-то навязчивая идея, то он начинает везде видеть все, что с ней связано, какие-то ее подтверждения. Так устроен наш мозг. Я помню, когда мне было шестнадцать лет, у меня была подружка, Наташка, и как-то раз случилось то, хуже чего в шестнадцать лет ничего случиться не могло. В общем, мы начали подозревать, что можем стать родителями. Я не мог тогда ни о чем другом думать, и как назло я везде встречал беременных женщин, что мне тогда, естественно, казалось знаком того, что Наташка все-таки в положении. Я помню, включаю телевизор, там передача про то, как должна питаться женщина на восьмом, скажем, месяце; выгляну в окно – там девушка либо с животом, либо с коляской. Это я потом уже понял, что беременных вокруг не стало больше, и по телевизору не стало о них больше передач, просто я со своими мыслями только об одном, стал замечать вокруг все, что с этими мыслями связано.

- То же самое и я рассказывала, - сказала Вика. - Когда я почему-то начала бояться, что мне могут отрезать ноги, я вдруг увидела, сколько вокруг людей на инвалидных колясках или с костылями. Потом эти мысли отступили, и инвалидные коляски как будто тоже опять пропали.

- Вот таким образом мы и влияем на окружающие нас обстоятельства, - сказал Максим. – О чем мы больше всего думаем, то вокруг нас и образуется.

- Значит, все-таки мыслями мы не отдаляем от себя опасности, а притягиваем их, - сказала Вика.

- Исходя из этих примеров, получается, что да. – сказал Максим.

- Ну вот смотрите, - сказала Вика, - почему психологи советуют всегда держаться так, как будто у тебя все хорошо, даже если у тебя есть какие-то проблемы… А проблемы есть всегда. Потому что если ты делаешь вид, что у тебя все хорошо, то у тебя якобы действительно все будет хорошо. Ведь на самом деле все в мозгу, и все болезни в том числе. Вот советуют, к примеру, вставать утром, смотреть в зеркало и говорить самому себе, как ты сегодня хорошо выглядишь. Будешь так делать – будешь хорошо выглядеть. Хочет щуплый мальчик, чтобы у него были широкие плечи, - будут у него широкие плечи. Просто надо думать о том, чего хочешь, и оно сбудется. По крайней мере, так говорят психологи. Ведь не советовали бы они думать о том, чего хочешь, если такими мыслями ты можешь это отогнать, правда? Получается, что мысли притягивают, а не отдаляют. Если, конечно, верить психологам.

- Ладно, я предлагаю развеяться, - сказал Максим. – Но ни в коем случае не останавливаться. Предлагаю поехать на дискотеку. Все за?

- Я вас ненадолго покину, - сказал Эдик и вышел из-за стола.

- Какая дискотека? – спросила Вика. – Я домой.

- А, может быть, продолжим? – спросил Максим.

- Продолжим что?

- Вечер, что же еще… Я имею в виду без Эдика.

- Нет, Макс, я домой, - сказала Вика.

- А может, все-таки ко мне? – спросил Максим. – Вызовем такси, сядем втроем, сначала Эдика завезем, потом как будто бы по домам…

- Максим, не порть вечер. Так приятно общались, нет, опять за свое…

- Ну что, едем или как? – спросил вернувшийся Эдик.

Максим посмотрел на Вику.

- Черт с вами, поехали, - сказала она, и Максим жестом попросил официантку принести счет.

 

В эту ночь Эдику приснилось, что он идет по лесу босиком в абсолютной темноте, аккуратно обходя сосны. То тут то там слышались шорохи, трескали сучки, но Эдику не было страшно. Он шел аккуратно не потому, что чего-то боялся, а просто, чтобы не упасть. Эдик наступил на шишку. Он не мог ее видеть, но по ощущениям понял, что это была именно шишка. Большая сосновая шишка с орешками. Вдруг впереди замелькал свет, и Эдик ускорил шаг. Совсем скоро он вышел на небольшую поляну. Во всем лесу было темно, но поляна была освещена, как будто к верхушкам двух растущих друг напротив друга сосен были приделаны прожекторы. На поляне шел снег, но было тепло. Эдик огляделся по сторонам и увидел белок. Белки были везде: они лазили по соснам, сидели на ветках, перебегали от одной сосны к другой, сидели у корней и прыгали по поляне. Эдик заметил, что один маленький бельчонок как будто бы смотрит на него с ветки. Вдруг бельчонок спустился по толстому стволу, подбежал к Эдику и встал на задние лапки. Эдик засунул руку в карман куртки и нащупал в нем что-то круглое и шершавое. Это был большой лесной орех. Эдик достал орех, присел на корточки и протянул его бельчонку на ладони. Бельчонок положил мордочку на ладонь, понюхал орех, потом схватил его лапками и поскакал обратно к сосне, на полпути остановившись и еще раз посмотрев на Эдика, как будто говоря «спасибо». Эдик улыбнулся и еще раз осмотрелся по сторонам. Все было как в сказке на этой освещаемой невидимыми прожекторами поляне, и даже снег падал сверху как-то необычно. Эдик увидел, что прямо за поляной, в лесу, стоит маленький домик, больше похожий на теремок. Расписные ставни и бревенчатые стены теремка тоже напомнили Эдику картинки из детских сказок, которые давным-давно бабушка читала ему перед сном. Он пересек заполненную белками поляну и подошел к домику. Изнутри доносилась странная музыка без какой-либо мелодии и ритма, как будто несколько человек одновременно играли на неосвоенных ими инструментах какую-то до боли знакомую Эдику мелодию. Он подошел к окну, выходящему на поляну. Раскрашенные сказочными узорами ставни были открыты, и Эдик посмотрел внутрь сквозь стекло. Посередине комнаты с красными стенами стоял обеденный стол, на котором лежала Дама Червей - та самая, из бабушкиной колоды карт. Ее голова была запрокинута в сторону окна, лицо было искажено, как будто от боли, а из глаз ручьями текли слезы. У раздвинутых ног Дамы Червей стоял Король Треф и, быстро двигаясь торсом взад вперед, трогал руками ее торчащую из разодранного платья грудь. Эдик видел, что Король Треф что-то говорит в свою длинную густую бороду, но слышать этого он не мог, потому что доносившаяся из дома звуковая какофония становилась все громче. Вдруг откуда-то справа вышел второй Король. Эдик узнал в нем Короля Пик. Король Пик подошел прямо к голове Дамы Червей, и музыка заиграла еще громче, но даже сквозь эти несвязанные мелодией и ритмом звуки несущейся из ниоткуда песни Эдик услышал отчаянный крик Дамы Червей, изданный ей в тот момент, когда Король Пик схватил ее за белокурые волосы, указав ее рту направление движения. На левой стене комнаты висели часы. Эдик мог и не заметить их, но маятник часов бешено перелетал справа налево, от чего стрелки на циферблате двигались на огромной скорости, причем в обратном направлении. Казалось, что даже люстра на полотке ходит ходуном вправо-влево, назад и вперед. Чуть медленнее маятника двигался Король Треф, схвативший бедра Дамы Червей так, что на них практически сразу появились красно-синие отеки. Вскоре Король Треф изменился в лице, запрокинул голову назад, протянул правую руку к стене и стал яростно дергать свисающую с потолка белую веревку. Сквозь звуки песни чуть слышно раздался звон невидимого колокольчика, и из закатанных глаз Короля Треф выплеснуло что-то темное и дымящееся. Откуда-то Эдик знал, что это была черная сосновая смола. Он посмотрел себе под ноги и увидел, что стоит на муравейнике. Кучи крупных рыжих муравьев ползали вокруг его ног, но не забирались на него. На самом деле муравьи не ползали, они передвигались с невероятной для муравьев скоростью, сбивая друг друга, перебегая друг через друга, оставляя за собой недвижимые рыжие тела. Эдик вновь посмотрел в окно. Теперь у головы Дамы Червей стоял Король Треф, в то время как Король Пик уже закинул ее ноги себе на плечи. Эдик заметил, что руки Дамы Червей беспомощно свисают со стола, лишь слегка подергиваясь в такт резким движениям двух Королей. Король Треф, как будто чем-то недовольный, вытер руки об ее платье и отошел, так что Эдик больше не мог его видеть. Голова Дамы Червей свисала со стола, ее глаза закатились. От частых и резких движений Короля Пик ее тело чуть было не упало на пол, но он вовремя придержал его длинными мощными для старика руками и положил так, как ему было удобно. Изо рта Дамы Червей потекла черная дымящаяся смола. Нескладная музыка играла невыносимо громко, маятник на часах неистово бился из стороны в сторону, стрелки на циферблате совершали круги в обратном направлении, а люстра качалась так сильно, что ударялась о потолок. Король Пик посмотрел вперед. Он не мог не увидеть Эдика, и Эдик моментально присел. Под его ногами было море из мертвых рыжих муравьев. Вдруг доносившаяся из дома музыка стихла. Эдик сглотнул и поднял голову. На его лицо с темного звездного неба падал крупный теплый снег. Эдик встал и посмотрел в окно. В неестественной позе на полу лежала Дама Червей, и крупный рыжий муравей ползал по ее бледному лицу. В следующую секунду Эдик вздрогнул всем телом, потому что кто-то положил ему руку на плечо. Но испуг был напрасным – на плече сидел тот же маленький бельчонок. Он доедал свой орех. Эдик посмотрел назад: ни на поляне, ни на соснах не было ни одной белки. Эдик увидел только собственные следы…

Проснувшись утром, он не помнил этого сна. И только ближе к обеду, увидев Вику за раскладыванием компьютерного пасьянса, он вспомнил его фрагменты, всплывшие в голове, как что-то как будто совсем свежее, но в то же время как будто бы родом из детства…

 

Эдик уже буквально подходил к дому, когда кто-то окликнул его сзади. Он обернулся и увидел стоящего через дорогу бывшего одноклассника. После окончания школы они не виделись ни разу. Класс Эдика был недружным, и кроме Саши Нечаева Эдик ни с кем не общался, хотя и какой-то особой неприязни к кому-то из своего класса не испытывал. Эдик помнил, что стоящего на другой стороне дороги одноклассника звали Леша. Леша быстро перебежал через дорогу и протянул Эдику руку.

- Здорово, Эдик! Сто лет не виделись, какими судьбами здесь? – спросил Леша.

- Привет. Живу здесь. Вот в этом доме. Давно уже, - сказал Эдик.

- А мы вот тоже здесь теперь живем, вон в том доме. Недавно переехали, ремонт доделываем. Слушай, рад тебя видеть. Какие планы? Может, по пиву выпьем? Сто лет не виделись…

Несмотря на то, что Эдик никуда не спешил, он посмотрел на часы и сказал:

- Можно и по пиву.

- Пойдем вон в тот парк, там есть неплохое кафе, - предложил Леша.

Через десять минут они сидели в парке, в кафе под открытым небом. Небо как всегда было серым, но было тепло, и в кафе было много народа.

- Ну давай за встречу, - сказал Леша и поднял кружку пива. – Это надо же так встретиться…

- За встречу, - повторил Эдик и сделал большой глоток.

- Слушай, а ты вообще общаешься с кем-нибудь из класса? – спросил Леша.

- С Нечаевым только. Больше и не видел никого с момента окончания, - сказал Эдик.

- Я тоже особо ни с кем не общаюсь, потому что после школы мы сразу переехали… ну, как и вы, кстати. И я уже никого не видел. Телефонов ничьих не осталось. Да и нужды особой не было. С Нечаевым, говоришь… Как у него дела?

- Как говорится, все как у людей, - ответил Эдик. – Жена, машина, работа.

- Детей нет пока?

- Пока нет, но это тоже не за горами, думаю.

- С каким-то ты даже пренебрежением сказал «все как у людей».У меня вот тоже «все как у людей». Тоже жена, работа, машина. Вот в новую квартиру переехали. А ты не женился? – спросил Леша.

- Нет пока.

- А в планах есть?

- Нет.

- И подруги нет?

- И подруги нет.

- Я как раз хотел у тебя спросить, кажется мне это, или ты правда грустный. Теперь вижу, что ты на самом деле грустный и даже знаю почему. Потому что женщины нет, - сказал Леша и достал сигарету. А я женился два года назад. Сейчас вот Машка родить должна осенью. Кстати, Машка, ты ее помнишь, тоже в нашей школе училась, высокая такая, красивая, на два класса младше.

- Нет, так не помню, - сказал Эдик. - Я вообще плохо помню тех, кто младше нас был. Я наших-то не помню…

- Да помнишь ты ее, - сказал Леша и, достав из кармана куртки маленькую панель с экраном, принялся нажимать на кнопки. Экран загорелся, и на нем появилось изображение симпатичной, но абсолютно не знакомой Эдику девушки.

- Вот она! – сказал Леша. – Жена моя.

- Нет, не помню. Но я тебе говорю, я вообще мало кого помню, - сказал Эдик.

- Вот осенью должна родить. Мальчика. Все ругаемся с ней по поводу имени. Раньше ругались по всякой ерунде, а теперь вот, как забеременела, стали ругаться только на эту тему. Давай еще пива возьмем, пока официантка рядом. Или водки? Может, лучше водки? От нее потом голова с утра не болит.

- Давай водки, - сказал Эдик.

- Тем более что холодать начинает… Девушка, принесите нам, пожалуйста, водки… триста грамм, наверно, для начала, да? Да, триста грамм. И сочку какого-нибудь. Только не виноградного, я его как-то раз перепил, теперь не пью. Любого другого. Ты не против, Эдик? Да, девушка, любого другого, только не виноградного - сказал Леша, и официантка ушла к соседнему столику. -Значит, ты, говоришь, таможней занимаешься? Это дело хорошее. На таможне деньги можно очень хорошие заработать. У Машки дядька на таможне работает. Всегда при деньгах, две дорогих машины, жена, любовницы постоянно, все в шубах, все нормально у него, в общем. Сейчас дело свое открывает с мужиком с одним, тоже с таможни. Машины будут возить. Так что это ты правильно, это дело прибыльное, перспективное. Я тебе даже немного завидую. Работа интересная, с достатком.

- Ну да… - сказал Эдик, - нормальная работа. А ты где?

- А у нас же фирма своя с тестем, ну, с Машкиным отцом. Он вообще не отец ей, отчим, но вроде как отец. У нас с ним фирма, вместе держим. Плитку делаем для ванн. Так что если плитка нужна будет, тебе там, или кому-то из твоих, ты дай знать, мы это обеспечим в два счета. У нас и своя, и импортная. Каталог есть… - Леша опять полез в карман. – Вот визитка моя, здесь вот сайт наш внизу написан. Ты заходи, там есть каталог наш. Посмотришь, может, выберешь что себе.

Официантка принесла графин водки.

- Ну, давай за наш класс, что ли, выпьем, - сказал Леша.

Эдик поднял стопку, и они чокнулись.

- Эдик, ты невеселый какой-то все-таки. Может, у тебя планы были на вечер, а я оторвал тебя?

- Нет, как раз наоборот. Планов не было. Как раз думал, чем заняться, - сказал Эдик. – Слушай, я возьму у тебя сигарету?

- Бери, конечно! Лежит же пачка на столе. Я просто думал, ты не куришь.

- Да я так, иногда.

- По пятницам, да? – спросил Леша и почему-то засмеялся. – Слушай, а то смотри, если планов никаких нет, можно будет поехать куда-нибудь продолжить, хочешь, я сейчас позвоню, в баньку съездим, попаримся, там выпьем, девочек возьмем…

- Да не, не сегодня, - сказал Эдик, делая глубокую затяжку.

- А чего ты? Погуляли бы, потом можно было бы на дачу поехать, тоже недалеко от города.

- Не, давай не сегодня, - сказал он. - В другой раз как-нибудь.

- Ну смотри, - сказал Леша. – Кстати, по поводу следующего раза. Ты слышал, что у нас класс вроде как собирается скоро. Вечер встречи, в общем. Подожди, сегодня какое число? – Леша посмотрел на часы. – Слушай, так в следующую субботу все собираются. Тебе не звонил никто?

- Да я же говорю, не общаюсь ни с кем из класса, телефонов нет ничьих ни у меня, ни у Нечаева, адресов почты тоже нет ничьих, ни на каких таких сайтах мы особо не светимся, так что меня, если искали бы, не нашли, - сказал Эдик.

- Понял тебя… Ну ты как? Придешь? Давайте, правда, все встретимся, интересно же, у кого что, кто кем стал. Сколько ведь уже… Семь лет прошло. Даже восемь, получается. Посидим, наши уже заказали ресторан, пообщаемся, кто там где трудится, из кого что получилось. Ты как?

- Можно и встретиться, - ответил Эдик. Ему действительно захотелось пойти на эту встречу. Слушать, кто кем стал, было совершенно не интересно, но желание провести вечер с теми, кого столько не видел, было.

- Тогда дашь мне потом свой телефон, я тебе позвоню где-то в среду, все скажу, что к чему. Надо пойти, конечно. Тебе-то уж точно. У тебя все хорошо, работа нормальная, есть о чем рассказать. На вопросы типа «где ты, кто ты?» не придется в пол смотреть. Я понимаю, когда ты ничего в жизни не добился, и поэтому не ходишь на такие встречи. Стыдно просто, потому что рассказать про себя нечего. Все начнут говорить, кто где работает, кто кем стал, а ты сидишь, и теряешься. А тебе-то что… Конечно, давай сходим, посмотрим, - сказал Леша. – Давай за это и выпьем…

- Слушай, а вот ты говоришь, что можно поехать в баню, на дачу. А ты с женой что ли поедешь? – спросил Эдик, ставя на стол пустую стопку.

- Да ты что, - засмеялся Леша, - с какой женой? Я же говорю, там девочек возьмем, какая жена, ты что? Жена у меня дома сидит. Ей же рожать уже скоро, она не ходит никуда. А меня отпускает везде, ей вообще все равно. Она в этом смысле нормальная. Мы перед тем, как пожениться, все эти моменты обсудили, чтобы потом вопросов не возникало. Я сразу сказал, что до тридцати буду ходить, куда мне хочется, встречаться с друзьями и так далее. Она сначала поворчала немного, потом согласилась. А что ей было делать? Вариантов-то нет других. Сама сначала тоже сказала, что будет гулять, где хочет и с кем хочет, да только кто ей, как говорится, даст? Да и не гулящая она у меня. Есть у нее две подруги, да и те рано замуж выскочили и теперь тоже сидят, нянчатся. Так что на эту тему не беспокойся. Позвоню ей попозже, скажу, что встретил одноклассника, сидим выпиваем. Кстати, можем и домой пойти. У меня еще одна квартира свободная есть. Мы ее все сдать хотим. Но хочется сдать кому-то знакомому, а не просто так, сам понимаешь.. Так что если тебе там, или кому-то еще квартира нужна, то тоже звони. Квартира хорошая, в новом доме.

- Хорошо, - сказал Эдик. - А почему ты именно до тридцати гулять-то собрался? – спросил Эдик.

- Ну, не знаю… Говорят же, что мужики после тридцати становятся более домашними. Если не закончу, то мы с ней изменим это условие с тридцати на сорок. Или пятьдесят, - засмеялся Леша. – Я пока не думаю об этом. До тридцати еще дожить надо. При нашей-то жизни. Давай лучше еще по одной.

Они выпили.

- А тесть как к этому относится? – спросил Эдик.

- А тесть сам такой же. Мы с ним иногда вместе отдыхаем. Он в этом смысле нормальный мужик, - сказал Леша.

- Ясно, - сказал Эдик и потянулся за сигаретой.

- Слушай, а ты не музицируешь сейчас? – спросил Леша и изобразил руками игру на гитаре. – Помню, у вас группа была в школе-то. С Меркуловым, помню, играли тогда на гитарах на праздниках.

- Нет, давно уже, - ответил Эдик.

- Слава богу, - сказал Леша. – А то, честно говоря, тогда вы такие смешные были оба. Остальных-то я не помню уже, кто там с вами играл. Помню тебя и Меркулова. Кстати, Меркулов, говорят, до сих пор этой ерундой занимается, представляешь?

- Про него я тоже ничего не слышал, - сказал Эдик. – С ним мы как тогда разбежались, так и не общались больше.

- Я сам его тоже не видел, но говорят, что у него опять группа какая-то своя. Нонсенс вообще. Двадцать шесть лет парню, а мозгов так и не прибавилось.

- Ну, может, призвание… - сказал Эдик.

- Призвание… Жизнь-то показывает, что призвания у нас у всех другие. Ну, поиграл в детстве, а дальше-то уже и о жизни пора подумать. Ты-то сам, я смотрю, не особо играешь. Устроился на работу, деньги зарабатываешь, как все нормальные люди. В нашей жизни не до музыки. Слава богу, что мы с тобой это понимаем. А есть, видишь, кто не понимает. Ну да ладно. Давай, за наше здоровье.

Эдик поднял стопку. Начинало темнеть, но людей в кафе становилось все больше.

- А ты с родителями живешь? – спросил Леша.

- Нет, один.

- Это правильно. Не могу понять тех, кто в этом возрасте до сих пор с родителями живет. Мне тут сон недавно приснился. Как будто у нас с Машкой квартиру отобрали, и нам пришлось с моими родителями жить. Я в холодном поту проснулся, - засмеялся Леша. – Родители – это, конечно, хорошо, но в разумных пределах. В гости там придти или, наоборот, позвать – это мы не против. Но вместе жить… А сейчас еще и ребенок родится… Теща у меня тоже хорошая, не в свои дела не лезет. Тесть ее отмуштровал, видимо, - Леша продолжал смеяться. - Но не каждый же день, согласись. Хотя потом, может, будем жалеть все, что родителям мало внимания уделяли при жизни. Но сейчас об этом не надо думать. А то еще, глядишь, и вправду навлечешь беду. Эдик, откуда мысли у тебя такие вообще? Ты действительно какой-то мрачный. У тебя, извини, родители живы? Все нормально?

- Да, живы, спасибо.

- Ну а чего тогда… Нам самое главное обеспечить им достойную старость, правда ведь? Для этого, в том числе, и горбатимся, не для себя ведь. Нет, и для себя тоже, конечно. Ладно, давай выпьем за здоровье родителей, за здоровье вообще всех близких и родных, а за наше пили уже, - сказал Леша.

- Выпьем.

- У меня мама все ходила вокруг меня кругами, когда еще холостой был, причитала: «Сынок, когда ж ты женишься, посмотри, все в твоем возрасте уже с женами, один ты все холостой». Потом с Машкой поженились, начала причитать, что внуков надо. Все боялась, что не дождутся внуков. Сейчас вот осенью родится, не знаю, что потом придумает. Но точно не успокоится. Наверно, будет второго просить. Родители, конечно, неугомонные, - сказал Леша, - у тебя нет такого? Не обхаживает мать тебя?

- Бывает, - сказал Эдик.

- Эдик, ты мне определенно не нравишься. В школе всегда был такой подвижный, веселый. Что с тобой случилось? Чего грустный такой? – спросил Леша. – Это потому что без женщины, я понял.

- Да при чем тут это…

- Я тебе говорю, давай сегодня съездим в баню. У тестя партнер держит отличную сауну. Девочки там прилагаются, все дела. Давай съездим, развлечемся. И ты веселее станешь, и я хоть отвлекусь в конце недели от дел, - сказал Леша.

- Где баня эта, далеко? – вдруг спросил Эдик.

- Да нет, здесь близко, сейчас поймаем машину, через пятнадцать минут там будем.

- Ну, давай попробуем.

- Отлично. Давай тогда пока совсем не стемнело еще по сто закажем и потом поедем. Ты как? – спросил Леша.

- Давай, - согласился Эдик, и Леша в очередной раз подозвал официантку.

- А у нас сейчас два новых проекта с тестем. Если получится, то всё, сбудется моя мечта. Можно будет с уверенностью сказать, что жизнь прожита не зря. Ведь ради чего живем? Чтобы в один день сказать, что жизнь не прошла зря. Она и так уже, я считаю, не зря прошла: жена есть, машина есть, две квартиры, дача, осенью сын родится. Но мы же не собираемся останавливаться на достигнутом, - засмеялся Леша. – А проекты отличные просто. Я их сам веду. Тесть там постольку-поскольку. Я уж в детали не буду вдаваться, чтоб не сглазить. Но все должно получиться, я думаю. Я если за дело берусь, то все всегда до конца довожу. Такая уж натура. В школе, конечно, все по-другому было. Но тогда и жизнь другая была. Мы были другие. Сейчас восемь лет прошло, все по-другому. А еще восемь лет пройдет, вообще не узнаешь никого. Но я об этом стараюсь не задумываться, как ты понял. Слушай, а расскажи вообще, в чем твоя работа заключается? Таможня, таможня… Просто у нас в новых проектах будут иностранцы участвовать, скорее всего. Можно будет там как-нибудь через тебя при необходимости растаможить, затаможить?.. – спросил Леша.

- Да обычный таможенный брокер, вот моя работа. – сказал Эдик, - а по поводу «растаможить-затаможить», звони, контакты свои я тебе оставлю. Будем смотреть в каждом конкретном случае. Можно, конечно. Если там ничего такого не будет…

- Да что ты, нет, конечно, у нас все легально. Ну, насколько это возможно в нынешних условиях, конечно, - засмеялся Леша. – Хорошо, спасибо заранее, позвоню тогда, как только будет тема для разговора. Слушай, я чего вспомнил. А ты помнишь, у нас училась на год младше девчонка, красивая такая, Ника. Вечно в конкурсах красоты каких-то участвовала.

- Помню, была такая, - сказал Эдик.

- Представляешь, четыре года назад поехала в клуб с подругами. Через две недели нашли труп. Изнасиловали и убили. Никто ничего не знает. Отец у нее то ли прокурор в районе был, то ли адвокат, в общем, из таких кругов. Поднял на уши всех кого мог. Вроде говорят, что даже нашли кого-то, но тягаться не смогли. Там тоже сын кого-то еще покруче. Вот такие дела. А девчонка-то красивая была такая. Полшколы за ней бегало. А вот, видишь, как получилось. И ничего не поделаешь. И отец ведь со связями, а все равно. Вот и думай после этого, что хочешь. Мы ходили на похороны к ней, там мать ее постоянно повторяла, что в детстве Нике гадалка сказала, что она слишком красивая, а такие красивые дети долго не живут. Вот хочешь верь, хочешь нет, а факт остается фактом. И вообще я как узнал, что у меня сын будет, у меня аж от сердца отлегло сразу. Все-таки что ни говори, а с парнем легче, чем с девкой. Мороки и нервов меньше. Парня отпустил гулять, он и шляется, где хочет. Максимум по морде где-нибудь получит. А с девками сплошной нервоз. Только выйдет на улицу, и вот сиди и думай, как бы не изнасиловали, как бы еще чего не случилось. Кстати, я только что понял, что моя мать будет просить, когда сын родится. Будет дочку просить, - засмеялся Леша. – Ладно, будем живы-здоровы, родим и дочку. И наймем ей охрану. Даст бог к тому времени уже сможем себе это позволить.

Музыка в кафе заиграла громче. На улице было почти совсем темно, и в парке давно горели фонари. Голоса сидящих в кафе смешались в один общий неразборчивый гул. Официантка принесла заказанную водку.

- Хорошо сидим, - сказал Леша. – Вообще хорошо, что мы встретились. Нравятся мне вот такие неожиданные встречи. А то я уже собирался звонить кому-нибудь из своих, и опять было бы все как обычно. А здесь вот, видишь, новое лицо. Точнее – хорошо забытое старое. Все-таки что-то необычное, да ведь? Сейчас поедем в баню, тебе понравится. Слушай, мы с тобой уже по сколько выпили-то? Ой, мама дорогая. То-то я и смотрю, меня уже ведет. А сейчас в парилочке посидим, вся водка выйдет, и будем как новенькие. А там уже и девочки приедут. Я говорю, это баня тестевского партнера. Мы туда приезжаем в любое время, без звонка, без стука. Там охрана сидит, меня все знают. Давай допьем уже и поедем. За хороший вечер!

- Давай, - сказал Эдик и выпил.

Расплатившись, они вышли из парка и подошли к дороге. Леша вытянул руку вперед и остановил машину, которая и довезла их до двора старого девятиэтажного дома.

- Вот сюда, - показал Леша в сторону железной двери с торца.

На уровне лица слева от двери висела едва заметная камера. Леша быстро набрал код, и из маленькой колонки послышался голос охраны.

- Привет, ребята, это я, - сказал Леша.

- Кто я? – холодно спросил в колонке охранник.

- Леша Филин.

- И что?

- Попариться хотели, - сказал Леша.

- У нас сегодня занято все.

- Мы в парилку для гостей хотели.

- У нас все занято сегодня, - повторил охранник.

- Я от Аркадия Борисовича, - сказал Леша.

- Я вам еще раз говорю, сегодня все занято.

- А Аркадий Борисович там?

- Ребят, валите, по-хорошему, пока я не вышел, - сказал охранник, после чего щелчок в колонке дал понять, что связь отключена.

- Вот это придурок! – крикнул Леша и полез в карман за сигаретой. – Видимо, просто новый какой-то… Пойдем туда, на дорогу. Слушай, я скажу Борисычу, этот охранник здесь больше и дня не проработает. Слушай, Эдик, давай тогда так сделаем: едем сейчас в одно место, берем там девчонок и едем с ними ко мне на вторую квартиру. Давай?

- Не, Леш, спасибо, я, наверно, домой все-таки, - сказал Эдик.

- Да ладно тебе, ты что! Какой домой, вечер только начинается, давай попразднуем сегодня, квартира свободная, зачем домой-то? Завтра суббота, никуда не идти…

- Не, Леш, спасибо, я домой. Нормально уже выпили, поговорили, дай мне еще сигарету, и я поеду спать.

- Ну вот тебе и раз. А я-то думал, погуляем сегодня. Ты из-за бани что ли расстроился? Да хочешь, я сейчас Борисычу позвоню, мы сейчас вмиг…

- Не, не, Леш, ну честное слово, не в бане дело. Просто спать уже хочу. Поеду я, - сказал Эдик, закуривая.

- Э-эх, ну как хочешь. Тогда буду вызванивать кого-нибудь, домой-то я сейчас точно не поеду. Ладно, давай, рад был видеть. По поводу вечера встречи я тебе в среду позвоню. А так вообще на субботу рассчитывай. Только безотказно, как договорились. Все, счастливо, - сказал Леша, достал телефон и пошел обратно во двор.

Докурив, Эдик остановил проезжающую машину.

- Куда-нибудь, где можно девочек взять, - сказал он в опустившееся переднее окно.

 

- А ты чего это дома сегодня? – спросил Родиона Булимова сидевший на кухне отец.

- Я после работы решил заехать, - ответил Родион. – Еще не решил, куда пойти.

- А ты никуда не ходи.

- С вами что ли сидеть?

- А что в этом такого? Посиди один вечер с отцом, с матерью.

- Да я и так всю жизнь сижу дома с отцом и с матерью, - сказал Родион.

- Всю жизнь ты не с отцом и с матерью сидишь, а в комнате у себя сидишь, сам по себе, а сегодня можно и с родителями провести вечер, - сказал отец. – Тем более что сегодня большой церковный праздник.

- Я, конечно, ничего не имею против, - сказал Родион, - но у меня такое впечатление, что в нашем календаре бывает по несколько церковных праздников в неделю.

- Не богохульствуй, Родион, - сказал отец. – Лучше достань из холодильника бутылку и присядь посиди, раз все равно не придумал, чем вечер занять.

- Тебе выпить что ли не с кем? – спросил Родион.

- А если даже и так… Не с матерью же мне водку пить. Тем более в большой церковный праздник. Налей отцу. Ведь все равно сейчас пойдешь куда, придешь под утро, еле на ногах будешь держаться. Так не лучше ли дома попраздновать, в кругу семьи? И ехать никуда не надо, и, главное, насколько дешевле выйдет! Ну, давай. Мать, ты будешь с нами? – крикнул отец. – Ну, ясно. Давай, Родион, с праздником.

- С праздником так с праздником, - сказал Родион, выпил стопку и сел напротив отца.

- Ты вот рассказал бы хоть отцу, чем вы занимаетесь-то в компании своей. То, что водку жрете литрами, это я знаю. А еще чем? – спросил отец.

- А в какой компании-то? У нас и нет компании как таковой.

- Ну, с кем-то ведь ты умудряешься каждую пятницу упиваться так, что в субботу хоть скорую тебе вызывай.

- У тебя наболело? – спросил Родион. – Или ты вдруг решил прочитать мне лекцию о вреде спиртного?

- Никаких лекций и тем более о вреде спиртного я тебе читать не собираюсь. Просто интересуюсь. Живем вместе, а я уж и не помню, когда последний раз с сыном водку на кухне пил. Вот поговорить хочу. Хочется мне сегодня поговорить. Почему ты на все так агрессивно реагируешь, Родион? Не депрессия ли у тебя? Разлей лучше еще по одной, праздник сегодня очень большой.

Родион молча разлил.

- Вот ты скажи мне, Родион, когда ты в последний раз был в церкви? – спросил отец.

- Ну, давно был, - ответил Родион.

- А ты сходи как-нибудь.

- Хорошо, схожу как-нибудь. А что вдруг?

- Что вдруг, что вдруг, - повторил отец. - Видение у меня на днях было, Родион. Нехорошее.

- Видение? Или сон? – спросил Родион.

- Ну, для кого-то это сон… А для кого-то видение.

- А ты расскажи мне, что там было. Если расскажешь, то не сбудется, - сказал Родион.

- Это сон с четверга на пятницу если расскажешь до обеда, то он не сбудется. В этом и отличие сна от видения, - сказал отец.

- То есть ты что-то видел наяву?

- Разлей-ка еще по одной. Наяву - не наяву, не важно. Видение есть видение.

- Ну и что за видение?

- Свою мать я видел ночью. Проснулся оттого, что она меня по голове гладит. Гладит и говорит: «Горе в дом, сынок, стучится». Я потянулся к выключателю, включил свет, но тут уже, понятное дело, матери не было.

- И как ты это видение трактовал? – спросил Родион.

- А что тут трактовать? Мать сама все сказала четко и ясно. Пришло время за грехи наши ответ держать.

- Послушай, даже если допустить, что это был не сон, то какие у вас с матерью могут быть грехи? При вашем-то образе жизни.

- Не сон это был. И ты знаешь, что каждый человек грешен, и мы с матерью в том числе. А про тебя вообще подумать страшно.

- Да я за жизнь не видел более набожных людей, чем вы с матерью, - сказал Родион. – Какие за вами грехи? У тебя самый тяжкий грех – это сто грамм по праздникам.

- Я жизнь прожил, Родион, и говорю тебе, что все мы грешны.

- Ты прожил жизнь, и должен знать, что по сравнению с грехами абсолютного большинства, вас с матерью не наказывать надо, а к святым причислять еще при жизни.

- Не богохульствуй, - сказал отец.

- А при этом все вокруг живут и радуются, все живы и здоровы, - продолжил Родион, - и только мы должны жить в ожидании неминуемого наказания за несуществующие грехи.

- Это тебе с виду кажется, что они живые и здоровые. Ты не помнишь свою бабку? Она просто так говорить не будет. Видишь же, он меня предупредила, а я предупредил тебя. Сходи в церковь. Но сначала налей еще по рюмочке.

- Слушай, вот ты взрослый мужик, - сказал Родион, - вот скажи мне, неужели ты думаешь, что если я тебя не послушаюсь и не пойду в церковь, то что-то может произойти? Или хотя бы измениться? Ты же уж в своем-то возрасте должен понимать, что жизнь по определению не может быть такой простой, чтобы при малейшей опасности можно было сходить в церковь, и тем самым этой опасности избежать. Я тоже верующий человек, но всему же есть предел. Церковь, в конце концов, есть в каждом из нас, и во мне она есть, и она намного ближе к Богу, чем любая из тех, что с куполами.

- Ты просто еще очень молодой и ничего не понимаешь, - сказал отец. – Хотя я в твои годы уже намного больше тебя понимал и видел. И я осознавал, что мы в ответе за каждый свой шаг и поступок. Даже за каждую мысль. За примерами далеко не надо ходить: вот помню, тебя еще не было, я о своем начальнике подумал нехорошее. Он тогда некрасиво себя повел по отношению ко мне, но Бог ему судья. Я обронил тогда фразу недобрую в его адрес. И уже на следующий день мать заболела твоя, в больницу попала больше, чем на месяц. А все почему? Грешную мысль себе позволил – за нее и получил. И примеров таких сколько хочешь.

- Нет, я, конечно, все понимаю, - сказал Родион, - но если ты действительно видишь связь между этими двумя событиями, то нам лучше вообще оставить этот разговор, и я поеду куда-нибудь еще, просто чтобы не нервничать. Ты вообще представляешь, что было бы, если наказание находило каждого из тех, кто плохо подумал о своем начальнике? У нас больницы были бы переполнены матерями! – сказал Родион.

- А они у нас что, не переполнены?

- Но как это связано?

- Я тебе только что рассказал, как это связано. Задумайся. Вот задумайся на секунду. Не руби с плеча…

- Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не может все в жизни быть так просто. Ты прожил жизнь, неужели ты этого так и не понял?

- Нет, это ты ее еще не прожил, и поэтому этого пока не понял. Сходи в церковь, не затягивай, - сказал отец.

- Я схожу в церковь, но не потому, что ты мне сказал, а потому что мне самому надо.

- И все эти разговоры про то, что церковь у тебя внутри, или, как еще говорят, «у меня с Богом свои отношения», лучше оставь, пока не поздно. Так говорят те, кому не дано видеть большего. К тем, у кого с Богом свои отношения, у Него в итоге тоже будут свои отношения, имей это в виду.

- В каком итоге? После смерти? – спросил Родион.

- Можно и так сказать.

- Да откуда ты можешь знать, что там будет? Откуда вообще у всех вас такая уверенность, что там что-то будет?

- Не богохульствуй. Будет, конечно. Об этом написано. Ты почитай…

- Да читал я всё, - перебил Родион. – Ты посмотри, сколько лет прошло, сколько изменений все эти тексты претерпели. Я уже не говорю о том, что совершенно непонятно, кто их вообще писал. Это могли быть люди, которые вообще не понимали смысла того, что им диктовали, понимаешь? Автора у всех этих текстов нет как такового, это мог быть кто угодно. И смысл их он мог понять не так, как нужно, а мог и вообще не понять. Представь себе, что я кому-то рассказываю историю своей жизни. Искренне, от души, рассказываю в подробностях, даю какие-то советы, исходя из собственного опыта. А потом прошу своего слушателя изложить это на бумаге. Да у меня, скорее всего, нервы сдадут, когда я увижу, что он написал. Понимание жизни у каждого свое. Поэтому как можно спустя тысячи лет до сих пор думать, что те люди все правильно записали? Даже если вообще допустить, что что-то было….

- Неубедительно, - сказал отец. – Очень жалко, если ты и вправду не понимаешь, что в текстах, о которых мы говорим, заключены коды ко всей жизни в целом и к любой, абсолютно любой ее ситуации в частности. Тебе за тысячи лет до твоего рождения описали всю твою жизнь наперед и жизнь каждого другого человека, нужно только научиться это читать и находить тому подтверждение в жизни. Но ты то ли в силу возраста, то ли в силу характера своего этого не понимаешь. Налей еще.

- Да ты посмотри вокруг! Неужели ты не видишь, что жизнь не такая, какой она тебе представляется? Неужели ты не понимаешь, что сегодняшнюю жизнь никто не мог описать тысячи лет назад? Если жить сегодня по тем текстам, то не проживешь и недели!

- Моя жизнь, Родион, именно такая, какой она мне представляется, - сказал отец. – Поэтому я так ее и прожил. И несу ответственность за каждый свой шаг, за каждое сказанное мною слово…

- Ты очень любишь все эти красивые фразы про сделанные шаги и прожитую жизнь, но, по большому счету, вся твоя жизнь – это непонятный, совершенно абстрагированный от реальной жизни, мир, который понятен только тебе и еще, видимо, нескольким таким же, как ты. Но ты же должен отдавать себе отчет, что вот я, твой сын, если вдруг приду к тебе за советом, ты не сможешь мне его дать, потому что в той жизни, которую живу я, и которую живут все вокруг, ты ничего не понимаешь. Ты ничего не знаешь про настоящую жизнь! Если мне сейчас понадобится твой совет по работе, по каким-то взаимоотношениям, по личной жизни, в конце концов, что ты мне скажешь? Что на все воля Божья, и что надо чаще ходить в церковь? У вас с матерью нет ни друзей, никого. Вы никуда не ходите, ничего не видите, к вам никто не приходит, откуда при таком образе жизни ты собирался набраться опыта, чтобы потом делиться им с сыном? Чем ты поделишься со своими внуками? Я не про материальную часть говорю. Ты задумывался об этом когда-нибудь? Что ты им будешь рассказывать?

- Во-первых, Родион, за советом ты ко мне никогда не подходил… - сказал отец.

- Правильно, потому что мне со школы было понятно, что я скорее как минимум подзатыльник получу, чем услышу от тебя какой-то внятный ответ. Во втором классе я пришел домой с разбитой мордой. Во втором классе, не в седьмом, не в десятом! Помнишь, какая у тебя была реакция? Никакой! Ты хотел, чтобы при этом я спросил у тебя, что мне делать в сложившейся ситуации?

- Родион, тебе определенно надо сходить в церковь. Причем, чем скорее, тем лучше. Откуда в тебе вся эта агрессия, ты думаешь? Все оттуда. Сходи в церковь. Прямо завтра.

- А если бы у вас была дочь, - продолжил Родион, - какие наставления по жизни ей дала бы наша мать?

- Самые правильные, - сказал отец.

- Тоже обо всем пришлось бы узнавать в подворотне, как и мне, потому что мать с ней говорила бы о Боге и праведности, а не о том, что ей действительно нужно в жизни. Ты спрашиваешь про мою компанию, вот представь себя в компании отцов моих друзей, о чем ты с ними будешь говорить? Они взрослые современные мужики, какую из тем ты сможешь поддержать?

- Родион, а мне не нужно быть в компании с этими людьми, - ответил отец. – И нам с ними не о чем говорить. А по поводу воспитания я скажу тебе, что ты вырос таким, какой ты есть, такой же, как и все остальные, так что дело не в том, так мы тебя воспитывали или не так. Только в тебе почему-то очень много агрессии, я не понимаю, в кого это. Налей еще по одной, не затягивай.

- Я представляю, что будет, если после смерти мы попадем не в то царство, в которое вы так верите, а в бедлам и хаос, в бордель, где будут строго наказываться все те, кто всю жизнь прожил в отказе от людских удовольствий, а в почете будут другие, кто жил в пьянстве и распутстве, зато на радость самим себе. А может быть, и те, кто воровал, убивал, насиловал, предавал и клеветал. И чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что именно так оно и будет. Вот так сюрприз ожидает всех вас!

- Родион, тебе хочется жить в пьянстве и распутстве? – спросил отец.

- Нет, - сказал Родион, - я просто не понимаю таких, как вы. Что вы видели в жизни, что вы о ней можете рассказать? Какие ее радости ты познал? О чем, в конце концов, ты можешь вспомнить? Неужели никогда не хотелось хоть как-то свою жизнь разнообразить?

- А что могут вспомнить хваленые отцы твоих друзей? Как их таскали в молодости по институтским общежитиям, потому что после трех дня они сами не в силах были передвигаться? Как их к двадцати годам перелечили от всех болезней, которые только можно насобирать в природе? Ты это имеешь в виду? Наверно, об этом они своим детям рассказывают?

- По крайней мере, имея все это за плечами, они готовы к тому, что это может повториться с их детьми, а ты нет. И когда я по мере взросления оказывался в той или иной ситуации, выходящей за рамки твоих представлений о жизни, ты пытался меня воспитывать, но выглядел при этом, уж прости, комично.

Родион достал сигарету и вышел из кухни.

 

- Значит, ты пьешь вино, - сказал Эдик, доставая купленную по пути бутылку красного вина.

- Значит, да, - сказала Вера, садясь за кухонный столик, - а ты?

- Я не буду понижать градус, - сказал Эдик.

- А что ты пил? – спросила Вера.

- Водку.

- Я водку вообще не пью, - сказала Вера.

- Вообще? – переспросил Эдик.

- Вообще.

- И не пробовала?

- Пробовала, конечно. Поэтому и не пью.

- Не понравилось? – спросил Эдик, пытаясь улыбнуться.

- Последствия не понравились, - ответила Вера.

- Ты один раз попробовала, и больше не пила?

- Да, я попробовала один раз, перебрала, и больше не пила.

- Всегда этому удивлялся, - сказал Эдик. – Это, наверно, даже не сила воли, это что-то другое. У одного моего знакомого отец в школе один раз затянулся сигаретой, закашлялся и больше ни разу в жизни не курил. Ни одной затяжки.

- А что тебя в этом удивляет? – спросила Вера.

- Просто лично мне это изначально непонятно. В первый раз я тоже закашлялся. Потом попробовал второй. Не кашлял. На третий понравилось.

- Курить мне нравится, но по поводу водки у меня ситуация такая же, как у отца твоего приятеля с курением. Мне хватило одного раза, - сказала Вера.

- Может быть, ты подсознательно боишься, что тебе тоже понравится?

- Не поняла, что понравится? Водку пить? – переспросила Вера.

- Я имею в виду, что... – Эдик понял нелепость своего вопроса, - … что можно же, если в меру.

- Вот странно получается, - сказала Вера. – Ты не первый, кто мне говорит примерно то же самое. И я удивляюсь, почему люди так устроены. Вот тебе девушка говорит, что она не пьет водку. Вместо того чтобы сказать «Какая ты молодец!», ты меня начинаешь чуть ли не уговаривать.

- Я тебя не уговариваю, - сказал Эдик. – Просто удивляюсь.

- Видишь… Тебя это почему-то удивляет..

- Просто, я думал, что в силу, так сказать, рода деятельности.

- Ах, в силу рода деятельности…– повторила Вера, закуривая сигарету. – На это я могу тебе сказать, что всё от человека зависит.

- Ты знаешь, эту фразу можно вставить в любой контекст, - сказал Эдик.

- Согласна. Но иногда она действительно уместна. Вот даже не вдаваясь в подробности, смотри: тебе кажется, что проститутка обязательно должна пить водку, потому что по роду деятельности ей постоянно должны эту водку предлагать, правильно?

- В общем, да.

- Так вот смотри, есть же студенты в химических институтах, которые не любят химию. Просто так сложились обстоятельства, что они учатся именно в химическом институте, а не в каком-то другом. Есть же в театре актеры, которые открыто признают, что они не любят театр.

- Да, но это немного другое. Водку пьют и студенты, и актеры.

- Хорошо, скажи мне: это так принципиально? Человек, который не пьет водку, вызывает у тебя какие-то ассоциации? Или по этой особенности ты уже можешь дать мне какую-то характеристику? – спросила Вера.

- Все не настолько серьезно. Мне просто показалось это немного странным, не более того. Мне определенно нравится твой настрой поговорить.

- Поговорить я люблю, - сказала Вера. – А я смотрю, ты не спешишь.

- Я вообще никогда не спешу, - сказал Эдик, наполнив Верин бокал.

- Это хорошо. Не люблю суетливых людей. Я тоже никогда не спешу. Когда человек спешит, он смешон, и выглядит жалким, - Вера взяла в руку бокал. – За знакомство?

- За знакомство, - поднял стопку Эдик.

- Ты действительно не похож на человека, который спешит. Это вызывает уважение. По крайней мере, у меня, а я вообще склонна думать о людях и о том, как они себя ведут в разных ситуациях. Я не спешу не потому, что жизнь длинна, и я еще что-то успею. Я давно поняла, что жизнь коротка, а может быть и еще короче, чем мне кажется, поэтому многое из задуманного мне уже не успеть, но это не вызывает во мне желания сломя голову бежать по улице, стараясь что-то успеть в этой жизни. Вдруг идущий мне навстречу человек, думает так же, как и я, и я покажусь ему нелепой и смешной. Я же этого не хочу.

- Ты не похожа на девушку, которая задумывается над тем, что о ней думают окружающие, - сказал Эдик, налив себе водки.

- Я придерживаюсь мнения, что только совершеннейший маразматик может утверждать, что ему наплевать на мнение окружающих, - сказала Вера. – Да, тебе может быть все равно, что они думают о том, как ты одеваешься, как проводишь свободное время, что ты ешь и пьешь. Понятное дело, что тебя совершено не должно интересовать мнение твоей пожилой соседки о том, с какой подружкой ты под утро приехал домой. Но согласись, что никакому здравомыслящему человеку не будет все равно, если окружающие будут считать его, скажем, сволочью или законченным идиотом. Если он сам, конечно, себя таковым не считает. Поэтому я всегда настораживаюсь, когда кто-то говорит, что ему наплевать на мнение окружающих. Этот человек либо не понимает, что говорит, либо действительно сволочь или идиот. Или просто маленький еще. Это вообще фраза, свойственная школьникам и студентам первых курсов: «Мне все равно, что обо мне подумают». Вроде как модно звучит всегда.

- Наверно, да, - сказал Эдик и поднял стопку. – За тех, кому не все равно, что о них думают окружающие.

- Нет, просто за хороших людей, - сказала Вера.

Они выпили.

- Извини, а тебе сколько лет? – спросила Вера.

- Двадцать шесть, - ответил Эдик.

- Выглядишь старше.

- Мне всю жизнь это говорят.

- Для мужчины это не страшно. Тебе это, наоборот, в плюс. Женщинам нравятся мужчины старше их, и это логично. У тебя взгляд взрослого мужчины - какой-то усталый что ли. Но не такой усталый, как после работы, а как будто уставший от жизни, - сказала Вера. – Хотя, может быть, просто думающий, осмысленный. Но все равно это очень хорошо. В твоем возрасте мало людей с таким взглядом. Не по возрасту взгляд, я бы сказала.

- Не знаю, хорошо это или нет, поэтому мне остается тебе только поверить, - сказал Эдик.

- А ты сам этого не замечал?

- Замечал, но не думал, что это хорошо.

- Хорошо, хорошо, - сказала Вера. – Девушки тают под такими взглядами, поверь мне.

- Выпьем за девушек. Точнее, за присутствующих здесь дам, - сказал Эдик.

- Даму, Эдик… Даму, - поправила его Вера, - не разочаровывай меня. Давай лучше выпьем за мужчин, которые могут женщину одним взглядом покорить. Не кошельком, не машинами своими, а взглядом!

- Довольно странно это слышать от тебя, - сказал Эдик и выпил.

- Как раз от меня это и не странно слышать, потому что я знаю, о чем говорю. И просто так мужчине никогда комплимент не сделаю, а это именно комплимент,- сказала Вера и сделала большой глоток. – Честно говоря, я даже не понимаю, зачем тебе мои услуги. Не хочется терять время на знакомства, ухаживания, бестолковые разговоры и прочее?

- Может быть и так, - ответил Эдик.

- У тебя есть постоянная подруга? – спросила Вера.

- Нет, постоянной нет.

- Что-то мне подсказывает, что и непостоянной тоже нет, - сказала она.

- И непостоянной нет, - сказал Эдик.

- Тогда все ясно, - сказала Вера. – И давно?

- Ну, уже достаточно давно…

- Значит, проблема в тебе самом. Я никогда не поверю, что нет девушки, которая готова была бы разделить с тобой эту ночь. Другое дело, что в ней ты вряд ли нашел бы такого собеседника, как я, - сказала Вера и улыбнулась.

- О чем и речь, - сказал Эдик, тоже натягивая улыбку.

- Расскажи о себе. Про личную жизнь я уже поняла. Расскажи, чем вообще занимаешься.

- Я таможенный брокер, - сказал Эдик.

- О, таможенник, - протянула Вера. – На таможенника ты не похож. Была бы я режиссером, я бы тебя с твоей внешностью в кино взяла, а ты говоришь «таможенный брокер».

- Вот поэтому, может, и взгляд такой.

- Ясно. Не можешь найти себя в жизни. Обстоятельства сложились так, что занимаешься тем, что совершенно не твое. Тут мы с тобой похожи, не пойми меня превратно. Мы оба как тот актер, который играет в театре, не любя при этом сам театр. Вообще это стандартная жизненная ситуация, если задуматься. Значит, мы с тобой относимся к тем восьмидесяти пяти процентам жителей планеты, которые не находят себя в жизни. У меня отец такой же. Наверно, это в генах передается. Начитаннейший, умнейший человек, каких единицы. А работает водителем у одного бывшего военного, который когда-то оказался в нужное время в нужном месте и купил себе маленькую стекольную мастерскую в провинции, за копейки. Ну, потом подключил свои старые военные связи, вложил деньги, и маленькая мастерская превратилась в маленький завод. А потом уже и в большой. Но дело не в нем. Я видела этого директора пару раз - зрелище, должна тебе сказать, плачевное. И вот рядом с ним водитель, мой отец, - здоровый высокий мужик седовласый, стройный, красивый, с правильно поставленной речью, с манерами, который просто не нашел себя в жизни. Тот тщедушный нашел, а мой отец – нет. Я уж подробностей не знаю, он на эту тему со мной практически не разговаривал, но факт остается фактом. Работает водителем уж сколько лет. А ведь он действительно талантливый. На пианино играет, на гитаре. Стихи пишет! Когда ты в последний раз видел водителя, который пишет стихи? А сколько он всего прочитал. Любую тему поддержит. Он у меня вообще не от мира сего. Точнее сказать, не вписался он в этот мир. К примеру, рассказывает мне: поехали они встречать партнеров, иностранцев, в аэропорт. Встретили, едут обратно. И этот директор общается с ними через переводчика. А отец мне говорит: «Ты не поверишь, но вот они говорят что-нибудь на своем языке, переводчик еще не перевел, а я уже понял, что они сказали». Если бы это был не мой отец, я бы не поверила, что такое бывает. Но на протяжении всей жизни я замечала за ним подобные вещи, поэтому у меня никаких сомнений нет. Представь себе, он помнит себя в утробе матери. Рассказывал, какие это ощущения. «Помню, - говорит, - что все в коричневых тонах и постоянно отбивающийся ритм, пульсация». Я потом по телевизору видела - показывали несколько человек, которые тоже помнят эти же ощущения. Вот представь себе. Клиническую смерть пережил. Понимаешь, вот я включаю телевизор и вижу там передачу про клиническую смерть, да? Я переключу и даже слушать не буду. Но когда рядом со мной сидел мой родной отец и рассказывал, что видел себя как будто сверху откуда-то, с потолка, лежащим на больничной койке, я слушала, затаив дыхание. Он у меня в аварию как-то раз попал, очень серьезную. Его тогда по кусочкам собирали. Врачи нас с матерью уже готовили к худшему. А он выжил. Еще и на ноги встал. И потом рассказывал, что видел себя в этой больнице на койке, только опять же скорее не как картинку, а как какие-то ощущения. Астральное что-то, наверно. Вот такой мой отец. Я ему каждый раз говорю, чтобы книгу про себя написал. А у него на все один ответ: «Да кому это надо?» Говорит, что старый уже. Спрашиваю, почему не писал, когда молодой был. Говорит, что не до этого было. Вот так и пропадают люди, оставляя свое место другим. Какой год его уговариваю опубликовать свои стихи. Ни в какую. Другого мышления человек совершенно. Я все грозилась сама все его стихи взять, да в редакцию отнести. На худой конец, в интернете опубликовать. Но тоже руки пока не дошли. Надо будет в этом году все-таки пойти. Сделать ему подарок на день рожденья. Хотя тоже не знаешь, как он к такому подарку отнесется. Говорит, что стихи – это слишком личное… Что-то я еще бокал не допила, а у меня уже голова поплыла. Хорошее вино, наверно…

- Или, наоборот, - сказал Эдик. – Предлагаю за родителей.

- Поддерживаю… Ты, кстати, один живешь?

- Да, но родители здесь неподалеку. Ходим друг к другу иногда. Но в последнее время все чаще по праздникам.

- Эх, если бы у меня мама жила рядом со мной, я бы от нее не уходила, - сказала Вера. – Хотя, может быть, я так говорю, потому что вижу ее раз в год, максимум – два. Может, поэтому и ценю наши встречи. Помню, в школе мне казалось, что я такая самостоятельная. Из дома несколько раз уходила. Мать у меня святая. Слова ни разу не сказала. Была бы у меня такая дочь, я б убила ее, вот клянусь тебе. А потом так сложилось, что хочешь – не хочешь, а жить пришлось отдельно, пришла долгожданная самостоятельность. По началу так гордилась… Всем при каждом удобном случае рассказывала, что живу одна, без родителей. Ну, не одна… с молодым человеком. Точнее, даже немолодым. А потом как начала жизнь крутить. Сколько же я плакала… Каждый вечер плакала, когда поняла, что не успела с матерью вдоволь пожить. Ты знаешь, мне не так давно сон приснился. Как будто я маленькая и сижу под землей в темноте. Похоже на подвал, но только очень глубоко где-то. И в этой темноте я еле-еле различаю качели, большие такие, на толстенных цепях. Я сажусь на них и начинаю тихонько качаться. А потом вдруг чувствую, что рядом кто-то есть. Знаешь, как эффект присутствия – не вижу, но знаю, что стоит рядом, и мне от этого становится дико страшно. Но тут я понимаю, что это сон, и что мне надо закричать, чтобы пришла мама, как в детстве, и меня разбудила. Во сне-то я вроде как маленькая. И я начинаю кричать. Кричу во сне, кричу, но меня никто не будит. И вот я просыпаюсь сама, видимо, от собственного крика, и понимаю, что мамы рядом нет. И что нет-то ее уже очень давно. Понимаю, что я лежу в своей съемной квартире, в темноте, одна, как уже много лет подряд. И ты знаешь, у меня слезы сами из глаз покатились на подушку. Так мне домой захотелось, захотелось все вернуть… А ночью ведь еще все эмоции особо остро переживаешь. Я ревела, не могла остановиться. Уже и свет включила, пошла на кухню, покурила, а слезы льются и льются сами. Сначала подумала, что дома что-то случилось. Хотела позвонить, но не стала – ночь все-таки. В очередной раз разум возобладал над чувствами. Еле-еле до утра проворочалась. Утром позвонила домой – вроде все хорошо, все живы, здоровы. Я потом весь день ходила под впечатлением. Это даже не сон был, а тоже, видимо, какая-то игра воображения. Из подсознания мысли вырвались ночью. В такой вот форме, - Вера замолчала. – Ты извини, что я так много говорю, на меня это действительно непохоже. Это все вино.

- Наоборот, очень интересно, - сказал Эдик.

- Да уж, очень. Видимо, просто накопилось где-то внутри. Я в сны вообще-то не особо верю. Все эти сонники и прочее… Подружки у меня вечно сонниками обложатся и выискивают, у кого что и к чему. У тебя как с этим? Часто сны снятся? Запоминаешь их? Говорят, что нам за одну ночь чуть ли не десяток снов снится. А многие встают и не помнят ничего. Я вот запоминаю, а ты?

- Какие-то тоже запоминаю, какие-то, видимо, нет, раз их по десять за ночь снится, - сказал Эдик. – Не знаю, у меня пока тоже ни одного не сбылось. Поэтому, скорее, нет, не верю…

- Знаешь, есть такая теория, что по снам можно определить уровень интеллекта человека. И вообще можно многое про него сказать.

- Читал. Мне кажется, это логично.

- Вот кому-то снятся сложные по построению сны, с сюжетом, с какой-то четко выстроенной последовательностью происходящего, а кому-то снится, что его на работе премии лишили.

- Как бы это нескромно ни звучало, но я, наверно, отношусь к первым, - сказал Эдик.

- Эдик, ты смотри, может быть, уже пора? Ты не стесняйся, скажи, я ведь, в конце концов, для этого сюда и приехала. Ведь нее за разговоры со мной ты деньги платил, я же не психолог.

- Все нормально…

- Ну, как скажешь. Ты в Бога веришь? – спросила Вера.

- У меня друг есть из сильно верующей семьи… - сказал Эдик. – В их понимании, наверно, нет. А вообще хочется думать, что да. Если под верой не подразумевать количество походов в церковь.

- Походы в церковь и личная вера – разные вещи. Но я сама в церковь хожу, и часто. Мне потом легче становится. Понимаешь, я верю в энергетику, в энергетику каждого слова и мысли, в их материальность. Я для себя решила, что даже если Бога и не было изначально, если люди его придумали сами - а ты представь, сколько людей в Него поверили одновременно - то эта мысль была настолько энергетически сильной, что просто не могла не материализоваться. Даже мысль одного человека может обретать форму, а тут – миллионы человек верили одновременно, что Он есть.... Поэтому для меня Бог – это человеческая энергетика, материализовавшаяся мысль, Высший разум. Высший, потому что его энергетика изначально в миллионы раз сильнее энергетики нашего разума. И если люди потеряют веру, перестанут думать о Боге, постепенно исчезнет и Он. Мысль материальна… А что это за друг, который из религиозной семьи? – спросила Вера.

- Зовут Родион, фамилия Булимов. Мы вместе в институте учились. Сейчас он в туристической фирме работает…

- Он тоже сильно верующий? Или только родители?

- Мы с ним на эту тему особо не разговаривали никогда. Он, конечно, в меньшей степени, он более земной. Я вообще редко с кем на эти темы говорю, - сказал Эдик. – Хотя сам задумываюсь часто, особенно в последнее время.

- Я сама только с отцом о Боге разговариваю. С остальными не получается. Хорошо, что ты так рано об этом задумался.

- Рано? – переспросил Эдик.

- В двадцать шесть лет? Конечно рано. Большинство людей к этому приходит в конце жизни. Если вообще приходит.

- Я не могу стопроцентно сказать, что я к этому пришел.

- Если думаешь, значит придешь, - сказала Вера. – Или даже уже пришел, только с другой стороны. Это хорошо, поэтому не надо этого отрицать и тем более стесняться. Расскажи мне еще про своих друзей. Много их у тебя? Я, кстати, не считаю, что друзей много не бывает. Одинаковых бывает друзей, а если они разные, то их может быть ровно столько, на сколько хватит тебя самого, то есть твоей энергетики опять же.

- Нет, друзей у меня не много. И они как раз совсем не одинаковые. Андрей Дронов. Интересный человек, работает в музыкальном журнале. Не знаю, что сказать про него, его надо видеть и слышать, чтобы понять. Человек творческий, в постоянном поиске. Он на два года меня старше. В последнее время мы практически не видимся, как и со всеми остальными, впрочем. Недавно девушка его к нему переехала жить. Я, кстати, думаю, что тебе с ним тоже интересно было бы поговорить. У него своя жизненная философия, которую я уже давно отчаялся постичь…

- Интересно…

- Есть еще Нечаев Саша. С ним мы со школы вместе. Сейчас вообще практически не общаемся. Не знаю, что про него сказать. Женат.

- Ясно, - сказала Вера. – Менее интересно. Со временем все отношения сходят на нет, и мы ничего не делаем, чтобы что-то изменить.

- По поводу Нечаева, я себя недавно поймал на мысли, что если завтра наши пути каким-либо образом окончательно разойдутся, то я даже переживать не буду, приму как должное.

- Может, это сейчас так кажется.

- Может быть, но про Андрея и того же Булимова я этого сказать не могу. Я не хочу, чтобы мы разбегались в разные стороны, я знаю, что для меня это будет потеря, - сказал Эдик. – А тут нет…

- На самом деле в этом нет ничего удивительного, - сказала Вера. – У всех так. В нашей жизни, тем более в большом городе, друзей детства сохранить практически невозможно. В детстве мы все другие. Чем мы моложе, тем нам проще держаться вместе. В школе мы движимы одними и теми же идеями, мы чувствуем сплоченность друг с другом, нам хорошо вместе. А потом происходят все эти необратимые изменения, и необходимость быть вместе пропадает. То же самое, кстати, и с ранними браками. В раннем возрасте невозможно понять, какой человек тебе нужен в этой жизни. И нужен ли, кстати, вообще. Так что тут ваша ситуация с этим другом, к сожалению, традиционная.

Эдик молча поднял стопку, и они выпили.

- Из жизни уходят интересы, - продолжила Вера, - и им на смену приходит быт. У нас из души уходит музыка, как в прямом, так и в переносном смысле. А нельзя, чтобы она уходила. В ком она остается, тот, в принципе, счастливый человек. Понимаешь, к кому-то в этой жизни музыка приходит навсегда. К кому-то приходит, но с возрастом исчезает, а к кому-то не приходит вообще. И вот в юности живут люди, полные музыки, полные каких-то интересов, мыслей и идей. Потом из одних эта музыка уходит, в других остается. И смотрят они друг на друга одинаково снисходительно. Те, из кого музыка ушла, смотрят на других как на взрослых детей. Те, в ком она осталась, смотрят на первых как на лишенцев, а в некоторых случаях – чуть ли не как на предателей. У тебя была мечта в детстве? Кем ты хотел стать?

- Не поверишь, музыкантом, - сказал Эдик.

- Вот об этом я и говорю. А что помешало?

- Как у всех: не сложились обстоятельства, люди не нашлись подходящие. Не везет мне на единомышленников. В общем, всё было против этого.

- Еще не поздно. Если сильно захотеть…

- Не знаю… Надо ли мне это сегодня. Есть у меня знакомые музыканты. Смотрю я на них и не знаю, нужно ли мне это было на самом деле, и уж тем более, нужно ли мне это сегодня, - сказал Эдик.

- Если хотелось, значит, это было нужно. Хотя, с другой стороны, если это было бы по-настоящему нужно, ты бы этим занимался в любом случае, независимо от ситуации. Один бы музыку писал, дома у себя, здесь. Ты на чем играешь? На гитаре? Есть у тебя гитара дома? – спросила Вера.

- Нет, у родителей, - сказал Эдик.

- Значит, не очень тебе это надо. Музыка у тебя в душе есть, но из тебя она не выходит. Значит, так и должно быть. Хотя не знаю. Сложно это все. Ты подстроился под обстоятельства, а я не знаю, была ли у тебя возможность их изменить. Говоря про себя, например, я точно могу сказать, что у меня во многих ситуациях не было никакого выбора, и возможности менять ситуацию не было, поэтому имею то, что имею. Посмотрим, что будет дальше. Но любой опыт – положительный, в этом я давно убедилась. Любой опыт, который не доводит тебя до самоубийства.

- Ты способна на самоубийство? – спросил Эдик.

- Честно говоря, сегодня, наверно, уже нет, - ответила Вера. – Раньше могла. По крайней мере, мне так искренне казалось. Моя школьная подружка вышла в окно одиннадцать лет назад. Сейчас я понимаю, что в ее ситуации это был не единственный выход. А тогда казалось, что она все сделала правильно. Ее смерть мне казалась героической. По большому счету, она такой и была, но по прошествии времени стало понятно, что это было глупое ребячество, неожиданный финал игры во взрослых. Как правило, дети идут на самоубийство не ради себя, а ради того, чтобы кому-то что-то доказать, чтобы кто-то почувствовал себя виноватым. В более зрелом возрасте такое вряд ли возможно. Лично я, оказавшись в такой ситуации сегодня, просто уехала бы в другой город и начала все сначала. Не верю, что в жизни можно все начать с нуля, но и сводить все к нулю тоже нельзя. Как бы то ни было, я не осуждаю и не виню тех, кто делает такой выбор. Как-то в метро я видела молодого человека на инвалидной коляске. Красивое волевое лицо из тех, которые женщинам всегда нравились. Но у него нет ни рук, ни ног, и в коляске его маленькая девочка везла, скорее всего, сестра. Так вот если этот молодой человек завтра в метро бросится под поезд, я расценю это как единственный выход. Это не шестнадцатилетняя девочка, режущая себе в ванне вены в надежде, что ее все-таки спасут, но зато родители и возлюбленный поймут, насколько они были неправы.

- Многие считают, что на самоубийство идут только слабые, - сказал Эдик.

- Если бы этих многих сестры возили в колясках в метро без рук без ног, я бы хотела посмотреть в их глаза и спросить, откуда они берут силы, чтобы дожить такую жизнь до конца, - сказала Вера и допила вино в бокале. – Естественная смерть – это выпускной, или диплом. И каждый сам решает, учиться ли ему вплоть до выпускного, или учеба потеряла смысл. Уверена, что тому парню в инвалидной коляске такой диплом не нужен. Есть множество людей, от которых никому нет никакой пользы, но они живут долгую и, возможно, по их понятиям, счастливую жизнь. И есть те, благодаря кому жизнь становится намного ярче и разнообразнее, но сами они, как правило, угасают очень рано. «Угасают» в смысле уходят, умирают. В этом заключается еще одна неисправимая несправедливость. Равно как и другой пример, когда женщине, всю жизнь желавшей родить ребенка, в тридцать лет ставят диагноз бесплодия, а ее подруга к тридцати годам уже сделала пять абортов, и все у нее хорошо.

Вера закурила:

- Да все знают, насколько несправедлива жизнь. Жизнь это мгла, поэтому, видя свет только в собственной смерти, многие решают приблизить этот свет самостоятельно. И мы, продолжающие жить во мгле, не имеем права никого из них судить.

- Но хоть какой-то смысл в жизни ты видишь? – спросил Эдик.

- Да, - ответила Вера. – Просто не только толпа должна доживать до старости. Старость должны познать и те, чья жизненная энергетика заметно поиссякла в процессе поиска смысла. Говорят, что старость – это не так-то плохо, если не мучаться болезнями. Я хочу до нее дожить и разбавить ряды ссутулившихся уличных бабушек с печальными глазами. Вот скоро брошу курить и тогда точно доживу…

- До старости будешь искать смысл, которого нет, чтобы потом в старости опять что-то кому-то доказывать?

- На самом деле, это мне сейчас так кажется, - сказала Вера. – Никто не знает, что я скажу через год.

- Извини за вопрос, но я тоже не могу не спросить, сколько тебе лет? – спросил Эдик.

- Двадцать девять. В прошлом месяце исполнилось. И я не считаю, что этот вопрос бестактный. Мне жалко женщин, которые стесняются своего возраста. А что насчет тебя? Собираешься дожить до старости?

- Пока в планах есть.

- Ты вообще много пьешь? – спросила Вера.

Эдик задумался.

- Вообще нет.

- Раз в неделю? Два?

- Получается где-то так. Раз или два.

- И до какого состояния?

- По-разному.

- А в большинстве случаев?

- Так не могу сказать. По-разному.

- Скажем так, когда ты в последний раз напился так, что не помнил, чем закончился вечер?

- Неделю назад, - сказал Эдик.

- А до этого?

- Две недели назад, но не подумай, что это происходит на каждой неделе. Просто в этом году по-другому не получается, - сказал Эдик и налил себе водки.

- Високосный год… - сказала Вера. – Скорей бы он уже закончился. Хотя так и нельзя говорить.

- Веришь в то, что он особенный? – спросил Эдик.

- Возможно. Это же связано с космосом, с цикличностью… А того, что нами не познано, мы не можем отрицать.

- Кстати, а ты сама хочешь детей?

- Тут тоже циклично. Раньше хотела, сейчас не хочу. Наверно, потом желание снова появится. Хотя когда хотела, понимала, что, видимо, не в этой жизни. Из таких как я нормальные матери не получаются. У моего отца есть одно стихотворение, которое я часто читаю вслух сама себе. Послушай:

 

Все, что было, что сбылось

С разрешения небес,

Что срослось и не срослось,

Все метлой сметает бес.

 

Что свершилось на пути,

Что легло на нем золой,

Что осталось позади,

Все сметает бес метлой.

 

Что учел, что не учел,

С чем хотел идти вперед,

Если он еще не смел,

Обязательно сметет.

 

Распускаются цветы,

Дни становятся длинней,

С ним она давно на ты,

Впрочем, так же, как он с ней.

Расцветает все вокруг,

Дождь с небес как теплый душ,

Был он ей по жизни друг,

Стал он ей по жизни муж.

В небесах взошла луна

С человеческим лицом,

Стала матерью она,

Он счастливым стал отцом…

 

Что же ночью не спалось?

Сын взрослеет, дочь растет.

Вроде что хотел – сбылось…

Просто бес метет, метет…

 

Эдик выпил водки.

- Что скажешь? – спросила Вера.

- Скажи, а это тебе твой отец сам прочитал?

- Сам. Не так давно.

- И каково тебе как дочери слышать от отца такое стихотворение?

- Да я прекрасно все понимаю и без этого стихотворения, - сказала Вера, - я такая же, как и он, и со смыслом я полностью согласна.

- Ты говоришь, что хочешь познать, что такое старость. Но при такой жизненной философии ты не боишься встретить ее в одиночестве? – спросил Эдик.

- Нет, я не боюсь одиночества. И если ты про детей, то имея их, от одиночества все равно никто не застрахован. Одиночество – это не то состояние, когда у тебя просто никого нет рядом. Это пониженный уровень внутренней самодостаточности. Мне лучше прожить жизнь одной, но прожить ее как свою, чем разделить ее с закомплексованным мужем-тираном, который через пять лет найдет себе моложе, и рожденными от него детьми, которые будут видеться друг с другом только на похоронах, свадьбах и встречах, посвященных вырабатыванию плана, как скорее положить свою душевно-больную мать в клинику.

Вера посмотрела на Эдика:

- Эдик, ты себя нормально чувствуешь?

- Нормально, - ответил Эдик. – Просто спать что-то резко захотелось.

- Эдик, можно еще один вопрос только? – попросила Вера. – Расскажи, почему вы с девушкой своей расстались.

- Тут я ничего нового тебе не расскажу, все как у всех, - ответил Эдик. – Все слишком рано переросло в привычку, и мы обоюдно решили, что в нашем возрасте слишком рано кого-то терпеть рядом с собой, вот и все.

- И когда вы расстались?

- Почти два года назад.

- И после нее у тебя никого не было?

- Всерьез нет. До нее всерьез тоже никого не было, - сказал Эдик.

- Жалеешь, что так получилось?

- А как так? Все получилось, как и должно было. Наоборот, я рад тому, что мы не дотянули до последнего, и что сами себя не поставили в те обстоятельства, когда расходиться было бы сложнее, или вообще невозможно.

- Я так понимаю, детей ты тоже не особо хочешь?

- Я, скорее всего, не дорос еще до того возраста и состояния, когда появляется желание иметь детей. Пока что не могу себе такого представить. Хотя иногда что-то внутри шевелится, когда я вижу отцов, играющих со своими маленькими дочерьми.

- Именно дочерьми, - повторила Вера. – Я так и подумала. Всегда считала, что сильный мужчина по природе должен хотеть именно дочь, а не сына. Сына хочет слабый мужчина, которому что-то нужно доказывать, и хочет он его, как правило, не сердцем, а головой. Я так понимаю, вернуть ты ничего не хочешь?

- Нет… не хочу, - сказал Эдик. – Да и нечего возвращать. Мы очень быстро и полностью исчерпали себя.

- Быстро это как?

- Два года.

- Два года – самый тяжелый срок для людей, не обремененных какими-то обязательствами друг перед другом, - сказала Вера. – И страсти уже нет, но и усталость друг от друга еще не достигла своего пика. А что она по этому поводу думает? Не ищет встреч, не звонит?

- Нет, мы не созваниваемся. Не виделись с тех пор ни разу. Не думаю, что она вообще об это думает. У нее давно другая жизнь. Как и у меня, - сказал Эдик. – Если это можно так назвать.

- Думает, Эдик, думает, - сказала Вера. – А то что вы не ищете друг с другом встреч – это хорошо. Слабые люди не могут расстаться навсегда: вроде разойдутся, потом начинают созваниваться, встречаться, и все начинается сначала. А жизнь показывает, что если у кого-то из двоих возникла мысль все закончить, нормальных отношений уже не выйдет, сколько заново ни начинай. Я по большому счету не знаю, что между вами было, но поверь мне, что тебя она запомнит, как сильного человека. Женщины теряют интерес к своим мужчинам, если те продолжают бегать за ними после разрыва. Они уважают других, это прописные истины, и ты сам это знаешь, раз так поступил. И поверь мне, я знаю, насколько тяжело не пытаться все начать заново, если на смену старым чувствам не пришли новые. Ну что, идем спать?

 

В одном из известных столичных клубов ДД сидел в компании лидера «Акико Ито» Акима и, вооружившись диктофоном, задавал ему вопросы редакции журнала, а также несколько своих. Было это днем, когда в клубе не было ни одного посетителя, и только официантка с барменом периодически посматривали на занятый ими столик.

ДД: Аким, разговор с музыкантом хотелось бы начать с банального, но в то же время необходимого вопроса. Расскажи, что для тебя музыка вообще…

А: Самовыражение. Я знаю, что для многих сейчас скажу глупую вещь, но мне действительно не дано понять людей, которые не любят музыку. Так же я не понимаю людей, которые на вопрос «Какая музыка тебе нравится?» отвечают: «По настроению». Такого не бывает. Если ты слушаешь музыку «по настроению», это значит, что самовыражение артиста до тебя не дошло, и ты слушаешь музыку исключительно как фон. Музыка это искусство, как кино, как литература. Причем, я тебе скажу, что музыка – это средство самовыражения не только для тех, кто ее пишет, но и для тех, кто ее слушает. Именно поэтому фраза «Я слушаю музыку по настроению» означает, что человек не понимает музыку вообще. Смотри, не так давно по телевизору шел фильм. Полностью я его не видел, но там был такой фрагмент: девушка знакомится с молодым человеком и в первый раз приходит к нему домой. Они разговаривают, обнимаются, потом молодой человек куда-то отходит, допустим, в душ. И как только он уходит, девушка вскакивает с дивана и начинает осматривать его комнату. И в это время ее голос за кадром говорит: «Я хотела побольше узнать о нем, поэтому быстро просмотрела его полки, чтобы понять, какую музыку он слушает, какие фильмы смотрит, какие книги читает»… Понимаешь? Вот что такое музыка. Это не фон. Музыка – это один из тех интересов, по которым другие могут написать твой портрет, узнать тебя. Есть такие группы, которые… как бы тебе сказать… в общем, вот спрошу я у человека: «Нравится тебе эта группа?», он скажет: «Да», и я уже многое про него пойму, потому что прекрасно знаю, что это за музыка и что это за тексты, я знаю, какая аудитория такую музыку слушает, какой у этой аудитории склад ума и так далее. Скажет «Нет», я тоже многое пойму, вот что важно. Ответы типа «Я слушаю музыку по настроению» или «Я музыку не слушаю вообще», что в принципе одно и то же, также очень хорошо характеризует человека. И, как правило, с такими людьми мало о чем можно поговорить. Кстати, хочу подчеркнуть, что все вышесказанное относится не только к музыке, а вообще ко всем видам искусства. Но искусства самовыражения, а не искусства, которое фон.

ДД: Тогда сразу попутный вопрос. Если ты спрашиваешь собеседника о его музыкальных пристрастиях, и он говорит, что слушает «Акико Ито», как ты сможешь его охарактеризовать?

А: Именно мне на этот вопрос ответить объективно сложно, потому что мне сразу хочется сказать, что как единомышленника. Хотя это и не всегда так. Приходят в голову такие клише, как «не терпящий компромиссов», «не гонящийся за модой». Ведь мы не массовая группа, нас не слушают люди, которые слушают музыку «по настроению». Если человек слушает музыку «по настроению», то сегодня он может пойти на концерт одного исполнителя, завтра – другого, послезавтра – третьего. При этом у него может не быть ни одной записи ни одного из них. Он пойдет просто потому, что этих артистов показывают по телевизору и крутят по радио. А есть исполнители, на которых ходят специально. Я знаю, что люди, приходящие на наши концерты, приходят именно на нас, на нашу музыку, а не на наши лица и красивые голоса. Им интересно то, что делаем именно мы, и завтра на концерт другого исполнителя они не пойдут. Точнее – пойдут, но только если это опять же будет музыка той же направленности. Не знаю, что будет через десять лет, но на сегодняшний день картина именно такая. Мы молодые, и нас слушает, в основном, молодежь, а молодежь, с одной стороны, сложно обмануть, а с другой – очень просто. Молодежь чувствует фальш и всегда делится на две категории – первые от этой фальши отворачиваются, а вторые идут у нее на поводу, причем понимая, что им врут. Если человек говорит мне, что слушает «Акико Ито», мне, в первую очередь, становится понятно, что он относится к первым. Есть у нас несколько исполнителей, поклонники которых безусловно относятся к первым. А это уже распространяется и дальше по жизни, тоо есть не только на музыку. Это же не просто музыкальные пристрастия, вот что я тебе хочу объяснить. Музыкальные пристрастия – это характер человека.

ДД: Согласен. У тебя промелькнула фраза, что вы не массовый коллектив. При этом через полтора месяца вы выступаете на самой большой площадке страны с сольным концертом. Как это сочетается?

А: Я у тебя в глазах вижу, что ты и сам знаешь ответ. Вот люди все-таки странные существа: когда по телевизору показывают концерты деланной безвкусицы, и залы на этих концертах забиты под завязку, ни у кого не возникает вопроса, откуда взялись все эти контуженные зрители. Зато как только какие-нибудь ребята действительно делают интересную качественную музыку и логично находят много почитателей своего ремесла, пусть их и не крутят по радио или ТВ, у всех сразу возникает вопрос, откуда на концертах этих ребят берется столько народа. Кстати, тут есть и другая сторона медали, про которую вообще разговор отдельный. Так повелось, что как только немассовое становится массовым, от него сразу отворачиваются те, кто любил его, пока оно массовым не было. Им становится неинтересно любить то, что любят многие. Им кажется, что пока это любят только они, то они чуть ли не избранные, стоящие на ступень выше масс. А когда это становится популярным, даже среди таких же масс, как они, им становится скучно. Мы очень хотим, чтобы с нами этого не произошло, и будем осторожно блюсти эту грань.

ДД: Вы группа не из столицы, насколько тяжело было завоевывать искушенного столичного зрителя?

А: Это путаница, возникшая в интернете. Во-первых, я из столицы, остальные музыканты действительно нет, вся группа с севера страны. А я прожил здесь всю жизнь, окончил школу и университет. Во-вторых, могу тебе сказать, что при всей моей любви к столице, искушенных зрителей и слушателей здесь в процентном отношении столько же, сколько и в любом другом городе. И еще раз тебе говорю, что когда я вижу где-то в эфире концерты сегодняшних популярных артистов с заполненными до отказа столичными залами, вопрос об искушенности столичного зрителя мне начинает казаться неактуальным.

ДД: «Акико Ито» существует пять лет. В последние три года вы вышли на такой уровень, что коллектива популярнее вас в стране объективно нет. И это при полном отсутствии ротаций на радиостанциях и телевидении…

А: Извини, я тебя сразу перебью. Дело в том, что в нашем случае слово «популярный» все-таки немного режет слух. Ты сам прекрасно знаешь, что каждый второй в стране не знает о нашем существовании как раз по причине отсутствия ротаций. Нас знают те, кто ищет новую интересную неформатную музыку, и мы очень рады, что таких людей оказалось довольно много.

ДД: Хорошо, тогда скажи, насколько изменилась твоя жизнь с того момента, как ты понял, что стал кумиром десятков, а может быть и сотен тысяч подростков по всей стране?

А: Я тебе так скажу: у меня тоже были и есть кумиры, в том числе и музыкальные. Я рад, что сегодня я знаком с ними лично, а некоторых даже могу назвать своими друзьями. Когда ты общаешься с ними, у тебя не возникает мысли о том, что они чьи-то кумиры. Это просто интересные люди, чье творчество нашло отклик в сердцах многих людей. И это очень здорово. В моем случае могу сказать, что такое положение дел очень забавляет мою маму, которая, будучи человеком, совершенно далеким от музыки, очень радуется, когда несколько раз в день встречает на улице людей в футболках с изображениями ее сына и его друзей.

ДД: То есть жизнь не изменилась никак?

А: Жизнь изменилась, я не изменился. Я меняюсь независимо от того, что происходит с группой. Как и каждый ее участник. Мы меняемся, потому что взрослеем, а не потому что у нас становится больше слушателей, и появляется больше возможностей в жизни. Мне не хотелось бы считать себя человеком, который подстраивается под окружающие его обстоятельства. Тем более, что всем нам известны истории действительно талантливых и любимых нами людей, которые на самом, казалось бы, расцвете сил оказались в полном забвении. Не всегда по своей вине. Поэтому сегодня я живу так же, как жил вчера, потому что знаю, что завтра мне, возможно, придется жить, как позавчера.

ДД: Можешь ли ты сказать, что твоя главная мечта осуществилась?

А: Благодаря «Акико Ито» я добился одной из поставленных целей – быть услышанным. По поводу осуществления мечты могу тебе сказать, что я не в том возрасте, чтобы у меня сбывались мечты. Ты хочешь, чтобы я подвел какой-то итог, а итоги я буду подводить, когда мне будет за пятьдесят. Хотя, может быть, мне сейчас так кажется, а в пятьдесят я скажу, что итоги нужно подводить в семьдесят, и так далее. Но я рад, что уже сейчас смог донести до людей то, что хотел. Возможно, это мое основное призвание.

ДД: Давай вернемся к вашей музыке. При анализе текстов твоих песен, кажется, что ты ровно настолько атеистичен, насколько и богобоязлив…

А: На эту тему я могу говорить очень долго, но не буду. Могу тебе сказать одно, что все мои песни абсолютно искренни, и не пишутся просто так, а это значит, что если где-то ты видишь какие-то противоречия, это значит, что и сам я на момент написания или исполнения песни еще не знаю, в какую сторону идти. Но по поводу веры скажу тебе абсолютно точно, что когда я в чем-то добиваюсь успеха, меня всегда тянет посмотреть в небо… с благодарностью что ли, не знаю, как сказать.

ДД: Еще один вопрос по поводу текстов. Во многих из них так или иначе скользит тема самоубийства, причем чуть ли не как единственного выхода из той или иной ситуации. Нет ли опасения, что кто-то из слушателей может принять это как руководство к действию, если еще не принял?

А: Есть понятие метафоричности. В одной и той же строчке ты видишь тему самоубийства, а кто-то увидит призыв идти дальше напролом, несмотря ни на какие сложности. Мои песни не про самоубийство, они про сложные жизненные моменты и неоднозначные ощущения, которые могут испытывать люди приблизительно моего склада ума. По поводу самоубийства как единственного выхода из положения скажу так: если я до сих пор жив, значит, эту тему в моих песнях не надо воспринимать как руководство к действию. Пущу себе пулю в рот – тогда уже можно будет задуматься. Но могу заверить всех, что не пущу. Несмотря на то, что для совершения самоубийства вне всякого сомнения нужно быть очень смелым и сильным человеком, я считаю, что с собой кончают только слабые и трусливые люди. А мне хочется верить, что я не такой. Поэтому я и благодарен возможности быть услышанным – свою боль и несогласие с чем-то я могу выразить в наших песнях и музыке, не прибегая к столь радикальным мерам. И еще раз повторяю, что пока я жив, не надо видеть в наших песнях идею самоубийства как единственного выхода. А то получается нечестно – поем якобы про самоубийство, а сами по сцене прыгаем, живые, здоровые и упитанные… А у нас же все по-честному.

ДД: Я уже понял, что твое видение будущего довольно туманно. И все же, каким ты видишь будущее свое и будущее коллектива?

А: Туманно будущее любого артиста. Я прекрасно понимаю, что каждому художнику в определенный момент лучше закончить с творчеством, чтобы просто-напросто не казаться смешным и несоответствующим времени. Поэтому мы будем внимательно следить, чтобы не упустить этот момент, и постараемся вовремя уйти ко дну. По крайней мере, ко дну пойдет «Акико Ито». Мы останемся и будем существовать как отдельные музыкальные единицы. Примеров такому концу множество – не мы первые, не мы и последние. А «Акико Ито» - это дитя сегодняшнего времени, которое мы искренне любим, как свое чадо, и мне очень не хотелось бы, чтобы через несколько лет «Акико» вызывала смех у какого-нибудь молодого человека, смутно представляющего себе то время, когда «Акико Ито» была актуальна. А таких примеров, к сожалению, тоже немало. И еще я хотел сказать вот что, возвращаясь к началу нашего разговора. Мы все знаем, что безвкусица является серьезной проблемой большинства людей. Проблемой, с которой никто по очевидным причинам не борется. Когда я учился в школе и меня тошнило от того, что слушают мои ровесники, я пытался как-то изменить их, изменить окружающий мир, старался дать им понять, что помимо того, что им пихают изо всех щелей, есть другое искусство, намного более интересное и качественное. Тогда буквально каждый задавал мне вопрос, на который у меня не находилось ответа. Вопрос был такой: «А почему ты думаешь, что музыка, которую слушаешь именно ты, хорошая и правильная, а которую слушаем мы, плохая и безвкусная?» При этом вопросе я терялся, потому что было ясно, что доказывать этим людям что-либо не имеет смысла. И вот теперь я надеюсь, что каждый, кто пытался в то время вести со мной подобные беседы, понял, что я имел в виду тогда и имею в виду сейчас. Остается только надеяться, что эти ребята не относятся к тем «каждым вторым», которые ни разу не слышали о существовании коллектива «Акико Ито».

ДД: По-моему, довольно оптимистичная нота для завершения нашей беседы. Спасибо тебе, больших творческих успехов группе и тебе лично. До скорых встреч.

А: Спасибо, и тебе. И журналу. И всем читателям.

- Ты на машине? – спросил Аким.

- Нет, - ответил ДД.

- Если нужно, могу подбросить. До метро, или куда тебе нужно, если по пути.

- Буду признателен.

- Ну, поехали, я у входа остановился.

После интервью с Акимом из «Акико Ито» ДД позвонил Эдику, не в силах держать в себе то, что только что узнал из личной беседы в машине.

- Эдик, ты можешь говорить? У меня есть информация, думаю, для тебя интересная. Как ты говоришь, зовут парня, с которым вы в школе вместе в группе играли, а потом разругались? Так вот Паша Меркулов – это и есть Аким из «Акико». А вот так, представь себе. Псевдоним потому что.

 

Это утро, как и любое другое, Мазик встретил с сигаретой на кухне. В нем были еще сильны пары вчерашнего праздника, устроенного после очередного сборного концерта. Мазик не помнил, что хрупкая девочка Аня едва смогла усадить его в такси, чтобы добраться до дома. Сигаретный дым быстро распространился по однокомнатной квартире, которую Мазик и Аня снимали на восточной окраине города.

- Денис, мы вроде бы договаривались не курить на кухне, - сказала Аня, направляясь из комнаты в ванну.

Вместо ответа Мазик, не вставая, дотянулся до стоящей у плиты стойки с чистой посудой, взял оттуда стопку и наполнил ее коньяком из дежурной бутылки. «Терпения тебе, дорогой», - тихо сказал он, выдохнул и выпил.

«Открой, по крайней мере, окно!» - крикнула Аня из ванной. Мазик не пошевельнулся. Через несколько минут Аня вышла из ванной с полотенцем-тюрбаном на голове и открыла окно сама.

- Денис, мы же договаривались, что на кухне не курим. Ну, выйди на балкон, я же не гоню тебя на лестничную клетку, - сказала она.

- Давай мы в наши правила введем одно исключение: утром можно курить на кухне, хорошо? – сказал Мазик.

- Нет, нехорошо. Денис, мы договаривались. Я в таком случае не понимаю, к чему все эти разговоры, если до тебя они все равно не доходят. Мне не нравится вставать и выходить из комнаты в прокуренное помещение. В конце концов, мы уже давно не в общежитии живем.

- Ань, не грузи меня с утра.

- А когда мне тебя грузить? Вечером вы репетируете, с утра тебя грузить нельзя.

- Значит, вообще не грузи.

- Денис, я тебя не гружу. Я просто хочу, чтобы у нас в доме все было как у людей.

- Аня, если ты хочешь, чтобы у тебя было все как у людей, тебе нужно было бы жить с человеком, который каждое утро ездит в офис на машине среднего класса в галстуке и пиджаке, которому надо было бы каждое утро гладить брюки и рубашку и говорить, достаточно ли уверенно он выглядит. Ты изначально знала, что я другой, что со мной так не будет, - сказал Мазик.

- Мне показалось, или в твоих словах была какая-то гордость?

- Да при чем тут гордость. Я констатирую факт. Ты хочешь того, чего со мной у тебя никогда не получится.

- То, что мы договариваемся не курить на кухне, и ты не держишь своего слова, никак не связано с тем, чем ты занимаешься. Ты всегда с таким пренебрежением говоришь о других, а если брать чисто человеческие качества, то чем ты лучше? Тем, что можешь начать пить утром, а закончить ночью, в то время как другие сидят в кабинетах и стоят в пробках с работы и на работу? Этим ты лучше что ли?

- Хотя бы тем, что я в этой жизни занимаюсь тем, чем мне нравится заниматься, а не тем, чем мой гладковыбритый начальник с проплешиной хочет меня занять. И этого я добился сам, - сказал Мазик.

- Денис, это смешно. Чего ты добился? Мы снимаем квартиру на двоих, потому что ты не можешь снимать ее один. Мне двадцать лет, и я понимаю, что твоя жизнь – это только твоя жизнь, ты не хочешь видеть жизни других, в том числе и моей, но извини меня, так уж случилось, что мы живем вместе, и позволь тебе напомнить – это ты позвал меня сюда.

- Да? А мне казалось, что это было стечение обстоятельств. Тебе негде было жить…

- Знаешь, это не очень по-мужски напоминать своей девушке о таких вещах, - сказала Аня.

- А я думаю, что не очень по-женски утром читать нотации своему молодому человеку, когда ему и так плохо.

- Денис, а когда мне с тобой разговаривать? С понедельника по пятницу я учусь и уезжаю, когда ты еще спишь. А в субботу и воскресенье тебе всегда плохо. Утром тебе плохо, вечером ты уезжаешь на репетиции.

- Аня, ты знала, на что ты идешь, я тебе еще раз говорю.

- То есть все так и будет? Я знала, на что я иду, и могу не предпринимать никаких попыток что-то менять, да? Так?

- А что ты хочешь изменить? – спросил Мазик и потянулся к коньяку.

- Вот это я хочу изменить. Все вот это я хочу изменить, что происходит на этой кухне.

- Будешь? – спросил Мазик, протягивая Ане наполненную стопку.

- Денис, тебе двадцать восемь лет, посмотри на себя. Кто ты? Какое твое место в жизни?

- Аня, не надо утренней философии. Я занимаю в этой жизни свое место и никого на него не пущу. Ты просто еще не познала, какое это удовольствие – заниматься своим любимым делом.

- Вот этим делом ты по жизни занимаешься? Вот этим вот? – Аня показала на бутылку коньяка.

- Ты знаешь, что я имею в виду, - сказал Мазик.

- Денис, я действительно не понимаю, откуда эти нотки гордости.

- А тебе и необязательно понимать.

- Почему? Потому что я тоже не такая, как ты? Потому что я такая же, как все остальные? Учусь в институте, хожу на занятия, чтобы получить красный диплом? И хочу работать в нормальной фирме, как все нормальные люди? Поэтому мне необязательно это понимать, да?

- Аня, я прошу тебя, не надо этого сейчас, видишь, плохо человеку.

- Да я не знаю, как ты жив-то еще при такой жизни.

- И не поймешь.

- Денис, тебе постоянно бывает плохо, так почему же ты всегда напиваешься до такого состояния?

- Мне нужна разрядка.

- От чего, Господи? – выкрикнула Аня. – Ты устаешь, и тебе надо расслабиться? У тебя напряженный график, нервная работа и тебе надо снять стресс? Денис, разрядка от чего?

- Тебе может это показаться странным, но у меня тоже бывают сложности. У музыкантов вообще нервы всегда на пределе. Ты посмотри, все музыканты пьют. Скажи еще спасибо, что я ограничиваюсь только алкоголем, - сказал Мазик.

- У тебя есть какой-то собирательный образ музыканта, на которого ты подсознательно хочешь быть похожим, и этот музыкант пьет. Не вижу я у вас таких проблем, от которых нужно было бы искать успокоения в бутылке. Таких проблем вообще нет. А у вас тем более, - сказала Аня.

- Если я тебе чего-то не рассказываю, это не значит, что у нас все так гладко и хорошо, - сказал Мазик, - поверь мне, что у нас тоже есть проблемы, в том числе и серьезные.

- Сами вы себе эти проблемы выдумываете, чтобы казаться серьезнее, чем вы есть на самом деле. Какие у вас проблемы, Денис, какие? Расскажи мне, - сказала Аня.

- Тебе это неинтересно, и ты не поймешь.

- Денис, я живу с тобой под одной крышей! Это подразумевает, что если у одного из нас есть какие-то проблемы, он должен делиться ими с другим! Расскажи мне, какие у вас проблемы, если они есть.

- Ты всегда относилась с заметным сарказмом к тому, что мы делаем, - сказал Мазик и сам себя поправил, - к тому, что я делаю. Как я тебе могу об этом рассказывать?

- Извини, Денис, но если женщина будет серьезно относиться к такому роду занятий своего мужчины, она попросту сойдет с ума, - сказала Аня.

- Ну вот и всё, - Мазик налил стопку.

- Денис, мне действительно интересно, что у вас происходит. Расскажи мне, - Аня постаралась сделать заинтересованное лицо.

- Что, что… - Мазик опрокинул стопку в рот, - Данила уходит из группы.

Он потянулся за сигаретой, но Аня схватила пачку.

- А почему? – спросила она. – Какая причина?

- Без объяснения.

- А знаешь, почему он уходит? Потому что он понял то, что я пытаюсь до тебя донести.

- Что же? Что надо жить обычной жизнью? Быть таким как все?

- То, что пора уже было наиграться. Вам скоро по тридцать лет, а что за спиной?

- Вот и посмотрим, как он сейчас впишется в то, что ты называешь нормальной жизнью. Дай мне сигарету.

- Денис, понимаешь, я устала от всего этого. Мне надоели эти постоянные праздники, эти вечеринки, надоели эти концерты, мне никогда не нравились эти странные люди, которые во всем этом участвуют. Мне хочется нормальной жизни, понимаешь? С тобой. Я хочу, чтобы мы жили, как обычная молодая пара. Я из другого теста, Денис, мне не нужно таскаться с тобой три раза в неделю по клубам и оставаться там до утра в непонятных компаниях, а потом забирать тебя домой. Не такой я себе представляла нашу с тобой совместную жизнь. Мне нужен покой. Мне нужно, чтобы было спокойно, чтобы мы были вдвоем, рядом друг с другом, и чтобы не было больше никого. Хотя бы какое-то время. Я устала от всего этого, мне физически нужно отдохнуть.

- Тебя устраивает участь домохозяйки? Хочешь, чтобы я приходил домой строго по расписанию, хочешь провожать меня в семь утра на работу? Хочешь ходить один раз в год в театр и два раза в год в кино? Так ты хочешь? Чтобы все как у людей? – закричал Мазик.

- Да, я хочу такой жизни, я хочу, чтобы у нас все было как у нормальных людей. У нормальных, понимаешь? Да, я хочу быть домохозяйкой. Я уже домохозяйка, только ты этого не замечаешь! Я женщина, Денис, мне немного надо! Я хочу вечерами быть дома! С тобой! – Аня бросила пачку на стол.

- Домохозяйка… Ты просто в силу возраста не отдаешь себе отчета в том, что говоришь, - сказал Мазик. – Женщина чахнет дома, женщина чахнет от однообразного быта. Тебе, можно сказать, повезло, что в твои двадцать лет ты избавлена от этого. Не понимаю, что тебе не нравится. Ты еще успеешь насидеться дома, Аня, успеешь еще! Тебе двадцать лет, наслаждайся жизнью! Зачахнуть никогда не поздно. Посмотри, сколько красок в этой жизни, сколько разных людей интересных. Когда ты еще сможешь все это увидеть? Наслаждайся этим! Потом будешь жалеть.

- Денис, о чем ты говоришь? Ты посмотри, все взрослеют, все всё понимают, Данила и тот решил уйти, один ты ничего не видишь, Денис! Я не против жизни музыкантов, как таковых, но, положа руку на сердце, Денис, ведь не идет у вас дело! Не получается! Из «Акико» Данила не ушел бы! – кричала Аня.

- Данила? Тебе сказать про Данилу? Знаешь, почему он уходит? Помнишь, девочку он свою с нами знакомил последний раз, помнишь? Так вот она в положении, аборт делать нельзя по здоровью, надо рожать. Скоро будем гулять на свадьбе. Но даже не в этом дело. Папа у этой девочки, Аня, имеет личный вертолет и семь человек личной охраны. Поэтому Данила не видит больше смысла с нами играть, понимаешь? Всё, жизнь удалась! Зачем ему всё это надо теперь? – сказал Мазик и закурил сигарету, - Вот в чем дело, а не в том, что он что-то понял!

- То есть это я виновата в том, что ты не можешь измениться? – спросила Аня.

- В смысле?

- У меня нет папы с охраной и вертолетом, поэтому тебе, бедному, приходится такой образ жизни вести. Так получается?

- Чисто женская логика. Я про тебя вообще не говорил, - сказал Мазик.

- Просто все вокруг хитрые, Денис, и ушлые. Кроме тебя. Я уверена, что Данила твой не против был, чтобы эта девочка от него забеременела, - сказала Аня.

- Ой, мама… Аня, это опять твоя субъективная точка зрения. Ты не знаешь Данилу.

- Нет, это ты не знаешь Данилу. Данила не упустил шанс все изменить. А ты так и останешься один по жизни, считая всех предателями, продавшими какую-то несуществующую, одному тебе известную идею, - выкрикнула Аня и вышла из кухни. Мазик выпустил кольцо дыма и наполнил стопку. «А что если это мое призвание?» - крикнул он скорее самому себе, чем Ане, - «Нельзя все мерить деньгами!».

Пустая бутылка коньяка отправилась в ведро.

 

Ex: Хорошо, а как ты отнесешься, скажем, к охраннику, который выгоняет за шкирку уличную собаку из того места, где он работает?

 

Tada: Никак. Такие люди не заслуживают никакого к себе отношения. Я не считаю за людей тех, кто хотя бы раз в жизни по собственной воле применил физическую силу к более слабому.

 

Ex: Но это его работа, он ее потеряет, если будет впускать внутрь уличных собак.

 

Tada: Дело не в том, что он их не пускает, а в том, что он эту уличную собаку выгоняет за шкирку.

 

Grim: А как он ее должен, на руках что ли выносить?

 

Tada: Да как угодно, но без применения насилия.

 

Grim: За шкирку – по отношению к собаке это не насилие.

 

Tada: Называть это можно как угодно, но в любом случае это зло.

 

Nope: А ты когда-нибудь слышал, что у природы вообще нет понятия добра и зла? Животные для себя не разделяют окружающее на то, что плохо, и то, что хорошо.

 

Tada: Этим мы и отличаемся от животных. В этом и есть следующая для животных ступень эволюции. Человек на нее ступил быстрее, ему и решать, что хорошо, что плохо.

 

Nope: Я имею в виду, что как бы тебе ни было жалко эту собачку, она-то в отличие от тебя понимает, что так и должно быть, и что охранник прав.

 

Tada: Вот тебе случай: моя тетка живет в деревне. Живности у нее никакой не было, но как-то раз к ней во двор залетел белый голубь. Тетка раз покормила его семечками, два покормила, голубь стал прилетать к ней каждый день по несколько раз, и, конечно же, она к нему привыкла. Но через несколько дней голубя в клочья разорвал соседский кот. Тетка, еще неделю назад не знавшая, что можно так привязаться к животному, а тем более к птице, не находит себе места, плачет навзрыд. Но в деревне понятия другие, там, видимо, меньше задумываются о добре и зле, и спустя еще пару недель соседка за какую-то провинность выгоняет из дома этого самого кота, который в ее доме с самого рождения жил. Кот ходит вокруг дома, на забор запрыгивает, кричит, а соседка в него камнями кидает. Увидев такое дело, моя тетка решает этого кота приютить. Так что и в человеческом мозгу иногда стирается грань между добром и злом. Только стираться эта грань все же должна в пользу добра. Мы все-таки стоим на ступень выше животного мира, а не ниже, в чем я в последнее время начал сомневаться.

 

Dominique: Я бы этого кота тоже себе взяла. Это женская природа, для женщины это нормально.

 

Tada: Соседка, выгнавшая кота, тоже женщина.

 

Dominique: А у нас в доме другой случай был. В подъезде завелась бездомная собака. И дети, вместо того, чтобы ее подкармливать, стали над ней издеваться, как это обычно и бывает у детей. Дети вообще беспредельно жестоки по своей природе. И вот живет у нас один мальчик, сейчас ему лет двадцать уже… Он взял в привычку на эту собаку, извиняюсь, мочиться. И очень его радовало, что она ничего не может сделать в ответ, а только отворачивает свои грустные глаза. Этот номер он показывал всем друзьям, какие у него были, и никто ни разу и слова ему не сказал, все смеялись над собакой и над его геройством. Кто-то из подъезда рассказал об этом его родителям, но дети – точные копии своих родителей, поэтому мер никаких не последовало. И вот в один прекрасный день, когда этот мальчик в очередной раз решил показать приятелям этот трюк, добрая собака вцепилась ему со всей силы в то самое место, откуда шла струя, и, как говорят, одним укусом вырвала ему это дело. Раньше мальчик, благодаря своему номеру, был знаменит на весь двор, а после этого случая стал известен на весь микрорайон.

 

Tada: Спасибо за историю с хорошим концом.

 

Grim: Какой же он хороший? Ты представь себя на месте этого парня.

 

Tada: Если я буду представлять себя на месте каждой сволочи, которую находит заслуженное наказание, то еще одним защитником природы и борцом за справедливость совсем скоро станет меньше.

 

Dominique: А вообще в этом разговоре я на твоей стороне. Недавно еду в метро, и со мной в вагоне едет мужик с собакой. Собака сидит в наморднике, но на каждой станции начинает вилять хвостом, когда в вагон входят новые люди. За это он каждый раз бил ее поводком так, что она падала на задние лапы и ползла в угол. Поводком со всей силы за то, что она виляет хвостом при виде входящих людей, как вам это? И вот я смотрю на собаку и на хозяина – а у собаки глаза во много раз умнее и добрее. Но нет, он стоит на ступень выше ее, а не наоборот. Где справедливость?

 

Grim: А какой породы была собака? Может, он ее покупал, чтобы она дом охраняла, а она хвостом крутит перед каждым встречным.

 

Dominique: Я не разбираюсь в породах. Небольшая такая, мощная. Но это не важно, какая разница? Он бьет ее со всей силы кожаным поводком, причем тут порода? Она живое существо. К тому же, по-моему, девочка… сучка.

 

Grim: В природе все, как у людей: она ему позволяет себя бить, он и бьет. Вцепилась бы она, как собака из твоего подъезда, моментально перестал бы бить.

 

Tada: В том-то и дело, что если бы она вцепилась, то ее бы выгнали, как кота из истории. К тому же это еще одно отличие животного от человека – животное против хозяина не пойдет. У человека с этим совсем плохо. Со мной в институте учился один парень. Так получилось, что он долго сидел без работы, и, чтобы ему как-то помочь, отец нашего с ним бывшего сокурсника предложил ему вакансию в фирме, в которой тогда сам работал. Фирма небольшая, но деньги хорошие, солью они занимались. И вот берет он его на работу, а тот, что называется, попал в струю, пошел вверх и в итоге сделал так, что отца нашего сокурсника оттуда уволили.

 

Grim: И ты же сам после этого говоришь, что люди, в отличие от животных, различают добро и зло.

 

Tada: Мне просто очень хочется в это верить.

 

Nope: Просто понятия добра и зла у всех разные. Из толкового словаря довольно сложно уяснить на всю жизнь, что добро, а что зло. Кстати, так же как и с животными. Без фотографии некоторым животным практически невозможно дать цельное описание в толковом словаре. Попробуйте, к примеру, доступным взрослым языком описать кошку и собаку, чтобы читающий понял, чем они друг от друга отличаются.

 

Grim: С мужчиной и женщиной то же самое. В словаре их различить, может быть, и просто, но в жизни я не понимаю, почему они оба относятся к понятию «человек». Кошка и собака – два разных животных, а мужчина и женщина – не менее разные, но при этом оба они называются «человек».

 

Dominique: Это физиология, здесь как раз все понятно.

 

Grim: С физиологией, может, и ясно, но я как раз про психологию, про восприятие действительности. Не могут представители одного вида живых существ настолько по-разному воспринимать окружающий мир.

 

Tada: Это не от пола зависит. Представители одного пола с разным багажом знаний тоже по-разному воспринимают действительность. Одна соседка выгоняет кота, которого вырастила, а вторая его принимает к себе, несмотря на то, что он разорвал на части ее голубя.

 

Grim: Это уже черты характера. Кто-то добрый, кто-то злой, условно говоря.

 

Tada: Мы крутимся вокруг одного и того же. Кто тебе сказал, что из этого добро, а что зло? Вот ты смотришь обычный жизненный фильм, в котором, как тебе кажется, добро побеждает зло, и не задаешься никаким вопросом. Лично я всегда себя спрашиваю – ведь рядом с нами ходят такие же люди, как те, которые в этом фильме олицетворяют зло… Понимают ли они, смотря этот фильм, что они зло? И если понимают, то какие мысли приходят к ним в голову при этом понимании?

 

Dominique: Наверно, они просто не смотрят фильмы, в которых побеждают таких, как они, равно как мы не смотрим фильмы, в которых проигрывает добро.

 

Tada: А может быть, они смотрят этот фильм, и в конце не могут понять, почему победило зло…То есть то, что для нас – добро.

 

Nope: Это слишком относительно. Вот по улице с трудом идет старичок с тростью. Что он для тебя – добро? Ведь никак не зло, правда?

 

Tada: Вообще, увидев на улице старичка с тростью, я не задумываюсь, добро он или зло. Просто старичок с тростью. Но если выбирать, то добро, конечно.

 

Nope: А ты никогда не задумывался, глядя на стариков, которые действительно являются олицетворением самого что ни на есть добра, что кто-то из них был в молодости насильником? Или вообще убийцей? Ведь в нашей жизни каждый день насилуют десятки, если не сотни, женщин, каждый день убивают столько же человек, никого из преступников не находят, и так было всегда. Вот и получается, что больной извращенец, изнасиловавший когда-то невинную школьницу по дороге с факультативных занятий, к сегодняшнему дню постарел, осунулся, погрустнел взглядом. И мы видим его на улице, и он для нас олицетворение добра, ведь мы с вами добрые – мы должны уважать и почитать старость. А чем эта старость была в молодости, никто не думает. Ведь здесь где-то ходит вся эта нечисть, все они где-то рядом с нами – поседевшие, ссутулившиеся, такие несчастные на вид, но это они!

 

Tada: Твои предложения?

 

Nope: Нет предложений. Просто размышления на тему. В каждом поколении есть довольно большой процент зла, всегда так было и всегда так будет. Оно всегда рядом, принимая самые неожиданные формы. Я рассказал вам об одной из них – о том, как абсолютное зло может превращаться во внешнюю неоспоримую доброту.

 

Dominique: На эту тему у меня тоже есть история. Была у меня бабушка, у которой, в свою очередь, была старшая сестра, родная. Жили они всю жизнь в разных городах. Сестре было уже за восемьдесят лет, она совершенно оглохла и была практически слепая, вдобавок у нее умер муж, и моя бабушка перевезла сестру к себе. А я в детстве каждое лето как раз жила у бабушки, поэтому помню ее сестру очень хорошо. На нее совершенно нельзя было смотреть без слез: потускневшие серые глаза, лицо без единого свободного от морщин места, маленькая, постоянно в синем платочке. При этом ей стоило нечеловеческих усилий любое передвижение по квартире, поэтому для меня, школьницы, представляло сильное душевное испытание смотреть, как она в течение нескольких минут идет из комнаты в туалет. Я очень плакала, когда она умерла, мне было ее невыносимо жаль. Мне казалось, что судьба очень жестоко обошлась с ней. Но потом, когда я стала старше, я начала замечать, что и бабушка, и мама часто вспоминают бабушкину сестру при разговорах на довольно щепетильные темы. Когда я спросила об этом маму, я не поверила своим ушам. Оказывается, эта тщедушная старушка, бабушкина сестра, практически до самой старости вела более чем распутный образ жизни. Вот уж что никак не могло у меня увязаться с образом той несчастной старушки, так это распутство и похоть. А оказывается, раньше бабушкина семья многое перенесла, благодаря этой старшей сестре, поскольку слухи о ее образе жизни очень быстро облетели их маленький городок, и отцу семейства было впору перевозить семью куда подальше. Мама сказала, что нам с ней вместе взятым и в жизнь не заиметь, прошу прощения, столько мужиков, сколько было у бабушкиной сестры. С тех пор я тоже смотрю на уличных старушек, особенно тех, кто милостыню просит у церкви, и думаю, что, может, они не так-то и несчастны были в этой жизни, как кажется сейчас. И, может быть, у церкви ей не самое лучшее место.

 

Tada: На самом деле, старость на то и старость, чтобы забывать все прегрешения молодости. Маленькие дети, смотря на своих бабушек и дедушек, не понимают, что эти люди когда-то тоже были маленькими. В этом нам можно поучиться у детей. Ведь ты не стала хуже относиться к сестре своей бабушки, узнав, что та вела разгульную жизнь?

 

Dominique: Потому и не стала, что относилась к ней уже как к пожилому человеку. Если бы мы были ровесниками, я не знаю, как бы я к этому отнеслась. А уж если бы мы вместе росли, и ее поведение откладывало бы какую-то печать на нашей семье, то относилась бы, понятное дело, отрицательно. И даже без печати – все равно отрицательно.

 

Ex: Старость делает свое дело, то есть меняет отношение к человеку. Вот постоянно пишут, насколько заслуженный, талантливый и любимый тот или иной деятель искусства. А ведь на самом деле чаще всего бывает, что сегодня он заслуженный в силу своего возраста, а не в силу своего таланта. И любимый, может быть, поэтому, если вообще действительно любимый. Люди видят взрослое лицо и седины и начинает уважать артиста уже за то, что он стар и, по определению, умудрен опытом. Но вы посмотрите на наших современников – видите ли вы хоть один талант? Где они? Ни одного! Ни в одной сфере искусства. А ведь через двадцать-тридцать лет кто-то из наших сверстников станет заслуженным, и про него будут говорить, что он всегда был и остается любимым всеми нами. И наши дети будут смотреть и думать, что, наверное, да, ведь такой милый стареющий дядечка просто не мог быть нелюбимым и наверняка был очень талантливым. А мы его и знать не знаем!

 

Grim: Вообще-то всем известно, что современники гениев не понимают и не принимают, поэтому тут только время покажет, кто на самом деле любимый и заслуженный.

 

Tada: Настоящие таланты как правило не на виду. Так либо получается само собой, либо они сами не хотят светиться. Все заслуженные при жизни, как правило, забываются. Народ не любит тех, кто постоянно на виду. Гении всегда в тени.

 

Grim: Если бы ты был гением, тебе хотелось бы всегда быть в тени?

 

Tada: Если я был бы гением, то, наверно, все само собой сложилось бы так, что я был бы в тени.

 

Grim: И что бы тебе тогда было от твоей гениальности? Ну, сидишь ты в тени, никто тебя не знает. Что ты гений, что ты дворник из соседнего двора, какая тогда разница? Я смотрел фильм, в котором молодой изобретатель, стараясь спрятаться от назойливой цивилизации, бежит на малообитаемый остров и строит там лабораторию, в которой впоследствии делает свои гениальные открытия. Все его изобретения пределов острова не покидали, и на материке никто знать не знал, что на острове происходит. А для коренных жителей, которые за пределами острова ни разу не были, парень превратился в подобие бога, чему тот весь фильм был несказанно рад. И вот только в старости он показывает все свои изобретения миру, о существовании которого он за всю жизнь и сам практически забыл, мир его начинает носить на руках, и изобретатель умирает в полном сумасшествии, кляня себя за то, что его всю жизнь носил на руках только его треклятый остров, а мог носить весь мир.

 

Tada: Да, только если бы он вернулся в мир раньше, то либо он раньше сошел бы с ума, либо не придумал бы больше ничего заслуживающего внимания. Раз он на этой почве сошел с ума в старости, значит, в молодости правильно сделал, что от цивилизации убежал – не стать бы ему в этой цивилизации гениальным изобретателем.

 

Grim: Но вот он им стал, и что?

 

Tada: Он жизнь прожил в удовольствие? В удовольствие. Значит, прожил не зря. А принимая во внимание его изобретения - тем более, так как оставил за собой след.

 

Grim: Понять, зря ты прожил или нет, можно только в старости. А он в старости от внезапного осознания своей жизни сошел с ума. О каком удовольствии может идти речь?

 

Tada: Мы говорили о гениях? Вот на то он и гений, что нам с тобой в его чувствах не разобраться. Я бы на его месте с ума не сошел. А ты на его месте не стал бы в молодости прятаться от цивилизации. А у него любовь была на острове?

 

Grim: Нет, любви у него на острове не было.

 

Tada: Так вот почему он с ума-то сошел на самом деле.

 

Ex: Мы начали с собак, а заканчиваем опять любовью?

 

Tada: Потому что все вокруг нее крутится. А по поводу охранника, который собаку за шкирку выгоняет, могу сказать, что если он хочет добиться уважения, по крайней мере моего, то ему надо менять место работы. Вот это будет поступок – чтобы остаться человеком и не выглядеть сволочью в глазах окружающих, пусть и не всех, человек уходит с работы.

 

Grim: Во-первых, вокруг любви здесь только у тебя все крутится. И во-вторых, уж наверно охраннику важнее работа, чем твое уважение и глаза окружающих.

 

Tada: И это еще одно отличие нас от животных в пользу последних.

 

Grim: А по-моему – в нашу. Животным так же наплевать на окружающих. Охранник сильнее, он и прав. Животные бы в этом случае встали на сторону охранника.

 

Tada: Ты не животное, а тоже встаешь на сторону охранника.

 

Grim: Наверно потому что я по жизни – тот охранник, а ты, видимо, та шавка, и ничего менять не хочешь.

 

- Эдик, приветствую, - сказал в телефонной трубке голос Леши Филина. – Не поздно звоню? Можешь говорить?

- Да, привет, - сказал Эдик. – Нет, не поздно. Говорить могу.

- Слушай, ты извини, что в среду не позвонил, закрутился. В общем, вечер встречи перенесли на следующую неделю, на субботу. Ровно через неделю. Место и время сообщу позже. Много народа собираются, может, даже все будут.

- Ты знаешь, я в следующую субботу, наверно, не смогу, - сказал Эдик.

- Да ты что! – прокричал в трубку Леша. – Даже не думай, оставляй все дела, встретимся все вместе, посидим, узнаем кто где. Меркулова твоего, кстати, тоже нашли, представляешь? Мне даже сказали, что он известным стал, наверно, в узких кругах. Приходи, расспросим его, посмеемся вместе.

- Нет, у меня точно не получится. Мне на день рожденья идти. Давай, если что изменится, я перезвоню тебе на этот номер.

- Звони, но постарайся придти. Надо же всем вместе собраться хотя бы раз, интересно ведь, кто где.

 

Солнце еще не село, поэтому Эдик задернул занавески и на удивление быстро уснул. Когда он проснулся, было уже темно. Он проснулся от странных неожиданных звуков, доносившихся, судя по всему, из квартиры сверху. Казалось, что кто-то настраивает микрофон: «Раз, раз, ты меня слышишь?» - спросил в микрофон громкий женский голос – «Раз, раз, слышишь? Отлично. Тогда записывай: Эмир боялся праздников. Точнее было бы сказать, что он боялся не самих праздников, а их приближения, которое для него всегда сопровождалось внутренней тревогой. Речь идет не о том, что он волновался перед приходом гостей или переживал, достаточно ли сервирован стол, и хватит ли выпивки. Он боялся приближения не своих личных праздников, а праздников вообще, самой атмосферы праздника. Иногда обычная пятница могла поселить в нем тревогу. Все ждут окончания недели, чтобы расслабиться, отдохнуть, но для Эмира это было настоящим испытанием. Почему-то где-то внутри он постоянно боялся, что именно сегодня, именно на этом празднике должно произойти что-то трагичное. Со временем он сам начал задаваться вопросом, откуда берется это ощущение тревоги. Что это – предчувствие? Откуда берется это волнение, распространяющее холод внутри и мурашки снаружи? Почему когда все ожидают веселья, тебе кажется, что должно случиться несчастье? Эмир задавался этим вопросом каждый раз, и каждый раз не находил ответа. Даже когда в сотый раз очередной праздник проходил без происшествий, и все оставались довольны и, в том числе, сам Эмир, тревога в предвкушении следующего веселья появлялась вновь. Эмир жил в крупном городе с многомиллионным населением. Может быть, причина в этом? Огромный город высасывает из тебя энергию, не оставляя ее на разного рода увеселения. Душе нужен покой, но тело зовут на очередное гуляние. Ты вообще слышишь меня? Записываешь? Тогда идем дальше».

Эдику не приходилось прислушиваться. Мало того, что сама слышимость в его квартире позволяла довольно отчетливо различать звуки, доходящие из квартир сверху, так к тому же женский голос говорил явно в микрофон через подключенные колонки. Человеку, которому был адресован текст, слышно не был. Видимо, женщина читала текст кому-то через сеть. Эдику хотелось спать, но содержание читаемого наверху текста его заинтересовало. Он приподнялся в кровати и включил настенную лампу. Женский голос продолжал: «…было неизвестно, чувствовал бы он то же самое вдали от большого города, в глубокой провинции или нет, но ему казалось, что это одно из тех ощущений, которые появляются независимо от окружающей обстановки. Его ровесники, находящиеся приблизительно на том же жизненном уровне, ничего подобного не испытывали. Все разговоры с ними на эту тему в конечном итоге сводились к смешкам, что еще сильнее подстрекало интерес Эмира к этому чувству. Чем он от них отличался? В чем суть его тревоги? Для себя он решил, что вечно недовольные лица и темная энергетика большого города ни при чем. Как ни при чем и трагические события прошлой ночи, о которых ежедневно рассказывают равнодушные голоса с экранов миллионов телевизоров и которыми кишат синие обездушенные ссылки всемирной сети. Проходит пятница за пятницей, неделя за неделей, ничего не случается, ни плохого, ни хорошего. Откуда тревога? Наверно, это какое-то заболевание подсознания. Эмир был уже не так молод и знал, что трагедию жизнь подбрасывает неожиданно. Перед ней нет никаких знаков, нет предчувствия, и ощущения тревоги перед трагическими событиями нет. Ни одного сна не приснилось Эмиру перед тем, как погиб его младший брат. Где это чувство было тогда? Ты слышишь меня? Слушай дальше. Неизученная вещь – сны. Какой сон приснился его брату в ночь, после которой он не доехал до работы? Было ли у него чувство тревоги накануне вечером? Считается, что если кому-то снится, что ты умер, это значит, что ты будешь долго жить. Якобы во сне все наоборот, и смерть во сне означает долгую жизнь наяву. Но тогда каким должен быть сон, предсказывающий смерть?»

Эдик выключил свет и накрыл голову подушкой, но уснуть не представлялось возможным – слишком громко и отчетливо голос сверху продолжал:

«Совершенно не ясна причинно-следственная связь. Ты можешь быть встревожен, но это не значит, что тебе приснится плохой сон. И наоборот – ничего, казалось бы, не снилось, а чувство тревоги преследует тебя уже с самого утра. Беспричинно ли это? А вдруг эта тревога вызвана именно сном, который ты видел ночью, но забыл? Но если во сне действительно могут возникать образы, способные предупредить о беде, то в этом Эмир видел лежащую на самой поверхности несправедливость. Ведь большинство людей не запоминают свои сны. Откуда в них берутся образы? Из подсознания? Тогда получается, что подсознание совершенно не контролируется тобой самим. Или это к лучшему? Эмир для себя решил, что да. Кто-то считает, что во сне можно общаться с покойниками. Когда Эмиру снились покойники, он, может быть, и рад был с ними поговорить, спросить, что там… Но для этого нужно понять во сне, что ты спишь, а понимая, что это сон, Эмир сразу просыпался, хотя в некоторых прочитанных им книгах предлагались различные способы, как можно остаться во сне, даже осознавая, что спишь. Эмиру часто снились покойники. В большинстве случаев они просто снились как живые, и то, что эти люди давно умерли, Эмир понимал только проснувшись. Он не разговаривал с ними и ничего не спрашивал. Никаких знаков, намеков на будущее и предупреждений из этих снов он извлечь не мог. Со временем он перестал даже пытаться их увидеть, решив, что если сны приходят из подсознания, то и все действия во сне появляются оттуда же, то есть из его собственной головы, в которой не может быть никаких знаков и предупреждений, потому что если бы они там были, ему они были бы известны и наяву, и для их распознания не нужно было бы смотреть сон и разгадывать его. Вот и получается, что если во сне ты разговариваешь с покойником, то на самом деле ты разговариваешь с самим собой, так же как и с любым другим участником сна. Эмир не боялся покойников во сне. Для него намного страшнее были те сны, в которых была та самая тревога, остающаяся и после пробуждения. Самым страшным сном был тот, в котором ничего не происходит, но все равно было страшно. Проснувшись после такого сна, Эмир всегда включал свет. Находиться в темноте больше было не возможно. Ты здесь? Слушай дальше».

Эдик включил свет, взял в руку пульт от телевизора и три раза громко постучал им по батарее. Не запнувшись ни на секунду, женщина продолжала наговаривать текст. Эдик надел футболку и шорты, засунул ноги в тапочки и, выйдя на лестничную клетку, поднялся этажом выше. Подойдя к двери соседей сверху, он приложил ухо к двери, но не услышал ни женского голоса, ни каких-либо других звуков. В квартире либо спали, либо соседей сверху вообще не было дома. За соседней дверью было так же тихо. Эдик спустился на два этажа ниже. Его соседи снизу тоже не подавали никаких признаков жизни. Предположив, что именно в тот момент, когда он вышел из квартиры, странная ночная лекция подошла к концу, Эдик вернулся домой, и подойдя к комнате, услышал доносящийся явно сверху женский голос. Он лег в кровать и включил телевизор. Женский голос настойчиво продолжал читать текст, периодически спрашивая собеседника, хорошо ли ему слышно. Эдик сделал громче звук, но на самом деле телевизор он не слушал.

«Когда ночью его сердце билось особенно быстро, Эмиру хотелось верить, что количество ударов сердца в этой жизни ограничено. Он не верил врачам и считал, что ни один врач не сможет сказать, почему ночью оно бьется так быстро. Как ни один врач не сможет сказать, почему ему бывает страшно. Они все опираются на статистику, а какое отношение статистика может иметь к нему? Как чужой незнакомый человек может сказать, с чем связано его настроение, тем более, если настроение – это результат работы подсознания? Его личного подсознания, а не подсознания тех, кого опрашивали для составления статистики. Когда-то он сам пытался разобраться в себе, но потом забросил и эти попытки. Что уж говорить о врачах. Эмир не видел смысла впускать врачей в свою жизнь и под действием гипноза давать им возможность рыться в его подсознании, чтобы потом придумать для него поводы к оптимизму. Оптимизм Эмир всегда считал синонимом непонимания окружающего мира и его действительности, либо полным ее неприятием и игнорированием всего происходящего. Но это уже отчуждение. Замкнутость… Так откуда приходит этот страх? И страх ли это. Страх был в детстве, когда ты один дома, и никто тебе не объяснил, что все кошмары, которые рисует тебе твое детское воображение, на самом деле не существуют. Когда ты боишься увиденных в телевизоре покойников, потому что не знаешь, что бояться надо живых, а не мертвых. Но сегодня, когда ты все знаешь, и тебе не надо ничего объяснять, откуда все-таки он берется, страх? Наверно, это все-таки какая-то степень предчувствия того, что будет. И поэтому сердце бьется так быстро. Ночная ругань соседей за стеной успокаивала его. Соседи выполняли ту роль, которая в детстве была отведена родителям. В детстве Эмир просил их придти к нему, когда было страшно. Присутствие взрослых само по себе отгоняет пугающие детей мысли. Теперь такими взрослыми были соседи аза стеной. Эмиру нравилось, когда они ночью ругались за стеной. Они отвлекали его».

Эдик вышел на кухню и закурил сигарету. Он попытался представить себе женщину, голос которой здесь практически не был слышен. Этот голос напомнил Эдику его школьную учительницу биологии, монотонно, но четко рассказывавшую ему когда-то о жизни рыжих муравьев. Докурив, Эдик еще несколько минут постоял у кухонного окна и вернулся в комнату.

«Эмир довольно рано осознал, что в этой жизни есть вещи, которые не нужно пытаться понять. Еще будучи студентом, он решил для себя, что смерти нет, и что человеческая жизнь – это лишь одна из вех долгого полета чего-то большего, частью которого на этом этапе является как тело, так и разум. Эмиру казалось, что он давно готов перейти на другой уровень полета. Он давно готовил себя к этому переходу и ждал его. Он был уверен, что его жизнь здесь – это как один из классов в школе, где учителя дают ученикам только ограниченный диапазон знаний, оставляя все самое интересное на потом. У Эмира было много вопросов, ответы на которые он давно отчаялся найти на этом этапе. И чем яснее ему был виден заслон, стоящий на пути разума к его пониманию единства Бога и того, как космос, в этой жизни кажущийся бесконечным, замыкается сам в себе, тем скорее ему хотелось перейти в следующий класс. Чем старше становился Эмир, тем бесполезнее и бессмысленнее казались ему прожитые годы, которые он любил сравнивать с бессонной ночью перед тяжелым рабочим днем, когда клянешь себя за то, что так бездумно провел все часы, отведенные разуму для отдыха. Считается, что бессонница – это удел гениев. Но единственное, что роднило его с гениями в этой жизни, было предчувствие собственной скорой смерти». Эдик взял покрывало с подушкой и вышел на кухню. Постелив покрывало у стола, он, не включая свет, выкурил еще одну сигарету, лёг на пол и включил кухонный телевизор, надеясь, что чуть слышное интервью знаменитого актера возымеет свой гипнотический эффект и поможет уснуть.

 

Kristy: Лето прошло слишком незаметно. Ни одного значимого события.

 

Tada: Видимо, еще со школы нам кажется, что лето – это какое-то необычное время года, что оно должно быть наполнено какими-то событиями, что-то должно происходить. А во взрослой жизни откуда их брать, эти события?

 

Ex: Если брать события взрослой жизни, то очень много чего произошло. Несколько известных людей погибло.

 

Kristy: У нас с работы молодой человек тоже утонул этим летом.

 

Grim: Вот видишь, а ты говоришь, что ни одного значимого события.

 

Kristy: Ну, скажи, что у тебя этим летом такого произошло, о чем ты потом будешь вспоминать? Ведь наверняка ничего. Лето прошло впустую.

 

Grim: Лучше спроси, что у нас вообще в жизни происходило такого, о чем мы потом будем вспоминать… Вывод напрашивается сам собой.

 

Tada: Наверно, для того, чтобы почувствовать всю прелесть лета, нужно провести его, как в детстве, не думая ни о работе, ни о чем другом. И желательно подальше от города.

 

Nope: Чтобы провести его, как в детстве, нужно еще чтобы твое ближайшее окружение тоже не думало ни о работе, ни о чем другом, но при этом было рядом с тобой, потому что лето за городом в одиночестве тоже малоприятно.

 

Tada: Почему сразу в одиночестве… С подругой, если есть.

 

Grim: И считай, что лето за городом испорчено. Лето – такое же время года, как и все остальные. Такое же короткое и такое же бессмысленное. Вот сейчас начинается осень, которая мне, к примеру, нравится больше.

 

Kristy: Осень – золотая пора для поэтов. Ты, видимо, романтик.

 

Grim: Стихи я не пишу, но в каком-то смысле я в разы больше романтик, чем все поэты вместе взятые.

 

Kristy: И в чем это заключается?

 

Grim: В степени внутренней свободы. Свобода неразрывно связана с образом романтика, но не того, который любуется на закат и в слезах от прекрасного зрелища рифмует строчки, а того, который может и не замечать красоты закатов, не уметь рифмовать, но при этом уверенно идет по жизни, не допуская никаких компромиссов и следуя только своим внутренним принципам.

 

Kristy: Получается, что под твое определение романтика подпадают очень многие.

 

Grim: Под него подпадают все те, кто не согласен с большинством. Кто гнет свою линию и на протяжении всей жизни не прогибается под систему. Кто живет в своем собственном, созданном им мире, в котором все для него складывается гармонично, даже если окружающим это непонятно.

 

Kristy: Значит, я не романтик. У меня не получается бороться с системой.

 

Grim: А ты пыталась? Или тебя просто все устраивает, поэтому не боролась?

 

Kristy: Я не знаю. По большому счету, мне почти все нравится. Но я не борец по натуре. Я же девушка, я проще приспосабливаюсь к действительности. Но все же, возвращаясь к романтике, ты когда-нибудь пробовал писать стихи?

 

Grim: Нет, не пробовал. И не буду. Я же говорю, стихи пишут другие – те, у кого любовь неразделенная или разделенная. Кто любит смотреть вдаль и наблюдать, как по утру распускаются цветы.

 

Nope: Бывают стихи и другого содержания, и те, кто, как ты говоришь, идет против системы, тоже нередко пишут стихи. Или прозу. Они не такие, как все, и самовыражение у них в крови.

 

Kristy: А ты пишешь стихи?

 

Nope: Когда-то писал.

 

Kristy: Можешь что-нибудь прочитать?

 

Nope: Из того, что помню наизусть, вот, к примеру:

Снова мелкой дробью дождь по окну грохочет,

Надо мною темнота в комнате хохочет,

На стене не разглядеть ни одной картины,

Медленно плетет паук нити паутины.

На секунду белый свет в дом войдет от молний,

Словно открывая дверь в мир потусторонний.

Мерно тикают часы, маятник качая,

В темной комнате один я сижу скучая.

 

Kristy: Ух ты, мне очень понравилось. Особенно потусторонние миры, темные комнаты… Мне нравятся такие вещи..

 

Nope: Да, но стихотворение, как ты понимаешь, не об этом.

 

Kristy: Конечно. Нет, нет, я все поняла. А сколько тебе было лет, когда ты его написал?

 

Nope: Точно не скажу, но, думаю, примерно тридцать.

 

Kristy: Я так и подумала. Именно такое между строк настроение. А что тогда происходило в твоей жизни?

 

Nope: Как раз ничего особенного не происходило. Поэтому и «сижу скучая».

 

Kristy: А еще есть какое-нибудь?

 

Nope: Есть еще одно примерно того же периода:

Я под лампы тусклый свет

Старый твой кладу портрет,

Провожу по волосам,

А зачем, не знаю сам.

Слабо дует из окна,

Время спать, мне не до сна,

И под лампы тусклым светом

В сотый раз лежит она.

И завял цветок в воде…

Я не знаю, с кем ты, где.

Наблюдаю седой волос

В длинной черной бороде.

Опускается на пол

Медленно и плавно ствол,

А портрет твой в свете лампы

Снова украшает стол.

 

Kristy: Очень похоже на первое, но это о любви.

 

Tada: Это мне больше понравилось. Атмосферное стихотворение. То есть – создающее атмосферу.

 

Grim: Жалко, что о любви.

 

Nope: Оно не о любви. По крайней мере, когда я его писал, о любви я не думал, и посвящать его кому-то конкретному я не собирался.

 

Kristy: Оно в принципе о любви, не о твоей конкретно. Ты настоящий романтик.

 

Nope: Это меня всю жизнь и губило.

 

Kristy: А из свежего есть что-нибудь?

 

Nope: Нет, я уже давно ничего не писал. Раньше получалось само собой, но потом это, видимо, потеряло смысл.

 

Ex: Наверно, потому что кроме тебя это никому не было нужно.

 

Kristy: А вот я не умею писать стихи. Много раз пыталась, но ничего не получилось. Это не мое. Хотя очень бы хотелось.

 

Tada: Значит, ты что-то умеешь делать лучше.

 

Kristy: Наверно. Вообще я юристом всегда хотела быть. Но юристов много. А вот тех, кто может выражать свои мысли в стихах, - единицы.

 

Grim: Уверен, что тебе от твоих юридических способностей пользы намного больше, чем от поэтических, даже если бы они были.

 

Kristy: У меня еще вопрос по стихотворению. Скажи, а у тебя есть борода?

 

Nope: Нет. И никогда не было. Скажу тебе больше: я блондин.

 

- Саш, а давай заведем ребенка, - сказала Оля сидящему на диване Саше.

- Ты думаешь, это как-то спасет ситуацию?

- Я не пытаюсь спасти ситуацию, я знаю, что наличием ребенка мужчину не удержать и не изменить, я просто предлагаю тебе завести ребенка.

- Тебе не кажется, что рано?

- Мы два года женаты, сейчас идеальное время, потом может быть поздно.

- Почему поздно? – спросил Саша. – Мы даже через пять лет будем молодыми и здоровыми, куда спешить?

- Я не про здоровье говорю, а про нас с тобой, - сказала Оля. – Ребенка надо заводить в первые два года, потом люди привыкают жить одни, а я не хочу к этому привыкать.

- Что значит «ребенка надо заводить»? Ты чувствуешь, что хочешь этого, или говоришь это, просто потому что «надо»? Или родители намекают, что пора?

- Саша, я предлагаю нам с тобой завести ребенка, тебе и мне, при чем тут мои родители? Я так понимаю, ты к моему предложению относишься отрицательно…

- Я не отношусь к нему отрицательно, я просто говорю, что, возможно, еще рано.

- Хорошо, но рано почему? Чего ты ждешь? – спросила Оля.

Саша несколько секунд молчал, глядя в сторону.

- Ну хорошо, давай заведем ребенка, - сказал он.

- Саша, ты послушай себе, что значит «ну хорошо»? Это что, одолжение?

- Как же ты любишь цепляться к словам. Это не одолжение. Я тебе говорю: давай заведем ребенка.

- Саша, я хочу, чтобы это было обоюдное желание, - сказала Оля.

- Это обоюдное желание: давай заведем ребенка. Хотя я считаю, что это ничего не изменит.

- Подожди, а каких перемен ты ждешь, скажи мне? Мы семья, мы по определению должны хотеть иметь детей, а не откладывать это решение до последнего. И как может рождение ребенка не принести никаких перемен?

- Я имею в виду, что если ты думаешь, что это что-то изменит в наших отношениях, которые ты постоянно пытаешься исправить, то я так не думаю, - сказал Саша.

- Если ты не заметил, я уже давно ничего не пытаюсь менять, меня практически все устраивает. Наверно, я со временем подстроилась под тебя, что меня откровенно пугает. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы у нас был ребенок. В конце концов, главное предназначение любой женщины на земле – это продолжение рода, а потом уже все остальное.

- Опять предназначение. Как ни крути, получается, что просто «надо», потому что предназначение. Если бы ты подстроилась под меня, ты поняла бы, что мне в настоящее время ребенок не нужен.

- А ты можешь объяснить мне, почему? – спросила Оля. – Я еще понимаю, если бы ты строил карьеру, и рождение ребенка тебя как-то обременяло. Или если твоя работа была связана с постоянными переездами, что исключало бы оседлость. Но в твоем положении что тебе мешает? Ты такой же, как и все, и я такая же. Так пусть же у нас все будет как у людей. Или ты боишься тем самым окончательно связать себя со мной? Так ты не волнуйся, если что, ребенок будет со мной, сегодня в этом нет ничего ужасного.

- Если что – это что?

- А это у тебя надо спросить. Мы поженились два года назад, два года мы живем как муж и жена. Скажи, когда ты делал мне предложение, ты видел нашу жизнь такой, как сейчас?

- Оля, я уже два года силюсь понять, что тебя не устраивает в нашей жизни, - сказал Саша. – Если ты хочешь завести ребенка, давай его заведем. Я ничего не боюсь, просто мне кажется, что с таким решением можно было бы повременить.

- Ты всю жизнь готов временить, - сказала Оля. – При этом не называя на то ни одной причины. И мне это кажется настолько странным… Обычно мужчины твоего склада ума и твоего характера хотят иметь ребенка – сына, которого можно будет показывать друзьям, у которых уже есть дети, в котором можно видеть продолжение рода, правда непонятно какого, какую-то гордость что ли. А у тебя и этого желания нет. Вот скажи, зачем ты на мне женился вообще? Может быть, ты спать один боялся?

- Оля, я тебе говорю: давай заведем ребенка. Если это не просто повод для разговора, то давай поставим на этом точку. Ты предложила, я согласился: давай заведем ребенка.

- Ты понимаешь, что к этому надо придти? – спросила Оля.

- Видимо, это все-таки повод для разговора…

- Ты знаешь, что ребенок получает судьбу в зависимости от того настроения, в котором он был зачат? Скажи мне, какая судьба может быть уготована человеку, зачатому отцом, постоянно находящимся в таком настроении, как ты?

- Оля, ты можешь хотя бы в таких вопросах оставить свою философию? Посмотри вокруг – у всех растут нормальные здоровые дети, никто из их родителей не задумывался над тем, о чем ты говоришь.

- Я не виновата, что люди вообще мало о чем думают, - сказала Оля. – И я не говорю о здоровье, я говорю о его будущей жизни в целом. Я не хочу, чтобы он был, как все эти дети, с которыми ты его сравниваешь.

- Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал Саша. – Кем ты его видишь? Великим ученым? Актером? Спортсменом? Кем? Художником?

- Я вижу его, прежде всего, свободным человеком, вот что главное. Профессии, специальности – это второстепенно. Я не хочу, чтобы он был, как мы: встал утром, завтрак, на работу, вечером с работы, ужин и спать.

- А все так, что ж ты хочешь? И актеры, и спортсмены…

- Нет, не все так! – оборвала его Оля.

- Или ты хочешь, чтобы он был безработным? И всю жизнь искал, чем заняться, чтобы не обременять себя? Есть такие люди. Обычно это заканчивается тем, что они остаются одни в обиде на весь мир и считают себя никем не понятыми, родившимися, как им кажется, не в то время. Если ты пророчишь своему ребенку такую судьбу, то я все-таки предлагаю подождать. Если верить твоей теории, то такое настроение в момент зачатия ребенку будет только во вред.

- Ты согласен, что дети всегда и во всем винят своих родителей? Подсознательно, молча или открыто, но во всех своих неудачах дети всегда винят родителей, ты знаешь об этом? – спросила Оля.

- Наверно, это зависит от степени самостоятельности, - сказал Саша. – Если человек всю жизнь живет со своими родителями, то он не осознает себя как самостоятельную личность и, возможно, действительно винит в своих проблемах старших, как и маленькие дети.

- Ты винишь своих родителей в чем-нибудь? Ты прожил с ними всю жизнь.

- Мне не в чем их винить. Дело в том, что я, в отличие от тебя, считаю, что у меня все складывается нормально. А ты винишь в чем-то своих?

- «Нормально». Это же надо подобрать такое слово к определению своей жизни – «нормально». Да, я виню их за пассивность, которая передалась и мне, а после двух лет жизни с тобой, еще и усилилась в несколько раз. Я раньше не понимала людей, которые могут жить спокойно, как под гипнозом, не стараясь в своей жизни хоть что-то изменить. Такими всегда были мои родители. И такая теперь стала я сама, - сказала Оля.

- А ты не думала, что, возможно, ты просто повзрослела? Взрослую семейную жизнь, работу и прочее, наверно, невозможно совмещать с теми мыслями, которые раньше тебя занимали. Может быть, пришло время снять розовые очки и, наконец, увидеть мир таким, какой он есть? Если это действительно так, то я очень рад таким переменам. Могу тебе признаться, что я заметно подустал от полетов твоей фантазии и бесконечных поисков какой-то другой жизни, - сказал Саша. – Честно говоря, когда я слышал твои разговоры о жизни, вообще или нашей в частности, я не мог относиться к тебе иначе, как к ребенку, который пока еще чего-то не понимает. Я даже не могу представить тебя на работе: мне кажется, что и там ты сидишь как в каком-то мультфильме, совершенно не осознавая происходящее. Уверен, что так же относится к тебе и весь ваш коллектив. Ты знаешь, мне кажется, что тебе действительно нужно было развивать в себе музыкальный талант, играть на пианино и общаться с такими же людьми, которые не снимают розовых очков и еще ждут каких-то перемен. Отчасти я представляю, насколько сложно тебе находить общий язык со своими коллегами по работе, да и вообще с людьми. Ты видишь, насколько мне тяжело общаться с тобой, притом, что я могу находить общий язык практически с любым…

- Саш, а давай разведемся…

 

Эдик и Родион Булимов сидели за столом на кухне в квартире ДД, за окнами которой шел первый осенний ливень.

- Ну, у кого какие новости? – спросил Родион, разливая водку по стопкам. - Или как всегда никаких? У меня есть две новости, и как всегда – одна хорошая, вторая плохая.

- Раз как всегда, то как всегда начни с плохой, - сказал ДД.

- Мать в больницу положили. Подозрение на рак. Мозга…

Он зажег сигарету.

- На следующей неделе скажут точно. Отец уже пять дней из церкви не вылезает.

- Я не знаю, что сказать, - прервал паузу ДД. – Будем надеяться, что все обойдется.

- Сколько же можно? – сказал Эдик. - Когда уже найдут, как лечить этот рак? – сказал Эдик.

- Боюсь, что нескоро, - сказал ДД. – Да и что толку? Как только они найдут, как лечить рак, ему на смену придет что-нибудь новое. Все идет по кругу, только названия меняются. Мне тут приснилось, что по всему городу поставили платные будки питания – такие специальные будки с проводами, в которых содержится жидкая еда. У каждого есть свой шприц, он подходит, подключает шприц к проводу, нажимает кнопку и за несколько секунд в вену попадает то количество жидкой пищи, за которое ты заплатил. Отличная экономия времени. Так вот мне кажется, что скорее такие будки поставят, чем лекарство от рака найдут.

- Неутешительно, - сказал Родион. – Ну да ладно. Хорошая новость состоит в том, что мне предложили новую должность и зарплату в два раза больше. Только работа в другом городе, триста километров на север отсюда. Квартиру и машину фирма оплачивает.

- И жить там постоянно? – спросил Эдик. – Или попеременно?

- Постоянно, - ответил Родион.

- Если ты говоришь, что новость хорошая, - сказал ДД, - значит, ты едешь. Когда?

- Я согласился сразу, - сказал Родион. – С родителями я больше жить не могу, а тут такая возможность. Перееду, сказали, в начале нового года, в январе. Только бы с матерью все разрешилось благополучно. Я пока ей не говорил. Ладно, давайте за здоровье выпьем.

Эдик выпил и достал сигарету. ДД с улыбкой посмотрел на него:

- Я тоже не удержался. Не самый лучший год для того, чтобы бросить курить.

- А что с годом не так? – спросил Родион. – То что високосный?

- Не знаю, связано это как-то, или нет…, - сказал ДД, доставая сигарету из пачки Эдика. – Но взять хотя бы, сколько людей в этом году умерло.

- Да это каждый год так, - сказал Родион. – Давайте по второй.

- Может, и каждый, - сказал ДД. – Но все-таки скорей бы он уже закончился. Хотя так и нельзя говорить.

- А у тебя-то что? – спросил Эдик.

- Да тоже не без новостей, - сказал ДД. – Дашка беременная.

- Вот это номер, - сказал Родион. – Так тебя можно поздравить, или как?

- Она не хочет рожать. Будет избавляться от ребенка, - сказал ДД.

- Как так? – спросил Эдик.

- А вот так. Я когда узнал, то, естественно, обрадовался, - сказал ДД. – В тот же вечер поехал, купил кольцо, все как полагается. Вечером поговорили, предложил расписаться, а она, оказывается, не хочет. Не готова. Ну, это надо знать Дашу. В общем-то, ничего другого я от нее и не ожидал.

- Подожди, но почему? – спросил Родион. – Она это как-то объясняет?

- У нее, как всегда, объяснение простое, - сказал ДД. – Она еще слишком молода, у нее еще все впереди, поэтому ни о чем обременяющем сейчас речи быть не может. Дальше пошло слово за слово, оказалось, что за таких, как я, замуж не выходят, даже если любят и так далее. Ладно, давайте выпьем, надо отвлечься.

- Насчет ребенка вы окончательно решили? – спросил Эдик.

- Окончательно, - сказал ДД. – Только это не мы, а она. Понимаешь, все бы могло быть по-другому, если бы не ее танцы. У них неожиданно появилась какая-то перспектива, на горизонте замелькал так называемый спонсор, который обещал вытащить их из клубов на более высокий уровень. Она вдобавок ко всему еще и работу собралась бросать ради этих танцев. Ну, двадцать два года человеку, что тут сказать…

- И что в результате решили? – спросил Эдик.

- А что тут решать? – сказал ДД. – Попросил ее собрать чемоданы и освободить помещение. Вот второй день живу один. Что тут скажешь… Не в первый раз.

- Вот это перемены, - сказал Родион.

- Может, не надо было так уж радикально? – спросил Эдик.

- Эдик, ты знаешь, я не люблю сослагательного наклонения, - сказал ДД.

- И что, Даша, просто собрала чемоданы и уехала? – спросил Эдик.

- Не просто, конечно, - ответил ДД. – Слезы, извинения, все само собой разумеющееся, весь набор. «Давай найдем компромисс». Эдик, какой может быть компромисс с человеком, который избавляется от твоего ребенка и при этом отказывается стать твоей женой, мотивируя это тем, что за таких, как ты, замуж не выходят? Ты видишь будущее у такого союза? Я нет. Выпьем.

- Да уж, - сказал Родион. – Даша творческая натура, с творческими натурами всегда сложно.

- Даша – натура, которой кажется, что она творческая, - сказал ДД. – Ее призвание – торговать унитазами в фирме, где она работает. Человеку просто хочется красивой жизни, вот и все. Возраст такой. Какое тут творчество…

- Может, еще вернется, - сказал Родион.

- Ты, видимо, чего-то не понимаешь, - сказал ДД. – Куда она вернется, к кому? Кто ее пустит?

- Неужели даже нигде не щемит? – спросил Родион.

- Щемит, ну и что? Не первый раз щемит, - сказал ДД, - и, сдается мне, что не последний. Давайте еще по одной.

- Вот тебе и год перемен, - сказал Эдик.

- Все перемены к лучшему, - сказал ДД. – Эдик, что у тебя нового?

- Без изменений, - сказал Эдик. – Все как всегда.

- А я себе на почве всего этого машину заказал, - сказал ДД. – В марте привезут. А то права совсем уж запылились…

Почти месяц Эдик откладывал свой поход к гадалке, телефон и адрес которой он взял у Вики, объяснив, что это нужно маме. Комната Феоктисты совершенно не была похожа на комнату гадалки, как ее себе представлял Эдик, если не считать подобие икон неизвестной ему религии в одном из четырех углов. Пожилая женщина с ярко-рыжими крашеными волосами сидела за небольшим квадратным столом и своим внешним видом тоже совсем не походила на человека, так или иначе связанного с миром сверхъестественным.

- Присаживайтесь напротив, молодой человек, - сказала она самым обычным голосом, и Эдик сел. – Я понимаю, когда ко мне приходят стареющие дамы, совершенно запутавшиеся в жизни и всех рядом с собой запутавшие, с желанием узнать, стоит ли им еще ждать в жизни счастья, или все останется как есть, абсолютно при этом не понимающие, что оказались в таком положении только благодаря самим себе. Стареющие дамы ищут себе мужчин и смотрят на меня глазами полными надежды, что я могу предсказать им перемены к лучшему. Но даже не имеющий никаких способностей к гаданию человек, глядя на большинство этих женщин, скажет, что никаких перемен им ждать не нужно, что все останется как есть и как было на протяжении всей их жизни, во второй половине которой они вдруг почему-то начали думать, что, возможно, что-то пошло не так… Я понимаю, когда ко мне приходят молодые девочки, еще совершенно ничего не понимающие в жизни, испытывающие первые влечения, любая трещина в которых выводит их из равновесия и приводит сюда с целью узнать, конец это жизни, или все, может быть, еще сложится. Но когда ко мне приходит человек вашего возраста, вашей внешности и вообще обаяния, я начинаю задумываться, что, возможно, я сама в этой жизни чего-то недопонимаю. У вас что, молодой человек, со здоровьем какие-то сложности, что вы вдруг решили узнать о своем будущем? Тогда вам нужно, скорее, к врачу, а не ко мне. Или, может быть, с работой что-то не складывается, и карьера вдруг пошла под откос? Так об этом, скажу я вам, в вашем возрасте тоже рано еще печалиться, и только в ваших силах направить все в нужное русло. Ну а уж что у такого молодого человека могут быть какие-то сложности в личной жизни – в это я просто отказываюсь верить…

Эдик хотел что-то сказать, но Феоктиста сделала глоток воды и продолжила:

- Я вашу энергетику, молодой человек, почувствовала еще, когда вы в подъезд не вошли. Людям с такой энергетикой не нужно обращаться к гадалкам, вы сами знаете не хуже нас и про свое будущее, и про прошлое не только вас самих, но еще и всех вас окружающих. Все то, что ты себе на будущее задумал, все так и произойдет, я тебе не советчица, ты сам все видишь и знаешь. То, чего ты боишься, то и сбудется, если ты сам этого не предотвратишь. Загляни внутрь себя, ответы на все твои вопросы в тебе. Внимательно изучи жизнь своего отца, по энергетике вы с отцом – зеркала. Ты многое поймешь и многого сможешь избежать, если правильно трактуешь его жизнь. Раз уж ты пришел, скажу тебе, что отца скоро не станет – болезнь уже в нем, умрет он быстро, не мучительно, и предпринимать что-либо сейчас смысла не имеет, он все равно умрет, но знать об этом он не должен, так как узнав о своей скорой смерти, он только приблизит ее силой своего подсознания, что он и делал на протяжении практически всей жизни. После его смерти мать окончательно закроется от мира, проживет она долго, но замкнутой жизнью, места в которой и тебе со временем практически не останется. Рядом с тобой есть еще один очень сильный энергетически человек, молодой, - скорее всего, друг. Люди с такой энергетикой долго не живут – он погибнет в ближайшие восемь лет, скорее всего, в високосный год. С ним будет девушка, вторая половина, ты ее еще не знаешь, - она выживет. Похоже, что это будет автокатастрофа. Есть еще двое с очень слабым энергетическим полем. У них в ближайшие годы не будет никаких значительных перемен. Связь с одним из них совсем скоро практически прекратится, к тому же в ближайшее время он тоже переживет смерть кого-то из близких родственников, намного раньше чем ты. У второго все как было ровно всю жизнь, так и будет, если не считать незначительных перипетий в семейной жизни.

Что же касается тебя, то еще раз скажу, что ты сам все видишь и знаешь, и все события своей жизни можешь предсказать наперед, если правильно расшифруешь то, что находится в твоей голове, и что на первый взгляд может показаться сумасшествием. Могу сказать, что поиск, которым ты занят, может никогда не закончиться, но он тебя ни к чему не приведет, равно как ни к чему не привел твоего отца. Все энергетические силы, которые ты на тратишь на эти поиски, тратятся напрасно, но на данный момент времени иначе и быть не может, поскольку у тебя начался затяжной и очень сложный период, который у абсолютного большинства людей переходит попросту в депрессию, но, будем надеяться, что не у тебя. В твоем конкретном случае этот период может затянуться на нескончаемый срок, но будет человек, который тебе поможет со всем этим справиться. Это девушка. Она не из твоего прошлого, тебя она еще не знает, но при этом в твоей жизни она уже смутно просматривается – возможно, вы виделись, но не знакомы. Любви в книжном понимании этого слова у тебя к ней не будет, но раз уж ты пришел, я скажу тебе, что ты не должен отпускать ее несмотря ни на какие свои внутренние противоречия по отношению к ней и ко всему тому, что с ней связано. Тебя ждет еще более критический период в тридцать три года. В тридцать три года – перепутье, и что за ним – сейчас сказать нельзя, но понятно, что либо свет, либо мгла. В этот период эта дама сердца еще должна быть с тобой несмотря ни на что. И в какой-то степени облегчить тебе твой поиск поможет она же. Это еще одно твое зеркало.

Большего сказать тебе не могу, не потому что не хочу, а потому что не вижу. Если интересно, пока есть время до следующего посетителя, могу тебе указать на одну заинтересовавшую меня деталь опять же в твоей энергетике. Дело в том, что мое отличие и отличие таких, как я, а отчасти и таких, как ты, от других людей заключается в том, что я могу не просто угадать, что было у человека и что с ним будет по его глазам, словам и поведению, - нет, на это есть психологи. Я вижу человека, как схему. И чем сильнее его энергетика, тем четче видна схема как его прошлого, так и его будущего. Для сравнения могу сказать, что есть люди, которые при упоминании того или иного числа видят его в своем подсознании цветным и в таблице, а есть те, кто видит черным и просто парящим на белом фоне. Так же я вижу человеческую энергетику – цветной и в виде своеобразной схемы, которая делится на возрастные периоды, или отрезки. Каждый из отрезков представляет с собой горизонтальный прямоугольник, имеет свою раскраску, цветовые оттенки и особенности, по которым можно распознать ключевые события прошлого и будущего. Первый отрезок охватывает период с рождения и приблизительно до двенадцати лет. Несмотря на то, что детство по праву считается самым счастливым и беззаботным периодом, этот отрезок у каждого человека практически полностью закрашен черным цветом с едва различимыми вкраплениями очень блеклых красок. В данном случае черный цвет не означает ничего мрачного, это просто пустота. Второй период короткий, но очень значимый – он начинается с двенадцати и длится примерно до двадцати лет. Этот отрезок в возрастной схеме каждого человека я вижу в белом цвете с множеством не менее блеклых цветовых вкраплений, а при энергетике выше средней – даже вполне различимых картинок, которых на последующих отрезках будет больше. В зависимости от возраста эти картинки могут быть либо тем, что осталось в памяти человека или его подсознании, либо тем, что его подсознание рисует человеку на будущее на основе его прошлого. По поводу цветов надо сказать, что в абсолютном большинстве случаев ни на одном из жизненных отрезков не появляется ярких цветов, все цвета тусклые, а значит, такова и жизнь. Так вот, во втором прямоугольнике внизу появляется прерывающаяся тонкая линия, уплотняющаяся с возрастом и превращающаяся из практически прозрачной в дымчатую и темную. Это линия мысли. На этапе детства она не видна, зато потом именно она играет ключевую роль в процессе создания картинок будущего. Третий период – от двадцати до тридцати трех лет. Этот прямоугольник, как правило, в начале окрашен в светло-желтый цвет, который к концу становится темно-оранжевым. Картинки, рисуемые подсознанием, в этом прямоугольнике становятся четче даже у людей со слабой внутренней энергетикой. На третьем отрезке линия внизу перестает прерываться, она становится толще и как будто заполняется темноватой дымкой с редкими светлыми точками по бокам, сверху и снизу, что внешне делает ее похожей на старую кинопленку. Четвертый отрезок – это период от тридцати трех до пятидесяти лет. Он всегда окрашен в коричневый цвет, изображения пока еще четкие, но их становится значительно меньше. Кинопленка внизу становится чуть тоньше, но не менее темной. Пятый отрезок, последний – от пятидесяти и до конца. Картинки едва различимы либо отсутствуют вообще, пленка внизу истощается к концу прямоугольника и теряет цвет. Сам же прямоугольник окрашен в слабое подобие красного, чем-то символично напоминая цвет неба при заходящем солнце… Такова повозрастная картина каждого приходящего ко мне человека – прямоугольники окрашены в одни и те же цвета, меняются только картинки – изображения прошлого и видимого подсознанию будущего, да и то не сильно.

У тебя же все по-другому. Все прямоугольники практически лишены цветов, все они черные, но при этом на каждом отрезке, включая первый, очень отчетливо видны изображения. Цветных тоже нет, все картинки черно-белые. Но вот что я вижу впервые: многие из них не статичны, а подвижны, причем их движение происходит в обратном направлении, как при медленной перемотке назад. Единственный вывод, который я могу из этого сделать, еще раз подтверждает огромную силу работы твоего подсознания и энергетики, которая в силу какой-то жизненной замкнутости не находит выхода наружу и поэтому замыкается сама в себе, как космос.

На твоем сегодняшнем отрезке линия мыслей внизу затуманена, и пленка для твоего возраста кажется сильно потертой. Посередине прямоугольника на темном фоне видны ниспадающие короткие белые линии, похожие на белый дождь. Что это значит, ты сам, возможно, истолкуешь лучше меня. Третий и четвертый отрезки практически не видны, но они есть, то есть подразумеваются. Это как раз и означает тот переломный момент, который придется на тридцать три года, когда ты сам решишь, будут ли два последних периода в твоей жизни, или нет, то есть насколько к тому моменту они будут тебе нужны. Это и есть всем известное пресловутое перепутье.

Она взяла в руки колоду карт.

- Попробуем, может быть, карты смогут сказать что-то большее, хотя я не думаю. Я не сильно доверяю картам.

Она медленно перемешала колоду.

- Карта, которую я сейчас вытащу, означает твое прошлое, - она вытащила карту и положила ее на стол рубашкой вниз. - Видишь, крестовый король. Крестовый король сам по себе очень сильная карта, которая может означать большие возможности прошлого, мощный потенциал того, что было. Теперь посмотрим на карту твоего будущего, - она вытащила вторую карту и положила ее рядом с первой. – Еще один король, пиковый, тоже очень сильная карта. Прошлое и будущее энергетически равны, одно вытекает из другого, что, с одной стороны, может означать отсутствие каких-то значимых перемен, а с другой, наоборот, то, что накопленная тобой в прошлом энергия сможет найти выход в будущем и не останется невостребованной, бегая по кругу внутри тебя. Другое дело – какой это будет выход, со знаком «плюс» или со знаком «минус». Важно то, что прошлое и будущее – это больше обстоятельства, нежели ты сам. Эти два короля скорее означают то, что вокруг тебя и что естественным образом влияет на твою жизнь. Все будет зависеть от третьей карты, то есть, как я уже говорила, от тебя самого. Третья карта – это твои мечты, твои личные планы, то, чего ты хочешь достичь, в общем и целом, - это ты сам, - она достала из колоды третью карту и положила ее между королями. – Дама червей. Честно сказать, мне странно видеть здесь эту карту, потому что дама червей – карта сама по себе тоже очень сильная, но в положении между двумя королями она свою силу практически полностью теряет. По крайней мере, так считается. Но я еще раз говорю, я не очень доверяю картам. И вам, молодой человек, не советую. Вы сами все видите наперед и все знаете. А то, что не видите, я вам, как могла, рассказала. Простите, вот уже пришла следующая посетительница… Подождите секундочку, мы уже заканчиваем. Молодой человек, деньги положите, пожалуйста, на выходе в коридоре, где ключи. До свиданья.

 

Эдик вышел из подъезда Феоктисты и закурил, остановившись во дворе и пытаясь отделить в услышанном возможную правду от вымысла.

- Молодой человек, извините, не угостите сигаретой? – спросил женский голос сзади.

Эдик обернулся и увидел сидящую у подъезда девушку, которую тут же узнал.

- С удовольствием, - сказал Эдик, доставая вторую сигарету. – Вы меня не знаете, а я вас помню. Я вас видел в клубе полгода назад, вы разговаривали с Андреем Дроновым, моим другом.

- ДД, - сказала девушка и широко улыбнулась. – «Лицом вниз», «Акико Ито»? Помню. С тех пор я его не видела, как у него дела?

- По-моему, все хорошо, - сказал Эдик присаживаясь рядом с девушкой на лавочку. – Я даже помню вашу футболку, «Вперед, во мглу!».

Девушка засмеялась:

- Какая у вас память.

- Я просто тогда подумал, как может сочетаться такой пессимизм на футболке и такой оптимизм на лице, - сказал Эдик.

- Никакого пессимизма на футболке нет, - сказала девушка, улыбаясь. – Это игра слов. МГЛУ – это университет, в котором я учусь, государственный лингвистический, знаешь, наверняка. Вот и получается «Вперед, во МГЛУ». Нам такие футболки на юбилей университета выдавали. Так что никакого пессимизма нет… Меня, кстати, Нелли зовут.

Она протянула Эдику руку.

- Эдик, - сказал Эдик, протягивая в ответ свою. – Очень приятно.

- Мне тоже. А ты что тут делаешь? – спросила Нелли. – Тоже к Феоктисте пришел?

- К кому? – переспросил Эдик.

- Здесь гадалка живет, Феоктиста, на четвертом этаже. Я думала, ты тоже к ней.

- Гадалка? Нет, гадалкам я не верю, - сказал Эдик. – У меня здесь приятель живет. На третьем. Я у него был.

- Ясно. А я с мамой приехала к Феоктисте. Это гадалка известная в этом районе. Мама к ней по несколько раз в год ездит.

- И что, сбывается? – спросил Эдик.

- Ты знаешь, да, - сказала Нелли. – Я сама в это не верю и вообще стараюсь избегать каких-то предсказаний на будущее, но что она нагадала маме, все сбылось. В том числе и насчет меня. А ты ДД откуда знаешь?

- Мы давно познакомились, через друзей друзей, - сказал Эдик. – Потом стали тесно общаться. А ты?

- А мы по работе с ним часто пересекались раньше. Он в журнале работает, а я художница.

- Ты художница? – переспросил Эдик.

- Да, а что? – спросила Нелли, по-прежнему широко улыбаясь.

- Просто ты сказала, что учишься в лингвистическом. Я подумал, ты филолог.

- Филолог – это специальность, а художник – призвание. Я не могу без искусства, мне постоянно нужно что-то творить. Не понимаю, как люди могут жить без творчества, - сказала она. - А ты чем занимаешься?

- Вообще я работаю на таможне, - сказал Эдик. – Послушай, может быть, пойдем куда-нибудь посидим, а то здесь становится холодно. Или тебе нужно маму ждать?

- Нет, я с удовольствием, - сказала Нелли. – С мамой я пошла, потому что просто делать было нечего. Я сейчас ей позвоню и скажу, что встретила старого знакомого и ушла с ним. Только одно условие: плачу я за себя сама. Не потому что я хочу тебя как-то обидеть, но просто потому что вот так, хорошо?

- Хорошо, - сказал Эдик.

- Вон там есть неплохое кафе, пойдем туда, если ты не против, - сказала Нелли и снова улыбнулась.

 

- Тебе нравятся «Акико Ито»? – спросила Нелли, когда они сели в кафе за столик.

- Честно говоря, не очень, - ответил Эдик. – Тебе нравятся?

- Мне да. Они молодцы, настоящие музыканты, что называется, от Бога. А зачем же ты тогда в клуб пришел?

- День рожденья у меня был в тот день. Я там его праздновал.

- О, значит, ты овен, - сказала Нелли. – А я стрелец.

- Веришь в гороскоп? – спросил Эдик.

- Не то чтобы верю, но все это так забавно. Ты не веришь?

- Не особо, честно говоря.

- Моя мама верит во все, во что только можно верить, - сказала Нелли, улыбаясь. – Вообще все поколение моих родителей такое смешное. Неужели и мы такие же будем?

- Наверно, мы будем еще смешнее, - сказал Эдик.

- Я, знаешь, о чем часто задумываюсь… - сказала Нелли. - Вот у наших родителей в головах есть вещи, которых в наших головах уже нет. Поэтому многие их мысли и поступки кажутся нам нелепыми и смешными, а для них они абсолютно нормальны. И мне интересно, что такого уже зародилось в наших головах, что будет казаться смешным и нелепым нашим детям? Ведь если понять это сейчас, от этого можно постараться избавиться, чтобы не казаться им нелепыми и не капать им на мозги вещами, которые в будущем будут совершенно неактуальны.

Эдик достал пачку и положил на стол.

- Можно, я возьму еще одну? – спросила Нелли. – Я вообще-то не курю, но в определенные моменты хочется. Когда рисую, то много курю. Потом, бывает, муза уходит, могу месяц не курить. Кстати, ты не будешь против, если мы с подружкой твой портрет нарисуем? У меня подружка есть, тоже художница, мы с ней любим вместе что-нибудь рисовать, что-то вроде дружеского соревнования. И вот мы недавно решили нарисовать чей-нибудь портрет, кто лучше. Но не знали, чей. А у тебя лицо такое интересное, поэтому если ты не против, то, может, попробуем? Вдруг мы неспроста сегодня встретились…

-Я не против, - сказал Эдик. – Конечно, не против. И встретились мы сегодня точно неспроста…

Он закурил.

- Ты такая улыбчивая… Настроение хорошее?

- А у меня всегда настроение хорошее, - сказала Нелли. – Что мне грустить? Я молодая, полная сил и энергии. Живу и получаю удовольствие. Погрустить я, наверно, еще успею, так зачем мне грустить сейчас? И это не жизненный принцип, это искренне, так получается само собой. Я не могу не улыбаться. Из-за этого многие считают меня кем-то вроде городской сумасшедшей. Вообще я заметила, что люди, видя, что человек постоянно веселый и всегда улыбается, думают, что у него нет никаких проблем, и считают его чуть ли не взрослым ребенком, который не видит, насколько сложна жизнь, и ничего в ней не понимает. Именно такое у многих ко мне отношение. Но людей без проблем не бывает. И у меня их ничуть не меньше, чем у кого бы то ни было. Раньше я тоже была угрюмой, и каждая жизненная перипетия отражалась у меня на лице. А потом мне это надоело. И как-то сама собой появилась на лице улыбка, я стала идти по жизни смеясь, и ты знаешь, мне это понравилось. А что самое главное – проблем то ли действительно стало меньше, то ли я перестала их замечать. А проблемы, как собаки, если видят, что их боятся, они кидаются. А если их не бояться, то они тебя сами стороной обойдут. Ой, извини, у меня телефон. Алло! Настенька, здравствуй, дорогая. Да, у меня все хорошо. Ты представляешь, я нашла нам молодого человека для портрета. Да. Нет, я пошла с мамой к Феоктисте за компанию, а он к другу приезжал в тот же подъезд. Я попросила закурить, и мы познакомились. Да, согласился. Очень. Конечно, обо всем договоримся. Обязательно. Все, целую, люблю, пока!

Эдик улыбнулся.

- Эдик, а когда ты сможешь приехать? – спросила Нелли, тоже улыбаясь. – Я не хочу тебе навязываться, поэтому, может быть, уже в новом году, в январе?

- Нет, Нелли, давай в этом, - сказал Эдик.

- В этом? Ура! Когда? В следующие выходные?

- В следующие выходные. Только дай мне свой номер телефона.

- Конечно, записывай.

- Молодые люди, вы будете что-нибудь заказывать? – спросила незаметно подошедшая официантка.

- Будем, конечно, - сказала Нелли. – Нам нужно выпить за знакомство и за начало творческого союза. Правда?

- Обязательно, - сказал Эдик и улыбнулся.

 

Grim: А о чем писать-то? Писать не о чем. Все уже давно написано до нас. Литература переживает последнюю стадию своего страшного кризиса и скоро совсем исчезнет как вид за ненадобностью. Вы посмотрите, все читают только классиков, современных авторов никто не читает. А если и читают, то те, кто о настоящей литературе не имеет понятия. Нужно иметь определенную литературную базу, тома прочитанных книг, чтобы уметь отделять сегодняшний шлак от настоящих произведений. Писать сегодня и не о чем, и некому. Все или повтор, или какое-то ущербное новаторство, которое хочется закрыть на третьей странице. Вы посмотрите, ни одна из книг, написанных нашими с вами современниками, не стала классикой. Все созданное в наше с вами время очень быстро забылось и забывается.

 

Nope: Думаю, для тебя не станет секретом, что такие разговоры ведутся уже не одну сотню, а может, и не одну тысячу лет. Уже сотни лет не о чем писать и некому, однако же пишут. А по поводу того, что наши современники не стали классиками, - это только вопрос времени. Для тебя они не могут быть классиками. Человек так устроен, что он в силу каких-то ему самому неведомых причин не может назвать классиком своего ровесника. Если же этот писатель или любой другой артист уже умер или стар, то тогда да, его, так и быть, можно назвать классиком. Это касается не только литературы, а вообще любого искусства. Думаю, что в основе этого лежит все-таки зависть.

 

Grim: А при чем здесь зависть? Если бы появился действительно талантливый человек и написал книгу, которая меня бы тронула за живое и при этом не являлась бы повторением уже написанного, я был бы только рад. И что мне ему завидовать? Это же не мой знакомый.

 

Nope: Причина этому все равно зависть, точнее, какая-то отдаленная родственница зависти, не знаю, как это чувство назвать. Нам свойственно считать своих современников ровней себе, поэтому нам кажется, что раз мы не можем сделать чего-то выходящего из ряда вон, значит, и никто не может. При этом если какой-то артист, будь то музыкант или писатель, имеет успех, то нам кажется, что он может нравиться либо людям с плохим вкусом, либо молодежи, которая в силу возраста мало что понимает в искусстве. Дело не в том, что нечего и некому писать. Дело не в писателях самих, дело в нашем с вами к ним отношении. Просто из века в век у толпы становится все больше амбиций, которые реализовываются далеко не у всех. И тем, кто остался не у дел, только и остается что завидовать, и, как следствие, критиковать. Для тебя классики – это современники твоих родителей и прародителей, для твоих детей, когда им будет за сорок-пятьдесят, будут другие классики, которых ты сегодня не считаешь достойными твоего внимания. Это все взаимосвязано. Я уверен, что ты вообще тяжело воспринимаешь все новое. Это черта характера, которую я в себе давно искоренил, что и тебе советую. Жить становится легче, а главное – медленней стареешь.

 

Tada: Не знаю, говорил это кто-то до меня, или я скажу первый, но мне кажется, что искусство идет по пути максимального упрощения. Может быть, это не относится к живописи, но возьмем, к примеру, ту же музыку. Вспомните, насколько сложна была классическая музыка, написанная века назад. Теперь вспомните музыку, которая появилась позже – она намного проще, но тоже ведь классика. Музыка прошлого века – музыка молодости наших родителей – сегодня тоже классика, воспринимавшаяся в то время многими в штыки именно из-за своей простоты, которой не было в той музыке, которую слушало поколение родителей наших родителей. Музыка двадцатилетней давности, музыка нашей молодости, тогда казалась нашим родителям совершенно непотребной, но и из тех музыкантов многие сегодня считаются классиками. То же самое и с литературой.

 

Grim: В том-то все и дело. Кто считается классиком? Кто придумал что-то новое, а не просто тот, кто что-то написал давным-давно. У каждого литературного жанра, жанра кино, у каждого музыкального направления есть свои классики – люди, стоявшие у истоков этих жанров и направлений. А что сегодня? Нет таких людей, которые способны придумать новый жанр. Ни в чем!

 

Nope: А ты действительно как-то пытаешься следить за современной культурой? Мне кажется, что у тебя это просто жизненная позиция, что ничего интересного в наше время придумать не могут и ты заранее против всех тех, кто еще что-то пытается.

 

Ex: Я слежу за современной культурой и могу сказать, что многое из современного для моего поколения уже стало классикой.

 

Grim: А что там отслеживать? Я бы отслеживал, если бы было что. Просто даже время на все это тратить не хочется. Классику надо читать, а не щекотать свои литературные амбиции. Все уже давно написано до нас, все!

 

Kristy: Не знаю, что касается музыки, то мне современная музыка нравится. И старая, конечно, тоже нравится, но сегодня она уже не звучит. В смысле что звучит слишком старо. Мне не нравится сам звук. И слова такие банальные, смешные, наивные.

 

Grim: А сегодня слова не наивные и не смешные?

 

Dominique: У меня, к примеру, есть друг-музыкант, у него группа своя. Он своим друзьям без зазрения совести говорит, что все свои песни, все ходы и смысловые задумки он крадет из старых песен, которые молодежь не слушает и не знает, и поэтому принимает все за чистую монету, то есть за им сочиненную музыку и стихи. Наверно, для этой молодежи он когда-то тоже станет классиком.

 

Grim: Эта молодежь забудет его через три года – это максимум, попомни мое слово. Сегодняшняя молодежь никого и ни во что не ставит, и нет у нее своих кумиров. И в этом я современную молодежь понимаю. Кто может быть их кумиром, где эти люди? Где герои? Сплошь и рядом одни мыльные пузыри.

 

Dominique: А как относились твои родители к кумирам твоей молодости?

 

Grim: Никак. Мои родители не интересовались тем, что было интересно в наше время.

 

Nope: Уверен, что точно так же и ты не интересуешься тем, что популярно сегодня. И сразу вопрос: а нужны ли кумиры вообще?

 

Tada: Кому-то да, кому-то нет. Мне лично не нужны, я не понимаю, как можно кому-то поклоняться. Все такие же люди, как и я, все одинаковые, зачем кого-то обожествлять? Лучше самому стремиться что-то делать.

 

Grim: Определенно нужны. Есть такие люди, без которых просто скучно жить. Их везде хают, везде ругают, но кто их ругает? Серая толпа, моралисты и те кто, как вы говорите, не приемлет ничего нового. Но при этом, когда такие поруганные кумиры исчезают, так и не сумев ужиться с критикой и с критикующими, жить становится немного скучнее. Вот почему нужны кумиры. Пусть он для тебя и не кумир, он кумир для других, но какую-то связь с ним будешь чувствовать и ты, потому что кумиры создают настроение масс, передающееся всем. И поэтому когда они уходят, всем становится грустно.

 

Nope: И ты говоришь, что сегодня таких кумиров нет?

 

Grim: Нет. А если есть, то назовите мне хоть одно имя. Кто они? Если кто и есть, то это так – пыль. Пена.

 

Dominique: По поводу литературы я, наверно, все-таки соглашусь. Пыталась я читать наших современников, и то ли я чего-то не понимаю, то ли они пытаются запудрить мне мозги.

 

Nope: Хорошо, а как по-вашему должна выглядеть современная книга?

 

Dominique: Зависит от жанра.

 

Kristy: Книга, прежде всего, должна быть интересной.

 

Nope: Без жанра, просто книга. Книга о жизни. Какой, по-вашему, должна быть книга о современной жизни?

 

Ex покинул нас

 

Tada: Вообще мне кажется, что все книги о жизни как таковой одинаковы, что сегодняшние, что написанные, скажем, два века назад. Лично я не вижу принципиальных отличий, кроме того, что раньше ездили на лошадях, сегодня на автомобилях, а завтра изобретут долгожданные телепортаторы, которые, наконец, позволят человечеству экономить массу времени, затрачиваемого на дорогу. Я вот как скажу: из века в век в книгах меняются только неодушевленные предметы – все живое остается неизменным. Люди в своих отношениях друг с другом остались на том же уровне, что и во времена написания первых книг. Это я все к тому, что современная книга о жизни, именно о жизни, а не о приключениях главного героя, будет мало чем отличаться от классических книг.

 

Dominique: Мне кажется, что любая книга о жизни – это, прежде всего, бессюжетная книга. Действительно, наличие какой-то сюжетной линии уже дает повод отнести написанное к какому-то жанру, а если пишется книга о жизни, то в ней должно быть больше философии, чем действий. Я так думаю.

 

Grim: Я не совсем понимаю, что значит это определение – «книга о жизни». Любая книга о жизни, какую ни возьми. Не берем в расчет те, что о роботах, мутантах и вурдалаках. Взять старые приключенческие романы. Вроде бы приключения, сюжет, но кто скажет, что они не о жизни?

 

Tada: Все дело как раз в том, насколько описаны человеческие отношения в этих книгах. Я читал книги и о роботах, и о вурдалаках, и среди них к твоему сведению были те, в которых отношения между людьми были показаны авторами по пятибалльной системе на шесть. Просто где-то есть действительно только сюжет, который какого-то читателя может заставить дочитать книгу до конца, но не меня, а где-то есть много чего вокруг сюжета и внутри него - не просто сюжетная линия, а разветвленное дерево. Мне важно, чтобы помимо сюжета было еще повествование. Чтобы было, что читать между строк. Я должен считать автора умнее себя, мне надо видеть, что он разбирается в жизни и хочет меня чему-то научить. Современная книга, как и любая другая, в идеале должна чему-то учить меня как читателя. Понимаю, что восприятие у всех разное, и строка, которая на меня произведет неизгладимое впечатление, которую я могу записать и выучить, чтобы цитировать везде и всюду, у кого-то не вызовет никаких эмоций, а кто-то вообще пробежит ее глазами, не пытаясь понять суть, отвлекшись и думая о чем-то своем. Но благодарного читателя книга должна чему-то учить. Независимо от жанра и того, чем промышляют главные герои.

 

Grim: А если я уже столько прочитал, что на меня сложно произвести такое впечатление, и меня нечему учить?

 

Nope: Не знаю, сколько ты прочитал, но вторая часть предложения явно поможет нам понять многое из того, что ты уже сказал и еще скажешь.

 

Dominique: Я хотела бы добавить про сюжет. Почему я сказала, что современная книга о жизни должна быть бессюжетной? Потому что никакого сюжета в жизни большинства людей просто нет. С одной стороны, поэтому людям интересно читать приключенческие романы и детективы – в них есть то, чего многие из нас лишены в жизни, то есть именно сюжет, интрига. Но в книге о жизни этого быть не должно. Жизнь нелогична, поэтому в книге о современной жизни повествование совсем необязательно должно быть логичным. Наоборот, я бы сделала его рваным, хаотичным, разные эпизоды должны быть как будто вырваны из общего контекста. Так книга стала бы более приближенной к жизни, нежели если все было бы гладко и последовательно.

 

Grim: Современная книга о жизни и книга о современной жизни – это разные вещи. Вопрос был о современной книге о жизни.

 

Dominique: Все мною сказанное относится к обоим определениям.

 

Kristy: Я не понимаю, как может быть книга без сюжета, если сюжет – это и есть то, что остается в памяти после прочтения?

 

# 1: Вам не кажется, что в этом разговоре вы попросту мелите языками? Кто вы? Писатели? Сценаристы? Вы хотя бы что-нибудь написали в этой жизни, чтобы давать определение книгам? Признаться, читая высказывания некоторых из вас, я с трудом представляю, как вы изложения в школе писали. Про книги я, пожалуй, промолчу.

 

# 1 покинул нас

 

Tada: Еще такая книга обязательно должна быть искренней. Описывая жизнь героев, автор обязательно должен вкладывать в них часть себя и вставлять какие-то фрагменты своей собственной жизни, иначе читатель обязательно почувствует фальшивость и надуманность.

Dominique: Я сама не знаю, я не писатель, но мне кажется, что настоящий писатель обязательно опишет в книге что-то из своей жизни. Его герои должны высказывать его мысли, отстаивать его точку зрения. А иначе просто теряется смысл написания. Теряется посыл, побудивший автора к написанию книги. Книга – это что? Это самовыражение. А что это за самовыражение, если в нем нет собственного «я» автора? Вообще говорят, что свою первую книгу все авторы якобы пишут о себе. У них еще не сформировалось писательское мышление и воображение, а при этом мысли изнутри уже просятся наружу. А о ком еще писать, если не о себе? Не знаю, насколько это правда, но если бы я вдруг села писать, я бы обязательно сделала себя одним из действующих лиц.

 

Grim: А если писателю нечего рассказать о себе?

 

Tada: А что это за писатель, которому нечего рассказать о себе? Как он может рассказать о ком-то еще, если ему даже о себе нечего рассказать?

 

Dominique: Писатели, которым нечего рассказать о себе, наверно, как раз и пишут о мутантах, вурдалаках и о ком там, вы еще говорили… о роботах.

 

Kristy: А мне лично кажется, что книги о роботах и мутантах тоже нужны. Ведь они кому-то нравятся. Моему брату, например. Я сама не люблю читать тягомотную философию о тяжелой жизни. Вокруг и так все сложно и непонятно, чтобы еще и книги такие читать.

 

Nope: А вам не кажется, что современная книга о жизни и книга о современной жизни – это все-таки одно и то же?

 

Grim: Современная книга о жизни – это любая классическая книга. В ней все написано на века вперед. Классическая книга, во-первых, всегда о жизни и, во-вторых, всегда современна. Вопросы-то в ней поднимаются те же, что актуальны и сегодня. Поэтому думающий читатель найдет в ней и ответы, вместо того чтобы проходить все на собственном опыте, совершая одну ошибку за другой.

 

Tada: Тут я согласен. Так как в старых книгах действительно многое уже написано, если не все, многие жизненные ситуации можно понять и урегулировать именно основываясь на прочитанном. По крайней мере, у меня такой опыт есть.

 

Dominique: Так это и отличает начитанного человека. Этим он и выделяется. Как бы парадоксально это ни звучало, но начитанный человек знает жизнь не хуже, чем тот, кто познавал ее через собственные шишки.

 

Tada: Начитанного человека вообще сразу видно. По глазам, по манере разговора. Да по всему.

 

Kristy: То есть вы хотите сказать, что человек, отсидевший в тюрьме знает жизнь на том же уровне, что и тот, кто про тюрьму только в книгах читал?

 

Dominique: Если ты имеешь в виду жизнь вообще, то так просто на этот вопрос не ответишь. А если именно жизнь в тюрьме, то нет вопросов, что сидевший в ней ее знает лучше. Но мы говорим немного о другом. Извини за банальный пример, но писатель, ни разу не видевший моря, может описать его так, как никогда не получится у рыбака, всю жизнь прожившего на морском берегу.

 

Kristy: Что-то я вообще теряю нить разговора. Ладно, всем всего наилучшего, до скорых встреч!

 

Kristy покинула нас

 

Grim: О чем я и говорю: должен быть талант, чтобы описать это море. Современные писатели даже сидя у моря не могут о нем подобающе написать.

 

Nope: Может быть, потому что тема моря сегодня уже не актуальна. Ты бы стал читать книгу о море? Для этого есть специальные журналы, сайты и документальные фильмы. Мы же говорим о другом.

 

Tada: Наверно, в этом и проблема, что не появляется новых тем. Поэтому все и говорят, что литература себя исчерпала. В жизни не происходит ничего нового, откуда брать темы? Вдохновение, может быть, и есть, но о чем писать, чтобы никого не повторить?

 

Dominique: В жизни действительно ничего не происходит, но разве это не тема для самовыражения? При желании можно описать людей, у которых ничего не происходит в жизни. Ведь есть те, кто пускает все на самотек, а кто-то пытается бороться. Вот вам и тема.

 

Tada: Об этом можно написать максимум стихотворение, и люди, которые ждут перемен, а они не приходят, пишут такие стихи, и их много. Для того чтобы написать книгу, жизнь должна преподнести что-то глобальное. Сколько писателей и поэтов появилось, скажем, во время войны. Потому что сама жизнь дала повод для изложения мыслей, описания тысяч судеб. Я рад, что мы живем в спокойное время, но, видимо, спокойная жизнь не для тех, кто ищет смысл. Художнику нужен протест. А сегодня протеста нет. Против чего бороться, когда все спокойно, все идет своим чередом?

 

Dominique: Я и говорю, что можно описать недовольство жизнью, которая идет своим чередом. Можно противостоять спокойному ходу вещей. Тему можно найти всегда. Все равно в жизни каждого из нас происходит что-то, достойное описания. И кому-то будет интересно прочитать и о нас с вами.

 

Grim: Написано уже было о нас с вами, написано! Нужно что-то новое, а нового ничего нет.

 

Nope: Опять тот же самый замкнутый круг.

 

Dominique: И вообще я не согласна, что художнику обязательно нужен протест. Искусство бывает разным. То искусство, в котором есть протест, - это, скорее, субкультура. Она имеет право на существование, но лично от меня она далека.

 

Tada: Вообще всякая неприязнь всего нового губит творческое начало. Не скажу ничего нового, но творческие люди ранимы, они боятся быть неправильно понятыми, заранее боятся какой-то критики. Поэтому многие и пишут в стол. И рисуют в стол. И музыку сочиняют для себя.

 

Dominique: Бояться никогда не надо. Любое самовыражение обязательно откликнется в людях, если оно искреннее. Большинству людей вообще ничего не нравится. Не равняться же на них, если им изначально ничего не интересно. У меня раньше была массажистка, я как-то раз пришла к ней на прием, и слово за слово она рассказала, как у нее умирала мать. В последние дни перед смертью она лежала на кровати и просила все изменить в комнате. Если на столе была синяя скатерть, она просила, чтобы ее заменили на красную, а когда клали красную, ей нужна была синяя. И так во всем. Такая своеобразная предсмертная агония, состояние постоянного раздражения всем вокруг в предвкушении собственной кончины. И вот я смотрю на людей, и мне кажется, что все они ходят независимо от возраста в ожидании своей смерти. Как будто они знают, что все равно умрут, и по этой причине постоянно чем-то раздражены. Я не знаю, как в маленьких городах, но у нас, в столице, недовольство и раздражение читается в каждом взгляде. Этим людям не до литературы и не до музыки. У них в мозгах отсутствует клетка, отвечающая за жизненные интересы. Когда ты что-то творишь, ты хочешь донести это людям. А каким? Вот таким? Конечно, любой начинающий писатель, пройдя по этому городу, задастся вопросом «А кому это вообще надо?» Поэтому и уходят работы в стол.

 

Grim: Сколько раз уже говорили, что никогда не надо задумываться над тем, кому это надо. В первую очередь, это нужно тебе самому, и на этом точка. Ничего хорошего не выйдет, если ориентироваться на массы. Любой ориентированный на массу продукт обречен на провал. В лучшем случае, на мимолетный успех. Приходящий. И все то, что мы видим и слышим сегодня, - тому подтверждение. На этом разрешите откланяться до лучших времен. Всем хорошего вечера.

 

Grim покинул нас

 

Tada: Простите меня, но мне кажется, что это был достойный представитель от тех, кто живет в постоянном раздражении и недовольстве по причине своего неизбежного финала.

 

Dominique: Не нам судить. Я подумала о другом. Вот, например, я еду в метро и вижу в вагоне совершенно разных людей. Они сидят друг напротив друга и каждый занят своим делом: кто-то спит, у кого-то наушники в ушах, кто-то просто смотрит в пол. А кто-то читает. И я замечаю, что периодически кто-то, увидев рядом человека с книгой, так и тянется посмотреть, что за книгу тот читает. Почему? Потому что хочет знать, что сегодня читает народ. Я, к примеру, всегда обращаю внимание на то, что именно читают люди в метро. У новых знакомых я всегда интересуюсь, что они любят, куда они ходят, конечно, что читают и что слушают. Таким образом, у меня в голове автоматически составляется статистика современных интересов. И никакая другая информация, будь она из телевизора или из интернета, относительно популярности того или иного явления, назовем это так, моей личной статистики не изменит, и никогда я ей не поверю, если она не соответствует той картине, что сложилась у меня в голове. Вот вы обращаете внимание на то, что читают люди вокруг? Тянетесь прочитать название книги, или вам все равно?

 

Tada: Честно говоря, я не езжу на метро. А когда ездил, то мне было не до этого. Голова постоянно забита совершенно другим. И тогда, и сейчас. Я вообще не отслеживаю, что сегодня популярно. Но в нашем часовом поясе уже слишком поздно, поэтому всем доброй ночи и до скорых встреч.

 

Tada покинул нас

 

Nope: Я смотрю всегда. И тоже всегда спрашиваю у новых знакомых. Потому что это те немногие вечные темы, которые живут сами по себе независимо от того, что происходит в мире. В каждой стране своя политика со всеми вытекающими из этого последствиями: недовольство правительством, ценами, налогами, зарплатами, всех раздражают богатые люди на дорогих машинах, живущие в роскошных домах – все им тихо завидуют, но боятся в этом признаться… Но что бы ни происходило в стране, что бы ни происходило в отдельно взятой семье, а в связи с этим и в душе отдельно взятого человека, все равно в каждом уголке мира есть люди, которые ждут выхода нового альбома своей любимой группы, новой книги любимого писателя, люди ждут появления продолжения полюбившейся компьютерной игры и так далее, понимаете о чем я? И именно это вечно, именно искусство абсолютно во всех своих проявлениях объединяет людей на свете, и оно делает людей добрее. Общие интересы помогли мне в свое время найти множество единомышленников во всем мире. Без этих интересов я и не узнал бы никогда, насколько много в мире таких людей, как я. И жил бы, наверняка, так же – в постоянном раздражении и обиде на весь мир за то, что я один такой, а все вокруг другие. Музыка, литература, кино, живопись – это то, что позволяет нам с вами жить в другой плоскости, далекой от ненавистного быта. Поэтому я всегда так завидовал музыкантам. Именно они помогают людям находить друг друга, они делают людей добрее. Они сближают представителей разных конфессий и политических взглядов. Так что да, я всегда смотрю, что читают люди вокруг не столько для того, чтобы создать собственную статистику, сколько чтобы не упустить редкой возможности посмотреть в глаза таким же, как я.

 

Dominique: Я имела в виду то же самое. Поэтому, говоря о книге, наверно, это должно быть что-то, не имеющее привязок к стране или даже к городу. Если бы я сегодня писала книгу о современной жизни, она была бы максимально абстрактна – без всяких взятых из жизни названий, без имен реально существующих людей, без какой бы то ни было конкретики. Чтобы она была понятна людям из любого города и любой страны. Чтобы при прочтении могло показаться, что главный герой – твой сосед, а не носитель другого языка, другой культуры и так далее.

 

Nope: Согласен. Можно взять какой-то промежуток времени одного человека и описать, что с ним за этот период происходит. Взять хотя бы один год, или даже один месяц или день. За один день можно узнать человека и определить, что его ждет. А уж за год тем более. Я не беру тот случай, когда сегодня ты смотришь в глаза молодой девочке из провинции и понимаешь, что, к сожалению, из нее как из личности вряд ли что-то получится, а послезавтра она вдруг выходит замуж за одного из самых богатых людей страны, и все у нее непредсказуемо хорошо. Нет, я не про такие перемены говорю, я имею в виду внутренние изменения, личностные. Изучи год своей жизни и ты поймешь, что может ждать тебя в будущем, и, возможно, найдешь причину каких-то событий твоего прошлого. Разве это не достойно того, чтобы быть описанным в книге? Если бы я писал, я писал бы об этом.

 

Dominique: Наверно. И еще, мне кажется, что, как и все в этой жизни, у такой книги должен быть неожиданный и, может быть, опять же нелогичный конец. Она должна обрываться как бы не полуслове, как и многие жизни. Не нужно подводить финал к чему-то конкретному, она должна кончаться как бы сама собой, внезапно.

 

Nope: Обеими руками за.

 

Dominique: Ну тогда, наверно, пришло время и прощаться. Время позднее, а завтра на работу. С вашего позволения, до скорого!

 

Nope: Да, удачи. Искренне благодарю всех и лично тебя за внимание.

 

Dominique покинула нас

 

Nope покинул нас

 

Сейчас здесь никого нет