Юрий Маркин “ИСТОКИ ДЖАЗА В ДЕЛЬТЕ ВОЛГИ” Москва 2001 г. №1 ОБМАНУЛИ... Мои самые ранние воспоминания: сижу на горшке (понятное дело – по-большому), горшок стоит на стуле, стул придвинут к столу, на столе альбом, в котором я “рисую”, чертя какие-то каракули. При этом меня ещё и кормят с ложечки. Чем не Наполеон или Цезарь? Столько дел одновременно! Вот он, талантище-то, уже сызмальства проявлялся. Не скажу, что такой “тройной одеколон” (каканье, кушанье и рисование) был в моём постоянном употреблении. Наверное, просто, совпали три “творческих” порыва – вот и запомнилось. Обычно, как и все малые дети, я есть не хотел и капризничал, вследствие чего бабушка меня часто водила на набережную Волги, что от дома не близко, сочетая гулянье с кормлением. Я лучше ел принесённую с собой кашу, глядя на бескрайние просторы Великой Русской Реки. Однажды трапеза была омрачена появлением вдали ... верблюда (!). Тогда ещё “по городу слонов водили” - прямо, как у Крылова. Я был так напуган ужасным видом этого горбатого чудища, что пришлось меня рыдающего срочно уносить подальше. Верблюд славился своим плевком, которым можно было накрыть человека с ног до головы, если, конечно, вы ему, верблюду, не понравитесь. Ещё он ужасно завывал – мурашки по коже! Недаром Максим Горький сравнивал ненавистный ему звук саксофона с “воем обездоленного верблюда”. Так что, было чего бояться – верблюд, верно, почувствовал, аж на расстоянии, что я, вот подрасту и буду играть джаз, хотя и не на саксофоне! Ну, да хватит про джаз... Ещё одним ярким воспоминанием 3-х-летнего осталась сцена, как меня решили вымыть горячей водой с мылом. Притом, для этого понесли в другой дом невдалеке, к знакомым, потому что в нашем доме горячей воды не было. Там жил дядька-военный и у него имелся настоящий пистолет, чёрный такой и блестящий – время было военным. Естественно, что мыться я не давался, тем более, что ещё и горячей водой (уже имелся печальный опыт ошпаривания) и устроил истерику. И только после того, как дядька показал мне красивое оружие, дал подержать и обещал даже подарить, я уступил. Ребёнок отважно терпел попадание мыла в глаза, безжалостное растирание мочалкой и больше не плакал – ведь, надо же, получу наган – детское сердечко радостно трепетало... Понятно, что меня надули: уже в столь юном возрасте испытал я на себе всю тяжесть человеческого коварства, хотя, конечно, зачем такому карапузу боевое оружие? Разве что на верблюда идти! Обманули, одним словом, и стал я, как дурак, ходить чисто вымытым... Ю.Маркин 18 янв. 2001 года №2 А КАК ВЫ ДОГАДАЛИСЬ? Кто не знаком со школьными шалостями? Наверное, лишь тот, кто не был школьником. А раз в стране поголовной грамотности школьниками были все, то и шалости, порой не столь уж и невинные, знакомы всем. Так к делу! Учился я в школе сравнительно неплохо, хотя приятным это времяпрепровождение назвать не решусь. Были среди нас и злостные зубрилки-отличники, и тупые оболтусы. Об отличниках-то и вспомнить нечего, а о “плохишах” воспоминаний навалом. И не только о самих “плохишах”, но и о всяких безобразиях, связанных с их поведением. Яркое впечатление начальных классов: одноклассник по фамилии Ёлкин подлезает под парты, где сидят девочки (обучение совместное) и, сделав ошеломляющее открытие, громогласно кричит: - А Иванова без трусов пришла! Ха-ха-ха!! Дикий восторг окружающих! Девочка от стыда закрывает лицо руками. Любознательные детки, отталкивая друг друга, лезут под парту, чтобы убедиться в правоте сказанного. Дело, естественно, происходит на перемене в отсутствии учительницы. Второй случай. Тот же Ёлкин-Палкин, после соответствующей проверки, возвестил всем: - А Петров обосрался! Ура-а-а!!! Неописуемый всеобщий восторг! Все бросаются к стыдливо закрывающемуся руками виновнику “торжества”. Но факт налицо – под партой пахучие улики. Да, весело, весело было... Эпизод из будней учеников более старших классов. Учился с нами некто по фамилии Юсупов, но явно не княжеского происхождения, что и подтвердится последующим его поведением. Этот Юсупов был типичным оболтусом, тупицей и хулиганом. При том, он вытворял свои “художества” не только на переменах, но и на уроках, ничуть не боясь учителей: задавал дурацкие вопросы, хамил, задевал и бил одноклассников. Очень эффективными методами, мешавшими учебному процессу были: мочиться в чернильницу (ну, прямо как Лев Толстой в анекдоте про Ленина), после чего пользоваться чернилами было уже невозможно – шариковых ручек тогда ещё не было, снайперская стрельба из рогатки или из трубочки разжёванной промокашкой в соседей или в разбитый выключатель, вернее в два соединённых проводка, его заменявших. Точное попадание разъединяло концы и свет гас ко всеобщему восторгу (дело бывало зимой, во вторую смену, когда темнело рано). Чтобы как-то утихомирить носителя княжеской фамилии, вызывали его мамашу, дворничиху. Она, отчаявшись (отца не было) применила к сыну крайнюю меру воздействия: когда он спал, спрятала одежду и, заперев чадо снаружи, ушла мести улицы. Сынуля, проснувшись и обнаружив последствия материнского коварства, и, будучи не в силах побороть свою тягу к знаниям, нашёл и надел женские голубые рейтузы, укутался одеялом, а на босые ноги – галоши (мать не предусмотрела их спрятать), выбрался через окно, выдавив стекло, благо жили на первом этаже, и явился в таком непотребном виде на урок. Заметим, что дело было зимой, и идти на морозе по льду и снегу почти нагишом было истинным геройством. Ну, прямо, какой-то Ломоносов! Недавний узник вошёл в класс, ударом ноги распахнув дверь, сказал выразительное “здрасьте” и уселся, по-татарски сложив ноги, у входа. Шёл урок истории. Строгий учитель даже выронил указку и онемел. - Продолжай, учитель, продолжай! – великодушно разрешил вошедший. Какое же было ликование и восторг от дивного зрелища в душах школьников, описанию не поддаётся и мы не будем даже и пытаться сделать это. (Вот он, настоящий джаз, господа!) Попытки педагога, весьма крепкого физически мужчины, выдворить пришельца успехом не увенчались. Ну, не драться же с дураком – а тут и перемена подоспела и посрамлённый историк покинул “поле битвы”. Юсупов, почувствовав свою победу, продолжил откалывание номеров. Он сначала закрыл дверь изнутри, вставив учительский стул ножкой в дверную ручку, затем с разбегу стал выбивать дверь ногой. Дверь не поддавалась. Герой снова разбегался и снова бил в неё. Болельщики-школьники как на футбольном поле радостным улюлюканьем поддерживали героические усилия “спортсмена”. Очередная попытка окончилась более крупной неудачей: штурмующий, поскользнувшись, грохнулся на пол. Галоши разлетелись в стороны, одеяло свалилось с плеч, у рейтузов лопнула резинка и они, слетев, оголили все срамные места, приведя аудиторию в неистовый восторг! Дверь, хоть и такой “дорогой” ценой, была распахнута (ножка стула переломилась). Наслаждаться победой герою долго не пришлось – вызванная учителем подмога скрутила обессилевшего хулигана и увела с глаз долой, но впечатление у очевидцев осталось неизгладимым. И кем же, вы думаете, в дальнейшем стал наш “Михайло Ломоносов”? Да, да, вы правы – милиционером! А как вы догадались? Ю.Маркин 13 янв. 2001 года №3 КАК Я НА ВРЕМЯ СТАЛ ГЕРОЕМ О, детские и не совсем детские шалости и забавы! Сколько выдумки и смекалки они требовали, а школа была настоящим полигоном для этих, не всегда безобидных, “опытов”. Я не был хулиганом в полном смысле этого слова, но, просто, требовалось вести себя как все. Можно было и чем-то выделиться из толпы для поднятия своего авторитета, но чем-то, непременно, отрицательным. Так, уже в средних классах, когда мы проходили электричество и производили соответствующие опыты, я тоже на перемене, в окружении товарищей, произвёл “опыт”, запомнившийся надолго. Как раз в то время мы проходили тему “вольтова дуга”. Подойдя к электропроводке (тогда везде была только наружная), достав перочинный ножик и возвестив окружающим “Что сейчас будет”, я, не долго думая, полоснул ножичком по проводам. Весь класс с громким шипом и треском осветился ярчайшим, неземным светом – получилась первоклассная вольтова дуга! Почему-то током меня не ударило: рукоятка ножичка была из непроводящего электричество материала, но лезвие сильно оплавилось. Как неприятные последствия, перед глазами ещё целую неделю плясали красные пятна – не догадался отвернуться. Ещё более тяжёлыми последствиями опыта было вызывание вместе с матерью к директору (в результате дерзкого хулиганства случилось короткое замыкание и во всей школе погас свет – дело был в вечернюю смену). И, хоть в моих глазах плясали отвратительные пятна, но в глазах одноклассников я на время стал народным героем! Ю.Маркин 20 янв. 2001 года №4 НЕГОДЯИ! Старшие классы школы, помимо новых знаний, принесли и новые, основанные на этих знаниях, забавы. В нашем классе постепенно сложилась группа наиболее “продвинутых” учеников, в число которых входил и я. “Продвинутость” заключалась в том, что учителя, видя нашу “заинтересованность” в преподаваемых предметах, приблизили нас к себе в той мере, что стали доверять как своим помощникам. Учителя химии, физики и ботаники разрешали нам оставаться в своих кабинетах, наполненных экспонатами и приборами, без присмотра, наивно полагая, что мы ничего дурного не сделаем. Вот в этом, как раз и заблуждались доверчивые учителя. В кабинете ботаники мы изводили током бедных подопытных лягушек, бросали друг в друга муляжи овощей и фруктов, чучела птиц и зверей. В кабинете химии производили непотребные опыты, соединяя в пробирках и ретортах неизвестно что с чем, и радовались взрывам, вспышкам пламени и клубам едкого дыма. Слава Богу, что до расщепления атомного ядра дело не дошло, а то бы – сами понимаете... Особое доверие к нам питал добрый учитель физики. После урока сколь угодно долго мы могли находиться “за кулисами” его таинственного кабинета, где хранились магниты, компасы и маятник Максвелла, паровая и динамо-машины и много другой, не менее интригующей, атрибутики. Оставались мы в этой “волшебной лавке”, якобы, для проведения лабораторных работ, с целью дальнейшего умножения и укрепления своих знаний. Дело-то, ведь, хорошее! Как-то, уединившись, мы стали самостоятельно изучать модель паровой машины (спасибо Джеймсу Уайту, что изобрёл эту полезную хреновину!), опережая события – тема эта должна была возникнуть лишь на следующем уроке. В результате активного знакомства с симпатичным аппаратом, завлекательно блестевшим своими начищенными трубками, я засунул какую-то металлическую штуковину в одну из трубок. Клянусь, что без злого умысла, а ради “научного” эксперимента! Засунул и забыл, а вскоре, вдоволь наигравшись, мы отправились по домам. На следующий день, на уроке (в наши обязанности приближённых входило выносить приборы из подсобки и расставлять их на учительском столе) учитель, пылко рассказав о достоинствах и устройстве паровой машины, решил показать её в действии. Стал он что-то крутить-вертеть. Мы видим, что дело не ладится, и все притихли, а учитель уже начал из себя выходить: “Вчера же ещё работала! В чём дело?” Мы, посвящённые, стали злорадно улыбаться, зажимая, рты руками. Я вспомнил о накануне засунутой мной в трубку штуковине и поёжился – что же сейчас будет... Наконец, смышлёный учитель, уже красный как рак, извлёк из трубы какую-то проволоку (ту самую!) и, потрясая ею над головой и ещё более побагровев, взревел: - Негодяи!!! Ю.Маркин 13 янв. 2001 года №5 “БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО” Был у меня в подростковом возрасте друг-покровитель. Он был старше на 4 года, но сильнее на все 10, потому что происходил из простой семьи (мама уборщица или что-то в этом роде). Отца, как и у многих в то послевоенное время, не было. В детстве он в любую стужу ходил с голым пузом и босиком и потому, как повзрослел, стал сильным и ничем никогда не болел. Меня, в отличие от него, всегда тепло одевали в любое время года, отчего я всегда чихал, кашлял и постоянно простужался. Друг-покровитель постоянно измывался надо мной, что было всегда обличено в какую-нибудь игру (о пускании газов мне в лицо я уже писал ранее). Но, несмотря на это, его общество меня всегда притягивало своей обольстительной порочностью. Настоящий союз удава и кролика! Он был дьявольски изобретателен на всякие пакости. Чего стоило, например, его “пугание” посетителей уборной. Здесь требуется маленькое разъяснение. Дело в том, что уборная в нашем доме была коллективно-летнего типа, что требует разъяснения дальнейшего. Посередине двора был выстроен небольшой деревянный домик. Естественно – под ним выгребная яма. Кабинки делились между несколькими семьями и, будучи запираемы на ключ, содержались в чистоте. Но была и одна общая, ничейная – заходи, кто хочешь. Соответственно, и выглядела она крайне антисанитарийно. Первой частью шалости Вовки, так звали друга, было выслеживание ночного или вечернего (когда уже стемнело) посетителя, неважно какого пола. Когда ночной визитёр, чиркая спичками, уединялся в своей обители, Вовка тихо входил в ничейную кабину и, улучив момент, внезапно очень громко орал или взвывал нечеловеческим голосом. Посетители, особенно женщины, ужасно пугались, хотя до инфаркта дело ни разу не доходило. Шутник же, весело улюлюкая, убегал довольный произведённым эффектом. Весь двор, разумеется, знал, чьи это выходки, но поделать с хулиганом ничего не могли. Не пойман – не вор! Пока напуганный жилец в темноте подтягивал упавшие со страха штаны или юбку, “шутник” скрывался в неизвестном направлении. Апеллирование к его матушке результатов не давало. Что называется – как об стенку горох! Но это, можно сказать, ещё “цветочки”... Вторая часть шалости представляла уже настоящие, притом весьма крупные, “ягодки”! А заключалась она в следующем: вначале всё происходило как в первом случае – выслеживалась припозднившаяся жертва, Вовка тихо прокрадывался в ничейную кабинку, держа в руках здоровенный кирпич или булыжник (заранее приготовленный) и, улучив момент, уже ничего не крича, бросал его в отверстие унитаза и убегал. Это развлечение имело кодовое название “брызги шампанского”. Наибольший поражающий эффект достигался, когда выгребная яма была переполнена, тогда бывали такие брызги, что о-го-го!!! Бедные жертвы! Вы представляете, как им потом отмываться приходилось. Шутник, естественно, применял своё “оружие”, когда посетитель располагался основательно, а не просто, “по-маленькому” (определялось по звуку)... Но и в этом, уже не столь безобидном случае, хулигану всё сходило с рук, так как в темноте все кошки чёрные, а за руки не схватишь. Надеюсь понятно, что и этот наш герой в дальнейшем пошёл работать в милицию? Ю.Маркин 14 янв. 2001 года №6 ДВУХПУДОВАЯ ГИРЯ И ВАТНОЕ ОДЕЯЛО Жила в нашем дворе одинокая, но сварливая старушка – какая-то низкорослая и кривобокая, говорившая со странным и неприятным, всех раздражавшим акцентом. То ли она была армянкой, то ли еврейкой, не ясно. Нас, детей, она ненавидела и проклинала, да и было за что... Обитала она в тесной каморке на первом этаже, единственное оконце которой выходило во двор. Жила вместе с ней и, похожая на хозяйку, собачка – такая же злая. Собачка обычно сидела у окошка и, завидев кого-либо, отчаянно лаяла. Это нервировало всех соседей, но приходилось терпеть, так как старушка в чём-то была полезна обществу: в летнее время изготавливала стёганые, набитые ватой одеяла. Производилась эта работа на большой террасе, под окном старушечьей квартирки. Одеяло стелилось на полу, занимая всю террасу (уже не пройти, что тоже раздражало) и бабка на корточках передвигалась вдоль всей “акватории”, зашивая, подшивая, ватой набивая и т.д. Заключительной стадией работы было взбивание наполненного ватой одеяла для придания ему пышно-товарного вида с помощью собственных маленьких, но крепких, кулачков. Естественно, что эта работа выполнялась на заказ, потому что на свою пенсию работница не могла прокормить даже своего четвероногого друга. Нас, дворовых мальчишек, во главе с заводилой Вовкой, интересовала как раз эта заключительная фаза изготовления заказа. Во дворе находилась во всеобщем пользовании двухпудовая гиря, неизвестно кем и когда принесённая. Старшие ребята, те, которые, развлекаясь, стреляли в нас, мелюзгу, по голым частям тела хлебными мякишами из помпового пистолета (тогда продавались в “Спорттоварах”), так вот, они, в свободное от “охоты” время, с помощью этой чудовищной гири наращивали и без того завидную мускулатуру. Мы же, младшие, использовали этот спортивный снаряд более необычным образом. Когда старушка-одеяльщица временно покидала своё рабочее место, мы коллективно (одному не осилить) подтаскивали гирю на террасу и засовывали её под одеяло, после чего разбегались по укромным места и оттуда наблюдали за дальнейшим ходом событий. Рукодельница, возвратившись, начинала взбивать одеяло своими кулачками и, непременно, вскоре со всей своей, хоть и старушечьей, силой ударялась о безжалостный чугун, оглашая округу страшным воплем. Мы торжествовали “победу”! Надо заметить, что бедная бабушка, получив очередной заказ, на радостях, забывала о наших проделках и, дойдя до заключительного взбивания “сливок”, снова наступала на те же “грабли”, что безумно веселило нас. По сравнению с этой “диверсионной операцией”, другой вид измывания казался просто невинной шалостью. Он заключался в том, что когда темнело и в окошке мастерицы зажигался слабый огонёк (не то свечка, не то керосиновая лампа – электричеством она не пользовалась из экономии), мы тихо подкрадывались и стучали в окошко или бросали камешки. Собачонка заливалась лаем, внезапность которого пугала хозяйку, мы же, отбежав на безопасное расстояние, наблюдали развитие сюжета. Бабулька возникала в стекле, вглядываясь в темноту подслеповатыми глазами, изрыгая проклятия и грозя поганцам не раз ушибленным о гирю кулачком! Ю.Маркин 15 янв. 2001 года №7 НУ, ЧЕМ ВАМ НЕ НЬЮ-ОРЛЕАНСКИЙ ДЖАЗ! или (А ЕЩЁ ИЗ ХОРОШЕЙ СЕМЬИ!) Наша соседка по этажу, но не та, что с одеялами, хотя тоже одинокая и не менее злая и сварливая, работала сторожем на строительстве дома по соседству. Тоже добавка к маленькой пенсии! Возводимое здание должно было закрыть собою окна нашего дома, так как примыкало вплотную, что в дальнейшем и произошло. Наш был старым (более ста лет) 2х-этажным, с черепичной крышей в форме плоской пирамиды, а строили новый в пять этажей. Стройка эта была бесконечно долгой , поэтому она из года в год для нас, ребятни, была местом постоянных игр и забав, чему, по долгу службы, и должна была препятствовать вышеозначенная бабка-сторожиха. Она не любила нас, а мы, как могли, досаждая, отвечали взаимностью. Имя у неё тоже было каким-то несуразным – Степанида (?!). Какой-то “дядя Стёпа” в юбке... Бабка, завидев нас, лазающих по строительным лесам, начинала свиристеть в свой “дядистёповский” свисток, зовя милицию на подмогу, что каждый раз нас искренне пугало и мы разбегались. Естественно, что Степаниде хотелось как можно больше насолить и мы придумывали всё новые и новые формы пакостей. Самой простой из них было: выйдя поздним вечером, когда стемнело, из дома, зная, что бабка сегодня дежурит (сторожила она ночами, находясь в специальном деревянном домишке-сарайчике) и, взяв камень, бросить его в “недра” возводимого объекта. Камень производил шум, скатываясь по строительным лесам, и создавал впечатление присутствия на стройке постороннего, что и было целью “шутки”. Если звук не доходил до ушей сторожихи (задремала, например), приходилось процедуру повторять ещё и ещё – недостатка в камнях не было. Наконец, дверь будки распахивалась и бабка кричала страшным голосом: - Это, кто там? А ну, уходите, сейчас милицию вызову! После чего, подтверждая неумолимость своих намерений, заливалась долгой гнусной трелью. Цель эксперимента была полностью достигнута и счастливый “мститель” шёл спать. Бабка же ещё долго бушевала, прогоняя невидимого нарушителя... Как-то я днём пролез сквозь дыру в заборе на стройку, чтобы поиграть. Был выходной, и работы не велись. Я увлёкся игрой и не заметил, как старушенция подкралась и хотела надрать мне уши. Мне удалось вырваться, а зловещий свисток заставил позорно ретироваться через ту же дыру. Степанида метала вслед громы и молнии! Я, раздосадованный прерыванием игры, в качестве мести, ничего лучшего не придумал, как спустить трусы и показать пожилой женщине сквозь дыру в заборе свою попу. В связи с тем, что было лето, трусы были единственным видом моей одежды. Вот уж она заливалась в гневе (“месть” оказалась хоть и бесхитростной, но очень результативной). - Я, вот, родителям-то скажу, какой хулиган! Это надо же – голую жопу показывает старому человеку, а ещё из хорошей семьи и музыке учится! – орала она. Вскоре бабка свою угрозу осуществила и нажаловалась, а в дальнейшем, при встречах, стыдила меня – такое сильное впечатление на неё это произвело. Мне потом тоже было стыдно (поспешил), но с другой стороны – я был с лихвой отмщён... Ну, чем вам не Нью-Орлеанский джаз! Ю.Маркин 11 янв. 2001 года №8 - РЕБЯТА, НА ПОТОЛКЕ СИДЕТЬ – “ЛАЖА”... или НЕЛЮБОВЬ К НАСЕКОМЫМ Часто наши детские дворовые игры заключались в лазании по подвалу дома, в котором мы жили, а также и по подвалам соседних домов. Подвал после дождя всегда затоплялся водой, поэтому постоянно был сырым и зловонным. Вдобавок к этому, он ещё и кишел мерзкими насекомыми: мокрицами, тараканами, навозными жуками, пауками и прочими сороконожками. Особо слабонервного читателя просим этот рассказ не читать! Водились в наших южных, жарких (особенно летом) краях и тарантулы. Это такие крупные пауки с узором в виде креста на брюшке. Мы их называли “крестовиками”. Были они мохнатыми и особо мерзкими. Вот только почему-то скорпионы оставили нас вне поля своего внимания. Значит, для них у нас было недостаточно жарко – всё же не субтропики. А вот в “Сочах” - навалом этих милашек – сам видел! Да, ну вернёмся к нашим баранам, т.е. подвалам... и паукам! Своды этих пристанищ мерзости были низкими, дневной свет не проникал в эти хранилища мрака (Чувствуете пафос какой – мурашки по коже: быр-р-р!!!) Передвигались мы по подвалу на четвереньках, освещая себе путь, в лучшем случае, фонариком (электрическим), а во всех остальных случаях – свечкой или обжигавшими пальцы спичками. Почему-то вся эта подвальная гадость в нашем, подростковом, воображении выглядела притягательно-романтичной. Родители, конечно, не догадывались, где мы ползали целыми днями. Темы романтических игр черпались из прочитанных книг Жюля Верна, Фенимора Купера, Дюма и других. Ну как, например, будущий граф Монте-Кристо делал подкоп в тюрьме замка Иф, чтобы пробраться в соседнюю камеру, к аббату Фария! Там, вблизи моря, тоже, наверное, помимо арестантов, в казематах, где была сырость, обитали какие-то несимпатичные “соседи”. А он, ведь, Эдмон Дантес, полз по выкопанному проходу и не боялся пауков... Мы, воодушевлённые бесстрашием героя Александра Дюма, тоже воображали себя узниками, решившимися на побег. Правда, для меня этот “побег из замка Иф” завершился досрочно, после того, как я увидел и ощутил на руке огромного и мерзкого “крестовика”. Я резко стряхнул незваного гостя, но внутри всё перевернулось от отвращения! Помимо подвала, эти гадкие насекомые обитали и в других местах. Они плели свои обширные сети возле ярких лампочек в подъездах, у ворот дома или у фонарных столбов. Множество бедных ночных бабочек, жуков и букашек, привлекаемых предательским светом, попадало в эти “капканы”. О наивных “мухах-цокотухах” уж и говорить не приходится – их опустошённые скелетики болтались сотнями в липкой паутине. Вопреки сказке Чуковского, отважные комарики также разделяли их участь. “Ну, так полезное дело делают”, - скажет рационально мыслящий читатель, - “поменьше будет мух и комаров!” “А кто их об этом просит?” - возражу я ему, - “Как-нибудь и сами справимся: для мух у нас есть мухобойка или просто свёрнутая газета, а комара – так ладонью!” А пауки те были жирные и большущие – насекомых “любителей яркого света” хоть отбавляй. Однажды, поздним июльским вечером, мы на тротуаре (тогда он уже был асфальтирован) в круге света от фонарного столба увидели нечто, едва ползущее, но явно паукообразное и величиной с кулак. - Вот это да, как в джунглях Амазонки! – изумились мы. Тут же был принесён огромный кирпич, всегда, как ныне “рояль в кустах”, бывавший наготове. Сие орудие было с неистовой силой обрушено на невиданное ранее чудовище. В момент попадания, от эпицентра по асфальту побежали, как круги на воде, сотни мелких паучков. Такого мы ещё никогда не видели. Паучище казался таким огромным, потому что на нём, вернее, на ней (то была мамаша) сидела туча детёнышей. Семейство, не ведая опасности, совершало вечернюю прогулку. “Папаньки” при них не было, потому как он уже раньше был съеден прожорливой супругой (так принято в их “семьях” - для тех, кто не в курсе). Вечерний моцион прервал наш неумолимый кирпич. Разбегавшихся гадёнышей мы поспешно топтали ногами, но часть их всё же успела скрыться в темноте. Помимо пауков, и ещё одна гадость обитала в наших краях. Не знаю, как по-научному, но на местном диалекте это существо называлось “медведкой”, хотя на медведя ни размером, ни мордой, ну никак не походило, а было всего лишь крупным насекомым. Скорее это нечто было сродни скорпиону или фаланге, что тоже приятно, но покрупней и потолще. Эта дрянь поначалу жила в норе (отверстие в земле толщиной с палец), там она вызревала, прикинувшись большой, толстой гусеницей. В мае, в час “икс”, она, окончательно созрев, выползала наружу и, волшебным образом обретя крылья, превращалась в огромную стрекозу, но с клешнями как у рака. Прежний облик (пустой гусеничный чехольчик) оставался в норе. Говорили, что именно в мае укус этой гадины был смертельным (!). Нужно ли объяснять, что борьба с такой тварью была для нас, пацанов, делом чести? Надо было успеть накануне “премьеры” (выползания на белый свет) отыскать нору и обезвредить врага следующим способом. В нору насыпали негашёную известь или, ещё лучше, карбид, применявшийся при электросварке. И то, и другое воровалось на соседней стройке и хранилось в укромном месте в ожидании дня применения. Засыпав нору, надо было немедля лить туда же воду. Начиналась бурная реакция, сопровождавшаяся шипением и выделением клубов вонючего, едкого дыма. Ошалевшее существо вылезало на поверхность. Тут-то мы его и дубасили чем попало, хотя самым эффективным было “орудие пролетариата” - булыжник. Враг, что называется, – всмятку! Мы считали себя героями, спасшими человечество от грозной напасти. Согласитесь, что после таких детских впечатлений, какое уж тут может быть отношение к насекомым. Что касается мух и комаров, то они, хоть и назойливы, но не опасны. Первые “достают” днём, а ночью на вахту заступают вторые. Никакие противокомарные сетки на окнах не помогают – хитрецы проползают в малюсенькие ячейки (вспоминается легендарный Гарри Гудини, который тоже всюду, что называется, мог “без мыла...”). Обычно нападение ночного “пирата” осуществляется в момент засыпания жертвы. Увидев первые кадры долгожданного сна, вдруг, в качестве музыкального сопровождения, слышишь над ухом писклявое, нудное пение. Конечно, нельзя отказать комару и в некотором благородстве: он (как некогда князья на Руси, начиная военные действия) предупреждал врага фразой “Иду на вы!”, но на своём, комарином языке. У меня на это реакция бурная (многолетне-многострадальный опыт за плечами) – вскакиваю с постели, включаю свет, хватаюсь за “оружие” (свёрнутую газету или журнал) и ищу глазами на потолке агрессора. Традиционно комары любят белизну потолка и отдыхают там, чтобы в случае своей гибели, когда мерзавца заметишь и прихлопнешь, досадить убивцу, оставив, в память о себе, кровавое пятнышко. Но теперь появился, вследствие мутации, новый подвид комаров (они после укуса прячутся поближе к полу: под стулья или под кровать, где темно – попробуй-ка найди!) Наверное, гибнущие предки передали потомкам на генном уровне: - Ребята, на потолке сидеть – “лажа” - могут замочить! Ю.Маркин 29 янв. 2001 года №9 ЗИМНИЕ ШАЛОСТИ Склонность к различным проказам свойственна любому человеку в определённый период его возраста, но иногда эта склонность затрагивает и уже несвойственный ей возраст. А бывают случаи, в виде исключения, что проказничают и до старости. Чего только, например, стоят далеко не невинные “розыгрыши” автора песен “Тёмная ночь” и “Шаланды полные кефали”. Так что, и у нас ещё всё впереди! Пока же снова вернёмся в детство. Зимнее время диктовало и свои особые забавы: бросание снежков в окна домов или в проходящий транспорт, что в обоих случаях часто заканчивалось преследованием со стороны задеваемого объекта с последующими подзатыльниками или надиранием ушей. Однажды брошенный снежок стоил шапки, которую с меня сорвал и унёс взбешённый шофёр. Видно, бросив, я зазевался и не заметил, что “подорванная” мной машина остановилась. Понятно, что в тот момент я играл в “войнушку”, а проезжавшие машины были вражескими танками, снежки же – гранатами (в кино насмотрелся!). водитель “подбитого танка”, не разобравшись в чём дело, сразу прибегнул к репрессиям. Ну, настоящий фашист – правильно я сделал, что его танк подорвал! Так что, никогда не зевайте, а то лишитесь головного убора или, того хуже, будете биты... Ещё одной игрой, но уже не в “войнушку”, хотя во что-то диверсионное, было следующее занятие. Тротуар возле нашего дома, впрочем, как и везде по стране, был недостаточно, мягко скажем, горизонтален. Скорее – представлял собой некую полосу препятствий. Летом – бугры, кочки или лужа, зимой – сугробы или каток. В описываемом случае он представлял собой последнее. Известно, что в России два несчастья: дураки и дороги. Но мы бы включили сюда и третье – тротуары, тем более, что теперь они ещё превратились и в стоянки автотранспорта, а пешеход иди по проезжей части! Так вот, мы, ребятишки, использовали эту особенность русского рельефа местности в своих, можно сказать, низменных целях. Зимой обледеневший тротуар возле нашего дома представлял собой некую вогнутую поверхность. Мы его, ползая на четвереньках, присыпали снежком, чтобы замаскировать это явно скользкоопасное место. Рядом, для отвода глаз, лепили снежную бабу, чтобы прохожие не поняли истинных наших намерений. Когда очередная жертва ступала на присыпанный снегом, искривлённый лёд, то шансов не упасть у неё практически не было. Раздавалось желанное “хрясть” и дикие проклятия, наполнявшие торжествующей радостью наши детские сердца. Подняться упавшему было достаточно сложно, так как склоны этого кратера-катка были покатыми. Несчастный беспомощно карабкался и снова падал – насыпанный нами снежок не допускал никакого трения. Если дело затягивалось, то мы, насладившись результатом, как бы прибегали на выручку (играли, вот, поблизости и увидели) – помогали бедняге подняться, выдавая себя за очень сознательных пионеров-тимуровцев. Бывали случаи, что пострадавшие оказывались не в меру смекалистыми и догадывались, что “западня” возникла неслучайно и тогда шалунам приходилось спасаться бегством. Хочу успокоить читателя, что никаких вывихов и переломов ни разу не было, так что “не корите меня. не браните”. Разбитая бутылка пива или кефира или пролитая сметана – не в счёт! А если кто удивится – ну причём же здесь джаз? – отвечу: для меня, конечно, неосознанно это было настоящим “джазом”, хотя о наличии последнего я ещё и не подозревал. Потому как джаз вещь весьма неординарная и в чём-то опасная для окружающих. Недаром ведь с ним так долго и рьяно боролись и, думаю, что борьба эта ещё далеко не окончена! Ю.Маркин 16 января 2001 года №10 ...ТОЛЬКО, ВОТ, КОМАРЫ ДОСТАЮТ! Главным летним развлечением подростков нашего двора было, конечно, купание в реке. Наш дом стоял, фактически, на берегу канала (дорогу перейти), который в народе ласкательно назывался “канавой”, но официально именовался “Каналом имени 1-го Мая”. Соответственно и улица, на которой стоял дом, называлась весьма торжественно: “Набережная 1-го Мая”! Говорят, что был сей канал прорыт в середине позапрошлого (19-го) века греческим купцом Варсанофием для осушения близлежащей болотистой местности. До прихода Советской власти канал назывался, в честь купца, “Варсанофьевским”. Был он не широк (метров 20) и не глубок (метра 2). Были перекинуты через него деревянные, поначалу, мосты, называвшиеся “Армянский пешеходный”, “Армянский проездной”, “Татарский” (пешеходный и проездной) и даже, кажется, “Еврейский” (?!). Мосты так назывались потому, что вели в районы, населённые представителями соответствующих национальностей. Минареты мечетей, синагога, костёл, купола многочисленных церквей, а также и наличие татарского, еврейского, армянского, немецкого, помимо православного, кладбищ, свидетельствовало о пестрой семье народов, населявших этот волжский город. Заметим, что никаких распрей на национальной почве никогда не возникало. С приходом большевиков храмы стали интенсивно сноситься, мосты и районы стали переименовываться в “Советский”, “Кировский”, “Ленинский” и т.д. Население же, с помощью пропаганды и водки, стало успешно переплавляться в безлико-серый “советский народ”... Раз уж мы так сильно отвлеклись от “купальной” темы, то позволю себе ещё немного задержать внимание благосклонного читателя на теме исторической. Хоть местные жители всегда и называли свой город “дырой”, но, справедливости ради, стоит заметить, что он всегда был важным торговым центром, где сходились дороги “Великого шёлкового пути”. Был он для России настоящими “воротами” в Азию! В своё время ещё император Пётр придавал очень большое значение этому форпосту России на Востоке и замышлял соединить каналами российские реки дабы водным путём добираться из “Северной Пальмиры”, как поэтично именовался Петербург, в Каспий. Подробней об этом в повести А.Платонова “Епифанские шлюзы” и в джазовой опере вашего покорного слуги того же названия. А в Астрахани, говорят, имелся бот и домик Петра Первого, якобы он сам бывал в здешних краях. И ещё одна историческая личность посетила эти жаркие места – сам Стенька Разин бушевал здесь и даже сбросил воеводу с высокой колокольни местного кремля. В память о герое одна из близлежащих к городу возвышенностей носит название “Разин бугор”. Если посмотреть на карте, то можно подумать, что город омывается водами Каспийского моря. На самом же деле до Каспия ещё целых сто километров. Сто километров, но каких! Дельта Волги, ниже города, распадается на множество рукавов, притоков, рек и речушек, и образует уникальное скопление богатейшей флоры и фауны. Здесь и находится знаменитый заповедник. Это единственное место в стране, где произрастает диковинное растение, совсем нетипичное для северной державы, - лотос! Есть на Земле ещё лишь два места, где встречается это чудо природы: Индия и Египет. Кстати, в заповеднике служил смотрителем-учёным отец известного поэта, “председателя земного шара”, Велимира Хлебникова. Ну, а художник Борис Кустодиев ездил в дельту Волги стрелять диких уток, так как слыл заядлым охотником, отчего в дальнейшем и пострадал (вторую половину жизни был прикован к постели). Конечно, смею вас уверить, - браконьерством он не занимался, иначе бы в городе не открыли картинную галерею его имени (!) – в галерее той есть даже и подлинный эскиз Врубеля к балету “Весна священная” Стравинского. Как он туда попал – ума не приложу! В подтверждение того, что волжский город не совсем “дыра”, стоит вспомнить, что часть сюда наведывался и сам Фёдор Иваныч, и пел в местной опере. Ну как, какой Фёдор Иваныч? Он у нас был один – Шаляпин! Я думаю, что в “дыру” именитый певец не поехал бы. А театр, в котором выступал великий артист, тоже был необычным, построенным целиком из дерева и украшенным причудливой, ажурной резьбой (такой огромный, многоярусный Терем-теремок). Ну и акустика, соответственно, была – что надо! Понятно, что при Советской власти, в годы застоя, терем тот сгорел дотла... На его месте возвели новый, каменный, но акустически пригодный лишь для проведения партийных конференций. Раз уж мы так бесповоротно отвлеклись от купания, то упомяну и ещё об одной достопримечательности волжского города. Это уникальный ботанический сад, являющийся одновременно и фойе кинотеатра, построенного в начале 20-го века и носившего имя “Модерн” (интерьер был выдержан в этом модном тогда стиле). Когда власть сменилась, “Модерн” стал “Октябрём”! В этом саду, с высоченной застеклённой крышей, находится огромное собрание экзотических растений, среди которых: тропические пальмы в гигантских кадках, огромные фикусы и кактусы и множество других, латинские названия которых я привести не могу, будучи не силён в этом вопросе. Лучше поезжайте и сами посмотрите – не пожалеете! Раз наш исторически-этнографический экскурс так сильно затянулся, хотя обо всём вышеизложенном нельзя было не рассказать, то темы купанья мы коснёмся уже в следующем рассказе. И последнее: город расположен во впадине, на 139 метров ниже уровня моря, весной и зимой с Каспия дует сильнейший ветер, именуемый “Моряной”, отчего зимой –5 градусов кажутся всеми –15-тью, а весной не продохнуть от пыли. Зато летом – КАЙФ, почти всегда солнце и +30 в тени, хотя и случаются ливни. Всё лето весь город на пляже, с раннего утра и до позднего вечера. Единственная незадача – с заходом солнца, только вот, комары достают! Ю.Маркин 22 янв. 2001 года №11 МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ Ну, наконец, об обещанных ранее “водных процедурах”. Плавать меня научил, конечно, наставник Вовка, решительно столкнув в воду. Я побултыхался немного, а затем по-собачьи, гребя под себя, и поплыл. С тех пор, к прочим удовольствиям и забавам, добавились и водные процедуры. Купания всегда были коллективными и включали в себя несколько видов “игр”: топить друг друга, но не до конца, сдёргивание с товарища трусов, желательно в присутствии девочек, незаметное подплывание под водой и хватание за ноги (цель игры – испугать, а сюжет – “оживший утопленник”) и, как разновидность забавы, хватание за гениталии, что очень всех веселило. Сюда же относятся и виды ныряний: с берега, с моста, с борта судна, на дальность и длительность пребывания под водой, чтобы подумали, что утонул и испугались(!). Эти игры заканчивались с появлением так называемой “гусиной кожи”, когда на ней от переохлаждения появляются такие маленькие пупырышки. Одним словом, буквально, - до посинения! В основном, купались в близлежащем канале (“Канаве”), а когда повзрослели, - стали ходить и на Волгу. Там и вода почище, и нырять можно было с более высоких мест, но и течение сильное. Канава часто в жаркие дни мелела, вода в ней зацветала (зеленела) и начинала дурно пахнуть, но это нас не останавливало. Когда ещё многие из пацанов не умели плавать, то это обмеление было нам на руку: мы ходили (по грудь в воде) по дну, гребя руками, и делая вид, что мы заправские пловцы. Правда, такое “плавание” было небезопасным, потому что дно было усеяно консервными банками, битыми бутылками и всякими железяками, и часто заплыв кончался ранениями, но и это не останавливало нас! Весьма опасным было и ныряние с берега, что часто заканчивалось или вонзанием головой в дно, или обдиранием об дно пуза, что тоже ничуть не устрашало отважных пловцов. И, если тогда я от ныряний не пострадал, то в более взрослом возрасте, уже будучи на гастролях в городе Темиртау (работал в джаз-ансамбле от Хабаровской филармонии), решил прыгнуть с 10-ти метровой вышки в тамошнем бассейне и не ногами, а головой. Наверное, дело было не на трезвую голову. И вот лечу и чувствую, что ноги заносит, а затем – хрясть! – приводнение... Резкая боль в спине, дыхание перехватило и в глазах потемнело – еле выкарабкался (товарищи помогли). С тех пор всю жизнь позвоночник побаливает, напоминая о былом безрассудстве. Но вернёмся на Волгу. У взрослого населения большой популярностью пользовался городской пляж. Но, так как он находился на песчаном острове посередине реки и доставлял туда купальщиков речной трамвайчик, то нужно было покупать, хоть и недорогой, но билет. Поэтому туда ездили с родителями, а когда стали сами зарабатывать, то и самостоятельно. Возникновение этого островка было тоже весьма своеобразным. Как гласила легенда, когда-то на том месте (посередине реки) затонула большая баржа. Постепенно её заносило илом и песком. За многие годы образовалась отмель, а затем и остров – и получился идеальный пляж! На пляже, особенно в субботу и воскресенье, была тьма народа, отчего и вода становилась мутной, но зато был отличный песок. На солнцепёке он так нагревался, что босиком по нему ходить было очень болезненно... Пляж располагал и к неуёмным играм с мячом. В основном, это был “круговой” волейбол (без сетки, когда игроки образуют большой круг – присоединяйся, кто хочешь!). В футбол гонять по песку, сами понимаете, не очень сподручно... Пляж, помимо “стадиона”, был для молодёжи и дневным “бродвеем”. Но в отличие от вечернего – прогуливались лишь в плавках и купальниках. Представители обоих полов, обладавшие хорошими фигурами, считались местными “авторитетами” - на них все с завистью заглядывались. Ходил там и невысокий, достаточно мускулистый парень (спортом, наверное, занимался – спортсмены: гимнасты и акробаты, особенно “ценились”. Как сделает сальто или пройдётся колесом – все так и ахнут!). Он был одним из таких авторитетов и, хотя красавцем не был, но за счёт фигуры имел большой успех у девушек. Много лет спустя наш герой, став режиссёром, получил вдруг “Оскара” за свой фильм “Москва слезам не верит”! Ю.Маркин 24 янв. 2001 г. №12 ЧЁРНАЯ ИКРА и МУЗЫКА ЧЁРНЫХ! Поскольку город был и остаётся по сей день рыбацким и славился на всю страну щедрыми дарами ещё не до конца изгаженных речных просторов, то многие жители уделяли рыбалке достаточно времени. Помимо обладания всевозможными удилищами, неводами и сетями, люди обзаводились ещё и катерами или моторными лодками, с помощью которых они уносились по течению или против, подальше от шума городского и предавались там приятному и полезному занятию. У многих обитателей нашего дома тоже имелись катера, называвшиеся на местном наречии “моторками”. В те времена иметь личную “моторку” было столь же престижно, как сейчас – автомобиль. Тем более, что и гараж не нужен – стоит себе на воде у берега и “каши не просит”, как говорится. Правда, стоит на цепи и с замком, потому что угоны тоже практиковались! В нашем же случае, когда вода под боком – дорогу только перейти – иметь моторную лодку “сам Бог велел”. На зиму, конечно, приходилось её, родимую, вытаскивать на берег, укрывать и зачехлять, а ещё лучше прятать в сарай, каковой имелся у каждого владельца плавсредства (значит, без гаража и здесь не обойтись!). К тому же, “моторка” должна была быть зарегистрирована в отделе водной милиции. Выдавались соответствующие “корочки” и номер в виде металлической дощечки, как у автомашин, который крепился на борт. Все владельцы моторок, в свободное от основной работы время занимались рыбным промыслом, что давало существенную добавку к скромной советской зарплате. Верхом “совершенства” считалось иметь, помимо лодки и удилищ, ещё и охотничье ружьё. Тогда можно было вкушать “от всех плодов”: тут тебе и рыба, и птица – доход увеличивался значительно! Обычно, подтверждением наличия в доме рыболова-охотника были гирлянды сушащейся воблы и истекавшие жиром осетровые балыки, которые украшали террасы и балконы многих домов, вызывая зависть прохожих и соседей. Эти богатства потом всю зиму кормили их обладателя. Излишки распродавались (ездили торговать даже в другие города, где таких щедрот люди не имели). Естественно, что всё вышеописанное очень тесно “дружило” с браконьерством... Особенно отлов осетровых рыб (осётр, стерлядь, севрюга, белуга) в период нереста и самопальное изготовление чёрной икры! Часто эти дары Волги предлагались туристам, чей водный круиз заканчивался астраханским причалом. В толпе приезжих шныряли подозрительные личности и, выбрав клиента, шептали на ушко: - Икорки не надо? Недорого отдам... Дефицитный товар в магазинах вообще не продавался, идя на экспорт, и пополнял советскую валютную “копилку”. Посему многие туристы прельщались и просили показать товар. “Продавец” (часто не вполне трезвый) задирал рубашку, под которой обнаруживались привязанные к голому телу целлофановые пакеты с зернистой икрой. Понятно, что, в смысле санитарии, дело сомнительно и можно было с большим успехом отравиться. Так и хочется сопоставить: чёрная икра и музыка чёрных, но, увы, к джазу это не имеет ни малейшего отношения! Хочу заметить, что автор этих строк пытался, подстрекаемый дружками, ловить рыбу, хотя бы на удочку, но это тоскливое занятие ему не привилось, а страстное желание многих непременно сочетать пиво с воблой тоже оставило равнодушным. Кстати, и к пляжникам я себя не относил, потому что большую часть дня всегда проводил или за письменным столом или за пианино. Одним словом: нетипичный представитель рыбацкого края! Напоследок, нечто забавное из жизни владельцев моторных лодок. Многие, помимо рыбалки, использовали свои “моторки” и просто для отдыха и развлечений. В смысле “Эх, прокачу!”, например... В свадьбах и прочих днях торжеств эти лодки тоже активно участвовали: на них, с песнями и игрой на гармошке, катали подвыпивших гостей. Пляски в лодках приводили к их переворачиванию, но были и другие причины... Сижу летним вечером за столом и рисую очередную “войнушку” или морское сражение: корабли стреляют в друг друга, пускают торпеды и тонут. Всё это изображается очень быстро и сопровождается авторскими азартными возгласами типа “Бум”, “Бух” или “Трах-тара-рах”! Занятие очень увлекательное – настоящий “джаз”! В окно, выходящее на набережную, вставлена сетка от комаров, особенность местного колорита. По каналу, урча двигателями, снуют быстрые моторки, создавая дополнительный псевдо-морской фон для моих настольных сражений. Конечно, плохо, что не крейсеры, эсминцы, миноносцы и броненосцы, но что поделаешь (“канава” для них мелковата!) Моторы урчат. В основном – дизели собственного изготовления из ворованных деталей (в городе много судоремонтных заводов). Навесные моторы были редкостью, да и считались несолидными. У меня на бумаге тонет линкор, а тем временем из окна стали доноситься несоответствующие столь трагико-героическому моменту звуки весёлой гармошки и пьяное пение (“Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывали расписные Стеньки Разина челны”). Команда моего линкора в панике прыгает за борт, спасательных шлюпок и кругов не хватает – я переживаю за моряков! А “челны” и весёлая, но не очень, песня всё приближается – едут гуляющие или свадьба. Эти звуки слева, а справа тоже уже доносится встречный хор и урчание мотора другого “челна”. “Ишь, как разгулялись-то”, - думаю я, тем временем “бросая” спасательные круги гибнущим героям. А за окном звуки всё приближаются: две разудалые компании несутся навстречу друг другу. Они своей интригующей радостью отвлекают меня от серьёзного “сражения” - кажется, это был какой-то эпизод Цусимского боя! За окном “Из-за острова...” (песня левосторонней компании) заглушается мощным “Шумел камыш...” справа. На пике общей какофонии “хоров” и тарахтящих моторов, раздаётся долгожданное “хрясть”, “трах”, визг баб и мат мужиков. Столкнулись! В ЭТОТ момент и у меня крейсер “наскочил” на мину. Но я бросаю свой бой и устремляюсь к окну. Зрелище забавное: лодки – кверху килями, моторы утихли, люди, как и баяны с гармонями бултыхаются в воде. Первоначальный испуг, мат и визг сменяются хохотом и улюлюканьем как потерпевших, так и уже солидной толпы зевак, собравшихся на берегу. Я уже забыл про свою “русско-японскую войну” - здесь интересней! Но вскоре всё мирно заканчивается: мокрые гуляльщики выбираются на берег и вытаскивают свои “челны”. Если уж пьяному море по колено, то наша “канава” и подавно – и не широка и не глубока. Обычно никто не тонет, разве что шишку или синяк получит, потому что выросшее “на воде” население сызмальства плавает хорошо. Столкновение же песен и челнов повторялось с завидной регулярностью, каждый раз отвлекая меня на самом интересном месте от моих рисованных баталий. Ну чем вам это не джаз, а? Ведь, по-моему, это и есть настоящий “мэйнстрим”! Ю.Маркин 27 янв. 2001 года № 13 СПОРТИВНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ Мой “духовный” наставник Вовка, видя, что я физически слаб, старался, как мог, развить меня. С помощью 2-х-пудовой гири это делать было явно преждевременно, поэтому он требовал от меня освоения турника. Если слегка подтягиваться и дрыгать ногами ещё как-то удавалось, то делать кувырок вперёд, например, для меня было делом совершенно недостижимым. Наставник все упражнения выполнял с завидной лёгкостью, хотя ни в какую гимнастическую секцию не ходил. Будучи настырным и требовательным, он, всё-таки, уломал меня вскарабкаться и сесть верхом на перекладину: одна нога впереди, другая сзади. Конечно, “тренер” помогал мне при этом (подсаживал, удерживал). Обещая и дальнейшую страховку, он уговорил меня кувыркнуться вперёд. - Это совсем не страшно, только руки не отпускай и пальцы не разжимай! – подбадривал он. Я решился и (пальцы, конечно, с непривычки и от страха разжались – я выпустил перекладину) и ... оказался лежащим на земле. Страховщик тоже проморгал момент, а, может быть, моё падение входило в весёлые Вовкины планы. Под насмешливые реплики и дикий хохот наставника я корчился от сильной боли в лопатке. Хорошо ещё, что не головой об землю! На этом и закончилось моё совершенствование в гимнастике. Лопатка же ноющей болью в течение многих лет напоминала о моих спортивных “достижениях”. Естественно, что дома я ничего не сказал и ни к каким врачам не обращался. Сам себе поставил диагноз – трещина, наверное! Что же касается головы, то по ней мне, всё же, досталось от того же друга. После проливного дождя затопило подвал нашего дома и, чтобы исправить положение, аварийной службой была привезена ручная помпа для откачки воды. Разумеется, что этот агрегат вызвал у нас, пацанов, большой и нездоровый интерес: устройство, принцип действия и т.д. Мы сами пытались ею пользоваться, когда рабочие ушли. Вовка и один из ребят, взявшись с двух сторон за ручки помпы, стали качать: вверх-вниз, вверх-вниз... Меня же наставник попросил подлезть снизу и посмотреть вблизи, как действует механизм. Думаю, что и в этом случае имелся злой умысел. Я охотно полез (ослушание было недопустимым, да и самому интересно) и тут же получил по башке одной из движущихся железяк, да так, что прямо искры из глаз! Улюлюканью и хохоту товарищей не было конца. Сознания я не потерял – живуч оказался, но долго потом прикладывал мокрую тряпку к огромной шишке на темени. Конечно, дома об истинных причинах ни слова: ну, подумаешь, ударился – с кем не бывает. Возможно, после этого удара во мне внезапно и резко пробудились композиторские способности! Следующим этапом моего физического усовершенствования стало посещение секции классической борьбы, куда Вовка уже недавно начал ходить. Он был коренаст и мускулист – настоящий борец. Я же фигурой был типичный легкоатлет (долговяз и длинноног), что у меня на школьных занятиях и получалось неплохо (особенно прыжки в длину и в высоту). Ну, какой же из меня борец? Но, поддавшись уговорам друга, записался в секцию и стали мы с ним пару раз в неделю ходить на тренировки. За компанию, как говорится, и уксус сладкий! Первое впечатление от посещения спортзала было тягостным: в нос ударил резкий, вековой запах пота (помещение плохо проветривалось), контингент малокультурный, но мускулистый и ни одного, подобного мне “легкоатлета”. Контрастируя с этой суровой, мужественной обстановкой, в углу стоял смущённо-зачехлённый рояль. “Наверное, для аккомпанемента художественной гимнастике” - промелькнуло в голове. Но в отличие от Ницше, который, будучи впервые приведённым другом в публичный дом, от смущения подошёл к почему-то тосковавшему там фортепиано и, вместо получения известных услуг, весь вечер проиграл Шопена, я, напротив, старался скрыть, что имею какое-то отношение к этому громоздкому инструменту. Я внутренне краснел от мысли, что спортсмены вдруг пронюхают, что я музыкант! Занятия были не из лёгких: качание шеи, стоя на “мосту” (для тех, кто не занимался борьбой, поясняю: ложишься на спину, затем поднимаешь туловище, упираясь в мат затылком и ногами и начинаешь раскачиваться взад-вперёд. Мастера могут при этом ещё и держать в руках и отжимать штангу!) Приседать со штангой, положив её на плечи, полагалось всем, хотя груз поначалу был небольшим. Много ещё каких упражнений – все не припомню... Короче, борцу с фигурой легкоатлета приходилось нелегко. Коренастый Вовка, напротив, был прирождённый борец. Как вы, возможно, уже догадались, спас меня от непосильных занятий тот самый, оказавшийся “в кустах” рояль. Когда спортсмены узнали, что я играю на этой штуковине (Вовка, гад, аыдал!), то вместо того, чтобы запрезирать меня, как я предполагал, наоборот – зауважали и стали просить играть для них по заказу популярные мелодии, типа “Бессаме Мучо”, “Эй, мамбо” или “Мой Вася”. Особенный успех имели “буги-вуги”, которые я уже прилично “шпарил”. Исполнялись они, обычно, в ответ на вопрос: - “Стилягу” играешь? Вот вам и джазовый концерт! Так что, вскоре мои занятия в секции свелись к роли аккомпаниатора, но не грациозным гимнасткам, как положено, а пыхтевшим на ковре потным парням. Инструмент был расстроен, конечно, но в меру. Всё-таки, какую-то пользу я получил, помимо концертной практики, и физически окреп. Пожалуй, всё же, главным мотивом, склонившим меня к решению стать “борцом”, было “графомонтекристовское” намерение, став сильным, отомстить мучителям и обидчикам. Роман Дюма долго был моей настольной книгой, а образ романтического главного героя – одним из любимых книжных персонажей. Свои же акты возмездия мне удалось частично выполнить и уже не я, а мой противник лежал на земле и просил пощады! Ю.Маркин 17 янв. 2001 года №14 ГОРЕ-ФУТБОЛИСТ или “НЕ ПРОПАДАТЬ ЖЕ ДОБРУ!” Кто в своё время не переболел хоккеем или футболом? Да, пожалуй, каждый здоровый мальчишка. И я не избежал общей участи. Это сегодня я терпеть не могу ни того ни другого и поспешно выключаю радио или переключаю телевизионный канал, если вдруг начинается трансляция матча. Большинство же населения сохраняет эту привязанность всю жизнь. Не понимаю, что они в этом такого находят! Наверное тоже, что основная масса находит в цыганщине, блатяге и попсе. О, этот массовый вкус, вкус миллионов! Обыватель, увы, неисправим... Когда я узнал, что и Шостакович был страстным болельщиком, то это ещё больше уронило его в моих глазах. Сначала я не мог ему простить оперетту “Москва-Черёмушки”. Потом же гений ещё больше погряз в “продаже души” и докатился до “Марша милиции”, который заказчикам почему-то не понравился. Ну, да ладно! Оставим в покое бедного советского классика и расскажем лучше о собственных пороках... Зимой мальчишки нашего двора обязательно играли в хоккей, притом чаще без коньков, просто бегая по льду и гоняя сплюснутую консервную банку, служившую шайбой. Клюшки старательно изготавливались из палок и дощечек и скреплялись сапожными гвоздями и изолентой. Но прочными они от этого не становились и после каждой яростной схватки превращались в щепки. Летом хоккей сменялся игрой в футбол, где мячом часто служила плотно связанная куча тряпок. Иметь настоящий футбольный или волейбольный мяч было уделом взрослых парней. Но вот вдруг отчим сделал мне подарок: купил всю футбольную экипировку, включая майку с эмблемой “Динамо”, трусы, гетры со щитками, бутсы и настоящий футбольный мяч. Притом всё детского размера – и стоило это хозяйство недёшево. Я обомлел (за что такое счастье?): и учусь-то далеко не на отлично и да и вообще... С одной стороны я дико обрадовался, а с другой – насторожился. Заправским футболистом не был, как не был преуспевающим и в других видах спорта (гимнастика, акробатика – ноющая лопатка напоминала о “достижениях”). Я быстро задыхался при беге, сильно потел, быстро уставал и был во всех отношениях хилым ребёнком. Конечно, непререкаемым мастером футбола, как и всех других видов спорта, в нашем дворе был старший друг и мучитель Вовка. Как известно, кожаная покрышка футбольного мяча очень жёсткая, в отличие от волейбольного – всё-таки бьют ногами. Так вот, если стоя на воротах или бегая, получишь мячом в лоб, то просто искры из глаз! Понятно, что и вратарём я хорошим не был, а уж нападающим или защитником и подавно. И вот, несмотря на свои неуспехи в этом виде спорта, я получил такой подарок, которым могли обзавидоваться все мои сверстники. Поначалу я, конечно, тщательно скрывал от товарищей, что имею дома такие ценности. Но часто доставал их, примеривал и просто любовался в одиночестве. В зеркале я выглядел настоящим чемпионом, вот только играть как следует не умел. Так бы себе и надо было радоваться тайно “под одеялом”, но... Как-то, подстрекаемый домочадцами (“Тебе купили, а ты не надеваешь”), осмелился я всё это на себя напялить и, с настоящим мячом в руках, выйти во двор. Все, конечно, ошалели от удивления, а у Вовки отвисла челюсть. Мне же было страшно неловко, я покраснел от стыда, понимая всё несоответствие своих спортивных заслуг этому облику. Нужно ли объяснять, что кончилось “хождение в народ” полным позором. Изумление у товарищей быстро прошло и они, задетые до глубины души таким несоответствием формы и содержания, просто засрамили и освистали меня. “Ишь ты – вырядился как павлин, а играть-то и не умеет!” - казалось, кричали из всех окон. По окончании “матча” я насквозь мокрый, грязный (часто падая, отделал форму “под орех”) и униженный, вернулся домой и, проклиная всё на свете, сорвал с себя всё обмундирование и запрятал подальше, чтобы никогда впредь к нему не прикасаться. Происшедшее стало хорошим уроком: не в свои сани не садись! Но, к сожалению, урок не пошёл впрок и я в дальнейшем не раз ещё столь же позорно попадал впросак, принимая чужие сани за своим, хотя уже и не в области спорта. - Какова же дальнейшая судьба подарка? – спросит докучливый читатель. – Неужели всё это и лежит где-то до сих пор? - Ну, что вы? Практичные родственники всё это почистили, оттёрли и продали, наверное, кому-то более достойному на местной барахолке. Не пропадать же добру! Ю.Маркин 3 марта 2001 №15 КАМЕННЫЕ ЛИЦА Идём с другом-мучителем Вовкой вечером по “бродвею” (в то время мы уже занимались в секции борьбы и он меня к себе как бы приблизил, возведя из мальчика для битья в приятеля). А “бродвеем”, понятно, как и в других городах, условно называлась главная улица, куда молодёжь приходила “прошвырнуться” - на людей посмотреть и себя показать. Все надевали на себя самое лучшее и модное из того, что в конце пятидесятых можно было достать. Шататься по “бродвею” можно было только летом – зимой, сами понимаете, на холоде-то никакого кайфа. Летними вечерами, после дневной 30-тиградусной жары, было весьма душновато, особенно при отсутствии малейшего дуновения ветра. Поэтому, напялив на себя что-то модное, но достаточно плотное, приходилось нещадно париться в демонстрируемом людям наряде. По улице медленно бродили достаточно густые толпы парней и девчонок, которые, в большинстве своём, знали друг друга. Город, хоть и областной центр, но небольшой – всего 300 тысяч жителей. В связи с этим, появление новых лиц вызывало всеобщий интерес. Мы с Вовкой были достаточно новой парой, так как по возрасту уже, помимо бросания камней ночью в сортире и подкладывания гири под одеяло, стали интересоваться и окружающим миром, и даже заглядываться на девочек. Но и здесь (речь не о девушках) изобретательная натура друга-покровителя не могла себя не проявить самым неожиданным способом. На сей раз это выражалось двояко. Первый вариант был продолжением “сортирного” опыта и заключался в том, что гуляя в тихой и мирной толпе, кто-то из нас, а то и одновременно, резко вскрикивал со всей силой ужаснейшим голосом. Публика пугалась и оборачивалась, ища причину (особенно, если у кого над ухом). Мы же с каменными лицами продолжали свой путь. Напуганный народ долго ещё не мог успокоиться, выясняя, кто кричал, а мы, довольные содеянным, не спеша удалялись в вечернем полумраке. Главное здесь – проявить самообладание и не рассмеяться, но мы, интуитивно давно освоили систему Станиславского, даже и не подозревая о ней! Второй вариант шутки заключался в инсценировании драки. Я Вовку или чаще он меня “понарошку” ударял по уху или по шее, притом, чтобы видело это как можно больше людей. Между нами завязывалась отчаянная “драка”, сопровождавшаяся, помимо фальшивых ударов, дикими воплями, ругательствами и падениями на землю. (Недаром мы были борцами и падали очень искусно, не причиняя себе ни увечий, ни боли). Подобное можно сейчас увидеть по телевизору – американский “рестлинг”. Толпа, взбудораженная нечастым зрелищем, отчаянно переживала “конфликт”: девки визжали, парни пытались нас разнять. Но мы внезапно, на самом интересном месте прекратив “поединок”, отряхнувшись, опять же с каменными лицами продолжали своё шествие по “бродвею”. Ну, чем вам не “хард-боп”, терпеливый читатель?! Ю.Маркин 21 янв. 2001 №16 ПЕРВЫЙ “ГОЛ” КОМОМ или “ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ”! Один из моих дядей, служа в авиации и находясь по долгу службы со своей военной частью в какой-то сельской местности, женился скоропостижно на “туземной” девушке. Случилось сие по молодости и неискушённости в подобных делах. Привёз он молодую жену в отчий дом показать родным и близким. Естественно, что такой мезальянс никого не обрадовал. Городских, что ли, мало? Это надо же – приспичило! Избранница была на вид типичной “черноплодной” казачкой, дикой и неотёсанной. Ну ладно бы, если только это (раз любовь зла...), казачка оказалась своеобразным “троянским конём”. Поясняем, при чём здесь этот конь. Повадились её родственники из села ездить к нам, но не то чтобы погостить, а как на перевалочный пункт, привозя огромные мешки, корзины и сумки, набитые всяческой сельхозпродукцией, для реализации на местном базаре. Стали приезжать на постой знакомые родственников, односельчане, с аналогичной целью. Вскоре уже чуть ли не всё село перебывало у нас – что называется: дай палец, так и руку откусят... Наша квартира стала своеобразным “домом крестьянина”, наподобие недорогих гостиниц при рынках (а в нашем случае так и вовсе бесплатно). Понятно, что отказать мы не могли, воспитание не позволяло – не дай Бог обидятся! Правда, в качестве ответной “меры” решили послать меня летом погостить в это волжское село с заманчивым названием “Грачи”. Мне было лет 14-15, поэтому одного отпустить не побоялись – пусть я немного проветрюсь, а то всё в городе да в городе. Добираться туда нужно было водным путём. Ну не вплавь, конечно, а пароходом. Село находилось вверх по течению, где-то вблизи Волгограда. Вот я и поехал. Купили мне самый дешёвый билет в 3-й класс – ну, что там, одну ночь-то переспать – не в “люксе” же пацану ехать! А третий класс, как выяснилось, - это то ещё... Почти что трюм, где все с баулами, мешками и вповалку! Какой уж тут сон: малые дети орут, кто-то в карты дуется, кто-то дымит папироской, а вонь-то, вонь какая!! Вспомнились кадры из фильмов про пиратов, где захваченные пленники становились галерными каторжниками. Конечно, глаз сомкнуть не удалось – могли и вещи спереть, ведь публика ещё та ездит 3-им классом – отнюдь не профессора или доценты. Начало путешествия, как видите, уже “хорошее”, но всё-таки до цели добрался. С пристани до села ехал на перекладных и довольно долго. Место моего будущего отдыха-мытарства оказалось от Волги весьма удалённым и о купании на время нужно было забыть, а какой же летом отдых без плавания?! Ну ладно бы о купании, пришлось забыть и о многом другом... Например, об электричестве. Оказалось, что живут аборигены при свете лучины или керосиновой лампы. План ГОЭЛРО почему-то сюда так и не дошёл! Вот радиоточка была, но как бы и нет – раз в сутки по часу хрипела местными известиями и баста, и никакого вам джаза! Шутка – я тогда ещё этим пороком не страдал. В связи с тем, что “лампочек Ильича” не было, жители отходили ко сну вместе с курями (с заходом солнца), а вскакивали с петухами (с восходом). С таким режимом мне было очень трудно смириться – дома я привык вечерами рисовать или читать при свете настольной лампы, соответственно, что и встречать рассветы был не приучен. В девять вечера в койку и лежи в духоте. Окна почему-то закрывали ставнями, по местному обычаю, снаружи. Сон в таких условиях приходить не хотел, тем более, что с улицы раздавались мерзкие звуки трёхрядки и пьяное пение местной молодёжи, заменяя собой джазовые передачи Виллиса Коновера – или я тогда уже был болен джазом? Точно не припомню, но это ожидание сна – было пыткой первой! Утром нужно было, естественно, умыться и позавтракать, что оказалось делом тоже не простым. Вода во дворе в колодце. Черпай ведром и умывайся! Неясно помню, чем кормили, но запомнился грубый и невкусный серый хлеб (не чёрный и не белый) с постоянно попадавшимися в нём палками и скрипевшим на зубах песком. Не помню, давалось ли молоко (всё же деревня!), но я никогда не был любителем этого продукта. С обедом тоже что-то не ясное, но целиком в стиле завтрака с добавлением похлёбки. Песок на зубах и опилки присутствовали и здесь. Ужин, кажется, и вообще не приветствовался – какой спартански-здоровый образ жизни! Но почему же “Грачами”-то назвались?.. Итак, приём пищи и всё, что с этим связано – пытка вторая! Что же касается, извиняюсь, отправление естественных потребностей, а реакция городского желудка была самой вопиющей, то пожалте за околицу: и по малому и по большому – а вы что думали?! Теперь, чем занять себя днём? Никакого “рояля в кустах” не предусматривалось и я затосковал по своему, с западавшими клавишами, “Красному Октябрю”. О, если бы он вдруг чудесным образом обнаружился “в кустах”, но увы! От пианино, как и от купания пришлось воздержаться. Но тогда хоть почитать что-нибудь... В доме отыскалась одна-единственная, сильно потрёпанная, с недостающими листами (верно, использовалась по другому назначению) книга “Детство” Горького. В этом был зловещий смысл. В книге юного Пешкова всё время мучает дед. Здесь тоже был свой дед. Но молчаливый и тихий, а мучила меня обстановка, в которую я попал. Пытался я всё же читать эту, некогда принудительным образом изучаемую в школе, повесть. Содержание произведения только ещё больше портило настроение. Отсутствие в доме других книг, признаков писчей бумаги, ручек, чернил или карандашей – пытка третья! – А ты поди погуляй, что в хате-то париться, - советовал миролюбивый дед. Я легкомысленно последовал его доброму совету. Как только я вышел за околицу и направился по полю к видневшемуся невдалеке лесочку, тотчас же вокруг моей головы завертелась туча мух, шмелей и ещё какой-то насекомствующей нечисти. Взяв прутик, я стал пытаться отогнать непрошеных попутчиков, но малоуспешно. Жужжащий рой всё больше увеличивался по мере моего удаления от отправной точки. Понимая, что мне не отбиться (невзлюбили городского!), я вернулся назад. - Что ж, сынок, ты так быстро-то? – удивился участливый дедушка. - Да хватит, нагулялся уже, - скрыл я истинные причины поспешного возвращения, а про себя и подумал: “Надо же, и на природу не выйдешь”... Это и стало самой ужасной, четвёртой пыткой – невзлюбил я с тех пор эту самую “природу” с её неуёмными и наглыми “насекомствующими”!!! И почувствовал я себя Ванькой Жуковым из чеховского рассказа. Хотелось заорать во всё горло: - Заберите меня отсюда – сил никаких больше нет! Вместо предполагаемого месяца пробыл я в этом “аду” неделю и тем же макаром, но в обратной последовательности (перекладные до пристани, третьим классом до дому) вернулся в город. Деньги на обратный путь лежали в “заначке” хозяева не нашли. То, что рылись в моё отсутствие (гулянье в поле) в моих вещах, я заметил. - Что, “Грачи прилетели” уже? – спросили дома недовольным тоном. – Что-то больно быстро! - А вы сами туда поезжайте и отдохните, - буркнул я в ответ. Понятно, что функционирование нашей квартиры как “Дом крестьянина” продолжилось с ещё большей силой и полностью стало “игрой в одни ворота”, а ответный гол, как видите, мне забить не удалось. Как говорится, “первый гол – комом”! Ю.Маркин 11 февр.2001 №17 ОТДЫХ ТАК ОТДЫХ! После неудачной поездки в село “Грачи” мои домочадцы предприняли ещё одну попытку спровадить меня куда-либо летом на отдых. На сей раз это было чуть подальше, в Саратовскую область, в город Энгельс. Там служил и жил с семьёй в военном городке другой мой дядя, но тоже по лётной части. - Что всё лето дома-то париться? Поезжай отдохни, - сказала мне мать, собирая вещички в дорогу. Чувствуя, что и это путешествие не сулит мне ничего хорошего (интуиция уже и тогда была достаточно развита), я всё же покорился и отправился в путь. На сей раз – поездом, но тоже не в купе, а плацкартом, что по всему соответствовало пароходному 3-му классу. Те же мешочники, тот же крик грудных младенцев, картёжные баталии, мат и вонь... во общем – дым коромыслом! “Ну что там – одну ночь-то переспать” - аргументировали дома. Добрался-таки я до Саратова, а там на перекладных в городок, носящий имя сподвижника “Карлы-Марлы” или как его там... Теперь мы знаем, что это родина композитора Шнитке (колония немцев Поволжья), но с ним самим я познакомился лишь годы спустя, уже в Москве, придя на консультацию по сочинению перед поступлением в дважды ордена Ленина консерваторию. Альфред Гаррьевич похвалил мои формалистические изыски (атональную фортепианную сонату, струнный квартет в духе Шёнберга) и пожурил пьесы для фортепиано, в которых усмотрел влияние Хачатуряна (?!). Когда же я был уже принят и, по совету Сергея Артемьевича Баласаняна (был такой советский композитор) написал заявление с просьбой определить меня в класс только что начавшего преподавать Родиона Щедрина, то в ответ услышал желчно-ревнивое “Ну посмотрим, чему он вас научит”. И эта реплика оказалась неким пророчеством: через два года я, полностью разочаровавшись в “авангардном сочинительстве” (поощрялись только “дерзания” и “искания” нового), покинул класс преуспевающего в “новаторстве” композитора. Хотя, возможно, попади я к Шнитке, моё пребывание в стенах солидного вуза прекратилось бы ещё раньше! Но мы, господа, отвлеклись. Пока не до сочинительства... Добрался я, наконец, до этого Энгельса. В гостеприимном доме дяди Германа и его жены, помимо моего двоюродного брата Володьки, обитало достаточно много книг. Не в пример “Грачам”, с их недоиспользованной в санитарно-гигиенических целях повестью Горького! Тётя Зина сразу же меня засадила за чтение романов Теодора Драйзера, полное собрание сочинений которого красовалось в книжном шкафу. Не скажу, что эти произведения меня уж так увлекли, но всё же это было не столь уныло, как повесть Горького. Драйзер сменился затем на рыцарские романы Вальтера Скотта и дело немного оживилось: за “Айвенго” последовал “Жан Кристоф” и что-то ещё, но неизгладимого впечатления от прочитанного не осталось. Принудительное, многочасовое чтение чередовалось с короткими прогулками в окрестном лесочке в сопровождении брата, отношения с которым у меня упорно не хотели складываться. Даже поговорить о прочитанном я с ним не мог, так как он, несмотря на требования матери, от знакомства с содержимым книжного шкафа умело уклонялся. За пределы военного городка выходить не разрешалось и вскоре я стал снова ощущать в себе “ванько-жуковскую” безысходность. Конечно, палки и песок в том, чем меня кормили, не попадались, да и с насекомыми всё было достаточно отрегулировано – среди деревьев попадались и сосны, а комары, как известно, хвою не любят. Самым болезненным было отсутствие в доме пианино, хотя была семиструнная гитара, но её тогда я мог использовать лишь как ударный инструмент, барабаня пальцами по деке. Мою нездоровую привязанность к клавиатуре это заменить не могло. Впоследствии я пришёл к выводу, что самым лучшим отдыхом для меня было и есть сидение за инструментом и писание нот. Вот это настоящий отдых и удовольствие, хотя, если посмотреть со стороны, это достаточно нелёгкий труд. Но мы снова отвлеклись. В Энгельс, в Энгельс, господа, и забудем на время о Марксе с его “Капиталом”! Беспробудные будни принудительного “отдыха”, а пошла вторая неделя, были прерваны сообщением дяди о том, что в ближайшие выходные мы поедем на рыбалку с ночёвкой. Этого ещё не хватало! Если комары не летят к Магомету, то Магомет сам летит к ним... Не скрою, что внутренний голос мне ничего хорошего в этом не пообещал, но я и без него, не питая пристрастия к рыболовству и охоте, с настороженностью отнёсся к грозящей перспективе. И вот роковой день настал! Встав ни свет ни заря, поехали мы (дядя, его приятель, Володька и я) на личной дядиной “Победе”, престижной тогда машине – всё же подполковник! Меня всегда укачивало в автомобилях (снаружи жара, внутри духота и запах бензина) и на сей раз исключения не произошло. Укачивало даже в грузовиках, если едешь в кузове и не так воняет. Всё это продолжалось до тех пор, пока я не начал пить и курить – вестибулярный аппарат тут же успокоился. Но пока... Ехать пришлось по пыльной грунтовой дороге километров двадцать-тридцать, что показалось мне бесконечно долгим. Правда, когда было уже невмоготу, дважды останавливались и я, извиняюсь, мучительно исполнял арии из оперы “Рыгалетто”. Вот вам и отдых в разгар лета – в рифму получилось! Остальные, включая и брата-подростка, были люди закалённые и мои нежности вызывали у них насмешки типа “Эх, слабак” или “Маменькин сынок” и прочее, обидное для меня. Добрались до места, голова раскалывалась, расположились на траве в тени деревьев, кусаче-летающие насекомые тут же о себе заявили, обрадовавшись доставленному к ним “Магомету”. “Если они уже днём так кусают, - промелькнула отчаянная мысль в “магометовской” голове (боль, кстати, не проходила), - так что же будет с заходом солнца ?” Да, “бедный Магомет”, самое гадкое ждало его ещё впереди... Как стало темнеть – разожгли костёр, который долго гореть не хотел, но потом всё же сжалился на нами и запылал. Тучи комаров и разной мошкары, почуявшей поживу, немного отступили – дым им был не в кайф! Дядя и его приятель достали закуску и то заветное, что всегда сопровождает выезды мужчин на природу, в отсутствии жён в особенности. Можно предположить, что возлияние и есть главная цель подобных “рыбалок”, а улов, что называется, “для отмазки”. Взрослые выпили и закусили, притом изрядно, а мы с братом, глядя на это, мотали себе на ещё не выросший ус – в будущей жизни пригодится! Наш “лагерь” расположился на берегу небольшой речушки, заросшей камышом – по-видимому, рыбаки уже не раз сюда приезжали: пустые бутылки, консервные банки и головешки былых костров подтверждали это. Соскучившиеся по гостям местные лягушки отчаянно квакали, призывая нас побыстрей заняться рыболовством. - Ну вот, теперь можно и за дело приниматься, - крякнул, поднявший свой тонус подполковник и стал доставать привезённые орудия лова. Они представляли собой две большие сети, натянутые между двух палок – так называемый бредень. Бредень от слова “бродить”. Это вам не удочку с поплавком забросить: пускай себе рыба клюёт, коль ей жизнь не дорога. В нашем случае нужно было, раздевшись до трусов, войти в воду вдвоём с партнёром, затем, взявшись с двух сторон за палки, идти по грудь в воде по дну. Речка специально выбиралась неглубокая. Бредя таким образом, рыбаки надеялись, что рыба-дура попадётся в коварную сеть. Уже стемнело, когда мы с братом, взявшись за один бредень, а дядя с приятелем за другой, вошли в воду. Лягушки возликовали, воодушевились и комары с мошкарой. Я лягушачьего восторга не разделял. Удовольствие, скажу я вам, ниже среднего! Водоём мне неизвестный. Дно илистое. То и дело проваливаешься в какие-то ямы или запутываешься в водорослях, да может и рак за палец тяпнуть. А сверху на оголённые плечи, шею и лицо, набрасываются тучи моих вертокрылых “друзей”. Руки заняты – держишь орудие лова и от насекомых защититься нечем, лишь мотаешь как лошадь головой. Подполковник с младшим по чину приятелем - люди бывалые, да и принятые дозы меняют картину мироздания на весёлый манер. Володька-гад тоже реагирует на ситуацию спокойно, потому что игре на пианино не учился никогда... Один я снова страдаю. И зачем сюда приехал? Это не отдых, а настоящая пытка и похлеще гадких “Грачей”! Там хоть кусали насекомые только сверху, а тут и снизу могут, да ещё и неизвестно, что там на дне попадётся. Воображение, развращённое книгами о путешествиях и приключениях, рисовало самые страшные картины: если там, под водой, какие-нибудь змеи, ужи и вообще неизвестно что или кто. Вот ужас-то! То, что находился я не в Африке и не в джунглях Амазонки, а всего лишь в Саратовской области, не успокаивало. Ох, уж это пылкое воображение! Конечно, виду я не подавал и терпел, а ловили мы рыбу таким манером до рассвета. Не помню, насколько щедр был улов, но с первыми лучами солнца мытарства закончились. Возвращались утром по той же пыльной дороге. Надо было успеть до полудня, потому что корпус машины под лучами палящего солнца так раскалялся, что можно было вместе с уловом вернуться домой уже в зажаренном виде. Казалось, что бензином воняло ещё сильнее, а искусанное тело неимоверно чесалось. С укачиванием и “Рыгалетто” всё, как по плану, было выполнено тоже до мельчайших подробностей. “Ну его к чёрту, такой отдых”, - думал я, трясясь на заднем сиденье дядиной “Победы”. Кому победа, а кому и полное поражение! Остальные же участники выезда на природу, включая и мерзавца Володьку, были счастливы. “Вот это настоящий... отдых так отдых!” - перебивали они друг друга громогласными выкриками, вернувшись домой. Их радость разделили и местные кошки, одаренные хоть и небольшим, но вкусным уловом. Ю.Маркин 3 марта 2001 №18 СПЛОШНЫЕ АБСОЛЮТНИКИ Буйно бредя джазом в старших классах средней школы, я как золотоискатель промывал и просеивал весь окружавший меня информационный “песок”. То по радио что-то услышишь, то в кино что-то мелькнёт, то в изданных сборниках что-то обнаружится... Так вот, с миру по нитке и собирал я себе “ситец” на джазовую “рубашку”. Эти устремления разделял и однокашник Женя Харитонов. В отличие от меня он музыке не учился, но обладал завидной музыкальностью и хорошим вкусом. С ним мы жарко обсуждали достоинства какой-либо пластинки или услышанной по приёмнику “темы”. Женя пытался быть барабанщиком и, не имея инструментов, стучал по столу и по всему, что попадало под руки, и очень неплохо. Я тоже восторгался барабанами и воплощал свою любовь к ним, разбивая пальцами корпус старинной мандолины, имевшейся в доме. В круг джазовых тем в нашем понимании, входила вся эстрадная музыка, слышанная нами: от песен из репертуара “перуанского соловья” Лолиты Торрес до “Каравана”, но ещё не Хуана Тизола, а нашего Айвазяна. “Ступай вдали, мой караван”,.. – пел певец на пластинке и мы трепетали! Кстати, коль уж мелькнула армянская фамилия, то нельзя не упомянуть об ученике из соседнего класса Лёве Хачатряне, который было просто выдающимся исполнителем. Ни один школьный концерт или вечер не проходил без его участия. Он музыке никогда не учился, но, обладая фантастическими способностями, свободно и виртуозно играл на рояле и аккордеоне. В его репертуаре было абсолютно всё, что когда-либо касалось его чутких ушей. Притом, понятия “сложная тональность” для него не существовало. Он свободно мог сыграть всё, что ни попроси (от популярных песен до “Лунной” сонаты, подобранной на слух) как по белым, так и по чёрным клавишам, свободно модулируя сам или идя вслед за меняющим тональность горе-певцом. Нот наш “гений” не знал (истинный слухач) и о карьере музыканта тоже не помышлял, не принимая свой дар всерьёз – слишком легко это ему давалось. Второго подобного одарённого типа я встретил позже, когда, учась по контрабасу в училище, стал подрабатывать в местном драмтеатре, сопровождая спектакли игрой на рояле. Там был и скромный оркестрик (“жопкин хор” - скрипка, бубен и утюг), которым руководил этот “второй”. Он меня туда и устроил. Оркестрик был занят не во всех спектаклях. Исай Пиндрус, так звали нашего героя, был в театре музруком и подбирал или сочинял музыку к постановкам. Меня он взял, узнав о моих достоинствах (юноша учится по контрабасу, но прилично играет на рояле), чтобы разгрузить себя, так как ещё работал скрипачом (!) в местном ансамбле песни и пляски “Моряна”. Пришлось мне, сидя в оркестровой яме играть то ля бемоль-мажорный полонез Шопена (знаменитый), то вальс из “Фауста” Гуно. Это было ответственно, но приятно. Приобщался к серьёзному искусству, погружаюсь в таинственную атмосферу театрального закулисья... Но вернёмся к нашему герою, о котором ходили просто легенды. Говорили. что он на спор просил друзей садиться задом на клавиатуру пианино, и услышав полученную какофоническую грязь, называл поочерёдно и безошибочно все входившие в этот “аккордище” ноты (?!). То, что он одинаково виртуозно владел и роялем и скрипкой, не в счёт, такое нередко встречается. Работая в оркестре скрипачом, он во время репетиций читал книги или газеты, стоявшие вместо нот на пюпитре. Свою партию запоминал при первом прочтении и она ему уже больше была не нужна. Подобное рассказывали и про Чарли Паркера с его фотографической памятью. Наш же герой, притом ещё, не отрываясь от чтения увлекательного романа, по знаку дирижёра начинал и заканчивал игру в любом месте пьесы. Обладал, наверное, какими-то: третьим глазом и третьим ухом! А такое встречается нечасто – это просто чудо! Правда, единственным недостатком, не считая склочного характера, этого “гения” была некая всеядность, замешанная на непроизвольном плагиатстве, что отрицательным образом отражалось на его композиторстве. Когда он “сочинял” музыку к спектаклю, то получалось вполне узнаваемое произведение, составленное из клочков ранее слышанных автором мелодий. Сочинить что-либо оригинальное ему было не дано. Возможно, что он опередил своё время, так как названный принцип (на всё похоже!) стал основополагающим в современной молодёжной музыке, именуемой “попсой”. Наш же герой, живя в далёкие 50-60-е годы, сознавал это как недостаток, и тоже себя очень всерьёз не воспринимал. Он никогда не стремился вырваться из провинции в большой музыкальный мир и довольствовался малым, живя с престарелой мамой на скромную зарплатку. Ноты Исай, конечно, знал хорошо, иначе бы не мог играть в оркестре, но был полным самоучкой с природной постановкой рук. (Может, конечно, в детской музыкальной школе он пребывал, но дальше этого дело не пошло)... Вот такие таланты произрастали на губительной для всего живого, солончаковой астраханской почве. О своих соучениках по детской музыкальной школе, да и по училищу я писал ранее: в кого ни плюнь – попадёшь в абсолютника! Как же вот только бедный Людвиг Ван, будучи глухим и ни хрена не слыша, насочинял столько и каких шедевров? Ума не приложу! Ю.Маркин 7 марта 2001 №19 ЖИЛЬНЫЕ СТРУНЫ или “ДУША САМА ПОЁТ” Прочитав объявление в местной газете о том, что в музучилище объявляется набор и, среди прочих инструментов, появился контрабас, я затрясся от радостного возбуждения. Вот оно, вот оно! Наконец-то сбывается: контрабас, класс контрабаса открывается! По приёмнику я уже слышал пиццикатное звучание этого инструмента в передачах Виллиса Кановера и оно меня просто гипнотизировало. Как раз в этом году я закончил общеобразовательную десятилетку и мучился в раздумьях – куда пойти учиться дальше? Институты меня как-то не прельщали, художественное училище, куда мне советовали обязательно поступать, тоже не грело: куда-то ехать из дома, да и давалось рисование легко. А тут на тебе (на ловца и зверь бежит) – открылся класс контрабаса, а училище в 10-ти минутах ходьбы от дома. Решил я, что это подарок судьбы и пошёл на консультацию. Оказалось, что брали без специальной подготовки. Проверили слух – не глухой, чувство ритма – с ритмом было значительно лучше, чем со слухом (джаз помог). Сдал я общеобразовательные историю и сочинение и был принят. Желающим учиться на этом драндулете оказался я один (больше дураков не нашлось) и конкурса не было. Первое прикосновение к контрабасу стало запоминающимся... Инструмент имелся в единственном экземпляре, был он старинным, французской работы с толстенными жильными струнами – никаких ещё “Томастиков” и “Пирастро” не было и в помине. Стоял он одиноко в углу просторного класса, как раз напротив кабинета директора, прислонённым к стене. Я подойдя дёрнул за струну и был заворожен низкочастотным биением, заполнившим весь класс. Звучание то самое, что по приёмнику – я был счастлив! Инструмент звучал так мощно без всякого усиления, что был слышен во всех уголках старого толстостенного здания и даже на улице. Пылая непонятными надеждами, стал я регулярно ходить на занятия. Педагогом по специальности оказался виолончелист, так как настоящего контрабасиста в городе не нашлось. Звали его Николай Александрович Самусенко. Окончил он, кажется, Новосибирскую консерваторию как раз после войны и каким-то неизвестным образом занесло его из Сибири в наши рыбные края. Кажется, его заманили хорошей квартирой в центре города – это надо, было же когда-то такое! Ввиду того, что раньше я имел дело лишь с фортепиано, где нажимай себе клавиши, и с гитарой, где зажимай себе лады, то отсутствие на басовом грифе каких-либо разметок очень пугало. Не скрою, что и игра на всех инструментах смычковой группы, у которых не было ладов, казалась мне делом невероятно трудным. К моему удивлению оказалось, что всё же есть такой способ, как обходиться без ладов. Это понятие “позиции”, т.е. фиксированного положения руки на грифе, и что к этому даже можно со временем привыкнуть, что подтверждается наличием многотысячной армии музыкантов-струнников. С изучения этих “позиций” и начались мои занятия с педагогом. Правда, мне вначале не верилось, что я когда-либо овладею этим. Главное, что огорчало – это то, что про пиццикато сразу же нужно было забыть – никаких дёрганий струн! Выдали мне под расписку казённый смычок. Так как педагог был виолончелист, то и меня он стал учить по скрипично-виолончельному (держание смычка “по-французски” - кисть сверху, как и все струнники). Поначалу задание было простым в художественном смысле, но нелёгким в физическом. Требовалось тянуть смычком “картошки” (целые, длинные ноты), следя, чтобы звук не дрожал и не прерывался, а смычок не елозил по грифу, а двигался параллельно подставке. Желательно было заниматься перед зеркалом или стеклянной дверью, по отражению следя за правильностью занятий. Звуки поначалу получались ужасными и пугали окружающих (настоящее вытягивание жил!), а пальцы обеих рук деревенели от напряжения. Но вскоре “невидимые миру слёзы” (Чехов) высохли и я к зимней сессии, уже освоив первые позиции на грифе и усмирив непокорный смычок, стал пиликать какие-то нехитрые пьески да гаммы с этюдами. Вдохновляла меня в упорных занятиях очень кстати где-то прочитанная фраза Бетховена: “Контрабасист должен быть самым музы[кальным?]”. И действительно, так оно и было, так как бас – фундамент гармонии. Возьмёшь не ту ноту в басу, и всё гармоническое здание рушится! Что касается гармонии как предмета, то она меня очень увлекала, как и некогда география в средней школе. Любил я чертить карты, мысленно путешествовать по свету и отыскивать экзотические названия городов и стран. Так и в музыкальной гармонии я, сидя за пианино или держа в руках гитару, отыскивал красивые джазовые аккорды, как алкоголик или наркоман наслаждаясь бесконечными повторениями их чарующих звучаний. С мелодиями было дело похуже: и запоминал я их плохо, и подбирал неважно. Гармонический слух хорошо развивался и опережал мелодический. Любил я также наслаждаться переходом из одной тональности в другую, очень модуляции интриговали. И когда начал пробовать сочинять песни, то старался в них решать сложнейшие гармонические задачи и делать причудливые тональные переходы. К примеру, запев в до мажоре, а припев в фа-диез мажоре (!). Попробуйте-ка смодулируйте! Немудрено, что народ такие песни не подхватил, но правда народ народу рознь... Я ещё тогда не знал, что в американских джазовых мелодиях и не такое встречается и за примерами далеко ходить не надо. Популярная баллада “Body and Soul” начинается (запев) в ре-бемоль мажоре, плавно переходит в ре мажор (припев), а “The Song is You” Джерома Керна – запев в до мажоре, припев в ми мажоре, в “All The Things You Are” того же автора или “Lover” Ричарда Роджерса – гулянье почти по всему квинтовому кругу, да уж даже и не у столь “крутого” композитора как Бени Голсон тоже в “Wishper Not” - начинается в до миноре и тут же переходит в ре минор. И надо заметить, что вся названная музыка, а это лишь малая часть, очень популярна у американского и вообще культурного народа! Вот и ясно становится, почему русский-то народ джаз не любит, как ему его не прививай. Аккорды и модуляции, друзья мои, не те и баста! Вот “цыганочка” или “Очи чёрные” с их тоникой, доминантой и субдоминантой - другое дело. Тут уж душа сама поёт! Ю.Маркин 8 марта, 5 мая 2001 года №20 ОПЯТЬ МАРАСЕЙКА или “БОЖИЯ РОСА” Я уже не раз рассказывал об утренних “радостях”, случавшихся в пельменной на улице Богдана Хмельницкого (ныне Марасейка) ещё в годы, не предвещавшие перемен. Так вот вам и ещё одна история, всплывшая в памяти. Утро. Больше зимнее, чем летнее, но это не важно. Важно, что “кафе” или “пельменная” вот-вот должно (или должна) открыться. Кучка ранних посетителей топчется возле заветной двери, надпись на стекле которой (часы открытия) постепенно начинает угрожающе не соответствовать моменту впуска. Кучка страждущих в основном состоит из мужчин, которых в силу определённых обстоятельств, наверное, дома не кормят. Да, видно, и есть за что! Вид большинства типично похмельный, другие – явные холостяки. Среди мужской компании затесалась и “дамочка” неопределённого возраста, типа Аннушки из булгаковского романа, но почему-то без подсолнечного масла, хотя с авоськой (!). Впрочем, понятно: трамвай поблизости не ходит и отрезать голову некому... Но мы отвлекаемся. На пике нарастающего недовольства заветная дверь распахивается и “компашка” врывается в помещение, образуя небольшую очередь у окна раздачи долгожданного съестного. Но, несмотря на запоздавшее открытие, раздачей и не пахнет. Вернее, как раз только пахнет, но ничего не дают (не готово, видите ли!) Те, кто по другую сторону окна раздачи, тоже весьма похмельного вида, да и по своему социальному статусу ни в чём не уступают “прихожанам”. Правда, среди них только одни женщины: повариха, подавальщица, посудомойка и заведующая. Толпа, выстроившаяся у “кормушки”, постепенно начинает роптать и возмущаться: “Что же это такое? Уже пора – десятый час, а у вас ещё конь не валялся!”. Укоры, конечно, справедливые, но, как принято говорить в таких случаях – “мы тоже люди”. Да разве, судя по опухшим лицам и синякам под глазами, кто в этом сомневается? Соблазнительные запахи варящихся щей и пельменей безжалостно терзают пустые желудки посетителей, заставляя их быть всё более гневными. Но по другую сторону “баррикад” люди тоже не робкого десятка и, как говорится, пустую ложку им в рот не клади. На очередной укор из толпы последовал обескураживающий своей простой логикой вопрос-упрёк: - Что вам дома-то не жрётся?! - Надо же, припёрлись в такую рань! – поддержали находчивую подругу остальные работницы пищеблока. Толпа, подавленная подобной контратакой, сникла и стала покорно дожидаться всплытия желанных пельменей. Наша же Аннушка оказалась более нетерпеливой и, налив себе из огромного жбана некое подобие кофе с молоком, стала смачно прихлёбывать, стоя за качающимся, тоже вечно пьяным, общепитовским столом. Справка: наша “забегаловка” была стоячего типа, чтобы клиенты побыстрее освобождали помещение. - Кофий-то вкусней стал, как цену повысили! – радостно прочмокала Аннушка, держа в руке стакан с мутной жидкостью. Действительно, стакан теперь стоил 20 копеек вместо недавних 10-ти. Но по части “вкусней стал”, сами понимаете, вопрос спорный, а вот то, что ох какой добрый у нас народ, особенно натощак, - это бесспорно. Ему хоть с... в глаза, а он всё – “божия роса”! Ю.Маркин 11 янв. 2001 года |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
