Стихотворения Завещание терского казака Схороните меня на кургане у быстрой реки, Чтоб избранницу-степь из своей усыпальницы видеть, Чтобы мимо меня отправлялись в поход казаки Потрепать татарву, отомстить москалям за обиды. Постелите под ноги косматую бурку мою: Согревала она, словно мамка, в крутые морозы. Положите на грудь шашку ту, что добыл я в бою У мюрида чеченского в сабельной рубке под Грозной. Отпустите на волю бродягу степного коня, Он мне верно служил и спасал сколько раз от погони. Помолитесь-ка, братцы, при свете лампад за меня, За пропащую душу склонитесь в смиренном поклоне. Приглядите за жинкой: блюла чтобы мужнюю честь, – Чтобы сын-бедолага не вырос лихим вертопрахом. В изголовье не ставьте мне грубо сколоченный крест, А повесьте-ка лучше на пику казачью папаху. Нацедите горилки в корчагу до самих краёв, Помяните меня диким хмелем степным, односумы. Сберегите к России неласковой нашей любовь, – И о воле несбыточной злые и горькие думы... Курган Что таит в себе этот курган, – Ископаемый вымерший мамонт? Может быть, здесь стоял Бату-хан, Русь пытаясь узреть за кострами... Бунчуков колыхались хвосты, Темень рвали костров злые лапы... Лишь остались с тех пор, как кресты, На курганах кипчакские бабы... Да поутру, к реке наклоняясь, Где у берега замшевый камень, Дуб могучий, как раненный князь, Цепко берег хватает корнями. Казачья картинка Лежит задонье будто на ладони. Кочуют ветры здесь из дальних стран. В степи стоят стреноженные кони, На взгорье у реки – казачий стан. Скуластые, обветренные лица. Запойный, с чёртом знавшийся народ. Внизу – к воде – порочная девица, Сняв сарафан разорванный, идёт. У бочки винной с чинной чередою, Заядлых выпивох опохмеля, – Забеглый поп кропит «святой водою» Прибрежные овраги и поля. Араб клинком играет из Дамаска, Цыган на торг ведёт в узде коня. И атаману щедро дарит ласки В шатре турчанка, взглядами пьяня. И дезертир с казённою фузеей, Посапывая трубочкой, притих. Из-за гроша дерутся два еврея, Зарылся писарь в груду толстых книг. Рубака-шляхтич в красочном камзоле, С друзьями на дурницу подгуляв, Пересыпая речи густо солью, Занятной байкой тешит круг раззяв. Черкес вострит кинжал булатной стали, Морской разбойник вшивый шьёт жупан. Татарочка, крутя осиной талией, Меж бунчуков плывёт под барабан. Сияет солнца огненный червонец, Толпа многоязыкая гудит... И вздрагивает царь в Кремле на троне, – На бочке будто с порохом сидит. Пушкин (Поездка в Оренбург) Вьюга треплет возок, Заметает дорожные вехи. И ямщик прячет штоф, Для сугреву хлебнув натощак. ...Пушкин смотрит на степь, Растерявшую признаки века, Из-под санных полозьев Куда-то уходит большак... И как будто бы въявь – В трёх шагах вырастает фигура Пешехода в худом Неказистом своем армячке. «Припозднились, хрестьяне?!» «Да вишь, припозднилися сдуру!» – Отвечает ямщик, Что нахохлился на облучке. «Знашь дорогу, чай, милай?» – «Дорога-то, брат, мне знакома», – Говорит человек. И – бросает проезжего в дрожь: «Это Он! Это Он!..» – Как средь ясного неба вдруг – громом. «Это Он! Это Он!.. Наконец-то свело нас! Ну что ж, Эту встречу давно, Подсознанием чувствуя тайно, Я, как Гамлет, решал То фатальное: «Быть иль не быть?..» И на влажных губах у проезжего Медленно таял Рыхлый снег, что успел Из-под полога он подхватить. И готовились с уст Те слова роковые сорваться, Что сожгли бы в момент Все мосты за бунтарской спиной... Сердце бьётся под горлом, Готово вот-вот разорваться... Вдруг – толчок и сквозь дрёму Басистое с улицы: – Стой! Оренбург, барин! – Стукнул Ямщик кнутовищем по крыше. Пушкин вылез, прищурив От солнца большие глаза. – Братец, где человек тот? Вожатый где? Ты меня слышишь? Но ямщик закурил И, вздохнув, ничего не сказал... «Кружало» (В пореформенной России) Бьёт цыганка в бубен, В нос шибает пивом, В заведенье смурый Кислый полумрак. Чешет поп-расстрига Спутанную гриву, Киснет над косушкой Початой босяк. Крашеная девка В сарафане пёстром Ножкою играет, Крутит бел-плечом. Пляшут подле стойки Пьяные матросы, Водка льётся на пол Тоненьким ручьём. Цыган бьёт по струнам – Кренделями ноги... Вор фиксатый лезет Купчику в карман. Сыщик вертит оком, Стоя на пороге, Щупая под фраком Спрятанный наган. И хмельные хлопцы – С ближней Украины – Торганув, спускают Гроши до рубля. И – сидят у стенки Хмурые лезгины, Штофом поминая, Может, Шамиля. Армянин-кабатчик Вепрем смотрит в залу, Распушив большие Чёрные усы. А цыганка пляшет И гудит «кружало» Гитаристу в уши: «Сыпь, романэ, сыпь!» И – уж кто-то в зубы Дать другому метит. Воет купчик, лапнув Вспоротый карман... И – с бандитской финкой Уличные дети Пустырём крадутся В град Нахичевань... Ростовская ярмарка (1914 г.) Прогрохотал трамвай по рельсам бывшей конки, Городовой зевнул – в кулак упрятав пасть... По улице идут фабричные девчонки, И полицейский чин в пролётке катит в «часть». Над городом висят осенние туманы, Гудит большой базар под церковью с утра. И – мелкие воры «шманают» по карманам, И где-то бьют уже неловкого вора. Безногий инвалид в коляске, как подранок, Под церковью гнусит о старых временах. И пляшет у шатра красивая цыганка, Колёса жёлтых серег беснуются в ушах... Мелькает карусель, у девок взбив подолы И заводской народ шумит у кабака, И кто-то уж бредёт, глаза уставив долу, Нетрезвая гармошка пиликает в руках... А кто-то – намотав косу жены на лапу – Гвоздит жену с плеча в присутствии зевак. И – виснет на руке мальчишка с воем: «Папа!»... А двое – в стороне... зовут дружка в кабак. Вещает в церкви поп о радостях загробных, Он сыт и под хмельком, он голос топит в шерсть... Девчонка, пряча взгляд, бредёт из подворотни, Целковый в кулаке – (вот вся цена за честь!) И нищих свора – рвёт из рук друг друга гривну, Что офицер швырнул брезгливо на ходу. А в церкви поп бухтит о житии счастливом, И нечто о грехах. Мол, что гореть в аду... Гореть им точно, всем – кутящим в ресторанах, Кто в пьянство и разврат народ российский вверг! И тянет грустно быль про Разина Степана Бродяга-гармонист Седой, как будто снег... Казачий край …Там курган чуб разнотравья клонит. Как старик, он сед уже и сух. Может быть, ему всё снятся кони, По степи промчавшиеся вдруг. И былые яростные сечи Видит он, когда в ночи не спит. Опустил курган крутые плечи На попону жесткую степи. Край родной – разгульная дорога. Нижет версты даль на поводок Погоди, перекури немного, – И хранит тебя в дороге Бог! Казачья шашка В потёртых ножнах – шашка под стеклом, – Бывалая казачая подруга, Украшенная витым темляком, Лозу когда-то сёкшая упруго. Я думаю: кто твой хозяин был? Берёг тебя он, как зеницу ока… И сколько душ он вражьих загубил? И не погиб ли сам в бою жестоком? Я по отцу и сам казак донской. Иду в музей, как будто в век минувший, Где, обретя заслуженный покой, Спит под стеклом холодное оружие. Былинные прошли те времена, Когда, как рожь, врагов в бою косили. Жестокая последняя война Глубокий след оставила в России. Не с саблей воевал теперь солдат, Что против танка с саблей сделать можно?.. Но мил мне тот музейный экспонат – Казачья шашка в тёртых, старых ножнах. Дорога Жизнь, как чаша вина, до краёв полна. А споткнулся конь – не твоя вина. А сломалась плеть – не ищи другой, Колокольчик молчит под резною дугой. А дорога, как лес, – не видать ни зги, Только чёрные мысли тревожат мозги, Только ветер завоет шакалу подстать, Только сердце стучит, да не хочется спать. Оглянись – не увидишь нигде огонька. А дорога твоя словно жизнь коротка. Да не светит луна, дальше конь не идёт, И куда-то лихой подевался народ. И последняя тройка промчалась давно, И последнее выпито кем-то вино, И последняя кем-то поломана плеть, И последнюю песню кому-то не спеть! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
