Помнишь ли ты, читатель, дымные аллеи из своих снов? Такие далекие и близкие, серые и белые. Может быть, в твоих снах деревья были большими и майскими, с распустившимися почками, а может, низкими и вялыми.

Стеклянными или из чистейшей слезы. С лиловыми или кровавыми листьями. Что же такое эти аллеи? Это – сон. Память о годах, утраченных в боях. Или сидя на диване? Так тогда оторвись от него и пройдись по своей памяти. В этих аллеях живут забытые души.

Помните, помните ту вечную пару в поцелуе возле третьего дерева? Я как-то хотел прицепить к ветке того дерева омелу.

А вечного франта – одиночку, ищущего чистую любовь? Я так и не смог переубедить его.

Извозчик с генералом в коляске. Я всегда прячусь от них, ибо мне как-то раз чуть не отрубили голову. Сажусь в серые кусты у обочины и жду, когда они проедут.

-Еха-хо-о-у-у... – Гремит голос эполет в дыму.

И снова дым, дым... И дышать тяжело.

Я ведь встретил здесь тоже любовь. Аллеи – это место для встреч.

Она шла по одной замшелой тропинке к старой церкви. Теплая, родная. Я подбежал, заговорил, и понеслось, понеслось вскачь! И тихие смешки прохожих призраков за спиной, и боевые, подкрученные усы генерала (ее дядюшки по материнской линии), и намеки на свадьбу да на детей. Я краснел, бледнел, снова краснел и вот, в ночь на Ивану Купалу, заснув в своей постели и проснувшись уже там, на аллеях, я сделал ей предложение. Стоя в сухой грязи на одном колене.

-Да, мой милый...

О, Богиня! Я готов осыпать тебя золотом и зарыть в ласках!

Церковь. Монументальное здание постройки сороковых годов. Где-то прошли красные – я видел штыки и слышал песню кровавых губ. Видно, с заседания партии...

Куполов почему-то нет и нет креста. И дымные деревья путаются в глазах.

Маленький ангел нес кольца нам на листе чертополоха. А я считал удары сердца. Невеста – красавица, да только портит ее рана от пули на плече. Наряд в секунду стал кровавым. А был нежно-розовым с золотом.

-Там-там-там-там...

Марш похоронный с непривычки выдули на трубе. И захлопали реденько в ладоши. Окон не было у церкви – провалы разбитых стен.

Услышал кукушку.

-Сколько мне жить?

-Ку... – Оборвалась эхом птичья примета.

Усатый призрак в шапке со звездой Буденовки держит ружье в одной руке. Другая – оторвана. Мясо висит клочьями.

-К худу, барин, птица эта. Долго жить будете, значит-ся.

Я согласно киваю головой, а невеста улыбается. Кто-то поднимает бокал в нашу честь и желает вечности.

И священник в кровавой рясе трясет бородой, почти срезанной штыком вместе с подбородком.

-И в мире, и в любви... И в...

Вдруг что-то тянет меня. И деревья в разрезе глаз невесты тают, горят. И рыжее пламя, и волосы женщин, и раскатистый смех генерала и мертвых гостей. И бьется, бьется сердце и замирает вдруг и обрывается в груди. Мокрые, в алой саже губы невесты.

-Милый мо-о-о-й...

Ой-ей-ой... Разгульная песня и несут меня в гроб к невесте на руках. Ложат, безвольного и ватного, на смертельный яд груди женушки.

-Милый... Мой милый.

Дым режет глаза сквозь щели в гробу, и плоть тлеет так тихо и не спешно. А жена целует и ласкает нежными руками. И где-то и когда-то под стон в пьянящем угаре скрипнуло дерево, обрушилось на гроб и закрыло нас. И волк воет, и кошки скребут на душе... А может, холодно женушке-то моей?..

Помнишь ли ты, читатель, дымные аллеи из своих снов? Такие далекие и близкие, серые и белые. Может быть, в твоих снах деревья были большими и майскими с распустившимися почками, а может, низкими и вялыми.

А я вот забыл свои деревья в аллее.