Эпилог - МЫ/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////// ///////////////////////////////////

---

 

1. Аборт

 

Мы

любимы

женами

прокажёнными

трудом и потом.

Мы рады

правде -

рядом...

Нам,

ради правды,

награды

не надо!

 

Мы сыты,

одеты,

обуты

и рады

квартире

с клозетом

и ванной

пространной,

и только

одно

«Но» -

бездетны,

ведь, мы –

студенты,

в себя одеты.

А дети? -

Это

трудно, -

летом,

в безлюдье,

сидеть,

нянчить

или глазеть

в окна газет,

а мальчик

плачет,

клянчит:

«Где мёд?

Где гречка?

Где молоко?»

Отвечать нелегко...

Так что же лучше?

Рожать?

Или -

уничтожать?

 

Далеко-далеко

овечка плачет, -

снял шубу мальчик,

пришедший в сон,

где мир колесом

на одно лицо, -

малыш невесом, -

не понял,

как, не родился,

а - помер.

 

- Кого хоронят?

- Где вороны?

Где они сытые,

битые,

недобитые?..

- Дрались

из-за мяса,

масла,

сыра,

мыла...

- Мило!!!

- Нет человека!

- Нет многих

двуногих!

- Мир - калека!

 

Жил не много -

убого,

и не жил

у Бога.

Боль не видел,

зло - не выдал

и нежил

свой гений

в тайне рая:

в поту,

во рту,

в дыханье,

в прощенье прощенья...

 

2. Тьма

 

Ворон, -

чёрен

норов, -

мысли

прокисли

Он - Сам-с-Усам,

а все прочие -

чернорабочие.

Он,

балабон,

«несёт» про себя, -

мол, судьба

досталась

знавать усталость,

(а от труда -

беда);

пришлось послать,

любя,

раба вещей на БАМ,

а «бичам-грачам»

и прочим рабочим

путёвки те же,

только - пореже...

Он

стройным

героям скромно

даёт всё, что надо, -

таков порядок,

иначе, -

герой - в хвосте,

и герои - не те...

 

- Всё ясно?

Не унывайте! –

Подлейте масла

в огонь, -

бегом!

- А масло - съедено...

- Ладно, едемте!

Итак, на БАМе

«Комсомол» баит,

лбом в стенку не бьёт –

поёт,

пьёт

своё,

деньги копит,

душу топит,

брешь сосёт,

и растёт

почёт,

и есть «Лада», –

и ладно...

 

Уехал,

смеётся,

сдаётся успехам,

надел доспехи,

мол, БАМ построил,

(по сути, - «Ладу»),

Соцгеморроев

Подряд

Порядкович

сидит средь героев

и правду оправдывает:

- Иначе, мол,

плачет

ребёнок,

с пелёнок,

тот самый мальчик,

еще не рождённый,

и мама, -

та самая

дама,

если нет смеси

после репрессий...

Итак,

в процессе, -

дурак

на теплом месте

сидит.

Рука

дурака

следит,

пялится

пальцем,

хвалится

золотом,

а язык, - что ботало...

Отчего Сам-с-Усам

стал важнее, -

с Подрядом виднее...

 

- Как хотите?

- В палатки.

- Летите!

Мороз у нас

не бесплатный

зарплата:

- полевые,

надбавки,

коэффициенты, -

энто

к основной зарплате

проценты.

- Ясно!

Но мясо

надо,

масла –

просят...

- Ладно,

подбросим!

 

Бросили,

подбросили

неуют

на просеку, -

там кричат: «Ура! Ура!»

А рядом -

дыра!

Столовые

новые

фиговые...

Потели –

ели:

трудное

блюдо,

желудок

ослаб,

вдруг –

крик

изнутри:

- Баб добавь!

- Иии...

- Что?

- Понаехало!..

Временно,

ох, и потеха была, -

посёлок наш –

забеременел.

Начальник

сник, -

стынет затылок –

шапка

на ушах,

просит мать

понимать,

а его

в «шах»

и в мат.

- Что делать?

Пробелы,

Просчеты...

- Идиоты,

работа - главное!

- А ясли?

- Я план срываю, -

не успеваю!

- Ну, ладно -

заладил...

Не можешь -

не надо!

- Гони разнарядку

на стройматериалы,

ясно?!

- Я-асно!

- Будет детсад,

и будут ясли.

 

Было

и быдло.

Обидно,

что сила

работу просила,

а дать фронт –

обокрали фонд,

а даром

ударник

«палец о палец не

ударит» -

не хочет,

не смеет,

он даром –

несмелый,

ему надо

расчет по наряду...

с того-то ударники

рады

Подряду...

- Ну, ладно, -

взялись!

Два года мялись, -

сдались,

дали народу фронт, -

вперед!

 

Ясли

энтузиасты

вечерами

сами,

без прораба

сделали.

Смелые...

- Что, где брали? -

не сказали...

Говорили, -

раздобыли...

- Не заплатят!

- И не надо!

Дети рады,

да и ладно...

 

3. Брожение

 

На синих

сопках

гнездится

солнце,

улыбкой

стекая

с лица

молодца.

И песня

«Дружбы»

с топорным

лаем

не умолкает,

когда

в сердцах...

Здесь всякое будет:

и грубые схватки,

и оторопь века -

мещанская слизь,

и нужное дело,

и отдых в палатке,

и путь

в непонятный пока,

коммунизм.

О скуке не надо, -

тайга -

- невеста!

Здесь

души

открытые,

словно

миры.

И пусть

языки

анекдотами чешут:

сплетники,

склочники,

звонари...

Они

о БАМе

кривят

губами,

а нам

БАМ -

дом

родной!

Им

не понять

заревое

знамя,

им

не понять

наши сотни

«но»...

Нехватки

нехватками -

вечная

тема.

Её мы

не скоро

ещё

изживём.

Лишь сильные

духом

идут

ровным темпом,

и всюду

находят

призванье

своё.

 

Печатает

время

стальными

шагами

и льётся

весенняя

песня

небес,

и люди

становятся

сами

Богами,

входя

в Божий храм,

именуемый

«ЛЕС».

Скулит

меланхолик -

случайный

страдатель,

в отчаяньи

бросивший

отчий

порог.

Зубастые

сопки

его

«изнахратят»

и он

убежит, -

потому,

что не Бог...

 

4. БАМ.

 

Бытовки пришли

- хороши, как насмешка:

ни окон, ни печки,

остаток дверей,

обивка ободрана, -

жить, в общем, можно,

смеяться здесь некому,

кроме зверей.

Чего не хватает -

достанем «по блату» -

деньжонки «на бочку» -

и всё –«нормалёк»...

Справляй новоселье,

счастливчик - женатик!

«Буржуйку» достанем,

готовь «пузырёк»!

 

Это - в шутку.

А на самом деле

в посёлке

водки

даже

не было

в продаже, -

только сок.

Пьяниц не было,

сок пили

и шутили:

- Давай на троих,

«сочканём» три литра -

И каждый,

с чудинкой,

творил,

что мог,

пока

не было связи

с миром...

Так

ручку

приделали

сбоку

двери.

Незнакомым

кричали:

«Сильней!»

Каркас

содрогался,

«дергач»

- не верил,

что дверь

открыта.

- Слабак,

ей-ей!

Ха-ха,

сильней!

 

Так

случайненько

встретили

и

начальника,

который

приехал

из

конторы

латать

прорехи

в финансах,

поющих

романсы.

 

Рядом

с палаткой

надпись:

«Трактиръ»-

стол

на двух пнях,

лиственничное дреколье

с трёх сторон,

крыша,

крытая толью,

а над ней -

«нечистого» трон.

Пётр и дед

сидят за столом -

пьют пиво

со спиртом...

Как узнали мы,

зло завезли

из Усть-Уркимы,

за тридцать верст

вездеход «гоняли»

по бездорожью

через сопки и мари.

 

Дед Ефим, бывший рыбак,

рябоват от оспы.

Балагур, шутник, чудак,

шутит едко, остро,

словно дразнит

всякий праздник,

- Мол,

Ленин говорил:

«Вредно курить»;

Ленин сказал -

значит, нельзя...

А Пётр

бубнил,

исходя

потом:

- На просеке

просто-ки

мир

кипит! -

А в новом

посёлке

жульё

кишит,

так,

что не хватит

любой

зарплаты,

если

Иудушка

рубль

залапал.

- Цветы,

абрикосы,

арбузы,

гранаты...

Обузой

женаты!

Ребята, прямо...

Ой, мама! -

Мешок сюда

и - назад!

И опять...

Раз в пять

дороже!

О, боже!

И что же

итожить

пора, -

дыра.

(Не случайно,

видно,

означает

- «Тында»!)

У Хабитова Петра

волос гора,

плечи волевые,

кулачищи — два ядра

И глаза - России,

а речь развязная,

тяжёлая,

пьяная,

грязная:

А эти, холуи,

одеты

в почёты,

в портреты, -

спекулянты

проклятые!

Бьют

по карману,

плюют

в душу,

«глаз

набили» -

нас

не видят.

И всё им

мало!

 

- Ух, сволочи!

- Молчи!

- А что – «молчи»? -

У них совесть

есть?! -

Или бес

вырос?

Эх, деда-деда!

Победа, Победа!

А эта –

беда

похуже

утюжит,

душит

души,

а врагов не видать,

как тогда»…

- Мм-да...

- Из-за всякой

сволочи

нет

мочи

жить

честно

рабочим,

отчего

и

бегут

в тайгу,

где нет

ресторанов,

ценою

пьяных,

где

одна

цена

всем

нам!

 

Дед

одет

как

студент.

Фигура

спортивная.

Лицо,

словно пьяное,

но

не противное,

а

примитивное,

шепелявил

так,

словно

от слов своих

ему

стыдно -

 

- «И мне

обидно

видеть

их,

сытых,

в машинах,

в джинсах,

в объятьях

Джульетток-

малолеток

и

институтских

проституток...»

 

- Тише,

приятель!

Не

кипятись!

Они

и

здесь

есть,

и

везде,

где бардак... -

Ведь так?

- Наливай!

- Не заливай!

Выпив,

Пётр

продолжал:

- Прошлое

жаль!

Не было

столовых -

и

не надо,

от них

больница

рядом

с ядом...

Сами –

лучше...

сытее,

вкуснее

и дешевле...

- А что? –

Мы

умеем!

Помню,

вначале

все довольны

были,

о еде

молчали.

И

начальник

рад

был -

полюбил

наш порядок,

потому что

ушлых

не было

и

все

ели -

по мере

силы -

красиво!

И

говорили -

Спасибо!

 

- Это всегда так:

всё новое, -

здоровое,

стареет -

хиреет...

Вот так мы...»

- Дед потерял мысль -

и два силуэта

плыли глазами,

по воле всенизшей,

навстречу палатке,

где ловят искусство,

щупая

старую

гитару.

 

Трудно

тянуться

к людям,

если

тебя

не любят,

но

трижды

труднее

слепому

кричать онемело,

когда

до пропасти - шаг,

а -

не помешать...

 

5. Рассуждение

 

Итак,

наш чудак -

на словцо

мастак.

(Как говорят, -

«топорик

чушь не порет»),

а

повесть

сочинил

на совесть -

о

новой

жизни -

«Обновки Отчизне» -

слепому

решил

сказать

и открыть

глаза...

 

«Пора

с топора

дом

до

восемнадцати лет...

 

- Повесть

без эпилога,

а - в корень,

с порога...

 

- Совет

дайте

парню

в его руки, -

не гитару,

а тягу

в тайгу.

Чтобы дом свой

построить.

Чтобы видеть,

чтобы - выдать:

«Наши руки

не для скуки»...

- Вы

рады –

он

рад,

свой

дом -

и

не женат.

И

холостяцкий

налог

пустяцкий

с восемнадцати

лет

справедлив

тогда,

и беда –

не беда!

Девчонка

вечёркой

глянет

в глаза -

и

в ЗАГС,

и все –

«за»!

Что ещё

Отчизне

для новой

жизни?

 

Дом есть -

жена будет,

дети есть -

жена любит...

Так, что нынче

закон этот

спет беззаконием

и потерей времени

на беременность.

Давно пора

жить умнее!

Видишь, -

дыра,

видно

дно

(учить

одно,

а

пока

вода

мелка, -

надо бы

дно заклеить).

 

Беда

не там,

где тина -

рутина...

Беда

завсегда

такая скотина! -

Которая -

сорная,

сонная,

сборная, -

сама

по себе

живёт

причиной.

 

Счастье

воистину

вечно

воинственно...

Не

по крещению

людям

прощение,

а

по деянию,

по

обаянию,

по

завещанию

и

по причине

кручины

за

слабого, -

по

подаянию...».

Тут бригадир

Встал.

Оборвал резко, -

 

- Но, ты, - «Чмо»!

Написал бы лучше

матери письмо...

Она разыскала, -

два года не знала,

куда ты пропал.

- В мою

шкуру,

прошу

Вас,

свой нос

не совать!

Я знаю

мать,

От которой –

мат -

что хоть

в мать!

- Мать

не может

быть

плохая!

Она жизнь

тебе

дала,

отиралась

у лохани,

не расчётливо

жила!

Ты,

небось,

теперь

с прицелом

на тяжёлый

кошелек,

а она

рожала смело,

ей учёность - невдомёк.

Почему же

ты не пишешь?

Дома не был

восемь лет!

Мать, поди, на ладан дышит...

Это надо же,

Студент?

- Хватит, «батя»!

Да,

я – «бич»!

На ударника

не вышел,

Но

не рву себе

кулич...

Чтоб о матери –

не слышал!

А «летаю»

почему? -

Не могу

под подлецами.

Я бы их

сажал в тюрьму,

да они

сажают сами,

чтоб свести

концы с концами.

Чтобы дело

загорелось,

нужно мне

без дураков...

Да, видно,

мир у нас таков,

что не в силах

переделать...

Понимаю -

не могу,

и

срываюсь,

и –

бегу...

- Дык везде

одно и то же, -

как же ты

понять не можешь?

- Всё я,

батя,

понимаю,

только истина –

немая...

 

Огоньки в глазах

горят

у внимательных

ребят,

и они,

чуть беспокоясь,

просят:

- «Повесть!» -

- Тихо!

- Повесть! -

 

... «Зачем

учили

себе

смену?

Зачем

мочили

в борьбе

цену?

Кому

надо

гада

рядом,

тюрьму -

кому?

Зачем же мы

не умнеем?

Ах, не умеем!..

Тогда,

господа,

сойдите

сюда

от греха,

не

упадите!

Глядите:

здесь –

ступени...

Пожалуйста -

жалуйтесь!

Ну! –

чего вам

надо?

- Порядок...

- Понятно -

будет!

Слушайте новость,

приятель,

по-ленински жить

будем!

- Ох, что будет ...

- Ура!

- Ура!

Давно пора...

 

- Эээ...

позвольте...

сам прошу, -

увольте!

- Спасибо!

Выбыл –

«Вы» был...

- А вы -

как?

Умнеете?

- Ах,

не умеете

без волокиты, -

простите!..

Обидно,

видно,

ехидна

рядом

с ядом

и сам факт -

инфаркт.

- Ах, грешные,

сердешные,

спокойненькие

предпокойники! -

Расстанемся,

раскланяемся,

сдадим

дела,

выметем

хлам,

наладим

любовь

к награде,

к правде,

к партии!!!

- Долой

апатию!

И

споём

о своём,

о едином

командире

странном -

всем странам:

«Мы - едины!

Народ - командует!

Труд - командир наш

(вернее -

главнокомандующий)!

Контор

нет

и

крыс,

а

есть -

честь,

совесть,

советы

и

партия, -

и

этого

нам

вполне

хватит,

если

учесть,

что учёные

есть.

Смысл прост:

мысль - в рост,

на нужду - узду,

всем - еду...

Жадных

к власти не пускать,

деньги

навсегда изъять,

чтобы честно

делить,

так, как совесть

велит, -

чтоб с работы -

без заботы,

и с охоткой -

на работу.

Учёт

нужен

почётный,

а

не презренный

тюремный!

 

Стыдно...

Обидно,

что скрыли

рыло

«совейского»

быдла,

которое

правит

левых –

на правых...

Куда годится

и чем гордиться

теперь заводам,

Где нет единства,

- там нет народа...»

 

Автор - Жилин,

редактор - Костылин...

 

6. Влияние

 

Повесть

кончена.

Точка.

А

слепой -

падал

в бесконечность...

Парни

привстали,

странно

блистали

глаза, -

Все

что-то

хотели

сказать...

Казалась

залом

палатка,

богатая

диким духом,

а

над ухом -

дышали,

слушали

душами

и

соглашались,

и

не соглашались...

Подхалимы,

как налимы,

за блатными,

как

за корягами

прятались.

Их

молчаливое,

до боли ясное

несогласие,

перевернуто

и

вздернуто

плакатами

заборными

пёстрыми...

А

мы -

с алыми

флагами,

с кровью

здоровой

власти

нашей -

на

трудовом,

на

боевом,

на

мировом

марше!

 

Цари именовали

города.

Наследовали

властные - иные...

Ни совести,

ни чести,

ни стыда.

Так

лицедеи меряют

Россию.

Сначала

Горький

против

выступал,

потом

молчал

по-нижненовгородски...

Кричит «Ура!»

«привратная толпа»,

до наших дней

доходят

отголоски.

 

- Скоро

с корнем

вырвем

выродков!

Заразу выведем!

Конечно,

лучше бы сразу...

Но

этого

было

нам

не дано!

 

- А, в самом деле,

На двадцать шесть

у нас в палатке

один есть...

Парни

спьяну

судили,

рядили, -

мол,

бездельник,

а

не без денег

приехал, -

значит,

заначил

«свои

цветы»...

-Эй, ты!

Сабиджан, -

езжай

назад -

в Ереван,

если

приехал

«дурака валять», -

«гуляй!»

- Прощевай!

- Пока!

 

Не обиделся.

Встал,

выдвинулся вперед,

почесал тыл,

подумал резко

сказать,

опустил глаза

и - остыл

- Простите, братцы!

Я ехал не драться.

Любимой лишился -

«зашился»...

Решил

мужской

рукой

овладеть.

Глядеть –

легко...

А мне б самому...

 

Простили.

Угостили

вином...

- Вот так бы давно!

- А что?

- Не пьёшь!?

Пей!

Пойми,

палатка семье

сродни!

- Не прячь

далеко

душу -

этак

тоска задушит...

 

И звёзды

пугливо

катились

по травам,

слезами

светились

в потраве,

и кутает нас,

и путает нас

тишина.

Ночь

глаза

пудрит.

А утром -

Просека.

«Дружба»

жужжит.

Визжит

лист,

задетый

цепью...

 

Мы -

люди,

любим

дружить

и жить,

если -

тесно,

честно,

вместе

славу

делят

без

денег ...

И право

Правды

каждый

укажет -

кто

есть кто?

 

Коллективу –

слава!

- Кому

личную

славу

надо?

- Для меня

личная -

лишняя!

- А ведь правда!

- И правда...

- Мне - не надо!

- И мне - не надо.

- Аа...а!..

Ее сватают

Гришке -

хвастунишке.

Ему-то

хочется.

Вон как

топчется!

Мало

делает,

много

бегает, -

старается,

добивается,

выбивается,

изгаляется»,

(бригада делает,

а он хвалится...)

А помнишь,

как спорил,

тупица

этот,

и сделал

по-своему

и вышло –

«боком»,

на месте окон

прорезал двери...

 

- Он - коммунист, -

ему

доверили...

- Неужели?

- В самом деле.

- Быть не может!

Надо ж так,

никогда бы не

поверил...

-А дурак-то

не дурак, -

к нам

на просеку

не хочет.

Знает, трудно,

и

к тому же

понимает,

что

не «сдюжить»...

 

Хватит болтать! -

Топоры заржавеют! -

кричит бригадир.

- Умеет подковырнуть!

- Умеет...

Ребята бросили, -

«Oh, yeees!» -

врубаясь глубже в лес.

А следом,

«Дружба» бригадира

выла,

и с «вилкой»

помощник «крутился»,

а в небе пахло

духами

от сосен,

от цветов,

от радости

праздника

на душе,

когда

из рубахи вода

личная,

лишняя,

и комары

от жары

спрятались,

и топоры

от коры

сладкие...

И берёзки дрожали,

падали,

плакали...

А нам

дорога нужна -

БАМ!

Все –

уступают

дорогу нам

по курсу

строгому.

Даже

радуга

уходит в небо -

с радостью...

 

7. Собственная

 

Работа шла

легко

и просто,

кипела

ножевая сталь.

А в перекуры,

байкой острой

сорили

грубые уста.

Чапаев с Петькой

были

с нами,

рубили

просеку

с плеча!

Играло солнце

с топорами...

- Где доля чья?

- В чём слава чья?

Познала

глушь

мирскую

славу:

забаву,

смелость

и

упрёк,

и

ненасытную

ораву

с Великой

жадностью -

дорог!

 

Здесь,

на просеке,

все,

даже «хнытики»,

говорят

о собственной

политике.

 

- Говорили мне

словами красными;

всё у нас на БАМе хорошо! -

Люди ж,

как везде и всюду,

разные,

и не все работают

с душой.

 

Один

проблему подцепил,

другой -

поддел её.

Сначала -

кто чего

купил,

потом уж -

кто - кого...

 

-То всё «фигня», -

вот у меня...

сосед не раз икал

до рвоты,

ругался,

матом бога крыл,

вставал с зарядкою

зевоты

и снова

безутешно

пил.

Оседлый быт

его не тешит,

слепое счастье

жить претит,

и он теперь страдает,

грешный,

теряя к жизни

аппетит.

- Самодовольный обыватель,

измерив время кошельком,

«балдея», слушает в кровати;

- «Я не жалею ни о ком».

 

- О ком жалеть?

- И в самом деле, -

лежи весь день,

трудясь - кури,

и, уподобленный

«Емеле»,

не встав с постели,

сотвори.

 

- «Дерьмо»

встречается

повсюду.

Они

себя

приличным

обществом

зовут.

От них

не пахнет

потом

наших

буден.

Они

себя

так

безупречно

любят,

что

ненавидят

строй,

где правит

труд.

 

Ребята многие

о личном

публично

не говорят,

лишь «по секрету»

каждому

расскажут.

 

Разведённых -

сводил БАМ,

холостых -

роднил

с палаткой,

с дорогой -

роднил всех.

Поэтому

навеки

и отныне

все бамовцы -

родные.

 

Здесь,

конечно, есть

многие исключения -

и те, что

из заключения,

и рвачи -

мужички с хитрецой,

и скрытые -

из подлецов.

Но

на просеке,

главное,

лодырей

быть

не могло...

Они

там,

где

не стыдно

прятаться

за спины.

А

у

нас,

кто

спрячется -

наплачется...

 

По топкой мари

наши парни,

вжимая

твёрдые

шаги,

идут

и дышат

в накомарник,

Хабитов Пётр

впереди —

несет рюкзак

с обедом скромным,

топор врезается

в плечо,

за ним

дотошный старичок

за ним – «Студент»

с пудовой «Дружбой»,

за ним - ещё один,

ещё...

 

Вот,

наконец,

добрались

к сопке,

шесть километров

отмахав,

по этой

топкой,

чваной

тропке,

сквозь

всяких мошек

облака.

«Студент» и Пётр

шутят резво,

дурачась,

вроде малышей,

и ватный воздух

смехом режут,

чего и хочется

душе.

Стоял июльский

летний

зной.

Старица.

Сопка.

Выходной.

 

- Ты

куда

поедешь

в отпуск?

- На

юг

собираюсь

вот...

а что?

- Куда? Куда?

- На курорт!

- Да брось ты к чёрту

эти курорты!

Там -

суета,

а здесь

места -

мечта!

В небе,

в сини,

тучи - свиньи,

реки рыбные

с экзотическими

глыбами,

и

к тому же

солнце –

не хуже!

А

по берегам -

гляди-ка:

жимолость,

голубика...

Чего

не хватает? -

Аж сердце

тает!

Да что я

тебя

убеждаю?

Мы

здесь

отдыхаем -

в тайге.

Девчата

сами

согласились

с нами

сплавляться по реке

на плотах...

- В общем,

как

знаешь...

 

Перепрыгивая

кочки,

по трясучей

оболочке

шли по мари

наши парни

на старицу,

покупаться

«Водогреем»,

кто шустрее,

окунулся нагишом,

не стесняя никого,

и сказал всего лишь -

ВО!

(палец вверх

над кулаком).

Волны

ласковыми

лапами

гладили

тело

и -

душа

от

суеты

земной -

улетела.

Не вдруг

наш друг,

якобы больной,

ныр-

нул

на

дно...

Он

купаться не хотел,

на крутых

камнях

сидел,

а когда

увидел

рыбку,

то

решил её –

ногой...

 

Поскользнулся в глубину,

(рыбка плавала по дну) -

не видать дружка нигде,

только шляпа по воде...

 

Коля,

правда,

плохо

плавал,

ну, а нам-то

всё -

забава.

 

Беспощадно

солнце светит.

Мы - счастливые,

как дети,

среди лилий

загорали,

жизнь свою

перебирали,

привирали,

все, кто может,

и

молчали

без печали,

и на мир

светло глядели,

позабыв

о власти

денег.

Говорили

о науке,

о поэзии,

о звуке,

о девчонках

симпатичных

и трагедиях

публичных,

о далёком

коммунизме,

о Богах,

о райской жизни, -

всё

в одну

свалили

кучу,

и

поэтому -

не скучно.

 

По

ту

сторону

старицы,

где

камыш

да

ирисы,

на мели,

ребята

бреднем

завели,

и, на зависть всем,

поймали

штук пятнадцать

или двадцать,

«обалденных»

карасей.

И уха была

душиста,

запах счастья

влился

в лица,

и компот из голубики

с удовольствием

великим

пили,

ели,

так,

что

пот

тёк.

То ли дело!

И, как говорят, -

«за ушами пищало»,

и

добавки

всем

хватало.

Все

оделись,

видя девок

у старицы,

на камнях...

- Ах!

Из геопартии

совсем

спятили -

гонять

машину

в такую

тину.

Вскоре

все

перемешались

и кусты

друг к дружке

жались,

и шептались

камыши -

отдыхают

от души...

 

Когда

года

стучат,

скучать

нельзя -

стезя

ведёт

вброд

по жизни.

Полжизни,

порою,

планы

наши

строим,

руками

машем,

а

с виду -

стыдно

выдать

душу -

скучно...

 

Бутылка.

Карты.

Подстилка -

Катя.

Рядом

ребята, -

трое,

друг друга

стоят...

Проиграл

время

и заметил

Петя,

что противно

вспомнить,

а

была –

радость...

И

это –

правда,

от

которой

сорвался

тормоз,

а

завтра -

глаза

прятать, -

друзья

будут

не

сватать,

а хвастать, -

какая

Катя?!

 

Мы

любим

женщин:

ждущих,

жгучих,

честных,

прелестных,

страстных,

пристрастных,

добрых,

опасных,

разных,

заразных, -

и

терпим,

и

вертим

душу свою,

как молот в бою,

а женщины

любят - вещи...

 

Балок.

Пётр с дедом

за беседой,

за столом.

- Пока молод,

бери молот,

куй железо -

будь полезен!

Рука мужика, -

это строка

его

самого,

и начало.

Так что -

пойми

жизни миг

и не тужи -

«причаливай»!

Бери по сердцу,

не верь посредству,

и всё спасёшь,

и честь донесёшь...

- Погоди, старый, -

сказал Пётр устало, -

нынче герои

землю роют...

Ищут

пищу,

в гнёзда свои,

для семьи,

тащут,

и больше нас,

и чаще.

А всем,

совсем

недосуг,

на лице –

испуг,

а вдруг

герой -

второй,

третий?!

все -

метят!..

Как быть?

Чем жить?

Итак -

бардак!

Звезда летит,

слепит,

а совесть - спит.

Прости,

но расти

на воле

и бессильно

созерцать такое, -

больно,

не более...

Что мне ответить

своим детям?

Почему

не равны

они

со своими

«честненькими»

ровесниками?

А кому-то

«хоть бы хны»!

 

Через презрение

явилось прозрение,

спустился с неба

алый лебедь,

взмахнул крылом

и -

рассвело!

Легко

на сердце,

на душе

тепло.

Средства

посредства

уходят

вроде б...

 

Деньги –

эквивалент труда,

а на самом деле –

эквивалент вреда.

 

Сколько стоит хлеб?

Сколько стоит труд?

Сколько стоит жизнь? -

Оглянись, человек! -

Жизнь,

деньги,

хлеб...

Чтобы

жить,

нужен

только

хлеб.

Деньги

мешают жить.

Они –

посредники

между

жизнью

и

хлебом.

Из-за них

столько

людей -

не у дел,

что стыдно

в сравненье

глядеть!!!

Деньги

мешают работать,

они

работу

делят

на выгодную

и

невыгодную,

на

чистую

и

грязную,

на

почётную

и

потную.

Деньги –

скрытые

безработные:

учётно-расчётные

отделы,

банки,

сберкассы,

охрана,

конторы,

кредиторы,

всевозможные

наделы

в специальных

финотделах

и прочие

не рабочие,

ничего

не

производящие,

а

деньгами

озабоченные...

Я

разглядел,

как деньги

людей

обесценивают, -

сколько

в стране

посредников,

которые,

мучаясь

и

мучая,

работают

на

грани

безделия

и

порождают

преступность

ползучую,

когда

пожирают

сознание людей.

 

Деньги –

преступны,

они

убивают людей

миллионами.

Деньги - организуют

войну,

обманывая

символами,

знамёнами...

И вот –

наступает

предел, -

либо –

деньги

добьют

людей,

либо,

люди

в коммунизм -

миллионами...

Там

каждый

цену

себя

покажет,

каждый познает

с малых лет:

дело –

славит

и дело –

правит,

денег

нет –

паразитов

нет.

 

- Сколько

стоит

хлеб?

- Ровно

столько,

чтобы есть

не хотелось,

ровно

столько же

стоит

труд,

которым

каждый

богат

до

тех

пор,

пока признают

за лучший,

не признан лишь

суррогат...

Деньги

обокрали

духовное право

воспитали

греховное,

наградили

первых

и играют

на нервах,

и диктуют

славу

материального

права,

упуская

обиду ума

индивидуума,

принижая

разумное,

поощряя

безумие...

Деньги учат лгать

и молчать,

когда надо

кричать.

Деньги

учат верить,

лицемерить

и не видеть

врага -

добрячка,

бандита

с большой дороги.

Даже

в голод

люди

больше

равны,

от

того ли,

что

больше

друг другу нужны?

Потому что

деньгами

нельзя управлягь, -

это рано иль поздно

приводит к вражде.

И буржуи растут

на народной крови,

презирая людское

в рабочей среде,

предавая людское

в любви.

И мальчишка-

«сопляк»,

видя этот барьер,

говорит:

«Вон - царёк.

А я -

тля.

Где же равенство?

Если - нет,

значит,

что

зря пахать

на кого-то?

Нет-нет...

Я устроюсь так,

как

выгодно мне...»

 

Интересы страны

он не в силах понять.

Он в душе уже - вор.

Он способен предать

и хитро заболтать

свое чувство вины...

Ищет выгоду он

для себя одного.

(Для таких коммунизм

не сулит ничего.)

Он в копейку врастёт, -

заблудилась мечта,

на него идиот

воззирает с креста.

Пока деньги живут,

пока ценят почёт,

никакой институт

не исправит народ.

Люди равенства ждут

и не верят в слова,

у врагов же о том

не болит голова.

А пора бы понять:

чтобы двигать вперёд,

нужно то же хлебать,

что хлебает народ.

Недовольство растёт

на сионскую власть,

что под блефом свобод

умудряется красть

нашу совесть и честь,

нашу радость труда.

Где ж ты, равенство,

есть?

Чтобы раз - навсегда!

Ненавидят того,

кто на голову сел,

кто себе возомнил,

будто он лучше всех...

Оттого и глядят

безнадёжно вокруг,

в деньги душу рядят.

Друг - окажется

вдруг...

И тюрьма -

для ума,

и добро-

из дерьма,

и жена -

изо лжи,

и судьба -

из вожжи.

 

Дед и Пётр

долго молча сидели

в комнате,

в балке, -

лампочка на потолке,

стол у окна,

а на столе -

бутылка вина, -

причина

неизлечимой

кручины.

- Нам

не нужна

война!

- Родину

народную

«кукиш»

купишь...

Дед!

Мне сказали,

что ты деньги хранишь

в мешках...

- Под глазами, -

отшутился дед.

Чокнулись,

выпили,

рукавом

губы вытерли

и вышли на улицу,

от солнца щурясь...

Стояло

ясное

победное

утро.

 

8. Артисты

 

Разлетались весело

последние известия

от каждого прилета

на Ларбу вертолета.

- Артисты едут!

Где тут

сделать

сцену?

- Повесьте афишу!

- Оо...о! Что я вижу!?

- «Калина красная» -

«малина» прекрасная!

Федоринов

Анатолий

Петрович

и

Вернова

Альбина

Павловна, -

всего их -

двое...

Странно как-то...

Вспомнили фильм,

спорили...

Шукшин

всё же любим,

и понятно, -

все видели -

и, было, обиделись, -

показалось -

артистов мало.

Но тут выступил

человек бывалый,

добрый «малый»,

и сказал то всего:

- Ничего, -

посмотрим,

что это такое?! -

И -

успокоил...

 

Куда девалась

беда и жалость? -

Все слетело,

а тело

сидело

смирно,

мирно,

нервно, -

и всем

казалось -

последним

и первым,

что это -

поэты

высокого слова,

что это - люди

сорта иного, -

берут сурово

и крепко держат:

Так, что боль

в висках;

Скрежет зубов;

зуд мыслей -

(в огромном

смысле).

Всех повязали

одним сюжетом...

И девчонки жались,

дрожа,

к «поэтам»,

а потом,

едва не плача,

в закате чистом

искали счастье

бродячих истин,

оставив этих

«больших поэтов»...

И плакали

души их

ласковые,

уходя в сторону

от обаяния

Федоринова...

- Я не видал такого!

- Здорово!

- А как ново!

Если честно, -

не ожидал!

- Мм... да!

 

Поздно расходились

по палаткам.

Лишь птицы плакали,

да месяц прогуливал

тучки крылатые.

И пучки

с багульником

духом вползали

в наши мысли, -

пьянили душу

природой истин...

 

Василий

Макарович

Шукшин

словом не грешил,

а прямо шёл, -

из души,

от души,

и - вышел...

а тело его

улетело...

Жаль,

не сдержал

его,

не уберёг, -

«друг - потом»,

забегавший вперёд

Шукшину поперёк...

Зато,

простой народ

так понял, -

тьма впереди «прёт».

И человек -

помер...

Так

или иначе -

души людские

плачут

и рвутся на части

от веры в счастье.

 

9. Судьба страны

 

Рассвет -

рассек

тень,

и секс-пень

сбежал в день,

дрожа

коленками,

и ржавые глаза,

с гнойными веками,

глядели из лужи,

тужась, -

ужас!

А лес

и подлес, -

скрывают,

бывает,

самое большое -

с душою,

и гасят новь, -

пыткое чудо

пылкого блуда -

Любовь...

 

- А она -

вот те на! -

грит, -

«Не ори,

дурень!

Осмотрись, -

кругом

голод,

холод,

народ -

мрёт,

а ты -

вперёд!

А там -

«ничерта»...

Голый зад

показал

впереди «Енерал»,

итожа

буржуйскую рожу.

Стыдно так,

не гоже!»

 

Дед закурил,

слезясь от думы

и от дыма,

и откашливаясь,

и сплёвывая,

заговорил

о колхозах,

с видом,

до смешного,

серьёзным:

- Время

в беремя...

Все мы,

всеми

силами,

деревню

насиловали...

Гнули

линию -

пнули

милую,

деньгами

прижали

и многие

в город,

с земли,

побежали...

 

...Дед закурил,

слезясь от думы

и от дыма,

и откашливаясь,

и сплёвывая,

заговорил

о колхозах,

с видом

до смешного

серьёзным:

- Время

в беремя...

Все мы

всеми

силами

деревню

насиловали...

Гнули

линию -

пнули

милую,

деньгами

прижали

и многие

в город

с "земли"

побежали...

 

У деда

манера

безграмотного

революционера, -

он

все события

в кучу

сваливал,

а себя

то и дело

нахваливал...

Лишь

о том,

тридцать шестом,

когда

попал

в тайгу, -

ни гу-гу…

 

- А тут - война

в «гости» к нам

ворвАлась...

Мы её не ждали,

не звали...

Мы про «пятую колонну»

не знали, -

нас

в пасть

хищную

совали.

А мы - люди

добрые,

не сдобные,

неудобные...

 

Играть в кости

явились «гости», -

смотрелась страшно

«ставка наша...»

- Зияют ямы,

бомбят!

Ой, мама!!!

Асы - псы...

В крестах - небо.

В полях хлебных:

огонь,

гарь,

вонь,

стон,

и под взрывов смерч

наступала смерть...

Платить нечем -

костьми платили.

Земля стонала,

сирены выли.

Ставка

страшным приказом

выводила проказу, -

назад ни шагу!

Оправданье - смерть.

К Земле прилягу,

- Умирать не сметь! -

кричит

командир -

свежеиспечённый

учёный...

 

Нет разума,

и хвастается

свастика

заразная,

харкаясь на нас...

А мы её - р-раз! -

и-и -

в грязь

мордой

гордой!

- Не суйся,

сын «сучий»!

Мы не те -

«во Христе»!

Мы сильны

на кресте даже,

не то,

что

на марше!

 

Дед славно врага

словами рушил,

а Пётр сидел,

опершись на кулак,

слушал.

 

- С кровью наших

павших

мы врагов не

мешаем...

Мы звания "Человек"

их

лишаем.

Паразиты -

это

на теле

планеты,

"святые"

бандиты -

очернители

света, -

Gott mit uns -

С нами Бог...

Мы их – «бумс»!-

промеж рог.

 

Иудина плата

знакома солдату, -

стреляет

в спину отца -

через сына.

Предатели

до сих пор

скрыты

под латы,

хоть

нам

не нужна

война!

 

Раны

лечим.

Стало

легче.

Но

вновь

тиран

единится

с тираном.

А мы,

грани войны

стираем

после Победы,

от весны -

до весны,

год от года,

забыв про отдых...

 

Пережили разруху,

голод,

неурожай...

Бабы детей

стали рожать.

Солдатки (вдовы)

стоят в чёрном,

словно ворон

крылья кинул

на платки им,

стоят -

ждут солдат...

- Ладно, батя, -

кончай!

- Наливай!..

 

От трезвого берега

отчалили,

а глаза фронтовика -

печальные...

- Пей! Но не забывай!

Разум - не пропивай,

чтобы не бытъ

в прицеле,

надобно бытъ

при цели.

- Было

нам солоно.

Убитых друзей

вспомнил я.

Трудно память нести.

Ты мне слёзы

прости!

- За них!

- За родных,

кого унесла война -

пей до дна!..

 

10. Заметки,

 

Слово -

сурово,

если умно.

Правда здоровая,

но

не в кино.

Истина вечная,

но

не в тиши.

Счастье сердечное,

когда

не спешишь.

Вот она -

водка,

вот он –

дурак,

суть Идиота -

брак

и бардак.

«Бабки» имея,

с криком – «Ура!» -

душу заклеют

свою шулера.

И,

соблюдая

лозунг –

«Вперёд!», -

тихо

и мирно

грабят

народ.

Рублик

зарулит

в тар-тарары -

Дырки

заткнули

возле

дыры.

Счастье

нечасто

нам

«по зубам»:

строит

начальство

дырками

БАМ.

Слово -

основа,

если здорово,

если полезно

от всех болезней.

А

пока что

одна

болтовня,

когда

дела - на словах,

а слова

в устах

дурака,

воспитанного словно

в «пятой колонне».

 

11. Письмо

 

- «Прямого смысла жизни

нет ни в чём.

Что происходит? -

Сам не понимаю...

Рассвет родился -

ноги калачом,

с ним водится поэзия

немая.

Немая, и к тому же

не моя...

Поверишь, нет?

Покинул я сей хаос.

Я понимаю,

кто мои друзья.

Я вместе с ними

трезво задыхаюсь.

Тлетворный быт

нам надо изменить,

чтоб верили

в партийную идею...

Но, так и быть:

вот стану знаменит -

и разгоню

из духа Иудею.

 

Эх, в бога мать! -

В друзьях, порой, -

враги...

Литературный визг

поднимут «крысы».

Как честным стать? -

Слепому помоги,

хоть он тебя,

ей-богу,

не возвысит.

Карабкаюсь я молча

на Парнас,

Но огрызаться

всё же приходилось.

Ведь нынче для стихов -

«Я встретил Вас...»

огромнейшая, друг,

непроходимость.

Бутылками стоят

в очередях

поэты

и «шестёрки» -

разной масти.

Они весь мир для бойни

бередят, -

предатели и истины,

и власти...

Я не один,

ты тоже не один...

Но, чёрт возьми! -

мы оба одиноки.

Когда металлы

плавятся в груди,

мы искренне -

признайся, друг, -

жестоки.

А нам ли ненавидеть

«мелкоту»?

И нам ли поддаваться

злому быту?

Эн, - нет!

Я раскорчёвывал мечту

не для того,

чтоб корчевать поэтов.

Пускай они живут -

цветочком рот.

Я знаю Русь! -

Ей наплевать

на славу! -

Не важен цвет,

когда проклюнул плод.

Теперь созреть

осталось,

на забаву.

Поэзию ничем не

подменить.

И ложкой по лбу

гром нас не ударит,

и нищий нас ничем не

отоварит,

пока не станешь

архизнаменит...»

 

И Жилин долго

рассуждал

с незримым кем-то,

читая огненную даль

зимы и лета:

 

«Мы -

потомки

Павки Корчагина,

знаем цену

дружбе

и службе...

Мы

подлостью

не опечалены, -

с нею

у нас вражда,

и пусть

не смеют

новые

«псы»

брехать,

и

сменят

«пластинку»...

Нас

нельзя

запугать, -

пора

понять,

что нам

не до драк,

наш главный враг -

бардак.

Приятно чувствовать

свою силу,

но силу коллектива -

стократ приятней...

Сотрудничество

человечества

России - мило,

ей видится мир

без чёрных пятен...

«Магирус», «Като»,

работают рядом

с «ЭС-100»,

«Камац» тут же

сопку утюжит.

А, ведь, люди

должны быть лучше,

умнее,

дружнее...

- Мы верим!

- Не звери ж!

 

12. Пётр

 

Пётр

работал

бойко...

На собраниях

не горлопанил,-

не видел проку,

сидел робко,

а душа его

кипела

и пела

песню

любви,

и верила

в силу

новой

России,

где

коммунизм -

его собственный,

всем милый -

всемирный...

Он

видел

и слышал

с обидой,

как

наша жизнь

на

бедных

и

богатых

«незаметно»

делится...

На такой коммунизм

Пётр не надеется...

 

Мир предают

забвению

предатели

вдохновения.

Чужие

забыв

раны,

вновь

избирают

тиранов,

с виду,

как будто

милых,

по сути, -

жандармов

всемирных...

 

А

к ним -

с миром -

Россия ...

Они виною

тому,

что с войною

многие-многие

лучшие –

замучены...

Чего

они ждали?

В самом

начале,

пока фашисты

не окрепчали?

Кому

это

надо?

Вот

и

сейчас, -

готовят

фашистов

на

коммунистов,

через

халтуру

пошлой

культуры,

выращивают

культы

международного

инсульта...

А

мы

им

мирные предложения

по разоружению?!

 

Им не нравится

с нами равенство.

Суть фашистскую

оберегая,

они

нами

детей пугают,

правду - прячут,

народы - дурачат,

сталкивают лбами

тех, кто «стучит зубами».

Раздоры сеют

и - богатеют,

и визжат,

словно бабы

на базаре,

в торговой войне,

мол, это между нами,

а русским - вдвойне.

 

Мы никому не

угрожаем,

и суверенитет любой

страны

уважаем,

но и вывода требуем

от Запада трезвого.

У нас

свои

сложности, -

и многое

еще

до

ума

не

доведено.

Мы

в гору

идём

гордо

шестьдесят лет,

а

вершины – нет…

Странная гора,

что ни копни –

дыра.

 

Село -

на слом,

грани стираем,

Учим

учёных

и доверяем

страсть

обречённым,

облачённым

в награды,

и - рады.

В поле - тянем,

держим...

Зарплату не режем...

Условия, вроде,

не хуже, чем в городе.

И овощи есть

в огороде...

- А кто едет?

- Очень мало

соседей

осталось

старых.

Не понимают -

уезжают,

или

умнее стали?

Устали

брать

на «ура!».

Людям

трудно

видеть

обиду

ребёнка -

с пелёнок

рознят, -

проза...

 

Вода

сквозит

в связи

с речами...

Это

«отпетый»

начальник

радость

венчает

печалью...

- Печально? -

- Очень! -

- Чего он хочет?

 

Осень.

Тень

в рост.

Пень

просит

бюллетень

на вырост,

и прохвост,

глядишь, -

вылез -

вырос!

 

Проблемы

те и эти

должны решать поэты

по воле масс,

такие,

как Маркс...

Ведь

в тридцать лет

непростительно

жить

в общежитии,

а когда

года

за -

стыдно

глядеть

в глаза,

потому что -

конюшня

у

лошади, -

ей памятник

на

площади,

у собаки –

конура,

а тебе –

дыра...

Пора жениться, -

влюбился.

Но

без угла -

беда, -

и мужем—

не нужен.

Жить

негде.

И

ты

ездил,

искал,

где

лучше? -

Бросал.

И

снова

попадал

впросак,

непутёвый.

 

- Так

думал

Пётр

про себя,

про своих

«безымянных»

родителей,

о приёмной матери,

рано умершей,

о чрезвычайно

геройских правителях,

о любимых артистах

- предателях...

 

И вот

он,

БАМ!

Звон! -

- Эвон,

там,

жизнь –

мечта!

Много девок

и

палатки

бесплатные...

Нашел подругу, -

пошел по кругу

колесом

с кольцом

и -

в грязь лицом.

И вот -

развод...

У кого есть дружки -

начальство,

у того есть ключи

от счастья,

а на

нет -

и суда

нет,

занимают туалет,

и

тихонько,

слава богу,

строят семью

и дорогу.

 

Мы

строим балки.

Лозунги –

не читаем...

Мы

коммунизм -

предпочитаем!

Мы

любим

мир,

Дружбу!

Власть наша-

мир - на марше!

Правда,

правда - она - разная:

чистая,

грязная,

праздная,

заразная...

- А я -

за

революцию душ

иду!

 

Сердцебиение -

пульс.

Нервы -

и пусть,

не я первый

выбрал глаза,

чтобы сказать:

«Любимая!»

Я постоянен

в выборе.

Дух из меня

не выбили,

первый я - навсегда,

второго меня –

не будет,

как бы еще

ни выбрили!?

Из-за тебя, красивая,

правдою,

верою,

силушкой

насмерть

биться

готов...

Иду,

понимаю,

чувствую:

враги -

подлецы

искусные -

тянут назад любовь

А ты -

васильками синими,

а ты -

родниками, Матушка,

а ты -

от любви всесильная, -

чистая,

честная,

грустная, -

смотришь на них,

жалеючи,

тешишь царьков -

царевичей,

Россия моя

златоустая!

 

 

Пётр

многого добился! -

стал бригадиром,

понял славу

и поднял

по совести

и по праву

принадлежащую

не одному

ему,

а всем,

кто борется

трудом своим

за мир.

И это -

МЫ.

 

1977 г.