- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой. - Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. – Я не могу это сделать. А. и Б. Стругацкие «Трудно быть богом», Гл. 8 1 Иисус сидел в стороне от остальных в тени раскидистой смоковницы. Его лицо казалось спокойным, и только внимательный наблюдатель понял бы, что происходило у него внутри. Сердце Назарянина пылало гневом: родной город, люди, которых он знал с рождения, не поверили ему, мало того, подвергли такому унижению на глазах у учеников. Проповедник вспомнил их гневные лица, грубые насмешки и ругательства и внутренне содрогнулся. Он как будто снова ощутил сильные руки Иуды, вырвавшие его из их тисков, увидел его грустный и чуть насмешливый взгляд, в котором была даже своеобразная ласка. Галилеянин вздохнул: ему было стыдно, хотелось как-то загладить произошедшее. Он огляделся. Ученики вечеряли, тихо переговариваясь между собой, только Матфей сидел как обычно в стороне, задумчиво теребя в пальцах ветку. Иуда был в общем круге. Изящно полулежа на траве, он любовался ярким разноцветьем заката, необычный свет которого смягчал резкость его черт, делая лицо мечтательно-задумчивым. Его глубокие глаза сияли изумрудным блеском и даже, как показалось Назарянину, улыбались, черные кудри рассыпались по плечам и отсвечивали золотом в закатном свете. Некоторое время Иисус молча смотрел на него, потом решился. - Иуда, - негромко окликнул он друга. - Что? – живо отозвался тот, обернувшись. - Я хочу поблагодарить тебя. - Ты уже сделал это, а я уже сказал: «Не стоит!». - Не могу. Все-таки они мои земляки. Они так обошлись со мной! А ты спас меня от них! Иуда непонимающе смотрел на него. - Ну… они были так жестоки со мной, а ты их не тронул. Спасибо, все-таки они не чужие мне… - Что?! – Иуда даже привстал. – Это неудачная шутка! - Почему ты решил, что я шучу? Глаза иудея расширились. - Назарянин, ты всерьез полагаешь, что я бы мог…, - Зеленоглазый осекся, впившись взглядом в проповедника. - Но ты всегда защищаешь меня в минуту опасности. В такие моменты, как сегодня, случиться может всякое… - Ты издеваешься надо мной? – голос Иуды зазвенел. - Конечно, нет! Просто ты – единственный из нас, кто владеет оружием… - Что?!!! – Иуда резко выпрямился, словно его ударили по лицу, его глаза засверкали. Он вскочил, открыл, было, рот, но так и не произнес ни слова, только лицо исказилось гримасой боли и гнева, а взгляд внезапно стал ледяным и жестким. Иисус невольно сжался, увидев это, но Зеленоглазый молча резко отвернулся и стремительно пошел прочь. - Иуда! – крикнул ему вслед Галилеянин, но он даже не обернулся.
Иисус удивленно смотрел вслед Иуде. Он понял, что сказал что-то не так, но такая реакция друга, всегда сдержанного, прекрасно владеющего собой, была неожиданностью. Назарянин снова сел, чувствуя себя очень неловко. Ученики в смущении старались не встречаться с ним взглядом. Но прямодушный Петр не стал лукавить. - Зачем ты обидел Иуду, Равви? – просто спросил он. - Что? - За что ты обидел его? Он сделал тебе что-то плохое, Учитель? - Я обидел его? – скорее не вопросительно, а утвердительно для себя повторил Иисус. - Конечно, и очень сильно. Вон что с ним стало. А ведь он сегодня спас тебя, и нас тоже. - Да... – грустно кивнул Назарянин. - Странно получилось: я хотел его поблагодарить, а вышло наоборот. - Да, нехорошо, - просто согласился рыбак. - Правда, Иуда странный, но он - хороший человек, верный друг и искренне любит тебя. Не стоит с ним так. - Как? - Напоминать о том, о чем он старается не думать. Я не знаю его прошлого, но что-то его мучает. Конечно, он… другой, иногда мы сами его боимся, и порой не знаем, как к нему подступиться. Но ведь мы все не святые, Учитель. Зачем же лишний раз бередить рану? Иисус не ответил. Он с ужасом вспоминал свой разговор с лучшим другом и только теперь понял, насколько жестоко и больно обидел его. Проповеднику стало страшно. Зная гордый и непреклонный нрав Иуды, он вдруг подумал, что Зеленоглазый может не простить. - Отче! – тихо взмолился Назарянин. – Прости мне, Отче! Я ведь не хотел! Сделай так, чтобы он понял это, Отче! Верни его! Он так мне нужен!
Иуда стремительно шел по дороге. Лицо пылало, будто он действительно получил пощечину. Впрочем, услышанное было хуже. «Господи! Как же он мог?» - думал он, взбивая ногами дорожную пыль. Скажи что-то подобное любой из учеников, его бы это так не задело – Иуде даже нравилась их простодушная прямота, и они не знали того, что знал о нем Иисус. Но Назарянин! Как он мог ударить так больно? Зачем? По наивности или это была рассчитанная жестокость? Все эти месяцы Иисус не разу не коснулся больной темы, ни словом, ни намеком не напомнил ему о прошлом, за что Иуда был очень благодарен Галилеянину. А тут такая тонкая умелая издевка! - Не может быть, чтоб нарочно! – мучительно думал он. – Нет, не может быть! Или я ошибся во всем остальном!.. Но тогда… Господи! Да разве с такой наивностью он сделает то, что Ты хочешь? Он же!.. Боже правый! Ничего не понимаю в этой жизни! Иуда устало опустился на обочину дороги, огляделся. Закат над Галилеей был праздничным. В воздухе колыхалось сиренево-золотое сияние, по кромке неба струилась тишина. Иудей вздохнул. Горькая улыбка скользнула по его лицу. - Да! Боже, Ты знал, что делаешь, соединяя наши судьбы. Как Иоанн сказал: «ты будешь ему посохом в долгом пути»... Я благодарен за это, Господи. Только… у этого посоха есть душа… ему тоже бывает больно… 2 Селение было небольшое – обыкновенная рыбацкая деревушка. Зеленоглазый вошел в нее на рассвете, осмотрелся. Разбросанные в живописном беспорядке дома постепенно просыпались. Слышался скрип дверей, детские голоса, блеяние коз. Взгляд Иуды упал на дом, стоящий поодаль от остальных, убогий, безмолвный, словно нежилой. Что-то чуждое, непохожее было в его облике. Иудей остановился посреди улицы, бесцеремонно его разглядывая. Заскрипела старая дверь, и на пороге появилась красивая статная женщина лет тридцати. Взглянув на нее, Иуда все понял – светло-рыжие волосы, серые глаза, точеный профиль выдавали ее. Хозяйка была гречанкой и, судя по многочисленным украшениям и рисункам на теле, язычницей. Иуда грустно покачал головой. Он достаточно видел в жизни, чтобы сразу угадать невеселую историю этого дома и его обитателей. Не колеблясь больше, он подошел к ограде. - Здравствуй, хозяюшка, - заговорил он по-гречески. Услышав родную речь, женщина в изумлении обернулась. - Не дозволишь путнику напиться? Некоторое время хозяйка рассматривала его. Потом распахнула калитку. - Входи, если не шутишь. - Благодарю! Иуда вошел во двор. Женщина вынесла ему молока. - Пей. Парное. Иуда с удовольствием выпил. - Благослови тебя Бог за доброту. - Разве не видишь, с кем имеешь дело, странник? - Вижу. - И не брезгуешь? - Конечно, нет. Доброта и свет в твоих глазах важнее твоей веры. Взгляд хозяйки распахнулся удивлением, губы чуть улыбнулись. - Спасибо на добром слове, странник. Ну, коли не брезгуешь – входи в дом, обогрейся у очага. Ты, видно шел всю ночь, а она была холодной. - Спасибо. - Входи же. Кусок хлеба для тебя тоже найдется. Обстановка была бедной, но очаг уютно пылал. Иуда опустился возле огня и стал наблюдать, как ловко и бесшумно хлопочет хозяйка. - Ты не из наших мест, - полуутвердительно сказала она. – Могу я узнать твое имя? - Иуда. Я из Иерусалима. - А я Мелита. Родилась в Тарсе, но уже лет десять живу здесь, в этой глуши. - В Тарсе? Славный город. - Ты там бывал? - Пришлось однажды. Давно. - Странных путников присылает мне судьба! – улыбнулась Мелита. - Потому что ты не боишься открыть им двери. Во взгляде гречанки всколыхнулась печаль. - А чего бояться? Мой дом обходят стороной. Ты единственный за многие годы, кто не побрезговал… Иуда опустил голову. Что ответить на этот упрек? Но Мелита не ждала ответа. Она подкинула дров в огонь, прошла во внутреннюю комнату. Иуда смотрел ей вслед. - Мама! – донесся из-за занавеси звонкий детский голосок. - Доброе утро, родная! Просыпайся! У нас гость. - Гость? Кто, мама? - Странник. - А он не… - Не бойся, он не страшный. Сейчас будем есть. Занавесь раздвинулась. Взору Иуды предстало ложе, на котором неподвижно лежала светловолосая девочка лет десяти. Ее худенькое хрупкое тело было почти не видно под покрывалом, серые как у матери глаза смотрели печально и тревожно. Иуда догадался сразу. Его сердце мучительно сжалось. - Моя дочь Эфра, - сказала Мелита, настороженно глядя на него. Иуда улыбнулся девочке. - Привет! - Здравствуй! Ты кто? - Прохожий. Какое красивое у тебя имя! - Нравится? А тебя как зовут? - Иуда. - Тоже красиво. Ты не здешний? - Нет. - А откуда? - Это сложный вопрос. - Почему? - Видишь ли, родился я в Иерусалиме, но потом столько бродил по свету, что и сам запутался, откуда я. - Как это может быть? - Всякое бывает. - А почему ты пришел к нам? - Шел мимо, захотел пить. И твоя мама напоила меня молоком. - А я знаю! Это молоко Амалфеи! - Кого? - Так я назвала нашу козу. Иуда улыбнулся, вспомнив миф про козу-кормилицу Зевса. - Почему ты смеешься? - От радости. Очень приятно после долгого пути оказаться в таком уютном доме и познакомится с тобой и твоей мамой. - Ты мне тоже нравишься. Ты добрый. - Спасибо! Подошла хозяйка. - Ладно, доченька, ты совсем заговорила нашего гостя. Давайте есть, а то лепешки остынут. - Давайте! Мама очень вкусно печет лепешки! А можно Иуда сядет рядом? - Можно, если хочешь. - Садись! Ты, наверно, много интересного видел. Расскажи что-нибудь. А то к нам никто не ходит. Так скучно одной! Иуда виновато оглянулся на Мелиту. Но женщина только печально улыбнулась и исчезла за занавесью.
Иисус и ученики шумной толпой вошли в селение. Они направлялись к синагоге, Фома зазывно трубил в свой рожок. Люди с любопытством выглядывали из домов, мальчишки бежали впереди, на все лады склоняя имя Назарянина. Заслышав знакомый звук рога, Иуда отошел от кровати, выглянул в окно. Некоторое время он наблюдал за происходящим, потом повернулся к хозяйке, не обратившей никакого внимания на этот шум. - Мелита, слышишь, что происходит на улице? - Слышу. - Эти звуки означают, что для тебя настал день радости. Хочешь, чтоб твоя дочь стала здорова? - Зачем спрашивать об этом у матери? Конечно, хочу! Но разве такое возможно? - В мире нет ничего возможного, если верить и не терять надежды. Доверься мне. - Я верю тебе. Ты не побрезговал моим кровом и хлебом, играешь с моей дочерью. Ты не причинишь нам зла. - Тогда не бойся. Иуда подошел к девочке, осторожно и ласково поднял ее на руки. Эфра радостно засмеялась. - Куда ты? – встревожилась Мелита. - Я же сказал, не бойся. Пойдем, и ты увидишь чудо. Он вынес девочку за дверь и быстро зашагал к синагоге. Хозяйка бросилась следом.
Иисус говорил. Слушали внимательно, в тишине. Застывшие как изваяния старейшины в такт словам качали головами. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иуда с Эфрой на руках. Иисус радостно вскочил. Зеленоглазый смерил его долгим внимательным взглядом. - Смотри! – просто сказал он. – Видишь, у меня на руках дитя, которому нужен ты, ибо не от кого больше ей ждать помощи. - Как ты посмел! – набросился на иудея один из старейшин. - Как посмел ты осквернить это место! - Осквернить? Чем, почтенный? - Она – дочь язычницы! Ей недозволенно приближаться даже ко двору! Эфра в испуге прижалась к Иуде. Он ласково обнял ее, улыбнулся, потом повернулся к старейшине, и глаза его засверкали. - Она – ребенок! Самое безгрешное создание на земле! И это ребенок нуждается в милосердии! В чем же здесь преступление? Старейшина отступил перед блеском его глаз. Иуда снова обернулся к Галилеянину. - Ты готов? - Да, Иуда. Мелита в волнении остановилась у входа, не смея подойти ближе. Иуда осторожно опустил девочку на пол и отошел, жестом подзывая проповедника. Иисус подошел к ребенку. - Нет! – закричали из толпы. – Он язычница! Зеленоглазый гневно обернулся на голос, но люди подхватили: - Язычница! Дочь блудницы! Это кара Господня! Эфра в страхе беспомощно оглядывалась. Иуда бросился к ней, нежно прижал к себе. - Да замолчите! – закричал он, перекрывая толпу. – Бессердечные, бездушные люди! Она же совсем дитя! - Ну и что? - Ну и что! А случись с вашими детьми такое? Откуда в вас столько злобы? Толпа притихла. Иуда выпустил девочку из рук. Иисус медленно подошел. - Не бойся! Ты сможешь!.. – шепнул ему зеленоглазый, отходя в сторону. Благодарно взглянув на него, Иисус остановился над девочкой, закрыл глаза, собираясь с силами. - Отче! Помоги мне! – прошептал он. Потом опустился на колени, простер над ребенком руки. Люди замерли. Всем показалось, что воздух над ними сгустился и зазвенел. В безмолвии текли минуты. Иисус перевел дух, опустил руку на золотистые волосы Эфры. Ее лицо просияло, она засмеялась. - Встань, дитя! – мягко сказал Галилеянин. – Встань! Беги к маме! Присутствующие разом вскрикнули – без всяких усилий девочка вскочила на ноги и с радостным криком бросилась к матери. Не веря своим глазам, Мелита схватила ее в объятия и заплакала счастливыми слезами.
Все еще не осознавая произошедшее, люди окружили мать с дочерью. Женщина прижимала Эфру к груди, словно боялась, что выпустит, и все окажется сном. Но селяне обступили, зашумели. Девочка высвободилась из ее объятий, несмело встала на землю, сделала несколько шагов. Улыбка разгорелась на ее лице. Она радостно запрыгала, размахивая руками. - Мама! Смотри, как я могу! Эфра подбежала к Иисусу, остановилась и тихо, благоговейно, словно взрослая, склонилась перед ним. - Спасибо, добрый человек! – звонко сказала она. – Но как же ты смог? - Отец помог мне. - А кто твой отец? Почему он такой могучий? - Мой отец Бог. - Бог! Значит, ты не человек? - Человек. - Нет. Если бог твой отец, ты не человек. Так не может быть! - Так есть. Я человек, но Бог – отец мне. Если хочешь, он и тебе станет отцом. - Мне? - Если захочешь. - А что я должна сделать? - Ничего. Просто поверить в моего Бога, в то, что он добрый, любящий, как настоящий отец, и полюбить его, как дочь. - Но я не знаю его, – серьезно сказала девочка. - А я расскажу о нем. Останься - послушай. - Хорошо! А мама? Можно мама тоже останется? - Конечно! - Нет! - решили вмешаться старейшины. – Этого мы не позволим! Мало того, что ты исцелил язычницу, ты хочешь оставить ее слушать проповедь! - Господь дал мне силу, чтоб я помогал всем страждущим! Отойди! Ты ослеплен гордыней и не видишь чистоту и свет в душе этой девочки! - Она – язычница! - Она – дщерь Божья, и ее душа открыта для Всевышнего! - Это против Закона! - Значит этот закон против моего сердца. Такой закон я отвергаю! - Богохульник! - Разве не явил я вам милосердие Божье? Что на свете может случиться помимо Его воли! Исцелил бы я девочку, если б Всевышний не хотел этого? Старейшина молчал. Иисус повернулся к толпе. - Что с вами, люди? Что случилось с вашими душами? Где свет, вложенный в них Господом? Я принес вам новый Завет Господень! Хотите ли услышать его, или будете упорствовать в заблуждении? Толпа стихла и не протестовала больше. Старейшины расступились, позволили ему занять прежнее место.
Мелита все еще не решалась войти. Она видела, как дочь села рядом с проповедником, но сама не тронулась с места. - Что же ты? – раздался позади голос. Рядом с ней оказался Иуда. - Иди! Он и твоя дочь ждут тебя! Женщина, робея, переступила порог. Иуда протянул ей руку. - Идем! Не бойся! Время страха миновало. Они начали пробираться сквозь толпу. Люди перешептывались. Но никто не посмел остановить их. Иуда подвел Мелиту к девочке. - Мама! – радостно воскликнула Эфра. – Как хорошо, что ты тоже пришла послушать про его бога. Гречанка опустилась на колени, робко взглянула на Иисуса и встретила его улыбку.
Проповедь кончилась, но слушатели не торопились расходиться. Иисус поднялся первым. Медленно оглядевшись, он прочел в десятках устремленных на него глаз надежду и радость. Лица людей изменились, словно озаренные внутренним светом. Даже старейшины сбросили свою напускную суровость, а в глазах старшего дрожали слезы. Назарянин направился к выходу. Люди будто очнулись. Мелита догнала его, бросилась в ноги. - Равви! Ты исцелил мою дочь! Ты вернул мне радость жизни! Скажи, что мне сделать? Как благодарить тебя? - Я вижу надежду и радость в твоих глазах, свет в лице. Это лучшая благодарность мне! – мягко сказал Иисус, поднимая ее. - Равви! Прости мне! Я грешница и язычница! - Только Господь может прощать. И Он даровал тебе милость свою, иначе я бы не помог твоей дочери. - Я не знала твоего Бога, но ты явил мне Его могущество и милосердие. Как мне молиться ему? Услышит ли Он меня? - Благословенна ты среди жен, Мелита, ибо сегодня спасла свою душу! Молись Всевышнему сердцем, возлюби Его, и Он всегда услышит тебя. - Я поняла, Равви! Эфра подбежала к матери, обняла ее. Гречанка подвела дочь к Назарянину. - Благослови, святой человек! Иисус опустил руку на голову девочки. - Отче! Не оставь это дитя милостью своей! Эфра подняла на него серьезный взгляд. - А твой бог всегда добрый? - Иногда он бывает строгим, как отец с непослушными детьми. - Ничего! Я буду послушной, и он не станет сердиться на меня. Только я не поняла, кто теперь твой бог маме? - Тоже отец. - Как это? Она же моя мама! - Для Господа это не важно – всякий, верящий в него – его возлюбленное дитя. - Я не совсем понимаю, – задумчиво сказала девочка. - Это сложно. Но я постараюсь быть хорошей дочерью.
Иисус вышел во двор и увидел Иуду. Стоя недалеко от входа, Зеленоглазый наблюдал за происходящим. На его лице была всегдашняя бесстрастность. Назарянин бросился к нему. - Иуда! Как я рад тебя видеть! Я… мне… Я хотел тебе сказать… - Не время сейчас, Иисус. Поговорим потом. - Но ты простил меня? Ты не сердишься? - Я же здесь. - Но… - Позже поговорим. Обернись! К ним подошли старейшины. На лицах старцев было смущение. Иисус остановился в ожидании. Они долго собирались с духом, наконец самый старший заговорил: - Равви, прости за гневные, необдуманные слова. Ты воистину посланец Божий! Только мы не сразу поняли это. - Я не сержусь, почтенные! Я рад, что ваши сердца еще открыты для истины. - Эта женщина, Мелита… она была любовницей мытаря. Мы разрешили ей жить здесь… Но ты прав – ее дочь не виновата в грехе матери. И Господь исцелил ее. Прости, что ругали тебя, и пусть твой спутник тоже простит нас, - старейшина поклонился Иуде. - Оставь! Я уже забыл об этом. Но девочка не будет изгоем среди вас? - Нет! Мы не позволим ей вырасти, словно сорной траве. - А ее мать? - Но она грешница! - А все остальные здесь праведники? Разве не при всех она принесла покаяние? Разве Иисус не благословил ее именем Божьим? - Но Закон!.. - Закон? – страстно перебил Иуда старца. - Закон суров! А что говорит твое сердце? Старейшина задумался. - Ты прав, пришелец! Мелита станет одной из нас, если захочет. Таково мое слово! Двое других в удивлении повернулись к нему. Но старец сверкнул глазами, и они покорно склонили головы. - Благослови тебя Господь за это решение! – поклонился ему Иуда. - Равви, собирай своих спутников, и пойдемте в мой дом. Там уже жарко натоплен очаг и печется хлеб. Места хватит всем. - Спасибо! С радостью. Ночь подкралась как всегда незаметно. Места в доме Захарии действительно было много, но разместить на ночлег такую шумную компанию было не просто. Пока все устраивались, Иисус подошел к Иуде, позвал его во двор. - Что тебе не покоится, Назарянин! - Я хотел поговорить с тобой. - Хорошо, давай поговорим. Иисус внимательно посмотрел на друга. - Ты не простил! Ты все еще сердишься на меня! – горестно воскликнул он. - Сержусь? А ты как думал? - Но ты же… - Иисус, я всегда был откровенен с тобой, однажды даже излишне. И я не ожидал, что моя откровенность станет поводом для столь жестокой издевки! – в тоне была не обида, а тихая горечь, еще сильнее задевшая проповедника. - Но я не хотел, Иуда! – виновато воскликнул он. - Я не нарочно! Просто сказал не подумав! Прости же меня! - Не подумав…, - горько усмехнулся Зеленоглазый. - Конечно! Зачем со мной выбирать слова! - Иуда! Ну как еще мне просит прощения! Я ведь тогда хотел просто поблагодарить тебя. - Ты поблагодарил! Иисус, пойми, еще не перед кем и никогда я так не обнажал свою душу, как перед тобой. Я поступаю так, потому что верю тебе, потому что ты дорог мне. А когда больно делает близкий человек – больнее вдвойне! - Я понимаю! Мне так стыдно за себя! Прости! Некоторое время Иуда молча смотрел на него. - Хорошо, - наконец сказал он, беря Иисуса за руку. – Забудем об этом! - Ты прощаешь! Я так обрадовался, когда увидел тебя! Больше всего я боялся, что ты не вернешься! - Я? – Зеленоглазый искренне удивился. - Однажды я пообещал, что пойду с тобой до конца! Я не бросаюсь словами, ты же знаешь. - Но ты не ушел не поэтому? - Нет. Я не собирался уходить. - Спасибо! Как странно получается: я обидел тебя, а ты снова помог мне. - О чем ты? - Об этой девочке. - Ее исцелил ты. - Но я бы не узнал о ней без тебя. Я бы прошел мимо и не обратил внимания на их дом. - Это не важно. Что я смог бы без тебя? - Важно! Не думай, что твои поступки ничего не стоят. Для меня никто не сделал больше, чем ты. Зеленоглазый резко вскинул голову. - Ты искренне говоришь это, Иисус? - Конечно! Почему ты не веришь мне? - Верю. Я стараюсь быть достойным спутником тебе. - Перестань! От этих слов веет холодом! А я люблю тебя не за что-то, а просто потому что ты есть! Глаза Иуды потемнели. - Не надо, Назарянин! - Ты усомнился в моих словах? - Нет. Ты искренен, я знаю. Только … не надо! - Я не понимаю тебя, Иуда! – удивленно отступил Иисус. – Хорошо, не будем говорить об этом, если не хочешь. Только не исчезай больше. Каждый раз, когда ты пропадаешь, я боюсь, что больше не увижу тебя! - Напрасно! Мне от тебя никуда не деться! – усмехнулся иудей. - Дорога длинна, но пройдем ее мы вместе. 3 Иуда медленно шел по берегу. Ослепительно блестела гладь озера, печально звенели цикады. Царапина на его лбу, оставленная брошенным камнем, все еще горела, но в душе больше не было гнева. На смену ему пришел страх, столь сильный, что внутри все похолодело. Чего он так боялся, Иерусалимлянин не смог бы сейчас объяснить. Воспоминание об этих искаженных бездумной яростью лицах, мужских, женских, детских, о налитых кровью глазах, хищных ртах и жадных руках болезненной иглой засело в памяти, и он никак не мог отогнать от себя это жуткое видение. Иуда остановился, сжал виски руками и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть его. Утром, когда он суровым окриком понукал перепугавшихся учеников, когда бросался навстречу разъяренным людям и выводил Иисуса из толпы, он ясно понимал, что говорит и делает. Но теперь все это вспоминалось ему словно во сне, лишь одна мысль колотилась в мозгу: «Господи! что это было? Как это могло быть?». Всплывая снова и снова, она не давала размышлять спокойно, доводя до головной боли. Иуда некоторое время стоял, обхватив руками голову, закрыв глаза, потом решительно направился к озеру. Опустившись на колени, он погрузил лицо в воду и с наслаждением почувствовал, как охлаждается пылающий лоб. Иудей присел на ближайший прибрежный камень, чтобы наконец-то спокойно подумать над тем, что произошло. Ветер нежно играл его волосами, волны тихо подкатывались к самым ступням – все вокруг было так мирно и благостно, а в душе у него царили мрак и хаос. Его разум, как всегда холодный и ясный, столько раз проклятый в часы душевных мук, уже давно объяснил все случившееся, давно все расставил по местам. Но сердце, как и прежде, отказывалось мириться с ужасной точностью этих объяснений, не могло принять их отстраненной жестокости. Иуда закрыл глаза, и видение вновь возникло перед его взором. Но теперь у каждого человека в толпе было его лицо, он во множестве обликов замахивался на Галилеянина камнем, рвал на нем одежду, кричал «Смерть ему!», а Иисус смотрел на все эти его лица, искаженные яростью и безумием, с невыразимой горечью и состраданием. Иерусалимлянин содрогнулся и разомкнул веки. Несколько мгновений он сидел неподвижно, невидяще глядя перед собой, потом голова его тяжело склонилась на грудь. - Да, все так… - прошептал он, с трудом выговаривая слова. – И я… мог бы оказаться на месте этих… несчастных… Тогда – давно… Господи! благодарю, что спас меня от этого! Воистину, гнев Твой суров! Зачем Ты лишил людской разум ясности, а души силы? И что же дальше? Что дальше, Боже? Ведь не такой конец ты определил ему? Не для этого же он возглашает слово Твое? Боже Правый! просвети меня! Мне страшно, Господи! Иуда вскочил. Он понял, наконец, причину страха, терзавшего его последнее время. Мысль «Что дальше?» не давала ему покоя, потому что иудей не мог придумать никакого ответа на этот вопрос. За словом «дальше» была пустота, неведомая и угрожающая. И как бы его точный разум не старался заполнить ее, все ответы, возникавшие в нем, пугали еще сильнее, чем неизвестность, потому что в них Иуда видел не просто гибель, но конец, сокрушительный и ужасный, перечеркивавший их нынешнюю жизнь. - Боже правый! Чего же Ты хочешь от нас? Как сделать, чтобы истина его речей достигла человеческих душ, проникла в них? Как нам достучаться в запертые двери? Мы готовы помочь людям, но как спасти их от самих себя? Господи! Ты знаешь, какой путь прошел я, знаешь, чего он мне стоил! Неужели так должно?.. Не надо, Господи! Я верю, Ты милосерден и любишь свой народ… Боже, пусть это только начало, я все выдержу, все перенесу, только скажи, что мне делать! Зачем я встретил его? остался с ним? Я услышал Твою волю, но я не понимаю ее, Господи! Тишина была ответом на этот крик мятущейся души. Иуда некоторое время стоял неподвижно, словно ожидая чего-то, потом тяжело вздохнул и жадно приник губами к воде. Утолив жажду, он поднялся, взглянул на солнце и быстро зашагал прочь от озера туда, где он оставил своих спутников.
В задумчивости иудей не смотрел по сторонам, потому вздрогнул от неожиданности, когда рядом раздался музыкальный голос Магдалины: - Учитель искал тебя. Ученики излечились, наконец, от утреннего страха и собираются порадовать себя трапезой. Иисус беспокоится, не случилось ли с тобой что-нибудь. - Как видишь, Мария, все в порядке. Ему не стоило волноваться. - А что у тебя на лбу? – Магдалина подошла совсем близко и теперь смотрела на него в упор горячо и благодарно, даже с нежностью. Иуде вдруг стало тепло от этого взгляда. - Пустяк, - небрежно ответил он. – Задело случайным камнем. - Случайным! Тем самым, от которого ты заслонил Учителя. Больно? – Мария протянула руку, но прикоснуться не решалась. Иуда взял ее маленькую ладонь в свои. Его холодные глаза озарились ласковой улыбкой. - Нет, - мягко ответил он, - но спасибо, что спросила. - Это меньшее, что я должна сделать для тебя. Когда-то ты спас от смерти меня, а Его – сколько уж раз! И за это я в еще большем долгу у тебя. Ты, словно ангел, посланный беречь наше маленькое братство. - Кто?! – несколько мгновений Иуда в изумлении смотрел на нее, потом расхохотался. - Ну, знаешь! – наконец выговорил он, немного успокоившись. – Воистину, ты нашла, что сказать! Я – ангел! Господи, как после такого не изумляться женскому уму!.. Кроме того, - он посерьезнел, - слово «должна» мне совсем не нравится. Оставь свои благодарности, мне их не надо. - Прости. Не сердись! Я не хотела обидеть тебя. - Знаю и не сержусь. Наступило молчание. Иуда смотрел на Марию. Хрупкая, миниатюрная, с огромными черными глазами, она казалась такой юной, беззащитной. Что-то детское, наивное было и в голосе, и в жестах, и в том, как она робко протягивала к нему ладони. Иерусалимлянин почувствовал, как его суровость вдруг растаяла под ее жарким взглядом. Он взял ее за руки. - Я не сержусь, - ласково повторил он. – Но зачем эти разговоры? Ты же знаешь, я не люблю их. - Да. Но почему? Ты всегда приходишь на помощь людям, разве не естественно, что они хотят тебя поблагодарить? Зачем отвергать это? - Потому что…, - Иуда запнулся, - ты же не благодаришь источник за то, что он дает тебе напиться, а пальму – за ее плоды. Почему же людям помощь ближнего кажется такой странной? Зачем они превращают человеческие отношения в какую-то непонятную игру? Я помогаю людям, потому что не могу иначе. Но если мне самому лучше от этого, в чем моя заслуга? За что благодарить? Магдалина недоуменно смотрела на него. - Знаешь, я никогда не думала так… Странно, Иисус ведь тоже говорит об этом, а я не понимала… Но ты сам подаешь пример, Иуда. - Что ты хочешь сказать? - Отдавая сам, ты ничего не хочешь принять от других. Ты никогда не просишь помощи, даже у Учителя. - Для чего она мне? Несколько мгновений Мария глядела на него с грустной нежностью, потом осторожно придвинулась совсем близко. - Иуда, я же не слепа, и Учитель тоже. Ведь и тебе бывает плохо, грустно, одиноко. … И, может, чаще, чем другим, - тихо-тихо прибавила она. - Но ты никогда не просил никого помочь тебе, просто выслушать, побыть рядом. Почему? Иногда это нужно любому человеку. Не отпуская ее руки, Иуда отступил на шаг, его взгляд снова стал глубоким и непроницаемым, только на поверхности теплились нежность и теплота. - Мария, - ласково сказал он, наконец, - у тебя доброе и чуткое сердце, зорче, чем у других. Ты права: всякому иногда бывает нужен кто-то рядом. Но не беспокойся обо мне, мы с Иисусом прекрасно понимаем друг друга, и для этого нам не всегда нужны слова, порой вполне достаточно взгляда. - Да, я знаю. Но чаще не Учитель помогает тебе, а ты ему. Иуда, ты сильный, несокрушимый, как скала, ты всегда идешь навстречу опасности. От чего же ты убегаешь, когда нужно успокоить душу, развеять тяжесть на сердце? И сегодня тоже. Ты спас нас всех, но никому из этих безумцев не причинил вреда, а в твоих глазах была боль. Почему? От чего ты ушел сейчас? Иуда опустил голову. Некоторое время длилось молчание, потом он глубоко вздохнул и в упор встретил ее горячие глаза. - Знаешь, Мария, я не стану отвечать. Это долго и трудно рассказывать. И зачем тебе знать – разве мало своих печалей? Но я благодарен за этот разговор. Видишь, - иудей слегка улыбнулся, - я пошел против своих же правил. Но я действительно благодарен тебе. Ты очень помогла мне. - Чем же? - Не хочу объяснять. Просто поверь, - он сжал ее ладони в своих руках и нежно коснулся их губами. – Спасибо, Мария. Магдалина непонимающе смотрела на него. Но иудей спокойно протянул ей руку. - Пойдем. Не стоит заставлять Иисуса беспокоиться о нас. К тому же я голоден. Женщина повиновалась. Они неторопливо зашагали по дороге, держась за руки.
Иисус увидел их издали и порывисто бросился навстречу. - Хвала Господу! Иуда, я волновался за тебя. Куда же ты ушел? - Любовался окрестностями. Зачем волноваться? На сегодня все страхи позади. - Но мы и двумя словами не обменялись с утра. - Вот что! Что ж, я весь твой, только после трапезы. Эта потасовка разбудила мой голод, - тон Иуды был спокойно небрежен, даже шутлив. Галилеянин смотрел на него с изумлением, но иудей, словно не заметив этого, пошел к остальным. Трапеза получилась шумной. Зеленоглазый смеялся, шутил и ни словом не упомянул об утреннем происшествии, словно ничего не было. Иисус и Мария удивленно смотрели на него, но он как будто забыл о них. Только когда все стали готовиться ко сну, Иуда поднялся и вопросительно взглянул на Назарянина. Тот согласно сомкнул веки, и Иерусалимлянин кивком позвал его за собой. Они отошли подальше. Иудей присел на камень. - Ты хотел поговорить, Иисус, - просто сказал он. - Да хотел, - Галилеянин устроился рядом. - Я слушаю. - А почему так сурово, Иуда? - удивился Иисус. – Как на допросе. - Что ты знаешь о допросах! – улыбнулся иудей старым воспоминаниям. - Ничего, это верно. Но твой голос звучит холодно и отчужденно. Я чем-то обидел тебя? - Ты? – Иуда поднял на Галилеянина теплый взгляд. – Нет. Но у меня хватает поводов для гнева и печали. - Каких? - Разве того, что случилось утром, не достаточно? Или ты думаешь, что ничего особенного не произошло? - Произошло. Иуда, я… - Назарянин осекся, подбирая слова. Иудей внимательно смотрел на него, и в сердце разгоралась жалость. - Ты об этом хотел поговорить? – его голос зазвучал куда более мягко. - Да… - Иисус опустил голову, как набедокуривший мальчишка. Сердце Иуды сжалось. Он взял друга за руку и, присев перед ним, заглянул ему в глаза. - Тебе страшно? – тихо спросил он. - Да, - еще тише ответил Галилеянин. - Мне тоже, – иудей провел рукой по лицу и вновь поймал взгляд Назарянина. – Готов спорить, ты сейчас мучительно спрашиваешь: «Что дальше?». Совсем недавно я задавал себе тот же вопрос. - И как ты на него ответил? - в глазах Иисуса вспыхнул какой-то особенный огонек, не понравившийся Иуде. Он отстранился и выпустил руку проповедника. Некоторое время он изучающее смотрел ему в глаза. - Послушай, Галилеянин, - в голосе иудея вдруг зазвенела сталь, - чего ты хочешь? - Что значит твой вопрос? - Все! – отрезал Иуда. – Я спрашиваю, чего ты хочешь от меня, от жизни, от людей, от Бога, наконец?! - И ты надеешься, что я отвечу тебе? - Да, - отрезал Зеленоглазый. - Потому что я – единственный, кто смеет спросить! Кто не внимает тебе, раскрыв рот! Как ты удобно утроился! Эти простаки таскаются за тобой, как стадо баранов и верят каждому слову, Мария идет, потому что любит тебя. А ты хоть раз спросил, что они думают? Поинтересуйся – полезно! Ну, иди, разбуди их! Спроси!.. Не хочешь! Конечно, у тебя есть я, сильный, прямолинейный, спорщик и гордец, со мной можно говорить без обиняков!.. Замечательно! Только тебе не кажется, что это слишком? Я не могу прожить за тебя твою жизнь, так почему я должен решать твои головоломки? - Иуда! – испуганно вскрикнул Иисус. Тот стоял перед ним, сверкая глазами, черты его лица стали резкими, страшными. - Что? Ну что, Иисус? Я опять жесток? А чего ты ждал от меня? – утешения, уверения, что все будет хорошо, совета? - Я не знаю… - Знаешь! Только не хочешь признаться. - Зачем ты так!.. - Как?! Сурово? Иисус! я же только человек, не забывай это! Да, я не такой, как другие, я сильней их всех, я больше видел и вынес, я умею понимать тебя, но не жди от меня невозможного! Чего ты хочешь? Как я могу решить вопросы, ответы на которые ведомы только Богу? - Мне страшно, Иуда! Мне одиноко и больно… В голосе Назарянина было такое тихое отчаяние, что гнев иудея сразу угас. Мягко подойдя, он сел рядом и взял его руки в свои. - Я знаю, - ладони проповедника были холодны, как лед. Иуда прижал их к груди и некоторое время согревал жарким дыханием. Когда он снова поднял голову, в глазах его уже не было гнева и страсти, только горькое понимание. - Ты сам взвалил на себя это бремя, Иисус, - тихо-тихо заговорил иудей, - сам сделал выбор. Если сейчас ты чувствуешь, что оно тебе не по силам – вернись домой, живи обычной жизнью. Еще не поздно, черта еще не пройдена. - Это невозможно, Иуда, - в тоне Галилеянина звучала безнадежность. - Тогда терпи. Что еще я могу сказать? Нас ждет долгий путь, и будет всякое, но если твое решение твердо, нужно научиться переносить все. Я помогу тебе, я всегда буду рядом. Но за тебя твой путь никто не пройдет, слышишь! Только от тебя зависит, выдержишь ты, или нет. Иисус поник, словно ощутив свалившуюся на него ношу. - Ты прав. Я просто слаб и труслив. Потому Господь и послал мне тебя. - Кто знает! Спроси у Него, если хочешь. Ты же теснее общаешься с Ним, чем мы все. - Ты снова шутишь? - Нет, я завидую. Господь ни разу не ответил мне… А сколько я спрашивал, молил Его! Тебе же, видимо, отвечает и по пустякам. - Может, ты не услышал или не понял Его? - Может быть. Потому я и завидую тебе. Будь у меня такой дар, скольких глупостей и ошибок я не совершил бы. - Ты по-прежнему казнишь себя, Иуда? – мягко спросил Назарянин, кладя ему руку на плечо. - Не надо. Все, что с нами случается, - суждено. - Наверно, - Зеленоглазый опустил голову, по его лицу скользнуло страдание. - Но не дай Бог никому такой путь, как мне! - Он привел нас к встрече. И я благодарен Господу, что ты, какой есть, рядом со мной. – Иисус совсем понизил голос. – Не уходи. Мне одному не справиться. - Я же сказал, что не уйду. Я не бросаю слов на ветер. - Знаю. Но что же мне делать теперь? - Идти дальше. Впереди весь Израиль и целый мир. - Дальше? – как-то растерянно переспросил Назарянин. – А если… - Теперь ты становишься маловером! Вспомни Каперанум, Вифсаиду, Канну, Вифанию, другие селения, глаза людей, полные надежды. - Верно. Иоанн тоже говорил… - Видишь, сам суровый Пустынник принял и признал тебя. Ведь никто не обещал, что на пути будут одни розы. Учись принимать и шипы, и камни… - Камни?.. – Иисус только сейчас заметил ссадину на лице друга. – Я даже не поблагодарил тебя, Иуда. Ты снова спас всех нас сегодня. - Не стоит об этом. Кому, как не мне защищать тебя. Лет восемь назад я мог сам оказаться среди этих безумцев. - Ты?! Никогда! Никогда, Иуда! Поверь, я знаю. - Надеюсь… Хвала Господу, что не было случая! - Наверняка был. Просто тебе это и в голову не пришло, правда? Иудей вздрогнул. Он вспомнил давний случай в Вифлееме, когда он не позволил Бар-Аббе выдать беснующейся толпе мать римского доносчика. - Откуда ты знаешь? – изумленно спросил он. - Я не знал. Я просто знаю тебя. Ты не умеешь быть в толпе. - Верно. Не умею и не хочу. Каждый должен сам делать выбор и отвечать за свои поступки. - И Господа все равно не обманешь: он с каждого спросит отдельно, - подхватил Назарянин. - Конечно. Но у нас пока земные заботы. Куда дальше, Иисус? - Давай решим завтра, - устало ответил Галилеянин, оглядываясь, - ночь слишком темна, она давит мне на плечи и мешает выбрать. - Это не ночь, а твоя ноша. Ты теперь всегда будешь чувствовать ее. - Всегда? - Да. Не бойся, ты привыкнешь. - Привыкну?! Но как же… - Ты сам выбрал такую судьбу. Говорю, еще не поздно – отступись. - Нет. - Видишь! Тогда привыкай. Зато представь, какая будет радость, когда ты освободишься от нее. - Когда же? - Когда исполнишь то, что должен. Ты почувствуешь, как у тебя крылья растут за спиной. - Ты меня утешаешь сказками, как ребенка! - Сказками?.. Может быть…, - слабая, словно робкий лунный луч, улыбка скользнула по губам Иуды, он снова взял друга за руку. - А ты верь, Иисус! Ты же так умеешь верить! – он произнес эти слова с такой нежностью, что Назарянину вдруг стало удивительно спокойно. Он поднялся и ласково обнял друга за плечи. - Пойдем спать. Уже ночь, а утром снова ждет дорога. 4 Пестрая толпа шумно двигалась по селению. Ученики весело болтали, смеялись, лишь изредка оглядываясь на каменотеса, который решительно, но в какой-то растерянности шагал позади всех. Вечерять расположились перед самым закатом. Галилеянин отыскал глазами Симона и, ободряюще улыбнувшись, кивком подозвал к себе. Идумей радостно поспешил на зов. Чувствуя его смущение, Иисус усадил его рядом и разделил свой хлеб. Великан благодарно смотрел на него. Ученики зашептались, но примолкли, когда каменотес вызывающе оглядел их своими желтыми глазами. Где-то недалеко зашуршали камни, и через несколько мгновений на фоне темнеющего неба возникла фигура Иуды. Улыбаясь, он кивнул Назарянину, и тот радостно приветствовал его взглядом. Иудей стал неторопливо спускаться с пригорка, Иисус смотрел на него. Вдруг он почувствовал, как рядом вздрогнул и вскинулся Симон. Каменотес вскочил и застыл, заворожено глядя на приближающегося Иуду. Все остальные тоже замерли в удивлении. - Приветствую вас, - Зеленоглазый подошел к ним и только сейчас, когда гребень холма скрыл от него закатное солнце, увидел идумея. - Симон?!. – изумленно выдохнул он. Они замерли, глядя друг на друга. Во взорах обоих читалось огромное удивление. Желтые глаза загорелись гневом и растерянностью, а изумрудные вдруг стали непроницаемыми и колючими. На некоторое время повисло молчание. Наконец иудей решил нарушить его. - Симон! – с расстановкой повторил он, не сводя с каменотеса настороженного взгляда. – Вот неожиданная встреча! - Да уж!.. – все еще растерянно кивнул головой идумей. – Что ты делаешь здесь, Иуда? - Это я тебя должен спросить, - резко ответил Зеленоглазый. - Я? Я теперь ученик Иисуса! - Да что ты? – в голосе Иуды зазвенела насмешка. – Давно ли? - Со вчерашнего дня. - Ах, вот как! – внимательные глаза снова насквозь прожгли старого знакомого. – Что ж, пожалуй, я должен этому порадоваться. Добро пожаловать в наше братство, Симон! - Спасибо на добром слове, Зеленоглазый, - хмуро откликнулся идумей. - Не стоит! Я, кажется, помешал твоему ужину? Прости. Продолжайте. Сделав полунасмешливый приглашающий жест, Иуда остановился поодаль от всех. - Ты разве не будешь есть? – окликнул его Иисус. - Благодарю, я не голоден. Он отошел в сторону и встал спиной к остальным, скрестив руки на груди и задумчиво склонив голову. Пока не погасли последние блики заката, они видели его напряженную фигуру, но ни один не решился подойти, нарушить его одиночество.
Ночь накрыла землю. Иисус и ученики постепенно погрузились в сон, а Иуда все стоял, теперь уже наедине с ущербной луной, в глубокой задумчивости забыв о времени. Было невероятно тихо, даже ночные птицы и шелест трав не нарушали безмолвия ночи. Иудей был один посреди этой тишины и бродил по дальним дорогам своих дум. Вдруг позади него раздались тяжелые шаги. - Я ждал тебя, Симон, - не оборачиваясь, произнес Зеленоглазый. - Да? – идумей встал рядом с ним. – Ты прав, Иуда: странная получилась встреча и неожиданная для нас обоих. - Это точно! – иудей повернулся к нему. – Впрочем, почему бы и нет?.. – задумчиво сказал он словно сам себе, но тут же взгляд его снова вспыхнул и стал настороженным. – Так что мы теперь будем делать? - О чем ты? - Не надо лукавить. Ты ведь не ушел из братства? - Конечно, нет! – горячо замотал головой каменотес. - Тогда зачем ты здесь? Кто приказал – Иорам? Натан? Кто-то еще? - Я сам! Я по своей воле… - Вот как! – некоторое время Иуда буравил Симона глазами. – Что же… Может быть… А как со мной? - Что с тобой? - Симон! Ведь приговора никто не отменял, так? И если ты по-прежнему в братстве, то обязан его выполнить. - Да … - растерянно проговорил Симон. - И что ты будешь делать? - Не-не знаю… Я же не могу теперь сделать это… Ведь ты тоже его ученик? - Я его друг. Что, это так меняет дело? Симон не ответил. Некоторое время Иуда изучающее глядел на него, потом покачал головой. Изумленно-печальная усмешка осветила его лицо. - Решай, Симон. Смотри только, не ошибись. А пока придется терпеть друг друга, но я постараюсь не докучать тебе. Он медленно пошел вниз к спящим. Идумей еще долго растерянно смотрел ему вслед. 5 Город погружался в вечернее безмолвие. Они шли по пустеющим улицам, изредка тихо переговариваясь между собой. Иуда, идущий впереди, время от времени бросал короткие взгляды на усталую фигуру Галилеянина и старался замедлять стремительность своих шагов, уверенно ведя друзей по вязи иерусалимских улиц. Они уже покидали пределы Старого города, когда услышали тяжелые мерные шаги. Иуда остановился: он слишком хорошо знал эту четкую поступь, чтобы ошибиться. Все остальные тоже замерли. В очередном проулке рассеянный свет внезапно высветил очертания фигуры римского легионера. Галилеяне невольно втянули головы в плечи. Иуда встал рядом с Иисусом. - Спокойно! Он только один, нам нечего бояться, - тихо сказал он, почувствовав, как Назарянин сжал его руку. Римлянин меж тем оказался перед ними и жестом запретил идти дальше. Высвободив руку, Зеленоглазый вышел вперед. - Приветствую. Зачем преграждаешь нам путь? – спросил он на латыни. - Забыл меня, иудей? Иерусалимлянин зорко вгляделся в сгустившуюся мглу. - Центурион Руфус! Вот так встреча. - Узнал! Не ожидал, что снова увидимся? - На этот раз, если я верно понял, ты сам искал меня. Почему? - Наместник приказал. Он хочет тебя видеть. - Вот как! Ему принесли новый донос на меня? - Насколько мне известно, нет. Просто наместник желает встретиться с тобой. - Зачем? - Откуда мне знать. Но игемон велел сказать, чтобы ты шел без боязни. Глаза Иуды сверкнули. - Надеюсь, центурион, ты не думаешь, что я испугался. Иду. А мои спутники? - О них никакого приказа не было. Они могут свободно продолжать свой путь. - Хорошо. Я только объясню им, в чем дело и последую за тобой. - Жду. Только не долго. Центурион отошел, Иуда приблизился к друзьям, слушавшим их разговор с удивлением и страхом. - Это посланец Понтия Пилата. Он пришел с миром. - А откуда ты его знаешь? – подозрительно спросил Фома. - Встречались, - небрежно отмахнулся иудей. – Наместник хочет видеть меня. - Зачем? – испуганно спросил Иисус. - Не знаю. Но центурион уверяет, что никакой опасности нет. - А мы? – с тревогой спросил Нафанаил. - Вас никто не задерживает, идите, куда шли. - Постой, неужели ты пойдешь во дворец? – изумленно распахнул глаза Иаков. - Конечно, сам наместник римский зовет меня в гости. Ответом Зеленоглазому было недоуменное молчание, спутники пытались понять, шутя или всерьез он говорит. - Обязательно пойду, - посерьезнел Иуда. – Я должен. Ничего не бойтесь. Встретимся в Вифании. Он собрался уйти. - Иуда! – тревожно окликнул его Иисус, схватив за плечо. Зеленоглазый обернулся, взял его за руку. - Ну что ты? – тихо спросил он. - Мне страшно за тебя! - Напрасно. Ты ведь знаешь, почему я не могу не пойти и почему мне нечего бояться. - Тогда для чего ты ему нужен? Иуда пожал плечами. - Он умный человек, может, хочет что-то выспросить или продолжить нашу неоконченную беседу. - Ладно… Идем. Я подожду тебя у входа. - Не надо. Возвращайтесь. Поздно уже, ты устал. - Ничего. - Нет, - жестко сказал Иуда. – Иди. Все будет хорошо, не тревожься. Ласково, но твердо он снял руку Галилеянина со своего плеча и направился к центуриону. - Идем? - Следуй за мной. - Вообще-то я помню дорогу. Но раз ты так настаиваешь, - с иронией ответил иудей. Римлянин резко обернулся, чтобы осадить насмешника. Но глаза Иуды смеялись, и легионер смягчился. - Поторопимся, наместник не любит ждать.
Понтий Пилат сидел на террасе, небрежно поигрывая кинжалом из слоновой кости – памятью об Эфиопии. Наместник был задумчив и требовал одиночества. Рабы прятались по углам, боясь потревожить господина. Пилат ждал. Сам изумляясь своему нетерпению, римлянин почти невольно настораживал слух, чтобы не пропустить приход Руфуса. Наконец вызолоченный всходящей луной мрамор зазвенел под тяжкой поступью центуриона. Наместник встрепенулся, нетерпеливым жестом позвал легионера. - Твой приказ исполнен, игемон, - почтительно приветствовав Пилата, доложил тот. - Отлично. Это было сложно? - Нет, игемон. Найти его не составило большого труда. Он теперь всегда сопровождает этого нового проповедника из Галилеи, а от него много шума. - Хм… Как он отреагировал? - Был удивлен, но остался совершенно спокоен, даже позволил себе шутить. Его спутники взволновались больше, чем он сам. - Ясно. Хорошо, Руфус. Позови его и можешь быть свободен. - Слушаюсь, игемон. Почтительно поклонившись, легионер вышел. Наместник выпрямился в кресле. На террасе бесшумно появился Иуда. Римлянин обернулся к нему. Его лицо ничего не выражало. - Привет наместнику Иудеи, - произнес на латыни Зеленоглазый, приветствуя Пилата по римскому обычаю. - И тебе привет, иудей. Проходи. Я ждал тебя. Иуда прошел на середину террасы и остановился в выжидательной позе, внимательно рассматривая римлянина, занятого тем же. Наместник отметил, что морщин на лице иудея прибавилось, лоб и правая рука украсились двумя новыми шрамами, а черты стали еще более резкими. Только глаза остались прежними – холодные, лучистые, они обожгли Пилата изумрудным блеском, живо напомнив их первую встречу. - А ты изменился, Иуда. Видно эти годы были не легкими. - Ты прав, игемон, - спокойно ответил Зеленоглазый. – Впрочем, и ты не помолодел. Хотя, управляя такой провинцией как Иудея, здоровья себе не прибавишь. Наместник закусил губу. Он забыл о дерзости этого человека, и теперь начинал понимать, что предстоящий разговор будет сложным. - С каких это пор ты так заботишься о моем здоровье? – сдержанно спросил он. - Я? Вовсе не забочусь. Я просто отметил то, что есть, игемон. - Да, ты все такой же наглец, - без гнева усмехнулся римлянин. – И что скажешь – как, по-твоему, я правлю Иудеей? - Ты серьезно спрашиваешь, игемон? - Вполне серьезно. - Но для чего? - Ну…, считай, что мне просто интересно. Не только же первосвященника и членов Синедриона мне слушать. Хочу знать мнение стороннего человека. - Стороннего? - От власти. Твой характер я знаю. Тебе нет резона лгать мне, а делать это из опасения ты не станешь. - Верно, игемон. Что ж, если тебе действительно интересно, то скажу, что за прошедшие годы мое уважение к тебе только упрочилось. Ты ведешь себя достойно своего имени и звания. Пилат изумленно покачал головой, невольно радуясь такой оценке. - Благодарю. Похвала из твоих уст приятна. Но это все, что ты можешь сказать? - Нет. Скажу еще, что ты лучше всех прежних наместников, потому что по сравнению с ними у тебя есть много достоинств. - Хм! – напрягся римлянин, не зная, какой еще дерзости ожидать от этого человека. - Какие же? - Даже презирая, ты пытаешься понять нас – варваров, - лукавая и одновременно грустная улыбка скользнула по лицу Иуды при этих словах, - ты не любишь лить кровь – я полагаю, ты достаточно насмотрелся на нее в походах, и еще ты умеешь отделять настоящие интересы Рима от сиюминутных настроений кесаря Тиберия. Пилат резко выпрямился, глаза его вспыхнули. - Это уж слишком! Что тебе может быть известно о кесаре? Как ты можешь судить? - Имеющие уши услышат, игемон. А не глупые еще и поймут кое-что. - Что ты этим хочешь сказать? - Ты забыл – я не идумейский пастух и достаточно разбираюсь в … политике. Так у вас это называется? - Н-да…, - наместник изучающе смотрел на Иуду. – Пожалуй, я сам напросился – знал, с кем имею дело. Ладно, закончим этот разговор. Признаю, мне приятны твои слова. Хотя дерзость переходит всякие границы. - Извини, игемон. Другим быть не умею. Однако не за этим же ты звал меня к себе? - Верно. Не за этим. Но что же ты стоишь? Присядь, - римлянин приглашающим жестом указал собеседнику на мраморную скамью. Зеленоглазый быстро взглянул на наместника. - Ты настаиваешь, игемон? - Что за вопрос? Сегодня ты мой гость, а не арестант на допросе. - Рад слышать. Скажи, а ты не жалел о своем поступке, о том, что отпустил меня? - Я никогда не сожалею о сделанном, иудей, запомни это, - раздельно произнес Пилат. – Хотя, - усмехнулся он, - если разговор наш продолжится в таком тоне, то я, пожалуй, изменю свое мнение. - Понятно, - засмеялся Иуда, располагаясь на скамье. – В таком случае я жду, когда ты объяснишь мне, что наместнику Иудеи понадобилось от нищего бродяги и преступника, причем столь спешно, что он тратит вечер на беседу с ним. Пилат ответил не сразу, он поднялся и начал задумчиво расхаживать между колоннами. Зеленоглазый внимательно следил за ним. - Я хотел задать тебе несколько вопросов, Иуда, - произнес, наконец, наместник. – Точнее выражаясь, кое-что выспросить. - Спрашивай, игемон. На что смогу – отвечу. - Вот и хорошо. Снова наступило молчание. Они смотрели друг на друга. Потом наместник резко отвернулся и, еще раз пройдясь по террасе, уселся в кресло. - Ну что ж… Кстати, что ты скажешь об акведуке? - О его проекте или о том, как мои соотечественники принимают его строительство? - А ты что-нибудь смыслишь в архитектуре? - Нет. - Зачем тогда лишние слова? - Да так, собираюсь с мыслями. Видишь ли, игемон, дело это, конечно, нужное – проблемы с водой в Иерусалиме были всегда. Но то, как и особенно, на какие средства ты его строишь, не может нравиться иудеям. - Что, готовится бунт? – быстро спросил римлянин. - Вряд ли. Во-первых, Каиафа не допустит, ему это совершенно не нужно. А, кроме того, ты уже показал, что можешь действовать жестко, как профессиональный военный, и крови не боишься. Так что, если не будет какого-нибудь вопиющего повода, ничего не произойдет. - Вот как? Какой же должен быть повод – новое изъятие казны? - Полагаю, наместник Иудеи не так прост, чтобы сообщить об этом народу, даже если он возьмет деньги их храма второй раз? – лукаво спросил Иуда, прожигая римлянина взглядом. - И Каиафа с Аннахом будут молчать, ведь это серьезный удар по их авторитету. - Хм!.. Ты прав, иудей, во всем прав, - невесело усмехнулся наместник. - Так опасаться волнений не стоит? - По этому поводу нет. Правда, ликования по случаю открытия тоже не жди. - Почему? – Пилат не сдержался, в его тоне явственно прозвучала обида. - Пусть даже мы умом сознаем необходимость акведука, но он – творение римлян, наших поработителей и язычников. Иудеи не смогут принять его с радостью. - Какое безумие!.. Ладно, это ваше дело. Сейчас мне важно без помех закончить строительство. - Постой, игемон! – Иуда выпрямился на скамье, откровенно изучая лицо наместника. - Я, кажется, начинаю понимать: до завершения строительства еще далеко, а деньги заканчиваются, ведь так? И ты думаешь, как второй раз изъять храмовые средства, не вызвав новых возмущений и избежав доносов на тебя кесарю. Я угадал? Пилат вскочил. Глаза его сверкнули гневом. Иуда с усмешкой внимательно смотрел на него. Несколько мгновений римлянин сжигал иудея взглядом, потом отошел к краю террасы, отвернулся, и через несколько мгновений Зеленоглазый услышал его тихий смех. - Клянусь кудрями Венеры, такая проницательность не может не изумлять! А уж наглость!.. Скажи, Иуда, ты хоть чего-нибудь в этом мире боишься? - Не знаю, игемон…, - задумчиво ответил иудей. – Люди боятся, когда им есть, что терять. А чего терять мне? - Неужели нет ничего, чем бы ты дорожил? – изумленно спросил римлянин. - Есть, конечно. Но все это существует помимо меня, и мое исчезновение ничего не изменит. - А как же твои друзья? - Кого ты имеешь в виду, игемон? - напрягся Иуда. - Этого нового проповедника из Галилеи, … кажется, Иисус его имя. Мне доложили, что ты теперь постоянно с ним, вроде охранника и советника. - Твоя тайная служба работает отлично, игемон. Но доложили тебе неверно: Иисус мой друг, ближайший друг. - Вот как? Не ожидал от тебя, Иуда! - Чего? - Что ты способен увлечься словами какого-то бродячего философа. Я всегда полагал, что ты слишком самостоятельный человек. - Так оно и есть. - Тогда чем же этот галилеянин увлек даже тебя? - А ты слышал его проповеди, игемон? - Конечно, нет. - Видишь! А спрашиваешь меня! - Уж не полагаешь ли ты, что я должен пойти и насладиться его речами? – высокомерно спросил Пилат. - А было бы неплохо, - едва слышно заметил Иуда и уже громко добавил, пряча усмешку, - конечно нет. Это не по чину наместнику Иудеи. - Пытаешься отшутиться? Почему ты не хочешь говорить об этом галилеянине? - А почему он тебя так интересует, игемон? Мне кажется, что тебе важно узнать не то, чем Иисус увлек меня, а нечто другое. Я прав? Пилат прошелся по залу и снова сел, устремив твердые серые глаза прямо на Иуду. - Почти. Действительно, мне уже давно хотелось как можно больше узнать об этом проповеднике, отчасти из-за него я позвал тебя. Но теперь, когда ты назвал его своим ближайшим другом, он интересен мне вдвойне. Иуда не ответил. Он напряженно смотрел на наместника, словно стараясь прочитать его мысли. - Что же ты молчишь? - А что ты хочешь знать, игемон? И главное, зачем? - Тебе не кажется, что это слишком, иудей?! Я привык, чтобы на мои вопросы отвечали, - надменно выпрямился наместник, гневно сверкнув глазами. Но Зеленоглазый по-прежнему хранил молчание. Его лицо словно окаменело, взгляд стал холодным и отчужденным. Он встал, выжидающе глядя на римлянина. Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Пилат в досаде отвернулся. Наместник понял, что так ничего не добьется. Он со вздохом опустился в кресло. - Сядь, - бросил он, - мы еще не закончили разговор. Иуда присел на край скамьи, не сводя с Пилата внимательного, настороженного взгляда. Римлянин усмехнулся, его даже позабавил гротеск ситуации: наместник собирается давать отчет в своих действиях нищему бродяге. - Хорошо, я вижу, другим путем от тебя ничего не добьешься. Что ж, уважаю твою верность другу. Так знай, еще несколько месяцев назад Аннах, Каиафа и некоторые другие члены Синедриона обратились ко мне с просьбой содействовать аресту и наказанию некоего галилейского проповедника по имени Иисус. На мой вопрос, почему он их так беспокоит, последовал ответ, что этот молодой человек общественно опасен, подрывает устои религии и смущает темные умы. Тогда я сказал, что римская власть не вмешивается в вопросы веры, и отказал. Теперь этот человек появился в Иерусалиме и уже вызвал волнения в народе. Первосвященники повторили свою просьбу, но я не дал им прямого ответа, потому что хочу во всем разобраться сам. - Этого следовало ожидать, - грустно покачал головой Иуда. – У Синедриона есть повод для беспокойства, тем более что с каждым днем ряды слушателей Иисуса пополняются. - Что же в его учении так беспокоит Синедрион? - Это сложный вопрос, игемон. Ты хочешь углубиться в тонкости религии? - Я был бы не прочь, наверно, но у меня не так много времени. Можешь объяснить кратко? - Попытаюсь. Чтобы тебе было понятнее, скажу так: Иисус совместил нашу веру и греческую философию. Он проповедует приближение Царства Божьего, призывая людей к духовному познанию Бога, покаянию и чистой вере, к беспрестанной готовности встретить День Господень и обещает прощение и участие в грядущем в Царствии божьем, всем услышавшим и поверившим. Но главная его заповедь: любовь, всепрощение и милосердие. Если ты хоть не много знаком с нашей верой, игемон, то уже, я полагаю, понял, насколько неприемлемо это учение для Синедриона и левитов. - Это точно! Я понимаю, почему Каиафа так беспокоится. Но что тебя привлекло в нем? Иуда печально улыбнулся. - Все, что я сказал – пустые слова, которые не могут передать истины. Иисуса надо увидеть и услышать, надо быть с ним рядом, видеть, как он исцеляет больных, как смиряет слепую ярость измученных горестями жизни людей, как дает отчаявшимся надежду и успокаивает истерзанные сердца. Тогда это можно понять и почувствовать. Пилат изумленно смотрел на преобразившееся лицо иудея, словно озарившееся внутренним светом, на его вспыхнувшие глаза, слушал его звенящий вдохновением голос. - Клянусь Дианой, я не понимаю этого, - тихо произнес он. - Потому что ты сам ни во что не веришь, игемон. - Может быть. Но, пожалуй, я понимаю Каиафу – нельзя подрывать устои веры. Хотя в Иудее сейчас столько всяких проповедников... Почему они вцепились в этого? - Неужели твои соглядатаи не слушали его проповедей? – иронически спросил Зеленоглазый. – Быть этого не может! - Слушали, конечно, только ничего не поняли. Иуда засмеялся, но смех был грустным. - Да... Иисус как-то верно заметил, что слышать истину дано далеко не всем. Наместник внимательно смотрел на него. - Так что, опасения Синедриона не напрасны, Иуда? - Может быть. Один Господь знает, чего Он хочет. - То есть? - Можешь смеяться, игемон. Но Иисус – посланник Бога и выполняет Его волю, а значит, все свершится так, как угодно Всевышнему, - серьезно-торжественно ответил иудей. На некоторое время наступила тишина. Потом римлянин резко обернулся к Зеленоглазому. - Знаешь, ты правильно заметил, что я не верю во все это. Меня не интересуют такие тонкости и ваши внутренние распри. Мне, как наместнику, важно поддерживать в Иудее мир и порядок и регулярно собирать налоги. - Не волнуйся, игемон, для власти Рима Иисус не опасен. В его проповедях нет ничего недозволенного, он слишком далек от таких материй, чтобы представлять угрозу величию Рима. - Тогда чего так боится первосвященник? - Мыслей. Речи и действия Иисуса будят мысли и сомнения, заставляют задуматься. - Ясно. Тогда передай своему другу, чтобы он опасался, священники очень злы и обеспокоены. Вы не боитесь их мести? - Господь решит его судьбу, и мою тоже. - Фанатики! Безумцы!.. Ладно, как знаешь. Пока не затронуты интересы Рима, это не мое дело. - Это точно, игемон. Тебе не о чем тревожиться. - Благодарю за заботу! – с иронией ответил Пилат. – Что ж, больше я тебя не задерживаю. Спасибо за беседу. - И тебе, игемон. Прощай. Благослови тебя Бог. - Ты призываешь благословение на язычника, Иуда? - Почему нет? Господь милостив. И что может мне помешать относиться к тебе с уважением? - Верно, - кивнул Пилат и продолжил, чуть помедлив. - Надо признать, что и ты вызываешь у меня такие же чувства. Я рад, что судьба свела нас, хотя мне обидно, что мы всегда будем по разные стороны. Иди. И пусть твой Бог поможет тебе выбрать верный путь. - И я молю Его об этом. Прощай, игемон. Сдержанно поклонившись наместнику – равный равному, Иуда неторопливо покинул дворец, сопровождаемый молчаливым и бесстрастным центурионом Руфусом.
Он не торопился, шагая по едва освещенным луной улицам, и при ее заходе достиг Вифании. Иисус и остальные с беспокойством ожидали его. - Ну что? – почти одновременно вырвалось у них, едва Зеленоглазый переступил порог дома. - Все в порядке. Была довольно интересная беседа. - О чем? - О тебе, Назарянин. Наместник хотел знать, кто ты, чего от тебя ожидать, почему твое появление вызвало волнения в городе… Не бойся! – прибавил он, увидев, как вздрогнул Иисус. - Пилат не хочет тебя трогать. Пока… Галилеяне облегченно вздохнули. Иуда изучающе смотрел на друга. - Но наместник предупредил, что члены Синедриона очень злы на тебя и просят о твоем аресте. Глаза Назарянина расширились. - Игемон пока не собирается выполнять их просьбу, но если ты дашь повод… - Что тогда? - Для римлян главное – порядок и покой в провинции. У наместника нет причин защищать тебя. - Что же делать? - Вернуться в Галилею, где Синедрион тебя не достанет, либо остаться, но тогда быть готовым ко всему. - А что бы сделал ты? - Я не даю советов, - жестко ответил Иуда. – Ты сам должен решать. Наступила тишина. Несколько мгновений они мерялись взглядами. Остальные напряженно ждали. Потом Иисус виновато опустил глаза и тихо-тихо произнес: - Давайте спать. Завтра возвращаемся в Галилею. Иуда уронил голову и горестно усмехнулся. - Наверно, ты прав, Назарянин. Пока ты не готов к битве, - едва слышно, скорее самому себе сказал он. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
