Песнь шестнадцатая. Патроклия

 

Уже к судам сраженье подступило,

и Гектор факел к кораблю поднёс,

когда Патрокл предстал перед Ахиллом…

Из глаз его лились потоки слёз…

Его душа смятенная терзалась:

он всеми фибрами своими рвался в бой.

Вид друга у Ахилла вызвал жалость:

«Патрокл! Поведай, что стряслось с тобой?

Расхныкался, как малая девчонка,

когда на ручки к маме хочет влезть…

Ты мне боишься сообщить о чём-то?

Быть может, с родины пришла худая весть?

Скорее же развей мою тревогу…

Ведь сообщали прошлые гонцы,

что грады наши целы, слава богу,

и, слава богу, здравствуют отцы.

Когда печёшься о вождях бездарных,

так им, Патрокл, за всё и поделом!

То Зевс карает их, неблагодарных,

чтоб за добро нам не платили злом…»

 

И, тяжело вздохнув, Патрокл ответил:

«Прости мне эти слёзы, Ахиллес!

Один тебя обидел на совете,

а все претерпевают гнев небес.

Пока от дел ты отошёл надменно,

изранены все, кто героем слыл:

в числе их Одиссей и Агамемнон;

в числе их Диомед и Эврипил.

Не заживляют чудодейственные травы

следы от острых копий и мечей;

не лечат даже лучщие составы;

и тщетны все усилия врачей.

Ахилл, большое горе приключилось!

Сдержать троянцев без тебя – невмочь,

а ты никак не сменишь гнев на милость

и не желаешь им в беде помочь.

Не сердце – камень у тебя, воитель!

Не мать Фетида жизнь тебе дала

и не Пелей добрейший – твой родитель,

а море и гранитная скала.

Возможно, у тебя виденье было?

Судьбу оракул грозный провещал?

Быть может, волю Зевса мать открыла

и ты ей поберечься обещал?

Да, справедливый гнев в тебе клокочет!

Но если воевать ты не желаешь сам,

то отпусти со мною тех, кто хочет

в бою смертельном дать отпор врагам.

Позволь в твои доспехи облачиться:

глядишь, и я в них за тебя сойду;

и помогу от Гектора отбиться,

и отвести от кораблей беду».

 

Вот так Патрокл, страдалец и рачитель,

молил Ахилла, не жалея сил…

(Не ведал незадачливый проситель,

что он о смерти собственной просил.)

 

Ахилл ответил: «Зря ты веришь вракам!

Мне ничего не говорила мать…

Плевать на то, что мне открыл оракул…

Но мной никто не смеет помыкать!

И сам ты знаешь, кто развёл бодягу,

кто пленницу похитил у меня –

ограбил, как безродного бродягу,

пред воинами среди бела дня…

Причиной Агамемнона нахальство,

спесивость и чрезмерный аппетит:

лишь только потому, что он – начальство,

бесчестный вождь что хочет, то творит.

Среди руин разрушенного града

добытая в бою моим копьём,

была не просто Брисеида мне награда…

И как прикажешь понимать отъём?

Мне самому, Патрокл, бы не хотелось

здесь прозябать кому бы то назло,

но мой порыв сочтут за мягкотелость…

Ах, ладно! Что и было, то прошло…

Теперь израненные стонут бедолаги…

Троянцам только на руку вражда –

их трупами бы полнились овраги

вместо того, чтоб Гектор жёг суда.

Но сам не раньше я на битву встану

(как перед всеми то пообещал),

чем к нашему враги подступят стану,

а этот час пока что не настал…

Но дело может плохо обернуться:

ведь если подожгут они суда,

на родину любимую вернуться

уже нам не удастся никогда.

Тебе исправить то сейчас придётся,

что натворили неразумные мужи…

На что способны наши мирмидонцы

ты им, Патрокл, наглядно покажи.

Обратно деву приведут пусть сами,

а, чтобы я их вовсе мог простить,

они должны богатыми дарами

моральные издержки возместить.

Доспехи я, конечно, предоставлю

и полностью препоручаю рать;

и лишь одно условие поставлю,

которое ты должен соблюдать –

гони от кораблей, но избегай соблазна

полезть поперёд батьки на рожон:

идти на город смертному опасно,

ведь Трою опекает Аполлон.

На поле пусть ахейцы бьются сами…

Авось их там настигнет смертный миг…

О, если б Зевс, столкнул их всех там лбами

и в победителях оставил нас одних!»

 

А время драгоценное летело…

Всё хуже у Аякса шли дела:

его стесняли дротики и стрелы,

хоть и стоял ещё он, как скала.

Но подгибались крепкие колени;

огромный щит устав держать рукой,

он тяжело дышал, и пот по членам

струился полноводною рекой.

Он из последних сил оборонялся

и, ясеневый дрот пуская в ход,

пока ещё всех сбросить ухитрялся

дарданцев, забиравшихся на борт.

 

Внезапно Гектор древко возле трубки

срубил мечом, как стебли ржи – жнея,

и тщетно потрясал Аякс обрубком

отныне бесполезного копья.

И чувствуя, что отразить не может

напор богов он и дарданцев пыл,

что ни единый из ахейцев не поможет,

Теламонид со скорбью отступил.

 

Как раньше самого Протесилая,

который первым на берег сбежал,

его корабль постигла участь злая,

и Гектор на корме развёл пожар.

Вот кто-то из клевретов факел бросил…

Огонь лизнул смолёную корму;

взметнулось пламя; замутилась просинь;

и потонул корабль его в дыму.

И в ярости всплеснул Ахилл руками:

«Я вижу, Гектор начал жечь суда!

Спеши, Патрокл, уже бушует пламя;

того гляди, он явится сюда.

О боги! Если корабли сожгут злодеи,

нам не вернуться к дому своему!

Патрокл, ты снаряжайся поскорее,

а я пока что мирмидонцев подниму».

 

Патроклу лишь того и надо было…

И ростом, и комплекцией под стать,

он боевое облачение Ахилла

стал на себя поспешно надевать...

Обулся в поршни из воловьей кожи;

у щиколоток их ремни стянул;

затем на икры наложил поножи

и пряжками из серебра сомкнул.

Грудь защитил он медною бронёю:

(Пелею изукрашенный доспех

богами был подарен и герою

им передан для воинских утех).

Ещё через плечо сереброгвоздый

меч на ремне подвесил, а затем

посверкивавший свежестью морозной

на голову надел гривастый шлем.

Лишь одного Патрокл не взял на сечу:

примерясь к ясеневому копью,

он выбрал пару дротиков полегче –

короче и сподручнее в бою.

На Пелионе ясень тот огромный

Хирон Пелею для копья срубил:

и хоть для всех был ясень неподъёмным,

им без труда орудовал Ахилл.

Автомедону, верному вознице,

что с Ахиллесом все труды терпел,

Патрокл велел готовить колесницу

и запрягать коней в неё велел.

И он горел отвагою безмерно…

И вскоре был для боя снаряжён…

И Ксанфа с Балием, коней бессмертных,

поставил под ярмо Автомедон.

Их гарпия Подарга, резвоногих,

от нетерпения грызущих удила,

у океана берегов далёких

от лёгкого Зефира родила.

Ещё, к двоим божественным, бессмертным,

припряг он и Педаса пристяжным:

в Плакейских Фивах взятый, этот смертный

летал, как ветер, по путям земным.

 

Тем временем шёл Ахиллес по кущам

и мирмидонцев, спавших там, будил:

их вдохновлял к сражениям грядущим

и всех вооружаться торопил.

Очами грозными сверкая, воеводы

вокруг Патрокла вскоре собрались;

прошедшие уже огни и воды,

они давно в сражение рвались.

Так, растерзав оленя, волчья стая

лакает жадно воду из пруда,

и с их клыков оскаленных стекает

багровая, кровавая вода.

Глаза горят и мечут искры злобы;

и шерсть дымится, сбитая в клоки;

кровь извергают их раздутые утробы

и срыгивают лишние куски.

 

Полсотни кораблей Ахилл представил

под Трою, проведя по лону вод,

с полсотнею гребцов на каждом, и поставил

над ними пять бесстрашных воевод.

Испытанный начальник авангарда,

пестродоспешный латник Менесфей,

способный в беге обогнать гепарда,

там первым был среди иных вождей.

Младая Полидора, дочь Пелея,

когда красою юной расцвела,

купалась в Сперхие (реке) и Менесфея

от Сперхия (речного бога) родила.

(Так уверяли доброхоты хором,

но утверждали злые языки,

что прижила с Пириеридом Бором…

Кому тут больше веры, мужики?!

Я думаю, вторые правы в споре:

на самом деле всё и было так,

тем более что Бор к Пелею вскоре

отправил сватов и оформил брак.)

 

Вёл строй второй Эвдор, воитель смелый…

Как утверждают, этого орла

весёлая плясунья Полимела,

от легконогого Гермеса родила.

На празднике серебролукой Фебы

плясуньей молодой пленился бог

и под покровом ночи житель неба

к прелестной деве зачастил в чертог.

А тут и звать Илифию пора приспела…

Едва малыш Эвдор увидел свет,

за Эхеклеса вышла Полимела,

а внука вырастил Филак, счастливый дед.

 

Пизандр шёл с третьим строем. Сын Мемала

прославился в отечестве своём

тем, что и воин был весьма удалый,

и в войске лучше всех владел копьём.

Из воинов, сражавшихся под Троей,

был так же лишь один Патрокл силён…

Шёл Феникс воеводой над четвёртым строем…

Строй пятый возглавлял Алкимедон…

 

Но вот всё войско Ахиллес построил,

шеренги по ранжиру подровнял;

их оглядел и, выйдя перед строем,

слова напутственные воинам сказал:

«Я знаю – многие из вас меня корили;

и обвинения звучали в адрес мой;

вы часто меж собою говорили:

“Чем зря сидеть, уж лучше плыть домой!”

Клеймили оскорбительною речью –

мол, лютый вождь вас взаперти гноит;

не материнским молоком, а желчью,

мол, вскормлен был в младенчестве Пелид!

Вы жаждали безделья сбросить бремя;

вы славы жаждали, подобно львам…

Вот, мирмидонцы, и приспело время

свою отвагу показать врагам».

 

И мирмидонцы радостно внимали

в строю напутственным речам вождя,

и копья над шеренгами вздымали,

на всё живое ужас наводя.

Слова входили музыкой в их уши;

одушевляли их на ратные труды;

отвагой переполнились их души;

ещё тесней сплотились их ряды.

Щит со щитом; к воителю – воитель…

Сооружая дом или забор,

так к камню камень опытный строитель

укладывает плотно на раствор.

 

Затем Ахилл на время отлучился

в шатёр, где, кроме вороха вещей,

заветный кубок в сундуке хранился

среди ковров, хитонов и плащей.

Храним он для особых был деяний:

никто из кубка этого не пил;

и, кроме как для Зевса, возлияний

им никому не совершал Ахилл.

И, следуя канонам ритуала,

покровы с кубка сдёрнул он долой;

и серой окурил сосуд сначала;

потом омыл водою ключевой.

Омыл и руки… И вином до края

наполнив чудодейственный фиал,

багряное вино в честь бога возливая,

среди двора молиться Зевсу стал:

«Великий Зевс Додонский! Зевс Пеласгский!

Небесный покровитель вещих селл,

по шелесту листвы и их окраске

людской определяющих удел!

Уже ты, Зевс, одну мольбу исполнил

и честь мне тем великую воздал:

за все их злодеяния довольно

ахейцев горделивых покарал…

Не откажи мне в просьбе, как и ране:

я отправляю биться верных слуг,

но сам до времени останусь в стане,

а в бой их поведёт мой лучший друг.

Вдохни ты, Зевс, Патроклу в сердце смелость

и над врагом победу ниспошли,

чтоб показал он всем свою умелость

и от огня избавил корабли.

Пускай надменный Гектор убедится,

что не труслив служитель верный мой,

что он и сам способен отличиться,

и храбр не только за моей спиной.

Когда сражение победой завершится

и побегут троянцы перед ним,

сюда пусть друг любезный возвратится

ко мне обратно, жив и невредим».

 

Всё слышал Зевс на Гаргаре отлично,

но, поразмыслив, всё-таки решил,

что эту просьбу выполнит частично,

и вспять прийти Патроклу не судил.

 

Как осы из канавы придорожной

несутся на обидчика, когда

тот, проходя, ногой неосторожно

разрушит шар осиного гнезда,

так мирмидонцы, воздымая пики,

и рёвом оглашая всё вокруг,

неслись вперёд под боевые клики…

Патрокл взывал к ним, укрепляя дух:

«Герои-мирмидонцы! Вдохновитесь!

Возвысьте доблесть и отриньте страх!

Во славу Ахиллеса потрудитесь!

Вы – слуги витязя, храбрейшего в мужах!

Пусть Агамемнон знает, как на сходе

он в притязаниях своих преступен был,

когда бессовестно при всём народе

героя из героев оскорбил!

Прославим первого в мужах Ахилла!

Вперёд, друзья! Вперёд! Смелее – в бой!»

Клич подхватили все, и эхо отразило

от кораблей их громогласный вой…

 

Так мирмидонцы в бой вступить спешили…

Перед собою их увидя вдруг,

троянцы изумлённые решили,

что это сам Ахилл … Их охватил испуг.

Расстроились троянские дружины;

у многих ноги начали дрожать;

и души их исполнились кручины;

и стали все смотреть – куда бежать.

 

И ярым духом боевым пылая,

Патрокл направил на врага стопы

и, возле корабля Протесилая,

ударил в центр сгустившейся толпы.

Пришедшего из града Амидона,

от Аксия далёких берегов,

Пирехма, предводителя пеонов,

здесь первого сразил он из врагов.

Пирехм, со стоном, навзничь повалился,

и вылетела вон душа через уста…

И, видя, что их вождь от жизни отрешился,

пеоны побежали кто куда.

И, рея демоном в пространстве задымлённом,

Патрокл бегущих вслед копьём разил,

а, разогнав, на корабле полусожжённом

огонь, вздымавшийся до неба, загасил.

И дым рассеялся над полем бранным...

Пространство осветилось всё вокруг,

как если громовержец утром ранним

от гор отгонит к морю тучи вдруг.

И в день, доселе пасмурный и хмурый,

уставший непогоды ожидать,

на краткий миг затишья перед бурей

с небес на землю сходит благодать.

 

Ахейцы передышку получили,

но предстояло поусердствовать в труде,

ибо троянцы прочь не уходили,

а только потеснились по нужде.

 

На поединки начал бой дробиться;

опять пошли мечи и пики в ход;

здесь в битве рукопашной отличиться

случилось многим из ахейских воевод.

И тут Патрокл настиг Ареилика:

копьём в бедро троянца поразил,

и грянулся о землю горемыка,

и дух почти мгновенно испустил.

При отступлении был в давке дикой

с ног Клеобул толпой бегущей сбит,

и, налетев на страждущего, пикой

добил его немедля Оилид.

Тут Эримаса, как сома зарыбив,

Идоменей ударил дротом в рот,

и, челюсть раздробив и зубы выбив,

через затылок Эримаса вышел дрот.

И выпучились у него глаза по-рачьи;

и Эримас, исполненный скорбей,

пал на колени, и струёй горячей

кровь хлынула из уст и из ноздрей.

А дети лучника Амизодара

здесь с сыновьями Нестора сошлись,

и за дела отца их здесь настигла кара,

и юные их жизни пресеклись.

Ударил Антилох Атимния вначале:

попал копьём несчастному в живот;

доспехи на упавшем забренчали

и в мир иной мгновенно отбыл тот.

Переживая тяжкую утрату,

Марис хотел достойный дать ответ,

но не успел: придя на помощь брату –

его повергнул наземь Фразимед.

Так братья отомстили изуверу,

на пагубу людскую и беду

вскормившему неукротимую Химеру,

убив его сынов у воинств на виду.

 

Ахейцы, своего дождавшись часа,

здесь поразили и других вождей:

Мегес – Амфикла; Менелай – Фоаса;

Акмаса – Мерион; Ликона – Пенелей.

 

Вот так они врагов уничтожали,

отстаивая от огня суда…

Троянцы под напором задрожали

и в страхе побежали кто куда.

Так овцы мечутся по крутоярам,

когда в делах у пастухов разлад,

а волки вырывают из отары

от матерей отбившихся ягнят.

 

Аякс Теламонид с копьём в деснице

сквозь толпы пробивался, он желал

в единоборстве с Гектором сразиться,

который невдали за боем наблюдал.

А Гектор сник… Был вид его ужасен…

И хоть не торопился отходить,

исход сражения уже ему был ясен,

но он соратников пытался подбодрить.

А те совсем о доблести забыли;

не мыслили о том, чтоб честь спасти:

лишь об одном уже их думы были –

как бы отсюда ноги унести.

И как с Олимпа вниз клубами тучи

текут, когда готовит Зевс грозу,

так под ахейским натиском могучим

ряды троянские рассеялись внизу.

Теперь для них приспело время бедствий…

И Гектор стан покинул раньше всех…

Спасаться и другие стали бегством,

но тут их ждало множество помех.

А главное, со рвом заминка вышла:

их кони на скаку валились в ров,

давя людей во рву, ломая дышла,

роняя и возниц, и седоков.

Над толпищем, как над бегущим стадом,

до неба завивалась пыль столбом…

Патрокл их настигал и бил нещадно

до рва, во рву и на лугах за рвом.

Летало вверх и вниз копьё в деснице,

и там, где совершал герой круги,

снопами под колёса колесницы

поверженные падали враги.

В азарте боя и в пылу погони

он не заметил, как одним прыжком

перенесли божественные кони

по небу колесницу надо рвом.

Ещё б Ахиллу ими не гордиться!

На свете лучше не было коней:

в дар Ксанфа с Балием – от Олимпийцев

ещё на свадьбу получил Пелей!

Автомедоном содержавшиеся в холе,

они несли властителя легко…

Патрокл всё Гектора выглядывал на поле,

но тот уже умчался далеко.

 

В периоды осенней непогоды

стенает отягчённая земля,

когда с небес обрушивает воды

гневливый Зевс на голые поля.

Неделями свирепый ветер дует;

потоки ил и глину с гор несут –

то Зевс на люд преступный негодует

и мстит владыкам за неправый суд.

Божественной лишает он опеки

забывших совесть и презревших страх.

Тогда из берегов выходят реки,

и с шумом скалы рушатся в горах…

Так злых людей, плоды их рук смывая,

стремится громовержец вразумлять…

С таким же гулом, слабых с ног сбивая,

троянцы от судов бежали вспять.

Хотя они и убегали резво,

пытаясь просочиться по полям,

но их Патрокл от города отрезал

и заново притиснул к кораблям.

Он избивал их в замкнутом пространстве

между стеной, судами и рекой,

и многим с жизнью довелось расстаться,

сражённым его мощною рукой.

Здесь первого сразил он Пронооя,

поверх щита ударив пикой в грудь,

совсем не защищённую бронею…

Тот даже глазом не успел моргнуть…

Вторым попался Фестор, сын Энопа.

Едва вблизи Патрокла углядел,

забился в угол колесницы недотёпа

и, вожжи упустив, ни жив ни мёртв сидел.

И на скаку в него едва прицелясь,

Патрокл попал троянцу точно в рот,

вогнал до самой трубки пику в челюсть

и с колесницы сдёрнул через борт.

Так с каменной склоняясь глыбы,

у омута нависшей над водой,

удачливый рыбак выдёргивает рыбу,

пронзив её блестящей острогой.

Оставив Фестора, он тут же Эриалу

ударом камня голову пробил.

Ещё в той схватке и других немало

Патрокл в сырую землю положил.*

 

* Убитые Патроклом в этой стычке:

Амфотер, Эпальт, Пир, Эхий, Тлиполем,

Эвипп, Ифей, Полимел.

 

Царь Сарпедон увидел, как он мчится;

друзей своих убитых увидал;

и, от борьбы не мысля уклониться,

в укор всем убегавшим закричал:

 

«Бесчестия, ликийцы, постыдитесь!

Все воинство бежит перед одним?!

Отриньте страхи прочь! Остановитесь,

а мы сойдёмся и сразимся с ним».

В желании скорее начать сечу,

напоминающие разъярённых птиц,

они друг другу бросились навстречу

и соскочили оба с колесниц.

Другого претендента на добычу

пугая видом клюва и когтей,

так с клёкотом, заметив тушу бычью,

орёл и коршун кружатся над ней.

 

Тут Зевс, кому исход борьбы их ведом,

события решил не торопить

и обратился к Гере за советом,

как лучше с Сарпедоном поступить.

(Читатели, постойте! Погодите!

А как же с Герою общался он?

Ведь Гера – на Олимпе; Зевс – на Иде…

И был ещё не в моде телефон…

Вы над разгадкой почешите темя,

а я догадку выскажу, резвясь…

Возможно, у богов уже в то время

была телепатическая связь?

Но боги – ведь на то они и боги…

Зевс многое себе позволить мог…

Плевать на неувязки нам в итоге,

важнее их дальнейший диалог):

«Мной Сарпедону уготована кончина,

но не решу никак я до конца –

живым отсюда унести мне сына,

или домой отправить мертвеца?»

 

На это Зевсу Гера отвечала:

«Ты знаешь – перед Смертью все равны…

У многих из богов земные чада

воюют с той и с этой стороны.

К чему демарш твой приведёт – кто знает?

Избавить от судьбы своих детей

любой из Олимпийцев пожелает…

Остерегись сомнительных затей!

Сегодня ты за сына молвишь слово,

но разве можно исключить момент,

что кое-кто попросит за другого…

Не создавай опасный прецедент.

Самим тобою сонм богов очерчен –

в расчёт ещё и это надо брать…

А Сарпедон? Он изначально смертен…

Ему хоть так, хоть эдак – помирать…

Пусть видят все законов непреложность!

Но, обрывая бренной жизни нить,

ты близким Сарпедона дай возможность

на родине его похоронить.

Когда тобой назначенное дело

свершится и погибнет Сарпедон,

тогда его безжизненное тело

пусть в Ликию доставят Смерть и Сон».

(Но кто над Зевсом вешал меч дамоклов?

И отчего так сокрушался он?!

В его же власти сделать, чтоб Патрокла

сразил ему любезный Сарпедон…)

 

Итак, решив покрыть Патрокла славой,

Зевс Сарпедону приговор скрепил

и землю всю вокруг росой кровавой

в честь собственного сына окропил.

Они сошлись… И, приступая к делу,

Патрокл копьё в противника послал,

и царскому клеврету Фразимелу

чуть-чуть пониже пояса попал.

Метнул и Сарпедон копьё и в рамо

идущего в упряжке пристяжным

царь смертного коня Педаса ранил,

и тот упал, мешая остальным.

Вокруг него постромки обмотались;

раздался треск; запутались бразды;

Ксанф с Балием от страха заметались

и перестали слушаться узды.

 

Беда врасплох Автомедона не застала:

мгновенно меч из ножен он извлёк,

на землю спрыгнул и, не мешкая нимало,

упавшего от упряжи отсёк.

Лишь только путы с конских ног упали,

спокойствие те снова обрели,

и тут же вновь они под вожжи встали,

и парой колесницу понесли.

Герои вновь под боевые клики

навстречу понеслись во весь опор,

надеясь в этот раз мечом и пикой

победно разрешить смертельный спор.

Царь дрот метнул, но снова промахнулся:

дрот на излёте, о броню стуча,

укрытого ей тела не коснулся,

промчавшись выше левого плеча.

В ответ Патрокл, пылающий от гнева,

не позволяя ворогу уйти,

вонзил копьё туда, где в сумке слева,

у смертных сердце кроется в груди.

И оземь грохнулся ликиец грозный…

Окрестности потряс небесный гром…

На горном склоне мачтовые сосны

так рушатся под острым топором.

Защитник ревностный телятам и коровам,

так сбитый львом, напавшим невзначай,

копытит землю и предсмертным рёвом

степь оглашает племенной бугай.

Так Сарпедон лежал пред колесницей;

зубами и ногтями землю рвал;

и до того, как с жизнью распроститься,

царь друга верного на помощь призывал:

«Могучий Главк! Яви свою отвагу!

Неустрашимый, храбрость прояви!

И сам исполни до конца присягу,

и всех других к отпору призови!

Скорее помоги мне, ради бога!

Я умираю! Угасает взор!

Спеши, не то на племя Гипполоха

накличешь несмываемый позор!

Не дай ахейцам, воспылавшим духом,

доспех мой снять и в стан свой уволочь!»

Однако, обессиленный недугом,

и Главк ему не в силах был помочь.

Он тоже свежей раной тяготился…

Зажав подмышку правою рукой,

Главк скорбно к Аполлону обратился

за помощью с отчаянной мольбой:

«Внемли мне, внемли, Феб серебролукий!

К тебе взываю, по царю скорбя:

жестокие испытываю муки

и уповаю только на тебя.

Не о корысти я молю, не о награде!

Серебролукий, где бы ни был ты сейчас,

хоть в Ликии далёкой, хоть в Троаде,

везде ты мой услышать можешь глас!

Зевс на погибель Сарпедона обрекает…

Лежит он бездыханный на лугу…

А я, как видишь, кровью истекаю

и за него расчесться не могу…

Чтоб смог и сам я броситься в горнило

и остальных сподвигнуть на отпор,

Феб, кровь уйми и возврати мне силы!

Терзает душу дружеский укор!»

 

Услышал Феб и справиться с недугом

помог ему: боль стала утихать;

вернулись силы; Главк воспрянул духом

и стал вождей к отпору побуждать.

Он бросился к ликийским воеводам,

понудил их сражаться за царя;

а сам к вождям троянцев быстрым ходом

рванулся, гневом праведным горя.

Нашёл он вскоре Гектора с Энеем

и так стоящих вдалеке корил:

«В бою повержен Сарпедон злодеем!

Его Патрокл неистовый убил!

Неужто вы, свидетели кончины,

на поругание оставите сейчас,

того, кто вёл ликийские дружины,

и положил здесь голову за вас.

Что вы стоите, греетесь под солнцем,

когда глумятся недруги над ним?!

Воздвигнитесь! Проклятым мирмидонцам

над мёртвым надругаться не дадим!»

 

Его упрёков Гектор устыдился

и, увлекая войско за собой,

труп отбивать на поле устремился.

И за погибшего жестокий грянул бой…

Патрокл бодрил Аяксов: «Неужели

вам нет нужды в доспехе дорогом?!»

Но те и сами рвением горели

расправиться с поверженным врагом.

Как демоны они дрались, как черти…

Дошло до рукопашной в тесноте:

Зевс ночь развесил над долиной смерти

и схватка продолжалась в темноте.

Сперва ахейцы отошли от Сарпедона.

Погиб при этом не последний средь вождей,

былой властитель града Будейона,

сын Агаклея, храбрый Эпигей.

Убивший родича, он, избегая мести,

давно покинул отчую страну,

жил у Пелея и с Ахиллом вместе

отправился под Трою на войну.

Он тело Сарпедона в одиночку

к своим было пытался унести,

но, камнем голову пробив, поставил точку

здесь Гектор в его жизненном пути.

И Эпигей на Сарпедона повалился;

и канула душа его во тьму…

Увидев павшего, Патрокл взъярился

и бросился немедленно к нему.

Клеврета труп от поругания спасая,

так врезался он в сонмища врагов,

как лёгкий ястреб ударяет в стаю

жирующих на пожниве скворцов.

Вот так Патрокл ворвался дерзновенно

в ряды троянцев и, зайдя им в тыл,

тут Сфенелая, сына Ифемена,

ударом камня в шею поразил.

 

Троянцы мощного напора не сдержали:

считая, что дороже жизнь своя,

все, бросив Сарпедона, отбежали

от места схватки на бросок копья.

Но, об убитом друге сожалея,

и всё-таки надеясь труп вернуть,

Главк увлечённого погоней Вафиклея

сразил, внезапно обернувшись, в грудь.

Сын мирмидонца знатного, Халкона,

который был богатством знаменит,

на землю Вификлей упал без стона,

и кровь отхлынула мгновенно от ланит.

Тогда троянцы вновь приободрились:

не уставая радостно галдеть,

они вокруг убитого столпились,

доспехами желая завладеть.

 

Но шли вперёд ахейцы, словно звери,

готовые и скалы сокрушить,

и никакие тяжкие потери

напор их не могли остановить.

И началась тут снова заваруха;

сбежались воины со всех сторон;

и среди первых Лаогону в ухо

копьём попал критянин Мерион.

Имея и предчувствие дурное,

отец Онетор сыну не помог,

хоть был жрецом при храме Зевса в Трое

и почитался всеми, словно бог.

Эней, пугая Мериона криком,

к нему понёсся, словно вихрь степной,

но Мерион успел пригнуться, пика

воткнулась в землю сразу за спиной.

В сухую почву погрузилось жало;

земного праха облако взвилось,

и древко на ветру затрепетало,

ещё как будто источая злость.

Переживая промах, чертыхнулся

расстроенный Эней: « Каков резвун?!

Ты вовремя, критянин, увернулся,

не то бы угодил в Аид, плясун!»

Но без ответа похвальбу оставить

не мог и Мерион: «Зевс нам судья!

Не задавайся – на тот свет отправить

могу ведь точно так тебя и я.

Себя считаешь выше всех, похоже?

Меня твой не пугает грозный вид.

Давай сразимся…Ты же смертен тоже…

Ещё кто раньше попадёт в Аид!»

 

Патрокл на перебранку их заметил:

«Зря, Мерион, ты расточаешь речи тут –

все оскорбления твои уносит ветер,

и труп нам просто так не отдадут…

В сражениях исход решают руки,

а речи на советах хороши.

Сегодня говорят мечи и луки…

Ты лучше, друг, за мною поспеши!»

 

Сказал, и оба ринулись немедля

туда, где звуки человечьих голосов

перекрывал звенящий голос меди

и глуховатый разговор щитов.

Так, поднятый артелью дровосеков,

на склонах горных, посреди лесов,

далёко в воздухе разносит эхо

немолчный перестук их топоров.

Земля под их ногами сотрясалась

и бой жестокий снова закипел:

над Сарпедоном вскоре возвышалась

гора большая бездыханных тел.

Из них была такая мешанина –

не то что друг, но и родная мать

простёртого в крови и прахе сына,

наверно, там бы не смогла узнать.

Так густо воины носились над героем,

бросаясь то в клубок, то – из клубка,

как в знойный полдень мухи вьются роем

над вёдрами парного молока.

Вокруг мечи сверкали, словно бритвы,

и запах крови льющейся пьянил,

а Зевс на Гаргаре сидел и с поля битвы

тревожных глаз всё время не сводил.

Его душа сомнением терзалась;

он думал, как с Патроклом поступить:

ещё пожить ему позволить малость,

или на трупе Сарпедона положить.

И всё-таки решил, что не исполнил

Патрокл деяний, предначертанных судьбой,

что перечень побед пока неполный,

и время дал ему продолжить бой.

Над прочими Патрокла возвеличив,

Зевс Гектору внушил животный страх

и тот бежал… Заветная добыча

осталась у противника в руках.

На Сарпедона мирмидонцы налетели,

сверкающий доспех сорвали с плеч

и донага убитого раздели;

забрали медный щит, и шлем, и меч.

 

Зевс в это время обратился к Фебу:

«Усопшего от грязи, Феб, отмой;

от стрел освободи, и пусть по небу

доставят Смерть и Сон его домой.

Сложившего живот на поле чести,

за ратный труд и благородный риск

пусть похоронят на приметном месте

и памятный воздвигнут обелиск».

 

Пока печётся Феб о Сарпедоне,

кровь омывает, миром умащает прах,

Патрокл, забыв наказ, в пылу погони

помчался к гибели на всех парах.

Он пренебрёг Ахилловым советом,

а соблюди – в живых остаться мог…

Но как винить обычных смертных в этом,

когда стопы их направляет бог.

Зевс возвышает лишь ему угодных,

возносит на Олимп, а через миг

он у героя похищает подвиг,

хотя бы сам и на него подвиг.

Вот и теперь перед кончиной страшной

вдохнул Патроклу в грудь он пыл такой:

девятерых троянцев в рукопашной

поверг Патрокл могучею рукой.*

 

*(Среди убитых Патроклом в этой схватке:

Адраст, Автоной, Эхекл, Меланипп, Эпистор,

Перим, Элаз, Мулий, Пиларт.)

 

Ахейцы были так близки к победе!

Стоял в рядах троянцев плач и стон…

И Троя пала бы в мгновенья эти…

Но тут вмешался в битву Аполлон.

Сын Зевса, на воротной башне стоя,

троянцев от Патрокла защищал

и погубить беспечного героя

во времени ближайшем замышлял.

И как актёр в трагедии на сцену

идёт, чтоб быть убитым наповал,

Патрокл так трижды приходил под стену,

и Феб атаки трижды отбивал.

Когда же мирмидонец забубённый

на приступ ринулся в четвёртый раз,

то грозный бог, от взглядов утаённый,

с надвратной башни подал трубный глас:

«Патрокл, остановись! Остановись и слушай –

хочу открыть пророчество одно:

герои вы, но этот град разрушить

вам с Ахиллесом свыше не дано!

Свершит всё это плод иного чрева!

А ты уйди, пока я не вспылил…»

 

Божественного опасаясь гнева,

Патрокл далече в поле отступил.

 

При Скейских воротах в то время стоя,

терзался Гектор – что же предпринять:

вернуться самому на поле боя,

или всё войско в стенах укрывать?

И вот, когда уже спасенья ради

готов был в Трое затвориться он,

под видом Азия, его родного дяди,

явился пред очами Аполлон:

«Ты, Гектор, недостойно поступаешь,

оставив рать на произвол судьбы!

Да был бы я силён, как ты, так, знаешь,

не стал бы уклоняться от борьбы!

Уверен я, что Феб тебе поможет

ход битвы в свою пользу изменить:

ударь-ка на Патрокла, и, быть может,

удастся мирмидонца победить».

 

Сказал и растворился в гуще боя;

и Гектор понял, что настал его черёд;

что страхи и сомнения – пустое;

и дал команду гнать коней вперёд…

И Кебрион, его возница бравый,

немедленно коней бичом стегнул…

 

Сжав левою – копьё и с камнем в – правой,

Патрокл навстречу Гектору шагнул…

И камушек, с зазубринами кромок,

метнул, в замах вложив что было сил:

тяжеловесный мраморный обломок

в чело вознице Кебриону угодил.

Свалился с колесницы тот неловко,

так будто бы нырнул во тьму глубин…

Патрокл воскликнул с явною издёвкой:

«Гляди-ка! Он ныряет как дельфин!

Способен этот водолаз, однако,

ныряльщика любого посрамить.

С таким талантом мог ловить бы раков,

а он, вишь, их отправился кормить!»

И принялся поверженную жертву

терзать с безумством раненого льва,

при этом извергая, как из жерла,

на Кебриона бранные слова.

Но Гектор возвратился с полдороги;

они успели оба труп схватить:

за руки – Гектор, а Патрокл – за ноги,

и каждый стал его к себе тащить.

По силе равные, они напоминали

вцепившихся в козу голодных львов,

которые и до смерти устали,

и не желают расцепить зубов.

Как на ветру деревья в непогоду

ветвями бьют друг дружку в дубняке;

как в узком месте горного прохода

сшибаются ветра на сквозняке,

схлестнулись так с троянцами ахейцы:

над трупом Кебриона гул стоял;

хоть многие погибли, но о бегстве

из страждущих никто не помышлял.

Вокруг всю землю стрелы испещрили;

изрешетили камни прочные щиты;

а посредине погребённый в слое пыли

лежал брат Гектора, избавленный тщеты.

Никто не мог добиться результата…

Весь день на солнце пребывал мертвец…

И лишь, когда пришла пора заката,

ахейцы одолели, наконец.

 

Патрокл ударил на троянцев пуще,

чем бог Арес, когда войдёт в экстаз:

три раза побывал он в самой гуще,

по девять человек сражая каждый раз.

Но лишь четвёртый раз ввязался в сечу,

как из-за спин по боевой тропе

к нему сам Аполлон пошёл навстречу,

героем неопознанный в толпе.

Могучий бог, от взглядов скрытый мраком,

ударил меж лопаток по хребту.

Патрокл запнулся… Это было знаком –

настало время подвести черту.

В глазах у мирмидонца потемнело;

с высокой головы свалился шлем;

упали латы; и обмякло тело;

щит лопнул; дрот рассыпался совсем…

И в тот же миг к нему Эвфорб подкрался…

И в спину дрот вонзил исподтишка.

Но не убил – и раненого испугался,

бежал и наблюдал за ним издалека.

 

А тот, ударом бога укрощённый

и поражённый смертного копьём,

и безоружный, и незащищённый,

пытался скрыться в воинстве своём.

Увидел Гектор уходящего и понял –

судьба Патрокла у него в руках:

рванулся сквозь ряды к нему и подло

уже ослабшего копьём ударил в пах.

Так жарким летом в непролазных дебрях,

где ручеёк струится, обмелев,

у водопоя раненого вепря

без видимых усилий добивает лев.

 

И над поверженным встал Гектор гордо,

но прежде чем копьё из чресл извлечь,

полуживому наступил на горло

и обратил к нему такую речь:

«Ну что, Патрокл! Хотел разрушить Трою?

Убить мужей, а жён отправить в плен?

Доколе я препятствую разбою,

наш град стоит, а ты отныне – тлен!

Не ты ли похвалялся для потехи

мою броню Ахиллу принести,

но даже Ахиллесовы доспехи

тебя от смерти не смогли спасти.

Зря на тебя он возлагал надежды!

Могилой станут вам окрестные места!»

 

Отяжелевшие открылись вежды…

Отверзлись онемевшие уста:

«Напрасны, Гектор, все твои потуги

присвоить честь победы надо мной –

нет в гибели моей твоей заслуги,

то боги пресекли мой путь земной.

И кровь из жил моих легко им вылить…

Исторгнуть душу – как задуть свечу…

Что до тебя – таких, как ты, осилить,

поверишь ли, мне – двадцать по плечу.

Не надо тут разыгрывать комедий

и о победе на весь мир трубить:

ты в списке нападавших только третий,

пришедший безоружного добить.

Скажи спасибо Фебу и Эвфорбу:

они меня подстерегли вдвоём,

а уж набитую костями торбу

не слишком мудрено проткнуть копьём.

И пусть я умираю, в корчах мучась,

но смертный час твой тоже недалёк –

тебя ведь ожидает та же участь:

Ахилл ссечёт тебя, как тополёк!»

 

Патрокл на этой фразе и скончался…

Но Гектор телу хладному его

ответствовал: «Ахилл мне не встречался,

а встретится… Посмотрим кто-кого!»

И, вырвав медное копьё из тела,

помчал к Автомедону во всю мочь,

но тот коням доверился всецело,

и быстроногие его умчали прочь.