В.Федотенко

 

Тварь божья.

 

Заканчивался непутёвый месяц февраль-сечень. Свистел пронзительный ветер, гоняя по заледеневшей корке колючие снежинки. Пронзительно хрустя, корка лопалась, и валенки дедушки Проши тонули в снегу. Лохматая рыжая шапка из лисьего меха с опущенными ушами, грела как печка, и остатки, когда-то богатой шевелюры вспотели и прилипли ко лбу. Иногда дедушка останавливался, счастливо оглядывался по сторонам, вдыхал полную грудь холодного воздуха и разговаривал сам с собой:

- Вот красота - свобода! Ветер воет, а людей нема, никто не болтает, про прокладки, про жидов, про атипичную тьфу - ты пневмонию.

Он огляделся по сторонам и поднял голову вверх. В небо тянулись голые ветки, и вершины деревьев содрогались от порывов теребящего и рвущего их ветра. Вокруг, выше человеческого роста сплошным гребнем поднялся кустарник, а за ним, чуть дальше в нескольких сотнях метров разлеглись широкие поля. Далеко на окраине в зябкой смутной пелене виднелась извилистая кромка окрестных лесов. Начинался новый день. Неласковое небо затянулось чёрно-синими, вороными разводами туч до самого горизонта.

- Вот так и жизнь - как небо. То тучи, то ясно! Коль есть силы, так вперёд и ничего, а коль выдохся, так и конец. А когда конец, кто знает? Никто не знает!- конечно, Прохор философствовал не просто так, а была у него весьма ощутимая причина. В тёплом полушубке за пазухой отягощала карман - <грелка>, а проще говоря, плоская красиво изогнутая фляжка из нержавейки с плотно закручивающейся винтовой пробкой. Подарил сын, привёзший её из Афганистана. Берёг он фляжку, и когда приходилось угощать друзей, он всегда почтительно поворачивал её в руках, осматривая, и приговаривая:

- Ну, вот и пригодилась, а, сколько ребят там из тебя пило, да скольких помянули, господь знает да сын мой.

Прохор много не пил; и здоровья немного, да в поле этим баловать не любил, поскольку висела у него через плечо <ижевка> 12 калибра с вертикальными стволами. А оружие он уважал, оговаривая:

- В ружье смерть, а смерть почтенья требует!

Ветер понемногу стихал. Подходил дед к выходу из прохода меж кустарниками, а впереди, высоко вверху средь тяжёлых разводьев туч уже начинали синеть ясные продушины чистых небес. В карманах лежало штук десять патронов, заряженных дробью <тройкой>, поскольку он особо не рассчитывал что-нибудь добыть, разве только заяц могут подвернуться.

Вдруг, из серой, крутящейся позёмки, на тропе внезапно возник, вырвался как бы из ниоткуда, бегущий навстречу огромный волк.

Человек крякнул, сорвал с плеча ружьё и автоматически бабахнул прямо в морду зверя. Огненный, свинцовый ливень хлестнул по глазам. Ошеломлённый волк грохнулся наземь, то ли рыкнул, то ли взвизгнул и закружился по снегу, окрашивая его, потёкшей с шерсти кровью. Весь мир погас, и там где только секунды назад были глаза, вспыхнул жестокий жар, застивший явь и пожирающий силу. Разорванные дробью ноздри, заливали струйки горячей крови, которые начинали застывать на ледяном ветру. В сладко-солёном вкусе, пропадал, исчезал огромный мир запахов, которые безошибочно вели его по дороге жизни. Теперь смерть неотвратимо окружала волка.

Человек нажал спусковой крючок снова, и второй тяжкий удар хлестанул волка в левый бок. Ещё раз, крутнувшись по окровавленному снегу, он вроде затих. Когда же человек начал перезаряжать ружьё, лязгнул металл, волк вскочил и ведомый главным инстинктом - жаждой сохранения жизни рванулся назад, туда, откуда пришёл. Туда где раньше был огромный мир, волчица, стая, свет и море запахов. Каждой частичкой своего огромного мускулистого тела он рвался в тот огромный, любимый им мир.

Сейчас, он бежал, тяжко проваливаясь в снег. Колючие острые когти пронизывали левый бок, раздирали, тянули мышцы и кололи обжигаемые холодным ветром кости рёбер. Красная тьма заливала кровью из ран остатки глаз, прятала снежные поля и леса вокруг. Убегал серый зверь в свой прошлый мир, мир который безвозвратно уходил от него. Совсем недавно он спешил сюда, на место, где можно было поймать зайца и вернуться в логово с добычей. Теперь всё забылось, и только мучительная боль мешала быстро уйти с опасного места. Чувство безысходного страха охватило его. Он смутно понимал, что, то, что сейчас случилось, это безвозвратно, навсегда, что нет глаз и расстрелян в клочья чуткий и умный нос. Его прошлое всегда становилось опытом, а настоящее и будущее были слиты воедино. Тяжко бежал волк в последний смертельный путь.

Пока после второго выстрела Прохор перезаряжал ружье, подранок был уже далеко. Но время было на стороне человека. Истекающий кровью и слабеющий зверь должен, в конце концов, упасть.

И потянулось, казалось нескончаемое время прерывистого дыхания старика, хруста снега, и упорного хрипенья волка. Кровь иногда попадала в горло, и он, всхрапнув, вертел головой, покачивался и снова упорно бежал вперёд. Он знал, что его не оставят в покое, что за ним идёт смерть и только бег может спасти его. Серый не видел всё темнеющего неба, а только чувствовал, что ветер становится сильнее и порывами бьёт в больной бок, заставляя свернуть в сторону.

Дедушка, человек бывалый, видя, что непогода усиливается, небо становится тяжёлым и опускается всё ниже и ниже, накрывая землю чёрным покровом, зашагал шире. Снег засыпал следы, и человек торопился догнать зверя. Без глаз да чутких ноздрей подранок был обречён в дикой звериной жизни. И дед спешил. За убитого зверя платили приличную сумму денег, а лишних денег у него не было. Наконец, волк, взвизгнув, как собака, устало опустился на снег, и тяжко дыша, пытался всеми органами чувств, увидеть, учуять или услышать человека. Но в ушах стоял только визг ледяного ветра, чёрная боль была на месте прежних глаз, и острые иглы яростно кололи нос. Свежевыпавший снег окрашивался под ним красным цветом.

Увидев лежащего волка, человек подкрался ближе и когда тот, каким то образом почуяв его, поднял голову, он выстрелил дуплетом из двух стволов. Зверь бешено крутнулся на месте, вскинулся и, вскочив, опять побежал. Но вскоре остановился, постоял, повернув голову назад, откуда догоняла неумолимая смерть, и, повернув вправо, вдруг неистово, длинными красивыми прыжками помчался в сторону балки, уводя смерть от логова, где сейчас его ждала волчица. Добежав до края, он попытался спуститься, но полетел вниз по крутому склону и завяз в глубоком снегу. Не сумев вытащить лапы, судорожно дергаясь, серая громада мускулов, сначала извивалась и рычала. Затем, выбившись из сил, тоскливо завизжала и стихла.

Дед добрался до балки и стоя на краю, сверху рассматривал матёрого зверя. Тёмно-серым пятном тот распластался на синевшем в полутьме снегу. Отдышавшись, охотник достал из-за пазухи фляжку, сделав пару глотков, резко выдохнул воздух и поморщился:

- Конец тебе серый! - произнёс он и в этот момент, соскользнул и покатился со снегом на дно. Очутившись внизу, быстро огляделся. Волк находился метрах в пяти от него. Голова лежала на снегу. Старик знал удивительную силу и выносливость волков и поэтому, хотя ещё там наверху понял, что тот умирает, поднял ружьё и прицелился. И зверь, как - будто видя направленное на него дуло, тяжко поднял голову, смотря в сторону старика вместо глаз кровавой раной. Потом вдруг тяжко вздохнул, обречённо застонал и опустил голову. Растерявшись, старик опустил ружьё:

- Ты што ж, как человек стонешь? - невольно проговорил он.

Подняв голову, он растерянно посмотрел по сторонам и вдруг в опускавшейся темноте, увидел, как по кромке оврага с дальней стороны к нему молча приближается почти невидимый большой волк. Подбегая ближе, он люто с ненавистью взвизгнул, а потом зарычал.

- Волчица!

Вдруг стало холодно, и мурашки пробежали по позвоночнику.

- Ну, держись Прохор! Будет биться на смерть!

Волчица неотвратимо приближалась. Человек понял, что она сейчас нападёт, насторожился и вскинул ружьё.

Неожиданно волк поднял голову и хрипло с перерывами, прорычал, а затем взвизгнул. Волчица остановилась и молча смотрела на него. Дед не стрелял, она стояла далековато, и мелкой дробью стрелять было бесполезно. Подранок последний раз поднял голову и вдруг завыл, сначала низко, а потом всё выше и выше. Леденящий душу звук сейчас не вселял страх в душу человека. Он понял, что это последняя песня. Песня смерти. Лился, и утекал в неведомые дали, тоскливый стон, твари божьей. Потом резко оборвался. Волк уронил голову и стих навсегда.

Волчица, взвизгнув, стояла, и как показалось старику, бесконечно долго смотрела на него. Потом, опустив голову к земле, медленно потрусила от оврага в снежную мглу.

- Она то, брюхатая, - объяснил, чей то голос в голове - Он и сказал: <Уходи!>. Волчат спасла! Семья.

Всё кончилось.

Вскоре полез Прохор на склон и, выбравшись наверх, с тяжёлым сердцем, томимый каким-то непонятным, то ли вопросом, то ли чувством вины, устало побрёл домой.

Пришёл затемно, уж бабушка испереживалась и внук подскакивал, любопытствуя:

- Ты в кого стрелял, деда, в кого?

- В небо, - сказал тот, неохотно и неожиданно для самого себя.

- А что такое небо? - изнемогал от жажды познания внучок.

Дедушка задумался, и очень серьёзно ответил: - <Не-бо> - это, значит, <нет бога>, а <не-беса> значит - < нет беса>. Ни бога, ни бесов там нет! Пустота там великая! И всё ждёт твоего решенья. Как поступаешь, такую и судьбу получаешь!

За ужином, всё молчавший было, Прохор, воткнув вилку в кусок жареной зайчатины, и пристально разглядывая его, спросил вдруг у супруги своей, бабушки Веры:

- А ты, Вера Ивановна, за меня бы жизнь отдала? - и, увидев её удивлённый взгляд, упорно продолжил: - Если бы пожар, ты бы кого спасала, меня или внуков?

Та внимательно посмотрела на него:

- Ну, чего ты, Проша?..

- А всё ж-таки!?

- Мы с тобой уж пожили! Первое: дитяток вынесла бы! Не обижайся!

- Это правильно! - Дед удовлетворённо мотнул головой и ничего больше не спрашивал.

.....................................

 

На следующий день с утра светило яркое солнце. Нахлобучил Прохор свою лисью шапку и ушёл в морозную синь, без ружья, с сапёрной лопаткой. Вернулся к обеду. А когда сели кушать, налил с сыновней фляжки стопку и молча выпил.