НАДЕЖДА ФЕДОРОВНА

 

Усталость смежает веки. Сквозь дремоту глухо просачиваются сухие слова теледиктора. Пожар…село Ореховка…Харьковская область…сгорел дом…погибли два человека.

Приподнимаю голову. Услужливая память переносит меня в это село, в то далекое время.

Работа, Надя - Надежда Федоровна, Алина, молодость… несбывшиеся мечты.

 

Работать будем аккуратно! Владимир Владимирович медленно опустил ксерокопию жалобы на мой стол.

Резолюция начальника категорична: «Срочно проверить, доложить, подготовить ответ обкому партии».

Когда едем, Александр Владимирович?

Завтра.

Пыльный и жаркий «Икарус» медленно выехал за город. Владимир Владимирович, мой напарник, дремлет, слегка запрокинув голову на подголовник автобусного кресла. Меня, молодого экономиста, руководство управления направило на проверку нарушений, сообщенных в письме обкому партии анонимом. Неизвестный писал о хищениях в подсобном хозяйстве нашей организации, приписках, «мертвых душах», аморальном поведении директора, халатностях и недоработках администрации.

Невысокий, поджарый, некрасивый с въедливо-хитроватым лицом, Владимир Владимирович выглядел старше своих тридцати пяти. Ревизором в одной из подотчетных организаций он работал недавно, но уже успел неплохо проявить себя.

 

Петр Илларионович, директор подсобного хозяйства, встретил нас настороженно и в меру гостеприимно. Черноволосый, средних лет, с узким загорелым лицом и небольшими живыми глазами, он держался надменно и независимо.

- Чушь, клевета, интриги , сплошная ложь, – его реакция на содержание письма немного театральна, – никаких шашней с подчиненными я не завожу, махинациями не занимаюсь. Проверяйте, мне скрывать нечего. Вы к нам надолго?

- Денька на два-три.

- Располагайтесь в комнате для приезжих, окажу любое содействие.

Неожиданно его загорелое вытянутое лицо растянулось в хитрой улыбке. Острые глазки сверкнули осенившей мыслью.

Он осторожно подошел к телефону и медленно набрал номер: « Дорогая, у меня проверяющие по жалобе обкома из управления. Сегодня не жди. Ночевать буду с ними в конторе».

- Жену предупредил, сегодня ночую с вами, - объяснил он.

Директор подошел к едва заметной, заклеенной обоями, двери и открыл ее. Это была комната для приезжих специалистов.

- Располагайтесь, - он протянул мне ключи.

Три облезлые металлические койки, пара перекошенных стульев, стол и занавеска на давно не мытом окне дополняли знакомый интерьер.

- Предупреждаю, сегодня ночью вместе с зоотехником я зайду на кормокухню, поступают сигналы - рабочие воруют комбикорм. Там я их и накрою. Ночевать буду с вами, а после трех часов уйду на «дело», - пояснил директор.

 

Пасечница, немолодая высокая женщина с загорелым крестьянским лицом, робко вошла в кабинет.

- В-в-вы-зывали?

- Да, присаживайтесь.

Ее грубые крестьянские руки и иссушенные губы нервно дрожали.

- Татьяна Степановна, необходимо провести ревизию пасеки, сверить отчетное и фактическое наличие ульев и пчелосемей, проверить документацию движения меда за год, - сухо проговорил я. - Вы принесли акт весенней ревизии пасеки?

Ужас сковал ее лицо. По всему было видно - пасеку никто никогда не проверял. Ее тело нервно качнулось.

- Успокойтесь, - я налил воды из графина, - это обычная плановая проверка.

Испуганная женщина тупо смотрела на стол.

- Давайте пройдем на пасеку, - предложил я.

Она молча кивнула головой и мы вышли из здания конторы, захватив с собой работницу бухгалтерии.

Сорок ульев пасеки ограждал невысокий забор. Пьянящие запахи торжествующего лета, волшебный дурман трав, аромат меда, жужжание пчел, стрекотня кузнечиков мгновенно опьянили мою городскую душу.

Пасечница медленно открутила проволоку на калитке забора.

- Проходите, Александр В-в-владимирович!

Заворожено я шагнул на территорию пчелиного заповедника, но ключи от маленького земного рая в этот день, видимо, не были переданы мне свыше. Со звонким лаем из-под улья выбежала дворняжка, она дважды укусила меня за ногу и скрылась под ульем.

Загорелое лицо пасечницы побледнело. Рукой она придерживалась за калитку и пыталась что-то сказать. Ее губы посинели, спазмы сдавили грудь.

 

Алина, молодая симпатичная фельдшерица поднесла вату с нашатырным спиртом к лицу Степановны. Пасечница медленно приходила в себя.

- Все будет хорошо, - успокоила меня красавица-фельдшерица, - я провожу Татьяну Степановну домой, ей нужен покой. А Вы подождите в кабинете, я скоро вернусь.

Боль в забинтованной ноге понемногу стихала, воспоминания от прикосновений нежных красивых рук медработницы растревоженными пчелами кружились в голове. Алина! Каждая гласная ее мягкого призывного имени сладким ядом сочилась в сердце. Шальные мысли рисовали медовые перспективы, снова возвращаясь к чертам ее прекрасного лица, к пикантностям девичьего тела. Память, словно опытная искусительница, рисовала глаза - два огромных зеркала июля, руки – их тонкие длинные пальцы достойны Великой княжны. Что делать им здесь? Чьи губы их будут целовать?

Дверь кабинета открылась. Белоснежная мечта в белом халатике присела на топчан рядом со мной.

- Александр Владимирович! Собаку поймали, сегодня ее отвезут в район на анализ. Открытых ран и ссадин нет. Только ушибы и небольшая гематома. Думаю, что курс прививок Вам проходить не обязательно, приходите ко мне ежедневно для обработки гематомы, - успокоила меня вернувшаяся фельдшерица.

- Да, да, конечно, - со счастливой улыбкой выдавил я.

Алина сделала запись в своем журнале и, попросив меня поставить мою подпись, предложила свою ручку. Я нескладно протянул руку, пальцы коснулись ее ладони. Наши глаза встретились, ее детские щечки покраснели.

 

Работники бухгалтерии встретили меня сочувственно и с нескрываемым любопытством. Я попросил принести необходимые документы. В дверь моего кабинета осторожно постучали.

- Да-да, входите.

Вошла молодая женщина лет тридцати.

Я вспомнил совет Владимира Владимировича: все разговоры с молодыми женщинами на проверках обязательно проводить при открытых дверях.

- Надя, в кабинете душно, приоткрой, пожалуйста, дверь и присаживайся.

Медовая груша ее соблазнительного тела мягко опустилась на стул. В метре от меня сидела переполненная женскими соками самка. Два сверкающих антрацита больших черных глаз были опущены долу. Большая красивая грудь взволнованно дышала. Стул тихо поскрипывал при каждом движении притягивающего взгляд зада. Она напоминала плененную восточную царевну – тихую, покорную, желанную. Округлое лицо хранило следы затаенной печали. Никакого жеманства и кокетливости. И только уголки слегка ироничных губ как бы говорили: «Я читаю твои мысли, я чувствую тебя, не прикидывайся…», да еще во взгляде чувствовалась скрытая твердость.

О любовных связях Надежды и директора знали все.

Да и чем можно объяснить сегодняшнюю должность Надежды? Метаморфоза работницы свиноводческой фермы в бухгалтера, Нади в Надежду Федоровну растянулась только на день. Из построенных пяти домов для работников хозяйства самый лучший достался ей. Впрочем, Надежда не злоупотребляла расположением директора, в служебные интриги никогда не вступала. Говорили, что из Мордовии ее привез местный демобилизованный солдатик, дома он почти не бывал, годами находился на заработках в Сибири, там же пропивал все заработанное, потом возвращался к Надежде и пропивал ее деньги. Сыну в лучшем случае привозил немного леденцов. Однажды я видел его – невысокий, худой, угрюмый, с уставшими, но умными глазами.

Я перелистал принесенные документы.

- Почему нет ведомости расхода комбикормов за май?

Надежда наклонилась, нервно листая содержимое папок. Сквозь декольте тонкого платья абрикосовыми пятнами сияли окошки грудей. Я отвел глаза и покосился на приоткрытую дверь, она словно шептала мне: «Ничего лишнего, только документы…»

Прошло около часа. Наконец, я задал Надежде прямой вопрос.

- Надя, в письме упоминается твое имя, твои внеслужебные отношения с Петром Илларионовичем. Это правда?

- Александр Владимирович, – она долго и с трудом произносила отчество, - Вы же знаете, ¬-- это неправда, - как по писаному ответила она приятным грудным голосом.

В кабинет вошел Володя, рабочий день заканчивался.

- Спасибо, Надежда Федоровна. Вы свободны. Прикройте, пожалуйста, дверь, - сказал я Наде, помогая ей собрать документы.

Надежда ушла.

- Ядреная баба! Глаза как угли, так и горят! – Володя, энергично жестикулируя руками. - Заканчивайте с бумагами, Петя намекает на ужин.

Вечерело, приближалась украинская ночь, так поэтично воспетая Гоголем. Петр Илларионович предложил поужинать в его кабинете. Бутылочки коньячка, вынутой им по случаю из сейфа, оказалось недостаточно. Я знал о прижимистости директора, в ход пошла бутылка водки, купленная нами еще в Харькове.

Разговоры о перестройке, Горбачеве, состоянии дел в сельском хозяйстве растянулись до полуночи. Наконец, Петр Илларионович вспомнил о предстоящем ночном рейде. Как проснуться в три часа ночи? Будильника не было.

Я похвастался своими недавно купленными электронными часами и продемонстрировал их работу. Встроенный будильник звонил слабо. Немного «уставший» мужик, такой сигнал ночью не услышит. После нескольких экспериментов, я завел будильник и положил часы в пустой оцинкованый таз, мы поставили его на стул возле койки директора. Он остался доволен. Выпив по последней, мы, наконец, улеглись.

Сон пришел быстро… Харьков. Детство. Лысая Гора. Рыжая дворняжка Пальма медленно показывается из норы в сложенных штабелями старых досках. Я кормлю ее щенков котлетой, взятой без спроса с кухонного стола. Пальма благодарно лижет мою ногу. Я глажу собачью голову ладонью. Где-то рядом пацаны бросают куски шифера в костер, он с грохотом раскалывается на части. Шум, звон, трескотня. Высокая морщинистая женщина с пчелой в седых волосах треплет меня по плечу.

- Александр Владимирович! Александр Владимирович! Саша!

Я проснулся. Передо мной лицо Владимира Владимировича.

- Володя, что случилось?

- Александр Владимирович, Вы ничего не видели и не слышали?

- Нет, а в чем дело?

- Ну, Вы и спите! – удивился он и начал свой рассказ.

- Когда Вы с Петей тихонько похрапывали, я все еще не мог уснуть. Меня встревожили чьи-то тихие вкрадчивые шаги в конторе. Кто-то осторожно открыл дверь ключом. В комнате появилась тень с фонариком в руке. Неяркий луч осветил сначала Ваше, а потом мое лицо. Я замер и приготовился к худшему. Луч дрогнул и зигзагом скользнул по телу Петра. Темная фигура подошла к его койке. Я немного шире приоткрыл глаза. В полумраке я узнал ее.

- Володя, не томи, кто это был?

- Надежда Крастнова.

- Вот это да! – удивился я, - Неужели она?

- Она, - продолжал Владимир Владимирович, - Надежда трясла спящего директора. Наконец он стал медленно просыпаться.

- Сколько тебя можно ждать? – шептала она ему. - Напился с этими мудаками, а мне сиди и жди тебя. Сын давно уснул, черт ты пьяный. Так я тебе нужна! Быстро оделся и бегом ко мне.

Петя схватил со стула штаны, вскочил рывком и с силой зацепил таз. Он с грохотом упал на деревянный пол. Надежда проворно забрала вещи и почти нагишом вытолкнула директора из комнаты.

Да-а! – вырвалось у меня. - Один пункт жалобы подтвердился.

Мы включили свет и осмотрели место ночного приключения. Испуганная мышь маятником металась по оконному карнизу. Оцинкованный таз лежал на полу рядом с часами. Они показывали около четырех утра. Сигнала будильника никто не услышал

 

Новый день подходил к концу. Тихий июльский вечер плавно опускал декорации. Одинокие нетерпеливые сверчки пробовали первые ноты увертюры ночного концерта. Возбужденные сверчихи прихорашивались в траве, выбирая самцов на ночь, прислушиваясь к их сладким призывным звукам. Вечерний воздух благоухал густым ароматом лета.

Я и Володя сидели на вкопанных в землю автопокрышках возле конторы и обсуждали итоги сегодняшнего дня.

- Добрый вечер!

- Здравствуйте, Алина! – это была она.

- Александр Владимирович, почему Вы не пришли на перевязку? У меня рабочий день до четырех. Кабинет пора закрывать, я Вас ожидаю, - строго заявила она.

- Извините, Алина! Со временем сложно. Я скоро буду, - промямлил я.

- Хорошо, приходите.

Володя проводил фельдшерицу восхищенным взглядом.

- Ну, ты и даешь, девка сама в руки просится, а ты «со временем сложно». Я бы дал себя льву укусить, лишь бы попасть к ней на перевязку. Значит так, Владимирович, быстро мой ноги и к Алине. Таз под моей койкой.

Через полчаса я сидел на топчане фельдшерского пункта.

- Алина, у Вас такие красивые руки! – я сделал осторожный комплимент, смотря на ловкие умелые движения рук медработницы. - Мамины, наверное?

- Бабушкины, они у нее и сейчас красивые, хотя ей уже за семьдесят.

- Бабушка сделала Вам прекрасный подарок, она не дворянка?

- Нет, что Вы, она у меня была медработником, как и я.

Алина закончила перевязку. Мне нужно было уходить. Как поступить дальше? Что сказать этому белоснежному совершенству?

- Алина, Вы здесь давно работаете? – я просто не знал, что еще спросить.

- Да, по распределению от Купянского медучилища. Второй год уже.

- Думаете здесь остаться?

- Еще не определилась, посмотрим, жизнь покажет. Вы когда уезжаете?

- Завтра, около одиннадцати. Директор обещал отвезти нас в Харьков на своем уазике. Ему нужно в город по делам.

- Александр Владимирович, завтра Вы должны непременно утром зайти ко мне.

- Я постараюсь, Алина.

Конечно, мне нужно было сейчас же взять ее за руку, посмотреть в глаза, назначить свидание возле сельского клуба или у пруда, но я не решался. Зачем я ей нужен? У нее таких, как я, десятки. Откажет, скажет, что занята, а потом покатятся сплетни по селу, представляю, как ехидно улыбнется Петя.

 

Наступало время отъезда. К Алине я так и не зашел, директор долго упрямился, не хотел ставить подпись под актом проверки. Наконец, после некоторых мелочных уступок он его подписал. Мы сели в машину, главбух и Надежда стояли у крыльца конторы, провожая нас.

- Подождите, подождите, минуточку! – послышался звонкий женский голос.

К конторе быстрыми шагами подходила Алина с небольшим полиэтиленовым пакетом в руках.

- Здравствуйте! - обратилась она ко всем. - Александр Владимирович, Вы так и не пришли. Играетесь со здоровьем. Возьмите вот это, - она протянула пакет, - здесь перевязочный материал и лекарства, думаю, что Вы разберетесь. Вам еще нужно перевязывать ногу несколько дней.

Длинное лицо Петра Илларионовича еще более вытянулось от удивления. Женщины с любопытством переглянулись.

- Спасибо, Алина, я обещаю Вам, дома я непременно буду делать перевязки.

- Поправляйтесь окончательно, - она протянула мне руку.

Я пожал ее узкую ладонь. Глаза остановились на уровне груди. Боже, какой я дурак. Счастье падало в мои ладони, а я даже не попытался его удержать.

Машина тронулась. Я посмотрел на провожающих женщин. Алина и Надежда стояли рядом и улыбались. Мог ли я тогда представить, что пройдет немного времени, и эти женщины в одну ночь обнаженные будут говорить мне на ухо ласковые слова.

В городе директор с заговорческим видом достал из багажника две трехлитровые банки меда.

- Степановна просила вам передать.

Мы улыбнулись.

 

Прошло полгода. Продовольственная программа буксовала. С Киева летели грозные бумаги, требующие немедленного увеличения производства мяса и сельхозпродуктов. В управлении готовился большой приказ по работе подсобных хозяйств за год. Руководству нужен был негатив. Меня снова отправили в Ореховку на три дня.

Директора не было, он болел. Его обязанности исполнял зоотехник, но на самом деле руководила всем главная бухгалтерша Галина Викторовна. Она встретила меня дружелюбно и вручила ключ от комнаты для приезжих. Ее некрасивое лицо улыбалось. Я расспросил о последних новостях.

- Алина уже месяц живет в Харькове и работает в больнице, - Галина Викторовна посчитала эту новость главной для меня.

Замуж вышла?

- Нет, за кого здесь выходить? Пьяницы одни. Работу в городе нашла, живет на квартире у дальней родственницы. А как Ваша нога? Зажила?

- Да, все в порядке. Передайте Степановне, пасеку проверять в этот раз не будем, - заочно успокоил Степановну я.

Рабочий день в конторе оканчивался рано. Около пяти вечера повариха Люба приносила ужин, и я оставался один. Из развлечений только радио и переносной транзистор «Спорт 2», захваченный из дома. Работы было много, вечерами я просматривал бухгалтерские документы. Иногда в директорском кабинете звонил телефон, чтобы каждый раз не открывать двери, я перетащил его в свою комнату, благо шнур позволял. Меня просили отвечать на звонки, это была единственная связь сельчан с миром.

 

Вечером кто-то постучался в двери конторы. Я поспешил к двери.

- Александр Владимирович, откройте, это я, Крастнова Надя, - услышал я знакомый голос.

Я открыл дверь, вместе с Надеждой в коридор ввалился клубок сверкающих снежинок. Жуткая метель пьяными голосами завывала в щелях.

- Что случилось, Надя?

- Нужно срочно позвонить Петру Илларионовичу, на кормокухне авария, порвало трубы. Ко мне домой прибежал инженер Цыбуля, просил срочно связаться с директором и вызвать его на утро. Нужна его помощь.

- Ты позвонишь из бухгалтерии или кабинета директора? – спросил я.

- Бухгалтерия под сигнализацией, лучше от директора.

Мы зашли в директорский кабинет, Надежда села в кресло и набрала номер. Петя жил в Купянске, в районном центре, в пятнадцати километрах от села.

Из своей комнаты через полуоткрытую дверь я искоса наблюдал за разговором Надежды.

Впрочем, разговор оказался коротким: приезжайте, авария, как Ваше здоровье?

- Александр Владимирович, - обратилась она ко мне, заглядывая в приоткрытую дверь, - я уже переговорила, Петр Илларионович будет утром. А Вы чем занимаетесь? Документы проверяете? Скучаете, наверное? У нас никаких развлечений нет.

- Да, скучновато у вас, - я посмотрел на тающие снежинки Надеждиной шубы, ее раскрасневшееся лицо, розовую подушечку нижней губы. Впиться бы в нее своим ртом. Извечное мужское желание горячими ручьями вливалось в мою кровь. А! Была не была! Рискну.

- Тут еще книгу забыл, времени дома не хватает, думал здесь почитать получится. Надя, может у тебя найдется какая-нибудь хорошая книжка, она скрасила бы мне вечер.

- Не знаю, какую Вам нужно, у меня книг немного, и все о любви. Вы, наверное, таких и не читаете?

- Надя, можно и про любовь, принесешь какую-нибудь?

- Принесу, только немного позже, где-то часов в десять. Вас устроит? – она смущенно посмотрела на меня.

- Да, конечно.

- Александр Владимирович, - Надя немного замялась, - только у меня будет одна просьба. Откройте для меня заднюю дверь Вашей комнаты, я зайду через нее. Не спрашивайте почему.

- Конечно, конечно, - с напускным пониманием ответил я, - обязательно открою.

Я проводил Надежду к выходу и, потирая руки от удовольствия предстоящей встречи, прошел в свою комнату. Нужно было привести в порядок место нашего свидания.

 

Ровно в десять старая наружная дверь в сенцах скрипнула. Я подошел к внутренней двери и открыл ее. На порожке стояла Надя с заснеженной книгой в руке.

- Вот, принесла, - сказала она, - Вы такую еще не читали?

Я посмотрел на обложку. Это был роман Жоржи Амаду «Мертвое море».

Это знак, - подумал я. В то время я был увлечен Амаду. Опьяненный его горячим бразильским темпераментом, я запоем читал его книги.

- Нет, не читал, спасибо Надя, - я взял книгу из ее рук и стряхнул еще не растаявшие снежинки. Обязательно прочитаю. А где ты ее приобрела?

- В Купянске, в книжном магазине. Знакомая продавщица сказала, что она очень интересная и про красивую любовь, грустную только.

- А тебе она понравилась?

- Да, очень.

Такой поворот придал мне уверенности. Я решил действовать смелее.

- Надя, ты не откажешь мне в удовольствии поужинать с тобой? У меня есть коньяк. Выпьем немного, поболтаем. Ты не против?

- Как я могу отказать Вам, - неожиданно быстро согласилась она, - только можно мне сделать вот что. Она подошла к окну и силой задернула занавески, а потом взяла со стола большую канцелярскую скрепку и соединила обе половинки занавески вместе.

- В таком случае прошу к столу, - я снял газету, обнажив заранее приготовленный ужин: сало, жареный картофель с луком, большие куски мяса, толсто нарезанные ломтики хлеба и соленые огурцы – это был принесенный поварихой Любой ужин. В центре красовалась бутылка коньяка и банальные граненые двухсотграммовые стаканы, найденные мною в директорской тумбе.

Я помог Надежде снять шубу. Шелковое голубое платье было ей к лицу, я никогда не видел ее такой красивой. От нее исходил приятный аромат каких-то дорогих духов.

- Надя, где тебе удобнее присесть? – спросил я.

- Здесь, - она села на койку возле стола, спиной к окну. Ее широкий, но аккуратный зад едва поместился между столом и основанием койки.

Я разлил коньяк, каждому по полстакана. Она ничуть не удивилась. Это было так необычно, в управлении, где я работал, в бесчисленные праздники и дни рождения я по привычке наливал женщинам «чисто символически», но часто они не выпивали даже этого.

- Надя, я хочу выпить с тобой на брудершафт, - я запустил пробный шар.

- С поцелуем? – уточнила Надя.

- Не только, еще всю жизнь говорить друг другу «ты».

- Александр Владимирович, целоваться с Вами я не против, а вот на «ты» называть Вас не хочу. Не правильно это, Вы же проверяющий.

- Хорошо, называй меня как хочешь. Мы даже можем быть на «ты» только сегодня, - предложил компромисс я.

- Нет, нет, все равно не буду, - сказала она уверенным голосом.

- Хорошо, пусть будет по-твоему, - согласился я.

- За что будем пить? – спросила Надежда.

- За тебя, конечно, за наше близкое знакомство и этот чудный вечер.

Мы неуклюже перекрестили руки и неспешно выпили обжигающий напиток. Коньяк был хорош. Ух! Хорошо! Х-х!

Я привстал, мы посмотрели друг другу в глаза и поцеловались. В губы. Она даже не пыталась подставить щеку.

Поцелуй затянулся. Почувствовав свободу, мои руки потянулись к ее груди. Надя тяжело и глубоко задышала, а потом нежно отвела губы в сторону.

- Вы так хорошо целуетесь, - она сделала комплимент мне. Я, наверное, вся красная?

- Ты не красная, ты красивая, - я подбросил дровишек в костер так много обещающего вечера.

- Давай закусывать, - предложил я.

После третьей мои руки искали пуговицы на ее платье.

- Александр Владимирович! Постойте! - она ласково, но сильно отвела мои руки, - не нужно этого делать. Сейчас я выключу свет, ложитесь в постель, я сама лягу рядом. Но только в темноте. Вы согласны?

- Да.

Щелкнул выключатель. Мрак и тишина воцарились в комнате. Только вьюга царапалась в окно. Я снял одежду и на ощупь положил ее на стул. Шорох снимаемого платья сладко будоражил мысли, сердце учащенно забилось.

Она села рядом. Рука нежно прикоснулась к ее телу. Пальцы, - словно пять энергичных картографов, прощупывали и заносили на карту эротической памяти каждую возвышенность ее тела… соски… коленки…бедра… Наконец, я обнял ее за шею и потянул к себе. Наши губы снова соединились. Ее рука медленно скользнула по моему телу, а пальцы, словно лианы, обхватили предмет их поиска.

- Какие у тебя вкусные губы, - сказал я ей. Они напоминают маринованные грибы, только с вкусом вишни.

- А у Вас такие нежные ласковые пальцы.

Она легла возле меня, ее грудь тяжело дышала. Я раздвинул ее ноги.

Громкие гортанные звуки разорвали тишину. Она мычала и стонала, шептала мне приятные слова. Казалось, что само ее пульсирующее тело издавало звуки любви. Коньяк оказался хорошим союзником, он немного притупил мои ощущения, продлил минуты общения наших тел.

Мы лежали обнявшись и как слепцы поглаживали друг друга руками.

- Ты так приятно пахнешь, - прошептал я ей на ухо.

- Вам нравится? Это французские духи «Клемма».

- Очень. Откуда они у тебя?

- Это духи Галины Викторовны. Она прячет их у меня от пьяницы-мужа. Он допился до того, что нашел флакончик духов в стопке ее нижнего белья, куда она их прятала, и выпил эти несчастные семь граммов. Галина Викторовна пользуется ими, когда везет ежемесячный отчет в Харьков. Я немного подушилась для Вас.

Я умышленно сильно вдохнул приятный аромат полной грудью. Она погладила мою голову.

- Надюша, я желаю видеть твое тело. Почему ты не хочешь включить свет? – спросил я. - Давай включим его хотя бы в кабинете у Петра Илларионовича, а двери оставим открытыми.

- Нет, что Вы! Ни в коем случае! Обязательно увидят.

- Кто увидит? Кому мы здесь нужны?

- Как кому? Той же Филимоновне, хотя бы. Косая так и бродит возле конторы, все вынюхивает. Хорошо, что сейчас метель, она заметет мои следы, да и у Филимоновны в такую погоду кости ноют. Дома поди сидит.

Я вспомнил уборщицу Филимоновну, с виду добрую безобидную старуху. Каждое утро она наполняла водой умывальник в комнате и через день приносила свежее серое полотенце.

- Надя, Филимоновна и так все поймет, не увидит, так услышит, - сказал я с намеком на громкие Надины стоны.

- Пусть слышит, я по-другому не могу.

Она прильнула ко мне губами. Я ответил долгим поцелуем в ее нижнюю губу.

- Надюша, имей совесть, я хочу тебя видеть. Сейчас я зажгу спичку и рассмотрю тебя. Можно?

- Хорошо, Александр Владимирович, но только одну.

Я нащупал висевшие на стуле брюки с коробком спичек в кармане.

- Надя, прошу тебя, стань возле меня.

Я услышал, как она стала на деревянный пол.

Выбрав на ощупь самую толстую спичку, я зажег ее. Красивая, слегка полнеющая женская фигура стояла передо мной. «Рюмочка» - говорили о таких женских пропорциях в селе. Два больших съежившихся соска темными манящими пятнами украшали ее груди. Руки были закинуты за голову. Она медленно повернулась. В желтом пламени догорающей спички глаза успели срисовать волнующие очертания спины и попы. Спичка обожгла мои пальцы. А-а-а!

- Надя, не успел рассмотреть, можно еще одну?

- Нет, Филимоновне и этого достаточно.

Она нащупала у меня в руке спичечный коробок и бросила его на стол. Коробок зацепился за что-то и упал где-то под столом. Потом она взяла мою правую руку и, поцеловав кончики обожженных пальцев, приложила мою ладонь к правой груди.

- Мне тоже не хватило спички, чтобы рассмотреть Вас, Александр Владимирович. Как я Вам?

- Надюша, ты прелесть. В каком сне мне мог присниться сегодняшний вечер?

Неожиданный звонок телефона опустил наши души с небес. Я убрал руку и стал нащупывать заваленный одеждой телефон.

- Слушаю вас! – я поднял трубку.

- Алло! Ореховка? Петр Илларионович, это Вы? – спрашивал молодой женский голос.

- Петра Илларионовича нет. Вы по какому вопросу? – официальным тоном осведомился я.

- Александр Владимирович, это я, Алина, фельдшер, я узнала Ваш голос. Вы опять здесь в командировке?

- Алина! Как приятно Вас слышать. Мне уже сообщили о Вас. Вы теперь живете в Харькове?

- Да, живу у родственников, работаю в больнице. Александр Владимирович, как хорошо, что Вы здесь, у меня небольшая просьба, я звоню из Харькова. Не могли бы Вы передать Галине Викторовне на словах: лекарство ее сестре я достала, завтра оно будет у водителя автобуса. Она все знает. Пусть встретит автобус на дороге. Звоню к вам уже три часа. Связи нет. Как хорошо, что я, наконец-то, дозвонилась! А Вы как? Как Ваша нога? Я часто вспоминаю Вас и Степановну. Все время за Вами как собачка гонялась.

- Алиночка! А я еще чаще вспоминаю о Вас. Теперь бегать за Вами буду я. С ногой все в порядке.

Коньяк действовал. Мой язык развязался. Надя слегка поглаживала мою правую руку. Я чувствовал, как она напряглась, вслушиваясь в каждое слово.

- Алина! Вы не против, если я позвоню Вам уже из дома.

- Нет, нет, конечно, не против. Наоборот. Вы запишете мой телефон?

- У меня небольшая проблема, ручка перестала писать, запасной нет. Пометьте мой домашний телефон и позвоните через пару дней вечером, я буду ожидать Вашего звонка.

Вы согласны? – схитрил я.

- Записываю, - ее взволнованный голос немного дрожал.

Я назвал номер.

- Алина, посмотреть бы сейчас на Вас. Вы ведь из дома звоните? В халатике, наверное, а может даже и без? Я не слишком развязен?

- Александр Владимирович, конечно, нет, я Вас почему-то не стесняюсь. Скажу откровенно, сейчас я сижу на диване под пледом почти не прикрытая и разговариваю с Вами. За окном метель воет, а мне нисколечко не страшно, приятно даже.

- Алина, а как мне приятно! Протянуть бы руку через километры и прикоснуться к твоему лицу, - я незаметно перешел на «ты».

Надя продолжала поглаживать мою руку. Разговор нужно было заканчивать.

- Алина, я завтра утром обязательно передам твои слова Галине Викторовне. Главное, чтобы автобусы ходили.

- Спасибо Вам, как хорошо, что это были Вы. Спокойной Вам ночи.

 

- Это Алина звонила? – на удивление ласково уточнила Надежда.

- Да, просила передать, что лекарство Галине Викторовне достала.

- Я все слышала. Александр Владимирович, Алина хорошая девушка, здесь все хотели, чтобы у Вас с ней что-нибудь получилось.

- И ты?

- И я. Вы что, не видите, Вы же ей нравитесь.

- Так уж и нравлюсь? Это ты так хочешь.

- Нет, нет! Со стороны просто виднее. Знаете, к Алине тут приставал один. Наш участковый, бабник известный. Все к ней в пункт заходил, вроде по делу. Так она его быстро отшила. А с Вами у нее все по-другому.

- Спасибо, Надя! – сказал я, - извини, что так получилось.

- Что Вы, что Вы, все хорошо, - ее руки уже искали в темноте мою безрассудную голову.

 

Надежда разбудила меня в пять утра. Быстро оделась в темноте, попросила после нее осмотреть комнату при свете, собрать волосы на подушке. Я открыл заднюю дверь, она ушла. Метель не утихала.

Мне не спалось. Я мысленно прокручивал события вечера. В шесть утра зажег свет, расшторил окно. Через полчаса в кабинете директора послышался шум, в дверь постучались. На пороге стоял Петр Илларионович. Его правая рука была в гипсе.

- Можно? – улыбаясь, спросил он, протягивая для приветствия левую руку.

- Проходите, рад Вас видеть. Что с рукой?

- Поскользнулся, упал, очнулся, гипс, - улыбаясь, сострил Петя.

- Вижу, Вы спичками разбрасываетесь, - он подсунул ногой спичечный коробок из-под стола и, захватив его здоровой рукой, положил на стол.

- Да, ночью уронил нечаянно, зачем Вы тревожитесь, я бы и сам поднял.

«Знал бы Петя для чего нужны были эти спички, вряд бы захотел поднять коробок», - подумал я.

- Что с кормопроводом?

- Вы о чем?

- Я про аварию на кормокухне.

- Какую аварию? – Петя сделал вытянутое лицо.

«Не хочет, чтобы я знал, - подумал я, - правильно делает, меньше будут знать проверяющие - меньше будет проблем».

Неожиданно директор взял со стола Надину книгу. Придерживая обложку больной рукой, он перелистывал страницы. На минуту лицо его нахмурилось, лоб сморщился, он что-то припоминал.

- С собой из Харькова привезли или здесь дали почитать? – пристально всматриваясь в мои глаза, спросил он.

- С собой привез, Амаду мой любимый писатель. Советую прочитать, - ответил я, стараясь быть невозмутимым.

Петя осторожно положил книгу на стол.

- Петр Илларионович, - обратился я к нему, переводя разговор на другую тему, - жалобы на Вас продолжают поступать? Я имею в виду прокуратуру, милицию, народный контроль.

- Нет, пока ни единой. Летом последняя была, измучили меня проверками, писаки.

 

Через пятнадцать минут директор проводил в кабинете планерку со специалистами. Их громкие голоса из-за закрытой двери были хорошо слышны, как и запахи сигаретного дыма и навоза. Об аварии никто не говорил. Смутные подозрения закрадывались в душу.

Я вышел во двор конторы. Метель стихала. Филимоновна очищала снег у крыльца.

- Здравствуйте, Александр Владимирович! – она торопилась ко мне с фанерной лопатой наперевес.

- Доброе утро, Филимоновна!

« Знает или не знает? Пронюхала или нет?» – вертелось в моей голове.

- Как спалось у нас? Воды еще принести? Снега столько намело, я сейчас прочищу дорожку от Вашей двери к туалету.

- Спасибо, Филимоновна. Спалось хорошо, воды пока не нужно, - в сумерках, при дальнем свете электрической лампочки у входа в контору, я старался рассмотреть ее лицо.

«Кажется, ничего не пронюхала», - подумал я, глядя в раскосые глаза. Они, как два разделенных сиамских близнеца, жили своей жизнью, но оба любопытно и дружески улыбались.

Планерка окончилась. Бригадиры и специалисты с шумом выходили из конторы, закуривая сигареты. Я подошел к инженеру Цыбуле.

- Николай Васильевич, как кормокухня? Проблемы есть?

- Тьфу, тьфу, пока все хорошо. Кормов только маловато, варить нечего, - весело ответил он.

- А Петр Илларионович, он здесь по Вашей просьбе?

- С чего Вы взяли? - удивленно спросил Цыбуля, - я его не вызывал. Он же предупреждал в понедельник, что сегодня непременно будет. Ждем приезда инспектора по газу. Он такой въедливый! Может и кормокухню опечатать. Придраться ко всему можно. Поэтому директор должен быть на месте.

События принимали интересный оборот. «Хотя бы Петя ночевать не остался», - подумал я.

 

Положив книгу в портфель, я зашел в свой кабинет и попросил пригласить Надежду Федоровну с документами.

Она вошла с ворохом бумаг, низко опустив глаза. Ее руки слегка дрожали, щеки алели стыдливым румянцем. Я поспешил плотно закрыть дверь.

- Надя, ничего не спрашивай, возьми свою книгу и скорее отнеси ее незаметно домой. Потом все объясню.

- Что-то случилось, Александр Владимирович? – она подняла глаза, два блестящих агата пристально рассматривали меня.

- Ничего не случилось, просто не хочу вызывать лишних подозрений.

Я посмотрел в ее покрасневшее лицо. Оно слегка улыбалось и вопрошало, стыдилось и тянулось ко мне. Сколько здоровой жизненной силы излучали большие восточные глаза!

«Что ты молчишь? Скажи, приходить ночью или нет?» – читал я в них.

- Надя, тебя сегодня ожидать? Придешь?

- Приду, - она глубоко выдохнула, - откройте двери в девять вечера, а сами ложитесь. Свет выключите. Ужинать не будем. Если хотите, можете выпить сами. Я обязательно приду.

Я подошел и, запустив руку в вырез ее платья, поцеловал в шею. Мягкая женская плоть приятно обволокла голодные пальцы. Она тяжело с надрывом задышала.

- Жду тебя, приходи, - прошептал я.

Надя вытащила мою руку и нежно погладила ее ладонью.

- Не нужно этого, нас могут увидеть. Вы же не хотите неприятностей? Я сама ожидаю вечер с нетерпением. Приду, никуда не денусь.

 

Наступил вечер. Наружная дверь скрипнула. Кто-то осторожно опустил крюк на дверную скобу.

- Александр Владимирович! – услышал я знакомый голос, - Вы здесь?

- Я здесь, Надюша, - прошептал я, протягивая к ней руки.

Я слышал, как Надя нащупывала в темноте вешалку для одежды. Наконец, она повесила на нее шубу и сняла сапоги.

- Шторы завесили? – спросила она, медленно приближаясь к моей койке.

В ее руках что-то шуршало.

- Завесил, завесил, не беспокойся.

Наши руки нашли друг друга. Моя нетерпеливая ладонь нащупала трусики и бюстгальтер. Она была почти голой,

- Ты не одета? – удивленно спросил я.

- Да, это чтобы в темноте ничего не забыть из одежды.

- И тебе не было холодно?

- Нет, а что тут идти? Метров пятьдесят от силы.

- Александр Владимирович! Я принесла Вам пирожков. Испекла для Вас, попробуйте. Любину пищу есть невозможно. Картошку – и ту поджарить не умеет. Скушайте пирожки сейчас, не оставляйте до утра. Она протянула мне шуршащий полиэтиленовый пакет.

Выбора не было, пришлось есть пироги. Правда, предварительно выпив из горлышка еще немного коньяка. Пироги были еще теплыми и необыкновенно вкусными. Я похвалил Надежду.

- Надя, ты хорошая хозяйка. Странно, почему твой супруг не живет с тобой? На его месте я тебя и на шаг не отпускал. Такую жену еще поискать.

- Пьет он, Александр Владимирович. Сильно пьет.

- Надя, он тебя любит? Не из-за тебя ли он пьет?

- Может и из-за меня. Вы, наверное, правы, думаю, что еще любит.

В темноте были слышны ее тихие всхлипывания. Я обнял ее, она прижалась к моему плечу.

- Ну, вот еще, успокойся, - я гладил рукой ее волосы, вытирал ладонью глаза, - дернуло меня спьяну затронуть такое. Ты красавица, труженица, все у тебя будет хорошо. Вот увидишь. Успокойся.

- Я сейчас успокоюсь, - прошептала Надежда.

Влажными губами она уже искала мои губы. Ее руки плавно опустились вниз… Обессиленные, мы уткнулись лицом друг к другу. Моя ладонь ласково скользила по ее коже, так, наверное, скульптор ощупывает свое новое любимое творение. Она была хороша.

- Надя, мне нужно кое-что у тебя спросить. Я знаю, что Петра Илларионовича ты вчера не вызывала. Объясни, пожалуйста, как все получилось.

- Александр Владимирович, - ее тело напряглось, но, видимо, она ожидала моего вопроса, - мужчинам это трудно понять. Сын набегался за день и уснул, по телевизору показывали фильм о любви. Герои так страстно целовались. В такие минуты особенно хочется мужской ласки. Я посмотрела в окно. Через метель в конторе светилось одно-единственное окошко. Ваше. Что-то потянуло меня. Я надела шубу и подошла к конторе и посмотрела в окно. Вы сидели нагнувшись и что-то писали. Невидимая рука подталкивала меня в спину. Остальное Вы знаете. Можете прогнать меня, если хотите.

- Не хочу, - ответил я.

Надя обняла меня, ее губы приблизились к лицу, они требовали поцелуя.

«Действительно, трудно понять женщин, - думал я, - еще полгода назад она назвала меня мудаком и тайком приходила в эту же комнату к другому, а сегодня я лежу в ее объятиях и чувства ее, похоже, неподдельны».

- Александр Владимирович! Вы на меня обижены за этот обман?

- Нисколько не обижен. Наоборот, приятно, что я кому-то нужен, - ответил я. Знаешь, Надюша, я тоже хочу кое в чем тебе признаться. «Мертвое море» я перечитал раза три. Обожаю эту книгу. Ты улыбаешься?

- Немного. Александр Владимирович, хотите, я открою Вам одну маленькую тайну?

- Приятную для меня? – игриво спросил я.

- Думаю, что да. Вы нужны не только мне, но и еще одному человеку. Помните вчерашний звонок Алины? Она знала, что Вы здесь и вечером будете один.

- Как она могла знать? Откуда ты знаешь? – с интересом спросил я.

- Я слышала, как Галина Викторовна утром звонила Алине. Они говорили о Вас.

- Женщины, женщины! Все вы хитрые кошки. Обложили меня, бедного мальчика. Хотя, если честно, спасибо тебе, Надя. Мне вдвойне приятно. Завтра мне нужно уезжать. Начальство торопит. У нас осталась только эта ночь.

Я поцеловал ее грудь. Глубокий, похожий на крик, женский стон снова стучал в мое тело, торопил мои желания и фантазии.

 

Утром, возвращаясь из туалета во дворе, я посмотрел на окно своей комнаты. Свежие, слегка припорошенные снегом, следы человеческих ног отчетливо были видны у моего окна. Я вошел в комнату, из абонентского динамика голосистые девки хора им. Веревки протяжно тянули знакомую украинскую песню: «Хто любови нэ знаеться, той й горя нэ знае…» «Обо мне поют», - подумал я.

Достав бритвенный набор, я включил привезенный из дома транзистор. Китайское радио на ломанном русском передавало лозунги и цитаты председателя Мао. «Если в горах нет тигра, то царем зверей может стать обезьяна», - учил великий кормчий. Я посмотрел на свое лицо в зеркальце умывальника.

«Пожалуй, Мао прав», - подумал я.

 

Через три часа я сидел в кресле автобуса и мурлыкал под нос прилипшую украинскую песню. Перебирая в уме акт проверки хозяйства, я вспоминал Надежду, наши необычные ночные свидания, думал о том, что в следующий приезд я подарю ей флакончик французских духов, а еще я думал об Алине. Позвонит или не позвонит? С каждым километром автобус приближал меня к ней.

 

- Алина! Скорее! Скорее! – прокричал я на кухню.

Жена вбежала в комнату.

- Что случилось?

- Твою Ореховку показывают. Дом сгорел. Два человека погибли.

- Как жаль. Как они там? Все так переменилось. Хотя бы наши не пострадали.

Я обнял ее за талию. В ее красивых руках краснел кусок недотертой морковки.

- Это тебе, на, доешь, - сказала она, поднеся морковь к моему рту.

Я взял ее руку и поцеловал мокрое запястье. О Наде и тех двух ночах в Ореховке я никогда ей не говорил.