Песнь седьмая. Единоборство Гектора и Аякса. Бывает, полный штиль в открытом море застигнет мореходов на пути и много дней под солнцем, на просторе им вёслами приходится грести. И вдруг, когда гребцы уж изнурились, им парус наполняет лёгкий бриз: подобно ветерку попутному явились в рядах троянцев Гектор и Парис… Парис в своих доспехах лучезарных встал впереди и, полный свежих сил, немедленно Менесфия из Арны стрелой пернатой насмерть поразил. Рассыпались, как прах, земные узы и не вернётся в край родных осин Арейфооя и Филомедузы единственный их венценосный сын. Вождю Эионею Гектор пикой под кромку шлема в горло угодил, и в схватке бурной, по накалу дикой, Главк Дексия копьём насквозь пронзил. Боясь, что безобразие такое ахейцев к поражению ведёт, Афина растревожилась и к Трое помчалась вниз с заоблачных высот. Но, опекавший сыновей Приама, её, сияющую в синеве небес, заметил вскоре Аполлон с Пергама и бросился стремглав наперерез. Они сошлись близ дуба векового, где Ксанфа бурого течёт вода, и Аполлон ей первый молвил слово: «Дочь Зевса! С чем явилась ты сюда? Наслать ли хочешь на троянцев беды, или спешишь ахейцев защитить? В их пользу чашу ветреной Победы, наверно, ты намерена склонить? Но, коль троянцы так вам неугодны, вы с Герою потом задайте им – хоть перебейте всех, а на сегодня давай смертоубийство прекратим». Афина не смутилась: « Феб! И я же сюда за тем летела, но прости, возможно, ты подробнее расскажешь, как мыслишь оба войска развести?» Феб отвечал: «Ахейцам пусть предложит отважный Гектор поединок с ним, и вряд ли кто-то отказаться сможет из оскорблённых вызовом таким». Одобрила Афина мировую… Наказ Гелену тут же Феб внушил и прорицатель эту мысль благую поведать брату тотчас поспешил: «Послушай, Гектор, мой совет и сделай как я скажу: прерви на время бой и вопроси – найдётся ли кто смелый в единоборстве встретиться с тобой… Не бойся смерти: о тебе печётся сам стреловержец Аполлон сейчас; сегодня жизнь твоя не пресечётся, как возвестил мне то небесный глас». И Гектора речь брата убедила – он на нейтральную выходит полосу, держа, чтоб отовсюду видно было, копьё посередине на весу. Троянцы встали, удивлённые почином, не заступая за указанный предел. Увидев знак тот, и своим дружинам остановиться Агамемнон повелел. Осела пыль, летавшая равниной… Живые вновь поверили в Судьбу… А в это время боги, Феб с Афиной, под видом ястребов, уселись на дубу. И боги любовались: степь до края заполонив, насколько видит глаз, два воинства, под солнцем изнывая, напоминали ниву в знойный час. Как будто в пору близкого предгрозья Зефир посевы шевелит слегка, и копья, словно спелые колосья, колышутся от дуновений ветерка. Навряд найдёшь картину этой краше… Умолкли все. И Гектор начал речь: «Увы! Зевс не исполнил клятвы наши и не судил кровопролития избечь. Нам, по его завету, всем на горе до той поры сражаться предстоит, или пока мы вас не сбросим в море, или покуда Троя не сгорит. Так вот, героям вашим предлагаю здесь силами померяться со мной: на бой открытый я их вызываю и ставлю собственную жизнь ценой. Надеюсь я, сама Судьба рассудит, чьей смертью завершится этот спор, а Зевс тому свидетелем пусть будет, что честно мы исполним уговор. Условимся, что тот, кто побеждает, когда в бою соперника убьёт, друзьям поверженного тело возвращает, а всё оружие его себе берёт. Погибну я – троянцы на Пергаме мои останки на костре сожгут; падёт противник, и вперёд ногами его ахейцы в лагерь унесут. Ему над Геллеспонтом всем народом курган насыплют, чтоб издалека он виден был плывущим мореходам и маяком служил в далёкие века. И, проплывая, будут мореходы другим рассказывать, что здесь почил, герой, которого в былые годы в единоборстве Гектор победил. Кто выйдет, вы определите сами – с любым из вас мне встреча не страшна». Замолк он, и надолго над рядами гнетущая повисла тишина. Боясь принять его смертельный вызов и отказаться от него стыдясь, задумались герои над сюрпризом: того гляди, лицом ударишь в грязь! Устав от этой тягостной картины, взвыл Менелай: «Вы только пить годны! Вы разве после этого мужчины? Вы – бабы! Пустомели! Хвастуны! О подвигах разводите турусы, а как дойдёт до дела, стыд и срам! Да пропадите пропадом вы, трусы: я с Гектором пойду сражаться сам». И он, не прекращая возмущаться и обвинений изливая шквал, поспешно стал в доспехи облачаться, но Агамемнон брата удержал: «Не горячись! Веди себя скромнее… Тебе ли биться с Гектором самим… И многие из тех, кто посильнее, посмеют ли ещё тягаться с ним. Его Ахилл бесстрашный опасался, а уж тебе подавно лезть не след – дождёмся, чтобы кто другой сыскался, способный Гектору достойный дать ответ. Мне только то известно достоверно, что даже самый мощный муж, и тот подумает и будет рад безмерно, если в живых остаться повезёт». И Менелай охотно покорился, (и только потому остался цел) из воинских одежд разоблачился и снова среди воинов воссел. Поднялся Нестор: «Боги! Что творится? Нисходит скорбь на родину мою… Послушайте, куда это годится? Вожди ахейские, я вас не узнаю! Увы, Пелей! Когда я с ним прощался, перечисляя, кто в поход идёт, как именами старец восхищался! Услышав о позоре, он умрёт! Такого не было на прошлых войнах! Как видно, племя гордое перевелось, когда в ахейском воинстве достойных противников троянцу не нашлось! О боги вечные, на что это похоже?! Героями стал край оскудевать! Эх, был бы я сегодня помоложе, то Гектора бы не заставил ждать! Когда пилосцы встарь на поле бранном с аркадцами сошлись под меди звон, у Феа, близ потока Иардана, шёл впереди их Эревфалион. Не луком, не копьём вооружённый, разил он всех железной булавой, той самой, что народ разноплемённый палиценосец бил Арейфоой. Не в силах одолеть на поле боя, цари из многих городов вокруг боялись как огня Арейфооя, и взял его лишь хитростью Ликург. В проходе узком, где не разминуться и самым тощим воинам вдвоём, не мог тот булавою размахнуться, и тут Ликург пронзил его копьём. Потом уже и сам Ликург сражаться, вооружившись булавой, ходил, но, в старости, решил он с ней расстаться и Эревфалиону подарил. Когда мы друг напротив друга встали, храбрейшим он сразиться предлагал, но наши храбрецы хвосты поджали и драться с ним никто не пожелал.. Один лишь я тогда не устрашился, хотя из воинов и был моложе всех, с аркадцем грозным встретиться решился, надеясь на Афину и успех… Мою мольбу услышала Афина! И я вознаграждён за смелость был: не просто храбреца, а исполина, сильнейшего из смертных, там убил!» И речи старца многих устыдили: его упрёков горьких не снеся, девятеро желанье изъявили, и первым Агамемнон поднялся… Но тут же следом Диомед решился… Потом – Аяксы, Эврипил, Идоменей, а там и Мерион в ряды их влился, и, наконец, Фоас и Одиссей. Промолвил Нестор: «Много вас, а значит кому идти решите меж собой: бросайте жребий, пусть он и назначит того, кто выйдет с Гектором на бой». И Нестор шлем для процедуры редкой у Агамемнона на время попросил; и каждый жребий со своею меткой туда рукой дрожащей опустил. Вначале Нестор шлем слегка позыбал; встряхнул легонько; тряханул сильней; шлем загремел; оттуда жребий выпал и все дыханье затаили – чей? И справа жребий пронося по кругу, глашатай всех вождей почти минул, когда Аякс признал его своим и руку за тем обломком камня протянул. Взглянуть на жребий ближе не преминул и собственную метку увидал; осклабился; на землю жребий кинул и радостно ахейцам закричал: « Друзья! Я с Гектором сразиться выйду и всыплю наглецу по первое число, а вы молитесь, чтоб Теламониду в сражении сегодня повезло. Но так, чтоб не подслушали троянцы молитв и нам не навредили вдруг… А впрочем, было бы чего бояться! Так не стесняйтесь и молитесь вслух! Я всех сильней на этом поле ныне – недаром с малолетства огольца искусству ратному на Саламине учили в доме моего отца!» Молили воины: «Когда о нас болеешь, отдать всю славу, Зевс, Аяксу повели, а если ты и Гектора жалеешь, то поровну им славу раздели!» Но вот Аякс оделся: воин бравый гляделся, словно это сам Арес, когда по воле Зевса бог кровавый на брань народов шествует с небес. Его лицо улыбкой озарялось. И звук шагов был слышен вдалеке. И в такт шагам широким колыхалось тяжёлое копьё в его руке. Ахейцы восторгались ликом страшным… Троянцев в трепет повергал ужасный вид… Перед собой Аякс держал, как башню, обитый медью семислойный щит. В краю родимом этот щит великий из прочных кож воловьих сотворил герою знаменитый мастер Тихий, искуснейший кожевенник из Гил. И учащённо стало сердце биться у Гектора, но, как он ни желал, ни отказаться, ни в толпе укрыться не мог – ведь сам на битву вызывал. Так на ристалище Аякс явился… Весь слепленный из мускулов и жил, перед противником вблизи остановился и с неприкрытою угрозой возгласил: «Ты думал, Гектор, в нас иссякла сила? Сейчас пришла пора тебе узнать, что есть у нас кому, кроме Ахилла, за честь рядов ахейских постоять! Есть и другие с львиною душою, в ком мощь и смелость хлещут через край; и много среди нас таких героев! Ты вызывал? Так ты и начинай!» Взъярился Гектор: «Что ты понукаешь! На то похоже, что меня, Аякс, за глупого мальчишку принимаешь; за девочку из маменькиных плакс? Но я найду и на тебя управу! Я с ратным делом издавна знаком: тяжёлый щит налево и направо могу метать и биться со щитом. Могу пешком идти на зов Ареса; и конный голову мечом ссеку; и с колесницы, через пыльную завесу, не промахнусь копьём на всём скаку. И я ни днём, ни ночью не слабею… В бою не устаёт моя рука. Но вот чего я точно не умею, так это нападать исподтишка!» И Гектор, размахнувшись, что есть силы, послал копьё могучею рукой: оно и медь, и шесть слоёв прошило, но здесь увязло, не пройдя седьмой. А вот Аяксу счастье подфартило: его копьё, под скрежет, треск и звон, щит и броню у Гектора пробило и в подреберье изорвало весь хитон. Троянца Смерть готовилась настигнуть, Аид уже его прихода ждал, но Гектор вовремя успел отпрыгнуть и смерти неминучей избежал. И, выдернув одновременно копья, немедленно герои сшиблись вновь, как львы, роняющие пены хлопья, когда им в ноздри ударяет кровь. Ударил Гектор в центр щита, но жало о медь согнулось; между тем насквозь копьё Аякса щит прошло, броню прорвало и вскользь по шее Гектора прошлось. Он отскочил; схватил огромный камень и, раскрутив его над головой, как из пращи, обеими руками на щит удар обрушил роковой. От страшного удара медь взгремела, щит, словно лист сухой, затрепетал, но нападение Аякс отбил умело и щит в руке могучей удержал. И тут же сам с земли замшелый, чёрный, ещё крупнее камень подхватил; метнул одной рукою этот жёрнов, и щит врага насквозь он проломил. Колени камень Гектору поранил, и повалился навзничь грозный враг, но поднял Феб его, и, щит отбросив драный, троянец оказался на ногах. И оба, выхватив мечи, алкали, как вепри грозные, сойтись грудь в грудь, но тут глашатаи меж ними встали и скипетрами преградили путь. И молвил им Идей, троянский вестник: «Вы всех уже успели убедить, что Зевсу одинаково любезны! И бой на этом надо прекратить. Подлунный мир, мне кажется, воочию сражение храбрейших лицезрел, но опустились сумерки, а ночью не грех и отдохнуть от ратных дел». Ответствовал Аякс: « Не возражаю против того, чтоб битву прекратить, но вызвал Гектор и, как полагаю, ему об этом следует просить!» И Гектор молвил: «Силу, мощь и разум тебе с избытком громовержец дал: героев знаю ваших, но ни разу по силе равного тебе я не встречал! Давай на будущее бой отложим! Пусть прочие, живыми видя нас, порадуются – спор свой подытожим, когда сойдёмся в следующий раз. Ну а сейчас отдаримся с тобою, чтоб люди долго помнили о том, как бились мы, сведённые враждою, но дружелюбно разошлись потом». Тут Гектор меч свой в ножнах, с портупеей, ему вручает, быстро сняв с рамен, и, не желая выглядеть скупее, Аякс пурпурный пояс дал взамен. И разошлись: один обратно к Трое; другой – к рядам шатров береговых, где и встречали радостно героев не чаявшие видеть их в живых. Не чуждый веяний эпикурейских, едва лишь вечер сумрак распростёр, царь Агамемнон воевод ахейских на пиршество созвал к себе в шатёр. Чтоб на пиру для всех хватило мяса, царь пятилетнего быка заклал и, выделяя изо всех Аякса, ему хребтину царь презентовал. Вожди досыта ели там и пили, и было чем им душу усладить; когда насытились и жажду утолили, собравшимся стал Нестор говорить: « По милости Ареса, воеводы, победа нам досталась тяжело: за это время множество народу в сражениях жестоких полегло. И очень мы живые, между прочим, перед теми виноваты, кто убит: пока что мы тела не захороним, не смогут души их сойти в Аид. Давайте соберём их утром ранним, свезём к себе с побоища гужом и, чтобы души их избавить от скитаний, поодаль трупы на костре сожжём. Курган насыплем; по убитым справим тризну; а собранный с того кострища прах живые увезут потом в отчизну – отдать на память детям об отцах. Ещё скажу – опасно в стане стало: враги к нам скрытно могут подойти… Друзья, вокруг него бы не мешало нам крепостную стену возвести. Сторожевые башни в ней построим, ворота, чтоб пройти в них табуну, а вдоль стены глубокий ров пророем и кольями утыкаем по дну». Все восхитились умными словами и разошлись, чтоб встретиться чуть свет. Троянцы тоже собрались в Пергаме, перед дворцом Приама на совет. Совет их бестолковым был и шумным, и походил на беспредметный спор, пока с увещеванием разумным Антенор не вмешался в разговор: «Скажу, друзья, как сердце мне велело: Елену мужу следует отдать – воюя за неправедное дело, бессмысленно победы ожидать. Мы платим чересчур большую цену и вы к словам прислушайтесь моим: давайте мужу отдадим Елену, а с ней и все богатства возвратим». Парис с обидой возразил на это: «Антенор, разум твой смутила злость! Что – неужели лучшего совета в башке твоей безмозглой не нашлось? Чтоб прочие напрасно не мудрили, при всём народе заявляю вам – хотя бы вы и вправду так решили, я ни за что Елену не отдам. Что до сокровищ, то хоть все берите, и те, что я привёз из стран чужих, и если их не хватит, приходите – добавлю, сколько надо, от своих». И встал Приам: «Давайте спор оставим, пусть стража бодрствует, а кто свободен – спит… А утром в лагерь вестника отправим и он решение ахейцам сообщит. И что Парис не против откупиться, но что Елену не желает отдавать; да надо и о том договориться, чтобы убитых с поля подобрать». С тем разошлись троянцы на ночёвку, а ранним утром до зари Идей к ахейцам, выполняя установку, пошёл и в сборе всех застал вождей. Они от сна восстали на рассвете и близко от черты береговой план действий обсуждали на совете у Агамемнона за корабельною кормой. Идей им молвил: «Царь и воеводы! Я послан сообщить от Трои вам то, что на сходе решено народом, и как мне повелел то царь Приам. Парис сокровищами может откупиться, но не намерен он Елену выдавать, а если не желаете мириться, то разрешите мёртвых нам убрать». Идей умолк, но и вожди молчали, не зная, что сказать ему в ответ… Но, наконец, над дивными речами расхохотался громко Диомед: «Сокровища вернуть он обещает?! Боюсь, нам и Елена не нужна: уже и несмышлёныш понимает, что Троя быть разрушена должна». Все дружно Диомеда поддержали, и Агамемнон подытожил речь: «Ты сам всё слышал, что вожди сказали! А трупы мёртвых не мешает сжечь… Приам пусть не надеется напрасно, что мы на хитрости его пойдём, хотя на перемирие согласны и тоже с поля трупы уберём». Вожди свои дела решать остались и вспять поплёлся с новостью Идей туда, где на совете дожидались его неутешительных вестей... Ещё не спала и туманная завеса, как запрягли все мулов и коней: одни, чтобы возить дрова из леса; другие – трупы вывозить с полей. И только солнце озарило долы, явившись в мир из океанских вод, со всех сторон для скорбных дел тяжёлых, на поле брани повалил народ. Искали трупы в зарослях, в оврагах, и, свой или чужой чтоб разобрать, их часто и от крови, и от праха водою приходилось отмывать. Не слышно было на поле стенаний: троянский люд беззвучно слёзы лил, ведь, чтоб не выдавать переживаний, Приам рыдать им громко воспретил. Потом останки на кострах сжигали… Насыпали курганы и пошли, исполненные скорби и печали, те – в город; те – к себе на корабли… Казалось, утро и не наступало, а на небе уже закат горел, но выполнить ахейцам предстояло ещё одно из неотложных дел. И возвели они в тот вечер стену, пять башен на возвышенных местах, ров вырыли крутой и глубоченный, установили створы в воротах. Пока ахейцы над стеной трудились и башни поднимали к небесам, все боги олимпийские дивились, близ Зевса сидя, их земным трудам. И Посейдон спросил: « Где слово наше?! Сегодня мы у смертных не в чести: к нам с замыслами не идут и даже забыли гекатомбы принести. Потомки их деянья помнить будут! Но я боюсь, что жители земли о той стене великой позабудут, какой мы с Фебом Трою обвели». Зевс отвечал: «О чём твои тревоги! Что люди стенку в поле возвели? Завидовать потугам сих убогих тебе ли, колебателю земли?! О том пусть бог переживает слабый, людей бояться следует ему, но ведь соперничать с твоею славой под солнцем не под силу никому. Когда ахейцы отплывут отсюда, их стену в море смоешь, и тогда из памяти забывчивого люда творенье их сотрётся без следа». Стена вздымалась, словно горный гребень, и ей дивился восхищённый люд, но солнце закатилось; пала темень; ахейцы тоже завершили труд… Для трапезы вечерней потучнее тельцов забили и костры зажгли, а тут приплыли корабли Эвнея и вина с Лемноса им привезли. Царей Микен и Спарты почитая, сын Ипсипилы и Ясона дело знал: в дар Агамемнону и Менелаю по сотне гекалитров он прислал. Для менее сановной клиентуры вино имело стоимость свою: медь, золото, волы, воловьи шкуры и пленники, добытые в бою. Лилось рекой разбавленное зелье; в карманах таяли запасы серебра, и в стане неуёмное веселье царило вплоть до самого утра. А Троя словно замерла над бездной… В ней тоже в эту ночь никто не спал: под сполохи далёкий гром небесный всю ночь троянцам беды предвещал. Боясь, что громовержец град погубит, они, под сенью дремлющих олив, не смели кубки даже и пригубить, вина оттуда Зевсу не возлив. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
