Что хочет автор. Литературные конкурсы

– Ваше высокопревосходительство, к вам посланец от индийского магараджи Рамбир Сингха, – доложил ординарец, приоткрыв дверь в генерал-губернаторский кабинет. – Пропустить?

– Да, проси, пусть войдёт, – пробасил Константин Петрович, поправляя любивший иногда капризничать аксельбант.

На пороге возник смуглолицый, долговязый тип в чалме и с большим заляпанным множеством сургучных печатей конвертом в руках. Он низко поклонился и протянул письмо.

– Павел Ильич, примите, – распорядился генерал-губернатор, располагаясь поудобнее в кресле. Секретарь взял из рук гостя конверт и, похрустев сургучом, вскрыл.

– “Поклон от Рамбир-Сингха русскому губернатору и военачальнику! Посылаю к Вам верного человека, которого Вы сможете обо всём расспросить. Имя его Чанг-Сингх. (Услышав своё имя, посланец слегка наклонил голову и улыбнулся). Гуру Гобинд предсказал, что англичане долго будут мучить наш народ, но после того придут в Индию русские и изгонят их…”

– Кто такой этот Гобинд? – поинтересовался генерал Кауфман, не будучи силён в истории Индии.

– Был такой в семнадцатом веке у сикхов герой. Он боролся с властью Моголов, создал армию, но пал от руки подосланного убийцы. Они чтят его как святого.

– Читайте дальше.

– “Восемь сикхов поссорились с англичанами, которые сверх этих восьми расстреляли из орудий ещё много невиновных. Всего от английских пушек погибло сто человек! Пророчество Гуру Гобинда говорит, что вы придёте и избавите нас, и триста тысяч сикхов присоединятся к вам. Все они готовы. Когда вы придёте, то они выступят вместе с вами”.

– Какое странное письмо! Они хотят, чтобы мы вторглись в Индию? А что там ещё?

– Больше ничего. Подпись и отпечаток перстня.

– Ну, знаете, такие вопросы я решать один не могу. Спросите у индуса, что ему велено передать на словах.

– Он говорит, что Рамбир-Сингх хотел бы получить от Вас письменный ответ.

– Скажите ему, что пока ответа дать не могу. Я должен сообщить на самый верх. Дело государственное! Пускай возвращается, а позже мы пошлём своего человека к ним с письмом.

Секретарь перевёл. Индус, долго кланяясь и улыбаясь, удалился. Когда за ним закрылась дверь, Константин Петрович, встал из-за стола и прошёлся по кабинету.

– Что же они там? Никак хотят стравить нас с англичанами?

Потом, помолчав некоторое время и поскрипев паркетом (полы рассыхались, а денег на ремонт всё не выделяли), добавил:

– Павел Ильич, вы свободны. Больше вас не задерживаю.

Переводчик поклонился и тихо прикрыл за собой дверь.

Не прошло и года, как весь мир потрясла весть о восстании сикхов и о безжалостных мерах подавления его англичанами. Направленное Кауфманом послание военному министру о визите “индийского гостя” осталось без ответа.

В связи с происшедшим волнением генерал-губернатор послал наверх ещё одно донесение, в котором, в частности писал: “Восстание есть не внезапный бунт нескольких туземных полков против Ост-индской компании, а скорее выражение стремления края освободиться от ненавистного ига иноземцев. Ущерб, который понесёт английская торговля вследствие восстания, будет весьма значителен. Ежели Англии удастся в скором времени подавить бунт, то она не только извлечёт пользу из сего события, но значительно усилится и станет могущественнее прежнего».

На это последнее послание был, наконец, получен ответ следующего содержания: “Действия наши относительно англичан в Средней Азии нужно принять следующие:

а) ввиду ограниченности военных средств Туркестанского округа, немедленно усилить войска этого округа резервом;

б) выдвинуть отряд большей силы к Амударье;

в) особое внимание надо обратить на то, чтобы наши действия не сделали неблагоприятного впечатления на Афганистан».

Павел Ильич Пащенко, историк и востоковед, знаток многих языков, учился в Казанском и Петербургском Университетах. По окончании учёбы участвовал в многочисленных археологических раскопках и экспедициях. В студенческие годы общался с Добролюбовым, посещал сходки “Земли и воли”. Читал запрещенные книги и листовки, пытался издавать собственный журнал, который запретила цензура, как “рупор социал-демократии”. Затем молодой человек остепенился и пошёл на государственную службу в Азиатский департамент, где и стал подниматься в гору: секретарь русского посольства в Персии, далее – личный переводчик генерал-губернатора Туркестана Романовского и вдруг внезапный срыв… Высылка, как “человека неблагонадёжного и вредного для службы в Туркестанской области”. Всё потому, что был излишне откровенным в беседах с местными жителями, да и припомнили бурную молодость. Как результат – ссылка в Оренбург. Затем прощение и возвращение в северную столицу. И снова Туркестан. Служба у нового генерал-губернатора Кауфмана. Но вскоре опять высылка за “нарушение тайн служебной переписки” и жизнь под надзором. Когда надзор, по истечении года, был снят, Павел Ильич вновь получил право вернуться в столицу.

“Бога ради, будь осторожней! Бойся всех – от кондуктора в дилижансе, до своих ближайших знакомых, – увещевали “блудного сына” престарелые родители. – Петербург теперь не тот, что когда-то. Болтать лишнего опасно”.

Был ноябрь. Давно не видев любимого города и соскучившись, Павел Ильич взял извозчика и отправился на Исаакиевскую площадь, желая именно с неё возобновить встречу со знакомыми местами. Всё покрывал глубокий снег, только Пётр на коне мрачно и грозно выделялся среди вечерней темноты, да тусклые фонари прорезали мрак печальным светом…

Возвратившись домой, Павел Ильич нашёл у себя одного из родственников. Поговоривши с ним о том, о сём, он невольно коснулся и политики.

– Как вы себя здесь чувствуете после долгого отсутствия? – вдруг резко переменил тему родственник.

– Спасибо, Слава Богу, хорошо, – поблагодарил Павел Ильич.

Родственник, нисколько не меняя выражения лица, одними глазами послал ему упрёк, совет или предостережение. Зрачки его, косясь, заставили Павла Ильича обернуться. Истопник клал дрова в печь. Когда он затопил её и сделал на полу лужу снегом, оттаявшим с его сапог, он взял свою длинную кочергу и вышел. Родственник принялся тогда упрекать вернувшегося из ссылки за то, что тот при истопнике коснулся скабрезной темы, да ещё и не по-французски. Уходя, он сказал вполголоса:

– Кстати, тут поблизости работает цирюльник. Если, не дай Бог, вы зайдёте к нему, то будьте осторожны. Я уверен, что и он связан с полицией.

– Ну, а прачка тоже из корпуса жандармов?

– Смейтесь, смейтесь! Вы скорее другого попадётесь, так как только что воротились оттуда – за вами десять нянек приставят!

– В то время, как и семерых довольно, чтобы дитя осталось без глазу, да? – продолжал отшучиваться бывший ссыльный.

На другой день Пащенко поехал к чиновнику, занимавшемуся его делами. Рыхлый снег валил хлопьями, мокрый и холодный ветер пронимал до костей, рвал шляпу и шинель. Кучер, едва видя на шаг вперёд, щурясь от снега и наклоняя голову, кричал нечеловеческим голосом: “Разойдись! Зашибу!”

Павел Ильич вспомнил, как в известной сказке воробей спрашивает волка, зачем тот живет в таком северном климате? “Свобода, – отвечает волк, – заставляет забыть о климате!” О, как он понимал психологию серого хищника!

Прошла пара месяцев. “Возвращенец” наслаждался обретённой свободой в кругу семьи, близких и друзей. Если в ссылке дни медленно и тягостно ползли, то здесь мчались как бешеные кони – не успеешь оглянуться, как неделя пролетела, за ней другая… И вот в первых числах февраля, часов в 9 утра, слуга сообщил Павлу Ильичу, что квартальный надзиратель желает его видеть. Хозяин велел просить квартального войти. Надзиратель показал клочок бумаги, который извещал: “Вас приглашают к 10 утра в Тайную Канцелярию Его Императорского Величества”.

– Очень хорошо, – прочитав записку, улыбнулся барин. – Это находится у Цепного моста?

– Не беспокойтесь, у меня внизу сани, я с вами поеду! – успокоил квартальный, делая приглашающий жест.

“Дело скверно”, – сердце тревожно сжалось.

Проехали Цепной мост, Летний сад и свернули в бывший дом Кочубея. Там, во флигеле помещалось то, куда приглашали. Жандарм у входа их не пустил, но вызвал чиновника, который, прочитав бумагу, оставил квартального в коридоре, а Пащенко просил идти за ним. Он привёл его в кабинет, где за большим столом сидел худой и седой старик со зловещим лицом. Старик для важности дочитал какую-то бумагу, потом, кряхтя и щёлкая подагрическими суставами, усилием встал и подошёл к посетителю.

На груди красовалась звезда, из чего можно заключить, что он отнюдь не мелкая сошка, а птица большого полёта – никак не ниже корпусного командира жандармов.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Странный турок. Явление слуги. Факиры. Клятва на Коране. Шантажист. Поляк-спаситель.

Пассажир сошёл с поезда. Выглядел он весьма колоритно даже для этих экзотических мест: белые полотняные шаровары, короткая куртка в обтяжку с металлическими пуговицами, широчайший красный пояс, голая шея, бритая голова при небольших усах и бородке, гигантская феска с голубой кистью непомерной длины и, кроме того, огромные синие очки.

- Турок и в очках! Откуда такой? - раздавались восхищённые возгласы на перроне.

Прибывший багажа имел мало, и носильщик не потребовался. Прихрамывая слегка на левую ногу, он донёс свои баулы до стоянки кэбов и, сговорившись о цене, покатил в город.

Вокзал располагался за городской чертой. До крепостной стены доехали быстро, и город предстал во всём своём величии, раскинувшись на склоне Кашмирских гор. Заходящее солнце озаряло белые зубчатые стены.

Крепость, когда-то бывшая неприступной, всё ещё сохраняла черты прошлого величия. Ворота широко раскрыты, и к ним с окрестных полей спешили крестьяне: кто пешком, кто верхом на ослах и лошадях, кто в повозках, запряжённых мулами. Направо у ворот помещалась будка, где находилась канцелярия. В ней восседали некие господа, бойко говорившие меж собой по-персидски и на хинди.

-Кто вы такой?- спросили прибывшего, когда он вошёл в тесную комнатушку.

-Я - доктор Шейх-Мухаммед-Аяфенди, - ответил тот по-персидски.

-Зачем приехали?

-Я изучаю нравы, обычаи народов, хочу понять различия характеров и склонности их в зависимости от образа жизни и климата.… И, к тому же, я привёз письмо…

-Кому письмо?

-Магарадже Кашмира.

-А где остановитесь?

-В гостинице.

Задав ещё несколько формальных вопросов и записав ответы, чиновники разрешили путешественнику войти в город. Узнав, что ближайшая гостиница находится совсем недалеко, гость решил прогуляться пешком. Подхватив в обе руки багаж, решительно направился в неизвестность. Но не успел очкастый турок сделать и пары шагов, как подлетел к нему моложавый курчавый индус и предложил свои услуги.

-Меня зовут Чанакья, господин, я был раньше купцом, но разорился. Не нужен ли вам слуга? Буду служить верой и правдой, поверьте…

Турок немного опешил, но, оглядев любезного молодого человека и, почему-то сразу почувствовав к нему расположение, принял предложение.

-Пожалуй, вы появились очень кстати. Мне нужен помощник вообще и носильщик в частности, хотя, как видите, мой багаж не столь велик и тяжёл.

- Позвольте! - индус с воодушевлением схватил вещи. - Сразу хочу помочь вам не только как носильщик.… За вами шёл соглядатай.

- Как? Не успел приехать и уже…

- Сейчас он прячется вон за тем домом, - индус кивнул на противоположную сторону.

Учёный резко обернулся и заметил юркого человечка европейской наружности, поспешно скрывшегося за углом.

-Не успел приехать, и слежка?

- Тут за каждым новым человеком сразу устанавливается наблюдение. Не удивляйтесь.

-Спасибо, что предупредил, Чанакья!

Они двинулись вдоль, широкой, пыльной и многолюдной улицы с магазинами и лавками по обеим сторонам.

Смуглолицые и крикливые торговцы, отчаянно зазывали , чуть ли не силой заставляя купить хоть что-нибудь. Привычная для восточных городов сутолока завертела учёного и слугу.

Кругом мелькали мужчины в чалмах и женщины в разноцветных сари. Людской поток кипел и бурлил, словно обиженный на чей-то непрошеный сапог муравейник, хотя день и клонился к вечеру. Улица вывела на обширную торговую площадь. Здесь было от чего разбежаться глазам: бесчисленные лавки теснили одна другую. В них имелось всё, чем славен и обилен Восток, но более всего поражало многообразие тканей: от шёлка и муслина до бархата и парчи.

У стены дома, примыкавшего к ближайшей лавке, сидел, скрестив ноги, на коврике факир. Возле толпились зеваки. А толпиться было от чего.

Факир взял деревянный шар с отверстиями, продел через них верёвку и швырнул его вверх, где тот и исчез, по-видимому, не собираясь возвращаться, вопреки законам гравитации. Конец верёвки, правда, свисал откуда-то сверху, и фокусник приказал своему помощнику-мальчишке лезть по верёвке вверх, что тот и стал исполнять. Все стояли, разинув рты, а мальчишка лез всё выше и выше, пока тоже не исчез из виду.

Старик-фокусник трижды позвал мальчика и, не получив ответа, достав огромный нож, сам стал карабкаться по верёвочному столбу и…вскоре как бы растворился в воздухе. Одна лишь чашка для подаяний, стоявшая на земле, свидетельствовала о реальности происходящего.

Не дав зрителям перевести дух, факир как-то неожиданно спустился на землю, держа руке окровавленную кисть ребёнка. Кровь натурально капала с обрубка. Все ужаснулись: женщины завизжали, и многим стало нехорошо, а фокусник, неудовлетворенный достигнутым, снова полез по канату, исчез и вновь появился, держа в руке и ногу несчастного помощника. Не давая зрителям опомниться, жестокий старик, совершив ещё несколько лазов вверх-вниз, доставил на землю и другие части тела, включая и голову растерзанного ребёнка. Зрители в отчаянии, некоторые закричали: "Где полиция? Позовите полицию!" Стражей закона, как назло, нигде не было. Злодей, перепачканный кровью, стал на земле прикладывать один к другому куски расчленённого тела, после чего, сделав над сложенными останками таинственные пассы своими ссохшимися, чёрными от загара и грязи руками, предъявил мальчишку в полной целостности. Оживший помощник, как ни в чём ни бывало, стал обходить толпу с чашкой для подаяний. Бросив артисту несколько монет, турок и его новый знакомый пошли прочь.

-Каким образом это делается? - восхищался доктор. - Наверное, массовый гипноз?

-Я знаю другой вариант фокуса, - хитро улыбнулся Чанакья, - Если хотите, расскажу. Доктор согласился, и слуга увлечённо начал:

-К царю прибыли факиры, развлекать его. Один бросает клубок конопляной верёвки вверх, держа конец в руке. Клубок взвивается и, размотавшись до конца, исчезает где-то в вышине. Факир потянул верёвку, но она не поддалась. Потянул ещё раз, опять тщетно. Тогда он сказал: "Взберусь-ка я по этой верёвке". И полез: поднимался всё выше и выше, скрылся и больше не появлялся. Немного спустя, послышались крики, шум, стрельба, оглушительный грохот. С вышины падали то человеческая голова, то отрубленная рука или нога, то расчленённое на части человеческое тело. Падает и сам факир, тоже разрубленный пополам. Царь огорчился, велел позвать жену и детей факира. Они пришли. Их, по древнему обычаю, возвели на костёр и сожгли, а пепел развеяли.

Однако, мгновение спустя, в воздухе снова мелькнул факир и соскользнул по верёвке на землю. Ему рассказали о том, что произошло: что его жена и дети преданы сожжению. Он ответил: "Я не видел никакого сожжения и не слышал криков…"

Царь выразил соболезнование, облачил его в дорогие одежды и накинул ему на плечи соболью шубу. Факир подошёл, чтобы склониться в благодарности перед царём, тряхнул полою, и оттуда выпала живёхонькая жена, тряхнул другой полой - и выпали дети. Все были поражены и приговаривали: "Такого факира ещё не видывал свет!"

Царь щедро одарил его и отпустил.

- Занятная история, но мы, кажется, пришли.

Учёный и носильщик остановились возле одноэтажного, обнесённого невысоким забором, каменного строения. Вывеска, сверкавшая свежей краской, извещала, что перед ними "Огни Кашмира".

Заведение больше походило на барак, чем на отель. Доктор и его спутник вошли, вопреки некоторому разочарованию.

Тут же услужливо подскочил консьерж, и с завидным красноречием начал расписывать достоинства сей непрезентабельной обители. Услыхав, когда было построено кособокое здание и сколько замечательных личностей осчастливило его своим пребыванием, гость сдался и полез за бумажником... Свободных номеров оказалось предостаточно, и приезжий поселился в двух просторных комнатах, оборудованных всем тем, что необходимо человеку, привыкшему к европейской жизни (консьерж не соврал). Слугу доктор отпустил, велев быть завтра к обеду, а себе заказал ужин в номер. И, несмотря на поздний час, отужинав пловом и зелёным чаем (повар оказался мусульманином), и, коря себя за несоблюдение диеты, положенной по возрасту и в связи с недугами, путешественник почувствовал невероятную усталость. Путь был долгим (Вена, Триест, Александрия, морем до Калькутты, поездом до Аллабада, на перекладных до Чимбы). Он прилёг на диван и задремал. Сладостная дрёма переросла в глубокий сон с назойливым сновидением. Снился какой-то старик в мундире, твердивший гнусным голосом: «Вы посылаетесь для сбора сведений о вооружении, о возможностях снабжения войск, о состоянии страны, о впечатлениях, произведённых нашими успехами в Средней Азии, о возможности прокладки рельсовой дороги через Туркестан в Индию…»

«Но я учёный», - пытался протестовать спящий, а неумолимый старик всё наседал и твердил своё: «Наши люди выдадут вам арабский наряд и пропуск…»

«Я не могу, я не готов»! А голос настаивал: «… пропуск, который будет удостоверять, что вы…»

«Нет, нет, и нет»! На этих словах спящий проснулся с испариной на лбу, и бросился шарить в темноте, ища часы - вот как на ночь наедаться, сколько раз уж зарекался! Стрелки сообщили, что спал ровно два часа. За окнами господствовала южная ночь, имевшая обыкновение накидываться внезапно, без предупрежденья (вечер здесь – это так себе, скорее для отвода глаз – настолько он краток!) Плохо ориентируясь на новом месте, жилец натолкнулся на подсвечник, и стал чиркать спичками, которые, похоже, отсырели в пути (ведь и под дождь и в шторм попадал!). Вспышка и поспешное угасание очередной совпало со страшным грохотом, потрясшим, как показалось, все устои мироздания. Окна задребезжали – никак взрыв или из пушки пальнули? Отбросив и поганые спички, и громоздкий подсвечник, жилец выскочил в коридор, откуда доносился топот ног. Пылали газовые рожки, и было достаточно светло, чтобы разглядеть испуганные лица обитателей гостиницы.

Все, перебивая друг друга, задавали одни и те же вопросы: «Что случилось? Что за шум? Что за грохот? Что это было?»

-Успокойтесь, господа! Пальнули из пушки, что означает наступление одиннадцати часов вечера и, что жителям пора на покой, - невозмутимо объяснил служитель.

-А разве без этого грома люди сами не знают, когда им ложиться? – вступился за перепуганных соседей доктор, заметив, однако, что не все двери распахнулись – или там старожилы, знающие о странном оповещении или ещё комнаты не заселены.

-Можно, конечно, и не ложиться, но на улицу выходить, тоже не стоит. Если, кто нарушит, того забирает полиция в участок и держит там до утра.

-Какой странный порядок!

-Это выдумка нашего достопочтимого Магараджи, и все недовольства к нему, господа, – закончил прислужник и пожелал всем спокойной ночи.

* * *

Ровно в девять доктор входил в здание местной администрации, располагавшееся в двух кварталах от гостиницы. Ночной выстрел всё ещё звучал в ушах, да и плов напоминал печени о своей трудной перевариваемости – одним словом, настроение не очень.

Удостоверение визитёр вручил смуглому человеку средних лет (своему ровеснику, как показалось доктору). Служивый, повертев документ и так и сяк, и, посмотрев взглядом укротителя, грозно, хотя и лениво, рыкнул:

- Так вы турок из Смирны? Ваше имя?

- Доктор Шейх-Мухаммед-Аяфенди.

- С какой целью пожаловали?

- Приехал для научной работы и привёз письмо вашему Магарадже.

- Чтобы встретиться с достопочтимым Рамбир-Синхом, вы должны записаться на приём. Видеть нашего Магараджу желающих много.

- Запишите меня. Какой будет день?

Чиновник буркнул что-то своему коллеге, сидевшему за дальним столом, и тот сообщил, порывшись в бумагах:

- Не раньше, чем через неделю. Быть у их Высочества нужно в это же время – опоздания недопустимы.

- Благодарю. Я могу идти?

- Нет, постойте! - воскликнул снова первый, доставая из ящика стола толстенную книгу в кожаном переплёте. – Вы должны присягнуть на Коране, что не подосланы к нам… англичанами.

Какой странный обычай, подумал доктор, но, решив ничему не удивляться, исполнил требование.

- Вот так-то лучше, - почти улыбнулся «рыкавший» чиновник, убирая Коран. – Теперь вы свободны, и мы вам очень признательны за визит.

Выйдя из здания, доктор вновь оказался на знойной, несмотря на ранний час, пыльной улице, тянувшейся в сторону базара.

«Какие странные порядки, - думал он, идя не спеша. - Вечером заставляют, чуть ли не с петухами, укладываться, странным способом извещая о том, что пора; утром велят клясться, что ты не шпион, да ещё на Коране. Что же, в таком случае, последует днём? И, впрямь, Индия – страна чудес. Даже не столь удивительны фокусы факиров, сколь неожиданны причуды правителя: велит по ночам из пушки палить!»

Он вскоре заметил трёх дервишей, сидевших и полулежавших на топчанах с торчащими из них острыми гвоздями. Дервиши расположились на своих «орудиях пыток» как на пуховых перинах. Гвозди вбиты очень часто и острия их угрожающе сверкали. «Артисты», заметив непривычно одетого «зрителя», сразу преобразились: начали демонстративно сладко зевать и с наслаждением потягиваться, всячески подчёркивая, как приятны им эти «мягкие» ложа. Стали активно ложиться и вставать, показывая, что крови на их неуязвимых спинах и в помине нет. Пришлось кинуть пару монет – всякое искусство достойно вознаграждения.

Не переставая удивляться способному на подобные выкрутасы народу, доктор достиг базарных ворот, но и тут очередной фокусник привлёк его внимание.

Этот выглядел бедней других, хотя и те не походили на богачей. Он сидел на земле, без коврика или подстилки, хотя неизменная чашка имела место, подтверждая, что бессеребренников здесь не водилось. Правая рука артиста высоко поднята, а в левой он держал железный трезубец.

- В чём здесь смысл? – поинтересовался доктор у одного из зевак.

- В том, что если он захочет согнуть правую руку, то не сможет. Она давно окостенела!

- А трезубец зачем?

Но отвечавшего и след простыл. Домогаться у других, демонстрируя невежество, доктор не стал, дабы не привлекать к себе излишнего внимания.

Войдя в ворота, двинулся меж торговых рядов. Бесчисленные овощные лавки источали букеты запахов, щекотавших нос – лук, чеснок, различные специи… Кроме овощей и трав здесь имелось всё, что угодно даже самой капризной и прихотливой душе: кольца, серьги, браслеты, обувь, благовония, фрукты, фарфор, фаянс, море различных тканей…

- Подходи! – кричит приветливый торговец шёлком. – Недорого отдам!

- Кому муслин, кому ситцы? – кричит другой, широко улыбаясь.

- Парча, хлопок, кисея! – вопит третий, улыбаясь ещё шире.

- Холодный шербет, финики, халва! – снуёт между рядами неопрятный мальчишка.

Множество мастеров-кустарей сидят возле своих лавок и, не покладая рук, выполняют любые заказы. Тут портные и башмачники, ювелиры, оружейники и кузнецы. Кого здесь только нет. Подходи да заказывай!

Доктор отправился на базар не за покупками, а так – полюбоваться, проникнуться местным колоритом, сравнить, чем отличается персидский базар от индийского. Он не спеша, бродил, толкаемый и сам толкавшийся (в толпе не без этого), изредка приценивался, просил показать ту или иную вещицу, обрушивая на себя водопады любезностей. Ходил больше часа, а прилавкам и конца не видно. Поравнявшись с лавкой, торговавшей медной посудой, камнями и морскими раковинами, приценился:

- Почём эта большая? Давно не видал таких огромных даров моря!

- Одна ану, господин.

«Сколько же будет на наши деньги?» - стал соображать покупатель, как почувствовал, что кто-то легонько его толкает в бок. Повернулся. Рядом стоял индус средних лет и радостно скалился. Улыбка не показалась доктору приветливой.

- Вы русский! – сказал незнакомец утвердительно. – Вы русский переводчик! Я видел вас у губернатора в Ташкенте. Помните, я привозил письмо, а вы переводили?

- Вы меня, мистер, с кем-то путаете! – Доктор невозмутимо направился прочь.

- Постойте, постойте! – увязался индус следом. – Вы вырядились турком, видно, неспроста – вот и не хотите меня признать! Но ваша хромота…

- Отстаньте! Я вас не знаю, - бросил сердито доктор, и прибавил шагу.

- Ага, боитесь! – ускорил шаг индус. – Ладно, так и быть, не выдам, если дадите мне сейчас… тысячу рупий. Я оказался в трудном положении, господин переводчик, и нуждаюсь в деньгах!

- Я не даю незнакомцам на улице подобные суммы, да у меня и нет таких денег! – гневно заявил доктор, безуспешно пытаясь оторваться от преследователя.

- Ну, раз так – вам же хуже!

Доктор, видя, что дело принимает скверный оборот, побежал, что было, хоть и ошибочной, но вынужденной мерой. Преследователь, казалось, только и ждал этого. Он громогласно заорал:

- Люди, люди, держите его! Это британский агент, переодетый шпион! Ловите его!

Похоже, словосочетание «британский» и «агент» действовало на местное население, как красная тряпка на известное животное. За беглецом устремилась улюлюкающая, разъярённая толпа. Бедный доктор понимал, если догонят – не пощадят, и припустил, что было сил. Бег давался ему нелегко (с прихрамыванием, как кенгуру), да и выглядел весьма потешно. Поэтому, догнать его не составляло большого труда, к чему всё и шло. Вот над ухом просвистел первый камень, за ним – второй, а третий – больно ударил меж лопаток. Лишь бы не споткнуться и не упасть, а то растопчут, мучительно стучало в висках. Но куда бежать, не зная города? Куда прятаться? Ещё припустив, беглец свернул в ближайший переулок, и толпа на мгновенье отстала. Впереди, у обочины, стоял конный экипаж. Он был крытым, несмотря на жару, а занавески задёрнуты. Преследуемый поравнялся с каретой.

- Прошу вас! – спасительная дверца любезно распахнулась, беглец, не раздумывая, вскочил на подножку, и чья-то рука захлопнула дверцу.

- Пошёл, пошёл, гони! – раздалось из кареты, и кучер рванул с места.

- Спасибо, что спасли от разъярённых безумцев! – обратился доктор неизвестно к кому, сидевшему в глубине кареты. Очутившись после яркого света в полумраке, он никак не мог разглядеть своего спасителя. – Кто вы, и как мне отблагодарить вас?

- Я Войцех Сойка, родом из Варшавы, учёный-востоковед, - отрекомендовался маленький господин, выдвинувшись из темноты.

- А я доктор Шейх-Мухаммед-Аяфенди, родом из Смирны и, кстати, тоже востоковед.

- Очень приятно! И приятно вдвойне, что – коллеги!

- Ещё раз хочу выразить вам свою благодарность, мистер Сойка! (Разговор шёл по-английски).

- Не стоит благодарности! На моём месте, думаю, так поступил бы каждый: ведь толпа не всегда бывает права, даже, если вы и в чём-то провинились.

Польский учёный придвинулся к окну, и доктор теперь получил возможность получше разглядеть его. Светловолосый и светлоглазый, мелкотелый и низкорослый господин, одетый по-европейски в тройку, несмотря на жару. Наверное, кому-то визиты делал. В облике нечто птичье – «нахохленность», что ли. Не он ли выглядывал из-за угла, там возле гостиницы? Тот тоже показался маленьким и юрким. Но стоит ли сразу подозревать человека, тем более спасшего жизнь? Доктор устыдился своей извращённой подозрительности, и спросил бесхитростно: - Так вы здесь с научной целью, мистер Сойка?

- Прошу вас, называйте меня, по-нашенски, «паном» – не люблю я этих английских обращений.

- Как угодно! «Пан» так «пан»!

- Изучаю историю и культуру Индии, дорогой… - запнулся на непривычном имени поляк.

- Шейх-Мухаммед… - пришёл на помощь доктор, понимая, что подобное варварское буквосочетание не по зубам славянину. – Зовите меня тоже попроще! Согласен и на «доктора».

- Извините, доктор, - слегка смутился поляк. –А вы, зачем пожаловали?

- И я приехал изучать то же, что и вы, пан Сойка.

- Какое чудесное совпадение! – улыбнулся поляк. – Разве в вашей стране проявляется столь большой интерес к Индии?

- Это вопрос я могу переадресовать и вам, - слегка обиделся турок. – А зачем Польше понадобилась Индия, тем более что у вас, не прекращаются бунты и восстания. До Индии ли вам?

- Как вы обо всём осведомлены, доктор? Так вот, пред вами одна из жертв этого восстания. Прошу любить и жаловать!

- Как?

- А очень просто: был на стороне повстанцев, как и вся передовая, и мыслящая часть общества! Лишь симпатизировал – на баррикадах не стоял. После подавления пришлось бежать из страны, и вот я здесь, так далеко от Родины. – Сойка разволновался, голос его, и без того, высокий, срывался на фальцет.

Доктор понимающе молчал, не задавая лишних вопросов, чтобы не бередить раны… Политика – дело тонкое, и лучше поменьше касаться её, тем более с едва знакомым.

- А кто и за что вас-то преследовал на улице? – спросил поляк более спокойным голосом. – Вы тоже в каком-нибудь «восстании» участвовали?

- Ко мне на базаре привязался какой-то шантажист, ни с того, ни с сего требуя тысячу рупий. А то, мол, скажу, что ты британский шпион!

- Да, здесь англичан не жалуют. Что, правда, то, правда. И есть за что!

- Почему же?

- Они много бед принесли населению за годы своего владычества. Вам не поздоровилось бы, коль догнали!

- А как же вы оказались в нужное время в нужном месте, мой спаситель?

- Случайность. Медленно ехал и стал невольным свидетелем погони. Услышав шум и гам, решил притормозить.

- Ещё раз, благодарю вас! Я ваш должник!

- Считайте, ч случай помог вам, а он всегда благосклонен к достойным!.. Из этого, кроме того, можно заключить, что теперь местные авантюристы придумали новую форму вымогательства денег у приезжих. Помимо, уже набивших оскомину, всяческих фокусов и чудес. Дай денег, а то скажу, что ты английский шпион!

- Факирских-то чудес я насмотрелся! – вспомнил доктор небывалое зрелище.

- Наверное, и деревянный шар с верёвкой видели, и матрасы с гвоздями, и окаменевшую руку?

- Да, успел всего насмотреться.

- Ну и как?

- Чертовщина какая-то!… А над чем вы работаете, пан Сойка, если не секрет?

- Совсем не секрет, дорогой коллега. Пишу исследование о зарождении и становлении династии Великих Моголов. А вы?

- Моя тема чуть попроще, хотя не менее увлекательна. Я пишу о землепроходцах, проложивших торговые пути в Индию, начиная с Марко Поло, Васко да Гама и кончая россиянами.

- Кстати о россиянах! Если бы на вас не было этого восточного наряда, я бы не поверил, что передо мной турок. Голубые глаза, светлые усы и бородка – да вы типичный славянин!

«Как он сумел разглядеть цвет моих глаз сквозь синие очки да в полумраке кареты»? Доктор только сейчас заметил, что солнечных очков, как раз, на переносице и нет (потянулся поправить, а их и…). Пощупал нагрудный кармашек, куда обычно клал. Футляр на месте, но пуст. Наверное, слетели с носа, когда бежал. Впопыхах и не заметил, а хорошие были, совсем новые, перед отъездом купил специально от солнца (парижская модель). Ах, как жаль!

- Возможно, я потому похож на славянина, что во мне больше персидских кровей. А персы эти древние арии, как известно, были голубоглазы.

- Кстати, и феска очень подходит к цвету глаз, - продолжал поляк изучать детали туалета своего гостя. - У вас все их носят?

- Многие, - ответил доктор и, отодвинув занавеску, взглянул в окошко. – Куда мы так долго едем?

- Сначала отрывались от погони, а сейчас – наугад. А вам куда? Извините, что не спросил даже, где вы остановились!

- Мне в «Огни Кашмира», там я поселился, прибыв только вчера.

- Если хотите, заедем ко мне, посмотрите, как я живу. Я здесь уже несколько лет. Снимаю дом.

- Благодарю, но лучше в другой раз! – уклонился турок и достал часы. – Мне пора в отель, уже полдень.

- В отель, так в отель. Гони к «Огням Кашмира»! – крикнул вознице поляк. – Если не возражаете, завтра я к вам заеду.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Английская миссия и англофоб.

Долговязый индус торопливо подошёл к воротам английской миссии и, кивнув часовому как старому знакомому, беспрепятственно вошёл внутрь.

- У себя ли мистер Торнтон? – спросил он в приёмной.

- Да, он у себя. Проходите, - приветливо ответил секретарь, увидев знакомое лицо.

- С чем пожаловали, мистер Чарн-Сингх? – осведомился Генри Торнтон.

- Час назад на базаре, я встретил одного русского, переодетого турком.

- Кто такой? – насторожился англичанин.

- Когда я несколько лет назад отвозил в Ташкент письмо нашего Магараджи, этот господин был переводчиком при тамошнем генерал-губернаторе.

- Имеется в виду письмо, где…

- Да, то самое, где Рамбир-Сингх предлагал свои услуги русским.

- И его переводил этот человек?

- Да! Я подошёл к нему, узнал, несмотря на странный наряд и синие очки, напомнил о себе, но он притворился, что не знает меня, и поспешно скрылся.

- Может быть, вы ошиблись? Вы уверены, что это именно он?

- Ошибиться не мог! Я его очень хорошо запомнил - да, к тому же, есть и особая примета. Слегка прихрамывает на левую ногу.

- А каков он? Опишите.

- Среднего роста, около сорока лет, с небольшой светлой бородкой и усами, глаза голубые… Что ещё? Одет, как турок. На бритой голове феска с кисточкой. Кажется, всё.

- Как вам так хорошо удалось рассмотреть?

- Я долго разглядывал его прежде, чем подойти и заговорить.

- Имя вы, конечно, не знаете?

- Нет, имя мне неизвестно.

- Надо полагать, появился он здесь неспроста, тем более, переодетым, - задумался мистер Торнтон и стал машинально шарить по столу в поисках коробки сигар, но, так и не найдя, спросил снова: - Не проследили, куда он пошёл?

- Он не столько пошёл, сколь побежал!

- Побежал? Да, что вы! – удивился англичанин, и поиск сигар продолжил. – «Куда же они подевались»?

- Он так испугался встречи, что припустил – не догнать! Но я погнался …

- И что же? – поиск коробки снова не увенчался успехом.

- К сожалению, он сел в экипаж того самого, вам известного, поляка, и они умчались. Похоже, что экипаж оказался там не случайно.

- Так выходит – поляк с ним заодно? Вы ведь знаете, где живёт этот… как его?

- Войцех Сойка. Я знаю его дом.

- Установите наблюдение, а мы пока выясним, что за подозрительный «турок» к нам прибыл. Неужели, и вправду, новый русский агент пожаловал?

- А зачем иначе русскому переодеваться турком? Я могу идти, сэр?

- Идите и спасибо за ценные сведения. Британия вас не забудет!

- Рад служить Её Величеству!

Мистер Торнтон подошёл к застеклённому шкафу, полки которого плотно заставлены множеством толстых и тонких папок с надписями на корешках. Основательно порывшись и чертыхаясь, достал одну, средней толщины, сдунув всепроникающую пыль. Уборщицу и на пушечный выстрел нельзя подпускать к этому сокровищу – слишком секретно содержимое!

Снова сел за свой массивный, похожий на старого гиппопотама, стол, развязал тесёмки, раскрыл одну из папок, полистал, нашел, что нужно, и начал читать.

«Войцех Станислав Сойка, участник восстания Костюшко 1863 года. После подавления восстания бежал от преследования в Индию…» Вот он, голубчик! Весь, как на ладони. Раньше он почему-то не проявлял симпатий к России, виновнице всех польских несчастий…

Достав чистый лист, мистер Торнтон стал быстро писать: «Сей господин, как-то связан с вновь прибывшим русским агентом. Есть основания полагать, что мистер Сойка, возможно, не откажется сотрудничать, для этого с ним будет проведена соответствующая работа».

Отложив перо, Генри откинулся в кресле. Новая поза позволила заметить краешек искомой коробки, заваленной бумагами, на углу стола.

- Вот она, проклятая! – издал он боевой клич, и радостная улыбка, наконец, образовалась на суровом лице дипломата.

* * *

У ворот гостиницы доктор бодро спрыгнул с подножки. Начало второго. Новый знакомый крикнул, захлопывая дверцу: - Я завтра заеду в полдень и отправимся ко мне.

- Хорошо, - помахал феской Шейх-Мухаммед и направился к дверям. Там, переминаясь, расплывался в улыбке Чанакья.

Когда оказались в номере, доктор немедля заказал обед, – аппетит пока не являлся тем предметом, на который приходилось жаловаться, несмотря на изредка пошаливавшую печень. Помощник принялся распаковывать багаж и раскладывать предметы быта и туалета по многочисленным полкам шкафов и тумбочек.

- Сорочки куда прикажете положить?

- Клади вон туда, на верхнюю.

- А галстуки и манишки?

- Их сюда, на среднюю.

- Смокинг слегка помялся. Как быть?

- Снеси консьержу, пусть распорядится, чтобы отутюжили.

Чанакья вышел, а доктор продолжил опустошение баулов, достав ещё несколько предметов: красивый, инкрустированный ларчик красного дерева, какие-то пузырьки, похожие на чернильницы, перья, пачки бумаги, ещё какие-то мелочи. Всё торопливо рассовал и распихал по ящикам и ящичкам импозантного бюро орехового дерева, являвшегося главным украшением невзрачного гостиничного номера.

- К вечеру будет готово, - объявил с порога вернувшийся слуга.

- Отлично! Послушай, Чанакья, хочу рассказать о том, что со мной приключилось.

- В чём дело, бабу?

- Сегодня на базаре…

И доктор поведал о дерзком шантажисте и погоне, опустив лишь некоторые детали, посчитав, что не всё нужно знать слуге.

- Если бы не этот господин, толпа меня бы растерзала, - закончил он печальную историю.

- После этого вас одного нельзя никуда пускать. Я буду теперь повсюду сопровождать вас, бабу!

- Ты хочешь быть, помимо слуги, и телохранителем, дорогой Чанакья? – расчувствовался доктор.

- Да, мой господин. А в том, что люди так себя повели, нет ничего удивительного, – здесь ненавидят англичан!

- Тоже мне и пан Сойка говорил.

- И я их терпеть не могу, - изменился в лице слуга, - и в первую очередь за то, что они хотят стереть различия между кастами, но, вместе с тем, ни одну из них не ставя вровень с собой.

- Значит, ты против «свободы, равенства и братства»? А вот во Франции даже революция из-за этого случилась.

- Во-первых, здесь не Франция, а во-вторых, какое «равенство и братство»? Брахма из четырёх частей своего тела создал четыре рода людей, четыре касты. И они не равны между собой. Человек при жизни не может перейти из одной касты в другую. Страшная кара грозит тому, кто нарушит этот закон. В наказанье, когда он умрёт, душа его переселится в тело человека низшей касты или даже в какое-нибудь мерзкое животное, в гиену или свинью. Душа праведника, напротив, воплощается в теле человека более высокой касты.

- Так выходит, между вашими кастами сильное разобщение, а то и вражда? – удивился доктор, не знавший этих тонкостей.

- Да! – пылал жаром индус. – Такое же, как между индуистами и мусульманами. И если бы жителям не было запрещено иметь оружие, то распри бы перешли во взаимное уничтожение.

- Я мусульманин, значит, ты меня должен на дух не переносить, выходит так?

- Что вы, мой господин? Это удел простонародья…

- Неужели индусов и мусульман никак не объединяет общая неприязнь к англичанам?

- В том-то и дело! Они, англичане, этим умело пользуются.

- По принципу разделяй и властвуй?

-Да! Культурная прослойка находится в выжидании, но легко идёт на любые сделки с британскими правителями. – Чанакья отчаянно жестикулировал, показывая, как англичане разделяют (рубил вертикально рукой) и властвуют (будто натягивал вожжи и замахивался хлыстом).

- После подавления восстания сикхов разве брожение в обществе не уменьшилось? – задавая этот вопрос, доктор подумал, что перед ним не просто слуга, а нечто «большее», возможно лишь прикинувшееся слугой.

- В разных слоях по-разному, - изобразил горизонтальными движениями рук социальное расслоение рассказчик. – Например, махратских брахманов англичане, по-прежнему, считают отъявленными мятежниками… Здесь большие надежды возлагают на русских и считают их будущими владетелями Индии.

- Я знаю, что многие раджи предлагают русским даже свои услуги. Так ли это? – с хитрецой спросил турок.

- Да, многие надеются, - охотно «заглотнул наживку» странный слуга, - что из-за высоких гор должны придти победоносные полчища. Они сокрушат иноземную власть и освободят покорённые индийские племена.

- В это серьёзно верят? – поднял брови доктор.

- Сильна в народе вера в северного Белого царя, хотя есть и такие, кто готов к схватке с северным богатырём и способен ополчиться на Русь!

- Опять разобщение? – подавил голодную зевоту доктор. «Почему так тянут с обедом»?

- Многие владетели даже предлагали англичанам свои войска для борьбы с Россией.

- А много ли здесь известно об этой стране? – под ложечкой начинало посасывать.

- Образованные люди знают о ней лишь по английским газетам, где пишут только о плохом.

- О чём же? «Ну и слугу мне Бог послал! Или он подослан не Богом? Но кем»?

- Об этих… как их? – наконец, запнулся индус. – О ни-ги-ли-стах, например, если не ошибаюсь.

- Да, есть такие, - согласился доктор, поражаясь осведомленности слуги. – Я тоже слышал про Бакунина, Кропоткина и прочих…

- Здесь, к тому же, продаётся и книжка о России, написанная англичанином. Из неё индусам предлагается узнать, что существует деспотическое государство, где народы задушены налогами, где у всякого приезжающего индуса спросят паспорт и за неимением последнего сошлют в Сибирь. При этом подробно описываются ужасы замерзания.

- Ты читал эту книгу?

- Да, потому что интересуюсь далёкой северной страной.

- И мне приходилось там не раз бывать. Люди Севера смелы и мужественны, - подбавил пафоса доктор.

-О, как я вам завидую! А здесь остались лишь одни трусы, - поник и помрачнел слуга.

- Ты так считаешь?

- Да! – снова воспрял Чанакья. – Прикрикнет англичанин на весь этот сброд, называемый национальной армией, и они побегут. Единственно, кто смелы, так это непальцы! Из них англичане и вербуют свои лучшие полки.

- Я слышал об отваге непальцев, - сосание под ложечкой усилилось. «Где же заказанный обед? Почему так долго не несут?»

- Но всё же, у большинства населения – недоверие к верховной власти и раздражение против неё.

- А англичане никого не боятся? – посмотрел с тоской на дверь доктор. «Когда же?»

- Они боятся русских. Они боятся, что русские вторгнутся и вытеснят их из Индии. Они, к тому же, скупают лучшие русские товары, уничтожают на них фабричные клейма и ставят свои! И, наоборот, на плохой английский товар наклеивают русские!!

- А откуда тебе известны такие подробности? – не переставал удивляться доктор, забывая даже на мгновения о голоде.

- Я точно это знаю, как бывший купец!

- Купец? – присвистнул доктор. – «Час от часу не легче! Но, где же чёртов обед?»

- Сам торговал. Я вам рассказывал при знакомстве, что был купцом и разорился. Вы забыли?

- Да, припоминаю, припоминаю… «И про меня, видно, забыли… Не послать ли Чанакья, проведать»?

- Всех русских англичане считают шпионами, - опять принялся за своё британофоб, - и подговаривают местное население не общаться с ними!

- Какое счастье, что я не русский, - облегченно вздохнул турок и извлёк из бокового кармашка своей янычарской куртки часы. – Как много нового и интересного мне довелось сегодня услышать, но я вынужден прервать нашу увлекательную беседу, потому что мне пора кое-что поделать…

- Если у вас, бабу, нет ко мне поручений, то я вас покину, - направился к выходу догадливый слуга.

- По пути напомни консьержу о моём обеде. Я устал ждать!

За индусом закрылась дверь, и доктор уселся за бюро, достав листы бумаги, пузырьки и перья – может, удастся до обеда чиркнуть хоть пару строк (чувство голода немного отступило).

На минуту, задумавшись, он решительно обмакнул перо в чернильницу и, стряхнув лишнее (ещё не хватало сразу же и кляксу поставить), начал размашисто писать по-персидски, как заправский каллиграф, оставляя значительные расстояния между строчками.

За дверью послышалось долгожданное звяканье посуды и не менее долгожданный голос, извещавший, что «кушать подано».

«Вот так всегда – стоит только начать…» – с досадой подумал он и украсил белоснежный лист первой жирной кляксой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мореплаватель. Огнепоклонник. Кофевар и англоненавистник. Обмен мнениями.

«На острове Ринальто, в известной купеческой семье родился отпрыск. Мальчик воспитывался среди детей доброй тётушки, – мать его умерла при родах, а отец мессир Николо, ещё до появления на свет сына, уехал с братом Маффео на Восток, туда, где правил всемогущий Чингисхан. Тем временем в солнечной Венеции мальчик Марко подрастал и мужал. Он играл и забавлялся, наблюдая, как причаливают к пристаням галеры, как узкие стяги их щёлкают от порывов свежего ветра и развеваются флаги с изображением крылатого льва. Он видел, как матросы разгружают тюки сирийского шёлка и багдадской парчи, пахнущие сандаловое, эбеновое и красное дерево, кули с имбирём, перцем, корицей, шафраном и мускатным орехом.

С Кипра, из Индии и Мавритании привозили медь, хлопок, сахарный тростник, строительный лес; из Малой Азии – железо, шерсть и кожи; из Аравии и с Малабарского побережья – красители: вайду и индиго, украшения и лекарственные травы.

К пятнадцати годам Марко уже разбирал латынь молитвенника, немного читал по-французски, знал цены на товары, сноровисто умел грести, участвуя в гонках гондол по Большому каналу.

Однажды заприметил он на пристани двух загорелых купцов, в видавшей виды одежде. С борта только что причалившей галеры они придирчиво следили за разгрузкой. Из разговора выяснилось, что приплыли почти уже всеми забытые Никколо и Маффео, отец и дядя Марко, которые отсутствовали долгие семнадцать лет.

Почтенные братья с удивлением и интересом разглядывали своего подросшего родственника. Он был любознателен, сообразителен и боек. Расспрашивая отца и дядю, Марко уже воображал себя в диковинных азиатских странах.

Побыв на родине, венецианцы должны были возвратиться к своему далёкому хозяину, нанявшему их на службу, владыке монголов, китайцев и множества других народов, плативших ему дань.

И вот свершилось: Марко, стоя на палубе рядом с отцом и дядей, наблюдает, как удаляется венецианская набережная, как становятся всё меньше и меньше дома и люди. Минуя мели, судно вышло на морской простор и растворилось в лазоревом сиянии Адриатики».

Поставив точку, учёный отложил перо и, дав просохнуть написанному, взял другой флакончик и другое перо. Новым пером и чернилами начал более убористо между строчек вписывать по-английски:

«Здесь существует разобщение между различными кастами и сектами, между индусами и мусульманами. Всем туземцам запрещено иметь оружие. Класс интеллигентных индусов находится в выжидании, но легко идёт на сделки с правительством англичан. Махратские брахманы считаются англичанами за отъявленных мятежников. Англичане опасаются вторжения русских войск. Здесь распространяется лживая книга о России».

Доктор закончил. По мере высыхания чернил, написанное исчезало чудесным образом. Аккуратно сложив листы, убрал в ларчик, заперев его маленьким ключиком, почему-то висевшим под одеждой у него на шее.

* * *

Новый знакомый нагрянул ровно в полдень, как и обещал.

- Не случилось ли с вами чего-нибудь ещё за это время? – осведомился он, любезно распахнув дверцу экипажа.

- Нет, слава Аллаху, всё тихо и спокойно, - ответил турок, залезая в карету.

Колёса завертелись, оставляя пыльный след. Мальчишки-оборванцы, подошедшие клянчить подаяния, в огорчении отпрянули и разбежались.

Ехали недолго, затормозили перед небольшим одноэтажным кирпичным домиком с деревянной пристройкой, двориком и забором. Строение было вполне европейским.

- Это один из домов, принадлежащих местному богатому персиянину, - пояснил Сойка, перехватив любопытный взгляд доктора. - За умеренную плату арендую этот домишко.

«Откуда же средства у бедного изгнанника – арендует целый дом, имеет собственный экипаж»? – нехорошо подумал доктор.

- Дади-Насю-Ванджи, так зовут богача, потомка тех персиян, что в давние времена были вынуждены покинуть своё отечество из-за приверженности к огнепоклонству.

- И мои предки поклонялись огню, - признался доктор. – А в Российской империи и сейчас находится храм огнепоклонников, Атештях. Там из земли вырываются столбы огня и качаются над башнями, где паломники-парсы читают заклинания.

- Вы там бывали? - поинтересовался поляк, распахивая перед гостем дверь.

- Видел своими глазами. Храм стоит с древних времён возле выхода на поверхность горючих газов. По-персидски это место называется «итешти», что значит «место огня».

- Ваши предки арии почитали огонь как божество? – Хозяин вел гостя по тёмному коридору.

- Да, почитали. Дух великого пророка Заратустры витает над этим священным местом, - ответил доктор и подумал удивлённо: «А где же прислуга? Неужели он один управляется в целом доме»?

- Вот это мои апартаменты. - Сойка привел доктора в гостиную. - Располагаетесь!

- Огонь нельзя осквернить или даже «обидеть», погасив, или, сжигая в нём мусор. -Доктор уселся в глубокое кожаное кресло. – Огонь нельзя также загрязнить даже дыханием, поэтому жрецы, стоящие возле алтарей, для защиты пламени от скверны, надевают специальные накидки, закрывающие и нос и рот.

- Кстати об огне: может, чего-нибудь горяченького, чашечку кофе, например? – Поляк соблазнительно зажмурился, словно смакуя.

- Не откажусь, - согласился гость, вертясь по сторонам. – Как уютно! Без прислуги управляетесь?

- Отпустил на время, так что пока сам, тем более, такое деликатное дело, как варку кофе, никакой прислуге доверить, не намерен. Посидите, я мигом…

Хозяин вышел. Гость огляделся: гостиная как гостиная – викторианская мебель (кресла и диван), картины на стенах неизвестных мастеров (очевидно копии или подделки - подходить ближе и рассматривать лень), ничего особо примечательного в глаза не бросилось. Заметив рядом с собой на столике раскрытый журнал, пробежал глазами первую попавшуюся статью:

«Амрита Базар Патрика», самая неспокойная и буйная газета Индии – настоящая заноза в боку цензора. Она прежде издавалась на бенгальском, но когда её статьи дошли до максимума неприятных англо-индийскому правительству истин,..» - Ноздрей коснулся знакомый дурманящий аромат. – «…то оно и прибегло, около двух лет тому назад, к знаменитому своему закону, известному под именем «намордник прессы».

Что за странная статья? Что за журнал?

Доктор потянулся, взглянуть на обложку. В дверях показался хозяин с подносом в руках.

- Я извиняюсь, что впопыхах не спросил, как вы предпочитает, и приготовил, как пьют у нас – «по-варшавски». А вы, наверное, любите «по-турецки» с водой?

- Не переживайте. Не важно! Люблю по-всякому, - улыбнулся гость, поднося чашку к губам. – О, прекрасно! Кто вас научил так замечательно варить?

- Вы думали, поляки способны только восстания поднимать? – зарделся довольный «кофевар». – Благодарю за комплимент. Я, в свою очередь поражён вашим рассказом, что окончательно меня убедило в том, что вы истинных персидских кровей!

- В меня же, напротив, закралось сомнение, - сделав нарочито серьёзное лицо, сказал доктор. - Вы не славянин, а восточный человек… Доктор выдержал паузу, наблюдая за реакцией насупившегося пана Сойки: – Поляк не может так мастерски варить кофе! Шучу, шучу!

- Ах, вон, куда вы клоните, – рассмеялся и хозяин. – Тогда, может быть, будем иногда меняться местами: я стану прикидываться турком, а вы – поляком!

- Почему нет? Охотно! – расхохотался гость.

Шутки и веселые взаимные пикировки продолжались некоторое время, пока разговор не коснулся англичан и их взаимоотношений с местным населением. Тут хозяин посерьёзнел и, понизив голос, доверительно сказал:

- Мой знакомый, сотрудник британской миссии, мистер Торнтон, являет собой пример подобного недопустимого отношения к аборигенам.

- Почему понизили голос?

- Знаете, у стен тоже уши есть.

- Понимаю, понимаю…

- Так вот, я как-то, будучи у него в гостях, коснулся в разговоре этой щекотливой темы. Я был свидетелем того, как к нему на приём пришёл индус-старик и как мой знакомый обошёлся с ним.

- Что же произошло? – с сожалением заглянул в пустую чашку доктор.

- Ещё сварить? – поляк с готовностью вскочил.

- Погодите, погодите, продолжайте, я слушаю, – удержал любезного хозяина гость.

- Этот старик вошёл в кабинет и смиренно встал у дверей, а хозяин не только не предложил ему сесть, но даже и не подпустил к себе на десять шагов. Я указал мистеру Торнтону на это. «Мой друг, - отвечал англичанин, - визит старика официальный, и я не имею права отклоняться от принятых норм. Я обязан вести себя сдержано с туземцами, иначе они

перестанут нас уважать»! Припоминаю и другой случай: как-то мистер Торнтон в моём присутствии толкнул своего садовника-индуса за то, что тот случайно попался ему под ноги в аллее. На это замечание англичанин мне ответил так: «Это, положим, вышло нечаянно». На что я спросил: «А этот ваш «чёрный» садовник британский подданный или нет»? «Да, конечно», – ответил Торнтон. «И имеет одинаковые права с садовником-англичанином»? – продолжал я. «Да, но к чему это? Я вас не понимаю…» «Если бы вы дали заслуженную оплеуху садовнику-англичанину, то рисковали бы получить сдачу. Перед законом ведь ваш садовник был бы прав, а вы, как зачинщик, остались бы, оштрафованы. А что, если бы индус, в свою очередь, как британский подданный, дал бы вам сдачу»? «Я бы заколотил его до смерти! Индус – британский подданный, но он не англичанин»! – почти закричал мистер Торнтон. Вот такой разговор состоялся у меня, – закончил пан Сойка и устало откинулся в кресле.

- Что Англия великая и могущественная держава, знает всякий, - понимающе вздохнул доктор. – Известно и то, что Англия не может не желать Индии, как лучшей из своих колоний, если не добра в нравственном отношении, то преуспеяния в материальном, хотя бы в силу пословицы, что «никто не выжигает собственного посева».

- Конечно, – поддакнул Сойка.

- И полагать, что в силу неверной политики, британцы стали бы делать всё, чтобы загубить или потерять этот драгоценный перл в венце королевы, право, было бы слишком глупо, - завершил тираду доктор.

- Да ну их, этих англичан с их политикой! Лучше поговорим о науке, - в сердцах воскликнул Сойка. – Меня интересуют совсем другие вопросы. Я хочу вам предложить, коллега, ну что ли, некое взаимное рецензирование наших трудов: я читаю вам, что написал, а вы – мне. К взаимной, надеюсь, пользе. Согласитесь, что мнение со стороны очень ценно. Не всё же вариться в собственном соку?

- Безусловно. Я с вами целиком согласен, - одобрил предложение гость.

- Так может, прямо сейчас и начнём?

- Я, пан Сойка, написал пока что совсем мало, - слегка растерялся доктор, вспомнив о своих нескольких страничках. – И не захватил с собой, потому что…

- Что мало написали – не беда. Начнём с меня, – я успел кое-что… - В руках Сойки чудесным образом появилась достаточно пухлая тетрадь, или доктор просто не заметил, откуда тот достал её. – «Темчужин родился, зажав в кулачке запёкшийся сгусток крови, верный знак того, что на свет появился сильный и храбрый воин. Путь молодого хана был долгим и трудным. Бедность, непривычная для некогда богатой семьи, вражда с братьями, сопровождали его детство и юность. Случилось так, что он в порыве гнева застрелил из лука одного из братьев, и родичи, в наказанье, надев ему на шею тяжёлую колодку, увезли из семьи. Шли годы. Темчужин скитался, терпя голод и нужду, но выжил и возблагодарил Всемогущего ритуальным возлиянием кумыса и девятикратными поклонами. Он вдруг ощутил себя избранником Вечного Синего Неба (Тенгри), верховного божества монголов. Он стал собирать и сплачивать рассеянные отцовские владения и одерживать первые победы над врагами. Темчужин действовал успешно и вскоре китайский император Цзинь пожаловал ему звание Сотник. Весной 1206 года на Великий Курултай сошлись все знатные люди Монголии. У истоков реки Онон Темчужин водрузил свой бунчук, девятихвостое белое знамя. «Волею Великого Неба и волею собравшихся здесь ты провозглашаешься Великим Ханом, - объявили старейшины. – Будь достоин этого, наш Чингисхан»! «Я поделю страну на Тысячи, - возвестил молодой правитель. – Отныне никто под страхом смерти не должен оставлять без моего ведома землю, на которой живёт»! «Правильно, правильно, - поддержали соплеменники, - Нечего, всяк, кому вздумается, бегать с места на место! Мы должны сплотиться, мы должны быть едины»! И Чингисхан отправился в свой первый поход за пределы родных степей, потом – во второй и третий, а затем двинул свои орды против самого Хорезм-шаха. Вскоре пали Бухара и Самарканд, далее были разбиты и половцы с русскими на реке Калка. Уже и далёкая Индия ждала непрошеных гостей… После смерти тирана внук его Хубилай царствовал на необъятных просторах, завоёванных дедом земель». Ну вот, пока всё.

Сойка закрыл тетрадь и выжидательно посмотрел на слушателя: - Что скажете?

- Говорите, что живёте здесь давно, а так мало успели написать, - слегка съязвил доктор.

- Я долго собирал материалы, а начал писать буквально накануне вашего приезда, - стал оправдываться учёный. – А где вы сами будете добывать материал?

- Я, в основном, всё нашёл, копаясь в библиотеках Испании, Португалии и Венеции, и привёз с собой, а Индия мне скорее нужна как место творческого уединения, ну, и, конечно, хочется собственными глазами взглянуть на страну, куда, несмотря на все преграды и опасности, стремились мои герои.

- Вы хотите сказать, что могли преспокойненько работать и у себя дома, в кругу семьи? – уточнил Сойка.

- В том-то и дело, что я бежал от семьи, чтобы спокойно работать здесь.

- Дома работать не дают?

- Да, как вам сказать,… Конечно, турецкая семья, это не польская, - и темпераменты иные и традиции не те – долго объяснять, мой друг.

- И не нужно! Приехали и хорошо. Лучше выскажите своё мнение по поводу услышанного.

- Ну, что сказать? Начало многообещающее. Желаю успешного продолжения. Кстати, я начинаю своё повествование как раз с этого исторического периода: Марко Поло приезжает на Восток во время правления Хубилая.

- О, как забавно! В таком случае…

Треньканье колокольчика у входа прервало беседу. Войцех пошёл посмотреть, кто пожаловал, и, вернувшись, сообщил, что прибыл посыльный из английской миссии – мистер Торнтон (лёгок на помине) просит срочно зайти.

- Так что прервёмся до следующего раза, - извинился хозяин.

- Ничего, ничего. Мне тоже пора – бедный слуга, наверное, заждался…

- Успели обзавестись слугой, едва приехав? Прытки вы, однако.

- Я никого не искал, – он сам объявился.

- Странно. Не подослан ли?

- Я тоже недоумеваю…

- А я прислугу отпустил на пару дней, а их и след простыл – такой необязательный народ, эти индусы: местом не дорожат, придётся старых рассчитывать и нанимать новых…

- Мой-то ещё не успел себя дурно проявить, – служит всего день.

- Если вы не против, коллега, я завтра снова за вами заеду, и мы продолжим, - сказал Сойка, прощаясь.

- Хорошо. В полдень жду вас! – донеслось из дверей.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Вербовка. Рассказы слуги и борьба со сном. Донесение. Поляк читает свой труд. Пани Громадская.

- Вы меня вызывали, сэр? Запыхавшийся Сойка переступил порог кабинета мистера Торнтона.

- Да, мой друг, - расплылся в улыбке англичанин. – Хотелось узнать, как подвигается дело с написанием научной работы? Не можем ли мы вам чем-то помочь? Не мешает ли кто… работать?

- Благодарю! Дело потихоньку двигается и пока помощь не нужна, да и помех тоже нет.

- Ну и хорошо! Я очень рад. – Мистер Торнтон, помедлив и оглядев гостя, словно ища в его внешности какие-то изъяны, продолжил, переменив интонацию с любезно-гостеприимной на сухо-деловую. – В таком случае, может быть, вы окажете нам небольшую услугу?

- Охотно, сэр!

Хоть пан Сойка и европеец, но в глазах британца, он европеец как бы второго сорта. Конечно, он нельзя приравнять к индусу-садовнику, но, всё же, он являлся представителем неполноценной, вечно бунтующей нации, с её бесконечными восстаниями, брожением и недовольством властью; ведь на месте России могла быть и Англия, у которой и с Индией хватает хлопот. Пан Сойка читал это в глазах британца каждый раз, входя к нему в кабинет; и эти посещения стали для поляка чем-то вроде воображаемой сценки – «кролик в гостях у удава». Так было и на сей раз.

- Дело пустяшное, не пугайтесь. Суть в том, что в городе объявился некий господин из Смирны. – Дипломат взял со стола листок и прочёл труднопроизносимое имя. – Шейх… Мухаммед… Аяфенди. Вы что-нибудь, случайно, не знаете о нём?

- Не только знаю, сэр, но даже и имел честь с ним познакомиться, - сообщил бодро Сойка, подумав с чувством страха и восхищения: «Им всё мгновенно становится известным».

- Каким образом познакомились? – насторожился «удав». – Вы его знали раньше?

- Нет, ранее не знал. Познакомились случайно на улице, и выяснилось, что мы коллеги – он тоже учёный.

- Учёный? А вот нам стало известно, что он не тот, за кого себя выдаёт. – Удав гипнотически уставился на кролика.

- Как так? Он приехал изучать историю Индии, и мы даже успели побеседовать на эту тему, - затрепыхался обречённый зверек.

- Выяснилось из достоверных источников, что он не турок, а русский. – Взгляд удава более заострился. – И зачем, если он настоящий учёный, устраивать этот маскарад? Сдаётся нам, что он русский агент, и тому есть подтверждения…

- Какие, сэр? – спросил лишнего Сойка и, поняв это, прикусил язык.

- Я не вправе, мистер Сойка, при всём хорошем к вам отношении, посвящать вас во все тонкости оперативной работы. Вы же понимаете: у вас своя наука, а у нас – своя.

- Извините, сэр, - начал кролик подпадать под гипноз. – Мне тоже бросилось в глаза поначалу – потом привык – несоответствие восточного наряда и славянской внешности. Я даже указал ему на это.

- И что мнимый турок?

- Коллега ответил, что он по крови больше перс, чем турок, а среди этих родоначальников арийской расы много светловолосых и голубоглазых.

- Может быть, голубоглазые персы и не редкость, но он обманул вас. Мы имеем точные данные, что он русский.

- Кстати, богатый персиянин, у которого я арендую, - попытался сопротивляться кролик, - тоже светлоглазый.

- Оставим в покое цвет глаз, - начал раздражаться удав. – Факты упрямая вещь, а мы ими располагаем!

- Так в чём же, сэр, должна заключаться моя помощь? – почти заскулил несчастный.

- Самая малость требуется от вас, мистер Сойка. Учитывая то, что мы вас здесь, можно сказать, укрыли от преследования русских жандармов, платим за аренду дома и экипажа, да и прочие мелочи вам позволяем, то хотелось бы, чтобы и вы пошли нам навстречу и сообщали регулярно всё, что покажется вам странным в поведении или словах вашего знакомого. – Взгляд удава забуравил с новой силой. - Вы, наверное, не желаете лишиться нашей заботы и опеки, и не хотите, чтобы мы выдали вас русским как мятежника и участника восстания?

- Да, конечно, - потерял способность к сопротивлению кролик. - Я несказанно благодарен Британской Короне и не на секунду не забываю о вашем участии в моей судьбе! У русских говорят: «Долг платежом красен».

- Вот именно, дорогой Войцех, - подобрел и захлопнул пасть удав.

- Раз этот господин притворяется, то я с удовольствием вам помогу. Рад послужить Её Величеству, сэр!

- Вот и прекрасно, дорогой друг, - окончательно сбросил с себя змеиную кожу дипломат и заулыбался.

- Мой новый знакомый весьма профессионально разбирается в исторической науке и знает много такого о предмете, чего не может знать непосвящённый. Это меня и сбило с толку…

- Вот это и опасно, дорогой Войцех, - чуть ли не по-отечески заворковал дипломат. - Значит перед нами матёрый шпион, а не какой-нибудь любитель, поэтому с ним нужно держать ухо востро! Вы должно, по возможности, очень аккуратно у него выведать истинные цели приезда. Вам понятно?

- Понятно, сэр.

- Но не перегибайте палку, иначе спугнёте… Работа должна быть очень тонкой.

- Постараюсь, сэр.

- И последний совет: вы не должны показывать ему, что как-то переменились, чтобы он ничего не заподозрил. Ясно?

- Ясно, как день, сэр! – Сойка даже выпятил тощую грудь, почувствовав себя от меры, возлагаемой на него ответственности, большим и могучим орлом; ему захотелось сразу, взмахнув огромными крыльями, лететь и выполнять задание, честно отрабатывая, затрачиваемые британской казной на его содержание фунты стерлингов.

- Тогда свободны, и ждём от вас скорейших и ценнейших сообщений! – Могучая длань матерого резидента крепко сжала ручку-пёрышко новоиспечённого разведчика.

Ставший «орлом» выпорхнул из кабинета, а мистер Торнтон, снова достав из шкафа нужную папку, стал что-то писать на листе, где содержались сведения об опальном поляке.

* * *

Доктор пешком возвращался в гостиницу, постоянно оглядываясь, – нет ли поблизости того индуса-шантажиста. Пожалуй, надо бы сменить наряд, с опозданием подумал он, но тут же и успокоился – это может вызвать лишь подозрения (скажут, – испугался). Дело, в конце концов, не в наряде. Да, хоть выряжусь африканцем, намажусь чёрной краской, надену набедренную повязку, а на голову водружу перья – всё равно тот, кому надо, разоблачит. Прихрамывание - последствие перенесённого в детстве заболевания - неустранимо, к сожалению…

Вот и «Огни Кашмира». У ворот поджидал точный, как дневное светило, слуга.

- Не случилось ли чего опять с господином?

- Слава Аллаху, нет!

Когда вошли в здание, старьёвщик, сидевший у стены дома на противоположной стороне, собрал своё барахло и пошёл прочь. Уходя, он поминутно оглядывался, словно ждал, не появится ли, одному ему известный, кто-то. Но этот «кто-то», похоже, так и не появился. Впрочем, может, дело обстояло совсем иначе, и старьёвщик, дождавшись возвращения кого-то, наконец, мог спокойно покинуть свой «пост».

- Я так заинтересовался недавним твоим рассказом, - обратился доктор к слуге, - что хочу попросить поведать ещё что-нибудь… например, из истории страны, а также, легенды, сказания, сказки, притчи – меня, как историка-востоковеда, всё это очень интересует.

- Коль это пригодится в вашей работе, охотно продолжу, - согласился удивительный слуга.

- Только не говори так быстро, как в прошлый раз, иначе я не буду поспевать. – Доктор вооружился бумагой и пером, и приготовился.

- С чего же начать? – призадумался Чанакья.

- Начни с пантеона Богов, - подсказал учёный и обмакнул перо в чернила.

- Да, вы правы! – глаза слуги блеснули, как у азартного игрока. – Когда великий Брахма создал Вселенную и Землю, он решил сотворить и людей, чтобы они охраняли его создания и способствовали их процветанию. Из своих алых уст он создал и жрецов-брахманов, коим поручил изучение священных книг, предсказание важнейших событий и принесение жертв за себя и за других людей. Он доверил им право говорить от своего имени. Смешав воедино вечные частицы главных божеств с частицами Света, Огня, Луны и Воздуха, сотворил Брахма царя, чтобы охранял порядок этого мира.

- Умоляю, не так быстро! – взмолился не поспевавший учёный, умудрившийся в спешке поставить несколько клякс. – Ты незаметно начинаешь убыстрять.

- Извините, увлекаюсь!.. Если бы царь не наказывал тех, кто должен быть наказан, мир бы был потрясён в своих основах и низшие взошли бы на место высших. Поспеваете?

- Да, сейчас хорошо, - скрипел пером учёный. – С Брахмой, в общем, понятно… Теперь давай о сикхах.

- Что именно вас интересует?

- Всё, начиная с истории.

- Сначала сикхи ничем не отличались от индусов и были столь же покорны. Однако, в конце семнадцатого века в лице Гобинда, сына казнённого правителя Пенджаба, они обрели вождя, наиболее яркого из всех, кто когда-либо возглавлял их общину. В борьбе с Моголами Гобинд пытался опереться на помощь индусских князей. Они же не поддержали сикхов, видя в них лишь толпу мятежных плебеев. Гобинд сплотил крестьян, ремесленников и торговцев, превратив их в борцов за свободу. Он создал сплочённую…

«Кажется, это я и сам изучал в университете, - подумал доктор, непроизвольно зевнув, - лишь бы он не заметил, что я носом уже клюю».

- … но позднее он пал от руки наёмного убийцы, подосланного из Дели.

- Откуда ты так хорошо знаешь историю? – доктор встрепенулся («Хорошо, что перо не выпало из рук»), стараясь придать вопросу интонацию комплимента.

- Я изучал историю в университете в Дели, - обескуражил ответом слуга.

- В университете? – не поверил своим ушам доктор, сбросив сонливость.

- Да, и не удивляйтесь, ведь я принадлежу к касте браминов. Я учился, но был вынужден бросить из-за нехватки средств… затем, занимался торговлей, но…

-Прогорел? - вспомнил доктор.

- Да… продолжать рассказ?

- Продолжай. («Надеюсь, что коварный и неуместный сон не подкрадётся снова»…)

- Сикхи вскоре поднялись на новую войну под предводительством Банды, выдававшего себя за сына Гобинда. Банда наводил ужас на могольские власти и мусульман, но моголам всё же удалось одержать верх.

«Правду он говорит, что учился, - думал доктор, слушая в одно ухо, – или врёт, но откуда, тогда, такие познания у простого слуги»?

- После длительной осады пала крепость Гурдаспур, оплот сикхов. Большинство пленных казнили на месте, а Банду с сыном и сподвижниками привезли в Дели и жестоко казнили там. А вскоре на Индию обрушились… (Доктор заметил, что глаза снова начали предательски закрываться, а перо пару раз споткнулось, нагадив кляксами) … нашествия иранского шаха Надира и афганского правителя Ахмад-шаха Дурани. Сикхи мужественно сопротивлялись… («Как я сейчас сопротивляюсь сну»! - улыбнулся в усы доктор) … и вскоре полностью изгнали врагов из Пенджаба.

- В какие годы это случилось? – продемонстрировал видимость бодрствования учёный, старательно промокая с помощью пресс-папье новую кляксишку («Наверное, перо надо заменить – царапает»).

- Точно не помню дату – в середине восемнадцатого века. Тогда же сикхи создали своё государство. Которое в дни, уже близкие к нашим, оказало упорное сопротивление англичанам и подчинилось им одним из последних.

- Брожение продолжается и по сей день, - окончательно стряхнул дремоту доктор, - о чём свидетельствует и последнее восстание, так?

- Да, вы правы. Гордый народ не может смириться с английским господством. Англичане же считают, что это Россия подстрекает племена к восстаниям («Опять он за своё – далась ему Россия»!), поэтому они и ненавидят русских, хотя о русской армии и её походах, британцы высокого мнения («Сейчас ещё выяснится, что он эксперт и по русской внешней политике. Ну, и слуга»!). Свою же армию местные англичане высоко не ставят, считая её недостаточно боеспособной, толи вследствие коррупции, толи из-за слишком тёплого климата, располагающего к неге и безделью.

- Климат точно влияет, - подтвердил доктор и добавил, оправдываясь: - Вот и я никак не привыкну, – всё в сон клонит («Вдруг он заметил, как я клюю»?).

- Коренное население, индусы, убеждены, что начала войны Англии с Россией осталось ждать не долго! – слуга снова понёсся галопом, но доктор больше не призывал его к сдержанности, окончательно отчаявшись поспевать, – ведь в медресе обучали каллиграфии, а не скорописи.

«Лектор» неожиданно умолк и сделал выжидательное лицо: не попросят ли ещё о чём?

-Спасибо, Чанакья! Сегодня твой рассказ был особенно интересным.

- Не стоит благодарности, тем более что я… - слуга помедлил, словно, не решаясь, но всё же сказал с улыбкой: - … заметил всё-таки, как вы позёвывали и носом клевали.

- Какой ты наблюдательный, однако! Это всё резкая смена климата, я же сказал, - смутился доктор. – Ну, да хватит на сегодня. Ты свободен.

- Никаких поручений не будет?

- Нет. Приходи завтра в то же время.

Чанакья откланялся, а доктор торопливо метнулся к бюро, достал и отпер ларчик, извлёк рукопись. «Почему же я до сих пор не поинтересовался: есть ли у него мать с отцом, да и жена с детьми по возрасту уже положены? Если он из достаточно высокой касты, то почему прислуживает? Говорит, разорился… до слуги докатился, а ведь умён! Странно это всё, если не сказать больше… Очень уж усердно англичан ругает – дались они ему – будто и меня провоцирует… А этот поляк! Тоже весьма загадочная штучка и тоже англичан поносит. И его я не спросил о семье: почему бобылём живёт? Был ли женат? Есть ли дети»? Поймав себя на том, что на поставленные вопросы ответы всё равно не находятся, доктор обмакнул перо в чернила, и напряг воображение.

«Корабль плыл несколько дней вдоль берегов Греции, затем повернул на восток и, спустя ещё пару недель, оказался у сирийского побережья.

Венецианцы высадились в Аккре, крупном торговом порту. Побыв там, они добрались до Иерусалима, и далее двинулись к северу через Сирию и Армению, повидав знаменитую гору, куда, по преданию, пристал Ноев Ковчег.

На берегу Тигра перед ними встал Мосул, знаменитый тончайшим шёлком – муслином. Останавливались и в Багдаде, незадолго до этого разграбленном монгольскими полчищами. В Тебризе, на севере Ирана, они попали на крупнейший в мире рынок жемчуга. Сюда везли товар с Персидского залива, с Цейлона и Восточного берега Африки. Из Ормуза на берегу Персидского залива венецианцы направились к Памиру. Преодолев и оставив позади, казавшиеся неприступными горы, они вступили в область безводных песков и цветущих оазисов. В этих краях Марко Поло обнаружил полу занесенные песком развалины древнего города…»

Доктор порылся в тетрадях, куда заносил выписки из просмотренных в читальнях книг. Как город-то называется?.. Наконец, нужное отыскалось.

«…Хара-Хото, где, по преданиям, находились несметные сокровища ушедших поколений.

Повстречалось Марко и озеро Лобнор, чудесным образом меняющее своё местоположение и смущающее этим путешественников.

Караван шёл по стране Великого хана. Путь от Венеции до западных границ Китая занял три года. Теперь здесь правил уже внук Чингисхана, не менее могущественный Хубилай.

Наконец, путешественники вошли в ворота Шаньду (доктор опят подсмотрел в выписках), столицы ханской ставки. Они были представлены властителю и занесены в списки особо почётных гостей».

- Пожалуй, хватит, - сказал вслух учёный и потянулся за другими чернилами и пером.

«Трудно представить до какой степени ненавидят русских индийские англичане» - писало новое перо о новом. – «О русских войсках и делах они, тем не менее, высокого мнения. О своих войсках и командирах отзываются весьма нелестно. Индусы убеждены, что война Англии с Россией начнётся довольно скоро».

- Ну, и достаточно! – Он завинтил поспешно крышку флакона, достал календарь. – Какой нынче день и число? Ба, да уже скоро прибудет связной, а я ещё не узнал ничего существенного.

* * *

- Почитайте, почитайте, - поглубже вдавился в полюбившееся кресло доктор.

Пан Сойка раскрыл пухлую тетрадь и занял место напротив.

- Мать Хубилая была племянницей креитского хана, главного соперника Чингисхана. Её отдали за четвёртого сына правителя после того, как он покорил земли её сородичей. Хубилай рос в окружении матери и близких. Как все монгольские принцы, Хубилай ездил верхом, стрелял из лука, владел разным оружием и участвовал в охоте на зверей.

- По описаниям Марко Поло, - вмешался слушатель, - «он был роста хорошего: не мал и не высок, толст в меру и сложён крепко, лицом бел и как роза румян». Извините, что прервал!

- Цитируете по первоисточнику? – ревниво осведомился поляк.

- Да, имел счастье держать в руках манускрипт великого землепроходца, - слегка приврал доктор, но коллега сделал вид, что поверил.

- Судьба распорядилась так, что Хубилаю предстояло стать правителем Китая и основателем новой династии Юань, династии императоров-монголов на китайском троне.

- А вот, что ещё писал венецианец о Хубилае, - снова перебил доктор. – «Он приказал выстроить из мрамора большой дворец. Залы и покои были позолочены, а вокруг дворца – возведена высокая стена. Много было там фонтанов и мест, где правитель содержал разных зверей и птиц».

- Я чувствую, господин доктор, что вы отнимите у меня эту тему, - деланно надулся Сойка.

- Что, что вы? Мне и своей хватает! Простите великодушно, что опять прервал - теперь слушаю во все уши. Продолжайте, прошу вас.

- Ближайшим советником хана по всем вопросам был буддист Лю Бинчун, а жена Хубилая тоже являлась ревностной поклонницей Гаутамы. «Как истинный последователь Великого Будды, - обратился Хубилай к тибетскому иерарху, - я всегда проявлял особую любовь к монастырям и монахам вашей страны. Получая наставления от вас, и в награду за то, чему я научился у вас, я должен сделать подарок. Я даю вам грамоту, которая дарует власть над Тибетом. Этим документом я возлагаю и на себя обязанности покровителя вашей веры». «Великий хан, - отвечал, низко кланяясь, Пагма-лама, - мне доподлинно известно, что ты есть перевоплощение Бодхисаттвы Манчжурии, и это отныне будет объявлено всей стране»! «Благодарю, мой учитель! Императоры прошлого, владевшие только частью Китая, создавали свои письменности. Мне тоже нужно своё письмо, и я поручаю создание его вам»! Лама не заставил себя долго упрашивать, и вскоре представил хану новый, состоявший из сорока одной буквы, алфавит, основанный на тибетском. Достоинство его состояло в том, что он достаточно точно передавал как монгольский, так и китайский языки. Но, увы, чуждое всем, новое письмо не прижилось, его не приняли и оно не вытеснило ни уйгуро-монгольское, ни китайское.

Поляк прервался перевести дух, чем и воспользовался доктор, чтобы «уколоть» коллегу.

- Вы, словно, пьесу пишите, а не научный трактат – персонажи беседуют у вас, как на сцене.

- А разве это плохо? Мне кажется, что сие оживляет повествование. Разве не так?

- Так-то оно так, но что скажет учёный мир? Каждый жанр имеет свои законы – не мне вам объяснять, коллега. Роман или пьеса – это одно, а научная работа – совсем другое… да и откуда вы берёте диалоги? Вы разве присутствовали там?

- Ну, вы уж меня совсем расчихвостили, дорогой друг! Я полагаю, что автор имеет право на художественный вымысел…

- Но не в научной работе! Тогда назовите это историческим романом, например, - наседал турок.

- Вы слишком бескомпромиссны, коллега, - не сдавался поляк. – Может и в правду, у меня из этого выйдет роман… и что в том плохого? Да и, к тому же, в 1683 году наш король Ян 111 Собеский нанёс под Веной первое крупное поражение войскам Османской империи. Вот! – шутливо уколол он турка.

- Тогда не принимайте мой упрёк всерьез и продолжайте. Всё очень интересно, поверьте! А что касается поражения Турции под Веной, то вспомните, сколько до этого было захвачено нами земель, начиная с Х1У века, а? – улыбнулся критик. – Так что, не будем копошить историю польско-турецких отношений…

Автор, слегка ошеломлённый подобным натиском, нервно пригладил свои жидкие волосы, словно проверяя - много ли потеряно пёрышек в этом поединке турецкого «ястреба» с польской «пташкой». Убедившись, что всё цело, учёный продолжил чтение «романа»:

- На склоне лет Хубилай понёс тяжёлые утраты: скончалась любимая жена и сын-наследник, а сам он начал постепенно отходить от государственных дел.

Известно, что в последние годы он не только много ел, но и чрезмерно пил. Умер император… Простите, доктор, может и нам стоит закусить… Как вы на это смотрите?

- Чтобы тоже побыстрей умереть? Лучше продолжайте, и останемся, хоть и голодными, но живыми, - таинственно улыбнулся турок, почесав бритую голову.

- Ну и юмор у вас, однако! – опешил пан Сойка. – Ну как изволите… Так вот, умер император на восьмидесятом году…

- А говорите, злоупотреблял едой и питьём, - удивился живучести не соблюдавшего диеты правителя доктор. – Мне бы его здоровье!

-А вы жалуетесь на здоровье?

- Да печень иногда пошаливает, но это пустяки.

- Похоронили его в Монголии, - продолжил поляк, - в горах Хэнтей, где был предан земле и дед его, Чингисхан. Ну, вот и всё пока.

- Браво, браво! – зааплодировал слушатель. – Мои замечания не принимайте в расчёт – возможно, я не прав – и пишите, как считаете нужным («Никакой он, конечно, не учёный, и плохо справляется с этой ролью… Тоже подослан»?). Вот вы коснулись буддизма. А как здесь с этим сейчас дело обстоит? Меня сей вопрос весьма интересует («Ну-ка, проверим ваши знания, пан Сойка»).

- Сейчас здесь поклоняющихся Будде совсем немного. Раньше было гораздо больше. Постепенно раджи стали отказываться от буддизма и начали возвращаться к прежней религии, индуистской, более древней.

«Ага, ага, знает кое-что, - подумал доктор, глядя на серьёзное лицо коллеги, - его на мякине не проведешь».

- Кстати, тут есть одна женщина, увлекающаяся как индуизмом, так и буддизмом, хотя сама европейка. Вернее, русская, но с польскими, между прочим, корнями и соответственной фамилией – пани Громадская. Не слыхали? Она организовала общество «Искатели Истины», членом которого и состоит ваш покорный слуга.

- Да, что вы? – воскликнул обрадованный сменой темы доктор.

- Нас немного, человек двадцать всего, включая даже и супругу британского дипломата, мисс Элизабет Торнтон, увлекающуюся восточной мистикой. Хотите сходить на заседание?

- А это дозволительно постороннему? – заинтересовался доктор.

- Под моё поручительство возможно. К тому же, мы стремимся к расширению числа членов. Вдруг и вы увлечётесь.

- Что же, любопытно. А когда?

- Нынче-то у нас что? – наморщился Сойка.

- Четверг, - доктор ясно представил себе недавно просмотренный календарь. – Я в понедельник прибыл… да, сегодня четверг.

- Как же я-то чуть не забыл! – всплеснул руками поляк. – Ведь сегодня, как раз, и заседание – мы по четвергам собираемся. Тогда можем пойти вместе. Это недалеко, а в экипаже – и совсем рукой подать. Так, как вы?

- Согласен, но только сначала хотел бы заехать в гостиницу, предупредить ждущего меня слугу.

- Он всё ещё не сбежал?

- Нет. А ваши-то всё не вернулись?

- Как в воду канули, подлецы… Так, я за вами заеду в половине восьмого? Начало в восемь, но надо быть чуть пораньше.

- А какая форма одежды? – спросил доктор, глянув на свои опереточные шаровары.

- Не волнуйтесь, это не раут – кто, в чём изволит.

- Так вы говорите, она русская? – вспомнил доктор у самых дверей.

- Русско-польская, и весьма со странностями… Когда меня с ней познакомили, она, узнав, что я славянин, стала спрашивать, не знаю ли я, кто мог бы ей помочь вернуться в российское подданство. Представляете?

- У неё-то чьё?

- Американское. Вернёмся на минуту в гостиную, и я вам всё расскажу. Что же здесь, в дверях-то? Минута дела не решает.

Они вернулись.

- Она поведала, - продолжил Сойка, снова усаживаясь напротив доктора, - что когда принимала американское подданство, то вышел скандал. По обряду полагается поднять руку в знак того, что больше не признаёшь над собой власть Российского монарха, но она отказалась это сделать наотрез!

- И как же?

- Дело уладил муж, отставной полковник Роберт Скотт. Он работает сейчас при здешней администрации консультантом.

- Я, кажется, когда-то слышал это имя, - задумался доктор.

- Роберт Скотт?

- Нет. Имя женщины… Что-то в связи со спиритизмом или магией.

- Вот-вот! Вы близки к истине, - обрадовался Сойка.

- Какая-нибудь взбалмошная барынька? Так, наверное, или я не прав?

- Да, разумеется! – согласился поляк. – Когда европейская женщина становится индуистской или, и того хлещи, - буддисткой, то это, вы правы, настораживает… Но, всё же, пани Громадская обладает чудесными тайными силами, тем более, что в наше время развенчаний всех тайн и чудес, очень трудно найти настоящего йога, а найдя, суметь от него получить истинные знания, что удалось ей.

«Начинается мистика, - забушевал в докторе скептик, - мало мужчин факиров, теперь и факир в юбке объявился»!

- Она говорит, - в голосе поляка появились нотки трепетного восхищения, - что овладела техникой создания призрачных форм, так называемой «тульпой».

- Как, как? – не расслышал, занятый задними мыслями, доктор, - Люлькой?

- Какой «люлькой»? Туууль-пооой, Тульпа! Теперь поняли?

-Тульпа, – повторил дурацкое словечко турок. – А что это значит – создание призрачных форм?

- Я ещё сам не видел. Она в скором времени обещала нам показать, как это делается.

- Что-нибудь вроде усохшей руки или разрезанного на части ребёнка? – возобладал в докторе скептик.

- Якобы, она по собственному желанию или по просьбе окружающих, может воспроизводить образы и картины давно минувших дней и даже эпох, и что эти картины становятся, словно, живыми.

- Ну, положим, в это трудно поверить, - доктор снова поднялся, намереваясь прощаться.

- Я и сам сомневаюсь, - не стал спорить Сойка, тоже вставая, - но посмотрим.

- Пока не увижу, не поверю! – категорично отрезал гость уже у входной двери.

- Конечно, конечно! Я тоже так считаю, хотя индусы перед ней падают ниц, говоря: “because she is our mother”.

- Правда? Вы меня интригуете!

- Спросите у своего индуса-слуги, он должен был что-то слышать о мадам!

- Обязательно спрошу, если не забуду, – взялся доктор за дверную ручку.

- Позвольте, позвольте, - хозяин распахнул дверь. – Если уж жена английского дипломата ходит на заседания, не пропуская ни одного, то согласитесь…

- Я знаю, что жёны дипломатов от скуки и не то ещё вытворяют! – перебил доктор, ступая за порог.

- Согласен с вами, - помахал ручкой-крылышком хозяин. – Эта страна располагает к поискам чудесного!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Знакомство с пани. Сеанс. Неумолимый выстрел.

Подъехали к двухэтажному коттеджу госпожи Громадской за четверть часа до начала. Рослый слуга-индус, осведомившись, зачем приехали господа, впустил пана Сойку и доктора. Из небольшого фойе парадная лестница взмывала на второй этаж, где и находилась зала для собраний. Внизу толпился народ, с нетерпением ожидавший начала. Люди тихо переговаривались, улыбались, хмурились, делали удивлённые лица. Парадная дверь продолжала впускать новых «искателей истины», а рослый индус не переставал ослеплять их обворожительной улыбкой и делать неизменный приглашающий жест с лёгким поклоном.

- Видите, у окна седого господина? – указал Сойка на человека солидной наружности, голова которого, подобно снежной вершине, сверкала бурной серебряной шевелюрой. – Это и есть полковник Роберт Скотт.

Доктор остановил взгляд на предложенном объекте: господин выделялся, прежде всего, своей необузданной растительностью, покрывавшей на лице всё, что только можно покрыть – снежная копна густых волос; контрастирующие с сединой мохнатые чёрные брови так нависали над глазницами, что возникало сомнение, а есть ли что там под ними; картину запущенного «ботанического сада» дополняли кустистые борода и усы, хоть и подёрнутые серебром, но сохранявшие рыжий первозданный цвет. Одет в штатское, рост средний, крепкое сложение и армейская выправка, которая выдаёт ушедших в отставку бывших вояк. На вид лет, эдак, под пятьдесят, а то и более, но держится молодцом.

- Колоритная внешность, - констатировал доктор.

- Такого трудно с кем-то спутать, - согласился Сойка и, заметив волнение среди гостей, повернулся к лестнице. – А вот и супруга его.

Полнеющая и седеющая, сильно пожилая дама в чёрном строгом платье величественно спускалась по ступенькам.

- Она, если ни в матери, так в старшие сёстры точно ему годится, - удивился выбору полковника доктор.

- Их узы больше, чем просто брак, - пояснил Сойка. – Это союз скорее идейный, нежели… Пойдёмте, я вас представлю.

- Кого ещё нет? Больше ждать не будем! Пора начинать, - возвестила строгим голосом хозяйка, спустившись к гостям. – Прошу в залу!

- О, пани Громадская, добрый вечер! – подлетел птичкой Сойка, увлекая за собой и тяжеловесного доктора. – Разрешите представить вам моего друга и коллегу…

- Любезный, пан Сойка, кого вы на сей раз привели? – повернулась мадам, компенсируя натужной улыбкой явное неудовольствие в голосе.

- Это учёный-востоковед из Турции, доктор…

- Шейх-Мухаммед-Аяфенди, - поклонился учёный.

- Екатерина Ивановна, - кивнула пани, окинув доктора материнским взором. – Рада приветствовать вас… (Понятно, что имя тут же забыто!) в нашем обществе.

- Очень рад, очень рад! – скрепя сердце припал к протянутой руке, воспитанный в иных традициях, турок.

- Познакомьтесь и с моим супругом, - поманила гривастого мужа мадам.

- Роберт Скотт, полковник в отставке, - по-военному сухо отрекомендовался подошедший, и доктор заметил, что под неистовыми кустами его бровей имеются даже и глаза, притом белесо-голубые.

«Наверное, ирландец», - подумал турок, так как только такими их и представлял.

- Очень рад познакомиться, - доктор вновь обратился к мадам. – Наслышан… и хотел бы, с вашего позволения, стать членом общества…

- Вы, наверное, слыхали о нас, - не дала договорить Екатерина Ивановна, - как об обществе спиритов, но это несправедливо, потому что мы первые враги спиритизма.

- Слыхал, конечно, и об этом тоже, не скрою… - сознался доктор, и снова был лишён возможности окончить фразу.

- Такие слухи о нас идут из России, где их сеет Аксаков!

- Кто, кто? – переспросил доктор.

- Александр Николаевич, племянник знаменитого писателя! – в голосе Екатерины Ивановны послышались гневные нотки. – Вот он сам и есть основатель спиритизма в России! А мы чужды этому.

Понимая, что затрагиваемая тема очень болезненна для мадам, доктор попытался уйти от неё.

- Я часто по долгу службы бываю в России…

- Изучаете последствия русско-турецкой войны?

«Какая грубая и взбалмошная бабёнка! –подумал доктор. – Как же бедный полковник-то с ней уживается»?

- Продолжайте, продолжайте … я пошутила. Извините старуху, если неудачно, - в её голосе послышались нотки раскаянья.

- Хочу узнать, чем занимается ваше общество? – решил быть прямолинейным доктор.

- Неужели мой славянский брат, пан Сойка, вас не просветил? – Она с показным укором посмотрела на поляка и, как ребёнок, надула свои старческие губы.

- Я объяснил в общих чертах, но, думаю, пани, вы это сделаете лучше меня, - пролепетал Сойка, очевидно чувствуя некоторую неловкость оттого, что знакомство пошло как-то наперекосяк, и сжался, снова превратившись из «орла», которым вылетел из британской миссии, в мелкую разновидность пернатых.

- Наше общество, - заговорила серьёзным тоном Екатерина Ивановна, - основано с почти единственной целью, – исследовать азиатские религии, а главное: индуизм и буддизм. Англичане, правда, за исключением моего мужа (притом, он американец) принимают здесь нас за русских шпионов.

- От чего же так? – участливо спросил доктор.

- Страшный призрак русских интриг не даёт им спать! Он неотступно преследует их во сне и наяву! Им кажется, что самый воздух, их окружающий, насквозь пропитан русскими интригами. Каждое неизвестное лицо, заглядывающее к нам, немедленно принимается за русского шпиона.

- Я это почувствовал на себе, - пожаловался турок, - хотя и не являюсь русским.

- С вашей славянской внешностью – немудрено! Если бы не ваше басурманское имя – никогда бы не подумала, что вы из Малой Азии.

«Опять она меня уколола. Басурманское имя, видите ли», - обиделся доктор, но «шпильку» проглотил. – Я турок персидских корней. Как известно, древние арии были именно такой масти.

- Да, да, я знаю об ариях достаточно много, посему вынуждена смириться с этим несоответствием «формы и содержания»… Но смирятся ли с этим англичане?

«А бабка-то, пожалуй, права… всё понимает старуха»!

Громадская таинственно и лукаво улыбнулась: - Если поживёте подольше здесь, то убедитесь, что наше общество весьма далеко от политики. Наш девиз: «Нет религии выше Истины»!

- Кэт, пора начинать, публика нервничает, - шепнул не потерявший счёт времени муж, - мы сильно затянули.

- Сейчас! Сама знаю! Отстань! – получил локтем супруг и дислоцировался.

«Не сладко, видать, бедолаге приходится». – Так можно мне посещать собрания?

- Именно вам – непременно! Потому что вы, хотя бы внешне как русский, родной! – в голосе Громадской блеснула скупая слеза. – Я давно, как видите, старуха и потому говорю прямо: чем более старею, тем более болит душа по России, которую я теперь навряд ли увижу. Но, хоть я и русская, я страстная поклонница восточных религий и много лет нахожусь в переписке и личных отношениях с главными Учителями и Цейлона, и Бирмы, и Тибета.

- А что же побудило вас к созданию общества? – решил помучить полковника доктор, видя, как тот нервно поглядывает на часы.

- Идея создания принадлежит не мне, а одному Гуру из Тибета. Прежде всего, я верю в существование изначальной эзотерической традиции, от которой произошли все современные религии и которая ведёт своё происхождение от знаний древних цивилизаций, исчезнувших в результате геологических катастроф…

- Кэт, дорогая! – взмолился полковник, выразительно постукивая ногтем по циферблату.

- Спрячь часы и не нервируй меня! – отрезала жена. – Я и без тебя знаю, когда начинать. Ничего, не снегурочки - не растают, пусть ещё немного подождут!

- А откуда вы узнали о существовании Традиции? – назло волосатому полковнику превратился в настоящего репортёра доктор. – «Я брею голову, а он, видите ли, такую гриву отпустил»!

- Из бесед с Махатмой, - вошла в раж госпожа и понеслась, похоже, оттого, что её не часто расспрашивали о сокровенном. – Центром изначальной Традиции считается таинственная страна в Тибете, называемая Шамбалой или Агарти. Туда ещё не ступала нога европейца, но только там можно узнать, что есть Истина! – Глаза мадам вспыхнули неземным светом, и она показалась помолодевшей. – Моя мечта – осуществить экспедицию в это неприступное и таинственное место, и, надеюсь, что все здесь присутствующие мне в этом помогут.

«Искатели Истины» давно образовали вокруг беседующих плотное кольцо и столь же внимательно, как и доктор, слушали словоизвержения наставницы.

- Ну, мы с вами совсем заговорились, а пора начинать. Все в сборе? – как наседка цыплят, окинула материнским взором собравшихся Екатерина Ивановна и, заметив кого-то у входной двери, воскликнула с укором: - А вот и леди Торнтон, как всегда, опаздывает… Ну, теперь, кажется, все собрались.

Запыхавшаяся англичанка бурно извинялась, хотя все давно привыкли к её постоянным опозданиям. Доктор бросил взгляд на вошедшую: одета весьма элегантно; не в пример большинству костлявых британок, худенькой не назовёшь! Возраст? Неопределённо моложавый – дама ещё в соку. Цвет глаз и волос? Тоже какие-то неопределённые, хотя запомнилось, что глаза большие; привлекли внимание и свисавшие со лба затейливые кудряшки – следствие господствующей моды. Одним словом, - не красавица, но и не… Доктор потерял интерес и отвернулся.

- Прошу в залу! – хозяйка устремилась вверх по лестнице, приглашая следовать за собой.

Зала представляла собой просторное помещение с рядами кресел как в театре, с небольшим подиумом вроде сцены. Стены и окна покрывала плотная темная ткань, не пропускавшая свет снаружи. Несколько канделябров с оплывшими свечами придавали дополнительную таинственность обстановке, посылая какой-то призрачный свет.

Когда публика расселась по своим любимым, негласно закреплённым за каждым, местам, хозяйка, до того скрывавшаяся во внутренних покоях, вновь появилась, но в ином наряде. Она вышла облачённой во что-то, напоминавшее рясу с капюшоном темно-бордового цвета.

Громадская поприветствовала собравшихся плавным помахиванием ладошки и лёгким наклоном головы, словно видя всех впервые. Зала ответила ей торжественным вставанием.

«Такой, наверное, заведён порядок», - подумал доктор, решив наперёд ничему не удивляться.

- Пан Сойка, подойдите, - позвала «жрица» каким-то певучим, ранее ей не принадлежавшим голосом, что тут же отметил доктор.

Поляк исполнил просьбу и сел на предложенный стул, стоявший на подиуме недалеко от мадам.

- Вы просили меня показать тульпу?

Сойка согласно кивнул.

- Впрочем, и многие другие меня не раз просили об этом.

Эти «другие» среди присутствующих одобрительно и нетерпеливо зашумели.

- Возможно, сегодня мне удастся это сделать… - Мадам сделалась серьёзной. – Пан Сойка, вы мне говорили о своей научной работе… Я помню об этом. Династия Великих Моголов, не так ли?

Сойка одобрительно кивнул.

- Вы спрашивали, смогу ли я воссоздать призрачные образы той далёкой эпохи?

Поляк снова затряс головой.

- А вы постоянно думаете о тех временах?

- Да, пани!

- И сейчас думаете?

- Да.

- Ну, тогда закройте глаза. Все, кто в зале, тоже закройте.

Доктор покосился на соседей, – публика повиновалась. А может, лишь сделала вид? Шейх-Мухаммед прикрыл правый глаз, а левый – не до конца.

- Сейчас с помощью вашего желания, господа (мисс Торнтон была единственной женщиной, не считая самой пани, в целиком мужском обществе), моего умения и помощи Всемогущего, мы увидим, что хотим.

Доктор хитро щурил один глаз, но ничего таинственного не происходило. Тем временем жрица возложила на голову подопытного поляка левую руку, а правую подняла над головой и обратилась к сидевшим:

- Попросим Великого Вседержителя Брахму не препятствовать возвращению времён вспять и их прошествию перед нами.

Присутствующие медленно, слово в слово, повторили сакральные слова. По знаку жрицы слуги внесли большую жаровню с тлевшими в ней тибетскими ритуальными палочками. Зала наполнилась одурманивающим ароматом, и сизоватый дым медленно поплыл к потолку.

- Расслабьте свои мышцы и не двигайтесь, глаза не открывайте, и повторяйте за мной! – приказала властно мадам. – О приди время ушедшее, приди и предстань перед нами! О Великий Вседержитель, не препятствуй этому!

Публика дружно забубнила, что велели. Хитрый доктор продолжал подсматривать, но ничего не происходило. Но вот, наконец, откуда-то издалека полилась нежная музыка флейты и ситара. По-видимому, заиграли спрятанные за шторами музыканты, решил доктор.

Прошло несколько музыкальных минут, и голос хозяйки зазвучал вновь:

- Теперь откройте глаза! Вот они картины минувшего. Созерцайте их!

И, словно, повеяло сухим степным ветром. Сквозь сизую дымку, не то тибетских курений, не то костра, стало проступать колеблющееся видение: загорелое, скуластое, узкоглазое лицо монгольского юноши. Появилось рядом с ним много всадников и пеших, одетых в цветастые халаты и меховые шапки.

Что за представление, подумал доктор. Откуда эти комедианты? Как они попали сюда? Я очутился на спектакле?

- Мы устали от нашей раздробленности, много среди нас разных племён и каждый тянет узду на себя, - заговорил голосом пана Сойки один из лицедеев. – Собрались мы на большой курултай, чтобы избрать тебя Темчужин, сын Есугая, главным ханом. (Поляк, продолжая восседать на стуле, действительно открывая рот).

Он у них суфлёром или от автора читает? Никак не мог уразуметь роль коллеги в маскараде доктор. А тем временем старейшины вышли вперёд и обратились к молодому соплеменнику. Видно было, как и они раскрывают рты, но речь лилась, по-прежнему, из уст пана Сойки:

- Ты молод и силён! Отныне мы избираем тебя первым среди ханов и нарекаем «Чингисханом».

- Чингисхан, Чингисхан! Отныне ты наш повелитель, - закричал на разные голоса поляк, изображая толпу, - мы подчиняемся тебе!

«Ай, да пан Сойка! Настоящий артист»! – доктор не переставал восхищаться новым дарованием коллеги. А в это время на «сцене» кочевники стали бросать вверх мохнатые шапки и плясать круговой танец. Правда, Сойка в балетном дивертисменте участия не принимал.

Но вот фигуры танцующих заколебались как от дуновения ветра, и видение, точно в волшебном фонаре, изменилось. Доктор, поражённый (как это они делают?), заёрзал на стуле.

Показались стены, башни, послышался цокот копыт. Монгольская конница врывается в ворота какого-то города. Падают под ноги стремительных низкорослых лошадей защитники, сражённые стрелами и порубленные саблями. (Откуда коней-то достали? На игрушечных не похожи…) Крики женщин и детей (Неужели Сойка так правдоподобно орёт?), горящие крыши домов – картина разорения и гибели налицо. А вот и тот, кого недавно нарекли Чингисханом. Он возмужал, и в нём уже трудно узнать нескладного прежнего юношу.

- Величайшее наслаждение и счастье для воина, - перевоплотился в хана талантливый поляк, - победив врага и, захватив трофеи, оседлать его лучших коней и заставить рыдать его жён!

Внезапный грохот с улицы – пушка пальнула в свой час - мигом развеял иллюзию, и степь и кочевники исчезли. Зала наполнилась ярким светом, – слуги поспешили зажечь газовые рожки на стенах.

- Вот сейчас вы видели, что такое тульпа, - объявила голосом богини победы пани Громадская, откинув капюшон с бледного лица.

- Какое чудо! Просто невероятно! Фантастика! – залепетали восторженные зрители, но иллюзионистка охладила их восторг вполне прозаически:

- Хватит на сегодня, заседание закончено, потому что уже поздно – неумолимый выстрел напомнил нам об этом. Порядок нарушать мы не вправе – и так на нас власти косо смотрят. Ежели кто пожелает предложить тему для следующей тульпы, то милости прошу. Но только известите меня заранее, чтобы можно было подготовиться основательней, – сегодня вышел блин комом… да и эта проклятая пушка! Прервала на самом интересном месте… Тонкий мир не терпит, когда в него врывается грубая сила.

Даже не пожелав гостям доброй ночи, хозяйка скрылась «за кулисами».

- Переодеваться пошла, - пояснил поляк столь внезапное исчезновение мадам. – Наверное, устала, – сеанс требует большого напряжения… Я вот тоже совершенно обессилел, как будто на мне воду возили. – Он действительно был бледен, и пот струился по лицу. – Даже рубашка к спине прилипла…

- Я потрясён увиденным! – не стал скрывать своих чувств доктор. – А в вас, коллега, погибает талантливый лицедей.

- Лицедеем станет каждый, кто окажется на моём месте, - заскромничал «актёр». – Это всё благодаря искусству и чудесным способностям пани!

- А как ей подобное удаётся? – захотел получить объяснение чуду, всё же не вполне поверивший своим глазам и ушам, и не хотевший сдаваться доктор. – Она содержит целую труппу как в театре?

- Господь с вами, какой театр? Какая труппа? На подиуме были лишь мы двое: она и я! Что вы, какая труппа?!

- Откуда же взялись эти кочевники, кони, защитники города? – всё ещё не хотел верить в чудо доктор.

- В том-то и дело, что это необъяснимо, - развёл руками поляк. – Вы тоже можете сделать ей «заказ» - ведь пани сама предложила.

- Какой заказ?

- Дайте ей тему для следующей тульпы – заодно и проследите что получится: чудо или обман. Что-нибудь историческое… Вы же сейчас работаете над Марко Поло, вот и предложите… Вон она и сама направляется сюда.

- Госпожа Громадская, я потрясён и восхищён! – Доктор не знал, какими словами выразить свой восторг.

Жрица, принимая комплименты, «охи» да «ахи» (толпа зрителей не хотела расходиться), сохраняла спокойствие и холодное достоинство античной статуи, и ни один мускул, а вернее сказать, поджилок или желвак, не дрогнул на её окаменевшем лице.

- Госпожа, могу ли я предложить тему для следующей тульпы? – нерешительно начал доктор.

- Отчего же не можете, наш славянский турок? – неожиданно расплылась в улыбке хозяйка. – Я же сама просила… А какие времена вам интересны?

- Я занимаюсь путешественниками, побывавшими в Индии в разное время, начиная с Марко Поло, Васко да Гама и …

- Двоих вполне достаточно! – осадила осмелевшего доктора пани. – Но вы при этом должны выполнить одно условие.

- Какое, пани?

- Постоянно думать об этом, ни на что, не отвлекаясь, вплоть до следующего четверга., думать день и ночь, формируя, таким образом, будущую тульпу.

«А если не буду»? – засомневался в докторе неисправимый скептик.

- Если же не выполните это обязательное условие, то опыт может и не удастся, даже, несмотря на все мои старания, - ответила скептику пани, словно прочтя мысли доктора. – Понятно вам, наш голубоглазый янычар?

- Понятно, сударыня, - смирился сомневавшийся. – Благодарю вас!

- До свидания, господа! – окончательно подобрела волшебница, просветлев и лицом, и помахала своей сухонькой ручкой. – Желаю всем благополучно добраться до дому и не попасть в участок, а коль случиться – не спорить с полицией, иначе, узнав, кто вы и откуда возвращаетесь, немедленно политику припишут, а нам с вами это совсем ни к чему.

- Что же, всё-таки, это было? – снова зашевелился в докторе скептик, когда коляска катилась по булыжной мостовой, изредка вспарывая ночную темень искрой из-под колёс, – шины стёрлись и металлический обод входил в конфликт с булыжниками. Магараджа не жаловал уличные фонари, возможно, из экономии керосина, который привозился морем издалека. Но, чтобы под покровом мрака не было соблазна некоторым жителям безобразничать, ввёл патрули, в задачи которых входило отлавливать припозднившихся, не разбирая. Оно и понятно: добропорядочный горожанин не будет шляться после того, как выстрел прозвучал. Мера воздействия - штрафы, которые регулярно пополняли казну. Многим почему-то, все же, не спалось и их тянуло на ночные подвиги.

Выстрел хозяин города считал своей мудрой выдумкой, а колониальная власть потакала этому заблуждению. Он ведь слышен везде, так что ссылки на то, что не знал который час, в оправдание не принимались, – уши есть у каждого. Единственно, кому верили, глухим, но таких среди, в основном, здоровых горожан, раз два и обчёлся. Поэтому Магараджа гордился своим выстрелом, берёг, лелеял его, и пороха на него не жалел.

- Я никогда не верил в чудеса, но сейчас не знаю, что и думать, - снова приуныл скептик в докторе. – Ай да, старая колдунья! А вы верите?

- Верю, не верю, какая разница? – устало ответил поляк. – Я полностью опустошён и чувствую себя выжитым лимоном… А говорил я помимо своей воли, будто во мне сидел кто-то другой!

- Ну, так и голос ваш нельзя было узнать, – менялся тембр и интонация: старейшины говорили одним голосом, а юный хан – иным…

- Я, признаться, раньше не замечал в себе актёрских способностей, - утёр пот с лица поляк. – Всё никак не могу отойти…

- В чём здесь дело? Как разгадать фокус?

- В следующий раз, когда сами станете участником, вот и попробуете разгадать.

- Не знаю, как я поведу себя в подобной роли. – Голос доктора потерял былую уверенность. – Даже страшновато как-то…

- Хозяин, сначала завезём господина? – подал голос кучер.

- Да! Гони к «Огням»!

-А нас патруль не остановит? – вспомнил доктор, как давно прогремел залп.

- На кареты, коляски и прочие экипажи сей запрет не распространяется. Ясно ведь, едут господа. Останавливают одиноких пеших бродяг. Благодаря этой мере и преступность поубавилась… Как мы завтра условимся, дорогой коллега?

- Мне хотелось весь день поработать над рукописью, поразмышлять и никуда не отлучаться. Признаться, несколько устал от излишка впечатлений…

- Что ж, пожалуй, и я последую вашему примеру – и мне есть чем заняться: тоже попишу про Моголов.

- А в субботу можно встретиться и почитать друг другу написанное, - подхватил доктор.

- Приехали, господа, - сообщил возница, тормозя возле ворот гостиницы.

- Я после завтра в полдень заеду за вами, - пообещал на прощанье пан Сойка. Доктор, кивнув, направился к зданию, которое, несмотря на вывеску никакими «огнями» не баловало - светились лишь некоторые окошки почему-то не спавших постояльцев.

«Кто это страдает от бессонницы»? – подумал доктор и, оглянувшись, заметил, что у стены дома напротив продолжал то ли сидеть, то ли лежать (во мраке не разглядеть) одинокий старьёвщик, явно не опасавшийся ночного патруля.

Как только доктор вошёл в отель, бродяга неожиданно проснулся и, схватив своё барахло, поспешно ушёл.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Марко Поло. Чудесный йог. Бессменный часовой. Экскурс в историю. Хитрец Морфей. О женщинах. Каста «джати».

Доктор проснулся чуть свет. Всю ночь мучили кошмары. Приснился базарный шантажист. Он пытал связанного учёного, приговаривая: «Ты русский, ты русский! Сознайся, а то хуже будет»! Бедный обвиняемый пытался доказать обратное, но тщетно. Мучитель привязал жертву к кровати и, стоя у изголовья, измывался. Кровать та, на которой спал доктор, с изящными набалдашниками, отчаянно скрипевшая пружинами.

Доктор протёр глаза, ощупал себя, – никаких пут нет, как нет и злобного мучителя. Надо, что привидится! Давно, видно, не молился – вот шайтан и подбирается к душе. Коврик лежал на месте, в восточном углу. Шейх-Мухаммед совершил намаз, и на душе сразу просветлело. Совсем, с этой наукой, стал безбожником, вот и лезут в голову всякие пакости, укорил он себя и вспомнил о земном: диеты надо придерживаться, не надо переедать, особенно на ночь, да и вообще…

Легко позавтракав принесённым кофе со сливками, на английский манер, и фруктами, засел за бюро.

В голове пронеслось увиденное накануне. И как только она ухитряется проделывать всё это? Какое мастерство фокусника – комар носа не подточит! Базарные факиры ей в подмётки не годятся. Ай, да бабка-чертовка! Ай, да госпожа Громадская! Ловкая обманщица или в правду обладает какими-то невероятными способностями, не имеющими пока научного объяснения? Похоже, что нахожусь в стране, где далеко не проведены и пока, пожалуй, непреодолимы связи и грани между явлениями совершенно естественного порядка и теми, которые, на европейский взгляд, отмечены признаками чудесного.

Опять размечтался, уличил себя доктор и, обмакнув перо в чернила, вывел на листе первые слова, продолжая ранее начатое:

Венецианцы разбогатели, состоя на службе у хана, но при дворе и врагов становилось у них всё больше и больше. Пора было подумывать о возвращении в родные края, так как могущественный покровитель старел и дряхлел на глазах.

Возвращение стоило больших трудов, но всё же, после множества мытарств, злоключений и хлопот семья Поло, наконец, вернулась домой.

По Венеции поползли слухи и невероятные рассказы о вернувшихся спустя четверть века странниках. Говорили, будто они, собрав родственников, распороли свои азиатские халаты и высыпали груды драгоценных каменьев: рубины, сапфиры, смарагды, карбункулы и бриллианты.

Спустя некоторое время купцы были признаны в городе почтенными и состоятельными господами. Им разрешалось отныне, подписывая деловые бумаги, указывать рядом с именем новое звание «Знатный Гражданин». Но вот прошло ещё несколько лет, и между Венецией и Генуей вспыхнула война, и вскоре близ берегов Далмации венецианский флот был разбит генуэзцами. Марко, будучи капитаном одной из галер попал в плен. Там он познакомился с, тоже пленённым, пизанцем Рустичелло. Этого образованного и незаурядного человека не могли не заинтересовать рассказы бывшего купца, и впоследствии Рустичелло переработал эти беседы, придав им литературную изысканность. Но сам Поло вряд ли того желал, хотя обычно путешественники, послы и паломники с удовольствием описывали свои наблюдения и впечатления. Они либо рассказывали об увиденном в письмах, либо принимались за книгу, едва возвратившись домой.

Итак, своей известностью и успехом книга Марко Поло обязана Рустичелло. И хотя известность немного запоздала и пришла к герою после смерти, сегодня мы с благадарностью вспоминаем об этом человеке.

Вроде бы не плохо получилось. Доктор отложил перо и потёр виски. Перечёл написанное. Неплохо, неплохо… Голова была немного не своя. Наверное, последствия вчерашнего сеанса, шайтан бы его побрал! Настоящая колдунья эта барынька. Значит, она каким-то непостижимым образом воздействует на мозг – иначе, отчего в голове сейчас такой сквозняк?

Привычно откинувшись в кресле, задумался вновь: а как… там-то? Вспомнилась сцена расставания, как он вошёл в спальню. Жена сидела с малюткой на руках, который только что стал оправляться после долгой болезни. Она посмотрела, ничего не говоря, только побледнела, как будто тучка набежала на лицо, и подала малыша проститься. Вспомнил, как испытал в эту минуту, насколько тягостнее всякий удар семейному человеку; удар бьёт не его одного, и он страдает за всех и невольно винит себя за их страдания. Подавить, переломить, скрыть это чувство можно, но надобно знать, чего это стоит. Он тогда вышел из дома с чёрной тоской в груди…

В дверь гостиной легонько постучали (она плавно переходила в спальню, служившую и кабинетом). Доктор вздрогнул и взглянул на часы: ровно полдень, значит, Чанакья пожаловал.

Получив разрешение, слуга вошёл, низко кланяясь.

- Как тебе удаётся приходить столь точно, не имея часов? – потянулся в кресле доктор и, на всякий случай, прикрыл написанное – не всё нужно знать слуге.

- Чувствую движение времени каким-то шестым чувством, господин.

- Я вот тоже вчера был свидетелем движения, вернее обращения времени вспять (доктора распирало, и хотелось с кем-то поделиться), поприсутствовав на заседании общества «Искатели Истины».

- Знаю, господин, о ком вы говорите. Госпожа Громадская?

- Откуда о ней знаешь? – Доктор вспомнил, что поляк советовал спросить о мадам у слуги.

- Кто же о ней здесь не знает? Она пользуется большим уважением, потому что обладает тайными знаниями.

- Как ей, европейской женщине, удалось овладеть премудростями Востока? Значит, не шарлатанка?

- Было бы желание, а раса, вероисповедание и пол не столь важны, мой господин.

- Никак не могу придти в себя после увиденного.… И

Доктор пересказал вчерашнее во всех подробностях. Но на слугу рассказ, казалось, не произвёл никакого впечатления, и Чанакья ответил спокойно:

- Тульпа всегда поражает воображение неподготовленного, мой господин. Постепенно привыкнете и перестанете удивляться. У меня есть знакомый йог, так вот он… Рассказать?

Доктор кивнул.

- Он способен на самые невообразимые вещи. – Чанакья заметно оживился. – Например, он может надолго становиться «мёртвым», будучи закопанным в землю.

- Что за чепуха!

- Жителям Запада… - продолжил невозмутимо рассказчик, но был снова прерван.

- Ты забыл, что я тоже с Востока, из Турции!

- Всё равно вы западнее, чем мы, господин.

- Ну, хорошо, будь по-твоему. Продолжай.

- Поэтому западным людям кажется невозможным, что йогу не составляет труда привести себя в состояние почти полного прекращения жизни и, проведя в земле долгие часы, дни и даже месяцы, потом вновь «воскреснуть».

- Зачем они это делают? Час от часу не легче…

- Ради постижения высшего сознания и достижения самадхи, господин.

- Что это значит? – насторожился доктор, подозрительно относясь к новым словечкам. (Была «тульпа», теперь – «самадхи»!).

- У европейцев это – что-то вроде экстаза.

- И нам, туркам, тоже знакомо это, хоть мы и не европейцы!

- Конечно, конечно, всем знакомо, - успокоил слуга, - и эскимосам, наверное, тоже, несмотря на холод… Так вот, поддержание жизни в закопанном теле доказывает власть йога над собственным организмом.

- При чём здесь экстаз и власть над собой?

- Через экстаз или самадхи достигается и…

- Ну, ладно, пусть так! И что йог чувствует при этом?

- Он не утрачивает сознания. Процесс делится на четыре стадии: бодрствование, засыпание, сон и мнимая смерть.

- И вся эта канитель ради доказывания власти над телом? («Вот бездельники»!)

- Не только. Обычно закапывание себя в землю случается, когда йога поражает болезнь.

- Так они тоже болеют? – удивился и даже обрадовался турок, найдя у начинавших его раздражать фокусников «ахиллесову пяту». – А я-то думал…

- Конечно… И полная изоляция представляет собой лечебное средство, которое начинает действовать при достижении высшей степени экстаза.

- Опять экстаз! – с ноткой осуждения воскликнул доктор.

- Я сам видел, - продолжал слуга невозмутимо, - как в присутствии огромной толпы и под наблюдением врача моего знакомого запечатали в деревянный ящик, после чего ящик обмазали раствором глины, поместили его в яму и засыпали землёй.

Доктор заёрзал в кресле, представляя себя на месте испытуемого, и поморщился.

– Спустя двое суток ящик откопали. Проделали в нём дыру и залили воду, после чего дыру заткнули и опечатали, а ящик вновь закопали.

По спине доктора пошли мурашки.

– По прошествии нескольких дней «могилу» вскрыли и «мертвец» ожил на глазах изумлённых зрителей.

- Да-а-а, - медленно протянул доктор, глядя в окно. – А что, если и нам закопать вон того типа, что сидит напротив гостиничных ворот и днём и ночью, словно бессменный часовой. Вчера я вернулся значительно позже сигнального выстрела, а он продолжал сидеть на том же месте, и, как видим, патруль его не забрал. Не за мною ли он следит, претворяясь старьёвщиком?

- Хотите, господин, выясню, что ему нужно?

- Ну, сходи ради забавы.

Чанакья решительно направился к двери, а доктор стал наблюдать в окно. «Посмотрим, на что способен мой слуга кроме болтовни»?

Прошла минута-другая. Чанакья вышел из ворот и направился к сидельцу, поравнялся с ним, остановился. Возник, судя по открываемым ртам, разговор. Старьёвщик, потрясая седой бородой, бурно жестикулирует, по-видимому, доказывая правомочность своего местонахождения. Но разговор недолог. Внезапно и резко Чанакья хватает старца за бороду… «Какое непочтительное обращение», - не успевает подумать доктор, как борода оказывается в руке слуги. Разоблачённый, бросив барахло, пускается наутёк с резвостью несвойственной его почтенным сединам.

- Вот, - протянул отклеившийся аксессуар герой-слуга.

- Лихо ты с ним управился! – теребил трофей восхищённый доктор. – О чём вы поговорили?

- Спросил напрямую: кем подослан? Он стал возмущаться, мол, как я смею, не уважаю старость… А я заметил несоответствие седин его весьма молодому лицу и телу, тут и дёрнул. Да вы, наверное, и сами всё в окно видели.

- Видел, как он помчался быстрее лани.

- Я вас предупреждал: здесь за каждым вновь прибывшем следят.

- Кто? – изобразил напускную непонятливость доктор.

- Как кто? Англичане!

- Ах, англичане… А давно ли они так вольготно чувствуют себя здесь? – решил выслушать очередную лекцию доктор и потянулся к перу и бумаге – вдруг Чанакья сообщит что-то полезное для работы.

- Если вас не утомит мой рассказ, господин, то я расскажу, – уже загорелся удивительный слуга.

- Отчего утомит? Я даже, может, что-то и запишу. – Обмакнул перо в чернила доктор.

- Сначала здесь властвовали португальцы. Васко да Гама первый проложил сюда морской путь.

- Как раз по теме моей научной работы, - обрадовался доктор и поставил первую кляксу. – Внимательно слушаю, Чанакья!

- Португалия тогда объединилась с Испанией в одно королевство. Она недавно перенесла тяжелейший удар после разгрома Непобедимой Армады – потерю Нидерландов.

«Не слуга, а настоящий историк», - мысленно восхитился доктор, подтирая кляксу. – Откуда ты всё знаешь?

- Не удивляйтесь, мой господин! Я учился в университете на историческом, да и сам интересовался этими вопросами.

- Ну, продолжай, - наконец победил чернильное пятно доктор.

- Вскоре у португальцев появились конкуренты – голландцы и англичане. Со временем морское превосходство их делалось всё очевиднее, и они вскоре отняли у португальцев владения на восточном побережье, значительно потеснив их в торговле пряностями. А далее, кажется, в 1600 году, и была основана англичанами знаменитая Ост-индская компания.

Конечно, нельзя сказать, что доктор сам плохо знал историю Индии и, что ничего не слышал из того, о чём поведывал Чанакья. Знал и не мало. Но интересно всё услышать из уст аборигена, тем более что сообщаемые сведения окрашивались и политически. Поэтому доктор старался не перебивать рассказчика и даже записывать за ним, хотя скорее для виду, понимая, что слуге лестно такое внимание со стороны господина.

- С самого начала своего пребывания в Индии англичане сочетали торговлю с пиратством, нападая, как на местные корабли, так и на суда соперников, португальцев и голландцев. Вскоре англичане взяли в аренду участок земли на берегу Бенгальского залива и возвели там форт Сент-Джордж, вокруг которого впоследствии вырос Мадрас. Английский король, кажется, Карл Второй, получивший в приданное за португальской принцессой островную гавань Мумбаи, нынешний Бомбей, продал её Ост-индской компании, которая сделала порт своей главной базой на западе, и…

Неожиданно доктор поймал себя на том, что задремал на мгновенье и не слышал окончания последнего предложения. Решив реабилитироваться в глазах рассказчика – вдруг тот заметил – заговорил сам, продолжая тему:

-Когда я морем плыл сюда на английском корабле, мы повстречались с португальским судном, капитан которого взошёл на нашу палубу с почтением, чтобы отдать долг вежливости, но после приёма, оказанного английским капитаном, думаю, ему больше не захочется посещать ни один британский корабль. Сего бедного человека проморили на палубе целый час и позвали в каюту, когда тот предпринял попытку ехать обратно. Понятно, он не счёл такой приём вежливым… Но продолжай, Чанакья!

- Далее, под покровительством будущего министра финансов Франции, - рассказчик замялся, припоминая, - … Жана… Батиста… Кольера, была создана и французская Ост-индская компания, открывшая фактории на юго-восточном побережье. Французы англичанам всегда - кость в горле, но появилась и вторая… «кость». Вскоре возникла и датская Ост-индская компания с центром в Бенгалии, и до конца восемнадцатого века…

Доктор вновь с удивлением отметил, что снова оказался в цепких объятиях всегда так некстати появляющегося Морфея и, что до ушей доносятся лишь обрывки фраз, из которых картина плавного повествования никак не складывается.

- … венецианские зеркала, фламандские кружева, испанские вина… слишком мал в Индии спрос на… английские сукна здесь потерпели неудачу… конкурировать с местными… купцы поняли, что им прихо… наши вельможи проявили тонкий вкус… подлинники итальянских и голландских… стали искусно использовать противо… рыбку в мутной воде… вмешивались в распри раджей… к контролю и влиянию…

Поймав себя на посвистывании носом, и от того проснувшись, осрамившийся слушатель попытался как-то замять конфуз:

- Чанакья, если бы я был твоим профессором, то, не раздумывая, поставил бы высший бал!

- Благодарю, бабу!

- Расскажи теперь о народах и племенах, населяющих страну, - понадеялся доктор, что новая тема его как-то взбодрит.

- В основном, это индоарийская группа…

«Арийская»! – возликовало что-то внутри, сообщив доктору толчок бодрости.

- … в которую входят хиндустанцы, бихарцы, бенгальцы, маратхи, гуджаратцы, ория. Следующая группа дравитская: тегелу, тамилы, каннара и малаями…

Вопреки надеждам на бодрость, доктор почувствовал, как что-то одурманивающее и тёплое снова застилает сознание, и, стараясь пресечь очередное домогательство хитреца Морфея, преувеличенно громко спросил, почти выкрикнув:

- А вот ранее ты упоминал о махратских браминах, непокорных англичанам?

- Махраты и маратхи, - от неожиданности вздрогнул рассказчик, - это одно и тоже.

- Вот давай про них, - пнул вдогонку слушатель внезапно отступившую сонливость (собственный громкий голос помог).

- Они населяют северо-западную часть Декана Махараштру. Этот народ вёл длительные войны против Великих Моголов в прошлом. Махратское или маратхское государство состояло из княжеств…

- Да, будет про них! – внезапно охладел к махратам турок. – А много ли здесь иноземцев?

- Порядочно… На первом месте, конечно, англичане, сами понимаете. Далее идут французы и португальцы, а затем – арабы, афганцы и китайцы, а также – персы, армяне и евреи.

- Ну, с персами, положим, ясно… А, что, например, с поляками? – вспомнил про коллегу доктор.

- Да, пожалуй, единственный ваш знакомый и есть. Больше никого не знаю.

- Выходит, ему по-польски и перекинуться не с кем, - почувствовал жалость к одинокому Сойке доктор.

- Всего здесь проживает несколько сотен наций, и говорят они на более чем восьмистах языках и диалектах, – посмотрел Чанакья на боровшегося с предательской зевотой слушателя. – Наверное, я утомил вас своей болтовнёй…

- Нет, нет, ни чуть! – бурно запротестовал турок и самокритично добавил: - То, что слегка клюю носом и позёвываю, не принимай на свой счёт. К климату никак не приспособлюсь. Расскажи ещё, как здесь народ живёт. Много ли бедных и богатых?

- Почти все европейцы живут в удивительной роскоши. На лето они обычно удаляются в свои большие и маленькие загородные коттеджи, дворцы и дома, а в городе бывают только по необходимости службы с десяти утра и до пяти вечера. Экипажи их также великолепны, как и всё прочее…

- Ну, про Сойкину карету этого никак не скажешь, - запротестовал доктор, демонстрируя завидное отсутствие сонливости.

- Ваш друг есть скорее исключение, подтверждающее правило, - парировал Чанакья и продолжил: - Кроме карет и фаэтонов употребляют и паланкины.

- Что-то мне не встретились, - снова возразил победитель сна.

- Ещё встретите, - пообещал Чанакья.

- Ну, с богатыми понятно, а как бедные? – совершенно разгулялся доктор.

- Да вы, наверное, и сами видели… ходят почти нагими, имея на теле лишь небольшой кусок полотна. Богатые рядятся в миткаль и кисею! Живёт простой люд в мазанках с галереями на улицу, но содержатся жилища в чистоте, - сделал слуга скорбным лицо, но вдруг повеселел:

- А нравятся вам наши женщины, господин?

- О да! – встрепенулся и доктор. – Как я успел заметить, они хорошо сложены, имеют приятные черты и, не считая смуглого цвета, ни в чём не уступают ни европейкам, ни турчанкам.

- А как они любят себя украшать! – воодушевился слуга. – Тут и разные побрякушки, цепи и бусы, перстни на пальцах и браслеты на руках и ногах…

- Я заметил, - перебил совсем бодрый доктор (заговорили о женщинах – и сна ни в одном глазу), - они надевают толстые кольца на ноги и часто имеют серьгу в носу («А ведь целоваться-то как, поди, неудобно!»)

-Многие даже пальцы на ногах украшают перстнями, ибо ходят босы, - добавил подробность Чанакья.

В этот момент из гостиной донёсся лёгкий дверной стук.

- Сходи, посмотри, кто там, - распорядился доктор, и, вспомнив про стоявший открытым флакон с чернилами – писание как-то не пошло, – завинтил крышку (зачем добру испаряться?)

- Консьерж говорит, что пришли рисовальщики, - вернулся с известием слуга, - и предлагают на продажу работы.

- Что за работы: портреты, пейзажи?

- Картинки из «Рамаяны» и «Махабхараты», говорит консьерж. Вас это интересует, господин?

- Передай, сейчас выйду к ним.

Чанакья снова скрылся в гостиной.

«Что за такие картинки»? – подумал доктор и направился вслед за слугой.

Во дворе гостиницы собралась большая толпа индусов обоего пола. В руках они держали, кто небольшие картинки в рамках, кто расписные ткани, кто разрисованные шали и платки. Вид у художников весьма неопрятный. Хотя картинки и неплохо выполнены, доктор не решился приобрести ни одного «шедевра», и толпа ушла, шумно и недовольно галдя.

- Эти люди принадлежат касте «рисовальщиков», - пояснил Чанакья.

- По их виду кажется, что они больше склонны к бродяжничеству, чем к художеству!

- Они и есть бродячие художники.

- И только этим занимаются?

- Не только. В эту касту, называемую «джати», входят также танцовщики, музыканты, кровельщики, кузнецы, горшечники, прачки, каменщики и мелкие торговцы. Все те, кто не имеет постоянной работы.

- Какое разнообразие профессий!

- И всех объединяет одно, - посмотрел вслед удалявшимся Чанакья, - склонность к бродяжничеству… Я тоже, с вашего позволения, господин, побреду восвояси.

- А где твоя семья? Где и с кем ты живёшь? – наконец задал доктор, мучившие его вопросы.

- Расскажу как-нибудь в другой раз, а сейчас мне пора… - смутился слуга и быстро откланялся.

Глава седьмая

Гипотезы. «Бабур, так Бабур». Внутренний голос. Музыкальный салон. Дуэт. Рассказ турка. Купец-персиянин. Поэзия. Новые пропуска.

После того, как доктор закончил чтение, слушатель сказал, стараясь быть как можно деликатней:

- Вам кажется странным, что ни один современник не интересовался предками великого путешественника и не пытался уточнить генеалогию, хотя бы в пределах двух-трех поколений?

- По-видимому, люди того времени не были озабочены судьбой великих современников, и личность моего героя не казалась им достойной особого внимания. Точно и достоверно мало, что известно о корнях этого семейства.

- Есть версия, по которой предки Поло прибыли в Венецию из Далмации, портового города Себенико.

- Где вы такое откопали? Впрочем, версия не лишена интереса…

- Эта гипотеза имеет под собой реальную почву. – Пан Сойка явно «мстил» доктору за прошлое «поражение», если считать таковым обилие замечаний коллеги минувшей встречей. – Крупные портовые города принимали потоки беженцев всех мастей. Значительные людские и материальные ресурсы Венеции поставляла и подчинённая Славония.

- Вон куда вы клоните, - улыбнулся турок. – Опять славянский след? Но опирается ли ваша гипотеза на реальные факты и доказательства?

- Историки, конечно, говорят о ней с большой долей скептицизма, - чуть сбавил напор поляк, - хотя полностью не исключают.

- Чем меня порадуете ещё, кроме «славянского следа»? Много ли написали?

- Я уже в пятнадцатом веке, и на дворе правление Бабура! – выпалил радостно, по-мальчишески, Сойка и раскрыл тетрадь.

- Ну, что же, Бабур, так Бабур, - закинул ногу на ногу доктор, приготовясь внимать повествованию.

- Отец его был правителем ферганского удела Тимуридов, которые вели свой род через Тамерлана к самому Чингисхану. Вот почему впоследствии Бабуру и его воинам было дано в Индии прозвище «моголы», от слегка измененного «монголы».

Вон, оказывается, всё как просто – всего лишь ошибка в произношении, подумал доктор и сменил положение ног.

- Детство и юность его прошли в Андижане. Он получил хорошее образование, отличался в военном искусстве и обладал незаурядным поэтическим даром, о чём свидетельствуют сохранившиеся стихи.

- Общеизвестно, что среди тюркско-язычных поэтов той эпохи он уступал, пожалуй, лишь гениальному Алишеру Навои, - блеснул эрудицией доктор и, скромно потупив взор, снова обратился в слух, не забыв переменить и положение ног.

- Рано осиротев, юный поэт в 12 лет стал правителем Ферганы, - продолжил Сойка, отметив про себя с некоторой неприязнью: «Опять он со своими замечаниями и дополнениями лезет!» - Возмужав, он занялся междоусобными войнами, и борьба с соседями оказалась для него хорошей боевой школой, позволившей развить и укрепить таланты полководца и дипломата. Кроме того, набеги давали огромную добычу, и он возмечтал стать владыкой Хиндустана.

Доктор снова, к своему стыду, отметил, что часть читаемого коллегой пропускает мимо ушей, - отдельные слова и целые фразы проваливались как в дырявое сито, - а взгляд самопроизвольно устремлялся в окно, где тоже ничего интересного не происходило: пыльная улица и ленивые прохожие купались в безжалостном зное.

-Вскоре Бабур захватил Пенджаб, а потом… - «Ну захватил и захватил», - равнодушно отнёсся к историческому факту кто-то внутри доктора. – У Бабура много пушек, чего не было… - «Много пушек – хорошо», - иронизировали внутри. – Заветная мечта Бабура сбылась: он покорил Индию, но… - «Ну и молодец, что покорил! -…Ему не нравилось в покорённой стране всё: начиная с климата и фруктов и кончая женщинами… - « Ну уж, извините» – не согласился внутренний голос, и доктор, улыбаясь, заметил вслух: - Мы с ним явно во вкусах расходимся. – Да и население было настроено к завоевателю враждебно, - продолжал бубнить поляк, отчего доктор вновь погрузился в сомнамбулическое состояние. – Резиденция правителя находилась в Агре, где он выстроил себе грандиозный дворец с садом, названный «Заравшан». И название, и облик сада указывали на глубокую тоску по родным местам. – Доктор тоже как-то сжался в кресле, затосковав и сам, а сквозь лёгкую пленку сонливости доносились слова и фразы. – Правитель скончался не старым… « Да и я уж не молод», пожалел себя доктор. - … похоронен близ Агры, но позднее останки перенесли в Кабул. – « А где мои останки будут, если?..» –. - …Внук Бабура Акбар… - «Вот уж и до внуков дошло, а будут ли у меня?» - … увеличил владения Моголов ещё больше… - « Ай да внучек! Молодец!» - … присоединил к своей державе… - « Какая мне разница, что он там присоединил!» - … превратил в своих верных вассалов гордых раджапутских князей… - « Даже их? Ишь какой!» - … к моменту воцарения Акбара мусульмане владели Индией несколько веков. Всем подданным… - « Ну что тут скажешь? Аллах Акбар!» - … при нем всем подданным была предоставлена полная религиозная свобода… - «Это уже интересно!» – доктор подключил и второе ухо. - … был построен специальный Дом Молений, куда сам правитель приходил на мусульманские собрания. Но посещал он и собрания представителей других концессий… - « Интересно, как же на подобный плюрализм реагировало исламское духовенство?» - …он постепенно из государя всех мусульман превращался в правителя всех индийцев… - «Такой демократичности обзавидовался бы любой европейский монарх!» - …охотно беседовал с католиками и буддистами. Его интерес к христианству миссионеры воспринимали с ликованием, предвкушая, какую славу принесет им обращение в Христову веру одного из могущественных правителей Востока…

За окном, по улице, ехала иекке, лёгкая двухколёсная повозка. Очень толстый пассажир–индус привлек внимание доктора: разве и здесь есть такие разжиревшие обжоры? Коляска, кажется, не выдержит

- Вскоре восторг миссионеров сменился разочарованием: на престоле восседал типичный вольнодумец, коих инквизиция в превеликим удовольствием сжигала на площадях европейских городов… - « Ещё на Лионском соборе (в каком году–то?) Папа Иннокентий (забыл, какой по счету!) объявил, что хочет обратить монголов в христиан…»

- «Каким образом, - цитировал царя-вольнодумца пан Сойка, - у Бога мог родиться сын? И не являются ли чудесные исцеления Христом больных результатом какой-либо неведомой науки?»

- Что ему на это отвечали? – спросил доктор, превозмогая, наконец, ленивое оцепенение.

- «Монгольский правитель задает вопросы часто не к месту», - передал реакцию отцов-иезуитов поляк. – Он сомневается во всем, желая постичь тайны веры не с помощью Священного писания, а разумом. Акбар чтит Иисуса как Великого учителя, уважает его учение, но отказывается признать в этом единственно верную религию».

- Не ему ли принадлежат слова: «Мы верим, что существует единый Бог»? – припомнил доктор.

- Да, ему! «И так же, как Бог дал руке несколько пальцев, - продолжил цитату Сойка, - он дал людям несколько дорог!»

- Какая верная мысль!.

- Последние годы правителя-еретика, продолжил поляк, восприняв реплику турка, как готовность слушать дальше, хотя сам почувствовал, что немного устал, - окрашены в трагические тона.

«Последних годов коснулись, какое счастье!» – тайно возликовал слушатель, заметивший, что отсидел ногу, и не мешало бы встать и размяться.

- Как нередко бывает, сын и наследник Салим, взошедший на трон и принявший имя Джахангир, вскоре разогнал окружение отца (мыслителей, философов, поэтов) и безжалостно расправился с ними. Когда умер сам Акбар, наследник и его приближенные не скрывали радости. Ну вот, на этом и всё, дорогой коллега. Вы живы и даже не уснули? Стойкий, однако, оказались!

- Жив, да ногу отсидел слегка, - передвинул с помощью рук левую, хромавшую конечность, доктор. Нога действительно затекла, и здесь не было никакого притворства. – Мне все очень понравилось, и, несмотря на вашу иронию, клянусь, слушал с большим интересом.

- В таком случае, какие будут замечания?

- Никаких! – доктор встал и, сильно прихрамывая, стал ходить вокруг кресла. – Всё превосходно! Интересно, что дальше.

- Дальше… вступаем в семнадцатый век. Только и всего. – На лице Сойки читалась сдержанная радость, смешанная с подавляемой гордостью.

- Перескакивая через шестнадцатый? Помнится, вы начали с пятнадцатого, - нашел первую зацепку слушатель, хотя и подозревал в глубине души, что , может прослушал. Нога постепенно отходила.

- Шестнадцатый следовал за пятнадцатым, прошу прощенья! – возразил Сойка и пустил «шпильку». – Возможно, прослушали, задремав?

Доктор промолчал, поняв, что слегка оконфузился (действительно ведь подрёмывал) и демонстративно стал массировать ногу.

- Дальше будет то, что у императора Шах-Джахана родится сын, который… - ликовал маленькую победу поляк, - Но не будем забегать вперёд! Потерпите, дорогой друг до следующего раза.

- А я уже начал писать про Васко да Гама!- меняя тему, похвалился доктор. Нога, к тому же, окончательно отошла.

- Что ж, рад за вас! – улыбнулся примирительно Сойка. – Фигура интересная, бесспорно. Когда же почитаете?

- Пока не знаю, - спохватился турок. – Только приступил…

- Кстати, коллега… - поляк помедлил. - Заняты вы сегодня вечером?

- Свободен, а что?

- Супруга английского представителя, Элизабет Торнтон, устраивает музыкальный салон, и мы с вами приглашены.

- Столь внезапно?

- Так вышло, моя оплошность – забыл сообщить раньше, прошу простить.

- Да мы и не знакомы…

- Вот и познакомитесь. Я рассказал о вас. Она и супруг вами заинтересовались, и желают немедленного знакомства.

- Впрочем, почему бы нет? Наверное, нужно успеть переодеться. На сей раз это официальный прием?

- Не вполне… Но времени сменить наряд у вас будет предостаточно. Я за вами заеду ровно в половине седьмого.

- Тогда, до вечера! – доктор бодро захромал к выходу.

* * *

- Наши страны были союзниками в Крымской войне, не так ли? – нежно взял доктора под руку мистер Торнтон.

- И турки помнят об этом и продолжают быть благодарными Англии, - улыбнулся в ответ гость.

Доктор вырядился в смокинг и походил на заправского дипломата. Не хватало лишь монокля в глазу. Он привлёк к себе всеобщее внимание, так как молва в замкнутом пространстве, коим является всякое поселение колонистов, быстро распространялась. Все только и говорили о каком-то экстравагантном турке, носящем феску и кинжал за поясом. А тут, на тебе, появляется одетый по-европейски голубоглазый блондин (правда, с бритой головой, но цвет волос ясен по бородке и усам). Публика в замешательстве: где обещанный и столь долгожданный представитель Ближнего Востока? Где он?

- Очень рад знакомству, - продолжал ворковать англичанин, не отрываясь от локтя гостя. – Мистер Сойка много рассказывал, какой вы замечательный учёный! Это правда, что вы, как и Сойка, пишите труд об Индии?

Доктор согласно кивнул. Они медленно прогуливались вдоль террасы, опоясывающей весь второй этаж особняка.

- Напрашиваюсь, с вашего позволения, в читатели, как только вы закончите.

- Обязательно, по завершению, дам вам первому на рецензию!

- Ловлю вас на слове, и заранее благодарен! А вот и супруга моя приближается. Она тоже очень хочет с вами познакомиться. Вы ведь, кажется, вместе посещаете кружок этой русской колдуньи?… Я вас представлю: это тот самый ученый из Турции, доктор…

- Шейх-Мухаммед-Аяфенди.

- Элизабет, - протянула ручку мисс Торнтон, кокетливо сверкнув глазами.

- Она и философ-мистик, и музыкантша, и много чего ещё, – отрекомендовал супругу дипломат.

- Так вы и музыкантша, мисс Элизабет? – заинтересовался доктор. – Вы поёте или играете?

- Я – пианистка, - она стыдливо потупила взор и покрылась румянцем. – Ну, конечно, я – не Клара Викк!

- А я пою немного, как любитель… Когда-то учился, - признался доктор, но краснеть не стал.

- Так вы – настоящий европеец! Я вас по рассказам представляла другим…

«Это, каким же? Кровавым янычаром»? – вздрогнул доктор, но промолчал, не зная к чему отнести эти слова: к укору или комплименту? Зато мистер Торнтон, как истинный дипломат, почувствовав некоторую неловкость, внёс предложение:

- Ну, что ж, коль вы – коллеги-музыканты, - рояль в центре залы. Исполните нам что-нибудь дуэтом. – И как дирижёр, взмахнув руками, призвал публику: - Леди и джентльмены, попросим мою супругу и нашего гостя чем-то порадовать наш слух!

- Просим, просим, просим! – дружно подхватили со всех сторон, и исполнители, не позволив себя долго упрашивать, поплелись к громоздкому, как гиппопотам инструменту, напоминая собой идущих на эшафот.

-Право, не знаю, что и спеть… - искренне засмущался доктор, когда черная крышка была поднята и пасть клавиатуры ослепила жемчужным блеском клавиш-клыков. – Может, вот эту арию из «Гугенотов»? – Он склонился над занявшей своё место аккомпаниаторшей, вдыхая аромат парижских духов, перемешанный с давно забытым запахом благоухающего женского тела, и замурлыкал ей на ухо:- Вы помните мотив?

Элизабет на миг задумалась, припоминая, затем пару раз пробно и тихо прикоснулась к клавишам, и, наконец, согласно кивнула: - Сейчас, сейчас… Да, вспомнила! Давайте попробуем, но не судите строго.

- И вы меня тоже, - ответил доктор и встал в позу бывалого оперного певца, выпятив грудь колесом и облокотившись о бок черного монстра.

Прозвучали неуверенные аккорды вступления с задеванием лишних, не предусмотренных Мейербером тонов, и вполне приятный баритон, сначала робко, но от куплета к куплету входя в силу, стал излагать по-французски известную арию. Присутствовавшие слушали, затаив дыхание, несмотря на некоторые несовершенства исполнения – заминку после второго куплета (забылись слова!), случайные ноты у пианистки, да и некоторую фальшь на высоких звуках у вокалиста.

-Что-нибудь новое вам удалось узнать? – отведя поляка в сторону, спросил доверительно Торнтон, пока его супруга героически преодолевала все «подводные камни» фортепианного сопровождения популярной арии.

- К сожалению, он пока не касался скользких тем, - доложил полушепотом Сойка, продолжая одним ухом улавливать прихотливые извивы мелодии (он тоже неравнодушен к музыке и даже в детстве учился на скрипке).

Признаться, и я начинаю сомневаться в своём прежнем умозаключении, - рассеянно процедил англичанин, посматривая на артистов.

- А как же неопровержимые доказательства, на которые вы ссылались?

- Все, знаете ли, относительно: сегодня это кажется таким, а завтра – другим…

Беседа «заговорщиков» утонула в громе аплодисментов и восторженном реве:

- Браво! Браво, брависсимо! Это восхитительно! Бис, бис, бис!

Публика не хотела отпускать исполнителей без повтора, что и пришлось сделать не менее трёх раз. Шквал аплодисментов возникал после каждой «бисовки», и ничуть не слабел. Наконец, счастливые, но измученные артисты попросили пощады.

- Леди и джентльмены, - взял слово растроганный баритон, – то, что вы услышали, было экспромтом, поэтому не судите строго.

Слова заглушила бурная овация – никто строго судить и не собирался. Певцу с трудом удалось утихомирить слушателей.

- Я и моя очаровательная партнёрша обещаем, что в следующий раз, если такой случай представится…

- Обязательно представится! – заорало несколько наиболее экзальтированных дам, - Будем ждать! Хотим ещё, ещё и ещё!

- …то мы подготовим новые опусы. Ещё раз благодарим за столь горячий прием, на который мы, право, никак не могли рассчитывать. Будем считать это щедрым авансом!

Певец нежно взял за ручку раскрасневшуюся музыкантшу, и вместе с ней в пояс поклонился столь благодарной публике.

- Пойдемте на террасу, - потянула за собой доктора Элизабет. – Здесь слишком душно!

А народ не переставал неиствовать, словно дело происходило не в посольском особняке, а в оперном театре. Даже лично мистеру Торнтону пришлось успокаивать гостей, пообещав, что подобный концерт вновь состоится в ближайшее время.

Певец и аккомпаниаторша вышли в сад, где часть гостей, по-видимому, равнодушных к музыке, играла в гольф при свете развешенных фонариков, а старый индус-садовник (тот самый!) подносил укатывающиеся, куда не положено, шары.

-Я слышала, вы из Смирны, робко начала Элизабет. – Поведайте о своей родине. Мне очень интересно узнать о месте, где родятся столь замечательные турки, прошу вас!

- О, что вы мисс! Вы меня переоцениваете.

- Не скромничайте, рассказывайте!

- Пожалуйста, если вас это не утомит.

- Я терпелива.

- А можно и мне к вам присоединиться? – откуда-то вынырнул мистер Торнтон. – Или у вас секреты?

-Что ты! Какие секреты? – расплылась в скрывавшей досаду улыбке Элизабет. – Присоединяйся. Доктор будет рассказывать о своих родных краях.

- Да, я хочу поведать блистательнейшей партнерше о своём городе.

- И вы не менее блистательный партнер, как певец, - вернула комплимент аккомпаниаторша.

-Я тоже целиком разделяю оценку моей жены! – добавил супруг. – Что будете пить, доктор? Бренди, виски, джин?

Выросший как из-под земли слуга предлагал поднос, уставленный напитками. Турок взял виски со льдом и начал рассказывать:

- Смирна, мой родной город, расстилается на берегу небольшой, изящной бухты. У нас растут очень высокие кипарисы, не менее высокие, чем минареты мечетей. – Доктор отхлебнул ледяной напиток. Элизабет и её супруг смотрели на экзотического гостя, казалось, забыв о содержимом бокалов, сверкавших в их руках. – Дома от бухты поднимаются амфитеатром. Над бухтой – холм, а на нем – полу развалившиеся стены крепости.

-Как живописно! – зажмурилась в восторге Элизабет.

- У нас много кофеен. В них скромно: плита с маленьким, на одну чашку желтыми медными кофейниками. Там и кальяны подают, если желаете…

- Вы курите? – раскрыл принесенную коробку сигар англичанину – Угощайтесь.

- Благодарю. Иногда балуюсь, но сейчас не хочу. Кстати, у нас о сигарах можно только мечтать, поэтому заядлому курильщику приходится менять привычки.

- У вас нет сигар? – удивился англичанин. – Как же без них?

- Обходятся кальянами.

- Кофе и сигары неотъемлемы.

- Какие, верно, очаровательные эти кофейни! – продолжала восторженно жмуриться Элизабет, но доктор, с решительностью гида, повёл повествование дальше.

- Особой достопримечательностью является Караванный мост, находящийся на окраине. Он перекинут через речушку глубиной несколько дюймов. Там беззаботно плавают утки, не ведая, что три тысячи лет тому назад в этом ручье омывал свои ступни Божественный Слепец.

- Кто это? – воскликнули почти одновременно супруги.

- Терпение… - турок таинственно улыбнулся. – Тот ручеёк и есть Милет. Отсюда и прозвище, данное Гомеру – Милетский.

- Ах, вон о ком речь! – воскликнула англичанка.

- Дорогая, тебе не холодно? – обнял за плечи жену мистер Торнтон, слегка раздасадованный тем, что не знал прозвище Гомера. – Прохладой потянуло. Может, войти в дом?

- Не мешай! Иди сам! Извините, доктор.

- Многие ученые до сих пор не могут смириться с тем, что эта канава гордо зовется Милетом. Впрочем, некоторые их коллеги утверждают, что и Гомера-то никакого не было, а это существенно упрощает проблему. Но я не принадлежу к тем ученым, и охотно принимаю легенду, обессмертившую то место.

- О, как интересно! Генри, нам обязательно надо побывать в Смирне!

- Дорогая, доктор же сказал, что там нет сигар, а как же я без них? – загоготал англичанин, изрыгая дым и закашливаясь.

- Возьмешь побольше с собой – только и всего! Какие проблемы?

- Я, наверное, вам уже наскучил? – поставил недопитый стакан доктор.

- О, нет! – взмолилась Элизабет. – Продолжайте.

- Для туриста могут предоставлять интерес и развалины старинного замка на вершине горы Пагус, где находится акрополь древней Смирны. Если поедете, советую посетить это место. С горы открывается чудесный вид…

Доктор долго, как заправский гид, расписывал красоты и достопримечательности родных мест: какое там красивое море, какие живописные домики с черепичными крышами, какие раскинулись поля и прочее… Наконец, дело дошло до домашних животных, и Элизабет особенно оживилась, будучи, как и большинство женщин, неравнодушной к птичкам, кошечкам и собачкам.

- Собаки бродят небольшими стаями или лежат прямо посреди улицы, и скорее дадут себя растоптать, чем соизволят подняться.

- Куда же смотрят хозяева?

- Так они же бездомные. Причем к прохожим, вынужденным либо их обходить, либо перешагивать через них, они относятся с раздражением, выражающимся в злобном рычании.

- Укусить могут? – ужаснулась Элизабет. – Нет, Генри, не поедем туда, пока власти не примут соответствующие меры!

- На это мало надежды, - развёл руками доктор.

- Как это у Мюссе? – стала вспоминать англичанка и процитировала по-французски:

«О, путник, псов бездомных не дави ты,

Они готовы к смерти каждый час,

И их не призирай-

Они не хуже нас!»

- Я знаю, что на Востоке не любят нашу западную поговорку «время – деньги», - сказал мистер Торнтон, потягивая сигару.

- Вы правы, - согласился доктор, - это выражение теряет всякий смысл, ибо люди с восхитительным прилежанием заняты ничегонеделанием, и целые дни напролет просиживают, не шелохнувшись, на своих циновках. Они курят, спят или перебирают четки. Торговец в лавке, не вставая, может дотянуться до любой вещи и подать её покупателю.

- Восток ленив и бездеятелен, поэтому задача нас, европейцев, расшевелить его и заставить работать на благо себе и другим, - сбросил внезапно напускную весёлость англичанин.

- А как выглядят местные дамы? – перебила мужа Элизабет.

- Пожилые ходят замотанные, словно мумии, в черные покрывала. Молодые носят платья из лионского шёлка и по-европейски повязанную шаль. Самые отчаянные модницы предпочитают вместо шляп некое подобие кабриолета без колёс.

-Можно присоединиться к вашему обществу? – подошел пан Сойка вместе с тучным, солидным господином в восточных одеждах. - Господин доктор, с вами желает познакомиться многоуважаемый Дади-Насю-Ванджи.

- Я много наслышан о вас, - расплылся в масляной улыбке купец.

«Не успел приехать, а все уже наслышаны, - подумал доктор, отвечая на приветствие. – Когда только пан Сойка умудрился обо мне рассказать?»

- Мы с вами, кажется, общих персидских кровей? – продолжал масляный господин. – Пан Сойка много мне о вас…

«Знаю, знаю!» – взревел внутренний голос, но наружный – сказал миролюбиво: - И я очень рад пожать вашу руку, да продлит Аллах ваши годы! Пан Сойка и о вас мне много…

- Обо мне? – зарделся красной девицей не молодой толстяк. – Я всего лишь скромный негоциант, а вот вы, говорят, большой ученый!

- Ну, положим, не столь и большой, как могут говорить.

- Я тоже люблю науку… и литературу люблю… - Купец заметно страдал отдышкой, поэтому говорил с паузами и сбивался с ритма. – Особенно поэзию люблю… и нашу древнюю. Помните вот эти строки?

«Чтоб миновало время. Царь Ирана

Гуштасп отправился в передел Систана.

Чтоб Зарадушта веру утвердить,

Святой Авестой души просветить».

Пока купец декламировал, доктор сумел внимательней разглядеть его. На вид шестьдесят с гаком. Ростом явно не вышел – если и не маленького, то ниже среднего. Лицо лоснящееся, с излишками подбородков, и живот, разрывающий, плохо скрывающие его одежды. Глазки маленькие, бегающие – врать, поди, много приходилось. К тому же лыс и сед, а пухлые пальцы унизаны перстнями в таком обилии, что возникал вопрос: зачем столько? Такой рукой только помахивать, но уж никак не работать. Короче – внешность нового знакомого симпатии не вызывала. Но внешность, как известно, часто бывает обманчивой. Чем и успокоил себя доктор, услышав вопрос:

- Помните откуда это?

«Теперь и этот экзаменует!» – К счастью, доктор знаком с Фирдоуси и не растерялся:

- «Шахнаме».

- Похвально, что и молодые тоже помнят великого поэта.

- Ну, положим, я и не такой молодой, - заметил в сторону экзаменуемый.

Купец, по-видимому, решил продолжить испытания и стал декламировать снова:

«За мною идти повелел тебе Бог.

Горящие угли принес я, их жар -

Небесного рая спасительный дар…»

- А дальше? – нарочито запнулся экзаменатор. Стоявший рядом пан Сойка внутренне ликовал: вот сейчас, наконец-то, и выведут этого «турка-перса» на чистую воду! Но доктор неожиданно лишил предвкушавшего коллегу маленькой радости, продолжив стихи:

«Я послан Творцом, чтобы веру в него

От меня ты принял…»

Доктор чуть запнулся, вызвав плохо скрываемую надежду в глазах поляка.

«Чертогов царских рухнули твердыни,

Погибли оскверненные святыни.

Авесты свитки были сожжены,

Мобеды мудрые истреблены.

Был этот день, как день возмездья, страшен.

Огонь Зарадушта кровью был погашен».

Доктор перевел дух и, еще припомнив что-то, решил «козырным тузом» окончательно добить оппонентов - бросил «последнюю карту»:

- Как сказано в летописи «Арта-Вираф-Намак», духовные книги, в том числе Авесту и Зенд, писанные золотом на воловьих шкурах и хранившихся в Замке Письмен, тот подлый, порочный, грешный, злонравный румиец Искандер из Египта собрал и сжег.

- Браво, браво! – захлопала в ладоши переживавшая за доктора Элизабет.

Пан Сойка побежденно молчал, а Дади-Насю-Ванджи, по-видимому, довольный, что экзаменуемый не срезался и, перестав часто дышать, заметил:

- Вот оно начало проникновения варваров-европейцев в лице Александра Македонского на просвещенный Восток!

- Тише, тише, - прижала палец к губам Элизабет. – Один из продолжателей его завоеваний приближается сюда.

На время покинувший беседующих мистер Торнтон (исчез, как начались стихи) вновь приближался. Англичанина всегда настораживало, когда гости в его отсутствие начинали что-то бурно обсуждать. Правда, если политикой не пахло, его интерес угасал. Дипломат почти подошел, когда пушечный выстрел заставил всех вздрогнуть. Засверкали цепочки часов, – гости сверяли время. Неумолимый как судьба выстрел вырывал из грез и возвращал в реальность.

- Какой странный обычай, эта ночная пальба, - вполголоса пожаловался доктор.

- Магараджу надоумили англичане, - доверительно откликнулся негоциант, запихивая обратно золотую «луковицу», - им это весьма на руку – проще держать население в узде!

Подошедший англичанин не слышал колкости и обратился к гостям:

- Леди и джентльмены, не волнуйтесь! Я снабжу всех новыми пропусками на месяц, и никакой патруль вам не помеха..

- А вы говорили, что тем, кто в каретах, и так патруль не страшен? – спросил с наивной подковыркой доктор пана Сойку.

- Они все время меняют порядки, - нашелся поляк. – Не успеешь привыкнуть к одному, как все по-иному. Черт их разберет!

- Дорогой доктор, если вы завтра свободны, приглашаю к себе, и мы продолжим интересный разговор, - купец вновь весь заискрился масленностью.

- Я свободен и охотно приму приглашение.

- Тогда в полдень пришлю за вами экипаж к «Огням Кашмира». Вы ведь там остановились?

- Да там, - кивнул доктор и подумал: «Откуда такая осведомленность? Впрочем, это неважно…»

- А вот и новые пропуска, леди и джентльмены! – указал Торнтон на стопки картона с золотым обрезом с надписями и печатями, кои лежали на подносе, принесенном слугой. – Прошу вас, подходите и берите! Теперь мы регулярно в конце каждого месяца будем менять их, так что придется смириться с этим маленьким неудобством.

- Доктор, я помню о вашем обещании разучить новые произведения. – Доктор почувствовал на своей руке теплую мягкую ладошку. – Мы должны встретиться в ближайшее время.

- В вашем распоряжении, мисс Элизабет.

- Я вам сообщу, - приветливо помахала ручкой жена дипломата, удаляясь.

- Вы просто нарасхват! – засмеялся Сойка, увлекая доктора к выходу.

- Это все из-за вас! Всем успели обо мне, Бог знает что, наплести.

Они вышли за ворота особняка. Черная кошка южной ночи, не боясь никаких патрулей, хозяйничала в городе. Небо безжалостно прожигали жирные звезды. Луны не было – возможно, у нее в этот миг патруль и проверял документы: та ли она, за какого себя выдает, и место ли ей вообще на небосклоне?

Цикады и прочие, кто с ними заодно, с надрывным отчаяньем сверлили темноту, то ли боясь ее, то ли радуясь ей.

Цоканье копыт по булыжной мостовой успокаивало. Доктор и его друг ехали молча (до того наговорились вдоволь), замечая лишь отдельных припозднившихся горожан, пугливо спешащих по домам.

Глава восьмая

Трапеза и беседа. Записка. Васко да Гама. Танец дервишей.

- Чувствуйте себя как дома, дорогой доктор, - расплылся в наимасленнейшей улыбке хозяин, когда гость переступил порог роскошного особняка знатного негоцианта. Прошли в покои, где был накрыт стол, ломившийся от всяческих яств. Время обеденное, и трапеза неизбежна, – доктор покорился гостеприимству, снова забыв о своих диетах и воздержаниях.

Кушанья, представленные разнообразными блюдами, быстро сменяли друг друга. Куски баранины, жареные цыплята, рыба в масле, фаршированные огурцы, приготовленные на разные лады, маленькие скользкие испанские козельцы, похожие на алтейный корень («Очень полезны для желудка», - рекомендовал хозяин), рисовые котлеты в виноградных листьях, пюре из тыквы с сахаром, блины с медом – все это спрыснуто розовой водой, приправленной мятой и ароматическими травами. Венчал трапезу сакраментальный плов, неизменный кулинарный атрибут, как дворцов, так и хижин. Запивали шербетом и вишневым соком, который черпали из компотницы ложками, изготовленными из створок раковин с ручками слоновой кости; пили и просто воду.

Когда пиршество закончилось, и подносы убрали, то принесли специальную воду вымыть руки – церемония поистине необходимая, когда все столовое серебро вам заменяет собственная пятерня (кушанья, по традиции, брались руками!)

Затем подали кофе, и чубукджи поднес каждому по прекрасной трубке с толстым янтарным мундштуком и гладким, как шелк, чубуком вишневого дерева, увенчанной шапкой прекрасного светлого македонского табака. Трубки лежали на круглых медных подносах, которые полагалось ставить на пол, чтобы предохранить ковры от горячих угольков и пепла.

Завязался разговор, оживленный и сбивчивый, скакавший от темы к теме. Купец был в курсе мировых дел и политики; его, казалось, интересовало все – от цен на хлопок на торгах во Франции, до сроков цветения сакуры в Японии. Но вот снова коснулись темы, затронутой на приеме в английской резиденции, и Дади-Насю-Ванджи взял слово:

- Мы, как известно, потомки древних персов, последователей Зороастра. Нам пришлось удалиться из своего отечества в Индию еще в восьмом веке, спасаясь от жестоких преследований мусульман. Здесь, в Индостане, сперва под покровительством туземных князьков, а затем англичан, мы достигли большого благосостояния, так как люди мы предприимчивые в торговых делах. Всего нас теперь проживает здесь около ста двадцати тысяч, и, представьте себе, никто не бедствует.

Доктор слушал в ленивой полудреме, пуская сизые кольца, – табачок славный - а щедрый хозяин продолжал вещать.

- Мы, по большей части, до сих пор еще держимся обычаев и обрядов своих предков, однако в последнее время между нами явились реформаторы, признающие современным в образе жизни заимствовать много у англичан.

«Неужели и он начнет их осуждать?».

- Главный из вопросов - положение женщин. Хотя у нас не существует многоженства и женский пол находится в несравненно большем почете, чем у индусов и мусульман, однако жены парсов не показываются в обществе, не смеют сесть за один стол с мужьями и не получают никакого образования. Вот против всего этого и начали восставать молодые…

Рассказчик затянулся трубкой, чем и воспользовался слушатель:

- А каких вы придерживаетесь взглядов?

-Я дал своим дочерям совершенно английское образование…

«Вон, в какой связи упоминались англичане», - дым заструился из ноздрей доктора.

-…а сын мой, вопреки обыкновенному занятию персов, торговлей, предался исключительно науке и ученым изысканиям о санскритском языке и о религии Зороастра. Вот еще почему, узнав, что вы ученый, я захотел познакомиться с вами. Может быть, вам будет интересно пообщаться и с моим отпрыском.

- Буду очень рад! – воодушевился доктор, готовый к любому знакомству, лишь бы чем-то разбавить этот нудный разговор.

- Правда, он сейчас в отъезде, но при случае, я обязательно вас познакомлю… Я долго торгую с Россией, и надумал обратиться к русским с предложением о прокладке рельсового пути между Туркестаном и Индией…

«А причем здесь я? Опять, видно, Сойка что-то обо мне наплел?»

-… ведь это бы значительно ускорило доставку товаров. Морем груз плывет из Батума двадцать пять дней, а по железной дороге управились бы и за неделю.

- Чем вы торгуете?

- В последнее время предпочитаю поставлять русский керосин. Из Баку он доставляется по суше в Батум, а оттуда морем (благо, господин Лессепс прорыл канал) до Бомбея, а здесь развожу его по железной дороге. Покупают в основном англичане.

- Я бывал в Баку и посещал зороострийский храм Атештях в местечке Сурханы, - обрадовался доктор, что может поддержать «огненную» тему. – Великолепное зрелище!

- И я бывал там, но в младые годы, и с тех пор больше не доводилось. А в других местах России вы бывали?

«Куда клонит хитрый перс?» – насторожился доктор, но таиться не стал:

- Да, приходилось… По долгу службы… Дело в том, что я поддерживаю связи с Российской Академией Наук и Географическим Обществом… Насколько мне известно из российской истории, еще сам Петр Великий, желая направить торговлю Запада с Востоком через Россию, полагал связать каналами моря Балтийское, черное и Каспийское, реки Неву, Волгу и Дон, а воды Амударьи направить в Узбой, чтобы создать непрерывный внутренний водный путь («Не слишком ли я разболтался?» – спохватился доктор, но остановиться уже не мог). Когда русские окраины начали распространяться вглубь Средней Азии, многие стали предлагать связать Европу с Индией через Россию не водным путем, а железным. В Англии Палата Общин тоже выдвинула вопрос о железной дороге сквозь Турцию Персию и Афганистан (и это горячо обсуждалось), чтобы опередить Россию. Ведь англичане со времен Петра опасаются за судьбу своих индийских владений, подозревая, что русский царь завещал потомкам покорить Индию.

- Опасения англичан небезосновательны, - заметил купец. – Не так давно русские войска штурмом взяли Ташкент, потом Хиву и Коканд, подчинили туркмен, а вскоре и захватили Мерв, расположенный у самой афганской границы. Таким образом, английские владения в Индии и Русские в Средней Азии неумолимо и опасно сблизились.

- Правда, - вспомнил доктор… - между странами был не так давно подписан протокол о демаркации северо-восточной границы Афганистана… - и тут же спохватился (возможно, подобная моя осведомленность излишня?)

- Да, но от этого возможность конфликта мало уменьшилась, - подхватил купец. – Так вот, не мне одному, а и многим моим деловым партнерам пришла в голову эта дерзкая мысль о прокладке железного пути от Каспийского моря на Мешед, Герат, Кандагар до Дери-Газихана. От последнего пункта рукой подать до Мультана. А Мультан соединен с железной дорогой, прорезывающей Индию.

- Дорога от Каспия? – притворно удивился доктор. – Да ведь там даже караваны ходят с величайшим трудом и опасностью!

- На днях на пароходе «Нахимов» из Одессы в Бомбей должен прибыть мой уполномоченный по продаже нефти. Я ему поручил, довести до сведения российской стороны свои соображения на сей счет. Посмотрим, какой он привезет ответ…

- Громадные трудности этой затеи, по-моему, бросаются в глаза даже непосвященному, - продолжал сеять пессимизм доктор, - но, возможно, я ошибаюсь.

Слуга унес пустые чашки и погасшие трубки. Доктор встал.

- Благодарю за угощения и интереснейшую беседу, любезнейший господин Дади-Насю-Ванджи, но разрешите покинуть ваш гостеприимнейший из всех, когда-либо посещенных мною домов.

- Я также чрезвычайно рад побеседовать с вами, уважаемый доктор, но не смею злоупотреблять вашим драгоценным временем, понимая, что для ученого часы и минуты, не отданные науке – потерянные крупицы золота, а то и слитки. Надеюсь, увидимся еще не раз и продолжим беседы. Благодарю, дорогой доктор, за визит! Мой слуга проводит вас, а быстрые кони домчат, куда только вы пожелаете!

Когда доктор выходил из экипажа у ворот отеля, слуга Абдул-Рахман незаметно протянул ему многократно сложенный клочок бумаги.

- Велено передать вам, господин.

- Кем?

Но передавший мгновенно вспрыгнул на облучок, а кучер погнал, точно опасаясь, погони. Развернул бумажку. Листок оказался совершенно чистым. «Почему поспешил тут же развернуть?» – упрекнул себя и бросил взгляд туда, где полагалось быть «старьевщику». Место пустовало. «О, счастье, - свидетеля нет! Однако, неважный из меня конспиратор. М-да…»

Войдя к себе, запалил свечу. От нагревания на бумаге проклюнулись синеватые буковки: «Вам надлежит быть, согласно предписанию, в пещерном храме Вишну на острове Элефант». Бумажку сжег, пепел развеял за окном. «Где же Чанакья? Почему нет на месте? Ведь три пополудни… Ах, да! Я его сам отправил на пару дней, после того, как он, наконец, рассказал мне о своей семье, живущей в предместье, и попросился навестить их. Как я забыл? Все от перегруженности кишок – не надо было так нагружаться у купца… воли совсем нет». Оглядевшись, заметил некоторые изменения в положении предметов, расставленных им в специальном порядке – элементарный способ проверки. Да, кто-то рылся в вещах, открывал бюро (он специально не запер), трогал шкатулку. Вокруг отверстия для ключа виднелись легкие царапины, которых раньше не было – видать, пытались открыть или взломать, но раздумали или кто-то помешал, или время не хватило. А может, просто проверили – вдруг не заперто. Но зачем замок ковыряли? Идти выяснять у привратника глупо и бесполезно. В лучшем случае скажет, прислуга убиралась. Какая любопытная прислуга! Все они здесь заодно. «Надо сделать вид, что ничего не произошло и ничего жилец-дуралей не заметил… А поработать бы сейчас, пожалуй, немного не помешает, и прав мудрый, хоть внешне и не вполне приятный купец – для ученого время есть золото! Слуга у него тоже не простой – связным оказался. А кем же приставлен ко мне Чанакья? И на чьей стороне? Но не будем пока ломать голову – скоро само должно все разъясниться…» Доктор глубоко вздохнул и обмакнул перо в чернила…

Старая покосившаяся часовня. У самого алтаря на могильной плите виднеется надпись: «Здесь покоится Великий Аргонавт Дон Васко да Гама, первый граф Видегейры, адмирал Восточной Индии и ее знаменитый открыватель.

Прочитанное накануне ясно стояло в уме, и заглядывания в выписки пока не требовалось. Параллельно вспомнилось, что завтра назначено у Магараджи… Как неделя пролетела! Проверил в шкатулке – на месте ли письмо? Вот оно сверкает огромными сургучными блямбами. Ставить печати для почтарей и письмоводителей есть удовольствие, если не искусство – вон как лихо штемпелями шлепнули… Чанакья обещал быть спозаранку. Вместе и отправимся… А через день в Бомбей… Поездом, наверное, - не меньше суток. Посему на очередное занятие пани Громадской не поспеть. Чудеса подождут, а вот что пану Сойке сказать? Конечно, я не обязан перед ним отчитываться, но и вызывать подозрение тоже не стоит. «Что-нибудь придумаю», - стало последней мыслью засыпавшего доктора – сытное угощение брало свое…

Внутренние покои дворца короля Португалии. Перед троном, на котором восседает Мануэл, стоит в струнку юноша в морской форме. Вокруг сонм придворных…(«Это я пишу или мне снится?» – промчалось в подсознании). – Я буду очень рад, если вы возьметесь выполнить поручение, в котором вы мне нужны и где вам придется много потрудиться, – шевельнулся на троне правитель. – Государь, - ответил моряк, - я уже награжден за любые труды, какие мне могут предстоять, поскольку вы просите моих услуг, и я буду исполнять поручения, пока буду жив! – Вы должны отправиться на вверенных вам кораблях туда, куда я прикажу. Это очень важное для меня дело. Вы должны быть готовы… - В душе я уже готов и ничто не мешает мне отплыть хоть сейчас.

Доктор поймал себя на том, что все же не спит, а бодро записывает:

Род Гама происходил из Алентепиу, юго-восточной внутренней области Португалии. Хотя род не блистал ни богатством, ни особой знатностью, у него была длинная и почтенная история.

На сей раз, пришлось немного покопаться в записях, – сверить имена и даты.

Один из предков, Алвару Анниша да Гама, отличился в войнах Аффонсу Третьего в те времена, когда из рук мавров была вырвана провинция Алгарви.

О ранних годах Васко да Гамы известно очень мало. Родившись на берегу моря, он рос вместе с сыновьями моряков и рыбаков, рано научился плавать, грести, управлять парусом и тянуть рыболовную сеть. Подобно товарищам, он не представлял себе будущей жизни без моря. По достижении отроческого возраста его отправили получать образование, достойное сына дворянина и королевского офицера. Он обучился математике и навигации, а вскоре познания и опыт молодого человека, как морехода, стали широко известны, и его позвали ко двору…

Доктор, похоже, снова задремал, и нить повествования продолжилась уже в зрительных образах: снова тронный зал…

- Есть ли у вас братья? – спросило их Величество. – Да, у меня три брата и они, воистину, люди, могущие выполнить любое возложенное на них дело, - отвечал юный моряк. – Пригласите одного из братьев. По выбору, плыть с вами на одном из двух кораблей. Выберите корабль, какой вам понравится больше других, и водрузите на нем мой флаг, ибо вы будете главнокомандующим над всеми остальными. – Государь, будет несправедливо мне поднять ваш флаг, ибо брат мой старше меня, пусть он плывет под флагом, я же буду подчиненным. Это будет справедливо и Ваше Величество должны сделать так, чтобы было лучше для всех. – Я настаиваю, чтобы командовали вы! – нахмурился король. – Смиренно покоряюсь, государь! – моряк понял, что говорит не то, и испугался. – Мое сердце, - казалось, не обратил внимание на дерзость король, - говорит мне, что вы исполните мое поручение, поэтому распоряжайтесь всем по своему усмотрению. Вам одному я даю все полномочия! Проследите за подготовкой и оснащением кораблей и наберите моряков по своему выбору. Также поступайте и во всем остальном, и если это угодно Богу, вы откроете Индию и морской путь к ней. Я молю Господа, чтобы так было ему угодно для святого служения ему. Препоручаю вас Богу, а ваши труды на моей службе будут хорошо вознаграждены!

Доктор встрепенулся: все, как наяву. Правда, если так и записать, то пьеса или роман получится, за что сам пана Сойку журил. Все-таки надо посуше, более по-научному… Не нужно этих диалогов! А что касается самого содержания, то вполне могло бы излагаться именно так…

Он бросил взгляд в окно. Толпа народа. Какие-то странно одетые люди собрали вокруг себя кучу зрителей. Очередные «артисты» пожаловали? А не пойти ли посмотреть да и развеюсь заодно…

- Кто такие? – спросил у ближайшего зрителя.

- Дервиши-мусульмане. Сейчас они покажут свой ритуальный танец.

Интересно, что за танец – доктор присоединился к любопытствующим. Все началось с молитвы, земных поклонов и падания на колени. Своими движениями они напоминали клюющих кур, когда те, схватив зернышко или червяка, тут же вскидывают головку, чтобы проглотить. Отпев молитвы, вдоволь накланявшись, дервиши сбросили плащи и прошествовали по кругу. В нервном возбуждении, в которое они себя привели, они топали по земле босыми ногами. Откуда-то сбоку донеслись звуки флейт и барабанов – примостившиеся у забора музыканты включились в общее действо. Мотив неизменно повторялся и постепенно своей монотонностью стал производить впечатление странного очарования. Застыв посередине огороженного толпой зрителей пространства, дервиши, казалось, пребывали во власти этой магической и варварской музыки. Наконец, один из них поднял руки и развел их в стороны, потом начал медленно вертеться на одном месте, равномерно и бесшумно передвигая голые ступни по земле. Его юбка, как птица перед взлетом, затрепетала и словно забила крыльями. Вращение делалось все стремительнее, тонкая тень, приподнятая и раздутая движением воздуха, закрутилась колоколом и обратилась в белый вихрь, поглотивший дервиша. К первому присоединился второй, потом третий, затем последовали остальные, и вскоре уже всех захватил этот неистовый смерч. Они кружились, скрестив руки на груди, склонив на плечо голову, полу прикрыв рот, словно пловцы, доверившиеся течению. Их ритмичные плавные движения отличало необыкновенное изящество, и не было заметно ни явных усилий, ни усталости. Они продолжали кружиться, словно заведенные неведомой рукой волчки, которые бешено вращаются на одном месте, и вдруг, в момент наивысшей скорости, будто задремывают под собственное гудение. И что поразительно – «танцоров» было человек двадцать, может быть, даже больше, но, кружась в вихре юбок, распускавшихся, словно гигантские цветы, они ни разу не столкнулись и не выбились из общего ритма.

Почувствовав от странного зрелища легкое головокружение, доктор прервал созерцание «танцевального марафона» и вернулся в свой номер.

Глава девятая

Дворец Магараджи. Беседа с возлиянием. Сабля. Донесение, ужин и притча.

Соблюдая завидную точность, Чанакья в назначенное время явился. Он и доктор утренними улицами направились к дворцу Магараджи. Слуга успокоил, что недалеко и шли не спеша. Им часто попадались коровы, беспрепятственно бродившие по улицам. Считавшиеся священными, животные паслись на лужайках и в цветниках у домов, и никто не прогонял их.

На сей раз улицы и перекрестки оказались чисты и ухожены. Черные индусы в одних набедренных повязках старательно подметали, убирая конский и коровий навоз. За индусами присматривал надсмотрщик-перс.

- Уборщики принадлежат к самой отверженной касте «неприкасаемых», - пояснил Чанакья. – Они все равно, что рабы. Выполняют самую грязную работу. Видите, у многих на лицах повязки? Это для того, чтобы они не оскверняли своим зловонным дыханием благородных.

Вскоре по улице прошествовал слон. На его спине в удобном гоударе*) восседал худенький смуглый человечек в белом тюрбане, управляя громадным животным с помощью палки и пронзительно крича попеременно на трех языках – фарсидском, тюркском и индийском.

- Что так раскричался погонщик? – поинтересовался доктор.

- Этот магут собирает народ, чтобы обратиться к ним с проповедью.

- И что он собирается проповедовать?

- Он представитель секты намдхари, основанной Бхагат Джавахар Малом…

Доктор скучающе зевнул. Улица вывела на обширную площадь, именуемую по-местному «чоук», которую венчал великолепный дворец из белого мрамора со стрельчатыми окнами и балконами, увитыми растениями. Два грандиозных фонтана освежали воздух на зеленых лужайках перед зданием, где росли мальвы и магнолии.

- Вот мы и у цели, - указал на величественный фасад Чанакья.

- Видно, не одно поколение правителей обитало здесь, - залюбовался доктор причудливой архитектурой.

- Дворец построен очень давно, и за долгие годы сменилось много Магараджей.

- И какой по счету последний?

- …так сразу не могу сказать, - наконец-то, попал в затруднительное положение всезнайка.

Отделившийся от резных чугунных ворот часовой преградил им путь.

- Кто такие?

- Мне назначено на сегодня, - ответил доктор.

- Имя? – в руках стражника зашелестел длинный свиток.

Доктор назвался. Стражник некоторое время водил скрюченным черным пальцем по пергаменту, что явно представляло для него какую-то трудность. Другой часовой в это время зорко следил за ранними гостями.

- Что имеете при себе? – спросил первый стражник, наконец, ткнув пальцем в нужное место списка.

- Письмо для Их Высочества.

- Покажите.

Доктор достал конверт и подал часовому.

*) гоудар – сиденье, которое водружалось на спину слона.

- Проходите, – разрешил стражник, лишь мельком бросив взгляд на письмо. – Ваш слуга будет ждать у ворот.

Доктор в сопровождении специального человека, неожиданно появившегося из сторожевой будки, отправился во внутренний двор. Чанакья остался за забором. Поднявшись по широкой мраморной лестнице, долго шли длинными коридорами, пока не остановились у огромной, до потолка, двери, украшенной узорчатым орнаментом из слоновой кости и позолоты. Сопровождающий пошел доложить и, не дав доктору, как следует оглядеться, тут же и вернулся со словами: « Пройдите. Вас ждут». Гость с легким трепетом перешагнул порог и оказался в роскошной просторной зале, заполненной множеством экзотических растений, с гигантскими зеркалами от пола до потолка и золочеными клетками разных размеров и фасонов. Разноголосое птичье пение, посвистывание и щебетание наполняло воздух, а пробивавшиеся сквозь цветные венецианские стекла, лучи утреннего солнца окрашивали этот волшебный сад в фантастические цвета и оттенки. Доктор сделал пару шагов, утопая в пушистом ковре, и услышал вопрос: - Вы турецкий доктор? Раздвинув рукой ветви, из «зарослей» появился радушно улыбающийся, весьма почтенный пожилой и седой господин в строгом европейском костюме. На вид – за шестьдесят, но, судя по прыгучести походки, бодр и подтянут.

- Шейх-Муххамед-Аяфенди, ваше Высочество, - представился доктор, догадываясь, кто перед ним. Подходя к двери, он долго ломал голову, как величать: «сиятельство» или «высочество», и пришел к выводу, что завышение титула делу не повредит - так и вышло: индийский князь с удовольствием смирился с «высочеством». Какой же князь не мечтает стать единоличным царем и не надеется также и на «величество»?

- Как вам мой джангаль? – засиял Магараджа и повел рукой, указывая на растения.

- Джангаль? – не понял доктор.

- Это по-нашему – джунгли! Как вам мои заросли? Не заблудились?

- О, сад великолепен! Настоящий лес!

Получив ожидаемый комплимент, хозяин, еще более засиял и пригласил гостя пройти в укромное местечко в зарослях – нечто вроде беседки, где стояли кресла - и предложил сесть.

- Так с чем пожаловали, дорогой гость?

- Вы, ваше Высочество, некогда отправляли посланца с письмом к генерал-губернатору Ташкента… Так вот, я привез, наконец, вам ответ.

Хозяин наморщил лоб, припоминая, а доктор протянул конверт.

- Постойте, постойте,… но это было так давно… да, посылал с нарочным, - медленно соображал Магараджа, теребя конверт, и вдруг нахмурился, по-видимому, окончательно вспомнив. – Тот посланец оказался предателем и переметнулся к англичанам, поэтому им и стало известно содержание моего послания…

- Я привез ответ, - напомнил доктор.

- А почему вы, турок, везете мне ответ из России? – насторожился Магараджа.

- Я, в связи со своей научной работой, часто бываю в России и знаком с представителями разных кругов…

- Ага, понимаю! Конспирация…

- В частности, знаком и с господином Кауфманом.

- Кто это?

- Тот самый генерал-губернатор. Учитывая отсутствие в Индии русского консульства и сложность взаимоотношений Англии и России в некоторых территориальных вопросах, мне и поручено оказать посильное содействие, став посредником, но вообще сюда я приехал с научной целью.

- Так вы ученый? – опять просиял Магараджа. – Так бы сразу и сказали. А какой наукой занимаетесь?

- Историк-востоковед. – Доктор подробно рассказал о своем роде деятельности, упомянув и Марко Поло, и Васко да Гаму.

- Хорошее прикрытие, - понимающе подмигнул Магараджа. - Значит, вы вроде дипломатического курьера, помимо всего прочего, и я с вами могу разговаривать как с уполномоченным России?

- Конечно, ваше Высочество.

- А кто-нибудь знает о вашем визите ко мне? – снова встревожился Магараджа.

- Еще при въезде в город мне пришлось сообщить о цели прибытия, а если бы не письмо, я бы не имел чести получить аудиенцию у вас.

- Значит, англичанам все известно, - сокрушенно покачал седой головой хозяин. – На каком языке письмо?

- На хинди.

- Давайте!

- Оно у вас в руке, ваше Высочество.

- Ах да! – спохватился рассеянный набоб и захрустел сургучом, нервно вскрывая конверт. Быстро пробежав послание глазами, повторно начал читать вслух, тщательно выговаривая каждое слово, точно уча наизусть: «… дальнейшее распространение наших владений в Азии несогласно с интересами России и ведет только к ослаблению и раздроблению ее сил. Нам необходимо установить на вновь приобретенном пространстве земли прочную неподвижную границу и придать оной значение настоящего государственного рубежа. Россия пока не видит никаких достаточных причин вызывать восстание среди населения Индии, хотя, возможно, когда-нибудь нам пригодятся ваши услуги для наших дел в Индии с англичанами»… «Возможно… когда-нибудь…»

Магараджа гневно отбросил депешу и дернул ленту, свисавшую откуда-то сверху из листвы, которую доктор поначалу принял за отросток одного из вьющихся растений. Ишь ты, как хитро замаскировано, не успел изумиться гость, как из зарослей выпорхнул слуга.

- Принеси нам выпить! Надеюсь, уважаемый доктор, составите мне компанию?

Не успел гость согласно кивнуть, как проворный слуга, словно из воздуха сотворил огромный поднос, уставленный напитками и хрустальными бокалами. Теперь стало понятным и назначение маленького резного столика, находившегося между креслами. Поднос занял на нем свое, по-видимому, привычное место.

- Виски с содовой? Мой любимый напиток!

- И мой тоже, - соврал для приличия гость.

- За приятное знакомство! – Магараджа поднял объемистый бокал, подавая пример гостю, и, сделав значительный глоток, поинтересовался: - А вы не заметили за собой слежки?

- Замечал многократно ранее, но сегодня, кажется, не было.

- Вы уверены? – недоверчиво посмотрел хозяин и снова сделал значительный глоток. («Что-то он частит», - отметил доктор.) – Побывав у меня, вы теперь подвергнетесь не только большей слежке, но и опасности для жизни.

- Кто-то у обыскивал мой номер в гостинице, - зачем-то пожаловался доктор, хотя этим даже не успел поделиться с Чанакья.

- Я могу приставить к вам охрану! – Магараджа сделал третий, более значительный глоток и покосился на гостя. – А что вы не пьете?

«Да разве за вами поспеешь?» – подумал доктор и, пристыженный, тоже глотнул. – Спасибо, у меня есть верный и надежный слуга… да, в конце концов, я и сам в силах себя защитить.

- Не скажите, не скажите, - смерил хозяин гостя с ног до головы и, убедившись, что тот, явно, на Геракла не тянет, опорожнил свой стакан.

– Наливай, чего стоишь?! – Покорный слуга зазвенел посудой. – Вам добавить, доктор?

- Благодарю, пока есть, - заскромничал гость, а хозяин приступил с прежней решительностью ко второму стакану. («Ну и силен!» – восхитился гость). – Вы видите перед собой один из символов британской несправедливости! – ткнул себя в грудь их Высочество, а в произносимых им словах стала проступать некоторая неуклюжесть, вызываемая объемом выпитого. – Я, фактически, лишен какой-либо реальной власти… Я п-просто восседа-а-ю здесь, а всем… (Алкоголь стремительно действовал, заплетая язык) у-у-управляет английский г-генерал-г-губернатор…

- Очень сочувствую вам, ваше Высочество.

В ответ Магараджа неприлично икнул, сказав по-французски «пардон», и продолжил откровения на родном языке: - Не-е-едавно сама королева об-б-ратилась ко мне в письме в са-а-амых л-любезных выр-р-ражениях… напо-о-омнила о той з-заботе, которую она когда-то п-проявила ко мне, про-о-ося стать об-б-бразцом для всех индийских к-князей. – Магараджа сделал паузу и приложился к стакану, однако, выпив, умолк и стал морщиться, ожидая то ли икоты, то ли изжоги.

- Так что дальше, ваше Высочество? – робко напомнил слушатель.

- Ах да! Она п-просит отказа-а-аться от того п-пути, который я и-и-избрал, якобы под влиянием д-дурных сове-етчиков. – Он, наконец, мучительно икнул и, извинившись, снова умолк.

- Откуда королева узнала? – спросил доктор, отмечая, что беседа начинает походить на допрос, а «допрашиваемый» близок к тому, чтобы уснуть.

- Она пи-и-шет, до нее д-дошли слухи о том, что я пре-е-дложил свои у-у-услуги России… - Опять пауза и сорвавшаяся попытка икнуть. – Это все мой п-пе-е-ребежчик-слуга… Ча-а-арн-Си-и-инг, бу-у-удь он п-про-о-оклят! – Снова затяжная пауза, закончившаяся успешной икотой. «Пардон» было, на сей раз, упразднено, да и в дальнейшем больше не вспоминалось.

- И что вы ждете от переписки с королевой?

- На-а-адеюсь в-выманить у нее кру-у-упную с-сумму… Он неуверенным движением очертил стаканом в воздухе некий объем, по-видимому, изображавший величину «суммы», при этом, расплескав драгоценную влагу себе на брюки.

…- в обмен на мою л-лоя-я-яльность, а сам… Магараджа коварно ухмыльнулся и хитро посмотрел на доктора. Взгляд был неожиданно трезв.

«Может, искусно притворяется?» - подумал доктор.

… все-равно, п-поступлю по-своему! Довольный собственной расчетливостью Магараджа заливисто расхохотался, продолжая орошать костюм, – стакан предательски трясся в руке.

- Может быть, ваше Высочество, не вполне корректно так поступать с англичанами, да они, наверное, и не настолько глупы, чтобы дать вам денег, не убедившись в искренности ваших намерений?

- Они так боя-я-яться о-о-осложнений, к-которые я могу с-созда-а-ать для них здесь, что с-соглася-я-ятся на любу-у-ую ж-жертву, в на-а-адежде у-у-удержать меня от э-э-этого… - Иканья участились, и его грудь бурно содрогалась.

- И сколько же вы хотите у них выманить? – осмелел доктор.

- На-а-адеюсь, что миллио-о-она три ф-фунтов стерлингов! – он снова стаканом в воздухе обрисовал некую фигуру, вроде овала, выплеснув окончательно содержимое бокала на себя. Слуга бросился промокать и обтирать, меняя салфетки.

– Плесни-ка еще!.. России я предлага-а-аю свою п-преданность, не стремясь ни к какому вознагра-а-аждению, а она отверга-а-ает ее…

Магараджа принялся за новую дозу, и, сделав глоток, поморщился – явно шло с трудом – затем крякнул как заправский пьяница и продолжил исповедь:

- Я здесь окружен врага-а-ами и п-предателями! – Стакан со стуком, в сердцах, поставлен на столик, отчего содержимое выплеснулось, но на одежду чудом не попало.

– А вообще я п-презираю все инди-и-ийское, начиная с веры, обычаев и кончая всем дур-р-рацким укл-а-адом нашей жизни. («Неужели не будет больше пить, раз поставил стакан?»- наивно предположил доктор).

- Как мне н-надоели эти посты, молитвы, пра-а-азднества, обычаи, п-поверья! – Вопреки надеждам доктора, стакан снова засиял в трясущейся руке хозяина.

– Вы что-то ма-а-ло пьете, уважаемый д-доктор… Подлейка ему! – Слуга кинулся исполнять.

- Благодарю, ваше Высочество! – взмолился гость. – Я не силен в выпивке…

- П-понимаю, Коран не велит… Ну, не будем наста-а-аивать. Как ж-желаете… А живете в самом С-стамбу-у-уле?

- Нет, ваше Высочество, - в Смирне.

- О, к-какой хоро-о-о-оший тихий г-городок! Я когда-то бывал там. Цел ли Карава-а-анный мостик?

- Цел, ваше Высочество, да и гомеровский ручей еще не пересох.

- Р-ручей? Ах, да ру-у-учей… А вы часто бываете там, где п-правит се-е-е-верный царь?

Доктор покосился на свидетеля-слугу (Можно ли при нем?). Магараджа, несмотря на опьянение, перехватил взгляд: - Его не опаса-а-айтесь! Он немой и неграмотный. Гасан открой рот! Слуга показал обрубок языка.

- Довольно часто бываю, - поморщился доктор.

- Говорят, что там лю-ю-ютые морозы и л-люди ходят в шку-у-урах? – Магараджу передернуло точно от холода, и он, чтобы, очевидно, согреться, глотнул больше обычного, отчего поперхнулся и закашлялся, сделавшись малиновым. Доктор переждал, пока Высочество справится с собой, и тихо продолжил: - Да, там не жарко, и приходится, одеваться потеплей.

- А вам нра-а-авится у нас? – лицо Магараджи приняло обычный розоватый оттенок, и он опасливо сделал умеренный глоток.

- О да! Индия замечательная страна.

- Я вам, д-дорогой доктор, хочу на прощанье сделать небольшо-о-ой п-подарок. – Магараджа подал знак слуге. Тот скрылся в «чаще» сада. Не успел господин сделать очередной глоток, как слуга вернулся, держа в руках саблю в ножнах.

- Вот. Примите от меня в дар, д-дорогой го-о-ость, этот клинок, и п-пусть он за-а-ащитит вас в т-трудную мину-у-уту. – Вручая, хозяин угрожающе покачнулся, но бдительный слугу не дал упасть.

- Благодарю, но я не могу, ваше Высочество, принять столь дорогой подарок, - засмущался доктор, ослепленный блеском диковинного оружия. – Я не достоин столь высокой…

- Полноте! Я ц-ценю ва-а-ашу скро-о-о-мность, д-дорогой гость, но если б-будете упрямиться – вы оби-и-идите с-старика… Настооящая д-дамасская ста-а-аль! – Магараджа сделал кислое лицо и, опираясь на локоть слуги, так как выпитое лишало его привычного чувства равновесия, попытался свободной рукой по-отечески обнять доктора, что также было не безопасно. – А чтобы в-вас беспрепя-я-я-ятственно вы-ы-ы-ыпустила охр-р-рана, да и в дальнейшем, чтобы не в-возникло о-о-осложнений, я со-о-о-провожу сей нефес*) д-да-а-арственной бума-а-агой… Гасан, п-подай до-о-окумент!

Слуга протянул небольшой пергаментный свиток. Тут же откуда-то взялся и сургуч с горящей свечой, – похоже, акт насильственного одаривания случался не впервой – все было наготове. Гасан быстро нагрел сургуч в пламени свечи, а Магараджа изящным и привычным жестом оставил на расплавленной капле оттиск своего огромного золотого перстня. Доктор не знал, как и благодарить, ощущая в руке приятную прохладу чеканных серебряных ножен.

- И еще… - Хозяин, поддерживаемый слугой, и гость пробирались сквозь домашние «джунгли» к выходу, - Я ва-а-ас п-приглашаю в конце неде-е-ели на сва-а-адьбу своего м-младшего сына. О-о-о-официальное п-приглашение на днях полу-у-учите…

Когда доктор оказался за воротами, держа под мышкой антикварную диковинку, то почувствовал великое облегчение. Какой странный набоб!

- Ну, как прошло, господин? – улыбающийся Чанакья пялил глаза на саблю. – Вам выдали оружие?

- Подарили… Очень необычный этот ваш правитель!

- Ценнейшая вещь! Агатовая рукоятка, инкрустированная гранатами и бирюзой, - определил, понимавший толк и в старинном оружии, слуга.

- Не знаю, что мне теперь с нею делать…

- Повесите на стену, и будете любоваться.

- Чтобы воров искушать? Итак, уже в номере кто-то рылся!

Они медленно брели по улице, размышляя над тем, кто мог шарить в комнате. Естественно, сошлись на том, что это - происки коварных англичан. Но что им нужно? Что ищут? А после милого знакомства с четой Торнтонов и вовсе непонятно, какие подозрения может вызывать ученый турок у английской администрации. Куда-то исчез и «старьевщик», а без него даже стало скучно, – посмотришь в окно, а там никого. Доктор поведал Чанакья, сколь горазд до выпивки Магараджа. Индус подивился, заметив, что подобное пристрастие совсем не типично для его народа.

- А вы не спросили по поводу ночной пальбы?

- Совсем вылетело из головы. Да и он так наседал с выпивкой, что не до вопросов… Вот что, Чанакья! Мне нужно ненадолго съездить в Бомбей.

Доктор поручил слуге отправиться на вокзал за билетами, велев брать на ближайший поезд, а сам вернулся в гостиницу и, проверив, все ли стоит так, как им специально поставлено, и, убедившись, что все так, открыл бюро, достал, что нужно и принялся за работу…

… Гама избрал флагманским кораблем «Сан-Габриэль» и капитаном его назначил Гонсалу Алвариша, моряка великолепно знавшего свое дело. Гама зачислял тех, кто вместе с Бартоломеу Диашем плавал к мысу Доброй Надежды, желая воспользоваться их знаниями и опытом…

Вследствие выпитого, ученый стал поклевывать носом, и откуда-то издалека, словно из тумана, донесся уже знакомый голос:

- Я пришел к решению, что нет более подобающего предприятия для моего королевства, чем поиски пути в Индию. Я надеюсь, уповая на милость Божию, что в этих землях, хотя и столь отдаленных от римской церкви, не только может быть провозглашена и воспринята вера в Господа нашего Иисусе Христа, но и сможем, кроме того, приобрести царства и новые государства с большими богатствами, вырвав их силой оружия из рук варваров. И я вижу, Васко да Гама, вы хорошо показали себя во всех делах, вверенных и порученных вам. Я избрал вас для этого похода как преданного рыцаря, достойного столь почетной миссии. И пусть, благодаря вам, мое королевство получит свою долю благодеяний…

Поймав себя на том, что монолог короля закончился, а сам он похрапывает, доктор схватил перо и начал быстро и мелко наверстывать – ах, виски, виски! Избегая прямой речи, - все-таки не пьеса – записал, что ему только что пригрезилось и, дав просохнуть написанному, начал параллельное повествование другим пером и чернилами, вписывая это новое между строк старого:

«Престарелый правитель Кашмира снова предлагает свои услуги с целью вызвать восстание против английского правительства. Истинный повод, предположительно, - недовольство, вызванное отказом правительства Англии увеличить получаемую этим индийцем пенсию. Есть опасение, что предложения, которые делает этот восточный князь, продиктованы стремлением, шантажировать англичан. Он думает припугнуть их и заставить платить, угрожая, что его престиж сильно вырастет от заручительства поддержки извне. Магараджа дает понять, что возьмет деньги у англичан, но поступит по-своему».

Отложив новое перо, и взяв старое, и макнув в прежние чернила, застрочил далее, благо хмель, постепенно отступал. Но не прошло и нескольких минут, как далекие, туманные голоса зазвучали вновь:

- Я Васко да Гама, которому вы сейчас, высочайше, могущественный король и сюзерен, приказали отправиться открывать моря и земли Индии и Востока, клянусь этим знаком Креста, на который возлагаю мои руки, что в своем служении Богу и Вам буду высоко держать его и не склоню ни перед лицом мавров, язычников, или кого бы то ни было народа, который я могу встретить на своем пути, ни перед любой опасностью на море, в огне или сраженье, буду всегда защищать, и хранить его до самой смерти. И я клянусь далее, что, преодолевая все трудности похода, буду служить со всей преданностью, верностью, бдительностью и усердием, соблюдая и выполняя приказы, пока не вернусь на это место, где я сейчас стою в присутствии Вашего Королевского Величества, по милости Бога, для служения которому Вы посылаете меня!

Вернувшийся слуга вновь вывел доктора из полухмельного оцепенения. Ехать предстояло сегодня же ночным поездом. В запасе оставалось несколько часов, и нужно их полноценно использовать. Отослав слугу и велев к назначенному времени быть, предварительно заказав экипаж, вновь склонился над бумагами. Кажется, хмель окончательно выветрился, и хотелось побольше написать. Бросил взгляд на саблю, которую повесили на стену над кроватью, но не столько для красоты, сколь, по мнению рассудительного Чанакья, для удобства – в момент предполагаемой ночной опасности, чтобы была под рукой – вскочил и выдернул из ножен. Немного полюбовавшись шедевром восточных мастеров, снова вернулся к писанине.

Плавание началось без особых приключений. От островов Зеленого мыса был взят курс на юго-восток, вдоль побережья Гвинеи и далее вокруг Африки в Индийский океан.

В этом первом плавании Васко да Гама не только открыл для своего короля морской путь в Индию, но также – и наиболее удобный для парусных судов из Европы. (Вспомнилось, что Магараджа упоминал пароход «Нахимов» из Одессы. Вот он теперь не будет делать такой крюк вдоль Африки, прямиком – через канал Лессепса – в Персидский залив, а там и Бомбей. Путь раза в три короче!) Вскоре флотилия португальца стала на якорь у Малабарского побережья. Вернуться в Лиссабон герою удалось лишь через год (Интересно, когда мне удастся вернуться? Через год ли, а то, глядишь и…), притом с потерями: из четырех судов уцелело лишь два, а из команды – меньше половины. В сопровождении почетного эскорта мореплаватель явился на прием к королю, который принял героя со всей торжественностью и пышностью в присутствии всего двора. (А какой прием ожидает меня? Не думаю, что пышный, скорее…)

В 1502 году (Дату пришлось уточнять по выпискам, – все не упомнишь!) король снова послал Васкуса Гаму (И так его именовали некоторые источники) уже с десятью судами, поручив «стать господином моря и сделать все возможное во вред маврам» (Опять просиживание в библиотеках пригодилось). Королевским приказом Гаме был дан титул адмирала Ост-Индских морей. В связи с чем, монарх приказал своему адмиралу топить торговые суда соперников, чтобы лишь одна Португалия получала пряности из Индии. Так открывателю великого морского пути пришлось стать и пиратом.

В дальнейшем король Мануэл еще не раз посылал морехода в далекий путь для выполнения столь же деликатных поручений. В итоге Васко за свои заслуги был сделан вице-королем Индии, где и скончался по старости лет. Похоронили португальского наместника с большой пышностью в монастырской часовне Святого Антония в Кочине в 1524 году, а 15 лет спустя останки героя были перевезены на родину и перезахоронены в церкви Богоматери Реликвий в Видигейре, в соответствии с договором, заключенном с монахами этой церкви и подтвержденным указом короля Жуана Третьего от 24 мая 1524 года. Спустя время, останки снова были перезахоронены внуком адмирала доном Мигелем да Гама, сделавшим щедрые дары на строительство церкви. Так и после кончины великий путешественник продолжил свои странствия.

Ну, и достаточно! По-моему, вполне сносно, и ничего лишнего… Доктор удовлетворенно откинулся в кресле, окидывая взглядом живописца написанное. Недурно, совсем недурно… Достал часы, взглянул: ого! Как время незаметно летит! В подтверждение этой быстротечности за окном стало смеркаться. Пора бы и позаботиться и об интересах собственного желудка, и наполнить его не грех перед дальней дорогой. Дернул звонок. Заказал ужин в номер, выбрав из небогатого меню не слишком обременительное для бедной печени. Любезный консьерж заверил в доброкачественности подаваемой в «Огнях Кашмира» пищи и выпорхнул, пообещав полнейшую гарантию качества.

Доктор посмотрел на стену, полюбовался саблей, зажег кенкету, лампу местного фасона, где горелка расположена ниже масляного запаса. Серебряные ножны ловили световые блики и возвращали их, причудливо преломляя. Потянулся к подарку, вынул клинок из ножен, полюбовался – настоящая дамасская работа! – махнул пару раз, лезвие просвистело, поражая воображаемого противника. Хорошая вещица! Развернул дарственную, внимательно вчитался – все по закону, и печать самого Магараджи на месте.

Легкий стук в дверь известил, что ужин несут. Слуга поставил подле дивана, на котором сидел доктор, большой медный поднос, тщательно начищенный и сверкавший, словно золотой. На нем расставлены разнообразные кушанья в фарфоровых мисках. Поднос имел низкую ножку на турецкий манер, заменяя стол. Администрация отеля учитывала национальность постояльца и старалась создать ему привычные условия. Ввиду того, что скатерти не полагалось, официант принес маленькие квадратики муслина для вытирания рук, вытканные золотом и очень похожие на принятые в Европе салфетки.

Наслаждаясь маслинами, доктор снова вспомнил о Магарадже… Какой странный и взбалмошный тип! Ненавидит все индийское… Да, где же такое видано? Считает себя жертвой британской тирании и готов обмануть королеву, выпросив предварительно кругленькую сумму… Готов поднять восстание? Но трудно в это поверить… Может быть, вся эта необычность и оригинальность объясняется пагубным пристрастием к горячительным напиткам? А этот роскошный подарок! Уж не спьяну ли? Вдруг протрезвев, завтра спохватится: зачем подарил? Но не потребует же назад? Как-то это буде выглядеть неподобающе его положению… А впрочем, и зачем мне эта железяка? От кого буду обороняться? Да и фехтовальщик из меня никудышный…

Покончив с ужином и позвонив прислуге, он занялся дорожными сборами. Сложил все необходимое в самый маленький саквояж, взглянул на часы и на билет. Что ж, осталось совсем недолго…

- Экипаж подан, господин, - известил явившийся Чанакья. – Не будем спешить – езды меньше получаса.

- Да, я помню, – не так давно сам ехал с вокзала до гостиницы. Поручаю тебе в мое отсутствие, присматривать за домом насколько удастся.

- Это я сумею, не волнуйтесь. А надолго ли отлучается, мой господин?

- Не успеешь соскучиться, как вернусь. На день-два не дольше. Пойдем, пожалуй.

По дороге, под цоканье копыт, стараясь развлечь доктора, Чанакья рассказал притчу:

«Индийский царь очень любил своего старейшего визиря. Остальные четыре визиря завидовали старейшему и стали ему врагами. – Что нам с ним делать? – говорили они. – Царь прислушивается к его словам, следует его советам, а нас уже ни о чем не спрашивает. Составили заговор. Чуть рассвело, один из них пришел к царю и сказал: - Минувшей ночью я видел во сне вашего отца, великого царя, повелителя Индии. Он приказал доложить вам, что решил призвать к себе старейшего вашего визиря, сказав: «Есть у меня к нему кое-какие дела. Как я их улажу, так отпущу его обратно». Пришел второй визирь и поведал царю о том же сне, будто он в некоем необычайно прекрасном месте видел его отца и будто тот зовет к себе визиря с тем, что вскоре отпустит его. Третий и четвертый визири поведали то же самое, как было между ними условлено. Царь удивился, но не разгадал их враждебного замысла. Он подумал: «Если бы сказал только один, это могло быть ложью. Но всем приснился один и тот же сон, – нет сомнений, что это правда». Царь призвал к себе старейшего визиря и рассказал ему все. Визирь понял, что это козни его врагов. Но что было делать? Сказать царю – было бы хуже. Он ответил: - Умоляю ваше величество, позвольте мне сделать так, чтобы при моем сожжении не потрудились ни чужой вол, ни чужой работник. Не хочу предстать грешником перед блаженнейшим царем. Дай сорок дней сроку, чтобы я мог приготовить дрова и все необходимое. Я заплачу за все сам и с радостью отбуду к великому царю.

Дали визирю сорок дней сроку. Он доверился четырем преданным рабам. Они привели двух землекопов. Те прорыли подземный ход от визарева дома до площади за городом, пробили ход на площадь, сложили над ним огромную кучу дров наподобие холма и оставили посередине отверстие, через которое можно было спуститься в подземелье. Когда истекли сорок дней, визирь пришел к царю, и сказал: - Да пожалует царь взглянуть на сожжение своего раба, отбывающего к его отцу. Собрались посмотреть царь и весь народ. Визирь взошел на костер. Навалили вокруг щепок, облили нефтью и подожгли. Когда дым поднялся высоко, визирь влез в отверстие, прошел через подземный ход и возвратился в свой дом. Дрова сгорели, пепел развеяли, не нашли даже костей. Ход в подземелье был доверху забит золой. Визирь в течение двадцати дней скрывался в своем доме. Затем он облачился в белые одежды, взял в руки посох и на рассвете отправился в царский дворец. Царю дали знать о его прибытии. Царь вскочил с ложа, вышел во двор, обнял и поцеловал визиря, полагая, что тот возвратился с того света. Стал спрашивать о своем отце и как визирь странствовал туда и обратно. Визирь доложил ему о рае, наговорил много всяких небылиц, и ложь его была прекрасней правды. Затем он сказал: - Все, что нужно было твоему отцу, я выполнил. А теперь он приказал прибыть тем четырем визирям, – он их тоже скоро отпустит, у него и к ним кое-какие дела. Если поверили сну, то, как было не поверить тому, кто возвратился с того света. Позвали визирей, царь приказал отправиться в путь. Не догадались они прибегнуть к той же хитрой уловке. Кинули их в огонь, и они сгорели. Сами придумали, сами же и поплатились за свою выдумку». Вот такая история, мой господин, - закончил Чанакья.

- Уж не намекаешь ли ты, что и мне пора рыть спасительный ход прямо из гостиницы? – улыбнулся доктор. – Разве, на случай пожара?

- Всякое может случиться, а подземный ход никогда не помешает…

- Один-то я вряд ли справлюсь. Надеюсь, ты мне поможешь?

- Можете на меня целиком положиться, мой господин, - серьезно сказал слуга. – Во-первых, кирку и лопаты я достану…

- А во-вторых, думаю, этим займемся сразу после моего возвращения, - совершенно развеселился доктор. – А вот и вокзал!

*) нефес (от араб. нафис) –красивая, изящная вещица.

Глава десятая

Остров Элефант. Рассказ Капитана. Встреча в храме. Бомбейский базар. Харчевня. Подарок торговца.

Весь вторник доктор трясся в душном вагоне первого класса. Какая духота, наверное, в вагонах классов пониже, подумал доктор, жалея бедных пассажиров. Но все мытарства когда-нибудь да кончаются, и эти тоже закончились на рассвете в среду, когда чугунный монстр, отравляя округу едким дымом, подкатил к не проснувшемуся вокзалу. В обнимку со скромным саквояжем, доктор ступил на бомбейскую землю.

Должно быть, здесь будет жарче, чем в Сринагаре или Чимбе – все-таки южнее, подумал он, спрашивая аборигенов, как добраться до порта. Но в сей утренний час, никакой жары пока не чувствовалось, зато давала о себе знать заметная влажность – близость океана.

Как следовало из хранимой в голове инструкции, встреча должна состояться на островке Элефант, расположенном в десяти милях восточнее города, в знаменитом пещерном храме Шивы, вырубленном в скале. Остров славился и великолепной статуей слона, вытесанной из дикого камня. Эта достопримечательность и дала название острову, никогда не жаловавшемуся на невнимание к себе – несметные орды паломников и туристов круглый год топтали древнюю землю.

Оказавшись в порту, доктор, и далее следуя инструкции, без особого труда нанял яхту, владелец которой, приветливый индус (сам подошел с предложением услуг, что порадовало, но и слегка удивило), за умеренную плату согласился доставить «туриста». Желающих подвезти оказалось достаточно много, – предлагали и катера, и шлюпки, и каики, популярные здесь лодки без паруса, с одной или несколькими парами весел. Из такого обилия следовало, что дело доставки путешественников на легендарный остров поставлено на широкую ногу.

Пока плыли, наслаждаясь свежестью муссона («монсуна», по-местному), хотя, возможно, наслаждался лишь изголодавшийся по морю пассажир, - хозяин яхты капитан, он же и единственный матрос, не закрывал рта, рассказывая о своем городе и его обитателях.

Из рассказа говоруна следовало: Бомбей обнесен довольно крепкой крепостной стеной, что особенно заметно со стороны моря, с палубы яхты. Гарнизон крепости состоит из пяти тысяч солдат (турист мысленно поблагодарил гида за столь конфедециальную информацию!). В крепости находится и дом губернатора всего Малабарского побережья, а также филиал правления Ост-индской компании («Что ж, и за это спасибо!»).

- Население наше: европейцы, армяне и богатые персияне, - продолжал словоохотливый капитан. – Бедный люд ютится в загородных местах, в Манагале и Донгори. – Индус указал куда-то рукой, но доктор особого интереса не проявил, щурясь от наглевшего солнца (« Вот сейчас бы пригодились мои бедные очки!»). – Там обитают племена женту и местные индусы-христиане.

- Кто такие «женту»? – переспросил пассажир.

- Так издавна, со времен правления португальцев, называли язычников, то есть коренных индусов, в противовес мусульманам… Из всех народов лишь персияне держат себя величественнее других. Они пренебрегают не только индусами, но даже и европейцами («Ишь ты, какие гордецы – пожалуй, надо молчать о своих корнях…»). Они люди достаточно обеспеченные, а некоторые имеют капиталы и до полумиллиона фунтов стерлингов…

- Откуда вы знаете, сколько у них на счетах? – не поверил пассажир.

- Ну, конечно, сам тех счетов не видел, но люди говорят… У персиян и своя особая мораль. Здесь никогда не слышно было, чтобы персидская женщина увлеклась кем-либо из другой секты. Муж вправе в ту же минуту умертвить свою жену, если заподозрит в неверности. («Как хорошо, что я на не напялил турецко-персидский наряд!») А детей своих они женят в пяти или семилетнем возрасте. («Интересно, сколько лет младшему сыну Дади-Насю-Ванджи?») Персы, хотя и изгнанники из своего отечества, но по их трудолюбию приобрели себе почтение от коренных жителей. Они обоготворяют солнце! («О мои бедные синие очки! Как мне вас сейчас не достает!») Потому, всегда толпы их видны по утру на лугах, воздающих молитву восходу, а вечером, молящихся на закате... Они сперва омываются из медного сосуда, («И все-то он знает. Ай, да капитан!») который имеется у каждого, а потом садятся на разостланные полотенца по-азиатски к солнцу лицом и начинают возносить ему хвалу. Персы, хоть и приняли многие индийские обычаи, но в рассуждении о пищи остались при своем… - Капитан на мгновение умолк, занявшись парусами.

- Это, как «при своем»? – заинтересовался пассажир, чувствуя, что и сам проголодался.

- Употребляют все, кроме говядины и свинины, но сие должно быть приготовлено в их собственных сосудах. – Капитан задумался (может, тоже сосало под ложечкой?) и, оборвав гастрономическую тему, вернулся к Гелиосу.

– От обоготворения солнца происходит, что огонь между ними считается также божеством, и поэтому, ежели бы целый город, а не только дом сгорел, то эти лица, собравшись вместе, приносили бы свои моления и не один не осмелился бы спасти что-нибудь от священного пламени.

«Чанакья рассказывал про сожжение, и этот тоже – про огонь. Какое совпадение! К чему бы это?» - Доктор улыбнулся, надеясь шуткой заглушить тоску в пустом желудке: - В связи с этим, им противопоказано служить брандмейстерами, – тушить не станут.

- Наверно, так, - согласился капитан и крутанул штурвал, сменив галс и тему. – Помимо персиян, много в наших местах и париев. Этот род составлен из тех, которые, принадлежавши своим сектам, не выполнили их уложения, и потому были изгнаны. Никто, даже из родных и знакомых, не должны с ними иметь дела. Парии здесь обыкновенно занимаются торговлей и нередко составляют порядочные капитальцы, особенно на европейских и китайских вещах, которые продаю втридорога. Одеваются как все прочие люди, кроме персов, которые носят чалмы из разноцветных ситцев…

Беседа плавно продолжалась во время всего пути следования, и доктор много узнал интересного о стране и населяющих ее народностях, много такого, что не вычитаешь ни в одной книжке, учебнике или путеводителе – даже и голод был забыт, - так увлекательно рассказывал капитан. Одно лишь солнце, следуя своему неумолимому расписанию, все выше и выше вскарабкивалось по небосводу, раскаляя все вокруг, и, напоминая, что оно единолично властвует в этой чудесной и таинственной стране.

- Так мы приплыли? – опомнился пассажир, видя, как яхта, ловко лавируя, выбирает место у забитого мелкими и большими суденышками причала. - Ваш рассказ столь увлекателен, что я и не заметил…

Берег кишел народом, а лодки и катера все подплывали, высаживая то строгих и молчаливых паломников, то веселых и шумных туристов. Слышалась многонациональная разноголосица: помимо местных наречий, английская, немецкая, французская и еще, Бог знает какая, речь! Наконец причалить удалось, и пассажир спрыгнул с трапа на весьма ветхое деревянное сооружение, которое даже слегка, как показалось, предательски закачалось под ним («Неужели местная власть так бедна, несмотря на паломничество и туризм, что не в состоянии построить новую крепкую пристань?»).

- Вы меня здесь подождите с часок, я наведаюсь в храм, – очень рекомендовали посетить. – Доктор достал портмоне. – Вот задаток, а остальное по возвращении, как и договорились.

На все согласный болтун-капитан, судя по одухотворенности его смуглого лица, готов ждать, хоть до утра – не часто попадаются столь щедрые клиенты.

Пассажир, покинув ненадежный дощатый причал, ступил на твердую каменистую почву «слоновьего острова». Огляделся. Дорогу спрашивать не пришлось, – толпы людей двигались только в одном направлении. Это место для индусов - то же, что и Мекка для мусульман. Но и здесь налицо - все признаки расслоения и неравенства. Богатые – в экипажах и колясках; те, что победнее, верхом на лошадях или в повозках, запряженных волами; совсем бедные – пешком. Но и те, и другие, и третьи, в праздничных белых одеяниях со свежевыбритыми головами.

У входа стояли монахи. В каменные чаши возле них входящие сыпали монеты, кто сколько мог. В пещере, в свете факелов, казалось, ожили изображения Бога Вишну, коих, как известно, десять. В первом воплощении Вишну спасает первочеловека Ману, затем превращается в льва, рыбу, черепаху, вепря… В седьмом перевоплощении Вишну в облике Рамы…

Людской поток плавно обтекал изваяние Вишну и позолоченного быка Нанду. Каждый паломник целовал Нанду копыто и сыпал на него цветы. И на статую Вишну тоже сыпали цветы. Священнодействие проходило в полном молчании, лишь слышалось шарканье множества ног. Под сводами, в густой темноте носились летучие мыши и ласточки. Капля помета упала на бритую голову доктора. Он попытался стряхнуть ее.

- Не следует этого делать, господин, прошу прощения, - сказал полушепотом шедший рядом паломник. – Я прибыл для встречи с вами. – И незнакомец показал, но так, чтобы не видели окружающие, загнутый указательный палец. Доктор, как учили, в ответ выставил согнутый мизинец.

- Материалы с вами? – протянул руку незнакомец. – Не поворачивайтесь, прошу вас.

- Да. Несколько первых глав. – Доктор достал из-за пазухи, перевязанные тесемкой и согнутые в трубочку листы.

Незнакомец взял рукопись и, пряча ее в полах своей просторной одежды, сказал совсем тихо: - Следующая встреча в Бенаресе, в условленные, согласно графику, день и час.

Когда доктор повернул голову, то увидел лишь исчезавшую в толпе спину. Все вокруг сосредоточенно молились, и никаких подозрительных личностей. Доктор стал неспешно пробираться к выходу. Дело сделано – гора с плеч! Как все, оказывается, просто – раз и готово, только вот холодный пот струился по лысой голове, бесновалось в груди сердце, да слегка дрожали руки. Ну, ничего, все-таки в первый раз…

Владелец яхты не обманул и терпеливо дожидался, стоя у трапа и, скрестив руки на груди – для полной картины (морской волк) не хватало только трубки в зубах, но индус оказался некурящим.

- Видите, я обернулся даже раньше, чем обещал, - сказал весело доктор, ступая на палубу.

Яхта, подгоняемая попутным ветром, быстро заскользила по слепившей глаза водной глади. Солнце успело взобраться на самый верх небосвода и обжигающе посмеивалось, таращась оттуда на природу и людей: ну, как, мол, вам не холодно? Небо, похоже, в сговоре с жестоким светилом, не выпускало на свою поверхность ни одного, хоть самого малюсенького облачка или тучки, и доктор вновь помянул свои безвременно утерянные очки.

- Вы, господин, не были на бомбейском базаре? – спросил капитан, которому жгучее солнце было нипочем.

- Еще не успел. – Слово «базар» внезапно вызвало ассоциацию сначала с приставалой-афганцем («Дай денег!»), а затем с едой; афганец тут же был, отвергнут и забыт, как досадное и неприятное воспоминание, а вот еда напомнила желудку, что он с вечера пуст.

- Очень советую посетить. Не пожалеете. Особенно лавку моего знакомого. Он торгует… - недоговорил капитан, поворачивая штурвал, - приходилось ловко лавировать, - кругом сновало множество самых различных посудин, как с парусами, так и без.

- Чем торгует? Продуктами? – Страдания желудка оформились в вопрос.

-… его каждый там знает, - из-за шумного плеска волн не расслышал вопрос капитан. – Он, в отличие от других, неплохо владеет английским, да и по-французски может, хотя сам армянин.

- А чем торгует?

- У него есть все: старинное оружие, ткани, ювелирные украшения, посуда и разная домашняя утварь… - Лицо доктора скисло («Разве об этом мечтает мой желудок?») - Все углы его лавки также забиты одеждой и мебелью. Из оружия, если вас оно интересует… - капитан снова отвлекся.

- Меня очень интересуют старинные клинки, – вспомнил про дареную саблю доктор, надеясь этим отвлечься и обмануть чувство голода.

«А что, если начать коллекционировать холодное оружие? Начало ведь положено…»

- У него есть сабли и кинжалы в чеканных серебряных ножнах, в чехлах из бархата, кожи, меди и дерева, с нефритовыми и агатовыми рукоятками…

- … инкрустированными гранатами, бирюзой и кораллами, - подхватил доктор. «Ну, точно, как подарок Магараджи!»

-… длинные, узкие, широкие, кривые, - продолжал увлеченно рекламировать капитан, - всех форм, всех эпох и стран, начиная от дамасского меча, до огромного ножа погонщика верблюдов. – Желудок доктора, возможно, напуганный таким изобилием колюще-режущих средств, временно затих. – Есть и шлемы, и кольчуги, и щиты… - «Вот шлема с кольчугой только мне и не хватало»,- улыбнулся доктор, представив себя в подобном облачении и с саблей в руках, явившемся в английское представительство выяснять отношения.

- Вдоль стен, - продолжал индус, лихо управляя быстроходным суденышком, - расставлены длинные ружья, инкрустированные и отделанные чернью, настоящие шедевры оружейного и ювелирного искусства.

«Интересно, сколько торговец платит капитану за то, что тот так рекламирует его товар?» - А что есть кроме этого?

- Шкафы переполняют шелка, переливающиеся узорами, как вот эта морская волна при лунном свете! – капитан сделал восторженное лицо и даже зажмурился, словно ослепленный блеском. Убийственное солнце, отражаясь от морской глади и раскалываясь в мириадах брызг, действительно слепило немилосердно. «Очки, очки! Если бы солнцезащитные очки!»

- Да вы, капитан, - художник, раз так живописуете!

- А видели бы вы кисеты с тонким золотым шитьем, рисунками и цветочными ромбами с прозрачными и матовыми полосками, - продолжал нахваливать индус. – А носовые платки, расшитые золотыми блестками, а кашемировые шали!

- Вы так хорошо знаете содержимое лавки, словно сами в ней торговали.

- Да, я продолжительное время имел с ним общее дело.

- Тогда понятна ваша осведомленность.

- Но я еще не обо всем рассказал.

- Что же упустили? – спросил и тут же спохватился доктор – «Вновь обрушит лавину». И она обрушилась:

- Например, у него есть товары и для верующих: янтарные, эбеновые, коралловые, сандаловые четки, а также – курильницы из золота с глазурью, письменные приборы и принадлежности, шкатулки, зеркальца со сценами из «Махабхараты», веера из перьев павлина и аргуса, колокольчики из черненного и чеканного серебра – чего у него только нет!

- Наверное, европейских вещей нет? – вновь опрометчиво спросил доктор.

- Что вы, господин!

Доктор внутренне ахнул – «сейчас начнется», и началось:

- Есть европейские: саксонский и севрский фарфор, венсенский фаянс, лиможская эмаль…

- А как с обувью? – с последней надеждой перебил доктор. «Может, хоть с этим заминка?»

- Восточной обуви, сколько хотите: туфли без задников с загнутыми, как крыши китайских пагод, носами – из кожи, сафьяна, бархата, парчи, стеганые, крученого шелка…

- А? – открыл рот доктор, на что-то еще надеясь, но был сметен бурным потоком дальнейших перечислений.

- Если не нравятся с загнутыми носами, то есть и вогнутые, с приподнятым носком, словно венецианские гондолы. Есть туфельки и крохотные, похожие на футляр для драгоценностей…

- Детские?

- Да, для девочки из вашей европейской сказки.

- Хоть я и не европеец, но знаю о ком речь. Для Золушки?

- Вот именно… Простите, господин, а кто же вы?

- Турок, персидских кровей.

- Ах, никогда бы не подумал… Простите еще раз! С вашего разрешения, продолжу?

- Извольте, - сдался принятый за европейца.

-Там же рядом продаются и халаты из шелка.

- Тоже детские? – подковырнул доктор.

- Нет, на всякий возраст и размер. Рекомендую – стоят очень дешево, несмотря на изысканность оттенков и тончайшую ткань.

- Спасибо, но мне не нужно! – огрызнулся доктор и тут же был наказан, будучи с ног до головы обрызган шальной волной, ударившей о борт. – Тьфу ты, шайтан! – Вытираясь платком, решил сам пойти в атаку (была, ни была!): - А английским товаром торгует? – И попал, наконец, в яблочко!

- Нет, мой знакомый этим хламом не торгует, хотя многие соглашаются и берут у них это добро для продажи, - в голосе капитана появились осуждающие нотки. – В основном, это сукно дурных расцветок с большими золотыми буквами и гербами из крупных медных блесток по кромке – это они, как считают, делают в угоду восточному вкусу. Плохой товар у них! – Индус не на шутку разгневался, – доктор радовался: взял-таки реванш! – Хочется, чтобы морская пучина поглотила бы все пароходы, везущие сюда эти чудовищные товары, чтобы пламя охватило и испепелило фабрики, где их производят, а сама Британия растворилась бы в собственном тумане!

- Вы, я вижу, тоже не жалуете англичан? – спросил доктор после некоторой паузы, пока капитан управлялся с закапризничавшим парусом и своими чувствами.

- А кто же их жалует? – в сердцах даже сплюнул за борт моряк, хотя по морскому уставу считается плевать в море - грех.

Далее разговор не клеился, чему тайно и был рад доктор, уставший от постоянного жужжания индуса. Английская «карта» оказалась тем козырным тузом, который покрыл всю «колоду». Остаток пути проплыли молча, изредка лишь перебрасываясь репликами по поводу жгучести солнца, высоты волн и часто менявшем направление ветре.

Щедро расплатившись с очередным англофобом (надбавил несколько рупий и за полученную информацию) и, ступив на твердую почву, доктор посмотрел на часы – времени до вечернего поезда было предостаточно, а желудок просто изнемогал. Спросив, как пройти на базар, почувствовал, как ноги сами понесли в указанном направлении.

Пройдя несколько кварталов, по отдаленному гулу человеческих голосов понял, что до цели недалеко. От воздуха, напоенного резкими ароматами, слегка закружилась голова, а желудок стонал откровенно.

В раскрытых мешках или просто насыпанные горками пестрели экзотические травы, плоды и пряности: хна, сандал, сурьма, красящие порошки, финики, кориандр, фисташки, амбра, имбирь, мускатный орех, опиум и гашиш. Рядом с этим изобилием с отрешенным видом восседали торговцы. В глубоком оцепенении они смотрели куда-то вдаль, словно одурманенные тяжелым пряным духом.

«Здешний базар несколько иной, чем в Кашмире, - подумал доктор. - Торговцы какие-то ленивые. Там бы немедленно подлетели, – купи, мол, чего-нибудь, бабу! А этим, похоже, на все наплевать: купят – хорошо, не купят – тоже не беда. Неужели их так здешняя жара сваляла? Да, наверное, так как у нас – значительно севернее, вот и прохладней»… Пот ручейками тек с бритой головы, а объемистый батистовый платок – хоть выжимай! Да и морская свежесть куда-то испарилась, и лишь сверху печет и печет… Но почему-то чувство голода от этого не становилось меньше, хоть и считается, что в жару аппетит пропадает.

Миновав громыхавших жестянщиков, он погрузился, наконец, в жирные испарения какого-то варева, зазывно дымившегося перед харчевней. Войдя в заведение, снова утратил бдительность, забыв о своей капризной печени, а она хитро затаилась до поры и ничем не выдавала себя. На посетителя соблазнительно смотрели миски с кус-кусом, бараниной, птицей, ломтиками арбуза…

Хозяин оказался мусульманином, и меню получилось смешанным, индийско-турецким, с завершением пиршества неизменным кофе и сладкой трубкой. По-видимому, с целью не только услаждения слуха, но и способствуя хорошему усвоению пищи, смуглолицый музыкант поодаль пиликал на шехнаи, индийской дудочке, напоминавшей флейту.

С трудом, оторвав от удобного дивана свое изомлевшее от жары и нагрянувшей сытости тело, доктор двинулся дальше вдоль рядов, где и ощутил волшебные ароматы благовоний, – в щедром изобилии предстал местный «парфюм». Эссенции бергамота и жасмина, флаконы в бархатных, расшитых блестками футлярах, розовая вода, паста для выведения волос, ароматические курительные палочки, мешочки с мускусом, четки из нефрита, янтаря, кокоса, слоновой кости… С парфюмерией соседствовали и разнообразные предметы женского туалета: зеркальца, украшенные тончайшими узорами, квадратные гребни с широкими зубцами, какие-то фруктовые косточки, розового и сандалового дерева – словом полный арсенал модниц, которые тут же и теснились у прилавков.

Чувствуя себя в некоей приятной прострации, доктор, тем не менее, движения не прекращал, – поравнявшись с соседней лавкой, заметил, что здесь за открытыми витринами, в глубине, хранились более ценные предметы, спрятанные в сундуках и шкафах, которые, по-видимому, открывались только ради серьезных посетителей, к коим он, конечно, отнести себя не мог.

Огляделся. Кругом висели чудесные полосатые шарфы. «Уж не купить ли?» - воскликнул внутри кто-то легкомысленный. «А зачем?» – трезво спросил другой голос. Радовали глаз ковры и знаменитые кашмирские шали. «Таких красивых и в самом Кашмире не видел!» - воскликнул первый голос. «Плохо смотрел!» - грубо осек второй. Снова зеркальца, но более дорогие, из лучшего перламутра; тут же стояли и специальные подставки для чтения Корана. «Может, купить?» – снова всколыхнулся, падкий на все, что бросалось в глаза, первый голос. «Я тебе куплю!» – пригрозил второй. «Ох, какие курительницы для благовоний из покрытой лазурью меди! А вот, отделанный золотой и серебряной филигранью, маленькие ладошки из слоновой кости, чтобы чесать спину. «Эх, кто бы сейчас почесал! Смотри-ка, какие колпачки для кальянов из хорасанской стали! Японские и китайские чашечки…»

- Что угодно, господину? – голос продавца даже испугал размечтавшегося покупателя, и тот, отнекиваясь, поспешно покинул лавку.

Еще побродив между бесконечных рядов, почувствовал внезапную усталость – вздремнуть бы (до отъезда времени еще достаточно), но где? Сделав над собой титаническое усилие, решил продолжить знакомство с базаром, с этим своеобразным «городом в городе», со своими улицами, переулками, проходами, перекрестками, площадями и фонтанами. Товарному изобилию, как и лавкам, не видно было конца. Вот поравнялся с лавкой волочильщиков золота, продававших золотые и серебряные нити для отделки кисетов, туфель, платков, жилетов, доломанов и курток. За стеклами витрин сверкали катушки блестящих нитей, которые потом превратятся в цветы, листья и арабески. Покинув и эту, по-настоящему, волшебную лавку, в соседней - увидел массу развешанного оружия.

«Наверное, та самая, о которой говорил капитан. Надо же, набрел без посторонней помощи». Вошел, звякнув бдительным колокольчиком над дверью.

- Мое почтенье! Чего желает, господин? – спросил по-английски, немедленно подлетевший хозяин и, не дав посетителю открыть рта, повторил вопрос по-французски.

«Похоже, он и есть двуязычный армянин», - догадался доктор и сказал по-персидски: - Интересуюсь старинным оружием.

- Весь товар перед вами, - ответил на том же языке продавец.

Доктор приступил к осмотру: дамасские сабли, покрытые арабской вязью, сменялись кинжалами, на рукоятках которых было больше драгоценностей, чем в иной ювелирной лавке; старые ружья с чудесами чеканки и инкрустации сменялись огромными сверкающими мечами, сокрушившими, поди, не мало голов; в лучах света, проникавших сквозь запыленные оконные стекла, сверкали и переливались дорогие седла и чепраки, удила и шпоры, украшавшие некогда благородных скакунов.

- А торгуете ли алмазами и другими камнями? – напустив важный вид, спросил посетитель.

- Алмазы, господин, у нас, как правило, неграненые. Здешние ювелиры не занимаются огранкой, потому что не владеют искусством шлифовки и боятся, что, отсекая углы, уменьшат число каратов. В этом деле, как известно, мастера арабы, хотя здесь тоже делают ожерелья, серьги, украшения для волос, звезды, цветы, полумесяцы, ручные и ножные браслеты, рукоятки для сабель и кинжалов… Но оправы у камней получаются довольно тяжелые.

- У вас добывают алмазы? – прикинулся совсем несведущим доктор.

- Всегда их доставляли сюда из Биджапура и Голконды, рубины – из Джамшедпура, сапфиры – с давних времен из Ормуза, а жемчуг – из Офира. Топазы – лучше бразильские, опалы – богемские, бирюза – македонская. Остальное: гранаты, хризобериллы, аквамарины, агаты, лазуриты добывают в окрестных горах.

- Благодарю! Вы прочли мне целую лекцию, да к тому же, так хорошо говорите по-персидски, - похвалил доктор.

- Мои предки из Новой Джульфы, города основанного в Персии армянами. Потом они переселились сюда. А вы из Персии?

Нет, я турок из Смирны, но имею и персидскую кровь. Зовут меня Шейх-Мухаммед-Аяфенди, я ученый-индолог и приехал по научным делам, - представился по полной программе доктор, понимая, что перед ним не просто торговец.

- Ованес Арутюн Тадевосян, потомственный купец, - отрекомендовался и продавец. – Благодарю, что посетили мою скромную лавку!

- Мне вас рекомендовал один капитан. Я на его яхте плавал на Элефант.

- А, владелец «Провидения», Дулип-Синг! Мой бывший компаньон…

- Впопыхах я даже не заметил названия, а капитан так и не представился, хотя рта не закрывал всю дорогу.

- Да, он большой говорун! – улыбнулся продавец и, видя, что посетитель собирается направиться к выходу, заметил: - Очень жаль, дорогой гость, что вы так ничего и не купили…

- Я, знаете ли, опаздываю на поезд, - смутился доктор. – Приехал лишь на один день… Может быть, еще представится возможность…

- Было бы невежливо с моей стороны отпускать вас с пустыми руками, поэтому дорогой гость, разрешите сделать вам маленький подарок. – Он нырнул под прилавок. – Одну минуту! – Покопавшись там, протянул доктору какие-то скрученные в трубку, перевязанные тесемкой листы.

«Уж не моя ли рукопись возвращается? Нет, эта потолще, да и бумага другая и ветхая».

- Возможно, вам, как ученому, будет интересно, – вдруг пригодится. Это записки одного иеромонаха из Эчмиадзина о его путешествии в Индию, полувековой давности. Не помню, каким образом они попали ко мне, но здесь лежат мертвым грузом…

- Благодарю вас, любезный Ованес! Мне будет, конечно, очень интересно, потому что и я путешественник.

- Рад был знакомству с вами! – просиял торговец. – Не часто ученые умы посещают лавки, подобные моей.

За окнами начало заметно смеркаться и доктор, еще раз, поблагодарив, спросил уже на пороге: - Как мне кратчайшим путем добраться до железнодорожной станции?

- Это очень просто! Как выйдете отсюда, идите прямо по Эспланада-Роуд до пересечения с Альблес-Баг, там завернете и прямо - мимо губернаторского дома. Далее до станции рукой подать. Счастливого пути!

Как только чугунный зверь, запыхтев и засвистев, рванулся с места, кляцкая сцеплениями и, обдавая провожающих паром, доктор развернул подаренную рукопись и прочел по-армянски: «Путевые записки о путешествии духовного лица Вардапета Аветика Арутюняна Карбеци, иеромонаха святого Эчмиадзина, служителя высокочтимого владыки покойного архиепископа Хачатура, верховного апостольского представителя в страну Индию. Написано тем же иеромонахом во время патриаршества святейшего и богоизбранного Его Святейшества Ованеса, каталикоса всех армян, находящегося на престоле святого Эчмиадзина».

Весь четверг доктор трясся в вагоне, коротая время за чтением, а в пятницу утром за давно немытыми окнами, на что неприминул указать сладко зевавшему кондуктору, замелькали еще не проснувшиеся силуэты Кашмирских предгорий.

«… Да будет известно нашим почтенным и любимым о том, что преподобный святейший архиепископ Тер Хачатур, новопосланный нвирак святого Престола Эчмиадзина, здоровым прибыл сюда, на пристань столицы, совместно с сопровождающими его служителями. Его преосвященство спустился сегодня на сушу; вечером в 5 часов мы его приняли, согласно национальному обычаю, с надлежащим уважением в обители, построенной святой церковью, в упомянутый час приняли с уважением и с молитвами Его высокое преосвященство.

Остаюсь с уважением и почтением Вашими молитвами Владыка Арутюн Егян архиерей.

Калькутта, 4 сент. 1833. Обитель священника».

Доктор отложил увлекательную рукопись, когда паровоз, устало пыхтя, успокоился, а за окнами на перроне замелькали головы встречающих.

Глава одиннадцатая

Визит к Сойке. Кофепитие. О гаремах. Сойка рассказывает. «Дымка» в голове. О камнях.

- Что-нибудь произошло, пока я отсутствовал? – спросил доктор, пристально оглядывая предметы и мысленно удовлетворенно отмечая, что все стоит на своих местах.

- Ничего особенного, господин. Пришло приглашение от Магараджи, – протянул, украшенный золотыми виньетками, пакет Чанакья.

Доктор быстро пробежал глазами послание: в четверг просят пожаловать на свадьбу, съезд гостей к семи вечера.

- Заезжал господин Сойка и сильно удивился. Куда вы подевались?

Доктор взглянул на стену, где поблескивало драгоценное оружие Сабля на месте. Никто не покушался.

– Удачно съездили, господин?

- Да, вполне. Побывал в храме Вишну, посетил местный базар, познакомился с армянским купцом. - Доктор вспомнил о рукописи и достал ее из баула. – Любезный купец одарил меня ценным манускриптом на армянском языке. – Растрепанные листы положил на стол. – Пан Сойка что-нибудь сказал?

- Нет, лишь удивился вашим отсутствием.

- Мы должны были ехать вместе к госпоже буддистке, а я исчез… Что, если сейчас навестить его – наверное, он уже на ногах? Пан Сойка у нас пташка ранняя! Сходи-ка за экипажем, пока я приберусь с дороги.

Ехали молча по тихим и не столь пыльным утренним улицам. Задумчивые коровы с большой неохотой освобождали дорогу, а черные уборщики с похвальной сосредоточенностью сгребали производимый священными животными навоз. Погонщик-перс зорко присматривал за «неприкасаемыми».

Вот и знакомый одноэтажный особнячок, за окнами которого происходило, заметное с улицы, жизненное копошение – проснулся, небось, голубчик! Кучер притормозил.

- Сиди пока в карете. Я ненадолго! – Доктор бодро спрыгнул и направился к дверям. Чанакья проводил господина тоскливым взглядом, – знаем, знаем, как ненадолго! Опять придется несколько часов здесь куковать. Извозчику-то что – ему за простой все равно денежки капают, а тут тоска зеленая…

- Куда же вы, дорогой коллега, так внезапно исчезли? – сокрушался заспанный хозяин. – И пани Громадская вся извелась: куда подевался наш славяно-турок?

- Извините, не успел оповестить. Так уж вышло! Попросил любезно мой однокровник Дади-Насю-Ванджи срочно встретить в Бомбее торгового курьера. («Думаю, пан Сойка не будет проверять».) Сами понимаете, не смог отказать уважаемому…

- У него, что ли, слуг нет? Делать вас мальчиком на побегушках…

- Возможно, проверил мою расположенность к нему?

- Странный способ проверки… Ну, да, Бог с ним! Главное, вернулись, целы и невредимы. – Натужной улыбкой поляк попытался скрыть недоумение. («Врет доктор как нерадивый школяр».)

- Путешествие не столь опасное, - чуть покраснел доктор, поняв, что коллега не поверил – да отступать некуда. – А чем примечательным отличилось заседание «Искателей Истины»?

- Целиком было посвящено «Учению о пяти огнях».

- Хоть я и веду свой род от огнепоклонников, но ничего не слышал об этих «пяти…» Просветите невежду, коллега!

- Тема весьма мудреная… Впрочем, попробую. Речь идет об огнях, на которых Боги совершают жертвоприношения и из которых рождается зародыш человека, символизирующий существа мира. Что-нибудь понятно?

- Пока не очень.

- Первый огонь есть «тот мир», из его жертвоприношения возникает Сома; второй огонь – «Параджанья», из него возникает дождь; третий огонь – земля, из нее возникает пища; четвертый огонь – женщина, из нее возникает зародыш. Путь к Богам пролегает в светлой колеснице, путь к предкам – в темной; пятый…

- Шайтан с ним, с пятым! Заковыристое учение, - печально вздохнул доктор, сразу утомившись.

- Да, не простое… Более не буду мучить – в общем о чем речь понятно...

- А хотите, я перескажу, что мне удалось настрочить о Васко да Гама? – перехватил инициативу доктор.

- Помните наизусть?

- Почти все.

Пан Сойка согласился выслушать, но перед этим предложил слегка позавтракать, но что охотно согласился гость, будучи по-утреннему свирепо голоден. Хозяин удалился на кухню. Прислуги по-прежнему не было. Доктор посчитал за навязчивую нескромность опять спрашивать «почему» и приступил к осмотру комнаты.

Викторианская мебель давно тосковала по прикосновению заботливой руки. На толстом слое пыли можно писать пальцем. Гравюры и акварели на стенах, казалось, висели вкривь и вкось. Неужели и до них руки не доходят? Встать и самому поправить? Но что подумает хозяин, внезапно вернувшись? Выйдет нелепость. Не хочу я, в самом деле, наниматься к нему уборщиком… Перевел взгляд на окно, выходившее на улицу, где сновали прохожие, мелькали повозки и кареты, гарцевали всадники. Виднелся сбоку и экипаж, привезший доктора. Кучер дремал, а в оконце просматривался силуэт Чанакья. Слуга стойко бодрствовал. Взгляд скользнул дальше, на противоположную сторону, ярко освещенную набиравшим силу утренним солнцем. Что это? О, Аллах! Опять старьевщик и опять с седой бородой. Не тот ли? А как быстро «выросла» новая борода! Но мало ли в городе старьевщиков, почему должен быть тот? Постой, постой… весьма похож на шантажиста с базара, хоть и бороду отрастил. А может, это тот самый, что сидел напротив гостиницы? Только теперь сюда переместился и за поляком присматривает… Вот бы, как-то подать знак слуге, чтобы пошел и дернул за бороду – настоящая ли?

- Несу, несу! Вы, наверное, уже «при смерти»? – Подражая восточному обычаю, пан Сойка держал поднос над головой, на кончиках пальцев. На столе появились дымящиеся чашки, стаканы с водой и булочки сомнительной свежести, что было заметно даже невооруженным взглядом.

- В прошлый раз я не подал воду, - сказал извиняющимся тоном хозяин, – а вы и не указали мне на мою досадную оплошность: какой же кофе по-турецки без этого непременного атрибута?

- Да, бросьте, какой пустяк! Я, хоть и турок, но не имею гарема, - улыбнулся гость. – И это вы будете мне ставить в упрек?

- Кстати, о гаремах, - оживился поляк. – Расскажите о них.

- А как же Васко да Гама?

- Надеюсь, он далеко «не уплывет»… Сначала о гаремах, а потом о нем. – Поляк отхлебнул воды и поднес чашку с кофе к губам.

- О гаремах, так о гаремах! - турок, почему-то, оставив воду без внимания, сразу же принялся за кофе. – Слушайте, экий вы сладострастник… За последнее время интеллигентные турки, к коим, с вашего позволения, и я себя причислю, в особенности люди высшего круга, к коим я, и без вашего позволения, все-таки себя отнести не могу, будучи скромным ученым… так вот, они стали упразднять обычай многоженства. И делают это не только из экономии. Пример реформе подан был сверху. Не так давно, несколько лет назад, Фуад-паша, известный государственный муж, составил незабвенный мемориал, в силу которого государственные сановники обязывались приноравливаться к обычаям просвещенной Европы.

- Так в чем причина отказа? – не терпелось слушателю.

- Не спешите! Все по порядку. – Доктор продолжал игнорировать воду, налегая на кофе и вызывая тем самым странные молнии-взгляды хозяина. – С женой-турчанкой муж редко поделится своей радостью или грустью, еще реже он найдет у нее отраду или получит хороший совет, чего нельзя сказать о европейских женщинах. Я прав, пан Сойка?

- Не могу знать. Я холостяк, - ответил, со всем возможным достоинством своего писклявого голоса, поляк.

- Турецкая женщина всегда индеферентна: она даже не заведует домашним хозяйством. Кухня в турецком доме находится в ведении особого метрдотеля, а в малых домах - в ведении мужа.

- Зачем тогда она вообще нужна? – вознегодовал слушатель, имея, по-видимому, какие-то личные претензии к прекрасному полу.

- Власть жены, - продолжал невозмутимо турок, - распространяется на служанок и невольниц, а иногда и на мужа. – Сойка в сердцах поставил на стол пустую чашку. – Иная турчанка делает из семейного очага настоящий ад… - Эмоциональный пан вскочил и нервно зашагал по кабинету. - … Как, впрочем, бывает и в Европе.

- Да, вот именно. Все они одинаковые, и я правильно сделал, что не женился, - заклокотал в маленьком мужчине большой женоненавистник. Доктор, подивившись такой бурной реакции, продолжил спокойным тоном:

- Зато, разводы у нас очень легки! В брачных контрактах обыкновенно оговаривается та сумма денег, однократная или пенсион, которая в случае развода должна быть уплачиваема супругом своей бывшей жене. Но вот свадебные обычаи своеобразны: каждая мать, желая женить своего сына, может явиться в любой незнакомый дом и потребовать посмотреть дочку. Ханум, так называют хозяйку дома, узнав о цели ее визита, зовет дочку в салон и приказывает ей подать гостье кофе. – Доктор притронулся к булочке, но, почувствовав многодневную заскорузлость, быстро отказался от легкомысленного намерения. Хозяин сделал вид, что не заметил этой отважной попытки гостя проверить свои зубы на прочность. – Мать, вернувшись домой, рассказывает сыну свои впечатления, а родителям невесты посылается фотографическая карточка жениха. Эту деликатную миссию обыкновенно исполняет старуха – няня жениха или же старшая невольница, которая при этой миссии тоже имеет возможность посмотреть невесту и составить о ней известное мнение. Приличный тон предписывает, чтобы разговор о невесте велся исключительно с ее родителями. Когда же бракосочетание решено, то совершается обряд «Никах», то есть официальное помолвление, которое, в сущности, есть ничто иное, как гражданский брак. Кади, духовный судья, со свидетелями является на квартиру невесты и там чрез закрытые двери спрашивает ее, соглашается ли она выйти за такого-то, тот же самый вопрос он ставит жениху. Затем пишется брачный акт и немного позже – свадебный обряд. Свадебная церемония состоит в торжественном сопровождении супруги на квартиру ее мужа.

- И вам тоже все это пришлось испытать? – В голосе поляка послышалось сочувствие.

- Конечно. Моя свадьба была, как у всех: утром подали ряд экипажей, в которых заняли места подруги невесты, провожающие ее в конак жениха. Я ожидал прибытия жены у входа в дом. Встретив ее, и подав руку, я повел ее в салон. Там свита нас покинула, и мы остались наедине. Я спросил ее имя.

- Вы даже имя не знали? – поразился Сойка, чуть не подскочив на стуле.

- Знал, разумеется, заранее, но так положено по этикету.

- А-а-а! – выдохнул разочарованно слушатель и вдавился в сиденье.

- Я поднес ей подарок. В тот день я имел право, и увидеть незакрытыми лица подруг невесты – это привилегия лишь жениха. Они бросали в нас серебряные монеты, а мы их с благодарностью ловили. Сам же день свадьбы был достаточно скучен… - Рассказчик, словно в подтверждение, зевнул. – Извините, не выспался в дороге.

- Почему про гаремы ни слова? – недовольно скуксился Сойка.

- Эту тему, дорогой коллега, у нас как-то не принято обсуждать, тем более, как сказал вначале, я их не имел.

- Ну, не хотите, настаивать не буду, - явно обиделся Сойка, печально сложив «крылышки» – их напоминал топорщившийся на спине домашний халат. – Тогда давайте про вашего морехода… Может, еще кофе или чего посущественнее?

- Благодарю, вполне сыт! – Гость и хозяин непроизвольно скользнули взглядами по, сохранявшим невинность старых дев, булочкам и…

- «… так и после кончины великий путешественник продолжил свои странствия», - закончил доктор рассказ о славном португальце.

-Браво, браво! Вы так же хорошо описываете, как и поете свои арии, господин доктор. Вы разносторонний талант!

-Так вам и мое дилетантское пение тоже понравилось?

- Бросьте скромничать, коллега! По вам любой оперный театр плачет…

- Ну, это вы слишком хватили, пан Сойка! Давайте теперь послушаем и ваше творение…

- У могольского императора Шах Джахана и его любимой жены Арзуманд Бану родился сын, названный Дара Шухоту. Отец души в нем не чаял, и сын тоже был сильно привязан к отцу в отличие от своих трех младших братьев. Именно Дару император и видел своим наследником, с детских лет, держа его при себе, в то время как братья участвовали в войнах и управляли провинциями.

Империя в то время достигла зенита славы и могущества. Именно тогда династию, владевшую большей частью Индии и Афганистана, европейцы стали называть не просто Моголы, а Великие Моголы. Но вот Шах Джахан тяжело занемог. Уверенный в своей скорой кончине, он велел Даре Шухоту собрать главных эмиров империи и принять власть. Дара, преданно ухаживавший за больным, от подобной чести неожиданно отказался. Отец сильно опечалился этим. Между тем брат дары, по имени Аурангзеб, распустил слух о том, что император скончался, а Дара, якобы, скрывая это, захватил престол. Так вспыхнула кровавая война между братьями, которую любимчик отца проиграл.

Шах Джахан тем временем умер и был похоронен рядом с ранее почившей супругой в мавзолее Тадж Махал, который царь воздвиг для покойной. Аурангзеб захватил власть, а Дара с семьей, слугами и личной охраной скитался по Гуджарату и пустыням, пока не оказался в Пакистане.

Аурангзеб все же обманом заманил старшего брата на родину и, оклеветав в очередной раз, казнил. Официальной причиной считалось, что казнен он был за то, что «впитал еретическое учение, считал ислам и индуизм братьями и писал об этом книги».

Новому властителю прожил долгую жизнь – твердой рукой он правил до девяноста лет. – Рассказчик умолк и посмотрел на слушателя: ну, как, мол?

- И это все? – удивленно спросил доктор, запивая остатки кофе водой. – Мы не виделись целых четыре дня!

- Есть и еще, но это скорей не о самих Великих Моголах, а об их не менее великих сокровищах.

- Что ж, и это интересно! – доктор бросил взгляд в окно, где диспозиция «фигур» была прежней: старьевщик грелся на солнце; в тени, на облучке кемарил кучер; в полумраке окна экипажа мелькал силуэт неутомимого Чанакья. Заждался бедняга! Слуга оказался прав – «я не надолго» превращается в часы. Но, что поделаешь, – слуга на то и слуга, - обязан ждать…

- Когда в первой половине восемнадцатого века, - продолжил Сойка, - империю Моголов разгромил Надир шах, среди его придворных обнаружился русский агент.

Доктор вздрогнул, но спросил равнодушно: - И тогда здесь промышляли русские агенты?

- А вы как думали?

- И как его звали?

- Имя, видимо, навсегда затерялось в архивах «Тайной канцелярии».

«Вот и мое также затеряется», – горько подумал доктор и спросил: - А вы пробовали искать там?

- Вы смеетесь? Как же я, мятежный опальный поляк могу иметь туда доступ? Я черпаю из британский источников… Так вот, этот человек состоял в доверенных слугах персидского владыки, будучи одним из тех, кому удачливый завоеватель поручил оценить и описать, попавшую в его руки казну и сокровища Моголов. Как сообщал тот агент, «павлиний трон» весил не меньше двухсот пудов! Он целиком был отлит из чистого золота. Одних только оправленных в золото рубинов, изумрудов, а среди них и знаменитый Кохинор, вывезли на двух десятках верблюдов. Мелкие алмазы и жемчуг в мешках и вовсе считать не стали…

- Вы знаете, что по-персидски значит «кохинор»? – поинтересовался доктор.

- Нет, - чирикнул поляк.

- Буквально: «гора света». Поистине, седьмое чудо света. Как известно, в древности Индия была единственной страной, где добывали эти камни (консультации у бомбейского купца не прошли даром). О сокровищах Голконды, где находились копи, существуют легенды и предания. Там-то и был найден самый большой, самый знаменитый алмаз на Земле. Он тянул на восемьсот карат!

- Спасибо за ценное дополнение, коллега. Я учту ваши полезные замечания и с вашего разрешения продолжу: - В начале четырнадцатого века султан Алладин Кхили обманом отнял камень у царя Малвы и перенес его в Дели. Два века прожил камень в этом городе. Но вот и Индию вторгся, будущий основатель державы Великих Моголов, Бабур. С ним был и его молодой сын Хумаюн. – Сойка весь как-то преобразился, воодушевился и пришел на более художественный язык: - Засверкали сабли и мечи, тучи стрел закрыли солнце, нападавшие полезли по штурмовым лестницам на крепостные стены. (Доктор даже вдавился в кресло, воочию представив яростную картину!) В ответ полилась кипящая смола, и полетели камни, но осажденным долго продержаться не удалось – перевес был на стороне штурмующих. Некогда неприступная крепость Агра пала и полчища Хумаюна ворвались в город.

- Картину штурма даже можно зрительно представить – так вы хорошо ее описали, - похвалил доктор. – В вас, коллега, тоскует романист. Но это не упрек, а комплимент.

- Благодарю! Так вот, среди прочего награбленного добра оказалась и шкатулка с царскими сокровищами. Когда Хумаюн открыл ее, то был ослеплен сияньем чудесного камня. Но не долго пришлось править на захваченных землях сыну Бабура. Вскоре его изгнали, и он бежал в Персию, захватив и невиданный алмаз. Персидский шах оказался очень добр к беженцу, но запросил, тем не менее, немалую плату за свою доброту, и Хумаюну пришлось расстаться с сокровищем… Много еще крови и слез пролилось…

Доктор вдруг почувствовал усталость, – железнодорожное турне напоминало о себе, – и стал воспринимать слова рассказчика, как сквозь легкую дымку, которая постепенно плотнела, и обрывки доносившихся фраз становились короче, а смысл и вообще исчезал. Но состояние казалось приятным, а главное, что вырваться из него не хотелось, да и вряд ли было возможно.

-… теперь он украшал трон правителя Шах-Джахана.

«Дымка» в голове слушателя снова закрыла часть текста, но легкое дуновение колыхнуло ее, и очередной обрывок дошел до сознания.

-… вторгся персидский шах Надир. Он захватил Дели…

«Это ведь ему и принадлежат слова, ставшие названием камня», - пронеслось где-то в глубинах сознания слушателя.

-…сменивший Надира на делийском престоле афганец Ахмад-шах основал Дурранийскую державу, перенеся камень…

Снова «дымка» и приятный провал в никуда.

-…пока наследник шаха Тимур не перевез его в новую столицу Кабул…

«Дымка» и провал.

-… после кончины Тимура более двух десятков наследников претендовали на престол. Один из них, поняв, что троном ему не завладеть, ограбил казну и бежал…

«Дымка».

-…около столетия бриллиант пролежал на новом месте, пока туда не ворвались новые завоеватели, представители Ост-индской компа…

Провал или, если угодно, «дымка».

-…знаменитый камешек тоже попал в чужие руки – оказался в Европе, в стране туманного Альбиона. Королева Виктория… позднее украсил корону…

«Дымка».

-…закончилось в Тауэре. Да пробудитесь, наконец! Неужели вам так неинтересен мой рассказ? – услышал доктор, чуть ли не над ухом.

- Замечательная, замечательная история! – спохватился и стал суетливо оправдываться закимаривший слушатель. – Меня немного сморило, прошу прощения, но я все слышал, и даже в дополнение о камнях, могу поведать и еще одну историю.

- О Кохиноре? – в голосе Сойки мелькнуло прощение.

- Нет, о другом, но тоже имеющим трагическую историю. – Проклятая «дымка», похоже, отлетела от доктора.

- Охотно послушаю, - окончательно простил собеседник.

- В двадцатых годах, вернее в конце двадцатых, в Тегеране погиб русский посол. Эта весть облетела все близлежащие страны, и у нас, в Турции, все ужаснулись, – так не вязалось это с традициями восточного гостеприимства.

- Это не тот ли, что комедию сочинил? – проявил осведомленность Сойка.

- Тот самый, поэт и музыкант, дипломат и автор знаменитой у русских пьесы. Чтобы как-то замять международный скандал, русскому царю в дар преподнесли алмаз. Говорят, что он тоже был найден в долине Голконды. Индусы промывали речной песок, и нашли блестящий камешек среди гальки. Находку доставили во дворец князя. Ювелир по приказу правителя вырезал на камне по-персидски: «Бурхан-Низам-шах Второй», но вскоре великий Акбар завладел камнем. Затем позднее шах Джехан, сам бывший любителем-ювелиром и занимавшийся огранкой, вырезал на камне другую надпись: «Сын Джахангира-хана Джехан-шах». Следующим владельцем стал сын Джехана Аурангзеб. Он отнял трон у отца и украсил его новым сокровищем. Огромный алмаз сиял так, что изумруды и рубины, окружавшие его, меркли. Прошло почти столетие, и с запада на Индию двинулся персидский шах Надир, чтобы завладеть сокровищами Великих Моголов… - Доктор взглянул на пана Сойку и заметил, что тот тоже как-то подозрительно моргает глазами, – уж не решил ли он в отместку тоже вздремнуть? – И вас сморило, коллега?

- Нет, нет! Я внимательно слушаю, просто что-то в глаз попало…

- Так алмаз оказался в Персии, а на третьей грани появились слова: «Владыка Каджар Фатхатали – шах Султан». Эта последняя надпись была сделана за пять лет до того, как камень стал достоянием северного царя.

Доктор неожиданно вспомнил о бедном слуге и бросил взгляд на улицу: в оконце кареты просматривался силуэт спящего Чанакья. Кучера тоже окончательно скрючило, а лошади отчаянно отбивались от назойливых мух и слепней, – фыркая, тряся гривами, отмахиваясь хвостами и, долбя копытами землю. Старьевщик со стойкостью саламандры бодрствовал на солнцепеке. Как показалось, общее количество пешеходов и повозок значительно сократилось, – чем ближе к полудню, тем более жизнь замирает.

- Я смотрю, - чирикнул Сойка, - вы большой знаток драгоценностей!

- О, не преувеличивайте моих скромных знаний. – Доктор оторвался от окна. («Пусть немного поспят»).

- Раз уж мы разговорились о камнях, то следовало бы проследить судьбы и других, не менее знаменитых, алмазов. Например, «Регента» или «Санси». И о первом, если интересно, я мог бы кое-что рассказать. Судьба второго мне менее известна.

- А я, напротив, больше знаю о втором, а о первом интересно послушать.

- Тогда слушайте, только не впадайте в спячку, - шутливо укорил поляк.

- Слушаю во все уши, а глазам ставлю подпорки, - и доктор, улыбаясь, с помощью большого и указательного пальцев продемонстрировал, как это делается, растопырил веки.

- С «Регентом» тоже связана кровавая история. Этот камень, весом в четыреста карат, нашедший его невольник ухитрился спрятать в ране.

- Где, где?

- Ну, у него на теле была рана, он туда и запрятал находку.

- Ведь, наверное, больно как! – представил доктор и отпустил уставшие веки.

- Ради такого сокровища, чего не вытерпишь, - посмотрел орлом Сойка. – Невольник тайно проник на корабль, но когда был обнаружен матросом, то предложил камень моряку, чтобы тот молчал. Корабль плыл в Англию. Матрос спрятал раба-индуса в трюме, но вскоре, не долго думая, зарезал беглеца, а труп выбросил под покровом ночи за борт. Камень плавал с моряком некоторое время туда-сюда: из Индии в Англию и обратно, пока моряк не умудрился каким-то образом продать камень за гроши через подставных лиц аж самому губернатору Мадраса. Деньги впрок не пошли: матрос постепенно их пропил, а жизнь закончил на рее – повесился в приступе «белой горячки»… - Рассказчик решил насладиться произведенном эффектом, и посмотрел на слушателя, но тот никак свое потрясение не выразил, а лишь снова вооружил глаза подпорками из пальцев (наверное, было поползновение ко сну!). – Вам не интересно?

- О, что вы! Очень интересно! А дальше?

- Дальнейшая судьба камня мне неизвестна… Теперь ваша очередь, господин доктор! – по-боевому встряхнул «перьями» Сойка – ну, мол, послушаем, что вы там расскажете!

- «Санси» принадлежал герцогу бургундскому Карлу Смелому. Он носил алмаз на своем шлеме и верил, что талисман спасет его от смерти. Но в битве при Нанси с Людовиком Х1 Карла все-таки убили - камень не помог. Солдат-наемник, швейцарец, снял со шлема убитого драгоценность, и продал ее кому-то лишь за одну золотую монету – для простого пехотинца это было целым состоянием. Спустя некоторое время наш камешек оказывается среди сокровищ португальского короля, а потом, тоже не известно как, попадает в руки барона де Санси и делается семейной реликвией…

- А дальше и я знаю! – вмешался Сойка. – Во время борьбы короля Генриха 111 с Гизами барон де Санси, как образцовый гражданин, пожертвовал бриллиант в опустевшую казну королю, чтобы тот смог нанять хороших солдат в свою армию.

- Барон послал Генриху камень, - опять перехватил нить повествования доктор, - через своего верного слугу. В дороге на посыльного напали разбойники, убили его и ограбили.

- А вот этого я не знал! – воскликнул Сойка.

- Барон, зная, что слуга ни за что не отдал бы грабителям камень, приказал искать бриллиант в могиле убитого.

- Какой ужас! – взлетел над креслом Сойка.

- И камень был найден в желудке покойного, - закончил доктор. («А вот в моем желудке и былинки не найдется, не то, что камня!») – Продолжайте, если помните, коллега.

- Дальше, кажется, - принял эстафету Сойка, - «Санси» радовал королей Якова 11, Людовика Х1У и Людовика ХУ. Во время революции камень снова пропал, но через какое-то время следы его вновь обнаружились: бриллиант продавал совершенно неизвестный человек, вовсе не знатного рода; и камень за огромные деньги купил русский промышленник Иван Демидов. Так «Санси» оказался в России.

- Вон оно что, - удивился доктор, - а этого я не знал… Ну, дорогой коллега, пора и честь знать! – Доктор поднялся и посмотрел на дверь.

- Уходите? – всплеснул «крылышками» хозяин. – Может еще кофейку, а?

- Благодарю, мы и так заболтались. Мой нанятый экипаж и слуга скоро одуреют на солнцепеке, - указал в окно гость.

- Так, что ж вы его сразу не отпустили, зачем лишние траты?

- Думал, что на минуту, а вышло…

- О, чуть не забыл! – воскликнул хозяин, когда гость был уже на пороге. – Мисс Элизабет просила передать, что ждет вас в субботу в полдень у себя для совместного музицирования. Она совсем извела меня вопросами: где вы и куда подевались? А что я мог ответить?

- Благодарю за сообщение! – встревожился и тут же расплылся в улыбке доктор. – Кстати, вы приглашены, дорогой друг, на свадьбу к Магарадже?

- А как же! Вот увидите – там будет весь город… Такое событие для здешнего тихого болота равносильно восстанию Косцюшко у нас в Польше!

- Бедный Чанакья, ты, наверное, совсем испекся, - пожалел доктор слугу, когда тот распахнул дверцу кареты, - и умираешь от скуки?

- О нет, господин, мне никогда не скучно наедине с собой – моя голова не пустует, да и жары я не боюсь.

Доктор вспомнил про сказку о стойком оловянном солдатике, слышанную в детстве (правда, к Турции это никакого оношения иметь не могло) и указал на все еще сидевшего в пыли старика: - И «старьевщику» с новой седой бородой тоже не скучно – мы не даем ему скучать. Сдается мне, что это тот самый, кто преследовал меня на базаре, только теперь – с бородой.

- Хотите, чтобы я вновь оторвал ему бороду? – двинулся к дверце слуга.

- Ни в коем случае! Не будем мешать, английской разведке работать, лучше разбуди кучера, и поехали в наши «Огни».

Глава двенадцатая

Донесение Сойки. Досье. Афанасий Никитин. Сновидение.

- Наконец мнимый турок выдал себя! – торжествующе заявил с порога пан Сойка.

- Как? Каким образом? – недоверчиво спросил мистер Торнтон, идя навстречу гостю.

- Дело было так. Я угостил его кофе. По турецкому обычаю к кофе подают стакан холодной воды. Соблюдающие традиции турки всегда пьют ее до, а те, кто не сведущ – после. Мой коллега выпил после…

Поляк сделал выжидательную паузу, предвкушая восхищенную реакцию англичанина, но тот лишь вяло промямлил:

- Вы считаете это убедительным доказательством? А если он не придерживается традиций? Такой вот, турок-вольнодумец…

- Обычай у всех в крови, и делают они это механически. Каково, если бы христианин неправильно крестился или не умел совсем?

- Впрочем, может вы и правы. А что еще интересного можете сообщить? – англичанин снисходительно улыбнулся, приглашая посетителя сесть.

- Располагайтесь, пан Сойка, и не стоит так волноваться по поводу воды. Что еще удалось узнать?

- Еще он мне сообщил постфактум, что ездил в Бомбей по поручению Дади-Насю-Ванджи, встречать какого-то уполномоченного по торговым делам.

- Так, так! Уже интересней. – В глазах мистера Торнтона заплясали искорки и, выдавая легкое волнение, рука привычным образом стала шарить среди бумаг, ища коробку сигар, вечно не знавшую постоянного места.

– Неужто он к купцу в курьеры или клерки нанялся? Вот это, право, очень занятно!

- Притом, он как-то внезапно сорвался и, в связи с этим, пропустил очередное заседание нашего кружка у мадам Громадской.

- Проверим, куда он так срочно ездил, и что за неотложное поручение выполнял. – Найдя злополучную коробку и достав сигару, мистер Торнтон аккуратно откусил щипчиками кончик, и отправил сигару в рот. – Вам не предлагаю, знаю, что не курите. – Прикурил, выпустил дым, откинулся в кресле - последовательность движений за долгие годы службы доведена до автоматизма. – А что-нибудь касательно наших войск в Индии… Не затрагивал ли он этой темы или, может, как-то намекал?

- Нет, сэр. Об этом мы с ним ни разу не говорили.

- Что ж, очень жаль, очень жаль, мистер Сойка! - Англичанин помедлил, затянулся, но не глубоко, попыхтел, пуская сизые облака, прищурился.

- Стакан воды, значит, говорите? Не в той последовательности…

- Да, сэр, каждый турок с детства приучен…

- У господина Скриба, кажется, комедия есть с таким названием – «Стакан воды». Презабавная вещица! Не доводилось видеть?

- Давненько в театре не был, а про пьесу слышал самые благие отзывы («Причем здесь Скриб?» - насторожился поляк, не вполне понимая, куда клонит англичанин).

- Боюсь, чтобы с этим кофепитием и стаканом у нас комедия не вышла, - отложив сигару, хозяин кабинета давал понять, аудиенция окончена, и Сойка, частый гость, прекрасно это знал. – Продолжайте наблюдения, дорогой друг, и до скорой встречи на свадьбе у Магараджи. – Гость направился к двери. – Постойте, постойте! Совсем забыл. Вы, надеюсь, передали господину доктору приглашение от моей супруги.

- Разумеется, мистер Торнтон. – Поляк покинул кабинет, а хозяин направился к шкафу, достал нужную папку, открыл на нужном месте, вынул листы и, усевшись за стол, начал просматривать донесения одно за другим.

«… приметы: среднего роста, окола сорока лет, глаза голубые, светловолос, бреет голову, небольшая бородка и усы. Особая примета – слегка прихрамывает на левую ногу. Русский агент, благодаря прекрасному знанию персидского и других языков, успешно выдает себя за турка».

Торнтон взял другой листок: «…на туземные войска сикхов и гуркасов, в случае вторжения русских надежда слабая».

Отложил. Не то! Поискал дальше. А это о чем?

«… стоит напечатать в местной газете статью о русском проникновении в Индию».

Опять не то! Где же последнее донесение? Куда подевалось? Перекладывание и шуршание листов продолжилось… Ага! Вот, кажется, оно! Ну-ка, ну-ка…

«… турок отправился в Бомбей ночным поездом один. До вокзала его сопровождал слуга».

Анличанин довольно потер руки. Значит, поляк пока старается, – сообщение его подтвердилось,…Что же там в Бомбее? Снова шелест страниц. Вот и шифровка телеграфом из Бомбея: «…отправился остров Элефант, посетил пещерный храм Вишну, имел встречу со связным, прибывшим накануне в Бомбей пароходом «Нахимов».

Вот еще интересненькое: «…есть основания полагать, что Абдул-рахман, слуга перса-купца, является одним из звеньев русской агентурной цепи». И еще что-то. Опять телеграфная шифровка: «В Бомбее турок имел беседу с местным армянским купцом Ованесом Тадевосяном». Что же, и армяне с ними заодно?

Торнтон снова кинулся к шкафу, достал другую папку, раскрыл, нашел нужное.

Справка: В Индии уже давно отличается некоторым влиянием армянский элемент, никогда не порывавший с Эчмиадзином. При каждом избрании Католикоса в пределах России, есть голоса и от его единоверцев с Ганга. (Понятно, ведь Армения для России, что Шотландия для Англии – тесное территориальное соприкосновение). Кавказ в интересах торговли давно углубился в Азию и занял во многих краях видное экономическое положение. Преобладающим из племен с кавказской кровью в Индии всегда были армяне. В качестве плантаторов, особенно в области разведения и сбыта индиго, армяне разбрелись по всему полуострову и основали цветущие колонии. В Калькутте таковая возникла еще в первой половине ХУ111 века». Да, за ними нужен глаз да глаз… Вернулся к прежней папке, нашел снова что-то интересное: «… хотя не похоже, что Магараджа сможет причинить нам какую-нибудь неприятность, целесообразно информировать о его поведении». Экая беспокойная фигура, этот набоб! Мало того, что горький пьяница, так еще и откровенно предлагал себя русским, да и к Ее Величеству обращался с непотребными предложениями. И с этим господином нужно держать ухо востро!… А это еще о чем? «Строитель Суэцкого канала мсье Фердинанд Лессепс по просьбе местного купца Дади-Насю-Ванджи составил предварительный проект среднеазиатской железной дороги от Волги до Инда. Вопрос о строительстве согласовывается с русской стороной». И этот толстяк что-то затевает! Ага, вот и еще документ. Запрос. По поводу этой дикой затеи? Нет, что-то иное… «Русское правительство, движимое коммерческими потребностями, хотело бы в правах взаимности учредить русское консульство в Индии». Ишь, чего захотели? Какая наглость! А вот и ответ с обоснованием отказа: «До тех пор, пока необходимость такого решения не будет четко обосновано с коммерческой точки зрения, подобное желание России буде рассматриваться как продиктованное политическими соображениями. (Что ж, очень достойный отпор нахалам!) Статистика свидетельствует, что торговля России с Индией очень незначительна по объему и никаким образом не может служить основанием для открытия консульства». (Браво генерал-губернатору за мудрое решение! Так им, так им – по рукам, по рукам!)

Мистер Торнтон вновь подошел к шкафу, снова порылся, извлек папку с надписью крупными буквами «ИСТОРИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ИНДИИ С РОССИЕЙ».

«В ходе обмена письмами Павла Первого с Первым консулом Франции Наполеоном Бонапартом, последним был предложен проект совместной русско-французской военной экспедиции в Индию, в котором, в частности, говорилось: изгнать англичан из Индостана, освободить страну от британского ига, открыть промышленности и торговле Франции и России путь на Восток. (Листы были ветхими, пожелтевшими, чернила сильно выцвели – жаркий местный и влажный климат не способствовал хорошей сохранности документации). Согласно проекту, у Астрахани должен был быть сосредоточен русский экспедиционный корпус. Французы должны спуститься до устья Дуная, оттуда по морю – в Таганрог, затем через Царицын до Астрахани, а соединившись, совместно в Астрабад. Оттуда через Герат и Кандагар к берегам Инда. Павел 1 поддерживал инициативу Бонапарта, но, вместе с тем, в тайне от него решил действовать самостоятельно. Он писал атаману войска Донского генералу Орлову: «Нужно их атаковать там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают, и Индия самое лучшее место для сего». Он приказал атаману выступить в поход. Казачья экспедиция была строго секретной, – даже сам консул не был извещен. В отличие от французского проекта, маршрут казаков должен был проходить не через Персию, а через Хивинское и Бухарское ханства. Император, конечно, не мог предполагать всех трудностей этого похода…(Так чем дело-то кончилось? Торнтон пролистал страницы, где подробно сообщалось о численности, экипировки казаков – какое теперь это имеет значение!) Убийство Павла положило конец авантюре. Вступивший на престол Александр1 приказал войскам возвратиться на Дон и разойтись по домам».

Отнеся архивную папку на место, Генри снова прихватил парочку других. В одной находилось досье граждан, чьи фамилии начинались на букву «Г», а в другой – какие-то свежие документы, касавшиеся стратегических планов недругов Британии. Нужное досье отыскалось быстро. Вот она, голубушка, вся как на ладони!

«Громадская Екатерина Ивановна, писательский псевдоним «Сестра мира». Родилась в 18… году в городе Екатеринославе в России. (Какое занятное совпадение и имени и названия города!) Ее родословная по материнской линии восходит к старинному русскому роду, а по отцовской – к немецким князьям. Мать ее, известная в прошлом писательница, а отец – артиллерийский офицер. Большая часть детства и отрочества Громадской прошли в Саратовской губернии и Тифлисе. В 1848 году она вышла замуж за вице-губернатора Ериванской губернии, но в том же году они расстались. Е.И. Громадская уехала в Египет. Она предалась путешествиям, – побывала в Греции, Малой Азии, в Европе, в обеих Америках, Китае и Японии. В 1873 году она поселилась в Нью-Йорке, где и познакомилась с полковником Робертом Скоттом. Этот господин во время гражданской войны воевал в войсках Севера, затем стал адвокатом и журналистом. Встретившись в 1874 году с Е.И., был поражен ее знанием оккультных наук. Их сотрудничество началось в литературной деятельности. Роберт Скотт правил английский текст первой книги Громадской «Развенчанная Богиня». В 1875 году они поселились в Индии и создали общество «Искатели Истины». В настоящее время Роберт Скотт является сотрудником британской миссии в Кашмире – подробности в личном досье. Приписка: за мадам ведется внимательное наблюдение, но ничего важного относительно ее не установлено».

Почерк предшественника Торнтона ровен и аккуратен – видно, было здесь спокойно. Генри отложил досье и открыл папку с документами о коварных планах врагов империи. Первый лист имел интригующий заголовок «Три варианта русского вторжения в Индию». Далее еще увлекательнее. «План первый: генерал Кауфман должен пройти через Мерв, Шахджехан к Герату, чтобы отдать его Персии, а затем – к Сеистану, который также передается Персии, далее он должен идти на Кабул, Герат и Карачи. План второй: генерал Фадеев продвигается через Кашгар и Яркенд, Ладакх и Кашмир в Непал и Агру. План третий: Генерал Абрамов, губернатор Самарканда, поднимает восстание в Коканде, продвигается в Физабад, через Куляб, чтобы взять Ростак и отдать эти земли местному правителю, восстанавливает затем..." Генри захлопнул папку. Чертовщина какая-то! Выходит, мы здесь живем, как на пороховой бочке? Надо срочно проводить маневры и смотр войск! Следует немедля подать эту мысль генерал-губернатору… Все папки вернулись на свои места в шкафу. Золотые обрезы поблескивали за стеклом: “Foreign Department, Secret, Proceedings Government of India”.

* * *

«В далекой северной стране тоже интересовались таинственной землей у берегов Ганга». – Написав первую фразу новой главы, доктор задумался, а стоит ли писать о русских землепроходцах, давая поводы оппоненту находить какие-то сомнительные достоинства – мол, пишите о славянах со знанием дела, потому что сами… Но без роли в освоении Индии русскими картина будет не полной… Буду все равно писать! «Вот и отправился тверской купец, влекомый заморскими чудесами, за тридевять земель. Поводом также послужили и события в Москве. К великому князю Ивану 111 приехал посол владетеля Ширванского царства, привезший богатые подарки. В ответ московский князь подарил посланцу около сотни кречетов для охоты, снарядив в Ширван своего посла, родом тоже из Твери. Посла звали Василий Папин, а его земляка, купца – Афанасий Никитин. Снарядили два судна и получили грамоту. С наступлением весны и отправились вниз по Волге, таков был основной путь торговли с Востоком. Этой дорогой ездили в Шемаху, Персию и далее, где покупали и шелка, «гурмызское зерно» (жемчуг), пряности да краски для тканей. Из Московии везли "«рухлядь» (меха), воск, мед, кожи, холстину и охотничьих птиц (соколов и кречетов)".

Доктор выглянул в окно: на месте ли старьевщик? Старик отсутствовал. Не захворал ли, а, может, у него выходной?

«После Нижнего Новгорода начинались земли ханства Казанского, а пониже – Астраханского, где проезд был совсем небезопасен». Мысль снова возвратилась к старьевщику: неужели у них такая нехватка кадров, что один человек разрывается на два объекта (за мной следит и за поляком)? Тяжело, должно быть, приходится одному… А может, наблюдение сняли? Но почему? Скучно как-то теперь без него – привык – почти родной человек… О чем это я? Что за чушь лезет в голову… «Недалеко от Астрахани, в рукаве Волги, коих у нее не мало, путешественники подверглись нападению, и к морю прорваться удалось немногим, – кого убили, кого пленили, кого лишь ограбили. Среди преодолевших все злоключения был и Афанасий. Переплыв Каспий, добрались счастливчики до Дербента, а затем – и в Баку. Из Баку Никитин отправился в Персию и далее к городу Ормузу (Гурмызу), родине жемчуга. Проведя там около месяца и купив породистого жеребца, Афанасий поплыл на попутном судне в Индию». Доктор снова бросил взгляд в окно. О счастье! Старьевщик величественно восседал на прежнем месте. Ну, слава Аллаху, что со здоровьем у него все в порядке. А почему подзадержался? Наверное, кучу новых инструкций наполучал… «…Первой же остановкой стал городок Чаул на Малабарском побережье, где начинались владения Басманидского султана. Первое знакомство со страной поразило россиянина (Впрочем, и меня самого многое поражает и по сей день!). Прежде всего, бросилось в глаза, что все ходят почти нагишом; затем, - непривычный для человека севера, смуглый цвет кожи; обилие на пыльных улицах детворы – мал, мала меньше. А ему самому, как белой вороне, народ дивится и ходит за ним толпами. Прожив недолгое время в Чауле, Афанасий продолжил странствия. Он достигает Джунейра, где остается и на «зиму». Поразило в это время года то, что вместо холодов, лишь проливные дожди да грязь, но пахать и сеять продолжают, напирая все больше на рис и горох. Испробовал и местного вина из кокосовой пальмы, – понравилось, хорошо в голову ударяет, – отметил купец про себя и то, что мякоть идет на вино или пиво, а из скорлупы ореха делают посуду. Молодцы индеянцы – соображают! Но ни в какое сравнение это вино с русской водкой, конечно, идти не может. По сравнению с ней – просто помои!» Эх, и загнул я, однако! Боюсь, что это вызовет подозрение у пана Сойки, да и не у него одного: откуда мусульманин так хорошо в русской водке, да и вообще в винах разбирается, – Коран ведь запрещает! Пожалуй, лишнее накалякал и стоит зачеркнуть… Зачеркнул и продолжил: «Отметил Афанасий и то, что лошадей в этих краях мало, а кого много, так это волов и буйволов, на которых ездят и товар возят (Да и сейчас лошадей на улицах немного, если не считать конных экипажей и английскую кавалерию. Но еще меньше слонов, – сколько их с тех пор, бедных, поистребляли! Глядишь, скоро и останется один единственный, в виде каменного изваяния на острове Элефант…) Отметил купец также, что индусы, в целом, по натуре мечтательны, невоинственны и вряд ли кого-нибудь предпочтут захватить или посягнуть на чью-то территорию; вместе с тем, сами постоянно становились добычей захватчиков. ( Стоп! Не буду же писать о захватчиках-англичанах? Да и примеры мечтателей приводить не буду, к коим бы я отнес, как вид крайнего проявления «мечтательности», самого Магараджу.) Отметил купец и странные для северного жителя обычаи, царящие здесь. (Пожалуй, как раз, уместно привести то, что рассказывал мне всезнающий Чанакья.) Когда богатый индус умирает, его тело не закапывают, а сжигают. И вот какая бывает при этом церемония: положив труп в довольно украшенный гроб, несут его в приготовленное для сожжения место. Если покойник имел несколько жен, то все они, будучи роскошно одетыми, идут за гробом. По заведенному жестокому обычаю (во всяком случае, во времена Афанасия было именно так!) обыкновенно жены из любви к мужу должны добровольно отдаться вместе с ним на жертву огню, взойдя на костер. Жрецы, полив их маслом, запаляют пламя со всех сторон. Приглашенные музыканты начинают играть и дудят до тех пор, пока горящие не превратятся в пепел. Но жены могут и не исполнять сего бесчеловечного обряда; (Надеюсь, дамы, если им придется, читать сей труд, на этом месте облегченно вздохнут!) их даже уговаривают родные и знакомые остаться живыми для детей или для достатка, оставленного мужем. Но ежели они уже решаются, то окружающие костер приставы угрожают им другой смертью – от сабельных ударов, которых в таком случае, несчастные не избежали бы, как недостойные жизни».

Доктор бросил взгляд на стену, – сабля серебряно поблескивала, ловя последние отблески заходящего солнца. А не пора ли (темнеет) запалить, если не ритуальный костер, то хотя бы кенкету – света из окна поступало недостаточно. Лампа вспыхнула, продемонстрировав намерение коптить. Надо попросить, чтобы заменили, подумал доктор и тут же, забыв об этом, продолжил писать: «Ужаснулся Афанасий и местным законам, один из которых гласил: когда поймают вора или разбойника в первый раз, то отрубают правую руку, если в другой раз он попадется, то разрезают ему брюхо, кладут на верблюда и показывают всем на базаре, когда же он умрет, то привешивают на веревке к мосту или к столбу, или к какому-то другому возвышению на самом видном месте. Подобный жестокий обычай был распространен не только в Индии, но вообще на Востоке, в странах ислама, правда, с разной мерой жестокости, чаще всего, ограничиваясь последовательным отрубанием рук, но не более того. Бросилось в глаза русскому купцу и то, что здесь почти в каждом доме живут змеи, (Слава Аллаху, что сейчас не так!) и когда хозяин, увидевши оную, захочет освободиться от непрошеной гостьи, то призывает человека, который умеет ловить их. Подобных умельцев здесь не мало, и они неплохо зарабатывают своим уменьем. Процедура изгнанья следующая: мастер начинает играть на свирели особенным образом и произносит тайные слова, на эти звуки змея приползает. Укротитель на руке имеет железный обруч, и он, взяв рептилию, вертит ее до тех пор, пока она из сил не выбьется, тогда он кладет ее в корзину и, отнеся в лес, пускает на свободу».

Доктору показалось вдруг, что слышится голос слуги и что это все он пишет под его диктовку, но вот как-то незаметно голос Чанакья стал голосом Магараджи, и тот потребовал весьма грозно: «Принимай магометанство, Афанасий, раз ты выдаешь себя за турка! Я тебе в награду дам тысячу золотых, и ты сумеешь ими расплатиться с приставалой на базаре, которого так боишься. Если же не примешь - то отберу твоего красавца-жеребца, да и булатную саблю, что тебе поспешил подарить!» Мои опасения, что он сожалеет о подарке, подтверждаются, подумал доктор и воскликнул: «Помилуйте, Ваше Высочество! Я же русский купец из Твери.» «Какой же ты купец из Твери? – не меняя грозной интонации, усомнился набоб. – Ты же всем говоришь, что – турецкий доктор из Смирны!»

- Да, да, да! Мы подтверждаем, что он так говорил! – загалдела толпа придворных возле трона, на котором восседал одетый в европейское набоб, проливая неизменный бокал виски на спины и головы окружения. Дело происходило в том самом «джунглевом» саду, где побывал доктор. В толпе придворных мелькнули знакомые лица: мистер Торнтон, а из-за плеча выглядывала и супруга; пан Сойка, который играл роль стюарда и носился с подносом; некто очень знакомый то приклеивал, то отклеивал свою бороду, становясь поочередно то старьевщиком, то шантажистом с базара. Не хватало только перса-купца, но доктор необъяснимым образом чувствовал, что и он появится с минуту на минуту. Значит, они все заодно, подумалось печально. Неужели некому за меня заступиться? Но ожидавшийся Дади-Насю-Ванджи пухлой рукой, пальцы которой с трудом вмещали обилие перстней, раздвинул густые ветви и явил себя миру; Магараджа в этот момент заглатывал очередной стакан и не заметил появления нового героя.

- Хоть вы за меня заступитесь, – бросился Афанасий к огнепоклоннику. – Ведь мы с вами одной персидской крови!

- Клянусь всесильным Ахура Маздой и подтверждаю, - не заставил себя долго упрашивать перс, - что стоящий перед вами Шейх-Мухаммед-Аяфенди и есть тверской купец Афанасий!

«Придворные» как-то обмякли от этого заявления: мисс Торнтон окончательно спряталась за спину супруга, пан Сойка уронил что-то с подноса на голову старьевщика, а тот в очередной раз, оторвав бороду, превратился в базарного вымогателя.

- Я верю вашим словам, почтеннейший Дади-Насю-Ванджи, - произнес важно Магараджа, смиряя гнев и, проливая остатки виски за шиворот англичанки, отчего та взвизгивает как укушенная змеей.

- Мы тоже верим вашим словам, о поклонник Заратуштры! – дружно ответил «хор», в котором досадной дыркой лишь отсутствовал голосок мисс Элизабет, боровшейся с последствиями неожиданного душа.

- В таком случае, Уважаемый Афанасий, я не буду отбирать у тебя саблю и жеребца, - совсем примирительно изрек владыка (он же «жертва британской колониальной администрации») – а даже в вашу честь велю устроить салют. Магараджа хлопнул в ладоши, и раздался оглушительный залп, отчего доктор мгновенно проснулся и осознал, что вечерняя пушка стрельнула вовремя.

Глава тринадцатая

Про Афанасия. Притча слуги. Букет роз и свидание. Визит к Сойке. Записка.

«На пятом году жизни вдали от родины тоска по ней томила Афанасия все сильней и сильней (Вот и я вроде того Афанасия!), но все дороги, ведущие из Индии в Россию, были захвачены войсками враждующих индийских и иранских владык. (Как там жена? Как ребенок?) Свободен лишь один путь – через Мекку. Идти же туда, значит снова подвергнуться насильственному обращению в ислам. (И зачем только согласился выполнить эту миссию?) В Индии оставаться, тоже больше нету сил. Что же делать? (А что, коль не согласился бы? Опять ссылка?) Думал-думал купец и, наконец, решился: несколько месяцев добирался до Дабула на Малабарском берегу, там сел на корабль и доплыл до Эфиопии. (В чем моя вина? Выхода иного не было…) Затем плыл до Ормуза, а оттуда добирался по суше в Тебриз. По пути своего красавца-жеребца выгодно продал».

В дверь легонько постучали.

- А это ты, Чанакья!

- Доброго здравия, господин!

- Посиди, сейчас заканчиваю.

«Пройдя по персидским и турецким землям, Афанасий достиг Трапезунда. Здесь его обыскал местный паша, – не везет ли тайной грамоты от враждебных туркменов или еще чего недозволенного? Затем несколько дней провел на черноморском берегу пока не сторговался с моряками, собиравшимися в Кафу».

- Господин, извините, взгляните в окно.

- Да, вижу: старьевщик на посту. По нему, как и по тебе, можно сверять часы.

- Не желаете, чтобы я снова сходил за его бородой?

- Тогда уж и голову захвати, - рассмеялся доктор. – Но пока не время.

- Что ж, подождем, - смирился Чанакья.

«Плавание было неспокойным: штормовой ветер пригнал корабль назад в Трапезунд. Казалось, что родина отторгает своего «блудного сына».

- Извините снова, господин! О чем пишите, если мне позволительно спросить?

- О странствиях одного русского купца. Вот послушай. Доктор, продолжая писать, стал произносить вслух:

«Переждав непогоду, Никитин снова пустился в путь… и на сей раз море пересек без помех… правда, высадили его в Гурзуфе… оттуда и добирался до Кафы… Далее на Русь дорога прямая… но не суждено было Афанасию добраться до Твери… неподалеку от Смоленска закончил землепроходец свой жизненный путь». Вот и все на сегодня, ставлю точку!

- Как давно это случилось, господин?

- Давненько. В пятнадцатом веке.

- Так он сам умер или его убили?

- Точно неизвестно.

- Какая печальная история, - расчувствовался слуга.

- А теперь ты мне что-нибудь расскажи, да повеселее!

- Что бы вам рассказать, господин?.. Ага, вспомнил! Хотите притчу?

- Охотно!

- Некий царь приказал своему визирю: «Ступай, принеси мне кушанье, слаще которого не найти ни на земле, ни в морских глубинах». Визирь пошел и купил язык; принес, зажарил и подал. Понравилось царю. В другой раз он приказал: «Ступай и принеси такое кушанье, горше которого не найти на свете». Визирь пошел, снова купил язык и подал. Царь сказал: «Я просил сладкое, ты подал язык; я просил горькое, и ты снова подаешь его». Визирь ответил: «Клянусь головой, – на свете нет ничего слаще языка и горше языка!»

- Весьма мудрая притча. Так оно и есть. Спасибо за рассказ, Чанакья. Теперь еще одна просьба к тебе: сходи на базар и купи, но не язык, - доктор улыбнулся, доставая портмоне, - а большой букет цветов.

- Цветов? Вы любите цветы, господин?

- Это не мне, а для одной дамы, которой намереваюсь нанести визит.

- Понимаю, - сделал заговорщическое лицо Чанакья. – А какие она предпочитает?

- Вот этого я не знаю… Иду в первый раз.

- Розы, тюльпаны, магнолии?.. Что же выбрать? Я в этом тоже не большой знаток. У нас нет такого обычая, дарить женщинам цветы…

- Купи алых роз да побольше, денег не жалей!

- Слушаюсь, господин! Я мигом.

- Не торопись и не спеши, выбери самые красивые.

- Непременно, господин! – И голые пятки сверкнули на пороге.

Другие чернила, и перо были приготовлены, и доктор стал быстро и аккуратно вписывать между строк, ранее написанного:

«Город Бомбей лежит на острове того же имени и обнесен довольно мощной крепостью, гарнизон которой составляет 5000 человек. В городе находится жительство генерал-губернатора Малабарского побережья, там же расположено и правление английской торговой компании. Помимо англичан и индусов, местное население составляет большая колония персов и армян, занимающихся торговлей. От местного жителя узнал, что отношение коренного населения к британцам неприязненное».

Дав чернилам просохнуть, а написанному исчезнуть, спрятал рукопись в ларчик и снова взглянул в окно – сиделец на месте? Ан нет! Наверное, увязался за Чанакья, проследить, куда тот направился. Может, решил помочь слуге выбрать цветы? А что – хоть какая-то польза будет, чем сидеть сиднем? Между прочим, быть постоянно под наблюдением – в этом тоже своя польза есть. Невольно чувствуешь себя актером на сцене, за каждым словом и движением которого следит внимательный зритель; испытываешь большую ответственность – не забыть текст, нельзя играть плохо, допускать отсебятины, как в словах, так и в действиях, нельзя отступать от сюжета ни на шаг. Ну, чем не театр? Только вот пьеса скучна – все одно: узнавай, да узнавай! А как – это твое личное дело; «автор» умывает руки, возлагая надежду целиком на «актера»… Интересно, как здоровье того старца со звездой? Скрипят ли суставы? Видать, господин имел бурную молодость, и злоупотреблял шипучими винами – говорят, они и приводят к подагре…

Доктор взял принесенную накануне газету, полистал, нашел рубрику «На Западе». Ну-ка, ну-ка? Что там, в мире делается?

Один из заголовков гласил: «Налог на безбрачных». Прямо, для пана Сойки! Интересно, он читал?

«В столице германского княжества Рейс-Грайц местная законодательная палата постановила: всякое лицо, живущее в княжестве, которое имеет 30 лет от роду и не состоит в браке, должно платить налог, независимо от его пола. Незамужние девы и холостяки, имеющие годовой доход от 3000 до 6000 марок, будут платить налог за безбрачие в размере 5% от своего дохода. (Интересно, какой доход у коллеги?) Те же холостяки и девы, которые имеют годовой доход свыше 6000 марок, обязаны уплачивать налог в размере 10% от своего дохода». Наверное, у Сойки – свыше этой суммы, коль нанял целый особняк, имеет свой выезд, двух конюхов и кучера… Но, почему-то не имеет ни кухарки, ни горничной… странный тип! Хорошо, что не в том княжестве живет, а то бы налогом задушили беднягу! А вот и еще что-то интересное… «Миллионерша Вандербильд устроила в своем дворце в Нью-порте своеобразный бал. Гости танцевали и ели. (Чего же в этом своеобразного? Ага, вот дальше…) Подавалось множество различных блюд. Между блюдами гости каждый раз вставали из-за столов и устраивали танцы. Когда кушанье было подано, гости снова садились за стол. Потом опять танцевали. Бал кончился, когда подали кофе. Ужин продолжался с 9 часов вечера до 3-х ночи». (Посмотрим, в котором часу закончится празднество у Магараджи? Не «побьет ли» наш набоб заокеанскую богачку?)

Доктор достал часы. Почему-то Чанакья задерживается… Никак выбрать не может или старьевщик мешает? А вот и еще здесь в газете что-то любопытное…

Заголовок красноречив: «Пять директоров компании в тюрьме!»

Появившийся в дверях огромный букет алых роз сразу заставил отвлечься от чтения.

- Это тебе старьевщик посоветовал? – рассмеялся доктор, вставая навстречу.

- Как старьевщик? – растерялся слуга.

- Он за тобой следом увязался. Посмотри в окно!

Место действительно пустовало.

- Нет, я его не заметил. Вам не нравятся цветы, господин?

- Букет превосходный! Иди за экипажем, мне пора отправляться с минуту на минуту.

Кучер затормозил возле импозантного двухэтажного особняка, окруженного резной чугунной оградой. Привратник пошел доложить. Доктор огляделся, – нет ли слежки, - но ничего подозрительного не заметил. Мисс Тортон самолично вышла встречать гостя.

- О какой очаровательный букет! Как вы догадались, что я люблю именно алые розы?

- Седьмое чувство, интуиция подсказала, мисс, - нашелся кавалер.

- Я не очень избалована подобными знаками внимания. – Она вдруг слегка притушила свою лучезарную улыбку.

- Я человек Востока, и не очень знаком с английским этикетом, посему прошу меня извинить, если…

- Что вы, что вы! Вы меня не так поняли – я, напротив, очень рада!

Пройдя холл и поднявшись по парадной лестнице на второй этаж, являющийся у англичан первым, они вошли в просторную гостиную с высокими сводчатыми окнами и занавесками такого же синего шелка, что и чехлы на диванах и прочей мебели из лакированного дерева. На стенах - три-четыре пейзажа оживляли строгие обои, и вливали в гостиную свежую струю. На камине – мраморная, в половину человеческого роста статуя Афродиты. Хозяйка, заметив, что гость занят созерцанием мрамора, бросила как бы вскользь: - Есть в ней что-то мое, не правда ли?

Не дав гостю ответить, сейчас же увлекла его в свою комнату. Там на круглом столике стояли два прибора. Окна зашторены – повидимому, от жаркого уличного солнца, а бра на стенах – зажжены; горели и свечи в двух массивных, старой бронзы, подсвечниках, стоявших возле зеркального шкафа.

Перехватив удивленный взгляд гостя, она пояснила: - Люблю пламя свечей в любое время – и ночью и днем; и вообще люблю огонь, как чудесное явление. А вы?

- Я тоже, тем более что мои предки огнепоклонники, – оседлал любимого конька доктор.

- Как интересно! Вы об этом ничего не рассказывали.

- Виноват. Не успел, мисс Торнтон.

- Зачем же так торжественно? Зовите меня просто Элизабет, я настаиваю! А вас я буду… - Она запнулась и слегка покраснела.

- У меня сложное для европейского уха имя: Шейх-Мухаммед-Аяфенди.

- Если вы не обидитесь, мы его сократим до разумных пределов, - игриво заявила она. – Буду отныне в неофициальной обстановке называть вас «мой Мухаммед». Согласны?

- Да… Элизабет.

Она стала разбрасывать цветы по всей комнате, приговаривая: - Вот так будет более поэтично. Как будто мы на лугу и утопаем в розах.

Расправившись с букетом, заявила: - Сейчас время ланча. Вы не откажетесь, мой Мухаммед, отведать паштет с шампанским?

- С удовольствием, Элизабет!

- Я не буду возражать, если вы к моему имени добавите коротко – «моя», - кокетливо опустила глазки хозяйка.

- Моя Элизабет, - продемонстрировал доктор хорошую обучаемость.

- Если вы заметили, я отослала прислугу. Надеюсь, мы сами за собой поухаживаем, - сказала она, решительно накладывая гостю паштет.

- Где же ваш супруг? – решил сделать «промеры» доктор. – На службе?

- Нет, он уехал на пару-тройку дней из города, но завтра должен непременно возвратиться. Вы тоже приглашены на свадьбу к Магарадже?

- Да, - подтвердил гость, вооружаясь столовыми приборами.

Она резала паштет, откупоривала бутылку (несмотря на протесты доктора и предложения им своих услуг в этом неженском деле), разливала искрящийся напиток по хрустальным фужерам. Он ничего не мог понять в этих заигрываниях, относя их к очередным причудам скучающих жен дипломатов. Ему представлялось, что вид у него, наверное, сейчас уморительный: сидит как паша, а вокруг суетится женщина. Что она красива, сказать было бы большой натяжкой. Так что же в ней? Известного обаяния не лишена, но не более того…

Из длинного синего шелкового платья, обтягивавшего ее не худое тело, выступали голые до плеч, тонкие округлые руки. Изящные пальцы пианистки, унизанные кольцами; серые, широко раскрытые глаза, величину которых подчеркивали, свисавшие со лба затейливые кудряшки – все это в достаточной мере соответствовало друг другу.

Они молча выпили. Налет напускной веселости с нее слетел, – возможно, она тоже предалась оценочным размышлениям по поводу гостя.

- Так мы будем музицировать, Элизабет? – нарушил молчание доктор и тут же поправился, - моя Элизабет!

- Обязательно, мой Мухаммед, ведь мы всем обещали, а следующий музыкальный салон состоится ровно через неделю, так что время у нас в запасе еще есть, - заулыбалась она вновь – Вы любите Шуберта? Его песни.

- Да, разумеется, и в особенности «Прекрасную мельничиху».

- И я обожаю! «Мельничиха» мой любимый цикл, - зажмурилась она от удовольствия и резко сменила тему. – У вас красивые глаза, мой Мухаммед, и вы совсем не похожи на турка…

- Мне все это говорят, - устало согласился доктор.

- А волосы какие у вас светлые… Зачем только голову бреете?

Доктор вновь стал «гидом», и, привычно «поведя экскурсию», пояснил:

- Для представителей моей расы светлый окрас растительности на теле и такой же – глаз, не редкость, потому что я имею большой процент персидской крови. Вы что-нибудь слышали о древних ариях?

- Я знаю только арии из опер.

Она сидела, уперев локоть в колено, уронив голову на руку, и смотрела на него торжественно и в тоже время грустно, да и слегка удивленно. Ему стало чуть не по себе и, стараясь разрядить обстановку, доктор спросил:

- Вам нравится посещать кружок госпожи Громадской?

- Да. Это сверхъестественная женщина! Она волшебница! Я никогда не знала, что можно увидеть такие чудеса.

- Она бывает у вас в доме?

- Дело в том, что мой муж, мало того, что весьма неодобрительно относится к этим занятиям, считая их прикрытием ее разведывательной деятельности, но еще и не очень ладит с ее супругом, хотя они и работают вместе.

- В чем же суть конфликта?

- Мистер Скотт, будучи американцем, не во всем согласен с политикой Англии в Индии, и часто по этому поводу высказывает свое мнение, что приводит к стычкам.

- Понятно, понятно, - закивал доктор, думая, как бы побыстрей уйти от скользкой темы, но деликатная супруга дипломата сама пришла на помощь:

- Мой Мухаммед, у вас есть сераль?

- Что вы, - смутился доктор, - я не типичный турок! Я ученый, и мне не до сераля… его не имею, конечно, не из бедности, а по убеждению.

- Ну, жена-то у вас хоть одна есть? – продолжала атаковать англичанка.

- Да, есть жена и дети, как у каждого правоверного мусульманина.

- Очень жаль, что у вас нет гарема, - надула губы англичанка.

- Почему же?

- Хотела напроситься… в наложницы.

- Вы шутите?

- Конечно, шучу! – расхохоталась она. – А вы испугались? Я замужем… правда, у нас с мужем отношения давно не складываются…

- Моя Элизабет, мы будем сегодня музицировать? – спросил он, поняв, что разговор с одной скользкой темы перескочил на другую, еще более скользкую.

- Вы знаете, мой Мухаммед, я сегодня не в настроении – давайте музыку отложим до следующего раза. Вы согласны?

- Как вам будет угодно. Всегда к вашим услугам.

- Я тоже, мой Мухаммед! Когда буду нужна вам, позовите. Явлюсь по первому зову… Вы ведь живете в отеле?

- Да, - кивнул доктор и тревожно подумал: «Уж, не в гости ли собирается нагрянуть?»

Англичанка, внезапно сделавшись серьезной, вновь заговорила о высоком: - Очень рада, что здесь оказался хоть один человек неравнодушный к музыке. Ведь искусство так прекрасно!

- С вами полностью согласен. Ничто так не украшает жизнь и не расширяет кругозор, как искусство… - обрадовался безопасной теме доктор, и решил, что настал подходящий момент для завершения визита (для первого раза вполне достаточно). – К сожалению, дорогая хозяйка, я ограничен во времени и должен буду вас покинуть. Благодарю за угощение! Паштет превосходен!

- Ах, как же! Мы ведь так мало поговорили, - казалось, искренне огорчилась она.

- Я вспомнил об одном неотложном деле и прошу меня простить. Спасибо за милую беседу, но мне пора!

-Благодарю и вас за чудесные цветы, мой Мухаммед! Очень жаль, очень жаль! – внутренне заскрежетала дама (Вот черт! Так быстро сорвался с крючка). – Мне так с вами интересно и… уютно. Единственное, что меня как-то утешает, это то, что завтра мы снова увидимся на торжестве у Магараджи. До завтра, мой голубоглазый турок! – Воздушный поцелуй зашелестел ангельскими крылышками за спиной удалявшегося гостя.

«Уж не влюбилась ли в меня эта скучающая дама или только притворяется? Но зачем? – начал догадываться об истинной сути взаимного музицирования доктор, ловя попутный экипаж. – С одной стороны, конечно, лестно женское внимание, но с другой… К чему все это может привести? От такой экстравагантной особы всякое можно ожидать…»

За окном кареты мелькнули знакомые очертания дома пана Сойки. Из-за невысокого забора было видно, как конюх во дворе мыл лошадей. «А не проведать ли коллегу?» Доктор выскочил у подъезда. Дернул звонок. В дверях встречал сам хозяин.

- Очень рад нежданному, но всегда желанному гостю!

- Вот проезжал мимо, и дай, думаю, загляну.

- И правильно поступили! Проходите, проходите.

Гость уютно устроился в полюбившемся кресле, но от угощений отказался.

- Наверное, много чего написали?

- А вы?

- Начал писать о русских землепроходцах, но завяз – тема, сами понимаете, для турка трудная… Где брать материалы, ума не приложу! Поэтому, уж извините, от чтения пока воздержусь. А вот вас бы с удовольствием послушал.

- Ну, может, все же хоть кофеечку сварить, чтобы не сразу в сон-то? – понимающе подмигнул поляк.

- Не беспокойтесь! Я сегодня бодр, как никогда, и свое полное внимание гарантирую! – несколько самонадеянно заявил доктор и с удовольствием вытянул уставшие почему-то ноги – вроде много и не ходил сегодня – «Старею, наверное».

В руках хозяина появилась пухлая тетрадь. Пошелестев страницами и, найдя нужное, автор начал:

- Правитель Джунгарии, страны между Алтаем, Тянь-Шанем и пустыней Гоби, Батур-хунтайчжи из колена чорос, решил отправить сына в Тибет, постигать учение Будды, чтобы стать Ламой. Это решение одобрил и сам Заяпандит, великий учитель и просветитель ойратов, давший своему народу письменность.

Доктор поежился в кресле – да, тяжело, пожалуй, будет удержаться и не заснуть! Уж больно умничает, коллега. Попроще бы да подоступней… Глядишь, и сумеешь сон одолеть, а то, чем научней и скучнее, тем и снотворней.

Пан Сойка, не замечая душевных борений слушателя, потому, как их внешних проявлений – посапывания, посвистывания и откровенного храпения – пока не наблюдалось, с большим энтузиазмом читал свою писанину:

- В Лхасу прибыли зимой. Город поражал большими домами, выбеленными известью, и величьем древнего храма Джокан. На горе возводился тогда и, ныне знаменитый, дворец Далай-ламы Потала.

Семилетний мальчик быстро овладел тибетским языком, и во всем оказался способным учеником. («А как там мой малыш? – в голове сразу возникла параллельная лента воспоминаний. – Ему-то сейчас ведь пошел… Что там, интересно, поделывает?») Вскоре с родины пришло известие, что скончался отец, и власть перешла к старшему брату Сангэ, но не все ойраты признали его власть, и воцарилась смута. («Плохо ест, наверное, и капризничает… я ведь тоже в детстве ангелочком не был».) Далай-лама, заботясь о том, чтобы в Джунгарии утвердилась сильная власть, и доходы оттуда поступали регулярно, принял решение послать молодого монаха к брату, чтобы тот стал наставником в вере и блюстителем интересов Тибета. («Тяжело там супруге одной без меня, да и родители на ладан дышат…») Он надеялся, что Голдан, так звали мальчика, заменит ойратам к тому времени скончавшегося и учителя Заяпандита.

- «Пандит» на санскрите, кажется, - «ученый»? - обмолвился доктор в подтверждение бодрствования.

- Да, коллега, - удивился невежеству, но и обрадовался, что его все еще слушают, поляк и грянул неожиданно прямой речью:

- «Назначаю тебя хутухтою при Сангэ, - напутствовал Далай-лама посланника. – Надеюсь, что мир воцарится между народами, говорящими по-монгольски, а слава нашего учения воссияет еще ярче!» ( Доктор не стал выяснять, что значит «хутухтую», чтобы окончательно не оконфузиться. Достаточно наивного вопроса про «пандита». Тоже нам, востоковед и индолог, а элементарных вещей не знает!) – «Великий Учитель, вы указали мне путь истины и приказали следовать по нему, укрепляя в вере монгольские народы, - отвечал Голдан. – Я исполню ваш приказ!»

- Снова превращаете научный труд в пьесу, коллега, - заговорил в докторе строгий редактор.

- Потому что без прямой речи повествование делается скучным, - защитился поляк.

«Пожалуй, он прав: прямая речь своей живостью не позволяет так быстро заснуть», - мысленно согласился доктор, и подбодрил: - Продолжайте, продолжайте! Действительно оживляет… Извините, что перебил.

- Вскоре Голдан вернулся в родные степи, но там его ждала еще более страшная весть: старшие братья убили хана Сангэ. Молодой монах решил наказать мерзавцев, получив разрешение снять сан и возглавить борьбу против мятежников.

Голдан спустя время одержал победу и стал правителем Джунгарии. По старому обычаю он взял в жены вдову покойного брата Сангэ. Сын Сангэ и племянник Голдана по имени Цэван-Рабдан, полагавший, что к нему, а не к дяде должна была перейти власть, сделался заклятым врагом бывшего монаха.

Доктор, решив, что своими репликами заработал достаточное «алиби» (не сплю, мол), позволил теперь расслабиться и слушать в пол-уха.

- Голдан отказался от титула хунтайчжи («Опять заковыристое словечко!») и принял более высокий титул хана. В… году (Доктор дату пропустил мимо ушей, – отвлекся.) новый хан покорил Кашгарию, за что Далай-лама пожаловал ему титул «бошокту».

- What is the English for? – подтвердил алиби слушатель (мол, не сплю!).

- «Благословенный», - перевел поляк и понесся дальше. – Возникла проблема: кто должен сидеть выше – посланец Далай-ламы или местный хутухта.

- Кто, кто? («Собственно, что стесняться спрашивать – эти термины к индологии уже не имеют отношения; я же не занимался монголами!»)

- Духовный вождь… От Голдана потребовали на съезде ханов невмешательства. Тибет отстаивал самостоятельность монголов, а Китай, напротив, желал подчинить их своей власти. Голдан стремился объединить… (Уши слушателя самопроизвольно перестали впускать половину информации, и в затуманившемся сознании вдруг всплыл образ англичанки, притом в каком-то очень приятном воплощении) …«Нижайше просим Небесную династию выслать войско!» – снова где-то вдалеке зазвучала прямая речь. («Конечно, хорошо бы англичанку «повернуть» в нужную сторону… Любовь любовью, но и о порученном деле не стоит забывать!») …в начале лета … года две цинские армии выступили в поход… Голдан понимал… (уши сузили поток информации до четверти) …соратники стали покидать Голдана… Китайский император имел превосходство… («А что, если она мужу обо всем будет докладывать? Может, и лучше – пусть меня считает ловеласом…») …цинские войска пересекли пустыню Гоби, вошли в центральную Монголию… встретили измученную засухой и нехваткой продуктов армию Голдана… (Неизбежное посапывание, кажется, началось, а жалкая щель в ухе еще более сузилась, пропуская лишь отдельные слова.) …умер своей смертью… покинутый… труп сожгли… позже правитель… продолжил дело… но через… Китай… поглотил Джунга…

Начинавший видеть приятный сон слушатель внезапно почувствовал чью-то руку на своем плече, – Элизабет обняла его, и сказала, но не своим голосом:

- Милый доктор, пробуждайтесь! Я закончил.

- Ах, простите! Какая захватывающая история! – воскликнул преувеличенно бодро слушатель, понимая, что опять сплоховал, вследствие чего стал поспешно прощаться, ссылаясь на то, что бедный слуга, наверное, заждался, и, отказываясь от предложения подвезти.

Но Чанакья на месте не оказалось – странно! Зато на полу у двери валялся сложенный вчетверо листок. Доктор поднял записку, развернул и прочел:

«Проклятый русский, ты плохо маскируешься! На сей раз, мы тебя пощадим, но своего слугу ты больше не увидишь, – он нам надоел, поэтому заслужил смерть и получил ее».

Подписи не было. Написано чернилами по-английски, почерк корявый, вразвалочку, но ошибок нет, – писал грамотный.

Пораженный доктор два или три раза перечел дикую записку, ничего не понимая, пока не заметил и еще одну фразочку-угрозу; она была приписана где-то сбоку, очень мелко, по-видимому, добавленная второпях: «Берегись впредь» написано по-английски, и добавлено по-французски “diable boiteux” («хромой бес»). Спасибо за комплимент! Кого-то явно раздражает моя «бесья походка».

Что значит «слугу ты больше не увидишь» или «он нам надоел»? А дальше и еще похлещи: «заслужил смерти и получил ее». Если это не дурная шутка, так что же? Выходит, Чанакья убит? Поэтому его и нет? А, как это вообще попало сюда? Кто принес и подсунул под дверь?

Позвал консьержа, показал клочок бумаги, но от него ничего нельзя было добиться: никто из посторонних не входил, клялся служитель. Чанакья он тоже не видел. Что за странная история? Вертел листок в руках, просматривал его и так и сяк: и под углом, и на свет, и над огнем – ничего более не обнаружилось. Если, действительно, с бедным что-то случилось, то где искать? Где его жилище, так и не успел узнать. Заявлять в полицию? Но стоит ли поднимать шум и привлекать внимание к своей, и без того, вызывающей подозрения персоне? Не было никаких оснований не верить, хоть и странному своей образованностью слуге. А, если то, что написано, правда, и его гибель – свершившийся факт? И, что это за обращение: «Проклятый русский». Видите ли, еще я и «плохо маскируюсь»… Значит, кому-то все известно, и мое магометанство – секрет Полишинеля? Но для англичан это как-то слишком прямолинейно грубо и глупо… Какой смысл убирать слугу, а мне угрожать? Зачем этот криминально-разбойничий маскарад? И чем «надоел» им Чанакья? Тем, что разоблачил «старьевщика», оторвав клоунскую бороду? Тем, что слишком рьяно опекал меня? Но я ему ведь до конца не доверял…Теперь не знаю, что и думать: кто враг, а кто друг? В любом случае, бедный Чанакья, прости меня, кто бы ты ни был на самом деле!

Глава четырнадцатая

Празднество. О железной дороге. Сигара. Пресвитер Иоанн. Бал сходит на нет. Кому – балет, кому – опера. «Ваши» и «наши». В «русские» записали. Свиточек бумаги. Свечи в честь вас! Симпатичный ларчик.

Гости съезжались к восьми. Экипажи, фиакры, брички и кареты всех фасонов и достоинств почти целиком заполнили большую площадь перед дворцом. Гостей нагрянуло изрядно. Как аборигенов, так и европейцев. Среди них местные вельможи со своими женами и детьми, родственники и знакомые жениха и невесты, и прочий люд, положенный традиционно на подобных торжествах.

Для свадьбы выстроили особый шатер во дворе, увешанный дорогими коврами, цветами и украшениями из фольги. Посередине сада, в мраморном павильоне, накрыли столы фруктами и холодными блюдами из жареной дичи и кур. Весь дворец горел в иллюминации из всяческих свечей и фонариков, коими освещались все пруды и фонтаны в саду. Пропасть уток и лебедей плавала в водоемах, а над головами гостей беспрерывно гремел фейерверк. Полсотни девиц в узких парчовых и шелковых штанах, босоногие, в бархатных куртках, обвитых золотым и серебряным флером, с позолоченными лбами, веками и зубами, с кольцами в носу, с крупным жемчугом на ногах, исполняли танцы под музыку местного туземного оркестра.

Магараджа сидел на возвышенном месте под балдахином. По правую руку восседал генерал-губернатор с супругой. По левую – помощник. Жених и невеста имели особое место, блиставшее драгоценными каменьями и дорогими тканями.

Празднество сияло и кружилось, как апофеоз феерии. Причудливой радугой переливался свет бесчисленных фонариков – китайских, персидских, мавританских, японских и, Бог знает, еще каких.

Церковный обряд совершили ранее и без присутствия людей другой религии – такова традиция, о чем хозяин известил заранее несведущих.

Сейчас, после церемонии, молодые сидели на своем специальном месте, тоже под красочным балдахином. Жениху не более десяти лет, а невесте около шести. Правые руки новобрачных связаны тонким бумажным шнурком, конец которого висит на шее жениха. Это символизировало священную связь замужества. По местному обыкновению отцы всегда составляют партии и нередко женят детей и в даже более раннем возрасте, которые до пришествия зрелости живут порознь.

По обе стороны от балдахина молодых стояло по корзине с кокосовыми орехами, подле которых сидело по человеку с пером и бумагой. К молодым подходили их знакомые по порядку и свидетельствовали свое почтение, обмакнувши палец в большую чашу краски и потом дотронувшись лба жениха и невесты. После сего приветствия каждый давал подарок, состоящий из денег (сидящие писари записывали сумму), и получал в обмен кокосовый орех. В продолжение этой процедуры остальную публику забавляли танцовщицы и музыканты. Помимо туземного оркестра, расположившегося в саду, в здании играл и оркестр европейского состава, и там праздник, и танцы обретали более цивильную форму.

В большой, ярко освещенной зале, где стоял рояль, происходил и импровизированный концерт, в котором пришлось принять участие доктору с его прекрасной аккомпаниаторшей. Часть публики, регулярно посещавшей вечера в доме Торнтонов, желала и здесь слушать арии и романсы.

«О, прелестная графиня,

Вы – звезда на небе синем,

Север вас окутал снегом,

Но любовь зовет вас к негам».

Доктор старательно выводил контур нехитрой мелодии, захлебываясь в бурных волнах рояльных эмоций. Дамы, до того оцепеневшие и немые, стоявшие или сидевшие с мужьями или поодиночке, оживились. Ранее неподвижные мисс, тосковавшие у ламп за столиками с журналами или альбомами в руках, бросили чтиво и покачивали в такт музыке своими романтическими прическами или чепцами в форме слоеных пирогов, которые так любят англичанки. Молодые девицы, их дочери, в ярких платьях с цветными лентами по английской моде, тоже встрепенулись при первых звуках.

В глубине залы за роялем мерцали силуэты певца и пианистки, положившей свои маленькие пальцы на клавиатуру, отражавшую свет многочисленных канделябров и бра.

Концерт окончился и под звуки оркестра, грянувшего вальс Штрауса, гости закружились в общем вихре, а Магараджа успев изрядно наклюкаться, взял на себя функцию распорядителя балом. Он командовал музыкантами, ставил танцоров в пары, толкал жену одного гостя в объятия другого и наоборот. Общее веселье захватило всех.

Вскоре Магараджа, увидев у входа в залу чью-то на время покинутую мужем жену, маленькую толстушку с бойкими глазами, подлетел к ней и, взяв за талию, увлек за собой в общий круг танцующих.

Мощная струя света огромной хрустальной люстры заставляла тускнеть все прочие источники света и заливала ярким сияньем лица и обнаженные плечи, фантасмагорию тканей, перьев, блесток, лент, во время танцев слившихся в причудливый калейдоскоп. Толпы гостей продолжали подниматься и спускаться по широкой лестнице, ведшей на галереи второго этажа, над которыми возвышались грифы контрабасов и мелькали смычки, и осатанелые взмахи дирижерской палочки.

Доктор смотрел на праздничное веселье сквозь сетку зеленых ветвей и цветущих лиан, составлявших часть убранства, и ему казалось, будто навстречу танцевальной суете взлетают гирлянды глициний и увивают серебряный шлейф платья невесты. Он вспомнил свои муки за праздничным столом, когда рядом с ним вместо хорошенькой блондинки, на общество которой рассчитывал и весь облик которой являлся подтверждением слов из спетого им романса – «любовь зовет к негам» – оказалась старая англичанка с шеей как у грифа, и в длинных локонах. Пришлось покориться судьбе: исполнять роль галантного кавалера, предвосхищая каждое желание дамы.

Хозяин по-прежнему старался быть в самой гуще гостей. На сей раз, он вырядился в колоритный национальный наряд и под пышной чалмой щурил маленькие глазки, морщил большой нос, выставлял седеющую бородку, радовался тому, как развлекаются другие, и сам веселился от души.

В сторонке, не принимая участия в общем шуме и гаме, стояла группа беседующих мужчин, в центре которой выделялся округлый Дади-Насю-Ванджи. Доктор, завидел беседующих. В надежде найти в их обществе некий «оазис», и спастись от общего веселого урагана, направился в ту сторону.

- Прокладывание железной дороги, - доказывал слушателям персиянин, - великая идея, но в русском министерстве меня даже не удосужили ответом, а господин Лессепс ведь так спешил, стараясь завершить по моей просьбе побыстрей этот проект. Как бы хорошо соединить европейские рельсовые пути с англо-индийскими через Россию! Строительство дороги, мистер Торнтон, выгодно вам в первую очередь, так как английские товары могут идти транзитом через Россию, что значительно сократило бы сроки доставки. А сейчас все только морем да морем, кружным путем… Благо, хоть Лессепс канал прорыл, а то ведь раньше какую петлю вокруг Африки делали – сам шайтан с тоски умрет! Я сейчас направил на «Нахимове» в

Одессу триста мешков риса, сто мешков ладана, восемьдесят мешков малабарского кофе и пятьдесят мешков перца…

«Какая подходящая тема для разговора, - отметил подошедший доктор, - особенно, на свадебном торжестве. Похоже, у купца вместо мозгов лишь ладан да перец вперемежку с рисом и кофе…»

- В следующий раз, - продолжал с жаром персиянин, кивнув в знак приветствия доктору, - когда придет «Чихачев», пошлю сто бочек кокосового масла, семьдесят пять ящиков ладана да еще гвоздику и имбирь.

«А в жилах у него вместо крови масло кокосовое», - снова подумал доктор и внутренне расхохотался, перс же продолжал с прежней силой.

- Очень хороший человек, этот капитан Грекке, но он, к сожалению, не в силах ускорить ход своего парохода, и товар будет на месте не так быстро, как бы хотелось, поэтому постройка дороги весьма желательна.

- Так соизволит ли русский государь одобрить это предприятие? – терпеливо выслушав купца, спросил мистер Торнтон.

- А как к этому отнесется Ее Величество? – хитро прищурился перс.

- Пока мнения высочайших особ на этот счет неизвестны, лично я считаю, - продолжил англичанин, - в настоящее время осуществление данного плана неудобным и несвоевременным.

- Почему? – начал наливаться томатным соком купец.

- Слишком много препятствий встает на пути, - очень спокойным тоном пояснил дипломат.

- Каких же? – «томат», перезревая, начал багроветь.

- Края, через которые дорога должна проводиться, достаточно дикие, а население настроено враждебно – вследствие чего, без военной силы не обойтись, - сказал мистер Торнтон и посмотрел на окружающих, словно ища поддержки, которая и последовала из уст пана Сойки.

- Места, к тому же, безводны по большей части. Там отсутствуют не только материалы для строительства, но и то, чем питаться строителям и кормить скот.

«Откуда поляку известны такие подробности?»- удивился доктор, но англичанин прервал дальнейший ход его размышлений, поддержав, в свою очередь, пана Сойку.

- Вы правы, мистер Сойка! Если все это придется подвозить, то расходы непомерно возрастут.

- При всех этих сложностях, - не сдавался «синьор Помидор», чье лицо теперь приобретало цвет спелой вишни, - если, все-таки, построить дорогу, то весь хлопок и шелк пойдет прямиком через Россию к вам в Англию!

«Почему купец так разволновался? – посочувствовал однокровке доктор. – Чего доброго, удар может хватить от натуги. Вон как кровь прилила!»

- Без точных изысканий, - с невозмутимостью ксендза забубнил поляк, - нельзя судить о возможности и ценности этого пути.

- А вы, что молчите? – обратился, становящийся «вишней», «помидор» к доктору, рассчитывая найти в близком по крови союзника.

- Почтеннейший Дади-Насю-Ванджи, чтобы перейти из долин Инда в долины Сырдарьи, нужно перебраться через восемь горных хребтов, - сказал доктор, понимая, что надежды купца не оправдывает, но успокаивая себя известным изречением Аристотеля, что «Платон мне друг, но истина дороже».

- И вы туда же, - разочарованно выдохнул перс.

- Такая дорога, как мне кажется, - заговорил англичанин, - стоила бы так дорого, и при своем огромном протяжении прошла бы через такие пустынные и безлюдные места, что доходов от нее не хватило бы на покрытие всех издержек по эксплуатации.

- Наш уважаемый купец, - запищал Сойка, очевидно, радуясь, что беднягу совсем заклевали, - принимает желаемое за действительное, а последнее никак не может стать первым.

- Но существует же английский проект через Малую Азию от Персидского залива! – бросил перс последнюю козырную карту, и лицо его постепенно стало отходить, принимая более умеренный цвет, что с удовлетворением отметил доктор, – успокаивается человек под воздействием разумных доводов.

- Да, но там иной ландшафт и главное, что это никак не касается России, - быстро побил «козырь» купца англичанин.

- Так, выходит, главная причина не географическая или экономическая, а политическая? – начал теперь бледнеть и терять свою перезрелость «Синьор Помидор».

- Этот фактор, вы правильно поняли, может перевесить, - Торнтон даже попытался изобразить нечто подобное улыбке, радуясь доказательности своих аргументов. – Притом, все связанное со строительством, способствовало бы появлению в наших местах русских агентов, куда доступ им пока сильно затруднен.

- Между прочим, господин Лессепс, не дожидаясь согласия России, развернул бурную деятельность, как сообщил мне друг из Франции, - сказал пан Сойка. – Он выступил с докладом о своем проекте на заседании Парижского географического общества, опубликовал ряд статей, сформировал учредительный комитет.

- Помимо проекта Лессепса существует и проект некоего мистера Барановского, но столь же утопический, поэтому, уважаемый Дади-Насю-Ванджи, я считаю этот разговор не имеющим перспективы. Пойдемте лучше присоединимся к общему веселью. – С этими словами мистер Торнтон направился к танцующим. За ним последовали и остальные. Доктор замешкался и остался в одиночестве, но долго пребывать в таком состоянии ему не позволил внезапно откуда-то взявшийся господин с пышной седеющей шевелюрой.

- Давненько вас, дорогой доктор, не было видно на заседаниях нашего общества, моя супруга крайне обеспокоена этим.

- Побойтесь Бога, мистер Скотт, я пропустил всего лишь единожды. На следующем – буду непременно. А почему вы один?

- Супруга подвержена частым приступам мигрени, и сегодня не смогла быть именно по этой причине.

- Как жаль. Здесь так весело…

- … но и достаточно шумно, чего она не переносит. Пойдемте на террасу, там потише. Я хочу вас о чем-то спросить без лишних глаз и ушей.

- Вам знаком этот знак? – Полковник показал загнутый указательный палец, когда они вышли на воздух.

- Да, - от неожиданности вздрогнув, изобразил доктор ответный пароль.

- Раз так, то не удивляйтесь тому, что услышите от меня. – Полковник посмотрел по сторонам и, не заметив никого вблизи, продолжил: - Ваша следующая встреча со связным намечена в Бенаресе. День и час вы знаете, а в этой сигаре вы найдете все, что нужно. Угощайтесь! – Мистер Скотт раскрыл костяной пенал, оказавшийся у него в руке, и протянул доктору. Там находилась всего одна штука. – Она ваша, не стесняйтесь, берите, но не вздумайте ее тут же выкурить!

- О, какой аромат! – воскликнул доктор, поднося толстенную сигару к носу. – Настоящая гаванская?

- Да, но истинный ее аромат оцените дома, - интригующе улыбнулся полковник и добавил полушепотом, наклонившись к уху доктора: - В дальнейшем будете получать подобные презенты или от меня, или от уже известного вам слуги перса-купца.

- Понятно, - столь же тихо ответил доктор.

- … так что я сам порой поражаюсь невероятным способностям своей супруги, - заговорил полковник нарочито громко, завидев приближавшегося пана Сойку. – Она ждет вас, доктор, в четверг на очередное заседание… И вас, мистер Сойка, тоже!

- Мы непременно будем, - ответил за двоих поляк.

- Тогда до встречи, господа! – Полковник шутливо козырнул и направился к танцующим.

- Вы любите сигары? – «Подарок» американца не ускользнул от зоркого взгляда поляка.

- Полковник угостил. Настоящая «Гавана»! – похвалился турок, пряча сигару в нагрудный карман. – Покурю в отеле в тишине и покое.

- Я не мастак в табачных делах, - поморщился и даже слегка закашлялся, будто бы уже наглотавшись табачного дыма, пан Сойка. – Хочу с вами поговорить совсем о другом.

- О чем же, мой друг? – обрадовался доктор переходу разговора в иное русло.

- В своем труде я хочу коснуться одной полу мифической личности, и решил с вами посоветоваться… Вам что-нибудь говорит имя пресвитера Иоанна?

- Что-то слышал, - задумался доктор. – Кажется, был такой легендарный проповедник, враг ислама.

- Верно, верно! О нем ходят многовековые легенды… Может быть, вы что-нибудь слышали и припомните?

- Постойте, постойте… Он, кажется, из христиан-несторианцев, первых проповедников в здешних местах, последователей апостола Фомы, который, якобы, погребен в пригороде Мадраса.

- О, заиграли мазурку! Простите, коллега! Продолжим завтра, я не могу пропустить этот танец!

Поляк как сумасшедший помчался в залу, оставив доктора в полном недоумении: сам спросил, и тут же упорхнул, – настоящая птичка сойка и есть! Ну, и сумасброд! Тоже мне, любитель танцев… Вон какую партнершу отхватил. На голову выше себя. Значит, тоже не чужд женских прелестей, хоть и уверяет, что убежденный холостяк. Какие замысловатые па выделывает, порхает прямо! Ай, да Сойка! Я думал… скучный книжный червь… а он вон, что вытворяет! Пресвитер Иоанн, видите ли, его заинтересовал… Ишь, как отплясывает – бедную англичанку совсем замучил…

Полюбовавшись е некоторое время хореографическим мастерством коллеги, доктор вспомнил о полковнике и о его новой ипостаси. Экий странный народец здесь собрался. Все выдают себя не за тех, кем являются. Впрочем, чему удивляться, раз и сам такой…

Стоя в одиночестве, он еще некоторое время предавался размышлениям, радуясь, что его хоть на время оставили в покое, но вдруг вспомнил об Элизабет… Странно – сегодня лишь издалека удалось кивнуть друг другу. Может быть, она боится афишировать наши отношения и поэтому держится в отдалении… Но, собственно, кроме музыкальных, иных отношений и нет. «Сейчас нет, но, наверное, скоро будут, – к тому все идет…» – пикнул игриво внутри какой-то чертенок и скрылся между ребер, напоминая как бы поговорку, что «седина в бороду, а бес в ребро».

Между тем бал постепенно сходил на нет. Гости явно выдохлись, ведь дело шло к утру, и уже почти никто не кружился в танце, да и оркестр играл вяло, о чем свидетельствовала не столь теперь бурная дирижерская палочка. Хотя вдруг вновь, словно обретя второе дыхание, с неистовым остервенением завертелось несколько отважных парочек под звуки то замиравшего, то вновь набиравшего силу вальса, и среди них – мистер Торнтон, величественный в соответствии с должностью, держа голову прямо и гордо, кружил свою супругу. Волосы у нее развевались, а он держал ее за талию своими, казавшимися огромными, красными руками. Неугомонный Магараджа тоже принимал посильное участие в музыкальном процесс: он подсвистывал флейте, передразнивал кларнет, подражал трубе, изображал арфу и скрипку, прищелкивал над головой пальцами, вращал мутными глазами, приплясывал, и все намеревался выхватить у дирижера его палочку.

В настежь распахнутые большие окна залы потоками вливался утренний бледнеющий воздух, колыхал листья пальм и пригибал огоньки свечей, как бы стараясь задуть их. Заколыхались на стенах бумажные фонарики и серебристые ленты. Чьи-то возгласы, переклички, разговоры вполголоса и в полную силу, сладострастный смех женщин, возбужденных ласками кавалеров, скабрезный хохот мужчин, тешивших себя фривольными историями – все перемешивалось и теснилось под сводами залы.

Доктор воспользовался общей усталой суматохой, чтобы незаметно выскользнуть «по-английски» и успешно пробирался к выходу, как вдруг над самым ухом услышал мягкий, но настойчивый шепот: - Где вы пропадаете? Я вас искала, искала… Завтра вечером приду к вам!

Освещенные бледным утренним светом, вываливавшиеся из дворца гости, садились в свои экипажи, фиакры и кареты. Слуги суетились, будя разоспавшихся кучеров.

«А ведь нынешним вечером выстрела из пушки не было. По-видимому, Магараджа отменил пальбу, сделав исключение из-за свадьбы, - думал доктор, трясясь в одноколке и подавляя ужасную зевоту (от поляка удалось оторваться, – он остался среди не уехавших гостей). – А о бедном своем слуге так я за весь вечер и не вспомнил…»

* * *

Проснувшись позорно поздно, около полудня, доктор заказал в номер завтрак, после чего решил засесть за свой «сизифов» труд, но вовремя вспомнил, что пан Сойка «грозился нагрянуть», чтобы продолжить, прерванную мазуркой, тему разговора. Звуки подъехавшего экипажа, донесшиеся с улицы и робкий стук в дверь, подтвердили, что поляк оказался верен «угрозе».

- Как вам вчерашняя свадьба? – с порога спросил гость, светясь улыбкой.

- Больно юны, совсем дети, - ответил еще не вполне проснувшийся доктор.

- Такова здешняя традиция, тем более что в это время года свадьбы здесь наиболее часты согласно их религии. Каждый, кто имеет сына или дочь, старается их женить или выдать замуж, не теряя времени.

- Впрочем, и у нас в Турции женят тоже ненамного старше. Я и сам женился достаточно рано, хотя и не столь юным.

- Вы, восточные люди, всегда куда-то спешите, боитесь чего-то в этой жизни не успеть. Мы, европейцы, никуда не торопимся, потому, как все равно время не обгонишь.

- Ваш завтрак, господин! – донеслось из передней.

- Несите! – крикнул доктор.

Слуга появился с подносом и с величайшей грациозностью поставил его перед постояльцем.

- Может, и вы присоединитесь, пан Сойка?

- Благодарю, но я успел позавтракать, - уклонился гость и спросил: - А как вам понравился этот негоциант со своей железной дорогой?

- Он точно одержимый, бубнит одно и тоже, не слушая разумных доводов. Странный человек, или ему деньги некуда девать и он хочет зарыть их непременно в песок пустынь… Хотя, действительно, торговый путь стал бы намного короче.

- Ну, и что из того, что короче, зато… - поляк задержал взгляд на том, как аппетитно доктор отправляет в рот спелую маслину, и даже слегка пожалел, что от предложения коллеги отказался. – Я, например, захочу полететь на Луну, но, как бы того не желал, из этой затеи ничего не выйдет.

- Зачем вам на Луну? – улыбнулся доктор, послав в рот очередную порцию. – Вы вчера и на Земле так лихо летали со своей партнершей, что замучили, поди, бедную британку?

- Вам понравилось, как я танцевал? – зарделся поляк. – Польщен вашей похвалой!

- Больше, чем понравилось! Вы заправский танцор, и меня поразили!

- Впрочем, как и вы меня, – своим пением. А вы заправский певец!.. Не скрою, что люблю балет больше оперы, хотя, может, вам, как певцу, это и неприятно слышать.

- Да, чего там! Каждому свое: вам ближе балет, мне – опера, - доктор, сделал объемистый глоток желтого мангового сока и покосился на гостя. – Может быть, для вас хоть кофе заказать?

- Нет, благодарю, не беспокойтесь, - остался непреклонным Сойка и, наконец, заговорил о цели визита. – Так ничего больше и не припомнили о пресвитере Иоанне, мой много знающий друг?

Покончив с завтраком и, немного помолчав, доктор начал неуверенно: - Миф об этом священнослужителе основывается, насколько мне известно, на некоторых исторических реалиях… Имя Иоанн, вероятно, - фонетическая деформация монгольских слов, означающих царский титул, и вы, как монголовед, сами должны знать об этом.

- Я не подумал, - растерялся пан Сойка. – Какие слова вы имеете в виду?

- «Ван» и «хан», которые и складываются в подобие «Ванхан» или «Иоанн». Конечно, это всего лишь гипотеза, но в тюркском языке эти слова весьма популярны.

- Так вчера вы высказали другую версию, что он из христиан-несторианцев. Что правильней?

Доктор пожал плечами – сами, мол, решайте. После минуты размышлений пан Сойка, как-то напыжившись, словно собирался вспорхнуть, начал бойко излагать свою точку зрения:

- Многие историки традиционно связывают появление Иоанна с монгольским правителем, который в десятом веке одержал крупные победы над персами и занял Самарканд.

- Опять «ваши» монголы бьют «наших» персов, - изобразил недовольную гримасу доктор. – А вот другие историки думают, что ханство, где проповедовал священник, упоминается в хрониках даже гораздо раньше.

- Когда раньше? – спросил Сойка и, не дождавшись ответа (доктор наморщил лоб), затараторил сам. - С одиннадцатого века его имя связывается с Кара-Хитай, племенем монгольских кочевников, возможно, обращенных в христианство. Они населяли области между Аральским морем, озером Байкал и рекой Енисей, занимая территорию древнего царства Окс.

- Окс, насколько мне известно, это древнее название Аму-Дарьи? – уточнил доктор.

- Да. Эти кочевники постоянно совершали набеги на турок сельджуков на западе, и против Ирана – на юге.

- Теперь «ваши» монголы до «наших» турок добрались? Это совсем нехорошо! – вновь «обиделся» доктор.

- Извиняюсь за деяния «наших», - поддержал шутку поляк, – но, увы, историю не перепишешь.

- Они, кстати, «ваши» кочевники, пользовались у путешественников репутацией противников ислама и борцов за христианство, - добавил доктор. - А правил ими, насколько мне известно, вождь по имени Тогул, которого разбил Чингисхан.

- По свидетельству епископа Отто фон Фрезинга, советника Фридриха Барбароссы, этот пресвитер Иоанн происходил из… Волхвов, - сделал таинственное лицо пан Сойка.

- Ну, это, положим, легенды, - отмахнулся доктор.

- Подобная версия передавалась из уст в уста при всех дворах Запада.

- Я слышал, что история придумана самим Иоанном и рассылалась в виде послания всем влиятельным особам, в том числе императору Византии, Барбароссе, римскому папе. Послание содержало, к тому же, призыв к объединению для борьбы против иноверцев ради завоевания Святой Земли.

- Эврика, эврика! – вдруг замахал руками, словно крыльями, Сойка. – Я полагаю, тайну поможет раскрыть пани Громадская! Попрошу ее воссоздать эту историю в виде «тульпы».

- Действительно, зачем нам ломать головы и морщить лбы, имея под рукой такую волшебницу! - поддержал инициативу доктор.

- А вы над чем сейчас трудитесь? – поинтересовался поляк. – Давненько мне ничего не читали.

- Я вам говорил, что занимаюсь русскими путешественниками. Про одного – Афанасия Никитина –написал, хотя считаю, что не очень удачно… А теперь примусь и за второго – Герасима Лебедева. Слышали о таком?

- Нет, не довелось. Где материалы черпаете?

- Я не раз бывал в России по научным делам, рылся в архивах, сами понимаете… Но оставим на время путешественников. Хочу поделится с вами другим: у меня на днях исчез слуга.

- Подумаешь, невидаль! У меня давно вся прислуга разбежалась! Такой легкомысленный народ эти индусы.

- Да не просто исчез, а, похоже, его убили…

- С чего вы взяли?

- Под дверью лежала записка. – Доктор протянул коллеге клочок бумаги, так и не убранный им со стола. Поляк прочел, повертел в руках, пожал плечами:

- Странно! Живу здесь дольше вас, но не сталкивался ни с чем подобным.

- Кому мог он помешать? Это выражение: «нам надоел»… Кому и чем надоел? Да и меня записали в «русские»…

- Что в «русские» записали, виновата ваша внешность. Я же вас тоже «записал», да и не я один. И пани Громадская - ведь, тоже? Внешность, ваша славянская внешность... А вы принимаете их упрек, что «плохо маскируетесь»?

- Уж, как умею, - попытался отшутиться доктор. – Ну, ладно - со мной вопрос ясен, а вот слуга причем?

- Ну, знаете ли, здесь много сект… они враждуют… может быть, на религиозной почве… Не знаю, что и сказать… В полицию заявляли?

- Нет, – доктор развел руками, - какой толк?

- Зря не заявили… Когда обнаружили записку?

- Еще вчера.

- Что сказал консьерж?

- Никого посторонних не было.

- Они, наверное, все здесь заодно… Очень вам сочувствую коллега, но, извините, мне пора. – Поляк засуетился, направляясь к выходу.

Проводив гостя, доктор привычно бросил взгляд в окно: карета пана Сойки отъехала, открыв вид на противоположную сторону дороги, где восседал непоколебимый истукан. Теперь некому пойти и оторвать его фальшивую бороду. Неужели, правда, Чанакья больше нет в живых? Неожиданно вспомнился, проявившийся новым образом, муж госпожи Громадской и его презент. Где она, где сигара? Кажется, сунул в нагрудный кармашек смокинга… Бросился к шкафу, стал нервно искать – неужели потерял? Ах, вот она, вот! Целехонька, а аромат какой! Все в шкафу пропахло. Что он велел с ней делать? Не курить же? Ага, понятно! Раскрошил безжалостно плотно спеленатые табачные листы, – на стол упал свиточек тончайшей бумаги. С помощью маленькой лупы, хранившейся всегда в ларчике, прочитал мельчайший текст:

«В стране насчитывается 18 британских и 40 туземных пехотных полков – всего 55270 штыков; 5 британских и 16 туземных кавалерийских полков – всего 16670 сабель; 70 полевых, 7 горных и 6 осадных батарей – всего 240 орудий, и в придачу – 25 саперных рот. При энергичном главнокомандующим, генерале Робертсе, следует ожидать и дальнейшего развития британских сил в Индии».

Ай, да полковник, ай, да молодчина! Это кое-что значит! Теперь можно со спокойной совестью приниматься и за Герасима Лебедева.

«До второй половины ХУ111 века в России мало, что знали об Индии, хотя еще в ХУ11 веке русские цари посылали туда свои посольства, впрочем, не имевшие успеха. Колония же индийских купцов с начала ХУ11 века уже существовала в России, в южном волжском городе, и им разрешено было торговать в Москве и других городах.

Вскоре знания об Индии значительно расширились, благодаря предприимчивости россиянина Герасима Лебедева, который лет на триста позднее легендарного Афанасия Никитина ступил на землю далекой страны. Музыкант по профессии, он отправился на Восток, имея целью принести пользу и себе и отечеству.

Находясь в Индии, Лебедев не только овладел некоторыми местными языками, но и написал грамматику, которая была издана, правда, почему-то не в России, а в Англии».

Закончив абзац, стал между строк вписывать то, что придавало особую ценность его научной работе, затем сжег ненужную сигарную писульку и, довольный, прервался на обед.

Отобедав, вновь принялся за «Герасима». Писал, пока не заметил, что начало смеркаться. Пришлось зажечь свечи и кенкету, которая чудесным образом сама починилась, и больше не коптила. Наполнив комнату светом, снова уселся за бюро, и только занес перо над бумагой, как услышал стук в дверь. Кого черт несет так поздно? На недовольное “come in” дверь скрипнула и хозяин, обернувшись, увидел ее. Как забыл, в самом деле? Ведь она у Магараджи шепнула …

Элизабет явилась в изящном светлом туалете. Она приподняла вуалетку и сказала игриво:

- Как видите, это я! Пришла, как и обещала.

«Как я не услышал подъезжавший экипаж?» – подумал доктор и посмотрел в сумрачное окно, но никакого экипажа не заметил. - «Наверное, в целях конспирации, вышла раньше, немного не доехав».

Перехватив недовольный взгляд, брошенный доктором на разложенные бумаги, она добавила:

- О, я вам не помешаю! Знаю, как это бывает неприятно…

Сняла шляпу, взяла журнал, лежавший на столике у кресла, села и, спросив, не ради ли ее такая иллюминация, сделала вид, что углубилась в чтение.

- Да, свечи в честь вас! – нашелся доктор и вновь склонился над бумагами («О, как она некстати!»).

Элизабет и вправду, найдя что-то интересное в довольно несвежем журнале, затихла, позволив доктору продолжить работу.

«Совсем необычным делом стала организация россиянином в Калькутте театра в европейском стиле, где играли местные бенгальцы», - писал доктор.

«В Чикаго с успехом действует удивительный прибор, называемый «пуль-мотор», которым пять человек, признанных врачами умершими, были возвращены к жизни…», - читала англичанка.

«Там поставили пьесы нескольких английских авторов, переводы которых на бенгальский собственноручно осуществил Лебедев», - старательно выводил ученый.

«… последний случай произошел на днях. От отравления угольным газом, по-видимому, уже умер молодой человек…», - вчитывалась Элизабет.

«…Он же был постановщиком, декоратором и сочинителем музыкального сопровождения», - продолжал писать доктор.

«…В течение трех часов друзья не могли привести его в чувство; тогда тело молодого человека передали доктору Леви, который испробовал над ним действие «пуль-мотора». После трех часов усилий, «умерший» очнулся и вскоре совершенно оправился…»

«…В России, незадолго до этого, земляк Лебедева, ярославец Федор Волков, открыл первый собственно русский театр…»

«…Пуль-мотор», оживляющий мнимоумерших, по устройству представляет собой чан, заключающий кислород под очень сильным давлением. Он снабжен клапаном и насосом для регулирования давления». Дочитав эту, мисс Тортон обратилась к следующей заметке: «Париж шумно отпраздновал свой традиционный праздник однодневного карнавала…»

«…Изучив страну, Лебедев писал, что индийцы не похожи на диких, и сами терпят жестокое обращение со стороны англичан». - Доктор покосился на гостью – она, казалось, всецело увлечена чтением.

«… по обычаю, в этот день в мэрии собираются красивейшие девушки города, из числа которых парижане выбирают себе «королеву королев»…

«… Британцы к тому времени властвовали в Индии почти полвека». (Пора, наверное, заканчивать – не удобно перед гостьей!)

«…В этом году удостоилась королевского венца восемнадцатилетняя красавица Марсель Парадэ, выбранная большинством голосов. Для юной королевы этот день является днем сплошного триумфа. Она разъезжает по городу в колеснице, увенчанной цветами, при громких кликах публики, затем для нее устраивается парадный завтрак во дворце президента и во время вечерних торжеств она является предметом общего внимания и оваций!»

Улыбка озарила лицо Элизабет и она воскликнула с явной завистью: - Вот счастливая!

«… по возвращении домой Герасим Лебедев служил в министерстве иностранных дел.» - Доктор поставил точку и откинулся в кресле, решив перечесть прочитанное. Зачитался, увлекся, но вскоре почувствовал затылком теплое дыхание.

- О чем так увлеченно пишите, мой друг?

- Об одном русском путешественнике.

- Почему турку захотелось писать о русском? – заглядывала через плечо Элизабет.

- До этого писал о венецианце, потом о португальце, очередь дошла и до русского.

- А его имя?

- Думаю, оно вам ничего не скажет… Его зовут…

- Тогда не называйте! Скажите, что это за такой симпатичный ларчик? – Взгляд гостьи остановился на той самой антикварной коробке, где доктор держал наиболее ценные бумаги. - Наверно, там храните письма любовниц, да? – Она лукаво прищурилась: – Признайтесь!

- У меня нет любовниц, мисс Торнтон. Мне не до них.

- Зачем снова так официально? Я просила называть меня…

- Элизабет, у меня нет любовниц.

- Теплее, но куда делось «моя»?

- Моя Элизабет, - поправился он.

- Не верю! Откройте, чтобы я не ревновала.

- Там ничего интересного. Документы.

- Фу, какой вы нехороший! Наверное, обманываете меня?

- Истинная правда!

Доктор отвернулся, но тут же почувствовал, как она сзади обхватила обеими руками его голову. Затем повернула ее к себе и прильнула губами к его глазам, лбу, щекам, как бы втягивая, как бы вдыхая их особенный запах, словно это был букет цветов.

- Я свободна, я одна! – твердила она, бешено целуя, и не давая сказать ему ни слова. – Я с первого взгляда почувствовала к тебе влечение! Мне хотелось и там, на свадьбе у раджи, схватить тебя за руку и сейчас же увести, чтобы на тебя не посягнули другие.

Доктор, не ожидая подобного напора, обмяк, не зная, как себя вести в подобной ситуации, а она продолжала наседать с бурными ласками.

- А что подумал ты, когда меня увидел? Я тебе нравлюсь? Скажи, скажи!

- Я обратил на тебя внимание еще на заседании у госпожи Громадской, - наконец открыл рот доктор, улучив момент между поцелуями. – Кто эта очаровательная женщина, сразу же подумал я?

- Я ведь поначалу побаивалась тебя, я пыталась спрятаться и отступить, - страстно заговорила она, снова обвивая руками его шею, - но у меня не хватило сил, и теперь не хватит до конца жизни!

- Ну, уж и до конца?

- Вот увидишь!

Он ответил ей улыбкой, скептической в меру своего возраста, и пропустил мимо ушей страстно, почти угрожающе звучавшее «вот увидишь». Она продолжала обнимать его, но доктор был твердо уверен, что из таких объятий он сможет высвободиться лишь легким рывком, если захочет…

В ту ночь она осталась у него.

Глава пятнадцатая

Разговор о политике. Возмездие. Сеанс у Громадской. Два трупа. В номере дама.

Наутро она ушла рано, но потом приходила еще несколько раз, всегда бледная, с холодными влажными руками и, говорила голосом, сдавленным от волнения:

- Я же вижу, что тебе надоедаю, что тебе мешаю, но во мне мало самолюбия… Если бы ты знал!.. Утром, когда я от тебя ухожу, всякий раз я даю себе клятву больше не приходить. Но вечером на меня опять накатывает, - просто какое-то наваждение!

Сила ее чувства возбуждала его любопытство, изумляла его. Он привык относиться к женщинам с легким пренебрежением, за исключением жены. Среди встречавшихся попадались иной раз весьма приятные и миловидные. Но каждая из них оставляла в душе такое неодолимое отвращение. Глупый смех, грубость инстинктов и выражений. Поэтому, когда они уходили, ему хотелось проветрить комнату. По наивности неискушенного полагал, что все они одинаковые. Вот почему он с удивлением обнаружил в Элизабет нежность, женскую сдержанность, светский лоск и широкую осведомленность, - с ней можно не без интереса поговорить о многом и даже о политике. Как-то разговор и зашел на эту тему.

- Сейчас главнокомандующим временно назначен генерал Грант. Ты мог его видеть на свадьбе в обществе генерал-губернатора. Такой высокий, седеющий, статный…

- Который не оставил своим вниманием ни одну даму?

- Да, он известный дамский угодник, но, вместе с тем, пользуется репутацией весьма способного и деятельного вояки. Он прославился и мастерским подавлением восстания сикхов.

- А кто был рядом с ним, такой полный и лысеющий господин?

- Сэр Колин Кэмпбел, в последнее время генерал-инспектор пехоты. Он известен за храброго, опытного и деятельного тоже.

- Я заметил, как он храбро расправлялся с бренди и виски.

- Имеет слабость по этой части, что всегда ставится ему в укор.

- Слышал, что поговаривают о призыве иностранцев в английскую службу для увеличения армии. Неужели правда?

- Да, это так. Правительство старается всячески задобрить ранее служивших в иностранных легионах офицеров и сформировать новые полки количеством не менее десяти тысяч.

- Зачем столько?

- Как ты не понимаешь, мой оторванный от реальности ученый! Мы готовимся к войне с Россией. В случае если она состоится, потребуются более обширные способы для поддержания действующих войск.

- Ты настоящий политик, и как только тебя терпит твой супруг!

- А мы с ним часто из-за этого ссоримся. Я ему говорю: зачем Англии распространять свои завоевания к северу, ведь и без того наши владения в Индии слишком обширны? А он мне отвечает: вмешательство в дела Афганистана упрочивает влияние на Персию, обхватывая ее почти со всех сторон, открывает нам новые торговые пути, сближает с Каспийским морем, и тем угрожает России.

- И что вам далась Россия?

- Она давно нам угрожает своим вторжением в Индию.

- Какие основания для подобного вывода? Если бы Россия желала произвести вторжение, то, как она может достигнуть этого?

- Нашей разведке стало известно об увеличении русскими морских средств на Каспии, о попытках привлечь в союзники Персию, о налаживании дружбы с Афганистаном и о многом другом… Поэтому нами и ведутся приготовления к войне с юга, от берегов Персидского залива, а с востока – через Афганистан, чтобы утвердиться на берегах Каспийского моря и нанести смертельный удар русскому влиянию на Востоке.

- По-моему, вы слишком подозрительны, и ничего со стороны русских нет на самом деле.

- Мой дорогой, ты далек от всего и это очень хорошо… Скажи, как ты находишь мой подарок? Правда, оригинально?

Доктор поднял руку, чтобы в очередной раз полюбоваться запонками с музыкальными знаками, инкрустированными в яшме.

- Они великолепны! Какой необычный узор… Спасибо, дорогая!

Надпись на запонках имела скрытый смысл: три ноты – La, Do, Re по-французски складывались в слово «L’adore», что значит «обожаемый».

- Мой дорогой, мне пора! – стала торопливо собираться Элизабет, поправляя платье и прическу. – Поздно. – Она поцеловала его. – Сегодня вечером увидимся у Громадской. Надеюсь, ты придешь?

- Обязательно, дорогая!

Наконец оставшись один, доктор спешно достал листы рукописи и стал дописывать, что не успел, не имея возможности за минувшие дни принадлежать самому себе и своему делу целиком.

Новый текст вклинивался между строчек старого: «Англичане деятельно готовятся к войне. Нельзя полагать, чтобы они не имели намерений распространить свои завоевания к северу. Политическое их вмешательство в дела Афганистана упрочивает влияние и на Персию, охватывая ее почти со всех сторон, приближая их к Каспийскому морю, угрожая тем России. Энергичные приготовления Англии к войне с юга, от берегов Персидского залива, а с востока, через Афганистан, ясно обнаруживают цель их действий и намерение утвердиться на берегах Каспия».

Взглянув в очередной раз в окно, доктор заметил появление нового персонажа. Бодрой походкой к старьевщику приближался моложавый индус, показавшийся знакомым… На кого похож? Да на слугу Дади-Насю-Ванджи! Хотя во внешности есть и что-то иное. Возможно грим…

Прохожий поравнялся со старцем и, остановившись, о чем-то спросил. Старьевщик поднял голову и раскрыл рот, отвечая. В это мгновение у подошедшего в руке что-то ослепительно блеснуло на солнце, и он молниеносно полоснул этим сидельца по горлу. Злодей-прохожий ловко отскочил от алого фонтана, брызнувшего на мостовую (видать, не новичок в этом деле), бросил длинный нож и спешно зашагал прочь. Старец в нелепой позе повалился вперед, судорожно загребая руками, и теперь голова его, казалось, плавала во все разраставшимся кровяном озере.

«Вот оно, возмездие, свершилось!» – подумал доктор, наблюдая за жутким зрелищем. Тем временем, появившиеся с некоторым опозданием прохожие засуетились возле убитого, размахивая руками и, показывая в сторону, куда скрылся злодей, что-то крича и причитая (нашлись, по-видимому, и свидетели). Не сей раз, это не походило на проделки факира, хотя кровь и в первом случае – с разрезанием на куски мальчишки – тоже казалась вполне натуральной. Кому и зачем сейчас надо было показывать фокусы, – ведь зрители появились с опозданием, да и чашки для подаяний возле старьевщика не стояло; убийца не был похож на ассистента и раньше он здесь никогда не появлялся. Самым же убедительным доводом, что это не фокус, было то, что старьевщик и не думал воскресать…

* * *

Произведя необходимые манипуляции и произнеся нужные слова, госпожа Громадская приказала присутствующим открыть глаза, и в дымке благовоний все увидели:

В ослепительном неземном сиянии посередине огромной залы на троне, сверкавшем драгоценными камнями, восседал величавый старец с седой бородой до пояса, в руках он держал скипетр, выточенный из цельного гигантского изумруда.

- Вот он, пресвитер Иоанн, пред вами, - раздался откуда-то из-под сводов дворца многократно усиленный гулкими отражениями, голос госпожи. Чернокожие в одних лишь набедренных повязках внесли гигантское зеркало, нескольких метров в диаметре, заключенное в раму из чистого золота, и поставили перед правителем. Пресвитер заглянул в зеркало и снова голосом Громадской, приобретшим теперь мужской тембр и небывалую мощь, молвил:

- Я вижу, что не все спокойно в Святой Римско-германской империи и тяжело приходится править там Фредерику Рыжебородому; пылают дворцы и хижины, стрелы поражают женщин и детей, звенят цепями пленники. Неспокойны дела и в Византии – терзают ее бесконечные смуты, перевороты и предательства.

- О великий и всемогущий, пожаловал посланец от Чингисхана, который хочет посватать вашу дочь, - доложил гонец, падая ниц.

- Какое бесстыдство, – воскликнул пресвитер, - сватать мою дочь! Или он забыл, что он мой слуга, мой раб? Я скорее сожгу ее, чем выдам за него!

Легкая дымка скрыла и трон с восседавшим правителем и гонца, распростертого перед ним, а громкий властный голос, в котором по-прежнему чувствовались нотки госпожи Громадской, произнес: - Когда Чингисхану передали слова Иоанна, он пришел в ярость и стал готовиться к походу. Он собрал войска, завоевал всю страну и после того, как посоветовался с христианскими астрономами, несторианцами и сарацинами, дал бой на широкой равнине. И отдыхали воины два дня, чтобы быть более свежими и яростными в битве.

Казалось, порыв ветра, налетевший внезапно, принес на своих невидимых крыльях новую картину – мрачные покои замка, освещаемые потрескивающими и искрящимися факелами на стенах, две фигуры: одна – седой старец в длинной мантии, другая – молодой рыцарь в доспехах и с мечом на боку.

- Так что еще тебе, Вольфрам Фон Эшенбах, удалось увидеть в той далекой стране? – спросил скрипучим голосом магистр Ордена Тамплиеров доблестного рыцаря.

- Там летающие железные драконы переносят на своих огромных крыльях по воздуху подданных на большие расстояния, там есть фонтан Вечной Молодости, – выпьешь из него и болезни, и старость исчезнут. Говорят, что и правитель Иоанн, таким образом, продлевает себе жизнь, живя уже полтыщи лет.

- Ты своими глазами видел этот фонтан?

- Да, видел его брызги издали, – посторонних к нему не подпускают.

- Еще, что видел?

- Есть у них и «орлиные камни», которые усиливают остроту зрения и делают невидимым того, кто носит их в кольце или браслете.

- Хорошо бы заполучить такой камешек… Ну дальше, дальше…

- В том царстве нет бедных, и царит справедливость, а о пороках и преступлениях и вовсе не слышали.

- В это трудно поверить, но продолжай!

- Властелин-пресвитер живет в высокой многоярусной, башне, возвышающейся над городом…

- Как долго ты добирался в ту страну?

- Я проехал через Персию и Армению на крайний Восток и далее - через пустыню Гоби.

- А видел ли ты священную чашу?

- Нет. Иностранцам запрещено смотреть на нее.

Доктор, как и все присутствующие, напряженно всматриваясь в фигуры участников волшебной сцены, заметил в чертах рыцаря странное сходство с лицом пана Сойки, а магистр Ордена, ну вылитый, Дади-Насю-Ванджи. Какая странность, не успел подумать доктор, как иллюзия исчезла, а в зале вспыхнул яркий свет. Члены общества восхищенно переглядывались, будучи не в силах прокомментировать увиденное.

- Вы, надеюсь, довольны зрелищем, коллега? – спросил тихо доктор совершенно ошалевшего поляка.

- Это сверх того, что можно было ожидать! – не смог сдерживать, переполнявшие его чувства пан Сойка. – Невероятно!

- Так, кто он, все-таки, этот пресвитер Иоанн?

- Выходит, что он христианского вероисповедания, приехавший из Рима. Христиане Запада прочно верили в его существование на далеком Востоке.

- Роясь в архивах в связи с Марко Поло, я натолкнулся на интересный документ, - вдруг вспомнил доктор. – Жак де Витри, епископ Акры и один из великих подвижников идеи завоевания Святой Земли, в своей «Истории Иерусалима» писал примерно следующее: «Этот Иоанн – еретик, осужденный Римом, бежавший в Аравию и заключивший союз с дьяволом».

- Не будем и этому удивляться и, тем более, поддаваться скепсису. Правдивая информация часто уживается с верой в мифы. – Поляк утерся платком, и, казалось, успокоился.

Беседуя с коллегой, доктор отметил, что Элизабет, так и не появилась (а как допытывалась, придет ли он). Поначалу подумал, что подруга, по обыкновению, опаздывает, – никак марафет не наведет, - но сейчас стало ясно, что это, не так. Не случилось ли что? Ведь сказала: увидимся на заседании…

- Кстати, вы не слышали, о чем сейчас шумит весь город? – спросил пан Сойка, отчего у коллеги удивленно вытянулось лицо. – Неужели? Вы не читаете газет?

- Читаю, но… по-видимому, отстал от жизни. – (В минувшем любовном угаре ему было явно не до газет.) – Что случилось?

- Как же так? Двойное убийство! Все только и говорят о том, что найдены два трупа. Один за другим, представляете? Первый – несколько дней назад, а второй – сегодня и, как раз, напротив вашей гостиницы. Почерк один: у обоих перерезано горло! Неужели вы ничего не слышали?

- Нет, - не сознался, что был свидетелем второго происшествия, доктор. –Кто убитые?

- Оба индуса. Труп первого найден за городом, у старого моста, в канаве, а второго зарезали средь бела дня на виду у прохожих… Окровавленный нож нашли рядом в траве.

- Какой ужас! – наконец нужным образом отреагировал доктор. – Может, один из убитых и есть мой пропавший слуга?

- Второго вы сможете опознать в леднике полицейского участка, а вот первого, наверное, предали огню – здесь с этим не церемонятся, таковы традиции!

- Хорошо, что сообщили, я непременно схожу… Плохо, что они так быстро кремируют и эксгумация невозможна. В связи с этим, трудно здесь расследования проводить: не успел осмотреть труп, как его на костер, и, что называется – «концы в воду». У нас в Турции, правда, покойники тоже долго не залеживаются, хотя огню и не предаются…

- А как у вас?

- По нашим законам тело должно быть похоронено по первому восхождению солнца после кончины или до захождения его. Ежели кто умирает ночью, то, по обрядам, хоронят в первое утро.

- Вы более гуманны, хотя тоже долго не церемонитесь.

- Умершего омывают, одевают в лучшие одежды, - увлеченно рассказывал доктор, точно был работником Бюро Ритуальных Услуг, - отпевают, после чего кладут в паланкин и отвозят на кладбище. Там платье покойника раздирают на куски и оставляют его в уготовленном месте нагим.

«Ишь ты, какие подробности знает! Так уж старается, чтобы поверили, что он турок», - подумал пан Сойка, сочувственно качая головой словам доктора.

Ошеломленные увиденным волшебным зрелищем члены общества поспешно расходились, подгоняемые недавно прозвучавшим залпом. Трясясь в карете, обменялись мнениями и пан Сойка с доктором – поляк, по обыкновению, подвез коллегу до ворот «Огней Кашмира». Но обмен мнениями был менее восторженным, – постепенно стали привыкать к чудесам, да и тема убийств, своей жестокой и неумолимой реалистичностью потеснила мир иллюзий – больше говорили об этом.

Проходя мимо окошка, за которым восседал полусонный консьерж, доктор услышал в свой адрес:

- Господин, ключ уже взят - у вас в номере дама.

Жилец посмотрел на служителя – спасибо, мол, за сообщение, но зачем впустил, разве я велел? (Вместо визита к Громадской она почему-то нагрянула сюда! В чем дело?) Консьерж, очевидно считая, что поступил правильно и угодил жильцу, стыдливо прятал глаза, как бы говоря: понимаю, понимаю, дело житейское… Пришлось одарить инициативного служителя монетой.

- Он мне устроил сцену ревности! – повисла на шее у доктора Элизабет.

- Кто?

- Генри! – пустила слезу англичанка. – Поэтому я и не смогла быть у Громадской.

- А я начал волноваться: не случилось ли чего?

- Мне он не нужен, - продолжила она уже в постели. – Я его не люблю! Да у нас и нет детей…

- Но ведь он твой муж, - гладил подругу по голому плечу доктор. – Он окружил тебя всей той роскошью, в которой ты живешь и без которой, вряд ли, сможешь обойтись.

- Дружочек, - заговорила она сквозь слезы, - до тебя мне все это нравилось, а теперь я от этого устала, мне стыдно, меня тошнит. О я знаю, что ты скажешь: «Это несерьезно». Да?

Он ничего не ответил, лишь обнял и прижал к себе. Какое он имеет право нарушать привычный уклад жизни этой женщины и что может предложить взамен того, что она из-за него потеряет…

Глава шестнадцатая

Встреча в Бенаресе. Приход Элизабет. Поручение мистеру Сойке. О турецких женщинах. Лондонское прошлое «волшебницы». Содом и Гоморра. Визит Сойки. Индуизм и непреднамеренное засыпание. Об ариях и посланец перса-купца. Какие «ахуры-махуры»? Новая шляпка и любовный треугольник.

В назначенный день доктор прибыл в Бенарес, этот священный для индусов город, насчитывающий более пяти тысяч храмов.

По случаю праздничного дня очень многолюдно. Доктор, по обыкновению, приехав с запасом времени, решил осмотреть некоторые храмы.

Войдя в один, положив деньги на алтарь, огляделся. Во дворе находился священный колодец с множеством идолов – статуй священных, жирных, откормленных до невероятных размеров коров и быков разных цветов. Тут находилось и изваяние самой разукрашенной священной коровы с шестью ногами, к которой паломники прикладывались. В алтаре, маленьком темном помещении, помещался главный идол – небольшой камень, имевший овальную форму. Брамины объяснили, что в камне сидит дух силы и от него исходит благодать. На камень лили благовонные масла, воду и бросали душистые цветы…

Осмотрев один храм, доктор вошел в другой. То был храм обезьян, тоже считающихся священными. Во дворе находилось множество ручных откормленных особей, больших и маленьких. Доктор дал им купленное заранее лакомство, но они есть не стали, – так были сыты. В алтаре тоже сидел идол, представлявший собой скульптуру обезьяны…

Бенарес расположен на горе, с которой город спускается как бы ступенями гигантской лестницы к священным водам Ганга. Золотые главы множества храмов отражаются в реке. Большие храмы возвышаются наверху, а более мелкие – ниспадают по ступеням «лестницы». У самой воды замерли два громадных идола в золоченых коронах; им поклоняются женщины, прося даровать потомство при бесплодии.

Тысячи индусов купаются в Ганге. Мужчины, женщины, дети, богачи, бедняки-дервиши, брамины – все вместе.

- Доброго здравия, достопочтимый Шейх-Мухаммед, – услышал доктор над ухом. Торговец армянин из Бомбея, приветливо улыбаясь, сгибал свой указательный палец.

- А это вы? – обернулся доктор в ответ, загибая мизинец. – Ованес Та…

- Тадевосян. Он самый… У вас с собой?

- Да, конечно. – Доктор полез за пазуху.

- Нет, нет, не сейчас… Потерпите. Для начала возьмем лодку и покатаемся по Гангу. Вы не против?

- Отчего же! С удовольствием.

Легкое суденышко плавно рассекало мутные воды священной реки. Торговец сидел на веслах, доктор устроился на корме. Ловко орудуя веслами, Тадевосян ни на минуту не умолкал:

- … армяне имеют отдельное кладбище на окраине города, отгороженное стеной, со своим сторожем. Для блага хозяйства вся община на собрании избирает из числа богатых и известных пятерых мужчин, которые и являются членами правления церкви. Они заменяют друг друга год за годом по очереди – первый, второй, третий и так до пятого…

«И зачем он мне это рассказывает?» – подумал доктор, любуясь водной гладью.

- … мы имеем училище, именуемое Гуманитарной Академией, так как она построена на средства гуманных патриотов-армян в 1821 году. И многие из богатых наших соотечественников и в завещаниях, и при своей жизни передавали деньги для содержания училища, доход с которых предназначается на оплату двух основных учителей – армянского и английского языков. Принимают также бесплатно, но в ограниченном количестве и детей бедняков.

- Так у вас и бедняки есть? Я думал, что все армяне сплошь преуспевающие…

- Как и у всех прочих, и у нас бывают исключения. Училище имеет правление, напоминающее церковное. А также - библиотеку, в которой находятся ценные древние книги и рукописи на армянском и на других языках. Надеюсь, вам пригодилась подаренная мною рукопись?

- О, конечно, дорогой друг! Я нашел в ней много интересного. Премного благодарен!

- Очень рад … В этом училище находится и частная типография, которая для печатания книг пользуется доходами училища. Мы имеем и богадельню, завещанную одним богатым армянином, где наши соотечественники, а иногда и другие христиане находят себе приют…

Тем временем, добрались до середины реки, и Ованес перестал грести, – лодка поплыла по течению. Доктор залюбовался дивным зрелищем бесчисленных храмов, чье золото в лучах солнца ослепляло своим блеском.

- Наши армяне имеют красивую баню близ церкви, – продолжал бубнить гребец, - и прихожане каждую пятницу помогают священникам наводить в ней чистоту…

- Какая красота! - воскликнул доктор, завороженный окрестностями. – Отсюда открывается дивная панорама.

- Вы здесь впервые?

- Ранее не доводилось.

- Вот теперь без лишних глаз можете передать мне то, что при вас.

Доктор отдал свернутые и перевязанные листы, и гребец снова налег на весла.

- … торговля сравнительно с прошлыми годами, - печально заметил Ованес и, с минуту помолчав, продолжил: - Наши соотечественники стараются в первую очередь изучать письменность британцев, а потом – армянский язык, о чем я не мало сожалею…

Бросив взгляд на воду, доктор заметил, как в волнах мелькнул чей-то хребет, а затем и хвост:

- Что это?

- Аллигатор, - ничуть не удивившись чудовищу, ответил Ованес.

- Отчего их не ловят и не уничтожают?

- Они священны.

- Странно! В кого ни ткни – все священны, - пожал плечами доктор.

- … имеется у нас и церковь, названная именем Назарета, построенная неким Ага Назаром, почившим аж в 1724 году.

- Так давно? – присвистнул доктор, утеряв интерес к крокодилу.

- В настоящее время церковь изнутри украшена серебряными светильниками и большими люстрами, золотыми и серебряными сосудами. Рядом построена и колокольня – великолепная и высокая, наподобие соборной церкви, выстроенная неким благочестивым Мануэлом Хазармаляном. После постройки никаких изменений не было, но по истечении некоторого времени, почивший во Господе Ага Хачик Аракелян... тоже, кстати, выходец из Новой Джульфы, один из влиятельных представителей общины ХУ111 века… Он очень много строил и занимался благотворительностью. Так вот, он украсил церковь как изнутри, так и снаружи и построил великолепное двухэтажное здание для проживания священников и не только. Вот и я там остановился…

- Смотрите, погода портится, - указал доктор на небо, где начали хозяйничать свирепые тучи.

- Мы успеем до грозы, - налег на весла гребец, - … вокруг церкви сооружены и стены с тремя вратами, а в колокольне установлены в память Ага Хачика Аракеляна его сыном Ага Мовсесом большие часы, подаренные королем…

Когда лодка носом уперлась в берег, где-то вдали прогремело, точно ударили в гигантский колокол, и тяжелые раскаты понеслись над водой. Затем – еще и еще, и вот, казалось, не колокол, а каменные глыбы катались по небу, высекая с треском искры молний и сотрясая немыслимым грохотом небосвод и земную твердь. Сильнейшая гроза разразилась, как только доктор и его спутник высадились на берег. Воды Ганга и потоки проливного дождя слились в единую массу, но паломники ликовали и вовсе не думали куда-либо прятаться, да и спрятаться некуда.

- Помните, что армяне и по образу мыслей и по наклонностям своим всегда будут преданы Российскому престолу и, будьте уверены, что Россия в них на Востоке найдет и впредь полезных соучастников во всех начинаниях! – прокричал на прощанье торговец и растворился в потоках, извергавшихся с небес.

* * *

Элизабет вскоре опять побывала у доктора, потом стала приходить все чаще и чаще, и без сомнения ее приходы стали вызывать в нем разочарование при виде ее лица, черты которого успевали в промежутке между встречами слегка потускнеть. Когда она разговаривала с ним, он с сожалением думал о том, что ее внешность не принадлежит тому типу, которому он невольно отдавал предпочтение. Впрочем, лицо англичанки казалось ему особенно худым и вытянутым оттого, что лба и верхней части щек, этих гладких и почти плоских поверхностей, не было у нее видно под волосами, - женщины напускали их тогда на лоб «кудряшками», завивали «барашком» и закрывали уши небрежными локонами.

Сложена Элизабет превосходно, однако трудно представить себе ее фигуру как единое целое. Трудно только из-за тогдашней моды, потому что одеваться с таким вкусом, как она, умели лишь очень немногие англичанки.

- Я сознаю всю свою никчемность! Сознаю, какой жалкой выгляжу рядом с таким крупным ученым как ты, - приговаривала она, обнимая доктора. – Как это должно быть интересно – рыться в старинных книгах, заглядывать в манускрипты… Какое счастье для меня помогать тебе в твоих занятиях, и постараться угадать, что скрывается за этим многодумным лбом, в этой голове, в которой не прекращается работа мысли. Я должна знать – ах, вот о чем он сейчас думает!

- Думаю, что скоро твои британцы начинают военные учения, и не отразится ли это каким-либо неудобством на нашей жизни…

- Ну, что ты! Тоже нашел, чем забивать свою ученую голову. Цель маневров – показать стране, что Англия готова на случай войны с Россией оказать достойный отпор врагу. Мой супруг завтра уезжает в Дели в связи с этим, так что, дорогой, я буду все время с тобой.

- На долго?

- На несколько дней. Мы будем счастливы… Ты рад этому?

- Конечно, дорогая, - нарочито ласково пролепетал доктор, стараясь всеми силами скрыть свое неудовольствие от грозящей перспективы.

* * *

- Мистер Сойка, я поручаю вам усилить наблюдение за доктором, - сказал Торнтон поляку, в очередной раз зашедшему в консульство за инструктажем. – Мы ликвидировали телохранителя мнимого турка, но в ответ потеряли нашего хорошего агента, так что противостояние сторон усиливается. Прошу это учесть!

- Очень жаль доблестного Чарн-Сингха, - посочувствовал Сойка, - ценный, что и говорить, был агент.

- Я сегодня уезжаю на неделю в Дели, где в окрестностях мы проведем ученья, чтобы показать русским, какими силами обладаем на случай непредвиденных действий с их стороны. Так что, я очень полагаюсь на вас в свое отсутствие.

- Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр!

- Правда, здесь остается мистер Скотт, но он человек со странностями, и работает у нас постольку, поскольку…

- Вы едите один, сэр?

- Зачем же? Со мной куча военных! В их числе сам командующий ученьями генерал Грант и генерал-инспектор пехоты Кэмпбел. Так что в пути скучать не придется, - засмеялся мистер Торнтон, предвкушая грядущие попойки, веселье и карточные баталии.

- Кстати, сэр, я спрашивал турка, что он думает по поводу исчезновения слуги.

- И что он?

- Не имеет ни малейшего представления.

- Не имеет, и прекрасно! Тут возникло еще одно непредвиденное обстоятельство, - вдруг посерьезнел англичанин.

- Какое, сэр?

- Возможно, Мистер Сойка, я не должен вас посвящать в это деликатное дело… Но, видимо, придется…

- В чем дело, сэр? – поляк всем видом показывал, что готов выполнить любое поручение покровителя.

- В том, видите ли, как бы это сказать… Ну, что ли, - замямлил англичанин, явно смущаясь. – Моя взбалмошная супруга вдруг прониклась к нашему турку нежными чувствами и настолько, что стала бывать с ним чаще, чем со мной! Понимаете?

- Понимаю, сэр, - затрепетал Сойка, посвящаемый в альковные тайны.

- Не иначе, как предательский удар в спину, - стал сокрушаться мистер Торнтон. – Жена дипломата… и вдруг такое! Она остается у него на ночь!

- Да, что вы говорите! – пан Сойка изобразил искреннее изумление.

- Вы понимаете, мистер Сойка, я вам говорю, как мужчина мужчине и прошу вас ни с кем на эту тему не распространяться.

- Я нем как рыба, сэр, и никому ни слова!

- Так вот, я бы попросил вас по дружбе, оказать мне маленькую любезность - понаблюдать при возможности за «голубками» и потом обо всем доложить.

- Охотно исполню, сэр! Можете на меня целиком положиться. – Пан Сойка был польщен столь высоким доверием и вес зарделся.

- Тут дело не в ревности, - стал, будто оправдываться англичанин, - мы ведь давно вышли из возраста Ромео и Джулии; тут дело в другом: как бы это обстоятельство не использовал в своих корыстных шпионских целях наш мнимый турок.

- А разве ваша супруга, извините за нескромность, сэр, обладает секретной информацией?

- О, эти женщины! – тяжело вздохнул мистер Торнтон. – Во всяком случае, до сегодняшнего момента в наших разговорах, безусловно, затрагивались различные, в том числе и политические, темы. – Показывая, что волнуется, англичанин заходил по кабинету, но к сигарам, почему-то, как к успокоительному средству, прибегать не стал. – К тому же, не плохо, мистер Сойка, если бы вам удалось при случае пристальней ознакомиться и с бумагами нашего ученого.

- Мы и так с ним, сэр, - регулярно обмениваемся научными материалами: он читает мне, что написал, а я – ему.

- Что читает - это одно, а что пишет наедине с собой – совсем другое. Я на вас полагаюсь, мой друг, и жду известий по возвращении с маневров.

- Будьте спокойны, сэр, все сделаю, что в моих силах!

* * *

- Расскажи, мой Мухаммед, о ваших турецких женщинах – так ли уж они верны своим мужьям? – попросила Элизабет, в очередной раз, отвлекая доктора от работы.

- Бывают случаи, когда красавец гяур, молодой, богатый, в совершенстве знающий местный язык, имеющий собственный дом, устроенный на турецкий лад, все-таки ухитрится, подвергаясь сам величайшему риску и, ставя под угрозу жизнь женщины, вступить в любовную связь с мусульманкой, - доктор, глубоко вздохнув, подальше отложил перо, понимая, что оно не скоро ему понадобится. – Однако происходит это крайне редко по многим причинам: во-первых, засовы и решетки – препятствия достаточно солидные и преодолеть их не просто; во-вторых, не надо забывать о различии вероисповеданий и искреннем презрении каждого верующего к иноверцам. К этому надо добавить трудность, вернее, даже невозможность возникновения тех предварительных отношений, из которых вырастает любовь.

- А если любовь с первого взгляда? Как у нас с тобой? – Элизабет сидела с ногами на кушетке и оттуда посылала вопросы и пылкие взоры. Доктор сидел за раскрытым бюро и покачивался, откинувшись в кресле.

- В Европе у вас существует негласный сговор против мужа: все помогают влюбленной парочке, хотя бы молчанием, и никому не приходит в голову выступить в роли блюстителя нравственности.

- Да, это именно так! – обрадовалась Элизабет.

- В Турции дело обстоит иначе. Любой простолюдин, не говоря уж о знатных, увидев, что мусульманка на улице заговорила с иностранцем или просто кивнула ему, тотчас набросится на нее. Пустит в ход кулаки, каблуки, палку, и это вызовет одобрение у всех, даже у женщин. Никто не позволит глумиться над супружеской верностью! Своего рода цеховая солидарность мужей почти полностью застраховывает турок от семейных неприятностей, столь частых у вас, европейцев.

- Не скучно им вести такой монашеский образ жизни? – зевнула и прикрылась рукой Элизабет.

- Почему скучно? Турчанки свободно выходят из дома, совершают прогулки, катаются в экипажах, проводят порой целые дни в бане или гостях у подруг, но при этом их непременно сопровождают две-три приятельницы, или негритянки, или старуха в роли дуэньи, а если они богатые, то и евнух, часто ревнивый сам по себе. В качестве стража может выступать и ребенок, а когда и ребенка нет, женщин оберегает общественная мораль – порой даже надежнее, чем им бы того хотелось.

- Выходит, их свобода мнимая?

- Иностранцы, меж тем, верят в возможность любовного приключения, потому что нередко путают турчанок с армянками, которые носят тот же костюм, за исключением желтых сапожек, и достаточно хорошо подражают манерам турчанок, чтобы провести чужеземца.

- Как это происходит? – заерзала от нетерпения слушательница.

- Для спектакля требуется лишь старая сводня, состоящая в сговоре с прекрасной интриганкой, легковерный молодой человек и уединенный дом, где назначается свидание.

- Ну, вот видишь, все-таки бывает некоторое разнообразие в стенах «монастыря», - замерла от предвкушения англичанка.

- Все не совсем так, как ты надеешься, - охладил ожидания доктор. – Любовное приключение, как правило, заканчивается изъятием более или менее крупной суммы у одураченного гяура, который видит в каждой продажной женщине, по меньшей мере, фаворитку паши или даже мечтает вступить в соперничество с самим султаном.

- Да, неожиданная развязка, - огорчилась Элизабет.

- В действительности жизнь турчанок наглухо скрыта стенами домов, и невероятно трудно узнать, что же происходит за окнами с частыми решетками, где проделаны овальные глазки, как в театральном заднике, чтобы незаметно глядеть на улицу.

- Мой дорогой, а у тебя, правда, одна жена или ты скрываешь от меня?

- У нас считается заговорить с турком о его женах, значит допустить вопиющую бестактность.

- Извини, дорогой, я пошутила! Я верю тебе.

- Этой деликатной темы нельзя касаться даже иносказательно, даже малейшим намеком. Поэтому привычные для европейцев фразы вроде «Как здоровье вашей супруги?» из разговора исключены. Ясно, что при таком положении дел будет мало уместно спрашивать турка об интимной жизни гарема или о характере и нравах мусульманских женщин.

- Чувствую, что абсолютная грешница в твоих глазах. – Она подошла с виноватым лицом. – Но ведь я люблю тебя!

- Я лишь рассказал, о чем ты просила.

Она стала обнимать его и расстегивать пуговицы его сорочки, злясь на цеплявшиеся петли… Чертя в воздухе причудливую параболу, поднимался к потолку дымок одного из канделябров. Задуть другой помешало срочное перемещение в постель.

Утром за завтраком она неожиданно спросила: - Дорогой, как ты относишься к фокусам госпожи Громадской?

- Я восхищаюсь, как и все, ее невероятными способностями, - ответил доктор, прожевывая бутерброд.

- Да, способности, конечно, очевидны, - согласилась Элизабет, управляясь с беконом, но вместе с тем…

- Что «вместе с тем»? – уточнил он, приступая к ростбифу.

- Мой муженек очень не одобряет мое увлечение мистикой и общение с мадам… Тебе сделать еще бутерброд?

- Нет, благодарю. Так, почему не одобряет?

- Сейчас расскажу… - потянулась она к сливочному маслу. – Возможно, чтобы охладить мое рвение к этим занятиям, супруг рассказал нечто из лондонского прошлого «волшебницы».

- Что же? – спросил доктор, берясь за кофейник. – Тебе подлить?

- Нет, достаточно, - заслонила Элизабет чашку. – Ты, наверное, слышал о лондонском маньяке, убийце по кличке «Джек-потрошитель» – ведь об этом писала вся мировая пресса?

- Да, конечно, дорогая! – Доктор отметил, что аппетит у него в это утро отменный – съел бы и слона под соусом «кари», да и капризная печень помалкивает. По-видимому, интимная близость способствует активизации всех жизненных сил и поднимает тонус.

- Генри считает, что им была… Элизабет помедлила для пущего эффекта, - наша оккультистка»

- Кем была? – не понял доктор, занятый в этот самоанализом.

- Джеком-Потрошителем»

- Не может быть! – наконец, желанным образом отреагировал доктор.

- Прямых доказательств, конечно, нет, считает Генри, но косвенно…

- Что косвенно? – вполне искреннее заинтересовался слушатель, утираясь салфеткой.

- В Лондоне в те годы, помимо Громадской, жил и другой известный оккультист, Алистер Кроули. Себя он считал, чуть ли не мессией и спасителем человечества, и утверждал, что отдельные эпизоды его биографии прямо совпадают с тем, что описано в Апокалипсисе.

Элизабет прервалась, занявшись на столе легкой уборкой; отодвинула чашки и кофейник, принялась за крошки.

- Оставь это, продолжай! – доктор дернул за сонетку. – Сейчас слуга унесет. Так, что с Громадской?

-…якобы этот Алистер Кроули приписывал в ту пору болезненно располневшей мадам привычку переодеваться мужчиной и идти пешком через весь Лондон, лишь бы расправиться с уайтчепельскими проститутками.

-Как? Не может этого быть! Просто невероятно, - изумлялся доктор, пока слуга сосредоточенно ставил на поднос грязную посуду.

- Кроили утверждал, что убийцей является опытный астролог и оккультист, добившийся значительных успехов а магии, а тогда общество «Искатели Истины» достаточно укрепилось в Лондоне и имело в своих рядах множество членов.

- Зачем ей понадобились проститутки? – недоумевал доктор, отмечая, что после столь плотного завтрака работать вряд ли сможет, поэтому послушать подобные бредни – в самый раз.

- По описанию Кроуили черты лица потрошителя в юбке таковы: непомерно большая голова, кожа лица как пожелтевший пергамент и серовато-седоватые волосы. Вылитый портрет нашей мадам! – в голосе Элизабет послышалось злорадство.

- Весьма, похоже, - согласился доктор, подумав: «Все женщины одинаковы – и очень не любят, когда кто-то чем-то выделяется, становясь соперницей».

- Ко всему прочему, есть и свидетельства некой Мейбл Коллинз, которая была настолько близка с мисс Громадской, что жила с ней совместно в одном доме. – Похоже, что англичанка решила окончательно сбросить знаменитый бюст с пьедестала. - Мейбл Коллинз являлась признанным медиумом, и дамы вместе осуществляли психологические эксперименты, хотя и не только…

- Что еще?

- Говорят, их дружба приняла весьма прихотливую форму, – они были любовницами-лесбиянками…

- А куда смотрел полковник?

- Он тоже время зря не терял, проводя его в обществе… мужчин, соответствующих наклонностей.

- Как! Мужеложство? – Доктор подпрыгнул в кресле, но Элизабет не давала ему опомниться.

- Можно подумать, что у вас на Востоке об этом не слышали… Одни только древние греки, что себе позволяли!

- Содом и Гоморра!

- Я тебе еще больше скажу, мой дорогой, - начала Элизабет, но умолкла, словно спохватившись, и как застыдившийся ребенок опустила глаза.

- Чем ты еще меня хочешь ошеломить? Уж говори.

- Так и быть, открою тайну… - она снова запнулась, делая над собой усилие. – Ты думаешь, почему я так беспрепятственно к тебе прихожу? – Она затихла и покраснела.

- Почему?

- Потому что своему супругу как женщина я не нужна, и сцена ревности, которую он мне устроил, была лишь некой данью общественной морали, а вовсе не проявлением чувств.

- У него любовница?

-Хуже… Любовник!

- Как?! – стул закачался под доктором, а лоб покрылся испариной.

- Так, - холодно сказала она.

- Кто?

- А вот догадайся! – лицо озарила лукавая улыбка.

- Откуда мне знать?

- Ответ лежит на поверхности и следует из моего предшествующего рассказа, - она опять посерьезнела.

- Я ничего не понимаю, - сдался доктор и стал вытирать вспотевший лоб платком.

- Экий недогадливый! Подумай хорошенько. – Она подошла к окну и стала следить за «броуновским» движением оживленной улицы. – Думай, думай!

В дверь несильно постучали, и на пороге появился сияющий пан Сойка. Гость замер в дверях, заметив, что хозяин не один.

- Не удивляйтесь, мистер Сойка, что мы подружились, - ответила Элизабет на вопросительно-смущенный взгляд гостя. – Муж на маневры, жена к любовнику – классическая схема. Можно писать пьесу из колониальной жизни, не правда ли? – Она деланно расхохоталась, приведя бедного поляка в еще большее смущение, и он даже начал слегка заикаться, чего раньше за ним не наблюдалось.

-Р-ради Бога, м-мисс Т-торнтон! М-меня это совсем не к-касается… В-вы женщина н-независимая…

- Надеюсь, не будете доносить моему супругу? – продолжала заливаться смехом англичанка. – Хотите, я вас чем-нибудь… подкуплю? – Она подошла к гостю, все еще стоявшему в дверях, и оказалось, что маленький Сойка ниже ее на целую голову.

- Что вы м-мисс Т-торнтон! – Не ожидавший такого напора гость от смущения стал красен как спелая вишня.

- Могу подкупить вас, например, яичницей с беконом. Я ее хорошо готовлю, - продолжала наседать Элизабет. – Да вы проходите, не стесняйтесь! Что в дверях стоять? Хотите завтракать с нами, тогда присоединяйтесь к нашему столу. Правда, мы закончили… Ха-ха-ха! Но можем, ради вас, повторить.

- Б-благодарю, я уже… - наконец выдавил из себя гость.

- Пощади, дорогая, моего бедного Войцеха, - решил прекратить «пытку» доктор. – От твоей «атаки» на нем лица нет, а нам нужно еще обсудить кое-какие научные вопросы.

- Понимаю, понимаю,… обсуждайте. Я сейчас вас покину – мне нужно сделать покупки. – Она стала спешно собираться. – Не обижайтесь, мистер Сойка! Надеюсь, вы понимаете, что у меня с утра веселое настроение и все, что я вам говорила – вздор?

- Конечно, мисс Торнтон, - перестал заикаться поляк.

- Дорогой, я буду вечером, - поцеловала она в щечку доктора и выпорхнула за дверь.

- Сознайтесь, не ожидали увидеть у меня в гостях мисс Торнтон? – улыбнулся доктор, приглашая гостя садиться.

- Признаться, вначале немного опешил, - ответил гость, утратив на лице прежнюю вишневую спелость, и, став походить на бледное недозревшее яблоко.

- Ну, что ж теперь… Будьте снисходительны к человеческим слабостям, коллега.

- Меня можете не опасаться, дорогой доктор! Я, собственно, зашел к вам, чтобы кое-что почитать из вновь написанного. Мы ведь с вами давненько не виделись, - зашелестел Сойка листами.

- Да, давненько, давненько… О чем написали?

- Об индуизме.

- О, это интересно! Охотно послушаю, - доктор сделал искреннее лицо и приготовился к предстоящему не легкому испытанию. Где-то в глубинах сознания внутренний голос сказал, что в связи с немалой плотностью завтрака и с последующим его перевариванием, которое, похоже, началось, потребуется большой прилив крови к желудку с соответствующим ее отливом от головы, что обычно приводит к сладкому засыпанию. Но доктор, как всегда, не внял этому предупреждению.

- Религии, которую исповедует абсолютное большинство индийцев, не одна тысяча лет, - начал читать по рукописи гость, - но само понятие «индуизм» появилось сравнительно недавно. Иноземцам, посещавшим Индию, будь то мусульмане или христиане, религия эта представлялась чистой воды язычеством, каким-то загадочным нагромождением многоголовых и многоруких Богов, диких обрядов, варварского преклонения перед коровой или обезьяной.

Доктор вспомнил недавнее посещение «обезьяньего» храма в Бенаресе: что и говорить, странные выбирают они себе для поклонения объекты; и сказал поляку:

- Извините, коллега, что перебиваю, но не могу удержаться, чтобы не сделать вам очередной комплимент…

- I am not fishing for compliments, my friend, - вдруг взбрыкнул Сойка.

- Но я все же сделаю его: ваш литературный стиль все более оттачивается!

- Благодарю, коллега! Так вот, история индуизма восходит к тем далеким временам, когда на индийскую землю вторглись племена ариев.

- Когда это случилось? – спросил доктор, но не из любви к датам, а, почувствовав, что предупреждение внутреннего голоса начинает сбываться, и в мозгах происходит легкое затуманивание, – и вправду кровь отливает к желудку.

- Приблизительно в Х1У-Х11 веках от Рождества Христова, - с готовностью ответил Сойка и продолжил: - Их культура и религиозные воззрения отражены в четырех священных сборниках гимнов и заговорах – Ведах. Арии поклонялись Богам, олицетворявшим силы природы: Индре-громовежцу…

- Ангни – Богу огня, вклинился доктор («Опять он вторгается на мою территорию, касаясь темы древних ариев!»).

- Ваю – Богу ветра, - продолжал Сойка.

- Варуне – Богу небес, - снова встрял доктор, понимая, что это нехорошо, но как-то надо бороться с сонливостью, а открывание рта в нужное время – очень эффективный способ.

- Аидите – Богине-прародительнице, - сохраняя олимпийское спокойствие, продолжал поляк. – И, наконец, Богине Земли Притхиви. Отношения с Богами…

- Постойте, постойте, еще одну забыли! – всколыхнулся доктор, демонстрируя не только похвальное бодрствование, но и внимательность.

- Какую ж? Вроде всех назвал…

- А Богиня Утренней Зари, куда подевалась? – подколол доктор.

- Ах да, Ушас! Совсем вылетела из головы, - смутился Сойка. – Спасибо, коллега, за подсказку!

- Вот видите, как полезно наше общение: один забыл, другой подсказал, - улыбнулся доктор («Уж теперь он не заподозрит, что я невнимательно слушаю»).

- У русских на этот счет есть пословица: одна голова – хорошо, а две – лучше! – согласился Сойка и продолжил: - Отношения с Богами простые и, можно сказать, практичные. Небожителям приносили жертвы, а взамен просили благополучия, хорошего урожая и приплода, здоровья, крепкого потомства, победы над врагами…

На этих словах доктор почувствовал, что перед его мысленным взором разворачивается какой-то другой сюжет, словно он листает учебник истории и читает: «2000 лет назад на территории Турции было Хеттское государство, а с У1 века до новой эры Турция входила в состав Лидии…»

- Храмов арии не знали, - вещал Сойка, - жрецы их воздвигали алтарь, пели гимны и предавали жертву огню. Скотоводы и земледельцы, они жили по законам племенной демократии…

«В У веке до новой эры турецкие земли попали под власть персов, а вскоре страну завоевал Александр Македонский», - листался в голове доктора учебник. («Какой ты турок, если не знаешь историю своей страны?» – твердил седой чиновник со звездой в петлице. Где это было?)

- Население делилось на сословия-варны, - поляк увлеченно рассказывал, не замечая, что слушатель как-то странно, на бок, склонил голову, словно что-то, пристально разглядывая у себя на груди. – Были варны брахманов-жрецов, кштариев-воинов и вождей. Вайшьев – простых тружеников.

«Со 11 века до новой эры Турция в составе и под властью Римской Империи, а далее – в составе Византии…»

- С расселением на индийских землях пришельцы вступили в военные и мирные отношения с местными жителями – дравидами и мунда, знакомились с их бытом и верованиями, осваивали новую для себя страну, привыкая к особенностям ее природы и климата.

«Османское княжество, названное так по имени основателя Османа 1-го, образовалось на территории Турции лишь вначале ХУ1 века новой эры». («Снится ли мне учебник или это коллега вещает? – силился понять доктор, уронив голову на грудь.)

- Со временем племенная демократия уступила место церковной власти, а ополчение сменилось армией. Заметно усложнилась и общественная структура, теперь она охватывала ариев и не ариев. Сословные же деления были и у тех и у других. В результате появилась четвертая варна – шудры, самые приниженные и обездоленные…

« В 1326 году (Почему-то запомнилась именно эта дата!) турки захватили Бурсу, сделав ее своей столицей. Спустя более полувека, в битве на Косовом поле турецкая армия разбила сербов и болгар, покорив Болгарию, Фессалию и Македонию. А в середине ХУ века османы взяли Константинополь, положив конец Византийской Империи».

- … а также те, кто стоял еще ниже – рабы, изгои, люди из враждебных племен.

«Конец ХУ столетия ознаменовался завоеванием Сербии, Боснии, Греции, Трапезунда, установился турецкий контроль над Валахией и Крымом, а в начале следующего столетия были захвачены Армения и Курдистан».

- Сами варны раздробились на множество более мелких каст, составивших замысловатую иерархию и закрепивших священным обычаем превосходство ткача над плотником, ювелира над ткачом…

«Примерно в те же годы в состав Османской Империи включены Сирия, Египет, Хиджаз. Спустя десять лет, в битве при Мохаче османы победили венгерско-чешские войска и заняли Трансильванию и часть Венгрии». («Браво, браво! Вы отлично подготовлены, - сказал почему-то… мистер Торнтон. - Но все-таки ваша внешность вас выдает!»)

- … представителям четвертой варны впоследствии дали название неприкасаемых и оставили в удел самую грязную, оскверняющую работу.

- Что вы говорите о «неприкасаемых»? – вдруг на знакомом слове очнулся доктор и, вспомнив, что покойный Чанакья просвещал его на этот счет, спросил ни к месту: - Вы ничего не слышали больше об этом двойном убийстве?

- Нет, - дернул нервно крылышком-плечом Сойка, понимая, что подобный вопрос изобличает невнимательность слушателя («Я ему про Фому, а он мне про Ерему!», как это у русских говорят.) – Дело замяли, – кто будет заниматься судьбами простолюдинов?!

- Если, предположим, - продолжал «про Ерему» доктор, - первым убитым был мой слуга, так кто был вторым?

- Говорят, какой-то бродяга, - соврал Сойка, недовольный тем, что прервали его увлекательный рассказ и нетерпеливо стремившийся продолжить, а заодно и мстя доктору за невнимательное слушание. – Обычная бытовая ссора. Чего-то не поделили – у шудров принято выяснять отношения с помощью ножа.

- Об индуизме закончили? – поинтересовался доктор для реабилитации, поняв, что уличен в невнимательности, но, глянув в окно, спросил неожиданно:

- Не вижу вашего экипажа.

- Ось переднего колеса полетела, – пешком и пришел…

- Так что с индуизмом? А, кстати, про «Моголов» бросили писать?

- Про «Моголов» закончил, - зашелестел он складываемыми в толстую папку листами, - а про индуизм буду продолжать, – тема неисчерпаема! А вы, как со своими путешественниками? Что-нибудь почитаете?

- Я тоже закончил о путешественниках и приступил к теме, которую сегодня затронули вы.

- Тоже индуизм?

- Не совсем. О народе, который вы упомянули… О тех, что пришли в Индию в незапамятные времена, о своих далеких предках, древних ариях. Если вы коснулись этой темы лишь вскользь, то я хочу осветить ее более подробно. Здесь есть, о чем порассказать: огнепоклонники и их великий пророк Заратуштра…

Доктор стал рыться в ворохе бумаг, лежавших на полке бюро.

- Начало куда-то запропастилось, но не буду испытывать ваше терпение и начну. Думаю, что и без первых страниц вам будет понятно, о чем речь.

- Надеюсь, что да, - хмыкнул Сойка поудобнее усаживаясь.

-… Арктида погибла, но для гипорбореев грозящая катастрофа не была тайной, поэтому, естественно предположить, что они заранее начали переселение с обреченной земли на соседний материк. – Доктор оторвался от чтения и, посмотрев на притихшего коллегу, сказал: - Кстати, этот материк очень подробно изображен на картах Меркатора, которые, в большинстве своем, копировали средневековые мореходы.

- Мне известно, - подхватил слушатель, - что сам Меркатор снимал свои с каких-то древнейших карт, которые держал в глубокой тайне.

- Совершенно верно, согласился доктор. – Между прочим, с тех далеких времен знаками императорского достоинства остаются держава и скипетр: шар, символизирующий Планету, и жезл, олицетворяющий земную ось.

- А вот этого, к стыду своему, я не знал, - признался поляк.

- На тех древних картах в Северной области видны: правильной округлой формы внутреннее море, четыре широких потока вод океана. Они стремятся к полюсу, в виде огромного креста, а также видны очертания береговых линий прилегающих к Арктиде материков.

- Не от того ли крестообразного пересечения каналов и берет свое начало всемирная символика креста? – предположил смышленый Сойка.

- Пожалуй, ваша гипотеза заслуживает внимания, - задумался доктор.

- В разных религиях недаром этот символ и, особенно в христианстве, связывается со спасением и Спасителем, - добавил поляк.

В этот момент легкий стук в дверь и голос консьержа прервал беседу:

- Господин, вас спрашивает какой-то человек. Он просит вас выйти к нему.

Доктор выглянул в окно и заметил у входа в гостиницу слугу перса-купца. «Этот еще, зачем пожаловал? Да так некстати… Что ему нужно?»

- Извините, коллега, я на минуту! – Положив рукопись на стол, доктор вышел.

Поляк взял в руки листы, внимательно посмотрел на свет, приблизил к глазам, стал читать чуть ли не носом – никаких следов тайнописи, увы, не обнаружилось; попытался открыть крышку ларчика, нервно косясь на дверь, – не поддалась; быстро выдвинул ящички бюро – в одном обнаружились два пера и два флакона. О, удача! Один флакон фиолетовый – чернила, а второй – бесцветный… Послышались шаги. Сойка задвинул ящик и отскочил.

- Вот и я! Надеюсь, не очень задержал?

- Что вы! Пустяки.

- Это был посланец Дади-Насю-Ванджи. Он просит зачем-то зайти к хозяину.

- Опять, наверное, хочет вас куда-нибудь послать с поручением? – съехидничал поляк. – Какой-нибудь груз встречать…

- Не думаю, хотя все может быть. – Доктор наметанным взглядом заметил иное положение бумаг. (Коллега любопытен! Что-то искал?) Продолжим, если вы не устали?

- Совсем нет! – бодро заявил Сойка. – Так куда же делись ваши гипербореи?

- Они превратились в ариев. «Ги-перб-ореи» сократили свое название до «ореи» или «арии».

- Может быть, потому что, лишившись могущества, утеряли и частицу «гипер»?

- Кто знает. Во всяком случае, такая точка зрения возможна, - согласился доктор, отмечая неуемно-бурную активность коллеги: все время встревает! «Не хочет ли этим как бы извиниться, что рылся в моих вещах?»

- Значит, прародиной ариев была Арктида? – снова «сактивничал» поляк.

- Да, после затопления ее они по горам, тянувшимся с севера на юг, спустились вниз. И на юге, у великой реки Даити, впадающей в большое соленое озеро Воурукарта, арии поселились и основали государство Хайрат. Горы, вдоль которых они спускались с севера, это Уральский хребет, называвшийся раньше Рифейским; река Даити – Урал, а озеро Воурукарта – Каспийское море.

- Опять оказываемся в знакомых местах? – улыбнулся Сойка.

- Да, что называется: «все пути ведут в Рим», - согласился доктор, почувствовав, куда он клонит, и тоже улыбаясь.

- Речь теперь о России?

- Вы догадливы! Именно ее и выбрали для жительства древние арии-гипербореи.

- Ну, вот круг и замкнулся! – рассмеялся Сойка. – Снова выходит, что я прав – вы славянского происхождения, раз ваши предки…

- Подождите спешить с выводами! На земле царства Хайрат и родился пророк Заратуштра, перс-огнепоклонник. Место рождения пророка – прикаспийские степи…

- А сам он – прямой потомок древних ариев, бывших, так сказать, гипербореев? - улыбался Сойка.

- Да, если угодно. В более поздние времена арии расселились и по Европе…

- Чувствую, сейчас выяснится, что и я их потомок. Ха-ха-ха!

- Напрасно смеетесь, и не надейтесь! Часть их переместилась на юг, в современные Иран и Афганистан; другие ушли на восток, и дошли до Индии.

- Этим, по-видимому, и объясняется, - вдруг посерьезнел Сойка, - что во многих древнеперсидских и индийских текстах говорится о прародине этих народов, лежащей далеко на севере.

- Совершенно верно. Пожалуй, этим и можно объяснить удивительное сходство корней санскрита, русского и ряда других языков.

- Выходит, в их основе лежит один праязык, арийско-гиперборейский?

- Да, ведь от «асов» происходят и индийские «асуры», и авестийские «ахуры».

- Какие «ахуры-махуры»? – передразнила неожиданно возникшая в дверях Элизабет. – Чем вы себе забиваете голову, господа? Лучше скажите, идет ли мне эта шляпка? – Она стала кокетливо вертеться возле большого зеркала, висевшего в прихожей. Новая деталь туалета была ей явно к лицу.

- Вы в ней очаровательны, мисс Торнтон! – не замедлил с комплиментом пан Сойка и стал судорожно прощаться. – Извините, но я вынужден вас покинуть – уже поздно, а мне еще нужно…

- А тебе, дорогой, нравится моя обновка? – перебила суетящегося гостя шумная Элизабет. – Куда вы, мистер Сойка, так заспешили? Посидите еще, чего уж там…

- Да, очень идет, - похвалил доктор.

- Прошу меня простить, - поляк решительно направился к двери и был таков.

- Шляпка очень подходит к цвету глаз, - сделал «открытие» доктор и, довольный этим, искренне улыбнулся.

- О, какой ты у меня тонкий ценитель, даже, несмотря на то, что забиваешь голову разными «ахурами-махурами»!

- Дорогая, ты мне так и не сказала, кто же занимает сердце твоего супруга, - напомнил доктор. – Приход пана Сойки прервал тебя на самом интересном…

- Какой ты, однако, недогадливый! – Она укоризненно ткнула его пальчиком в нос. – А все потому, что на уме одни лишь «ахуры-махуры».

- Ну, пускай так, а все же – кто?

Она надула губки, словно обиженная несообразительностью, снова повертелась у зеркала, поправила шляпку, постучала указательным пальчиком доктора по лбу.

- Муженек нашей волшебницы.

- Роберт Скотт?

- Мой супруг души в нем не чает, несмотря на частые ссоры меж ними из-за политики, а тот, мерзавец, предпочитает другого…

- Как? – присел сраженный доктор. – Кого?

- А вот снова подумай, - с олимпийским спокойствием заявила интриганка и снова занялась своей внешностью.

- Ну, уже н-не в силах н-ничего п-понять, - он впервые стал заикаться – язык не слушался.

- Тот, кто только что вышел из этой комнаты! – взорвала последнюю «бомбу» Элизабет и теперь наслаждалась ее поражающим эффектом.

- П-пан Сойка?! – доктор с огорчением отметил, что помимо языка, и голос тоже не хочет повиноваться, сип получился. – Он т-тоже в этом з-замешен?

- Да! У них здесь целое общество, - засмеялась Элизабет, - своего рода филиал «Искателей Истины», но с мужским уклоном…

- Получается некий любовный треугольник? – спросил уже, не заикаясь и нормальным голосом, доктор, начинавший примиряться с новой картиной «мироздания».

- Абсолютно классический вариант, с вытекающими из этого сценами ревности, этими издержками любовных отношений, - изрекала он, все еще занятая обновкой.

- А пан Сойка к кому питает симпатию? – начал входить во вкус слушатель.

- Этот, кажется, любит моего мужа, но тот к нему холоден.

- Значит, мой коллега несчастен, раз без взаимности?

- Выходит так, - Элизабет резко отбросила разонравившуюся покупку и топнула ножкой. – Но их всех вместе утешает, объединяет, да и руководит этим Содомом… Догадайся кто?

- Сдаюсь! – поднял руки вверх доктор. – У меня голова идет кругом.

- Так и быть, пощажу, но держись крепче за ручки кресла.

- Я готов! – Доктор и вправду на всякий случай впился в подлокотники.

- Да-а-а-ди, - начала она нараспев.

- Насю-Ванджи?! – подхватил он, подпрыгнув, а она довольная захлопала в ладоши, словно награждая и его и себя за удачно исполненную арию.

- Ну, и ну, - начал он медленно сползать с кресла.

- Я тебя предупреждала, - наслаждалась она его реакцией. – Купец у них главный заводила! Он и втянул всех, тосковавших от скуки, в это непотребство. Заметил, как пан Сойка меня боится? В моем присутствии сразу занервничал, заторопился, – догадывается, наверное, что я знаю их тайну. Видел, как у него глазки забегали?

- У меня слов нет, - выдохнул доктор, поднимаясь с ковра (“Не слишком ли я переигрываю, что сполз?”)

Раздавшийся выстрел заставил вздрогнуть обоих – как время пролетело –ночь на дворе.

- Магараджа хоть безупречен? – спросил с последней надеждой доктор.

- Он в другом преуспевает, ты же сам знаешь – ему виски заменяет все…

Глава семнадцатая

Очередная сигара. Посыльный. Послеобеденный сон.

Рассказ Элизабет. Ученая беседа сквозь дрему. Доктор «веселит» коллегу. Угроза русского вторжения! «Тульпа» пани Громадской. Срочная депеша. Комбинации зеркал. Ограбление и составление донесения.

Рано утром она покинула его, – пошла, проведать, как дела дома. Обрадовавшись, что снова один, доктор вспомнил о принесенной слугой купца-перса очередной сигаре и, достав ее из укромного места, стал спешно разламывать. Плотно свернутые сухие табачные листья крошились и падали на стол. Вот и записка выпала. На сей раз – чуть потолще.

«Состав английских офицеров прекрасный. Все они хорошо знают службу и отлично ездят верхом. От офицеров требуется изучение местных языков. Кроме индустанского – еще одного из 17-ти коренных наречий. За изучение каждого языка назначаются премии, достигающие за арабский и санскритский – 5000 рупий. В настоящем году последовало распоряжение относительно изучения и РУССКОГО языка. (Слово «русского» дважды подчеркнуто!) Туземные офицеры, достигающие только должностей ротного и эскадронного командира, необразованны, но имеют большую боевую опытность. Английские офицеры с ними не знаются. В английских войсках состав нижних чинов молодой, за исключением унтер-офицеров. Туземные полки комплектуются желающими не моложе 16-ти и не старше 25-ти лет, поступающими на 3 года с правом продолжить срок. Войска эти хорошо обучены, особенно кавалерия. Британская пехота вооружена винтовками «Генри-Мартини», а туземная – «Снайдера». Английские войска расположены в роскошных казармах, туземные же – в глинобитных лачугах. Волонтеров, набранных исключительно из английских подданных, считается всего около 10952 человека, которые формируют 42 пеших и 6 конных отрядов, и 4 батареи».

Как много на сей раз! Надо срочно садиться писать, а то, неровен час, кого-нибудь еще шайтан принесет… Достал все необходимое, запалил свечу, для последующего сжигания записки, сгреб сигарные крошки и, как и в прошлый раз, выбросил за окно, где ветер развеял их. Продолжил – про «ариев».

«… В новых местах обитания ариев, древнейшая гиперборейская культура разделилась позже на разные ветви, дав миру два великих учения: Веды и Авеста».

Пописав про гиперборейцев еще некоторое время, сменил тему и чернила с пером, и стал содержимое записки переносить на страницы рукописи; а мысль заработала в другом направлении…

Как много ошеломляющего поведала, на сей раз, Элизабет! Откуда только она так подробно об этом знает? Не могла она выслеживать их, в самом деле? А почему бы и нет? Ведь женское любопытство беспредельно. Но какой ужас, если то, что она рассказала, правда! Хотя возможно, жизнь в подобных замкнутых сообществах, в подобных маленьких городках, гарнизонах и колониях, невольно своей монотонностью располагает к «такому» и способствует выявлению самых, порою низменных, человеческих наклонностей. В этой атмосфере обычно процветает коррупция, полная продажность и предательство, одним словом – разложение… А может, она все выдумала? Но зачем? Чтобы отвлечь меня и усыпить бдительность?

Доктор не раз замечал за собой в общении с людьми не нравившиеся ему черты, но никак не мог от них избавиться. Например, он никогда не знал, каким тоном нужно отвечать собеседнику, не умел различить порой, шутит тот или говорит серьезно. Это, в частности, как раз и касалось последнего рассказа англичанки. На всякий случай, он добавлял к выражению своего лица запрашивающую, прощупывающую собеседника условную улыбку, выжидательная двусмысленность которой должна была избавить его от упрека в наивности, если бы выяснилось, что с ним шутят. Так его инструктировали… Но приходилось считаться и с другой возможностью. Вот почему он не позволял улыбке проступать отчетливо. По его лицу постоянно скользила «неуверенность», и в ней читался вопрос, который он как бы не решался задать: «Это вы серьезно?» Он был убежден, что на все смотрит критически, а между тем именно критического взгляда на вещи ему, случалось, и не хватало. Вот отчего утонченная вежливость, которая заключается в том, чтобы делать кому-нибудь одолжение и при этом, утверждать, – вовсе, не желая, чтобы это человек вам поверил, - что не вы ему, а он вам делает одолжение, не производила на доктора никакого впечатления: он все понимал в прямом смысле.

Закончив писать, вспомнил, что слуга перса-купца, передавая сигару, сообщил и о предстоящей поездке в Мадрас для встречи с очередным связным, правда, о точной дате обещал сообщить позже. Как сказать Элизабет о своем отъезде? Будет выспрашивать: куда да зачем? В Бомбей удалось смотаться беспрепятственно, но тогда они фактически не были знакомы; в Бенарес – тоже удалось, так как были знакомы еще мало, и отчета не требовалось. Но теперь, когда она чуть ли не переселилась к нему, что придумать? Скорей бы возвращался ее супруг с маневров, – тогда будет легче выскользнуть из поля зрения…

Легкий стук в дверь прервал терзания. Голос консьержа известил:

- Господин, к вам снова пришел тот же человек и просит вновь вас выйти к нему.

- Извините, господин доктор, что опять беспокою вас. Но появились срочные данные. – Абдул-Рахман-хан посмотрел по сторонам, где двигались редкие прохожие и экипажи.

- Хотите вновь попотчевать меня сигарой? – улыбнулся доктор.

- В виду срочности полученных данных, «заправить» их в табачные листы времени не было, так что просто записка! – Он быстрым движением сунул в ладонь доктора, как бы пожимая ее, плотно свернутый клочок бумаги. – И еще велено передать устно: в воскресенье вам надлежит быть на месте. Встреча назначена в полдень у входа в церковь Святого Фомы, что находится в окрестностях города. Каждый укажет к ней дорогу, а там к вам подойдет человек. Чтобы вовремя поспеть, придется выехать поездом в пятницу - езды два дня. Вот и ваш билет.

Передав конверт, посыльный мгновенно исчез. Возвращаясь в номер и проходя мимо консьержа, доктор заметил, что тот опять стыдливо отвел глаза, точно нашкодивший пес. («Никак подсматривал, скотина!»)

В номере развернул записку, снова зажег свечу и достал рукопись, чтобы вписать новые данные. Как быстро работают! Наверное, обстановка повального мужеложства очень способствует утечке информации. Может, и консьерж в курсе всего происходящего, и меня подозревает в чем-то подобном: не успел отправить женщину, как уславливается о свидании с мужчиной. Но тогда в его глазах в универсал – неравнодушен к обоим полам. Бред какой-то! Нет, что-то я расфантазировался… Консьерж, скорее всего, выполняет функции исчезнувшего старьевщика, и в Мадрасе, наверняка, кто-нибудь будет у меня на хвосте… Но как объяснишь ей, зачем я туда отправляюсь?

«В окрестностях Дели собрано для маневров: 15 английских батальонов, 20 батальонов туземной пехоты. 12 английских эскадронов, 38 эскадронов туземной конницы, 4 конных. 12 полевых и 3 горных батареи, 1 рота саперов. Всего 37630 человек и 114 орудий».

Какая свежая информация, прямо с учений! Кто так блестяще работает? Роберт Скотт здесь, никуда не уезжал, как сказала Элизабет… Значит, кто-то непосредственно оттуда сообщает. Кто это может быть?

Обрадованный столь ценными сведениями, быстро закончил писанину, сжег записку, убрал рукопись в ларчик, заперев его. Элизабет все никак не могла успокоиться: зачем ключик на шее висит. «Кого ты опасаешься?» Но, кажется, ссылка на забывчивость – ключик такой маленький и легко может затеряться – ее успокоила. Больше пока не пристает, да и с «покажи письма от любовниц» не настаивает… Неужели поверила?

Позвал прислугу, заказал в номер обед. В ожидании стал просматривать местную прессу.

«Изгнание китаянок» называлось сообщение из Португалии.

«Две китаянки переполошили весь Лиссабон. Дело в том, что китаянки эти умели лечить глаза. Прошел даже слух, будто они могут возвратить слепым зрение. Поэтому в маленький домик, где они жили, стала стекаться масса народа. Видя такое стечение народа, полиция заподозрила монархический заговор. Толпа заволновалась, запротестовала, что власти запрещают китаянкам лечить глаза. Народ организовал из себя стражу, которая день и ночь стояла у дома китаянок, чтобы не дать возможности вывести и выслать их. В пользу китаянок состоялся большой народный митинг. Кавалерия республиканской гвардии с большим трудом могла разогнать толпу. В происходивших с войсками стычках было несколько убитых и много раненых. Но полиции все-таки удалось похитить китаянок и выпроводить их».

Доктор улыбнулся и отложил газету, – аппетитные кушанья дымились на столе.

После сытного обеда (наконец-то, отвел душу, презрев печень!) наступило некое погружение в «дымку», и даже крепкий кофе не помог. Всплыли в затуманенном сознании какие-то далекие сцены, какие-то разговоры, невинные шалости пяти-шестилетнего ребенка и слова няни: «Хорошо, хорошо! Дайте срок, погодите… я все расскажу княгине, как только она приедет». Княгиня, родная сестра отца, строгая, угрюмая старуха, толстая, важная, с пятном на щеке (огромная родинка как ожог), с поддельными локонами, выбивавшимися из-под обязательного чепца, – другие головные уборы почему-то не были в почете. Она говорила, прищуривая глаза, и до конца жизни, то есть до восьмидесяти, употребляла немного румян и белил. Всякий раз, когда ребенок ей попадался на глаза, проповедям и ворчанью не было конца. Она журила за все: за измятый воротничок, за пятно на курточке, за то, что не так подошел к руке, – заставляла подойти еще раз. Окончивши нравоучение, иногда говаривала брату, беря кончиками пальцев табак из крошечной золотой табакерки: «Ты бы мне, голубчик, отдал баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый». Хоть я и знал, что меня не отдадут, но от этих слов каждый раз брал озноб… «Ужасы» родительского дома преследовали даже в университете… в виде лакея, которому отец велел провожать студента, особенно, когда тот ходил пешком. Целый семестр пришлось отделываться от провожатого и насилу это удалось. Камердинер, на которого была возложена обязанность, очень скоро понял сам, что, во-первых, чаду неприятно быть провожаемым, а во-вторых, ему самому гораздо приятнее побывать в разных увеселительных местах, чем сидеть в вестибюле, где все удовольствия ограничивались беседою с двумя сторожами и взаимными потчеваниями друг друга табаком… До семи лет приказано водить ребенка за руку по внутренней лестнице дома, которая, по мнению отца, была слишком крута; до одиннадцати – нянька мыла дитятю в корыте, так что выходило самым естественным образом, что за студентом посылали слугу, и до двадцати одного года не позволялось возвращаться домой после половины одиннадцатого. Практически очутился на воле, на своих ногах лишь в ссылке; если бы не это обстоятельство, то режим продолжался бы и далее…

- Дорогой, ты уснул?

Он не заметил, как она вошла (по-видимому, и вправду уснул) и вздрогнул от неожиданности.

- Прости, я тебя напугала.

Она обвила руками его голову сзади и поцеловала в глаза.

- Нет, нет, не напугала… задумался. – Он повернулся к ней и заметил перемену в облике. – А почему такая бледная?

Элизабет имела несвойственный, растерянный вид, и плохо скрываемое беспокойство так и выпрыгивало из глаз.

- Что случилось, дорогая?

Она замялась, но, не имея сил больше сдерживать то, что распирало ее, заговорила быстро и сбивчиво. Голос дрожал.

- Мне дома привиделось… нечто… никак не могу придти в себя!

- Успокойся, садись. – Теперь он обнимал ее, – сейчас принесу воды. – Сходил за графином и стаканами. – Расскажи, что случилось по порядку.

Она отхлебнула, с трудом глотая, и даже поперхнулась.

- Когда вернулась домой и вошла в гостиную, то увидела Генри, стоявшего спиной к камину. Зная, что он еще не должен вернуться с маневров, с удивлением спросила у него, отчего он так рано возвратился. – Лицо Элизабет передернуло, словно она ела лимон. – Фигура, неподвижно стоявшая, пристально посмотрела на меня с выражением задумчивости и печали на лице, но не произнесла ни слова. – Рассказчица снова сморщилась, как от кислого. – Полагая, что он чем-то опечален, сама подошла и села на кресло перед камином, но более чем в двух футах от него. Видя, что он не спускает с меня глаз и не моргает, я, посидев с минуту, обратилась к нему с вопросом, отчего он молчит, и протянула руку, чтобы дотронуться. В то же самое мгновение фигура Генри отодвинулась от меня и быстрыми шагами пошла к окну, причем не слышно было ни шума шагов, ни шороха одежды, ни движения воздуха. Подойдя к окну, муж остановился, продолжая смотреть на меня. Я бросилась к окну, но не нашла там никого… М-меня до сих пор всю т-трясет! – Голос и руки ее дрожали. – Ч-что это б-было? П-призрак?

- Успокойся! Ты вполне нормально воспринимала фокусы госпожи Громадской… - он попробовал улыбнуться, - … эти ее «тульпы» с возвращением минувшего. Почему это так напугало?

- Да, но там я была, во-первых, не одна, а во-вторых, - виденья возникали как бы по просьбе, а здесь ведь я никого не просила…

- Может быть, и это проделки нашей оккультистки, - попытался все перевести в шутку доктор. – Ты рассказывала о ней нелестные вещи – она обиделась, да и решила наказать тебя, наслав призрак. – Он даже попробовал рассмеяться. – Не волнуйся, дорогая!

- Думаю, что это знак свыше! – Элизабет явно не желала принимать точку зрения доктора, хотя дрожать перестала. – Не случилось ли что там, на ученьях с Генри?

- Ну, вот видишь, ты к нему не равнодушна, а говоришь, что не любишь, – и он не равнодушен к тебе, раз так напоминает о себе, - попытался шутливо укорить доктор.

- Он, все-таки, мой муж, и вместе прожито немало лет, - вдруг проснулась, и заговорила в ней праведная супруга. – Я немедленно должна ехать в Дели и узнать, не случилось ли чего. Так что, дорогой…

- Как ты поедешь? Одна? Может быть, я… - Доктор изобразил правдоподобно-искренний порыв в надежде на отказ, что и последовало.

- Нет, нет, не беспокойся, дорогой! Я отправлюсь служебным экипажем с прислугой и охраной, так что тебе не стоит волноваться. – Она решительно встала, поправляя платье и прическу.

- Где новая шляпка? – заметил он отсутствие обновки.

- Разонравилась, выбросила! Прощай, дорогой! – Страстно поцеловав любовника, выбежала, хлопнув дверью.

«Консьерж подумает, что наконец-то рассорились, и будет злорадствовать. Вот и хорошо! Пусть себе так думает… – Ученый почесал затылок. –Не было счастья, так несчастье помогло! Не надо теперь объяснять свой отъезд в Мадрас и оправдываться. Если это действительно проделки госпожи Громадской, то стоит ее лишь поблагодарить за экстренно предпринятые меры… и личное спасибо мистеру Призраку!»

* * *

- Местоположение Аркаима не случайно, - рассказывал доктор, - по Уралу проходит крупнейший в мире геологический разлом. В Авесте это место названо серединой мира. Именно здесь, а не в Гринвиче, проходит истинный нулевой меридиан.

- Это ваше личное умозаключение? – усомнился пан Сойка.

- Да, но если я сумею это убедительно доказать, то, надеюсь, со мной многие согласятся!

- Интересная точка зрения! Но как вы это докажете?

- Не будем, коллега, отвлекаться на частности. Так вот, Урал не просто граница между Европой и Азией, он – граница между Западным и Восточным полушариями. Именно от него начинается «Восток» и «Запад», как понятия. А мы все, кстати, волей-неволей определяя для себя понятия, ориентируемся…

- На Урал? – догадался Сойка.

- Да, совершенно верно! В философии Запада и Востока это наглядно показано. Европейская (западная) – ориентируется на индивидуальное развитие личности, а Восточная (азиатская) - во главу угла ставит вовлеченность всех людей в общий поток.

- И пани Громадская вовлекает нас в общий «восточный поток»… Кстати, вы помните, что мы сегодня должны быть у нее?

- А разве сегодня четверг? – спохватился доктор.

- К великому сожалению, а может, и к радости – это так.

- Почему к сожалению?

- Потому что время быстро летит! Казалось, только вчера был понедельник, а сегодня, на тебе, четверг…

- В таком случае, раз время так подпирает, теперь и вы мне почитайте, - доктор сложил свои листы в стопку и приготовился слушать.

- Так на чем мы в прошлый раз остановились? – наморщил лоб Сойка, зашелестев своей тетрадью, распухавшей день ото дня.

- «Ахуры-махуры», – улыбнулся доктор. – Помните, как это развеселило мисс Торнтон?

- А почему, извините за неделикатность, она не с вами? – мягко подковырнул поляк.

Беседа происходила у доктора. Сойка снова приехал в экипаже и похвалился, что колесо успешно починили. А доктор смотрел теперь на коллегу новыми глазами, сквозь призму рассказанного Элизабет, пытаясь найти во внешности и повадках друга черты, подтверждавшие его вторую сущность. И то, что раньше можно было отнести к причудам и странностям, часто присущим многим людям, теперь, в свете рассказанного, казалось доктору чем-то необычным и подозрительным. Принципиальный холостяк (почему?). Маленький рост и общая тщедушность, теперь воспринимались, как проявления женственности. Какая-то немужская, излишняя эмоциональность… да и много чего, вызывало непроизвольное раздражение …

- Уехала к супругу, притом очень поспешно, - наконец вышел из ступора доктор. – Ей было видение! Посчитав это дурным предзнаменованием, перепугалась, – не случилось ли что с мужем?

- Что привиделось?

- Мистер Торнтон, собственной персоной, стоящий у камина, хотя он находился за тысячу миль в этот момент.

- Так, может, он и вправду вернулся?

- Что вы! Она его схватила, но поймала воздух…

Пан Сойка выпучил глаза и нахохлился, – похоже, испугался, но, быстро взяв себя в руки (так и хочется сказать – в лапки, до того они не мужские), сказал решительно:

- Насколько мне известно, она особа впечатлительная, поэтому ее реакция не удивляет!

- Не без того, - вяло согласился доктор («Ишь какой знаток женской психологии нашелся!»). - Давайте лучше послушаем о вашем индуизме, коллега.

- Действительно, что это мы женскими страхами занялись! – в голосе пана проклюнулось внезапно что-то «орлиное», и он распахнул тетрадь:

- Важнейшим положением в индуизме является карма, что означает буквально «действие». Если сейчас ты унижен и обездолен, если презираем людьми, то это плод твоей кармы, учит индуизм.

До прихода гостя доктор успел пообедать и поэтому сейчас стал снова ощущать в голове знакомые сноподобные затмения и наплывы, но до того приятные, что, хоть его и в самом деле индуизм интересовал, противиться этим искусительным наплывам был он не в силах.

- … значит, в прошлой жизни ты вел себя дурно: не почитал Богов, не уважал старших, был алчным…

«Занимался мужеложством», - добавил мысленно слушатель.

- … был жестоким, развратным, - продолжал Сойка.

«О какая самокритичность!» – подумал доктор и, усилием воли сбросив очередной сладкий «наплыв», спросил: - Короче, был грешником?

- Мало того! Ты, быть может, не делал, что надлежит, и совершал то, что строго запрещено! – полыхал праведным гневом поляк.

- «Ты», вы меня имеете ввиду? – в шутку спросил временно не дремавший доктор.

- Причем здесь вы, коллега? – смутился рассказчик.

- А как узнать, что надлежит и что запрещено? («Как он, интересно, сейчас морализаторствовать и двуличествовать, проказник этакий, будет?»)

- Для этого индуизм вводит еще одно важное понятие – дхарма…

«В 1550 году (круглая дата запомнилась) Турция завоевала Северную Африку, а спустя двадцать лет к Империи присоединил и Кипр», - страницы учебника вновь поплыли перед внутренним взором доктора, погрузившегося в очередной «наплыв».

- … сумма прав и обязанностей, предписанных каждому, - доносилось монотонно извне, - в зависимости от пола, возраста, касты… в свою очередь определяется тем, как выполнялась дхарма в прошлом рождении.

- То есть, карма и дхарма неразрывно связаны? – неожиданно спросила та часть доктора, которая, по-видимому, все-таки, слушала краем уха.

- «В 1683 году случилось первое крупное поражение турок под Веной от войска польского короля Яна 111 Собеского», - невпопад ответил Сойка, но тут же и выяснилось, что ответивший голос вовсе не Сойкин, а внутренний голос самого вновь задремавшего слушателя.

- Если вследствие дурной кармы прошлых рождений, - заговорил «подлинный» Сойка, - вы оказались, скажем, мясником, подметальщиком…

«Что ли опять обо мне?»

- … то должны покорно выполнять эту грязную работу…

«Интересно, на каких «ролях» в их «мужском клубе» Сойка?»

- … в следующем рождении вас ожидает гораздо лучшая доля.

«Наверное, на «пассивных», в связи со своей незначительной комплекцией…»

- … и, наоборот, согрешивший царь или брахман в новом рождении может стать неприкасаемым, а то и животным.

«А кем стал теперь бедный Чанакья?»

- … воплощение человеческой души в теле бессловесной твари признают далеко не все авторитеты индуизма.

- Эти утверждения коренным образом отличаются от воззрений христианства, ислама или, например, религии древних греков и римлян, - бодро отреагировала слушающая часть доктора.

- Вы правы! Не по капризу судьбы или жребия, не по воле Бога, становится человек благородным или низким, уважаемым всеми брахманом или униженным неприкасаемым.

«В конце ХУ111 века Крым отошел к России, а Египет стал независимым спустя двадцать лет», - перевернулась еще одна страница учебника в глубине сознания.

- … судьба, стечение обстоятельств могут богача сделать бедным, а нищему послать клад, но и нищий брахман может быть благороден, а богатый шудра – презираем.

«Вот и Чанакья был бедным брахманом… В конце 20-х годов нового. Х1Х века, империя потеряла Сербию и Валахию…»

-… в то же время, многое зависит от самого человека, от его деяний. Человек в индуизме – существо активное, он может изменить свою карму и даже, если предпримет огромные усилия, способен и вовсе освободиться от перерождений и слить свою душу с высшим духовным началом.

«Как сладко поет птичка сойка», - отметила слушающая сторона. – «Вы хорошо подготовились по исторической дисциплине», - похвалили на стороне дремлющей.

- … избавление от перерождений – высшее устремление человеческого бытия…

- Это, наверное, трудно? («Сами вы все здесь перерожденцы!») – каждая «часть» доктора, как наружняя-слущающая, так и внутреняя-дремлющая, занята своим. – А как быть с плотскими удовольствиями?

- Индуизм проповедует гармонию мирского и духовного, не считая грехом ни удовольствия плоти, ни желание обрести богатство, счастье, общественное признание…

- Какая удобная религия! – возликовало снаружи. «Оно и понятно»,- недовольно хмыкнуло внутри.

- … лишь бы все происходило в рамках, предписанных священными законами и обычаями, не противоречащими кастовой дхарме.

«Понятно, понятно», - опять заворчало внутри. – Спасибо, вы меня успокоили! – поблагодарило снаружи. Тут наружное и внутреннее слились воедино, и доктор почувствовал, что окончательно проснулся.

- Скажу больше! – похоже, вошел в раж Сойка. – Самый желательный, с точки зрения индуизма, является баланс четырех целей человеческой жизни. – В голосе рассказчика послышались петушиные ноты, – видно оратор устал, в подтверждение чего умолк, прокашливаясь.

- Каких четырех целей? – не терпелось теперь узнать слившемуся воедино с самим собой слушателю.

- Они следующие: - голос Сойки обрел прежнюю «орлистость», - Артха - достижение материального благополучия и лучшего положения в обществе; Кама - любовное наслаждение; Дхарма – добродетель, четкое выполнение религиозного долга, кастовых прав и обязанностей; Мокша – духовное освобождение.

Доктор с удовлетворением отметил, что если пунктов было бы больше, то его существо вновь начало бы раздваиваться, а то и вообще погрузилось в монолитный сон.

- Значит, индуизм покоится на этих, всего лишь, «четырех китах»?

- Вам мало?

- Что вы, вполне достаточно.

- Ну, то-то, - шутливо погрозил пальчиком Сойка, по-видимому, все-таки заподозрив слушателя в частичном засыпании.

«Как кокетливо пальчиком делает. Вот оно одно из проявлений теневой стороны его натуры», - подумал доктор и сказал весело: - Очень хорошая и удобная для человека система ценностей… А хотите, коллега, я вас сейчас немного развеселю?

- Почему бы и нет? Извольте!

- Вы слышали об английском убийце-маньяке по кличке «Джек-потрошитель»?

- Конечно, кто о нем не слышал! Газеты всего мира трубили.

- Так вот, он и мадам Громадская… - доктор сделал хитрую паузу.

- Были знакомы?

- Более того.

- Он был ее мужем?… Братом?… Ну, я не знаю… - терялся в догадках Сойка.

- Он и мадам – одно и то же лицо! – заявил доктор торжествующе.

- С чего вы взяли? – Сойкина челюсть отвисла, но не сильно – ожидаемого эффекта не произошло. – Тоже мне, называется, развеселили…

- Мне об этом поведала Элизабет. Правда, забавно? Вас это не шокировало?

- Откуда ей такое известно? – не собирался не удивляться, не веселиться поляк.

- Супруг рассказал. – На лице доктора проступило разочарование. – Я вижу, на вас это не произвело должного впечатления?

- Так муж ей сообщил об этом, явившись призраком? – мрачная усмешка все же проступила на лице Сойки. – Тогда, и впрямь, ничего удивительного.

- Нет, значительно раньше… - окончательно сконфузился доктор, - когда он еще работал в Лондоне.

- Бред какой-то! – злорадствовал поляк. – По-моему, все это фантазии скучающей дамы!

- Жаль, что вас не развеселило, - «отступал» доктор. – А мне показалось забавным…

- Что это вдруг вам захотелось меня развеселить? – насупился Сойка.

- Да потому, что атмосфера в городе, как мне кажется, стала напряженной: двойное убийство, теперь эти маневры… Вы не находите?

- Пожалуй, с вами соглашусь. Все, видимо, оттого, что в воздухе витает… - поляк выжидательно замолк и выразительно посмотрел на собеседника.

- Что витает? – доктор непонимающе поднял брови. Теперь настал его черед строить предположения.

- Как что? Разве не догадываетесь? – Сойка снова сделал паузу.

- Нет, - окончательно «проигрывал партию» доктор.

- Угроза русского вторжения! – гаркнул вороном Сойка. – Вот, что витает, коллега.

- И это неотвратимо? – наивно спросил доктор и вспомнил про свою, неуместную в подобной ситуации, славянскую внешность. («Какие они фантазеры! Ишь ты… вторжение мерещится».)

- Не знаю, не знаю, - отвел взгляд Сойка и достал часы. – Мы с вами засиделись… Уже пора собираться к пани Громадской.

- Я бы хотел попросить мадам создать тульпу о пророке Заратустре. Что вы думаете по этому поводу? – спросил доктор, когда экипаж остановился у знакомого особняка. Множество карет подъезжало к дому, и гости спешно входили в подъезд.

- Если попросите, – она не откажет, - ответил Сойка, пропуская доктора вперед. – Конечно, было бы желательней попросить, как и положено, заранее… Хотя, может быть, пани столь всемогуща, что выполнит вашу просьбу и без предварительной подготовки – что называется «экспромтом».

- А вы любите Шуберта? – спросил доктор.

- Люблю, но причем здесь он?

- Вы упомянули «экспромты», вот я и вспомнил о нем. Вам нравятся его опусы?

- Опять хотите меня развеселить? – улыбнулся поляк. – Мне больше нравятся Мазурки, Баллады и Ноктюрны моего великого земляка!

- Шопена?

- Да! В особенности его «Революционный» этюд, - снова в пане Сойке проклюнулось что-то орлиное, и он взъерошил перья.

Они вошли. Членов общества собралось предостаточно, а народ все подходил и подходил. До начала «представления» оставалось не более четверти часа. Гости стояли небольшими группками и оживленно беседовали, некоторые прогуливались парочками. Хозяйка и ее супруг радушно встречали вновь прибывших. Доктор засвидетельствовал свое почтение пани и попросил ее создать тульпу.

- Так внезапно? – вначале опешила она, но потом, подумав, мило улыбнулась. – Попробую. Чего не сделаешь для вас, наш славяноподобный турок!

Получив согласие (предположение поляка оправдалось – она, и вправду, всемогуща) доктор радостно просиял.

Вскоре все вошли в залу, и расселись по своим излюбленным местам. Любимое место англичанки пустовало, – значит, все-таки, уехала.

Пани Громадская, произведя, положенные вначале ритуальные действия, сообщила присутствующим, что сейчас представит тульпу на тему, предложенную «нашим уважаемым турецким доктором».

Дым тибетских палочек заполнил освещаемое тусклыми свечами помещение, экзотическая музыка шехнаи и ситара, подобно гибкой кобре, зазмеилась в воздухе, пронзая ароматные клубы фимиама.

- И тогда Ахура Мазда, - зазвучал гулко, как под сводами собора, ставший низким, голос «искательницы истины», - поведал Заратустре, что не существует великого множества богов и божков. Все благое на земле происходит от Единого, а все дурное – от Духа Зла.

В луче света, неизвестно откуда исходившем и прорезавшем густую пелену курений, заколыхалась человеческая фигура. Возник бородатый, но не старый, мужчина, одетый в звериную шкуру с посохом в руках. Фигура быстро укрепилась в реальности, и доктор с удивлением узнал в чертах лица незнакомца свои собственные. От этого не совсем приятного открытия он заерзал в кресле и посмотрел на окружающих, – узнали они? Но все, сосредоточенно и не отрываясь, созерцали видение и никаких сличений не производили. У доктора отлегло от сердца.

- Чтобы Заратустра мог стать великим пророком, - поведал голос вновь из-под потолка, - ему пришлось выдержать три испытания.

Перед человеком в шкуре самопроизвольно вспыхнул огромный костер. Тот, слегка помедлив, шагнул в огонь, на мгновенье, исчезнув в, жадно охвативших смельчака, языках пламени и вскоре вышел, невредим, – бывшая на нем шкура даже не задымилась.

«Чудеса», - подумал доктор и увидел, что теперь появились на «сцене» люди, тащившие огромный котел с ярко блестевшей и колыхавшейся в нем жидкостью.

«На воду не похоже, - тревожно отдалось в сознании, - не расплавленный ли металл?»

Часть из пришедших схватила Заратустру и распластала на земле, держа за руки и за ноги, остальные подволокли (должно быть очень горячий – то и дело отдергивали руки, хоть и в рукавицах) к испытуемому котел и стали лить из него расплавленный свинец на грудь страдальца. Послышалось характерное шипенье, запахло горящей плотью, не то пар, не то сизый дымок окутал тело и на миг скрыл его. (Доктор почувствовал сильное жжение в груди, как при сильной изжоге. Отозвалась и печень, больно кольнув.) Как ни странно, ужасного крика жертвы не последовало… Мучители отпустили ноги и руки бедняги, и через несколько мгновений Заратустра встал, оторвал небрежным движением от груди сверкавший застывший слиток и поднял его высоко над головой. Никаких ожогов на теле не было видно. (Изжога доктора тоже прошла, и печень отпустила.) Люди унесли пустой котел, а на смену им пришли другие. (Доктор насторожился: какая гадость последует?) Новые привязали пророка к неизвестно откуда взявшемуся столбу – буквально из-под земли вырос – и стали острыми кинжалами вспарывать ему живот, отчего обнажились кровоточащие внутренности. (Доктор почувствовал острые боли в кишках. И даже пощупал себя, но все было на месте. «Какая достоверная чертовщина происходит!») Публика ахнула, многие отвернулись или зажмурились, не в силах вынести подобного натурализма. А герой-пророк не растерялся и стал накладывать на раны свои чудодейственные руки, предварительно вернув, конечно, внутренности на место, в результате чего, ужасных повреждений как не бывало. Вдобавок легким движением сбросил с себя путы и как заправский циркач поднял торжествующе вверх обе руки, словно напрашиваясь на, впрочем, заслуженные аплодисменты. «Искатели Истины» снова ахнули. Но радостно, с облегчением. По-видимому, забыв, где находятся, обрушили на «артиста» шквал оваций. («Не в цирк ли попал?» – подумал доктор, с радостью отмечая, что в животе болезненных ощущений не наблюдается.) Неземной голос мадам оккультистки прервал неуместные проявления зрительского восторга:

- Твердость во вновь обретенной вере сделала тебя неуязвимым. Это говорю тебе Я, твой Бог и властелин, Ахура Мазда. Но одно тебе угрожает, – ты остаешься смертен.

- Как ты, создавший всю Вселенную, все священные стихии, не хочешь сделать меня бессмертным? – вскричал обиженно человек в шкуре, и доктор почувствовал какое-то першение в горле и непроизвольное шевеление губ – голос пророка был его собственным.

- Много позже услышим мы подобную мольбу от другого пророка, - раздался комментарий Громадской. – И вам, всем собравшимся здесь, знакомы эти слова: «Отче, о если б ты благоволил пронести чашу сию мимо меня! Впрочем, не моя воля, но твоя да будет».

Человек в шкуре заговорил снова, и доктор вновь ощутил щекотанье в горле и шевеленье губ:

- Скажи мне, Дух Святейший, создатель жизни плотской, что из Святого Слова и самое могущее, и самое победное, и наиблагородное, что действенней всего?

И далекий голос, лишь слабо похожий на голос мадам, ответил:

- Знай, пророк, отныне все мои имена, и называй меня: Желанный, Мощный, Истина, Всеобъемлющая Благость, Разум и Разумный, Учение и Ученый, Святость и Святой, Сильнейший, Беззлобный («Не достаточно ли? – богохульно подумал доктор. – Ведь все и не запомнишь!»), Победный, Все считающий и Всевидящий, Целитель, Создатель, Покровитель, Хранитель…

Было названо 72 имени, – доктор не поленился посчитать. «Да ровно столько же глав в Авесте, - вдруг осенило его, - и столько же нитей в ритуальном поясе кусти!»

- Бойся, пророк, - продолжал голос, - злого колдуна Брат-реш Тура, которого злой дух Ангро Майнья породил, чтобы убить тебя.

В сознании доктора почему-то всплыл образ пана Сойки. («Не он ли есть тот колдун?.. Хотя, причем здесь он? Какая чепуха!»).

- Ты достойно должен будешь принять смерть, когда колдун настигнет тебя, но старайся оттянуть этот миг.

«Почему я так плохо подумал о коллеге? – устыдился доктор. – Ну, подумаешь, имеет порочную наклонность… и что из этого? А кто безгрешен?»

- Смерть в мире нужна, чтобы показать конечность времени, в котором происходит борьба с духом зла. Если не будет смерти, то Ангро Майнью тоже обретет вечную жизнь и никогда не воссияет тогда свет блаженства для праведников.

«Очень разумное мироустройство!»

- Отныне ты будешь знать, что было и будет в плотском мире и мире духовном…

«Это хорошо!»

- … будешь ведать судьбами всего человечества и жизнями отдельных людей, как великих, так и незаметных…

«Зачем столь обширные полномочия?»

- А теперь ступай и приведи в дом свой супругу, которая родит тебе детей…

«Как там Элизабет? Наверное, катит в Дели?»

- Передай и другим людям это мое наставление. Ибо нет ничего в мире лучше простой человеческой жизни. Она прекраснее, чем бессмертие при бездетности!

«Очень мудрая мысль, и с этим не поспоришь».

Сеанс закончился, и народ стал неспешно расходиться. Муж Громадской торопливо подошел к беседовавшим доктору и пану Сойке и начал взволнованно:

- Господа, вы ничего не слышали?

Доктор и Сойка вытянули лица.

- Получена срочная депеша, что на маневрах осколком снаряда тяжело ранен мистер Торнтон!

- Как? Не может быть!

«Значит, призрак явился не случайно?» Неприятный холодок пробежал по спине доктора. «Вот и не верь в предсказания…»

- И как он себя чувствует? – закудахтал испуганно Сойка. – Опасна ли рана?

- Ничего более неизвестно. Помещен в госпиталь. Будем ждать дальнейших известий.

- Бедняжка Элизабет! Наверное, ничего не знает, – присоединилась к разговору госпожа Громадская.

- Она поехала к нему, заранее почувствовав неладное, - сказал доктор. – Ей было видение…

- Расскажите, расскажите! – потребовала оккультистка, и доктор со всеми подробностями пересказал историю с появлением фигуры у камина.

Слух о несчастье мгновенно распространился среди присутствующих, и вот уже кругом слышались охи и вздохи, расспросы «что да как?», мелькали испуганные лица и расширенные глаза. Общее смятение продолжалось некоторое время, пока пушечный выстрел не вернул всех в реальность, заставив поспешно прощаться с хозяйкой и отправляться по домам.

- Каким, все-таки, образом нам показывает свои чудеса старая ведьма? – неожиданно резко обрушился на «волшебницу» поляк, когда они с доктором тряслись в Сойкиной карете. – Уверен, большая часть ее фокусов основывается на оптических иллюзиях, получаемых с помощью плоских и вогнутых зеркал.

- Я не силен в оптике, - пожал плечами доктор.

- Эти приемы известны издавна, и были в ходу еще у языческих жрецов.

- Так на вас не произвело впечатление совпадение видения и реальности? – попытался вернуться к трагической сенсации доктор.

- Вогнутые зеркала, - продолжал поляк, пропустив вопрос мимо ушей, - составляют одну из важных принадлежностей волшебных кабинетов и магических проделок. Самая выгодная из всех форм для таких зеркал - эллипсис.

За окнами проплывали темные здания, послушно спящего или только прикинувшегося таковым, города – в некоторых окошках все еще мелькали робкие огоньки и тени.

- Предмет, находящийся в одном из фокусов, - продолжал горячо Сойка, - отразится тогда в другом, но только в обращенном виде – призрак будет казаться висящим в воздухе и производить чрезвычайный эффект, который для неподготовленного зрителя должен казаться сверхъестественным.

- Но мы с вами зрители подготовленные, - слабо возразил доктор, - а, тем не менее, приходим в восхищение от раза к разу. А как ей удается добиваться внешнего сходства фантома с кем-то из гостей? То «герой» похож на вас, то – на меня, как сегодня…

- С помощью комбинации зеркал можно заставить являться самые разнообразные привидения в богатом многообразии цветов, форм и движений, - продолжал упорно громить Громадскую поляк. - Потому что все, что будет помещено или будет совершаться в ближайшем к зеркалу фокусе, невидимом для зрителей, повторится с большой отчетливостью в более обширном виде в другом фокусе, положение которого приноравливается выгодным для зрителя образом. При этом появляющийся призрак сохранит в себе все отличительные черты сверхъестественного, потому что, представляясь глазу в самых отчетливых формах и красках, он будет ускользать, как бесплотное существо, от прикосновения к нему…

- Считаете ее мошенницей? – напрямую спросил доктор.

- Почему бы и нет, коль существует подозрение, что она, к тому же, и… Джек-потрошитель, - наконец улыбнулся ниспровергатель.

«Чем вызвана столь резкая перемена в оценке? – подумал доктор. – Ведь совсем недавно он вместе со мной ею восторгался…»

За окнами мелькнули освещенные окна «Огней Кашмира» и возница затормозил.

- Кстати, а может быть, и нет, – улыбнулся и доктор, спрыгивая с подножки, – завтра уезжаю в Мадрас, так что на время лишусь вашего общества, дорогой коллега.

- Надолго ли? – в голосе послышалась легкая обида. –Почему держали в секрете, что уезжаете?

- На пару-тройку дней.

- Опять Дади-Насю-Ванджи посылает?

- Да, он… - соврал, не моргнув, доктор. – Не могу отказать! А вам не сообщил заранее, потому что считаю это пустяком, к которому недостойно привлекать внимание.

- Ну-ну, удачного пути, - помахал маленькой ручкой Сойка и, громко хлопнув дверцей, поехал восвояси.

Очутившись у себя в номере, доктор вдруг почувствовал, что затосковал по Элизабет. Нахлынуло чувство, овладевающее мужчиной, в чью жизнь случайно встреченная незнакомка вносит черты, поначалу непривычные, но в которых мужчина начинает нуждаться, привыкнув к ним. В связи с этим у него появилась привычка думать о мелочах, отвлекавших от размышлений, обычно занимавших голову: - там ли лежит ложка или вилка, на месте ли стоит кофейник, в правильном ли порядке разложены на столе привычные предметы и так далее… Внутри, где-то в глубине, замурлыкал голос:

«Я слышу, как она в тиши ночной вздыхает.

О дивный, сладкий сон, приснись еще хоть раз!

Я вижу, как она глаза свои неспешно открывает.

О наслажденья миг и час, вернись и вечно длись для нас».

Доктор, прежде чем лечь спать, решил перечесть то, что собирался завтра везти в Мадрас. В связи с благоприобретенной привычкой, думать о мелочах, он, подойдя к бюро и доставая заветный ларчик, почувствовал - что-то в расположении предметов не так. Но что – определить не мог. В последнее время ослабил бдительность, ленился запоминать расстановку вещей, покидая жилище. Достав нагрудный ключ, отпер ларчик и… похолодел – ларчик пуст. Глянув по сторонам, заметил, что и сабля исчезла, – войдя, занятый своими мыслями, он не посмотрел на стену, а то бы сразу заметил пропажу. Судорожно кинулся к окну, тронул стекло, оно закачалось. Кто-то, по-видимому, вынимал его, но аккуратно поставил на место.

«Пока я находился у Громадской, здесь кто-то побывал… Но кто? Обычный грабитель? Взяли саблю это понятно - ценность, но бумаги, лежавшие в ларчике! И как удалось его открыть? Следов взлома нет, а ключ постоянно на груди. Чудо! Необъяснимо…»

Мрак непроницаемой южной ночи за окном усугублял чувство необъяснимости случившегося. Открыл ящики бюро. Черновики рукописей, книги, флаконы с чернилами, перья, различные прочие бумаги на месте. Стал осматривать комнату, поднося подсвечник к предметам. Все на месте. Как быть? Пойти спрашивать у консьержа и получить дежурный ответ: никто из посторонних не входил, никакого шума не было. Заявлять в полицию? Но стоит ли привлекать к себе внимание и делаться героем последней полосы местной газеты, раздела «Происшествия».

Свидетельство о том, что сабля подарена Магараджей, с его собственной подписью, скрепленной огромной сургучной печатью, красовалось на месте в глубине одного из ящиков, и чековая книжка находилась там же. Выходило, что единственная похищенная ценность – сабля. Бумаги не в счет. Даже, если грабитель сумел каким-то чудесным образом открыть ларчик в поисках драгоценностей или золота, и не найдя их там, увидел исписанные листы, то он, по общепринятой логике, должен был бы их в гневе отбросить, а не уносить с собой. Может быть, он чего-то испугался и выбросил их, убегая, за пределами комнаты? Не пойти ли посмотреть снаружи?

Снова подошел к окну, держа в руке подсвечник, и вдруг заметил то, чему первоначально не придал значения. В отверстие оконной рамы вряд ли мог бы пролезть взрослый человек – настолько оно узко и мало. Но тогда, может, ребенок?

Форточка оставалось открытой, но в нее могла бы пролезть только кошка. Настолько и она маленькая. При том задвижки на рамах плотно закрыты. Если допустить, что вор проник через окно, то каким образом ему удалось покинуть тем же путем комнату, закрыв изнутри задвижки? Если это был даже ребенок, то он не сумел бы выбраться через крохотную форточку. Может быть, это проделки какого-нибудь йога, ведь они и не такое могут?

Доктор отодвинул оконные задвижки и распахнул окно. Теплый ночной воздух вместе со страдавшими перманентной бессонницей насекомыми ворвался в душную комнату. Высунувшись из окна, он в свете пылавшего канделябра ничего внизу и вокруг не заметил. Не видно никаких разбросанных впопыхах листов бумаги и дальше, плоть до ограды, отделявшей двор гостиницы от улицы. Не идти, в самом деле, по ночному городу с подсвечником, ища что-то под ногами. Патруль сразу заберет и будет прав. Наверное, все-таки, нужно спросить привратника. «У меня от этого не убудет, а мало ли, чем черт не шутит!»

Затворил окно, плотно закрыл все задвижки, подтверждая известную ему русскую поговорку: «Обжегшись на молоке, – на воду дуют», и направился в гостиничный коридор, где, наверное, видел не первый сон блюститель внутреннего распорядка отеля. Тот действительно мирно посапывал в сидячем положении и, будучи потревоженным, клятвенно заверил, что «никто в комнату господина доктора в его отсутствие не входил», да он бы такого и не допустил – на то и приставлен; потом, наморщив лоб, вспоминая, кокетливо добавил: «за исключением Вашей дамы». Но та, как понимал привратник, пользовалась особой привилегией.

- Она ушла от меня еще днем, - озадаченно подумал вслух доктор, и лицо его вытянулось.

- Зачем, господин? – оживился привратник, чей сон был мгновенно изгнан всепожирающим любопытством. – Леди возвращалась сюда еще раз вечером, когда вы ушли. Сказала, что забыла серьги.

Глаза привратника заблестели в предвкушении чего-то скандально-сенсационного, а доктора повторно пробил холодный пот. Струйки вперегонки побежали по спине с той же проворностью, с какой – и мысли, наступая одна на другую, догоняя и обгоняя… Этого не может быть! Стал мучительно вспоминать: носит ли, какие украшения вообще, да и серьги в частности? Память, оказывается, поленилась зафиксировать столь обыденную вещь. В этом вопросе оказался такой же не наблюдательный, как и большинство представителей сильного пола.

«О какой позор, даже не заметил, были ли на ней серьги! А еще любовник называется!»

Недоумевая, вернулся к себе в номер и продолжил самоистязания, сев на постель. Охватило смятенье, и Заратустра в нем приуныл – вот тебе и внешнее сходство с пророком!

«Причем здесь Элизабет? И как я, к своему стыду, не помню, носила она серьги или нет?»

Посмотрел на подаренные запонки, прочел по-французски, слагавшееся из нотных знаков слово «обожаемый». Вот тебе и «обожаемый»! Обожаемый, то обожаемый, да вот только такой невнимательный – какой позор! Возможно, она заходила за забытыми серьгами (постепенно смирился с этим) и отправилась в путь не сразу, чуть задержавшись. Но какая связь между ее приходом и похищением сабли, выдавленным стеклом и пропажей бумаг? Факт ее прихода еще более запутывал дело.

«Что за чепуха? Она аристократка, жена дипломата! Как я могу ее в чем-то подозревать? Какой-то бред, господа! Но почему оконные задвижки закрыты изнутри?»

Клубок мыслей катался, более запутываясь, в распухшей голове. Но, наконец, удалось совладать с собой, и простой вопрос «что повезу в Мадрас?» заставил придти к трезвому решению – раз нельзя ехать с пустыми руками, то придется по памяти восстанавливать.

Достал листы черновиков, обмакнул перо в «те самые» чернила и стал мучительно вспоминать: «кажется, 15 английских батальонов… А сколько туземных? Тоже 15 или больше?…»

Здравая, успокоительная мысль вдруг остудила воспаленное сознание: и чего это так разволновался?

«Какая им, в конце-то концов, разница, сколько и каких батальонов участвует в маневрах, если нападать они не собираются? Да и вообще, лучше хоть что-то, чем ничего – не скажу же связному, что обокрали – вот весело будет! К тому же, учитывая, что отношение «их» ко мне, мягко говоря, не самое деликатное (постоянные ссылки да слежки) – с какой стати я должен так усердствовать?»

Такое понимание ситуации оказало на доктора самое, что ни на есть, положительно-терапевтическое воздействие, и он, весьма быстро набросав донесение, свернул в листы трубочку, сунул в ларчик, а его - под подушку, под голову. Затем, сладко зевнув (целительное равнодушие разливалось по телу, согревая), глянул на часы: минутная стрелка опередила часовую, застрявшую на цифре «два». Однако засиделся! Где-то в закоулках сознания мелькнул противоречивый образ Элизабет, кольнув значительно затупившейся иглой. «Лучше пока не разгадывать загадку, - шепнул на ухо добрый седобородый старик, которого зовут, кто Морфеем, а кто Сном – утро вечера, как говорится,…» … и доктор захрапел.

Глава восемнадцатая

Холодный пот и тусклый рассвет. Встреча в Мадрасе и новое поручение. Яхта «Провидение» и разговорчивый капитан.

Языки пламени лизали со всех сторон несчастного, не обжигая его. Было тепло, но не более того, и бедняга добродушно улыбался.

- Ах, вам не жарко? – зловеще вскричал мистер Торнтон и сделал повелительный жест. – Мистер Сойка, подложите дров, а то наш уважаемый доктор, по-прежнему, не хочет сознаваться в том, что он никакой не турок, а русский агент.

Пан Сойка услужливо подкладывал в костер поленья. Элизабет, сидя рядом с супругом в троноподобном кресле, равнодушно взирала на происходящее и обмахивалась перламутровым китайским веером – такой сильный жар от костра.

«Почему она не хочет заступиться за меня? – с ленивой грустью думал сжигаемый. – Выходит, притворялась, что любит…»

- Мистер Торнтон, на него не действует огонь, - пожаловался поляк голосом петербургского истопника-доносчика. – Зачем зря дрова переводить?

- Тогда попробуйте расплавленным свинцом, - предложил догадливый англичанин, вдруг превратившись в того самого старца из Тайной Канцелярии, что был со звездой в петлице, и трещал коленками.

- Слушаюсь! – Пан Сойка мигом обернулся и принес большую суповую кастрюлю, в которой с опасной аппетитностью плескалась серебристая масса.

- Господин доктор, почитайте мне пока то, что вы написали между строк про английские войска, - ласково, как бы для усыпления бдительности, попросил поляк и с коварной неожиданностью выплеснул содержимое кастрюли на испытуемого. Серебристая вязкая жидкость (свинец быстро остывает), шипя и пузырясь, покрыла одежду, с проворностью серной кислоты прожигая ее, но, не причиняя телу ни малейшего вреда.

Холодная Элизабет продолжала наблюдать, реагируя лишь легким подергиванием плеч: фу, какая непрочная одежда на нем! Доктор, тем временем, исступленно сдирал с себя вместе с клочьями костюма успевшие застыть слитки и бросал их к ногам коварной возлюбленной – на, мол, подавись этим богатством (блеском свинец не уступает золоту).

- Теперь сознаетесь? – участливо спросил мистер Торнтон голосом старца из Канцелярии и для пущей убедительности хрустнул коленной чашечкой.

- Я готов сознаться в том, что я… Заратустра! – дерзко выкрикнул доктор. – Разве этого вам мало?

- Подвергните следующей пытке! – приказал старец голосом англичанина.

«Оборотни какие-то: то старец, то англичанин… Почему она молчит и не вступится за меня?» – с тоской думал «Заратустра», отдавая себя в руки неких, вновь нагрянувших молодцов, которые суетливо стали его привязывать к выросшему из земли столбу.

- Дорогая, помоги! – наконец не выдержал доктор и простер к любимой еще не связанные руки.

- Обожаемый, потерпи! Осталось совсем не долго мучиться, и я приду к тебе… узнать, не потерял ли ты подаренные мной запонки? – Рот открывала мисс Торнтон, но голос принадлежал, вне всякого сомненья, госпоже Громадской, (опять оборотни!).

- Режьте, кромсайте его! – Теперь рот открывал англичанин, но дребезжал канцелярский старец со звездой. – Посмотрим, какой он Заратустра!

На сей раз, испытуемый почувствовал резкую настоящую боль во всем теле от вонзаемых кинжалов и закричал во все горло:

- Ой, ой, ой! Бо-о-о-ольно!! («Эх, если бы сейчас под рукой оказалась та сабля, я бы им показал!»)

- Прекрати-и-ите!!! – раскатисто заревел новый голос и перед всеми предстал крупнотелый старец в веригах, с неуемной седой бородищей.

- Кто это? – повис в воздухе немой вопрос.

- Я Фома! – Засветился голубым неземным светом апостол. – Можно я потрогаю его раны?

Экзекуторы замялись, смутились, не знали, куда девать глаза и руки – появления столь значительного действующего лица никто не ожидал, а откуда-то сверху, похоже с небес, донеслось: - А куда я иду, вы знаете, и путь знаете?

- А это еще кто? – повис второй немой вопрос.

- Господи, не знаем, куда идешь… и как можем знать путь? – ответил за всех назвавшийся Фомой и обратил взор вверх. Тут и остальные задрали головы, но никого не увидели. Казалось, что про доктора временно забыли (добрый, явившийся, как и положено, по статусу, вовремя апостол отвлек мучителей) и, благодаря этому, раны несчастного мгновенно зарубцевались.

- Иди в свою Индию и проповедуй там! – огрызнулся пришедший быстрее всех в себя поляк (кстати, он единственный, кто свой облик на протяжении всей сцены так ни разу и не изменил – не стал оборотнем). – И прими там мученическую смерть, Фома! Ты убедился, наконец, неверующий Фома, что раны настоящие?

… доктор ощупал свое тело, открыл глаза: ни столба, ни ран, ни свинца, ни Фомы – никого и ничего не было, а был снова холодный пот и тусклый рассвет за окном. «Однако, нервишки у меня ни к черту! Пора бросать эти индийские « забавы» и махнуть на воды… хоть в тот же Карлсбад!»

* * *

Дорога от города, расположенного на берегу, до горы Святого Фомы оказалась весьма приятной (удалось быстро нанять экипаж), чего нельзя сказать о поездке в душном, переполненном людьми разных каст, поезде. На протяжении всех 8,5 миль простирались, утопавшие в буйной и сочной зелени, коттеджи англичан, радовавшие глаз архитектурным разнообразием и непохожестью одного строения на другое, словно владельцы соревновались друг с другом: «А у меня лучше!» Множество экипажей и повозок сновало туда-сюда по этой оживленной трассе.

За более чем трехсотлетнюю свою историю Мадрас повидал многое. Начиная с 1653 года, когда была закончена колонизаторами постройка форта Святого Георгия, вокруг стен которого начали быстро расти «белый» и «черный» город, бесконечные волнения и распри между местными и пришельцами, казалось, не имели конца. «Белый» город англичан и «черный» – ремесленников, купцов и слуг никак не могли жить в мире и согласии.

Отличительный рельеф местности - высокая гора в окрестностях, где по преданию Святой Фома в 1-м веке построил распятие, молился и проповедовал христианство. Там его пытали и убили, а гора стала носить его имя. Построенная на месте трагедии церковь окончательно упрочила память об одном из учеников Христа.

Доктор подошел к храму в назначенный час, когда солнце нещадно хлестало прямыми лучами точно по темени. Поправив феску, которая мало спасала от раскаленной солнечной ласки, он доверил свое тело тени, создаваемой росшим вблизи высоким деревом, и стал дожидаться встречи. Ждать пришлось не долго, и ранее уже знакомый голос промурлыкал над ухом:

- Доброго здоровья, уважаемый доктор.

- Снова вы, Ованес?

- Нет ли за вами слежки? - Купец армянин в наряде сикха приветливо улыбался и буравил доктора проницательным взором.

- Я ничего не заметил.

- А мы сейчас это проверим, идите за мной.

Они отошли подальше от толпы, входившей и выходившей из дверей храма, и встали в сторонке, спиной к публике. Тадевосян достал маленькое круглое зеркальце, умещавшееся в ладони, и как бы поправляя свою чалму, стал вглядываться в него. Прошла пара минут.

- Загляните в мое зеркальце. Вон там, у дверей появился маленький господин в чалме. Он смотрит в нашу сторону. Не знаком ли он вам?

- Постойте, постойте, - доктор мгновенно узнал эту «нахохлившуюся» фигурку. – Я знаю его. Это мой коллега, ученый, но как он оказался здесь? Я, правда, сообщил ему, что еду в Мадрас, но составить мне компанию ему не предлагал. Странно…

- Он, вероятно, прибыл тем же поездом, - предположил Ованес, пряча зеркальце.

- Но ни в вагоне, ни на перроне я его не видел…

- Оно и понятно: зачем он будет мозолить вам глаза, коль вы его не звали?

- Значит, он следит за мной? – прозрел доктор.

- Если это не его двойник, выходит, что так. Пойдемте к моему экипажу, нам нужно оторваться от слежки.

Они подошли к запряженному четырьмя красавцами жеребцами шарабану. Кони, то ли от жары, то ли от нетерпенья, взрыхляли копытами раскаленную землю.

- Али, гони в порт! – скомандовал торговец кучеру, и карета точно угорелая помчалась по пыльной дороге. В заднее оконце доктор увидел, как выряженный индусом, маленький светлокожий человечек заметался, бросаясь от кареты к повозке, от брички к пролетке, от тарантаса к одноколке, уговаривая возниц, но те почему-то недовольно отворачивали свои смуглые лица: заняты, мол, сэр, - не взыщите. Похоже, ожидавшие своих хозяев, кучера так и не вняли мольбам маленького «индуса» и шарабан армянского купца примчался в Мадрасский порт, имея за собой лишь пыльный шлейф, а не пана Сойку.

Получив по дороге от доктора стопку листов (удалось настрочить довольно много), связной, в свою очередь, вручил ему сложенную вчетверо бумагу.

Прибыв на место, они продолжали сидеть в экипаже, от раскаленной крыши которого отдавало адским жаром, и пот весело струился из-под турецкой фески.

- Плохо переносите жару? – улыбнулся Ованес. – Неужели в вашей Турции прохладней?

- Это скорей от нервов! - Ежеминутно утираясь огромным батистовым платком, который можно было уже выжимать, доктор начал читать:

«Для изучения чайного дела и выяснения условий, как культуры, так и производства, Высочайшем Постановлением назначается экспедиция в Индию в составе 4-х лиц: инспектор Кавказских удельных имений Клинген, профессор географии Императорского Харьковского университета Краснов, агроном Симпсон, сельский хозяин Снежков.

Экспедиция обязана озаботиться выбором, приобретением в Индии и доставке затем в Батум семян, саженцев и укоренившихся кустов, а также наемом и доставке рабочих и мастеров, как для засевания чая, так и для выделки его и обработки.

В обязанности экспедиции вменяется также ведение денежной отчетности и дневника с ежедневными записями о деятельности членов и посещенных ими мест».

- Причем здесь я? – уныло удивился доктор, возвращая странное послание.

- Вам требуется негласно сопровождать экспедицию по всему маршруту, создавая ей безопасные условия, и письменно докладывать обо всех непредвиденных случаях, могущих возникнуть наперед.

- Когда они прибудут? – Доктор понимал, что подобные переназначения не обсуждаются. «Раз чай потребовался, значит, будем заниматься чаем – это, пожалуй, попроще, чем разведывать вооружение. Чистейшее «вегетарианство», и риска, соответственно, меньше. Очень хорошо, что из «востоковеда-индолога» придется превратиться в «чаеведа-дегустатора».

- Послезавтра морем из Одессы прибывают в Бомбей, поэтому вам следует отправиться туда сегодня же и встретить их.

- Так сказано: «негласно»?

- Сначала вы с ними вполне гласно познакомитесь, чтобы знали, что вы «свой», а затем все будет происходить, как предписано. Они, как и вы, будут делать вид, что не знают вас.

«Опять начинается маскарад, - с тоской подумал доктор. – Не старец ли со звездой придумал эту комедию? И чем только эти бездельники там себя ни развлекают – теперь до чая додумались!»

- А на каких, так сказать, правах экспедиция едет сюда?

- Все согласовано и с индийской, и с английской, сторонами, хотя, конечно, может в дальнейшем произойти всякое.

- За мной ведь и так ведется слежка. Боюсь, мое участие навлечет на них лишь подозрение.

- Раз так хотят «там», то им, наверное, виднее, - загадочно улыбнулся Ованес. – Эти вопросы не решаю, я лишь связной, но, полагаю, что в случае угрозы вашей безопасности, вас просто отзовут.

- Не было печали… - пробурчал себе под нос доктор и посмотрел в заднее окошко - не догнал ли пан Сойка? Увы, дорога пылилась без сойкиного участия.

- Вот вам и еще письмо, - снова зашелестел бумагой связной. – К капитану яхты «Провидение», которая сегодня отплывает в Бомбей. Он вас доставит до места. Судно на рейде. Видите вон те мачты? – Ованес указал в сторону частокола мачт и дымящихся труб. – Отправляйтесь без промедления. Этот капитан вас однажды подвозил на остров Элефант.

- Вон оно что! Старый знакомый! Капитан-говорун… Ну, а тем человеком в подземном храме, наверное, были вы?

- Это неважно, - сухо отрезал связной. – Мы заговорились. С минуту на минуту нагрянет ваш коллега… преследователь, так что поторопитесь. О дальнейших встречах со мной или с кем-то другим вас известят. Прощайте.

Ованес уехал, а доктор побрел к причалам, размышляя о крутой перемене в своей судьбе.

Значит, в Кашмир вернуться не придется? Вещи брошены в отеле, но это не беда – Бог с ней, с одеждой! Плохо, что остались улики: те самые чернила, например… А как Элизабет? Она придет и будет в недоумении: куда исчез любовничек дорогой? Хотя, может быть, это и к лучшему – роман слишком затянулся… и эта странная кража. А дорогой коллега, пан Сойка, мало того, что извращенец, да и шпионит за мной! То-то он так настойчиво добивался, чтобы я сознался в своем славянском происхождении. Ишь ты, каким фруктом оказался обожатель Шопена и польский патриот! Впрочем, ничего странного: раз англичане его пригрели, то, вполне естественно, что он будет (даже обязан) работать на них…

- Послушай, любезный, - остановил доктор спешившего мимо матроса, – где здесь пришвартовалась яхта «Провидение»?

- Вон! – указал моряк на небольшое суденышко, примостившееся у ближайшего причала.

Подойдя, в нерешительности остановился у трапа. Потертая надпись на носу подтверждала, матрос не обманул.

«Значит, не случайно приснилось, что пан Сойка подкладывал поленья в костер, - больно кольнуло в сознании. – Какой же он негодяй и лицемер! Да и она не лучше – все они здесь заодно…»

- Господин, шейх Мухаммед! – вывел из оцепенения голос, донесшийся с борта судна. – Прошу вас, идите сюда!

Человек на корабле приветливо махал рукой. Это, и в самом деле, тот индус, что подвозил на своей яхте на остров Элефант.

- Я капитан «Провидения» Дулип-Сингх, - представился улыбчивый хозяин, когда доктор ступил на палубу. – Надеюсь, узнали?

- Да, разумеется! Очень рад, - улыбнулся доктор, протягивая конверт. – Для вас письмо.

- Пойдемте, я покажу вам вашу каюту, - предложил капитан, прочитав послание. – Об оставленных в Кашмире вещах не беспокойтесь, – здесь найдете все, что вам необходимо.

Каюта оказалась просторной и светлой, и, действительно, в ней обнаружилось все, что требовалось для цивильной жизни, начиная со смен белья, бритвенного прибора с помазком, мыла, туалетной воды и, кончая парой приличных костюмов нужного размера, сорочек и нескольких пар обуви.

«Что за чудо! – мысленно воскликнул пассажир. – За что такая забота?»

Когда якорь подняли, и судно заскользило по зеркальной глади, то и дело покрывавшейся рябью (слегка непогодило), удаляясь от высоких гор, лежавших по южную сторону города, капитан пригласил гостя в свою каюту отужинать. На сей раз капитан оказался на яхте не один. Имелись, помимо рулевого, повар, матрос, занимавшийся парусами и моторист. Судно парусно-винтовое.

«Почему в прошлый раз никакой команды, и капитан лихо управлялся один? Может, всех старых прогнал, а новых не набрал? Конечно, и путь следования тогда был невелик, (не то, что сегодня предстоит) – легкая прогулка в прибрежных водах. Почему бы и самому не поупражняться в искусстве судовождении? А, может, всех отпустил в увольнительный на берег? Чтоб свидетелей не было? Да, какое, в конце концов, мне до этого дело? Один, так один!»

Доктор, в прошлый раз, отметивший неуемную говорливость индуса, не стал, и сейчас препятствовать проявлению этого излишества гостеприимства, дав себе слово терпеть.

- … вначале у нас отсутствовало священное писание, - начал просвещать хозяин сразу после десерта, - но вскоре составили «изначальную книгу» - сборник гимнов. Гимны из этой книги мы поем на молитвенных собраниях.

«Не собирается ли он их сейчас исполнять?» – встревожился доктор, но опасения оказались напрасными, индус петь не стал.

- Мы обходимся без священнослужителей, - пояснил рассказчик. – Каждый общается с Богом сам, творя молитву на собраниях.

- А ваш национальный герой, Гуру Гобинд, и по сей день остается образцом для всех сикхов? – проявил осведомленность доктор.

- Конечно, - оживился капитан. – Это великий человек. Он был непревзойденным наездником, отлично владел всеми видами оружия и воинского искусства, а, кроме того, свободно читал, писал и говорил на хинди, персидском и санскрите, не считая родного пенджабского языка, хорошо знал священные тексты индуизма, был знаком с мусульманской верой и, разумеется, глубоко чтил сикхский канон.

- Но он, фактически, бунтарь? – снова спросил доктор, отметив, что морской воздух, по-видимому, бодрит, не позволяя погрузиться в привычно приятную дрему.

- Да, он не мог принять проповедь смирения и покорности, к чему призывали основатели религии Нанака. «Пусть в одной руке будет пища для бедных, а в другой – меч для тиранов!» – провозглашал он.

- Гуру Гобинд неустанно боролся с могольской властью, но оказался в одиночестве? – продолжал блистать эрудицией доктор.

- Князья не поддержали сикхов, и тогда Гобинд бросил им в лицо: «Вы перестали чтить истинного Бога, поклоняясь богам, богиням, рекам, деревьям и прочему! (Рассказчик так увлекся, что даже выскочил из-за стола, размахивая руками.) Вы так низко пали, что, стремясь угодить вашим мусульманским владыкам, отдаете им своих дочерей!"

Очевидно, поняв, что немного переусердствовал, капитан спросил примирительно: - Надеюсь, дорогой шейх Мухаммед, вы не обидитесь за эти его слова на всех сикхов?

- Что вы, я ученый и подобные вопросы рассматриваю лишь в научно-историческом, а не в догматическом контексте.

- Ну, и хорошо, господин доктор! Если я вам не очень надоел, то позвольте и дальше быть вашей Шехерезадой?

- Если нам плыть даже не «тысячу и одну», а всего лишь одну ночь, то, все равно, я охотно послушаю ваши сказания, - в угоду вежливости покривил душой гость. Хозяин принял слова за «чистую монету» и застрекотал с новой силой:

- Гобинд понял, что надеяться он может только на себя и свою общину, положение в которой, однако, оставляло желать лучшего. В ту пору сикхи были чем угодно, но только не союзом равных. Подавляющее большинство членов общин составляли крестьяне, ремесленники и торговцы. Все они находились в подчинении у зажиточной верхушки, и Гуру Гобинд видел в этом главное препятствие на пути единения общины.

Разговор затянулся далеко за полночь – «Шехерезада» оказалась неисчерпаемой, – от сикхов плавно перешли к европейцам, и об отношении местного населения к ним.

- Ах «эти в шляпах»! – так у нас всегда называли европейцев. Было и еще одно прозвище: «фиранги», то есть «франки». Оно относилось к любым европейцам, независимо от национальности, потому что все пришельцы казались индийцам на одно лицо. Постепенно стало выясняться, что среди них есть португальцы, англичане, французы, голландцы, датчане…

Рассказчик на «датчанах» почему-то поперхнулся и закашлялся, чем воспользовался доктор и продолжил тему:

- Их всех влекла Индия, о которой в Европе ходило не мало легенд. Она виделась жителям Запада страной чудес, где, и впрямь, каждый второй – кудесник и маг, а каждый третий – обладает несметными сокровищами.

- Надо заметить, - наконец прокашлялась «Шехерезада», - первым представителем «этих в шляпах» жилось здесь не сладко. – Чтобы окончательно покончить с кашлем, капитан промочил горло сельтерской водой, что дало прекрасный результат. – Вы не были, доктор, на здешнем старом английском кладбище?

- Нет, не успел. («Теперь и до покойников добрались!») Где оно находится?

- Оно расположено в форте Сент-Джордж. Там есть могилы даже семнадцатого века, и на их истертых плитах можно увидеть даты, говорящие о том, что редко кому удавалось дотянуть до полувекового юбилея, – в основном к праотцам отправлялись значительно раньше.

- Отчего так?

- Одних уносили войны, других – болезни. Презрение к туземцам мешало европейцам перенимать сложившиеся за тысячелетия традиции, помогавшие приспособиться к капризному местному климату. «Эти в шляпах» упорно ходили в одеждах из толстого бархата или сукна, много пили, сохраняли преданность ростбифу и свиной отбивной. Возводя свои дома и поселки, не обращали внимание на опыт здешних строителей, создавали себе здесь маленькую Англию или кусочек Франции или Голландии, даже кустарник подстригали…

Слушая неугомонно-неутомимого капитана, доктор почувствовал, как глаза начали непроизвольно смыкаться (и морской бриз не помог; начавшаяся легкая качка способствовала убаюкиванию). Это заметил зоркий рассказчик и сжалился над гостем.

- Я вас совсем заговорил, господин доктор. Простите. Вы безуспешно боретесь со сном – я вижу. Еще раз прошу прощения, что утомил! Все оттого, что редко встретишь столь замечательного собеседника как вы!

- Извините и вы меня, сэр, но я всю прошлую ночь трясся в душном поезде, и слегка утомлен, так что, с вашего позволения, пойду вздремну немного.

Ночь выдалась безлунной, вокруг чернела лишь пустота. Судно неслось в кромешном мраке, только звезды указывали путь на юг, вдоль Коромандельского побережья, через пролив, отделяющий Цейлон от полуострова, вдоль Малабарского побережья, к Бомбею, навстречу новому повороту в судьбе нашего героя…

Капитан взошел на мостик, и что-то спросил у матроса за штурвалом. Тот согласно покачал головой – мол, следуем правильным курсом. Из открытого иллюминатора пассажирской каюты доносилось легкое похрапывание.

Глава девятнадцатая

Дотошный слуга. Члены «чайной» экспедиции. Гримерная. Благая весть и новые обязанности. Пан Сойка докладывает.

Пароход «Чихачев» встал на бомейский рейд без опоздания. Судно доставило из Батума керосин, а назад должно везти 100 бочек кокосового масла, 15 ящиков ладана, гвоздику и имбирь, как и обещал Дали-Насю-Ванджи. Его слуга-распорядлитель Абдул-Рахман-Хан суетился на причале. Он знаком с капитаном «Провиднения» и, встретившись, долго с ним разговаривал. Доктора подмывало с кем-то поделиться тем, что с ним случилось в «Огнях Кашмира». Но удобно ли говорить об этом со слугой купца- перса, хотя и он больше, чем просто слуга. Однако, словно прочитав докторские мысли, Абдул-Рахим_хан сам подошел.

- Вам нельзя возвращаться в Кашмир. Англичане перехватили ваше послание и ждут-недождутся появления автора.

- Как? Значит, это не обычная кража?

- Какая наивность! – улыбнулся слуга. – За вами давно идут по следу. Расскажите мне об этом поподробнее.

Доктор поведал дотошному «слуге» все до мельчайших деталей, лишь не упомянул о серьгах, почему-то устыдившись.

- Это очень плохо и похоже на провал, - нахмурился Абдул-Рахим-Хан. – Так какие данные, а таком случае, вы передали, если документы похитили?

- Все восстановил по памяти, - нашелся доктор.

- Завидую вашей памяти. А мне ничего больше не забыли сообщить?

- Чуть не забыл, несмотря на хорошую память, - хлопнули себя по лбу доктор. – Возле церкви святого Фомы обнаружился «хвост» - поляк Сойка.

- Это моя оплошность, - посерьезнел слуга. – Я не успел вас предупредить о том, кто такой этот Сойка. Может английский прихвостень и совершил кражу…

- Не думая. Он не мог придти в мое отсутствие. И у него алиби: мы в тот злосчастный вечер находились вместе у госпожи Громадской.

- Непоправимое свершилось, так что, кто осуществил кражу, значения не имеет. Послушайте, что скажу! В связи с изменившейся обстановкой, вам придется тоже «измениться».

- Как? – нетерпеливо воскликнул доктор.

- Теперь вы не тот, кем были раньше, а профессор Краснов, член русской чайной экспедиции. Настоящий Краснов отправится назад с вашими документами, а вы с его – будете членом этой экспедиции. Придется лишь сбрить усы и бороду, да напялить парик, пока ваши волосы на голове не отрастут. Больше не брейте голову, – теперь вы не мусульманин, – наконец улыбнулся АбдуРахмаХан. – И, вообще, теперь вы брюнет, так что придется слегка подкраситься – краску я привез.

- Когда же приступим? – уже натерпелось доктору попробоваться на новую роль

- Этим мы займемся после того, как встретим экспедицию… Да вон они высаживаются из катера, - указал рукой слуга. – Пойдемте к ним!

На землю ступали груженные баулами и коробками люди, цвет которых сохранял северную бледность, – наверное, весь долгий путь сидели по каютам, прячась от палящих лучей.

- Одно мне не ясно, – поинтересовался доктор. – Первоначально, как я понял из письма, оказанного мне связным, я должен негласно сопровождать экспедицию, продолжая быть тем, кем был.

- Так намечалось первоначально, но в связи с происшедшим, вступил в действие резервный план.

Шей-Мухаммед и Абдул-Рахмахан подошли к толпе, высадившейся на берег. Обменялись приветствиями. Сопровождавший вновь прибывших капитан «Чихачева» Степан Кузьмич Грекке представил всех ученых и не ученых поочередно:

- Господин Клинген, начальник экспедиции (рукопожатие, кивок). Господин Краснов, профессор географии (настоящий Краснов и будущий – пристально посмотрели друг другу в глаза, по-видимому, предчувствуя грядущее «переселение душ»). Господин агроном (рукопожатие и кивок). Господин Снежков, сельский хозяин (обладатель столь «северной» фамилии был бледнее всех – не даром людям изобразительные фамилии даются).

- Прошу любить и жаловать, - завершил представление, обрусевший до неприличия (любивший в крайних проявлениях все русское: от блинов до водки) обладатель немецкой фамилии.

- Господа, прошу следовать за мной! – сделал приглашающий жест слуга купца-перса, в чьей национальности стал все больше сомневаться доктор.

- Экипажи поданы, отправляемся в отель. «Ведет себя по-европейски. Ну, и страна! Сплошные оборотни – в кого ни ткни, начиная с себя… Правда, я не по своей воле, а они неизвестно по чьей.»

После того, как расселение закончилось, один из гостиничных номеров превратился в гримерную. Абдул-Рахим-Хан сразу «колдовал» над двумя клиентами. Первому, настоящему профессору Краснову брюнету, побрили голову, приклеили усы и бородку светлого цвета. Пришлось расстаться и с пенсне, а голову покрыть отобранной у мнимого турка феской. Профессор стал щуриться, будучи близоруким. Его успокоили, что не надолго – наденете свое пенсне, как только покинете Индию. Шаровары тоже не понравились харьковскому профессору, как и вся затея. Не успел приехать, и на тебе, от ворот по ворот! Но что делать – это соизволение свыше, здесь затрагиваются государственные интересы, которые не могут входить в компетенцию профессора географии. Как говорится: «всяк сверчок…» Заставили харьковчанина и слегка прихрамывать на левую ногу. Сначала это у него получалось слишком утрированно, что нимало позабавило окружающих. Доктор самолично показал двойнику, как надо, и к кону «урока» хромота географа ни у кого не вызывала сомнения. Инвалид с детства (пострадал при родах - не тем местом вылезал, бедняга). Покончив с первым «клиентом», и, вручив ему документы на имя турка из Смирны, «гример» принялся за второго. Дело пошло веселее: сбрили к чертовой матери усы и бородку, напялили на бритую голову брюнетистый парик, а на нос – пенсне с простыми стеклами (без диоптрий). – Эти аксессуары имелись у запасливого чудо-слуги. Единственно, с чем не удавалось справиться, так с докторской подлинной хромотой, что, фактическим, сводило на нет весь маскарад. Потом плюнули и успокоились: мало ли хромых на белом свете, и часто – на левую ногу. Увидят со спины, что хромает – подбегут, ага попался! Заглянут в лицо, а это вовсе и не тот, кого искали. Обознались маленько, господа англичанцы!

Придя к этому утешительному умозаключению, «гример» завершил работу и сказал, что «артисты» к выходу на «сцену» вполне готовы. Новому турку предстояло отправиться на том же пароходе обратным рейсом, а новому профессору географии – присоединиться к чайной экспедиции.

* * *

- Привет вам от супруги вашей. Она и дитятко здоровы, да и батюшка тоже, – припал к уху доктора господин Клинген. – Ждут с нетерпением возвращения вашего.

- Благодарю за благую весть, - кивнул доктор настороженно, хотя внутренне оттаял, и поправил для дела – меня, мол, не разжалобишь - не хотевшее располагаться на носу пенсне.

- А теперь, - оторвался от докторского уха начальник экспедиции, - расскажу о ваших обязанностях. – На вас возлагается: первое – определение естественноисторических условий культуры чая и других сельскохозяйственных субтропических растений… - Доктор поежился, -… наблюдения над влиянием различных факторов на развитие чайного куста и других растений… - Доктор вздрогнул, -…выводы относительно наиболее благоприятных условий для будущих чайных и других плантаций… - Доктор хотел о чем-то спросить, но поперхнулся и закашлялся.

- Второе: - позволив прокашляться, с неумолимостью прокурора продолжил Клинген, - составление коллекций, относящихся до выяснения естественноисторических условий чайной и других субтропических культур…

«Напрасно я радовался, - с тревогой подумал доктор, - это, пожалуй, будет потяжелее прежнего рода деятельности».

- Третье: - звучало как приговор, - составление отчета о результатах произведенных определений и наблюдений, применительно к условиям южно-российских имений, с указанием на плане наиболее пригодных мест, как для разведения чайного куста, так и других субтропических культур.

«Составление отчета это еще, куда ни шло – тут дело привычное. Обычно подобные отчеты никто и не читает».

- А что четвертое? – спросил доктор с обреченностью повешенного, которому нестрашно отсечение головы.

- Это все. – Господин Клинген закрыл папку и завязал синие тесемки. – Вам мало?

О нет! Что вы! Вполне достаточно, - испугался новоиспеченный «профессор чайных дел». – А с посещения, каких мест вы хотите начать свою деятельность?

- Сначала мы отправимся в восточные Гималаи, а если время позволит, то и а западную их часть. Затем через Калькутту – на Цейлон, где должно быть обращено особенное внимание на выделку чая машинным способом. В обратный путь экспедиция отправится по частям: сначала один из помощников - прямиком в Батум; остальные остановятся в Коломбо и останутся там на зимние месяцы для более подробного изучения чайного производства… - Доктор успешно подавил предательскую зевоту, чего, к счастью, начальник на заметил. – Затем и они со всеми саженцами и кустами, с нанятыми цейлонскими рабочими тоже отправятся в Батум для прибытия туда к весне – времени посадки привезенных культур. – У доктора на лбу выступила испарина, и он полез за своим огромным батистовым платком.

* * *

- Мистер Сойка, как вас угораздило упустить турка и связного? – в голосе Генри Торнтона проблескивали молнии.

- Они неожиданно умчались в экипаже, а я не сумел нанять никого для погони, – как назло все кареты были заняты, - оправдывался поникший поляк.

- Что за наивность? Почему вы не озаботились коляской заранее?

-Виноват. Оплошал, сэр.

- А куда подевался этот турок? Он ведь не вернулся в отель, где его ждали с распростертыми объятиями, – как в воду канул. Вы не знаете, где он?

- Я собирался на днях навестить его. – Беспомощно развел руками-крылышками, ставший совсем маленькой птичкой, поляк.

- Теперь не трудитесь, - злорадно улыбнулся англичанин. – А что вы мне скажете по поводу другого… деликатного дела, которое я вам поручал?

- После вашего отъезда, сэр, я сразу застал у него вашу супругу.

- Делается интересней! – В глазах мелькнули искорки. – Ну, и ну?

- В ответ на мое удивление она хотела все перевести в шутку, но я заметил, что ей весьма неловко.

- Дальше, дальше! – торопил слушатель, хотя рассказчик и не собирался останавливаться.

- А в день, когда мы с доктором отправились на сеанс к госпоже Громадской, мисс Элизабет помчалась к вам, так как ей было видение, что с вами что-то случилось, сэр.

- Ей видение? Да, что вы говорите? С каких это пор? Вот забавно!

Ее взбалмошность не знает предела. Продолжайте!

- В тот вечер мистер Скотт сообщил, что якобы с маневров пришла депеша о том, что вы тяжело ранены и находитесь в госпитале. Все очень перепугались. Выходило - видение, посетившее вашу супругу, пророческое?

- Да, меня слегка задело осколком снаряда, - указал Торнтон на свою забинтованную левую руку, - но ничего серьезного: так, царапина, пустяк…Я лично разберусь с теми, кто сеет панику, кто послал такое сообщение и подстроил это «видение»!

- Я очень рад, что все оказалось не столь страшным, мистер Торнтон! – заискрился поляк. – Какие с вашей стороны будут дальнейшие указания?

- Получены сведения, что в Бомбей пароходом прибывает группа лиц из России для изучения здешнего чаеводства. Впрочем, об этом визите известно заранее и достаточно давно – вопрос утрясен на правительственном уровне, но… - Англичанин сделал выразительную паузу и лукавое лицо. – Разумеется, только чаем здесь дело не ограничится и, наверняка, наш мнимый турок будет иметь с ними контакт. Эта экспедиция послужит нам «лакмусовой бумажкой» для выяснения истинного «цвета» нашего общего знакомого.

- Что поручается мне? – не терпелось поляку получить новую возможность как-то проявить себя и «отмыться» от старых грехов.

- Хорошо б бы вам…

- Мистер Торнтон, извините, - раздался голос показавшегося в дверях курьера, - вам срочное сообщение. Англичанин взял конверт и вскрыл, быстро пробежал глазами, лицо вытянулось.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

За знакомство! Снова научный труд. Чемоданчик. Клубок «влюбленных» змей. Сойка пожаловал. «Чайные» истории по дороге в Дарджилинг. Город вполне европейский. Шерпы, яки и проводники. Лекция плантатора. Труд Клингена. Засыпание. Недочитанная газета.

- Азиатский департамент Министерства Иностранных дел связался через своих представителей с англо-индийским правительством и получил заверения, что при своевременном оповещении грузы из Индии в Россию будут свободно пропущены, – рассказывал господин Клинген новому члену экспедиции. – Ваш послужной список таков … запоминайте! Что вы профессор Харьковского Университета и профессор географии, вам известно?

- Да, - согласился бывший турок, - это я понял сразу.

- Вы, к тому же, автор многочисленных научных трудов по вопросам ботаники и географии.

- Согласен и с этим.

- Кроме того, вы много путешествовали по свету, в том числе и в страны Востока.

- Истинная правда! Я, и в самом деле, востоковед и владею несколькими языками.

- Вот и прекрасно! А теперь расскажу о себе и о других участниках, если позволите.

- Охотно послушаю.

- Я окончил Московский Университет, а затем и Петровскую Земледельческую Академию, имею печатные труды по агрономии. До сего момента занимал пост инспектора Кавказских Удельных имений.

« Какой важный господин-то передо мной!» – восхитился доктор, продолжая слушать.

- Господа Симпсон Владимир Оттович и Снежков Григорий Григорьевич, агрономы, специалисты по субтропическим растениям Черноморского побережья Кавказа. – Находившиеся здесь же господа агрономы поклонились.

- Очень рад познакомиться, - поклонился и бывший турок. – А когда предполагаете тронуться в путь?

- В самое ближайшее время, как только наймём проводников, - ответил Клинген и стал шарить в своём бауле, ища что-то. Поиски были не долги, и увенчались полным успехом. На столе появилась пузатая ёмкость и маленькие чарочки. – А теперь по русскому обычаю за знакомство, как говорится, по маленькой! Как вы на это смотрите, Андрей Николаевич? – Оба «Андрея Николаевича» (и новый и старый) обернулись. – Привыкайте, привыкайте, батенька! (обращаясь к новому). – А вы, батенька, отвыкайте, отвыкайте помаленьку! (обращаясь к старому).

- Иван Николаевич, я не прочь, - заулыбался доктор, - хотя, как говорится у классика, «давненько не брал я шашек в руки».

- «Знаем, знаем, как вы плохо играете!» – продолжил цитату Клинген, виртуозно разливая водку. Все молча выпили без закуски и временно затихли, каждый думая о своём. Жаль, что так вышло с одним из членов экспедиции (человек проделал столь долгий путь – и на тебе – назад!). Но подобный вариант предусматривался ещё «там», хотя никто не верил, что им придётся воспользоваться. Участники прекрасно сознавали: не «чаем единым» может быть жив русский человек, но и стратегическими интересами Родины, пославшей своих сынов в столь далёкие и малоизученные края.

«Андрей Николаевич» стоял перед зеркалом в своём номере, привыкая к новому облику. Без бородки и усов даже помолодел. Узнает ли теперь в нём, гладко выбритом брюнете (парик сидел хорошо) Элизабет прежнего своего возлюбленного? Вот только фальшивое пенсне не хотело сидеть на носу (и в этом нужна сноровка). Оправдались ли её предчувствия по поводу несчастья с мужем? Неужели больше не придётся увидеть ни госпожу Громадскую, ни Дади-Насю-Ванджи, ни… О как внезапно и быстро всё переменилось! Очень жаль, очень жаль… Как раздражает это постоянно сваливающееся пенсне, кто бы знал… По окончании «представления» растопчу, чёрт бы его побрал!

Новоиспечённый «профессор Краснов», наконец, оторвался от зеркала и уселся за стол. Перемена статуса, обстоятельств и облика ни в коем случае не должны мешать писанию труда. Доктор тайно надеялся: его «исследования» когда-нибудь будут использованы по прямому назначению. А не только как ширму для разведывательных данных. Позвал коридорного и велел принести бумаги (да побольше) перо, чернил, и приступил к работе.

« В эпосе Бундахиши родиной Заратустры называется река Дареджа, которая вовсе не совпадает с авестийской Датией. Дареджа – царь рек, ибо отец пророка пребывал на её берегах и Заратустра рождён именно там. Эта река находится в Эранвеже, что является территорией современного Ирана. Возможно, переписчики древних текстов в данном случае допустили досадную ошибку, которая прокралась в канонический текст. Она на протяжении столетий вводит в заблуждение исследователей.» … И с паном Сойкой теперь не обменяешься мнением о написанном. Ну и что из того, что он такой-эдакий! У всех есть недостатки… Как ни как, коллега, и было о чём с ним потолковать, а теперь… не с агрономами же говорить о подобных вещах?

« Арьяна Вэджа из селения расположенного на реке Датии, по чьей-то оплошности, стала рекой Дареджа, соединив в одном названии два. А затем при уточнении, где находилась сия несуществующая река, Арьяна Вэджа превратилась в Эранвеж, став из селения страной. Такое вполне возможно, особенно учитывая практически одинаковое произношение этих названий.» … Как жаль булатную саблю (подарок ценный!). Кто похитил? А что станет с моим скарбом? Неужели больше не увижу и Элизабет? Когда часто встречались, это превращалось в обременительную обязанность, но сейчас превратилось в потерю… «При раскопках Аркаима найдена именно легендарная Арьяна Вэджа, датируемая 12м тысячелетием до Рождества Христова, следовательно, арийское государство Хайрат (Ариат) находилось на территории России, в Предуралье, в месте слияния двух рек Камы и Чусовой. Там и родился Заратустра».

В дверь номера постучали, и Абдул-Рахман-Хан вырос на пороге.

- Господин, док… Извиняюсь! Господин, профессор, хочу сообщить последние известия из Кашмира. За вещи не беспокойтесь – всё к вам вернётся…

- А сабля? – Доктор почувствовал себя ребёнком, у которого отняли игрушку.

- Отыщется и она, - успокоил гость.

- А как мистер Торнтон?

- Получил незначительное ранение – так себе, царапину.

- Значит, всё-таки, сбылось?

- Что сбылось?

- Да не важно. Это я так…

- Теперь, в связи с изменившимися обстоятельствами (мистер Скотт под «колпаком», и контакт с ним затруднён), вам надлежит во время экспедиции в предгорья Гималаев заняться рекогносцировкой местности, составлением, по возможности, подробной карты. О дальнейшем будете извещены… А вот вам и всё необходимое для новой работы.

Абдул-Рахман-Хан поставил на пол небольшой чемоданчик и откланялся.

«Профессор» раскрыл чемоданчик. Действительно, там находилось всё, что требовалось для нового рода деятельности: циркуль, масштабная линейка, лекала, компас, карандаши, перья, бумага и много другого необходимого, включая и флаконы с разноцветными чернилами, среди которых были и те, что становятся видимыми лишь при нагревании.

«Родословная пророка, согласно арийской традиции, выглядит внушительно. Она восходит к первому человеку Гайа Мартану. Имя его в переводе с авестийского означает «Жизнь Смертная». Гайа Мартану или Гайомарт – это, по сути, зороастрийский Адам. Он сотворён из земли самим Благим Духом, Ахура Маздой.

В библейской Книге Бытия человек появляется в мире в шестой день Творения. И в древнем арийском мире, уходящем корнями в глубину тысячелетий, Гайа Мартан – тоже шестое творение Бога. Только у этого мужчины ещё не было своей Евы»…

… Неужели правда то, что рассказывала мне Элизабет про порочные взаимоотношения всех мужчин её окружения? Мистер Торнтон влюблён в мистера Скотта, но тот не отвечает взаимностью. Мистер Скотт, в свою очередь, неравнодушен к пану Сойке, а поляк его отвергает, будучи увлечён мистером Торнтоном, а тот не жалует Сойку. Выходит – все несчастны? Какой-то клубок «влюблённых» змей, в экстазе кусающих одна другую за хвост! Но, как говорит Элизабет, общим «утешителем» является Дади-Насю-Ванджи. Каким же образом он их, интересно, «утешает»? Неужели поочерёдно совокупляется с каждым или, как укротитель змей, «утешает» игрой на флейте? Ужаснейшая мерзость! Просто не верится, но зачем же Элизабет придумывать такое? Куда я попал? Хотя, слава Богу, кажется, вырвался из их общества…

«Согласно верованиям арийцев, первый человек умер в 30ти-летнем возрасте, так как на сотворённый мир напал Дух Зла, Ангро Майнью, неся с собой смерть. Именно тогда. С его вторжения, завершилась Эра Творения и началась Эра Смешения Добра и зла».

«Профессор Краснов» отложил писание и подошёл к окну. Со второго этажа хорошо просматривалась площадь перед отелем «Малабар», где остановились участники чайной экспедиции. День близился к вечеру. Пора зажигать свечи. Жилец потянулся к канделябру, но подъехавший экипаж привлёк его внимание. Два носильщика волокли чемоданы и баулы, затем появился пассажир. Маленькая «нахохленная» фигурка (Замёрз, что ли в дороге?) спрыгнула на землю.

О Боже! Лёгок на помине. И он сюда нагрянул. Час от часу не легче…

На следующее утро чайная экспедиция в полном составе отправилась поездом в городок Дарджилинг, что расположен на северо-востоке страны, в предгорьях Гималаев, вблизи княжества Сикким. В пути коротали время, беседуя на «чайные» темы. Иван Николаевич, начальник экспедиции, демонстрировал коллегам свои познания, и бывшему турецкому доктору было весьма полезно узнать многое из того, что рассказал Клинген.

- Существует легенда о происхождении чая как растения. Веков 12 тому назад в Индии жил князь по имени Дарма. Строгой своей жизнью и проповедями он старался обратить на путь истинный дикие племена, окружавшие его. Он налагал на себя всевозможные лишения: не спал по несколько суток кряду, изнурял плоть постом… Но случилось так, что он не превозмог крайнего своего утомления и заснул. Проснувшись, устыдился торжества своей плоти над духом и, чтобы впредь не подчиняться лукавому плотскому соблазну, обрезал веки своих глаз и бросил на землю. И свершилось чудо: веки дали всходы, и вскоре вырос из них кустарник. И пожал Дарма то, что посеял – кустарник этот и был чай, а князь познал чудные его свойства. Чай предохраняет от сна, если крепко заварить, о чём мы с вами знаем теперь и сами, господа.

- Почему раньше этой легенды не рассказывали? – прожёвывая курицу, спросил один из агрономов. Доктор не вполне усвоил, кто есть кто, и гадал: то ли Симпсон спросил, то ли Снежков? Виной - досадная привычка при знакомстве мгновенно забывать представленных. А потом, смущаясь, долго и мучительно вспоминать как кого зовут.

- Всему своё время, господа. – Клинген посмотрел в окно, где мелькали верстовые столбы. – Ехать нам долго, и если желаете, я продолжу.

- Конечно, продолжайте! – воодушевился новый член экспедиции. – Мне, как неофиту, это особенно интересно.

- Вот ещё одна история. Вернувшись из Португалии после 13ти-летнего изгнания, Карл Первый привёз с собой жену Екатерину из королевской династии Браганса и табакерку с загадочной чёрной сушёной травкой. Он не набивал ею трубку, не запихивал в ноздрю, не жевал, а заливал её кипятком, предлагая своим приближённым отведать душистый красноватый настой. Так в Англии появился впервые чай, без которого туманный Альбион нынче совершенно немыслим. Португальцы, приютившие британского принца, знали вкус этого напитка, как минимум, полторы сотни лет. А спустя некоторое время, Лондонская Ост-Индская компания преподнесла королю драгоценный подарок – два фунта и две унции столь полюбившегося ему чая - и тот с лёгким сердцем благословил компанию на дальнейший импорт экзотического продукта.

- К какому классу растений принадлежит чай? – поинтересовался неофит.

- А вот об этом попросим рассказать, нашего уважаемого, Владимира Оттовича. – посмотрел Клинген на Симпсона, поспешно вытиравшего руки салфеткой. – Он у нас дока в вопросах происхождения видов.

«Ага, вот он Симпсон! – обрадовался неофит. – Надо запомнить и не путать его со Снежковым».

- Ну, вы и скажете: «дока»! – заскромничал агроном. – Ладно, так и быть, слушайте.

- Чай принадлежит к семейству камелий. Чайные рощи похожи и внешне на рощи камелий, особенно когда они в цвету. Наравне с камелиями, чайный кустарник не теряет на зиму своих кожистых глянцевитых листьев, цветёт в одно время с ними, в декабре, январе и феврале, и хотя может вырастать в две или три сажени вышины, ему обычно не дают подняться так высоко, потому что тогда неудобно было бы собирать листья. Цветы у чайного кустарника белые, состоят из 6ти лепестков, без запаха, и сидят на ветке плотно, почти без стебелька, в пазухе листьев.

«Ишь ты, в «пазухе». Словечки-то, какие! – подумал неофит и, решив показать заинтересованность, спросил:

- Где наилучшие места для произрастания?

- Я дополню коллегу, - подал голос Снежков, с некоторым опозданием разделавшийся со своей порцией цыплёнка, и вытиравший платком сальный подбородок.

- Пожалуйста, пожалуйста! – похоже, с большой готовностью ретировался Симпсон.

- Всего лучше чай растёт в восточной Азии, в Китае и Японии, между 23им и 33им градусами северной широты.

«Вот и градусы пошли вход, - вспомнил о недавнем сорокаградусном напитке неофит.

- И поныне учёные спорят, какую страну считать родиной чая… А не так давно в Гималаях, куда мы путь держим, тоже обнаружены дикорастущие чайные леса. Внешне, говорят, эти деревья совсем не напоминают китайские чайные кусты - да мы скоро и сами всё увидим…

«Тяжеловато мне, пожалуй, придётся находиться в обществе этих «чайников», - взгрустнулось бывшему турку. – То ли дело – распевать арии с Элизабет. Эх, а теперь придётся вместо арий чаи распивать!»

- Хороши чайные плантации и на Цейлоне, на Барнео, - вмешался Клинген. – Считается, что чай, растущий вне Китая, не так вкусен!

- Да, - вступил в разговор и Симпсон, до этого зачарованно любовавшийся мелькавшими пейзажами, - если его сравнивать с высшими сортами, а различить цейлонский между обыкновенными сортами китайского чая невозможно.

- Вы не правы, господа! – оторвался от окна сельский хозяин Снежков, и беседа постепенно стала «закипать» подобно чайнику или самовару, переходя в спор, «шипя» и «выплёскиваясь». Коллеги говорили всё громче, перебивая друг друга.

«Лишь бы меня не ошпарили, - тревожно подумал неофит и отодвинулся в глубь купе.

- К тому же, знатоки из китайских промышленников говорят, что всё дело не в листе, а в способе приготовления, - самоваром пыхтел первый агроном.

- В сушке! – переливался через край второй.

«Опять я забыл, кто есть кто! – обозлился на себя бывший турок. – А ещё разведчик называется – памяти никакой… или просто это невнимательность – надо быть собраннее ».

- Известно, что аромат хорошего чая зависит от многих причин, - пустил струю пара и закипевший Клинген. – С 1780 года англичане предпринимали попытки выращивать чай в Индии. Однако новому чаю сложно конкурировать с китайским, но в 1823 году, если мне не изменяет память, был обнаружен ассамский дикорастущий чай, что позволило британцам…

- Я об этом говорил, - не вполне вежливо выплеснулся кипятком один из агрономов («Кажется, Снежков, - не вполне уверенно определил бывший турок).

- Не грех и ещё раз упомянуть, - начал «остывать» Клинген. – Это позволило англичанам расширить промышленное производство в Индии, а вскоре и на Цейлоне началось стремительное развитие чаеводства.

- Как я понимаю, - начал слегка «закипать» и неофит, - китайский чай лучше? Так, почему вы не поехали в Китай?

- Это не исключено в дальнейшем, - тихо пообещал совсем «остывший» начальник экспедиции и прикрыл рот рукой, дабы скрыть зевоту. Тем временем, тоже быстро «остывшие» агрономы резались в карты. Похоже, чайная тема исчерпалась. – Если не возражаете, господа, я, пожалуй, прилягу…

«Слава Богу, кажется, выдохлись», - удовлетворённо подумал «профессор Краснов» и, заметив на столике российскую газету, развернул её. «Интересная отрасль хозяйства» – бросился в глаза крупный заголовок. Не про чай ли опять? Ан нет… Кажется, о рыбах. Ну, тогда почитаем…

«В течение многих лет Никольский рыбоводный завод министерства Земледелия с его петербургским отделением в Императорском Сельскохозяйственном музее являлся единственным рассадником рыбоводства и искусственного разведения рыбы для всей России. Позже проявилась частная предприимчивость в этом направлении в Курляндии и Финляндии, куда тот же Никольский завод поставлял громадный живой груз в сотни тысяч штук оплодотворённой икры и мальков для разведения рыбы в прудах».

«Пожалуй, достаточно, - доктор (он же теперь и профессор) заметил, как газета стремится выскользнуть из рук, а глаза то и дело перескакивают не на те строчки. – Очень интересно, конечно, про рыбу, но дочитаем завтра».

***

Петляя с юго-запада на северо-восток, железная дорога, наконец, упёрлась в заросшие лесом гималайские предгорья. Пыхтя и отдуваясь, паровозик подошёл к небольшой дощатой платформе и, окончательно обессилев от долгого пути, прощально просигналил и остановился.

- Дарджилинг, леди и джентльмены, - зазвенел по вагонам высокий и пронзительный тенорок проводника. – Приехали! Просьба не забывать свои вещи.

Юркие и бойкие носильщики-шерпы шныряли по платформе в поисках «жертв» своих недорогих и своевременных услуг.

Город вполне походил на европейский, хотя и был очень мал. Дарджилинг располагался на северном склоне крутого холма. В милях 70ти от него, за глубокими долинами Сиккима, начинались отроги восточной части главного Гималайского хребта с вершиной Канченджунгой в самой середине.

Город делился на две части: внизу находилась старая часть; здесь всё напоминало Восток – храмы и тесные, кишащие людьми улочки. Зато повыше, в новой части, всё иначе: здесь – дома англичан и богатых индийцев, роскошные магазины и чайные дома, места увеселений и прочее, подобное… Тут же стояло правительственное здание, а также дворец магараджи и отель, тоже похожий на дворец, где и остановилась чайная экспедиция.

Большую часть населения, помимо индийцев и европейцев, составляли шерпы. «Шерп» означает «носильщик» или «проводник». Этот народ монгольского происхождения и родственен тибетцам, чьи предки давным-давно переселились сюда из-за гор. Язык, пища, обычаи и одежды их сходны с тибетскими, письменность отсутствует. Подобно тибетцам, они буддисты. Многие семьи шерпов имеют землю и занимаются земледелием и скотоводством. Основные культуры, которые они возделывают – ячмень и картофель. А животные, которых разводят – овцы, козы, яки. Як – основа существования не только для шерпов, но и для всех жителей Гималайского высокогорья. Он даёт почти всё необходимое, чтобы накормить человека и согреть его: шерсть для одежды, кожу для обуви, навоз для топлива, молоко, масло и сыр для питания. Употреблять мясо яка буддисты осуждают.

Здешние дома выстроены из камня, с драночными крышами. В окнах и дверях деревянные рамы, но стёкол нет. Большинство домов двухэтажные. В первом этаже помещаются скот и разные запасы, во втором, куда попадают по внутренней лестнице, находятся общие помещения, спальни, кухня, уборная.

На Човраста, главной улице Дарджилинга, в окружении множества зданий европейской постройки, возвышалось и двухэтажное каменное строение – отель «Чомолунгма», названный в честь высочайшей горной вершины, находившейся за 150 миль севернее, над хребтами Непала и хорошо видневшейся на восходе.

Дарджилинские шерпы, узнав о прибытии в город новых людей, стали сами приходить наниматься в услужение, решив, что прибыла очередная экспедиция покорителей вершин. Но когда выяснилось, что прибывшие интересуются чаем, а не горами, поток добровольцев резко схлынул. Одного, по имени Манбахадур Таманг, всё же наняли в помощники. Он оказался очень говорливым и общительным малым и поначалу был экскурсоводом, охотно знакомя гостей со всеми достопримечательностями своей малой родины.

- Вон она сияет, Чомолунгма, - указывал он в туманную даль. – Это значит «Мать вселенной». Через неё ни одна птица не может перелететь, – столь она высока!

Участники экспедиции дружно поворачивали головы в нужном направлении и почтительно затихали, хотя вряд ли что могли различить в облаках, почти постоянно висевших над горными хребтами.

- Надо взобраться на Тигровый холм, что на окраине, - продолжал шерп, - оттуда лучше видно.

- Ну, как-нибудь в другой раз, - погасил энтузиазм местного жителя начальник экспедиции. – Нам перво-наперво надо осмотреть чайные угодья. Далеко они отсюда?

- Нет, очень близко. Кстати, у подножия Тигрового холма. Я проведу вас туда.

Все отправились вслед за проводником и вскоре достигли плантаций, хозяин которых, высокого роста индус, оказался столь любезным, что в ответ на рекомендательные письма, предъявленные ему, самолично охотно повёл гостей по своим владениям, рассказывая и показывая.

- Вот они, эти вечнозелёные деревья, - указывал хозяин на десятиметровые стволы. – У нас чай растёт вот так, в отличие от китайских кустарников, которые разрастаются не выше 3х метров в высоту.

- Как за ними ухаживаете? – поинтересовался Клинген.

- Путём постоянной подрезки. У нас кустарник тоже растёт для получения чайного листа, но мы ему не даём слишком разрастаться вверх. А деревья растут свободно, – они предназначены для получения семян.

- Правда, что чайный куст на плантации пригоден в течение ста лет? – полюбопытствовал агроном Симпсон.

- Наибольшая урожайность в виде количества молодых побегов достигается в 3-5 лет, - пояснил хозяин, - но в Китае есть, говорят, куст, которому уже чуть ли не 800 лет.

- Неужели? – воскликнули все разом.

- Я сам этого куста не видел, - сознался чайный магнат, - но свидетели есть. О чае известно было ещё 5000 лет назад, так что это растение древнее и очень живучее…

- А от чего зависит аромат? – решил внести свою лепту и бывший турок.

- Причин много: климат, почва (наша – каменистая, весьма пригодна.), время сбора листьев (чем раньше собран лист, тем лучше), размер листа и его возраст (чем он мельче и моложе, тем предпочтительней), от сушки (нужна большая опрятность в этой операции) и, наконец, то, что составляет едва ли не важнейшее условие – от «раздушения» высушенных листьев.

Неофит был польщён тем, что его простой вопрос вызвал столь обстоятельный ответ – «Начинаю быть со всеми чуть ли не на равных!»

- Поясните, что значит «раздушение»? – не понял Клинген как, впрочем, и остальные.

- Перед укупоркой в них, в листья, кладётся несколько жасминных и розовых цветков, и ещё – пахучие цветы одного вида камелии, но не самого чайного кустарника, потому что его цветы ничем не пахнут, и в настое на кипятке отзываются сеном или веником.

- Так называемый, цветочный чай, вовсе не состоит из цветов чайного кустарника? – спросил сельский хозяин Снежков и почему-то зарделся от смущения как красна девица.

- Он приготавливается из молодых чайных листьев, собираемых весной, - пояснял неутомимый индус. – Как молодые побеги камелии дают всегда листья различной величины, так точно и чайный кустарник – самые мелкие, недавно распустившиеся листья самого светло-зеленого цвета собираются в особые корзины, отдельно от более зрелых листьев и отдельно от листьев прошлогодних.

«Какие тонкости, - подумал бывший турок. – Странно, почему меня в сон не клонит от подобной муры? Наверно, потому, что нахожусь в новой компании и как следует, не освоился и внутренне напряжён».

- Самые молодые листья, - продолжал хозяин плантации, - дают высшие сорта цветочного чая; листья постарше – чёрный чай, а прошлогодние листья, вместе с сухими, идут в чай кирпичный, который очень любят кочевники. Они пьют его с молоком и бараньим салом.

- Мы здесь пьём чай не на тибетский лад, с маслом из яка, а по-европейски, с молоком и сахаром, - внёс ясность в вопрос проводник-шерп.

- А как получают высшие сорта? – проявил любознательность снова Симпсон.

- Собираются самые мелкие, только что начинающие отделяться от почки листочки…

Выслушивая ответ, Владимир Оттович прикрыл ладонью рот. Это заметил зоркий доктор, хоть и боровшийся в ту минуту со своим бутафорским пенсне (падало проклятое!) – «Зевоту хочет скрыть. Если и специалисту не интересно то, что говорить обо мне». Доктор скользнул взглядом и по остальным слушателям – вид у всех слегка осоловелый. «Чёрт, как жарко, с непривычки, под этим париком! Солнце как припекает…»

- Вы или плохо слушаете, господа, или уже устали, - похоже, начал обижаться «лектор». – Я ведь уже об этом говорил ранее.

- Господа, я от вашего и от своего имени хочу поблагодарить любезного мистера… - решил замять неловкость Клинген, но понял вдруг, что не знает, как зовут индуса, и замялся.

- Радхакант Бахадур, - запоздало представился хозяин плантации и примирительно улыбнулся.

«Какие, всё-таки, они добрые, эти индусы, - подумал доктор и вспомнил о погибшем безвременно своём слуге. – Разве могут они на кого-то напасть или кого-то обидеть? Не народ, а ангелы…»

- … мистера Радхаканта Бахадура за его подробный и интересный рассказ! – закончил предложение Клинген, на удивление, прекрасно справившись с мудреным именем.

«Ай да, Клинген, молодец! Как блестяще запомнил и повторил! – восхитился начальником доктор. – Ни одной буквы не перепутал»!

Распрощавшись с любезным хозяином и получив от него заверение, что консультации и общение в скором времени могут быть продолжены, члены экспедиции, слегка утомлённые, вернулись в отель. Стрелки часов, положение светила на небосводе и отчаянные вопли пустых желудков указывали на то, что время обеда неумолимо подоспело.

«… С лёгкой руки единичных инициаторов теперь успешно развивается искусственное рыбоводство в Привислинском крае. В Суваловской губернии и уезде, в усадьбе дворянки Я. Л. Науман по системе известных специалистов дела, профессоров Гримма и Арнольди, устроены рыбные пруды на пространстве полторы десятины, в которых разведены ценные породы рыб: форели, сиги, стерляди». – Доктор решил всё же дочитать, начатую ещё в поезде статью. Хоть тема и скучна (зачем мне эти рыбы?), но всё-таки интересно: что там, в далёкой России, происходит? – «В настоящее время насчитывается в этих прудах 5000 искусственно выведенных форелей, до 5000 сигов и до 10.000 стерлядей». – «Впрочем, сейчас я бы от стерляжьей ухи не отказался да, если ещё и с расстегаями… Ух, пальчики оближешь! Но-но! – предостерегающе заворчала печень. – Опять ты за своё, чревоугодник эдакий? Тебе подобное вредно…»

Стук в дверь вырвал «чревоугодника» из сладостных мечтаний.

- Андрей Николаевич, - обратился с порога Клинген и протянул увесистый фолиант.

«Ах да, это ведь он ко мне обращается», - всё никак не мог привыкнуть к «новому» имени доктор. – Да, я вас слушаю.

- Вам не составит труда ознакомиться с моей работой, - засмущался вошедший, - об истории проникновения целебного напитка в Россию?

- Что за целебный напиток? – не понял доктор и отложил вновь недочитанную газету.

- Чай… чай имеется в виду!

- Ах, чай! – покосился доктор на тяжеленную книженцию. – Ну что ж, давайте. Ознакомлюсь.

- Вот, возьмите, - протянул фолиант Клинген. – Очень интересно будет узнать ваше мнение.

- С удовольствием почитаю на досуге, - напустил на себя радушия доктор, - тем более что в силу возникших обстоятельств, мне это особенно интересно.

- Заранее благодарен! Извините, что побеспокоил. – Клинген закрыл за собой дверь.

«Ну, теперь хоть будет, что почитать. А вдруг окажется интересным»? – Доктор откинулся в кресле и открыл, скрепя сердце, труд учёного - не удобно, всё же начальник.

Эпиграф, взятый из какого-то восточного манускрипта, сразу же заинтриговал: «Листья должны иметь складки как кожаные сапоги татарского всадника, загибаться – должны как рога буйвола, разворачиваться – как туман в долине, блестеть – как озеро в солнечный день».

- Ну-ка, ну-ка, начало многообещающее! А что там дальше? – зашелестел страницами доктор. – Почитаем, почитаем…

«В Китае чай появился как культура с 350 года, в Японии – с 805-810 годах, а в Корее – в 828 году. Из Китая и Вьетнама началась миграция чая вначале в соседние азиатские страны, а потом, с развитием мореплавания и торговли, чай оказался в Европе. В 1517 году он попал в Португалию, где сразу же снискал расположение королевского двора, однако за его пределы чай тогда не вышел. Спустя сто лет голландцы попытались привить интерес к этому напитку у себя, но чай оценили только аристократы. И лишь с середины ХУ11 века начинается настоящая «чайная лихорадка» в Европе, где этот, теперь уж модный напиток, потеснил традиционно популярные в те времена кофе и какао».

«Что-то давно я не пил кофе, а то от этого послеобеденного чтения наверняка сейчас захраплю».

Он дёрнул кисть звонка, оказавшуюся под рукой, и в дверях возник коридорный.

- Любезный, подают ли гостям кофе в вашем заведении?

- К большому сожалению, мистер, этого не имеем, но, если угодно, могу принести чай. Какой желаете: по-тибетски или по европейски?

- Это как же, по-тибетски? С жиром что ли?

- Да, сэр!

- Фу, какая гадость! Давай по-европейски да покрепче.

- Слушаюсь, сэр!

«Завоевание чаем Европы было осложнено чрезвычайной его дороговизной…» - Пришлось, зевнув, перевернуть несколько страниц – с Европой всё понятно, а что же там дальше? - «… В Россию первый чайный караван прибыл ещё в 1638 году из Монголии. Чрезвычайный московский посол торжественно преподнёс царю Михаилу Фёдоровичу драгоценный подарок Алтын-хана, четыре пуда листьев невиданного растения. Угощались диковинкой сначала с опаской, но вскоре было всеми признано, что «питие доброе и когда привыкнешь, то очень вкусно».

Слуга, с изяществом и грацией гимнаста, внёс и поставил на стол большой поднос с чайным прибором и дымящимся напитком.

- Приятного чаепития, сэр!

Андрей Николаевич слегка пригубил, потом отхлебнул, затем почмокал, с видом знатока, определяя достоинства ароматного напитка. «Весьма не дурён: и душист, и крепок – славный чаёк! Надеюсь, он не даст мне уснуть на самом интересном месте» – зевнул доктор и отхлебнул побольше, да так, что чуть не обжёгся. – «Горячий, чёрт, какой»!

«Диковинный напиток приглянулся, и чай сразу же стал ввозиться в Москву в больших количествах и запросто продаваться на рынках и в лавках. К 1847 году в Белокаменной уже насчитывалось больше сотни специальных чайных магазинов, а чаепитиейных заведений было около трёхсот.»

«Почему про Петербург не пишет? Обижает Северную столицу – нехорошо, а ведь там чаепитие, особенно в трактирах, приобрело тоже невиданный размах, и чай стал столь же популярен и любим, как и водка. Уж это-то, поверьте, я знаю на собственном опыте». - Доктор отхлебнул ещё и ещё, на лбу выступила испарина. – «Славный чаёк! Молодцы, индусы»! - Пузатый фарфоровый чайник, казалось, подмигивал своими красочными узорами, источая тепло и спокойствие.

« И хотя чай был не таким дешёвым, он быстро нашёл своих поклонников по всей стране. В разных местах пили по-разному: на Севере, например, - лишь по праздникам, а имеющего самовар считали богачом; когда же владелец самовара приходил в гости, то его всегда сажали на самое почётное место». – Доктор ещё отхлебнул и обтёр вспотевшее лицо платком. - «Может, парик снять пока пью, – голова под ним потеет… а вдруг кто войдёт? Нет, попарюсь в парике, – пар костей не ломит, как говорится». - «Первый чайный куст завезён в Никитинский ботанический сад в 1817 году». – «Поздновато, поздновато… да и скучновато делается». – 0н снова перевернул несколько страниц и приоткрыл крышку маленького чайника, убедившись, что заварка ещё есть. – «…Было время, когда русских, впервые попробовавших этот отвар из незнакомой травы, мутило от него. Так, с трудом скрывая отвращение, и посланники московского царя, прибывшие с дарами к монгольскому хану, глотали пахучий напиток, коим их угощали. Хан исподлобья внимательно наблюдал за пьющими: - Неужто не нравится? Ну, ничего, ничего – постепенно привыкнете, а не то… не взыщите! – И угрожающе, ещё более, нахмурился. Что ж поделаешь, – приходилось мучиться, но пить, дабы не обижать хозяина и не вводить его, отличавшегося невиданной лютостью, в искушение. Помучились немного, зато головы на плечах целы.… Один из посланников вдруг ощутил в голосе хана что-то знакомое. Оторвавшись от пиалы, он поднял глаза и»… узнал в правителе своего коллегу и приятеля.

- Я дам тебе с собой несколько пудов (Зачем же так много, подумал доктор) этих сушёных листьев для вашего царя (На кой чёрт они ему?!), - расщедрился «хан» Сойка, великодушно улыбаясь. (Ах, стервец, опять ты здесь! Теперь только ханом прикинулся, оборотень проклятый!)

- У нас ведь всё больше пьют брусничную и вишнёвую воду, морсы и рассолы, квасы и кисели, медовые напитки и сбитень, - попробовал уклониться от насильственного одаривания «посланник».

- Знаю, знаю, наслышан! Даже знаю, что капустный и огуречный рассолы очень с похмелья помогают.

«Откуда непьющий хан знает такие подробности российской жизни»? – удивился посланник-доктор и попытался увести разговор подальше от чая. – А у нас теперь ввели крепостное право, вот! А у вас?

- А у меня и так все покорные, - равнодушно парировал «хан Сойка».

«Ни чем его не проймёшь, проклятого»! – снова напряг память «посланник». – А мы недавно с Украиной воссоединились и подавили бунт мерзавца Стеньки («Неужели и это на него не произведёт впечатление»?).

- Я давно со всеми «воссоединяюсь», вернее всех присоединяю к себе, покоряя, - снова равнодушно парировал «хан». – А вот, кто такой этот «Стенька», мне неизвестно…

- Да это… - охотно начал объяснять посланник, но был прерван грозным окриком:

- Ты мне зубы не заговаривай! Повезёшь, как миленький, мои дары вашему государю – пущай себе пьёт и привыкает, да и меня добрым словом поминает!

От грозного ханского окрика доктор проснулся. Книга валялась на полу, из большого чайника с кипятком пар не шел, – вода остыла. «Сколько я проспал? Опять этот Сойка приснился… теперь в виде хана. И такой крепкий чай даже не помог – и не заметил, как сморило». – Андрей Николаевич нагнулся, чтобы поднять книгу, заодно поднял и пенсне, жалобно блестевшее на полу, но не разбившееся. «Подними-и-и-те меня»! – тонко и жалобно, как показалось доктору, запищало оно, поблескивая своими маленькими стёклышками. «И ты ещё всё время с носа сваливаешься, окаянное»! – выругался в сердцах бывший турок и, водрузив капризный (не смотря на то, что фальшивый) глазной протез на его законное место, вновь открыл книгу, ища нужное место. Неудобно перед начальником – надо почитать.

«Однажды царь занемог, маялся от болей в животе, и его лекарь приготовил настой из чайных листьев. Наступило облегчение, и придворные бояре поверили в целебную силу напитка. Случилось это в1665 году, а в 1679 году, через три года после смерти Алексея Михайловича, был заключён первый договор на поставку чая из Китая.

Долгие годы, вплоть до наших дней, чай поставлялся на меновой основе: мы отправляли туда сукно, меха, кожу, лён, а они нам – свой экзотический продукт. Насколько неравноценным был обмен, можно судить по следующему примеру: два пакета чая давалось за одного соболя (?!). В специальных деревянных ящиках…» Но, пожалуй, хватит на сегодня – доктор захлопнул книгу (всё равно за раз не осилить) и дёрнул звонок.

- Ну, как вам наш чай, сэр? – полюбопытствовал слуга, виртуозно сгребая со стола грязную посуду.

- Сдаётся мне, что ты, негодник, подмешал в него снотворное! – нарочито грозным голосом, но, улыбаясь, заявил постоялец.

- Никак нет, сэр! Что вы? – перепугался вошедший.

- Значит, ты поскупился на заварку! – продолжал пугать официанта доктор.

- У нас так не принято – мы дорожим своей репутацией, сэр… - начал дрожать бедный разносчик.

- Отчего я, в таком случае, уснул?

Слуга смотрел в пол, не видя, что клиент смеётся, и продолжал пугаться, начав, со страху, ещё и заикаться:

- Не з-з-знаю, с-с-сэр…

Ладно, ладно, ступай себе! Я пошутил, - пощадил беднягу доктор и «вооружился» недочитанной газетой. – «Как там наши рыбки-то поживают? Не протухли ещё»?

«… форели, сиги, стерляди. В настоящее время насчитывается в этих прудах…» – Это я, кажется, уже читал. Что там дальше-то? – «Дело это, организованное братом владелицы усадьбы, инженером Ф. Л. Науманом, дало прекрасные результаты. Из числа мальков, взятых для разведения, выживает, как, оказалось, по подсчётам, до 70%, и при серьёзной постановке дело приобретает коммерческое значение, так как через три года после впуска мальков получается вполне развитая рыба, пригодная для продажи и потребления. При этом оказывается любопытная особенность, что при искусственном кормлении и уходе рыба в кратчайший срок достигает больших размеров (от 3 до 4 фунтов веса) и получает лучший вкус, чем рыба, развивавшаяся в естественных условиях.

В Германии, Австрии и во Франции уже оценили выгоды искусственного рыборазведения. И там искусственно выведенная рыба продаётся на рынках гораздо дороже, чем рыба, пойманная в озёрах и реках.

В Привислинском крае одновременно получает большое развитие разведение пород рыбы: карпа и карася, а в Висле осуществляется искусственное разведение лососей Варшавским Обществом Рыбоводства (Вот пану Сойке дать бы почитать – родные его края упоминаются!).

По мнению практиков, искусственное рыборазведение имеет особенное значение для имений с проточной водой или низменностями, так как устройство в этих местностях рыбоводных прудов составляет выгоднейший способ утилизации низменных угодий вдали от рек, а также торфяных лугов». Эх, как рыбки захотелось свеженькой! Оно и для печени в самый раз, если не жирная…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ Первая.

Преданность идее. Чайные премудрости. Лекция плантатора. Замечательная книга и странная брошюра. Глаза на спине. Очередная лекция. Клинок вернулся. Новое задание.

- Это древний тибетский трактат о ритуалах, совершаемых над умирающим во время оставления им физического тела и над умершим во время пребывания его в промежуточном состоянии перед его новым воплощением. Трактат включает чтение наставлений умирающему и умершему, которые должны помочь ему преодолеть тяготы неизбежных для него состояний и указать путь к истинному счастью, которым является высшее знание, - закончила свою тираду Громадская и победоносно глянула на присутствующих.

Все сидели, не проронив ни звука, подавленные непонятным величием и таинственностью произнесенных слов.

- Итак, кто хочет отправиться со мной на поиски этой реликвии, прошу остаться после окончания наших занятий. Однажды я предпринимала такую попытку. Мои товарищи придумали для себя неразумный план попасть в Тибет в переодетом виде, но, не понимая при этом местного языка. Только один из них знал по-монгольски и надеялся, что этого будет достаточно. Остальные не знали и этого. Понятно, что никто из них в Тибет так и не попал. Патруль нас очень вежливо отвел обратно на границу, прежде чем мы успели пройти несколько миль.

- Кто на сей раз может выступить в роли переводчика? – поинтересовались из залы.

- Есть среди нас такой. Ученый-востоковед, занимающийся изучением династии Великих Моголов, если не ошибаюсь. Он может объясниться по-монгольски, насколько мне известно, и владеет несколькими тибетскими наречиями.

- Кто это? О ком речь? – послышалось с мест.

- Вы его хорошо знаете! Правда, его сейчас нет среди нас, – я его отослала в Дарджилинг готовить почву для нашей экспедиции. Надеюсь, догадались о ком я?

Присутствующие пожимали плечами и переглядывались.

- Это всеми уважаемый, Пан Сойка, дамы и господа!

Заулыбались, удивленно пожимая плечами и качая головами, - будто бы и не знали о наличии в своих рядах столь выдающейся личности.

- Я не подозревала, что пан Сойка столь сведущ? – с неподдельным изумлением воскликнула мисс Торнтон.

- Где собираетесь искать рукопись? – раздался мужской голос.

- По монастырям, коих не мало. Где же еще?

- Так, может, ее и вовсе нет в природе, а есть лишь предание? – засомневалась англичанка.

- О ее существовании я знаю с детства. Если хотите, расскажу поподробней?

Согласие публики было получено и оккультистка начала:

- Когда мне исполнилось одиннадцать, бабушка взяла к себе на воспитание. (- Это надолго, – буркнул сосед соседу в задних рядах. – Ничего не поделаешь, придется потерпеть.) Жила она в Саратове. Есть такой город в Росии на Волге, где дедушка был губернатором, а прежде он занимал эту должность в Астрахани – еще южнее – и под его началом находилось несколько тысяч калмыцких буддистов. Я провела месяцы среди них и познакомилась с их ламой, так что к пятнадцати годам узнала об их религии. О существовании бесценной рукописи мне поведал калмыцкий лама. С тех пор мечтаю отыскать ее. Лама говорил, что написана та рукопись в Туркестане, куда в то время пришел буддизм, но потом волею судеб она оказалась в Тибете, где и покоится в одном из монастырей. Он также сказал, что создана она почти две тысячи лет назад и записана санскритом на древесной коре.

- О, как интересно! – первой воскликнула мисс Торнтон. – Я непременно хочу отправиться с вами.

Загалдели и другие «искатели истины», выражая полную готовность ринуться на поиски раритета. Даже и те, что ворчали вначале, тоже поддались общему порыву и что-то кричали, бурно жестикулируя.

- Господа, я давно не вижу нашего уважаемого турецкого доктора, - охладила бушевавший энтузиазм мадам, окинув своим орлиным и, в то же время, заботливо-материнским взором аудиторию. – Где он? Куда пропал? Что с ним? Кто знает?

- Он давно покинул пределы Индии, - сухо ответила англичанка.

- Как? Так внезапно и с нами, не попрощавшись? – потупилась хозяйка «волшебной гостиной». – Это довольно-таки странно и на поведение столь воспитанного человека совсем не похоже.

- Ничего странного, - еще более равнодушно бросила Элизабет. – Закончил свою работу и уехал.

- Это, кажется, называется «по-английски», когда не прощаются, - пожала плечами мадам. – Очень жаль… Он нам в предстоящем походе был бы очень полезен.

- Ну, что поделаешь, не ехать же за ним в его Смирну, - наконец допустила подобие улыбки Элизабет. – Раз мистер Сойка у нас такой умный, то и один справится!

- Ему не позавидуешь, - улыбнулась и Громадская. – Придется бедному поляку за всех отдуваться.

- Ничего, он хоть и маленький да шустрый! – ввернул кто-то из мужчин, и все рассмеялись. Началось общее оживление и обмен репликами.

- Господа, прошу тишины! Успокойтесь. - Громадская подняла руку, и гости притихли. – Итак, на этом мы закончим, все свободны. А тех, кто хочет присоединиться к экспедиции, прошу остаться.

Смелое предложение отправиться в горы, похоже, не очень обрадовало членов общества, судя по тому, как поспешно публика покинула гостеприимный особняк. Остались лишь трое: хозяева да сумасбродная супруга дипломата.

- Хоть нас и мало, но зато мы можем, я надеюсь, целиком и полностью доверять друг другу. Там, на месте, к нам присоединится пан Сойка, да наймем проводников. Вот и достаточно, - заключила оккультистка и горячо поблагодарила мисс Торнтон за преданность «идее».

* * *

“В специальных деревянных ящиках, изготовленных из особой древесины, выложенных внутри оловянными листами, - продолжал читать труд коллеги доктор (он теперь и профессор), а снаружи покрытых водонепроницаемым лаком, везли китайские купцы чай на верблюдах и лошадях. Путь был не близким – по сибирской тяге, через монгольские степи и пустыни, чаще всего он длился больше года. Качество продукта при этом не снижалось – так надежна была упаковка. Напротив, считалось, что этот выдержанный “караванный” чай, подобен вину, и очень ценился знатоками. В московских лавках, где он продавался, всегда интересовались, морским или сухопутным путем доставлен товар, да не хранился ли он у купца рядом с другими пахучими веществами. Длительное время чай в России был преимущественно городским напитком. Мало того, продавался он в основном в Москве, Петербурге да на крупных ярмарках”.

Андрей Николаевич потянулся, расправил плечи,вздохнул поглубже и продолжил знакомство с “чайными премудростями”: – “Многие жители других городов и, тем более, крестьяне, лишь слышали о диковинном напитке. Очень популярен стал чай в Москве, и не только среди привилегированных слоев. Чайных расплодилось несколько сотен. Чаепитие становилось даже модным среди знати и необходимым – для извозчиков и уличных торговцев, а более всего привычным ритуалом – среди мещан, купцов и ремесленников. Однако следует подчеркнуть, что чай, как и прочие колониальные товары, стоил недешево, поэтому напиток, подаваемый в аристократической гостиной, и чай в мещанском доме имели разные цвет, вкус и запах, и соответственно разную цену. А многим он вообще был не по карману”…

“Может, хватит? – спросил кто-то нетерпеливый внутри доктора. – Да, пожалуй, надо и честь знать…”

На следующее утро все члены чайной экспедиции вновь посетили плантацию гостеприимного Радхаканта Бахадура, и изучение чайного дела продолжилось с новой силой.

- У нас бережно хранятся традиционные способы выращивания, сбора и переработки чайного листа, передаваемые из поколения в поколение, - повествовал любезный индус.

- Записывайте, коллеги, – повелел Клинген, доставая тетрадь и карандаш, и, подавая пример другим, - нечего полагаться на дырявую память! Все зашуршали и принялись старательно конспектировать, а индус, польщенный такой заинтересованностью, заговорил с еще большим энтузиазмом:

- Они сводятся к следующему: первое – ручной сбор флешей – верхушек молодых веточек с конечной листвой, почкой и несколькими нежными листочками. Второе – завяливание тонким слоем на открытом воздухе в тени. Третье – тщательное и туго. (Доктор незаметно для самого себя, вместо того, чтобы продолжать писать, начал разглядывать рассказчика. Весьма колоритная внешность – высокий, сухопарый, сутулый.) Четвертое – длительная, в течение двенадцати… (глаза карие и с характерной поволокой на белках, как бывает у лошадей)…. Пятое - обжаривание и сушка в горячем состоянии… (Наверное, у него самое главное в жизни – чай!)… Вы успеваете, джентльмены?

- Повторите, пожалуйста, сэр, последний пункт, – попросил кто-то из агрономов. (Опять забыл, кто из них кто, с ужасом отметил доктор. Какие-то они незапоминающиеся…)

- Обжаривание и сушка в горячем состоянии, - великодушно повторил плантатор. – Далее шестой пункт: сортировка на мелкие, (Доктор снова пристально стал его рассматривать, и заметил шрам на подбородке – вот и особая примета имеется!)…с различными размерами отверстий. Понятно? Тогда дальше. Седьмой пункт: всего лишь упаковка… (Шрам не маленький. Откуда такой? Не похоже, что от бритья. Больно глубок. Наверняка, сабельный!) … Конечно, то, что вы услышали, джентльмены, процесс трудоемкий и утомительный, и требует большого опыта и искусства.

- Расскажите, сэр, о разновидностях? – попросил Клинген.

- Их четыре: черный, зеленый, красный и желтый. Все они получаются в результате обработки листьев и связаны, прежде всего, с их ферментацией… (Теперь с подбородка – снова на глаза: белки желтоваты. Может, тоже печеноночник? Приятно встретить коллегу!)

- Теперь будьте особо внимательны, джентльмены: самое важное! – оживился «желтоокий». – Для получения черных сортов листья проходят три стадии обработки… (Записать, что ли для приличия, устыдился доктор и взялся за карандаш. Подумаешь, белки желтые! Мне, что за дело?)… первая стадия – завяливание, в результате которого они теряют влагу, становятся очень мелкими и легко… (Пишу, пишу! Что вы на меня так косо смотрите, господин Клинген?)… поддаются скручиванию; вторая стадия…

- Пожалуйста, помедленнее, сэр, - взмолились дружным унисоном агрономы, чей английский явно был не на высоте их лучших урожайных всходов. – Не поспеваем!

- Охотно, джентльмены! – сверкнул желтым белком индус. (Может это у него от неумеренного потребления чая?) – Вторая стадия: скручивание на специальных машинах, роллерах, для придания им формы чаинок, а главное (Выходит, что и полезный чай меру любит! А то и желтизна в глазу…) – для разрыва клеток чайного листа. Повторяю для тех, кто не поспевает: для раз-ры-ва кле-ток… Дальше, джентльмены! Третья стадия: ферментация, в результате которой образуются именно те вещества, которые (Ишь ты, как Иван Николаевич за своей бородкой ухаживает. Вон какая выросла, - переключился теперь на Клингена доктор) образуются именно те вещества, которые, (Что он все «которые» да «которые»?) и определяют свойства и качество чая, его аромат и настой. (Да, славная борода, настоящая, «профессорская». Мне, что ли такую отрастить… Да пока нельзя.) После ферментации чай сушат в специальных печах. Успеваете? (Какой сознательный лектор – специально замедляет в трудных местах. Что и говорить, славный народ, индусы!)

- Успеваем, успеваем! – Шелест бумаги и скрипенье грифелей свидетельствовали об усердии.

- Вот незадача - сломался! – чертыхнулся кто-то из агрономов.

- Не надо так давить, батенька! Вот возьмите – у меня лишний, – пришел на помощь начальник экспедиции.

«Почему никак не научусь их различать? – снова занялся самоистязанием доктор. – Были бы близнецы – понятно, но ведь они разные: один толстый, другой тонкий… Чехова, что ли перечесть?»

- Теперь, джентльмены, чай зеленый, - обрадовал сменой хоть цвета неутомимый Радхакант Бахадур.- Он производится из тех же листьев, но стадии завяливания и ферментации совсем исключаются. При этом стремятся специально к тому, чтобы избежать попутной или случайной ферментации.

- Такой пользуется у нас спросом в Туркестане, - блеснул эрудицией на плохом английском агроном «тонкий». (Это у него, что ли грифель сломался?)

- Я могу продолжать, джентльмены? – болезненно отреагировал индус на реплику.

«Однако обидчивы они, эти индусы, порой, как дети! Подумаешь, человек слово вставил…»

- Теперь настал черед красного и желтого. Чаи эти являются промежуточными типами между черным и зеленым. Оба типа испытывают ферментацию в неполной форме и поэтому называются недоферментированными или полу ферментированными. Понятно? (Доктор почувствовал легкое кружение в голове – ну, и ну!) Степень ферментации более выражена в красных чаях. Поэтому красные чаи ближе к черным, а желтые – к зеленым. Ну, вот на этом, джентльмены, и закончим на сегодня. Благодарю за внимание, увидимся завтра в то же время.

Слушатели, в свою очередь, горячо, - не то с радостью, не то с облегчением, тоже поблагодарили лектора и заспешили в отель – время обедать, а голод не тетка.

- Ну, что ж поделать, господа, потерпите, - с сочувствием и пониманием сказал начальник. – Мы, в самом деле, сюда не на слонах кататься прибыли.

Убежденные этой не хитрой и доступной аргументацией, “чайники” смирились, уповая на то, что божий человек ко всему привыкает, а бывает и хуже!

- А вы любите чаевничать, Андрей Николаич? – Они переступили порог гостиницы.

- Что? – встрепенулся доктор, еще не привыкший к новому обращению. – Да как вам сказать? Не особо… Но иногда посещал трактир Бубнова возле Гостиного двора. А вы?

-А я любил посещать гулянья в Марьиной роще и в Сокольниках, где прямо на траве, в тени деревьев пыхтят пузатые самовары.

- Это, кажется, далековато… хотя я не очень хорошо знаю Москву.

- Живу в тех краях. Что вы петербуржец, я знаю. У вас там поспокойней и поторжественней. Столица.

- Первопрестольная слишком шумна на мой взгляд. Я не люблю увеселений, а вы?

- Считаю, что иногда не мешает развлечься, и даже по-простому… Как вам моя книга? – сделал резкую модуляцию Клинген.

- О, большое спасибо! Замечательная! Читается легко. В ней нахожу много интересного и познавательного. Если можно, еще немного подержу.

- Держите, держите, дорогой коллега! На доброе здоровье, если понравилось…– Они шли по коридору, каждый к дверям своего номера. – Мы сейчас обедать. Составите нам компанию, дорогой Андрей Николаич?

- Всенепременно, Иван Николаевич, - пообещал доктор, поворачивая ключ в замке.

- Полюбуйтесь, господа, какую странную брошюру мне кто-то подсунул под дверь, - показал Клинген коллегам тоненькую книжицу, напечатанную на дрянной, дешевой бумаге. – Кто здесь в Индии может подбросить издание на русском языке? Весьма странно, господа.

- Как называется? Дайте посмотреть? – заволновались агрономы.

- Пожалуйста, пожалуйста, - протянул Клинген брошюру. – Я ознакомился. Очень занятно!

- «Чай и вред его для телесного здоровья, умственный, нравственный и экономический», - прочел заглавие один из агрономов (Доктор не стал вычислять, – который из них). – Издано в Вильно в 1874 году. Нельзя сказать, что издание первой свежести, но странно другое: где Вильно и где Дарджилинг?

- Вот и я про то! – оживился Клинген. – Десятки тысяч верст отделяют одно от другого. Можете, почитать вслух, пока кушать не подано?

Они сидели в гостиничном ресторане за большим, покрытым белой скатертью столом. Ожидаемые блюда где-то варились и жарились, терзая ноздри невероятными ароматами. Посетителей мало и тишину нарушало лишь чириканье и стрекотанье дуэта попугаев, томившихся в клетке, чье наличие в зале, по мнению хозяев, должно было развлекать гостей.

- Просто умора, господа, – улыбнулся Владимир Оттович, успевший прочесть начало.

- Да вы вслух, вслух, - подзадоривал Клинген. – Ведь всем интересно.

- «Чай вызывает обмороки, бессонницу, недержание мочи»…. – покатился со смеху Симпсон.

- Ну-ка, ну-ка, дайте сюда! – вырвал у него из рук брошюру Григорий Григорьевич, - «… дурной цвет лица, вялость, бессилие…»

- Половое? - улыбнулся бывший турок.

- Здесь не уточняется! «… головокружение, ослабление зрения и нервические припадки».

- Сейчас со стула упаду, - забился в истерике Симпсон.

- Кто автор? – спросил «толстого» доктор.

- Некто Владимиров, - прочитал на обложке Снежков.

- А дальше? – заинтересовался доктор.

- Дальше–больше! – выхватил книжку у «толстого» « тонкий», вдоволь насмеявшись. – «Чай оказывает невероятное вредное действие на организм и является источником всех болезней, начиная с бессонницы и кончая эпилепсией».

- Прошу прощения, джентльмены! – подлетел к столу проворный официант-индус, держа над головой поднос с дымящимися тарелками. За ним последовал еще один, столь же искусно жонглировавший подносом. Когда стол уставили различными яствами, компания, приступив к трапезе, продолжила обсуждение гнусной книжонки.

- Возможно, подобной «агитацией» хотят отвратить от цели нашего приезда? – предположил Клинген, помешивая ложкой суп.

- Хотя это и наивно, действовать подобным образом, - заметил Симпсон, тщательно пережевывая нежное филе, - но согласитесь, такое начало настроения не поднимает.

- Явно происки англичан, - пробурчал доктор сквозь «присутствующую» во рту курятину.

- Пожалуй, вы правы! Мы им – кость в горле, - громко согласился Клинген и тихо добавил: - Кстати, за вашей спиной Андрей Николаевич, за соседним столиком – некий джентльмен, присутствие которого ранее в гостинице не наблюдалось. Только не оборачивайтесь, ради Бога!

- Не волнуйтесь, - улыбнулся доктор, - я и спиной вижу, и могу вам описать его. Такой маленький и светлоглазый, да?

- Точно, - поразился Клинген. – У вас, и вправду, глаза на спине? Кто он?

- Мой коллега, ученый-востоковед, пан Сойка.

- Поляк?

- Да. Бежавший из Польши после подавления очередного восстания и укрывшийся здесь от преследований царских жандармов под крылышком у британцев. Поэтому он и выполняет их деликатные поручения: в частности, следит за мной, за вами, за нами…

- Значит, появление странной брошюры и маленького джентльмена напрямую связаны?

- Думаю, да! Естественно, англичанам не нравится ни одна из инициатив России, как-то связанных с Индией. Они очень опасаются, прежде всего, русского вторжения, так как их собственное положение здесь непрочно и вызывает недовольство местного населения все сильнее и сильнее. Сначала они очень боялись, что Россия собирается, в сговоре с местными купцами, строить рельсовую дорогу из Туркестана сюда, а теперь, видите ли, им не нравится и то, что она решила завести у себя чайные угодья, хотя, казалось бы, какой им от этого может быть урон.

-Вон, оказывается, какие здесь дела творятся! – удивился один из агрономов. Доктор не посмотрел в сторону говорившего и не понял, кому принадлежит реплика («толстому» или «тонкому»), но решил еще больше подпустить «страху» и припугнуть обоих: - Боюсь, что брошюрка это еще цветочки, а дальше и ягодки будут.

- Вы думаете, нам будут мешать? – насторожился Клинген.

- Кажется, начали.

- А вы не боитесь разоблачения со стороны поляка?

- Вы считаете, он меня все равно узнает в новом обличии? Сейчас проверим. Я повернусь в профиль, а вы понаблюдайте за реакцией.

Бывший турок сел к поляку в полоборота, и замер, словно позируя.

- Ну, как?

- Бросил вялый взгляд в вашу сторону, но на лице ни признаков удивления, ни узнавания.

- Спасибо за хорошую работу «гримеру». Вот если встану и пройдусь, то тут меня он и узнает по хромоте. Проведем эксперимент.

Чаеводы расплатились, встали и направились к выходу. Бывший турок заковылял последним. Поляк обернулся и, заметив инвалида, стал пристально всматриваться, затем засуетился, стал звать официанта, судорожно отсчитывать рупии. Несколько монет, пожелавших стать чаевыми, укатились под стол. С мыслью «надо заглянуть в лицо» Сойка выскочил из-за стола.

Очередное посещение чайной плантации снова началось с лекции красноречивого Радхаканта Бахадура, посвященной разновидностям основных чаев.

- Существует множество различных видов. Одних только черных сортов насчитывается несколько сот наименований. Лучшие сорта те, что приготовлены из двух самых верхних листьев куста, притом из смеси нескольких сортов.

«Чем дальше в лес, тем больше… чая, - сокрушенно подумал доктор. – Мне на кой черт записывать? Надо, надо, чтобы не вызвать подозрения…»

- По характеру обработки листа черные чаи подразделяются на рассыпные и байховые, прессованные и экстрагированные. Успеваете записывать, джентльмены?

Чаеводы дружно замычали в ответ, хотя поспевали с трудом.

- Зеленые, байховые чаи делятся по величине листочков на листовые и брокены.

- Что, простите?

- Листовые и брокены, – повторил терпеливый индус.

- Что значит «брокены»? – проявил невежество доктор, заметив, что у Клингена сегодня борода какая-то не такая: то ли спутавшаяся, то ли не расчесанная – на лекцию так спешил?

- Брокены: резанные или ломанные, очень напоминают нынешнее состояние бороды мистера Клингена, - улыбнулся индус. – Надеюсь, сэр, вы не обидитесь?

Взрыв хохота заглушил ответ начальника экспедиции, покрасневшего и полезшего за гребешком. Лектор тоже рассмеялся вместе со всеми, отчего шрам его побагровел. «Интересно, в бою получил? Наверное, в кавалерии служил…»

- Наиболее распространены байховые чаи, - продолжил спокойным голосом лектор, шрам которого принял прежнюю, умеренно розовую окраску.

- Извините, а я не знаю, что значит «байховый», - сознался «тонкий агроном». («Это Симпсон», - определил доктор, радуясь, что, наконец, начал их различать).

- Данное слово происходит от китайского «бай хоа», что означает «белая ресничка» или типсы.

- Что еще за «типсы»? – спросил очередной невежда.

- Типсы – один из компонентов рассыпного чая: едва распустившиеся почки, придающие чаю особую изысканность и аромат.

Клинген одной рукой расчесывая бороду, другой – записывал. «Ишь ты, как смутили человека!»

- Теперь о других разновидностях, - окинул присутствующих победоносным взглядом лектор. – Прессованные чаи.

Все склонились над тетрадями, не исключая и доктора, делавшего вид, что старательно записывает. Бедный Снежков («толстый») мучился тем, что забыл подточить карандаш, который теперь не грифелем, а древком царапал бумагу, но букв не воспроизводил.

- Они представляют собой брикеты, приготовленные из спрессованных под сильным давлением чаинок различного качества – от чайных крошек до листьев и даже веточек.

«Весь, что ли мусор под пресс?»

- Брикеты прессуются в виде плиток, кирпича, цилиндра, шара, диска и других форм, весом от ста грамм до двух с половиной килограммов и выше.

- Как пользоваться брикетами? – спросил наивный сельский хозяин.

Лектор не совсем понял вопрос и замялся. Доктор, не дав ему опомниться, выпалил:

- Калмыки, например, пилят их пилой и рубят топором.

- Вы правы, - подтвердил индус и почесал шрам. – Кто как пользуется: одни пилят, другие рубят.

«Шрам солидный, рубленный… Наверное, саблей?»

- Экстрагированные чаи, представляют собой экстракты или концентраты, дающие возможность размешать достаточно большие дозы в сравнительно небольших объемах. По способу применения они относятся к быстрорастворимым чаям. – Лектор глубоко вздохнул, возможно, подустав. – Теперь перейдем к различиям чая по форме скрученного листа.

«Точно, в кавалерии служил – и походка колесом».

- Обычный вид скрученности характерен почти для всех видов: лист окручен вдоль своей оси в трубочку так, что («…в бою получил – оно и видно».) готовая чаинка напоминает маленькую, слегка согнутую, сухую травинку. Скрутить чаинку можно и поперек оси листа, в виде горошинки. («Интересно, на чьей стороне - англичан или повстанцев?») Это, так называемый «Жемчужный» чай.

- Как поэтично! - воскликнул, по-видимому, не чуждый сантиментам Симпсон («тонкий»).

- Можно скрутить ее и в виде каперса. Это сорт называется – «каперсный». Можно скрутить и в виде маленькой дробинки. Такой называется «порохом». («Судя по возрасту, вполне мог быть участником восстания сикхов».) Чайный лист также может быть смят или сплющен. Такой сорт называется – «плоский» чай.

- Григоь Григорич, вот вам карандаш, - снова пришел на помощь коллеге Клинген. заметив «маленькую трагедию» (бумагу царапает) Снежкова. –Почему огрызком мучаетесь?

- Благодарствую, Иван Николаич!

- Какое разнообразие чаев! – воскликнул, склонный к аффектации Симпсон.

- Еще не все, - обрадовался польщенный «кавалерист» – прессованные чаи тоже различаются меж собой, и делятся на кирпичные, плиточные и таблетированные. («Вроде об этом говорилось?») Кирпичный прессуют из самого грубого материала. Плиточный – из материала менее грубого, а на штамповку таблеток идет самое тонкое сырье – чайная пудра. («Если он служил у англичан, то в каком чине?») Степень скрученности чайного листа определяет качество чая. Чем туже скручен в трубочку лист, чем более он упруг при надавливании и легком сжимании пальцами, чем он прочнее – тем сорт выше. Показатель низкого качества, - когда лист трухлявый, плохо скручен и легко крошится.

Карандаши благодарных слушателей долго и дружно скрипели, пока от излишнего усердия на раскрошились поочередно у каждого, и лекцию пришлось прервать.

Вернувшись в отель, чаеводы разбрелись по комнатам, чтобы посвятить хоть час, оставшийся до обеда, личным делам.

Бывшего турка у дверей номера поджидал Абдул-Рахман-Хан. Посланец Кашмира держал в руках объемистый баул (еще более объемистый – стоял у ног) и саблю в ножнах. Издали доктор узнал свои вещи.

- Сердечный вам привет от моего господина, уважаемый доктор, - сказал гость, войдя за хозяином в номер. – Вас теперь, действительно, не узнать – я догадался лишь по походке.

- Что не узнать – ваша заслуга, но над хромотой и вы бессильны.

- Не огорчайтесь! Мало ли инвалидов на свете… Теперь радуйтесь: к вам вернулся подарок Магараджи! – Слуга вынул ослепительный клинок из ножен и несколько раз махнул им со свистом, разрезая воздух.

- Вы тоже служили в кавалерии? – восхитился доктор.

- А кто еще?

- Наш чайный наставник со шрамом на подбородке.

- Да, тот был повстанцем, вы правы, я знаю…

- А как отыскалась сабля?

- Подбросили, да и вся кража была не настоящей: искали не саблю, а документы.

- Кто так лихо сработал?

- Пока неизвестно.

- А поляк здесь снова, - словно похвалился доктор, трогая пальцем острое лезвие. – Ему бы я с удовольствием подрезал крылья…

- И я по его следам. Он прибыл не за вами, а для подготовки экспедиции миссис Громадской в Тибет на поиски какого-то ценнейшего манускрипта.

- Что ей ударило в голову? В таком возрасте лазать по горам… Отважная дама!

- Так вот мистер Сойка с одной стороны – член экспедиции, а с другой – опять по заданию англичан.

- А кто еще с мадам? – спросил доктор, предчувствуя неладное.

- Муж и верная приспешница, мисс Торнтон.

- Их так мало? – похолодел доктор, услышав последнее имя. – «Что мне теперь делать: прятаться от нее что ли?»

- Здесь всего один отель, и они, скоро поселившись в нем, непременно встретятся с вами.

- Что делать? Поляк с нездоровым интересом поглядывает в мою сторону: тот хромой или нет? А дамы при встрече в миг меня разоблачат – они народ наблюдательный!

- Нет ничего проще, придать вам прежний вид, - улыбнулся очаровательный слуга. - Для этого я и прибыл.

- Как это возможно? – со страхом и надеждой воскликнул «перекрашенный», а предательское пенсне, словно дав сигнал к началу очередного преображения, предательски соскользнуло с носа.

- Все под силу вашему покорному слуге, а нужное при мне, - он указал на большую плетеную корзину, в каких, по обыкновению, носят прирученных кобр. – Так что, не теряя времени, приступим. Вы, наконец, расстанетесь с эти никчемным пенсне! Жаль только, что профессор Краснов уплыл в ваших шикарных шароварах и феске, но у меня есть и этому достойная замена.

- В корзине змея?

- Что вы, дорогой доктор! – рассмеялся искусный слуга. – Там все, что нужно для вашего преображения.

- Суть нового задания, - ворковал над головой клиента Абдул-Рахман-Хан, лихо, сбривая молодую поросль, пробившуюся под париком. – Вы теперь, оставив своих чаеводов, должны будете присоединиться к отряду миссис Громадской, так как искомая рукопись нас тоже интересует.

- А как с составлением карт? – удивился столь частой перемене «ветра» доктор. – Правда, я пока этим еще не успел заняться, слушаем лекции.

- И это не отменяется, но отступает на второй план. Главное на сегодня – рукопись!

- Я должен ею завладеть?

- Вы догадливы. Иначе ею завладеют англичане в лице мисс Торнтон или Сойки.

-А как с чайной экспедицией? Придется работать на два фронта?

- Придется… Клинген поставлен в известность, и никто ничему не удивится. Вы, надеюсь, не считаете, что они прибыли сюда только лишь «чаи распивать»?

- Я далек от такой наивности.

- Тогда вам должно быть понятно, почему в связи с их приездом англичане так всполошились, и мечут громы и молнии.

- Это мне понятно, но во всей истории меня беспокоит еще один, весьма деликатный вопрос… - доктор, засмущавшись, затих.

- Я вас слушаю, дорогой доктор, и вы не должны ничего скрывать.

-Как бы вам это объяснить? – окончательно замялся он и покраснел.

- Любовный роман? – пришел на помощь всезнающий слуга. – Об этом говорит давно половина города, а вы думаете, что это тайна.

- Половина города? – присвистнул доктор. - А я то думал…

- Главное здесь, дорогой доктор, что вы не первая и не последняя жертва мадам. До вас под ее чары попал один немецкий ученый, и судьба его была печальной.

- Что с ним случилось? – насторожился доктор.

- Когда он перестал быть им нужен, его умертвили.

- Кошмар! Так подобная участь ждет и меня?

- В том случае, если вы не сделаете правильных выводов. Ваша подруга действует по указке своего супруга, матерого разведчика.

- Она говорила, что муж ее не любит, потому что имеет влечения…

- Чтобы выполнять задания, любить не обязательно. Работа есть работа.

- А что касается «иных влечений», то на эту удочку клюнул и ваш предшественник, и поплатился за это.

- Выходит, ее рассказы о царящем здесь повальном мужеложстве вранье?

- Абсолютное!

- Какая мерзавка! А я уши развесил! Хорош, нечего сказать…

- Вам не стоит так болезненно реагировать (такова специфика ее работы). Напротив, для пользы дела, вам с ней придется восстановить самые дружеские отношения, и никак не выказывать, что узнали. То же самое касается и отношений с поляком: ведите себя с ним так, будто ничего не знаете, и ничего не произошло.

- Значит, как ни в чем ни бывало? – успокоился доктор.

- Да, а то и более дружественно. В английском консульстве, правда, знают, что вы «покинули» страну – настоящий профессор Краснов давно уехал с вашими документами… Но я привез вам новые. А то, что вы здесь опять появились, а англичане об этом не сразу узнают, так это их недосмотр. Понятно?

- Вполне.

- Лишь придумайте легенду, откуда вы здесь взялись и почему – но, надеюсь, это не составит труда… А теперь продолжим предание вам надлежащего вида. Бородка и усы возвращаются на прежние места, надоевшее пенсне побоку, а вот паричок далеко не убирайте – вдруг снова срочно вам придется стать профессором Красновым… И еще одна существенная деталь: шерп-проводник Манбахадур Таманг будет вам здесь помощником вместо меня. Надеюсь, вам понятно, что он не случайно примкнул к чайной экспедиции, к тому же он теперь переметнется к Громадской (так надо), а ваш начальник Клинген ничуть на это не обидится, так как во все посвящен, и с ним вам объясняться не нужно. Ну, вот и все… Желаю удачи на новом поприще!

Оставив доктора в раздумьях, источавший нечеловеческую энергию Абдул-Рахман-Хан скрылся за дверью, захватив и плетеную корзину «из-под змеи». Турок полюбовался в зеркале вновь обретенным привычным обликом (и шаровары и феска – в точности как те!), отчего сразу повеселел и на радостях заказал себе ужин в номер, а в ожидании трапезы развернул старую недочитанную газету.

«СОВРЕМЕННОЕ ТРАВОЛЕЧЕНИЕ» вопил заголовок, и доктор «не устоял» перед его воплем («Пора, наконец, и мне подумать о своем здоровье!»). Быстро пробежав глазами, содержание заметки, с горечью констатировал: «Как раз того, что мне нужно нет».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Старые знакомые. Пожелание успеха. Гималаи. Ужасные имена. Тайны моложавости. Ведические божества и верования арийцев. Береги, как зеницу ока!

Встреча в вестибюле была очень сердечной. Пока носильщики дружно таскали бесчисленные чемоданы, сумки, баулы и коробки, члены экспедиции пани Громадской наперебой расспрашивали турецкого доктора, какими судьбами он здесь оказался.

- Мисс Торнтон, вы сказали, что наш уважаемый доктор покинул Индию? – с укоризной посмотрела старая оккультистка на свою молодую последовательницу.

- Мой супруг сказал, что да. Таможня доложила … - засмущалась мисс Торнтон, пожирая глазами нежданного и некогда «обожаемого» доктора. – Может, таможня ошиблась? Я очень рада такой ошибке!

- Захотел и вернулся, - заявил «воскресший» Шейх-Мухаммед, победоносно улыбаясь в «новые» бородку и усы, и, поглаживая свежевыбритую голову (жаль фески нет!). – Не знаю, что там случилось на таможне, но я никуда не уезжал из страны.

- Я вас здесь один раз видел, хоть и издали, - лукаво сощурился пан Сойка и погрозил своим маленьким пальчиком-пёрышком. – Вы выходили из ресторана. Походка ваша, но были с волосами и брюнетом. Или мне показалось?

- Наверное, показалось, коллега, - невозмутимо парировал доктор. – Мало ли на свете хромых и убогих?

- Вы, наш славянский турок, никак за убогого не сойдёте, - вмешалась Громадская, - И хватит вам, пан Сойка, донимать доктора своими глупостями! Надеюсь, что вы, любезный доктор, составите компанию и отправитесь с нами в горы? – В голосе мадам затеплилась надежда. – Правда, я даже, не спросив вас о ваших делах, сразу принялась за своё. Извините старуху – вы, наверное, сильно заняты?

- Не скрою, мадам, что я здесь по своим научным делам, но охотно бы присоединился к вам, если обстоятельства позволят.

- Будем надеяться, что позволят! – по-детски восторженно захлопали в ладоши обе дамы.

«Да, обиде не место ни в политике, ни, тем более, в разведке», - подумал доктор и спросил:

-Когда в путь?

-В самое ближайшее время. Как только наймём проводников, - ответил супруг госпожи, который за то время, пока его не видел доктор (так, во всяком случае, показалось учёному), ещё больше оброс, и походил на настоящего «царя зверей», по недосмотру смотрителей зоопарка, вырвавшегося из клетки. – Вы нам в этом поможете?

-Здесь с этим нет проблемы: желающих наняться, хоть отбавляй, - успокоил доктор. Скорей, трудно найти местного жителя, который бы не хотел стать проводником.

- Я так рада, что мы снова встретились, - продолжала расплываться в улыбках Громадская. - Вы мне так напоминаете родные лица славян («Сомнительный, надо сказать, комплимент, - подумал доктор»), что у меня каждый раз с трудом поворачивается язык, когда я произношу ваше мусульманское имя. Вы меня, старую, извините!

- Да, что там! Какие пустяки. Возможно, что в одном из воплощений я приму, согласно местной религии, другой облик, но ждать, боюсь, придётся не одну сотню лет. – Доктор заулыбался, довольный собственным ответом.

- Ну, так подождём, дорогой вы наш! – поддержала шутку мадам. – Нам спешить некуда и никто нас не торопит – впереди вечность!

- Мой Мухаммед, не оставьте и меня своим вниманием, - сделала глазки жена дипломата. – Моя комната… - Она посмотрела на бирку ключа. - № 89. Запомните и приходите на чай… - В голосе проступили властные нотки. – Буду ждать!

-Запомню, запомню! №89. Приду непременно, благодарю за приглашение! «Ах ты коварная, хитрая змея»!

- Доктор, вы, наверно, много за это время написали? – приблизился новый домогатель. – Я тоже за время вынужденной нашей разлуки кое-что накрапал.

- Обязательно продолжим наши чтения, пан Сойка. «Ах ты, коварный змеёныш! Теперь ещё будет выяснять: где я был, да куда ездил?»

Столь дружески пообщавшись в вестибюле, все разбрелись по своим номерам. Доктор решил поспешно спрятать то, что изобличало его, как «русского профессора географии» - ведь Элизабет, наверняка, с минуты на минуту, сама нагрянет, не дожидаясь, пока «Магомет соизволит придти к горе». Он отнёс «улики» в номер Клингена, спрятав у него и саблю (ведь её похитили, не так ли?).

- Откуда у вас эта прелесть? – удивился Иван Николаевич.

- Подарок одного сумасшедшего раджи.

- Все раджи такие сумасшедшие?

- О нет. Только кашмирские.

-Подарок – что надо, - продолжал любоваться клинком начальник экспедиции.

-Да, вещица ценная, - согласился доктор. – Иван Николаевич, вы поставлены в известность по поводу моего нового переназначения?

-Да, конечно! Вы заметили, что я ничуть не удивился вашему возвращению в прежнюю личину? Во все изменения плана действий я также посвящён, и желаю вам удачи на новом, вернее старом, поприще. Члены нашей экспедиции тоже теперь вас «узнавать» не будут, поскольку с вами «незнакомы». Когда вы снова вернётесь в облик «профессора Краснова», то отправитесь с чайными саженцами в Батум, а мы поедем на Цейлон, чтобы провести там зиму, но это ещё не скоро. А до того времени и я не буду с вами «знаком», поэтому связь поддерживать через шерпа-проводника Манбахадура Таманга, который, кажется, пошёл к вашей барыньке наниматься в услужение. Он тоже, как вы догадываетесь, не простой.… Будет у вас и ещё проводник-носильщик (в помощниках у первого), по имени Вангди Норбу… Ну вот, вроде бы и всё. Желаю ещё раз успеха!

-Спасибо, Иван Николаевич! Очень жаль, что больше не смогу с вами посещать эти увлекательные лекции.

- Что поделаешь! Я думаю, лектор не обидится, и мы - тоже!

* * *

Индийские Гималаи представляют собой отдельную область, резко отличную от всех остальных по чертам природы и жизни. Они - барьер, отделяющий природу Центральной Азии от индийской. Сами горы, кроме того, представляют мир, втиснутый между сухим и пустынным Восточно-Азиатским нагорьем и низиною Ганга.

Для целей чайной экспедиции интересен лишь южный район. Этот хребет рядами продольных долинок напоминает склоны главного Кавказского хребта, он разбит на два пояса предгорий, где и сосредоточены все заросли дикорастущего чая, и плантации, возделанные рукой человека.

Севернее этих предгорий возвышаются закутанные облаками мрачные вершины цепей малых Гималаев. Несведущему может показаться, что это и есть та величественная горная цепь, которая служит оплотом индийским народам против центрально-азиатских нашествий. Но когда вдруг порывы ветра разгоняют висящие над нею облака, перед глазами развёртывается картина подавляющей грандиозности по сравнению с тем, что открывалось взору вначале. То, что принималось за грозные тучи, оказывается закутанным ими невероятной высоты горным хребтом. За этими неприступными вершинами и скрывается то, куда с неотступной неистовостью всю свою жизнь стремилась попасть госпожа Громадская. Не там ли прячется та волшебная страна Истины и Гармонии?

- Какое счастье, что мы, наконец, у самых Гималаев! – воскликнула мадам, любуясь из окна гостиничного номера величественной панорамой неприступных вершин. – Надо бы, не теряя времени, отправиться в путь.

- Я обменялся несколькими витиеватыми письмами с монархом этого малого сиккимского королевства, - проворчал супруг, - и нам любезно позволено двигаться дальше.

- Это хорошо, а вот в Непале меня заранее пугает дикость и подозрительность местного населения, с чем нам ведь и ранее приходилось сталкиваться.

- Не волнуйся, дорогая, думаю, это тоже как-то уладится. – Роберт Скотт, с привычным интересом, заглядывал в дуло своей верной винтовки, готовя её к предстоящим неожиданностям.

- А как тебе наши проводники? Эти, как их?.. шерпы, что ли?

- Очень добродушные и общительные ребята, по-моему. Ты не находишь? Вот только имена заковыристые.

- Напомни, дорогой! Я не запомнила ни одного. – Мадам старательно мазала лицо чем-то густым и белым, что, как она считала, не позволит коже раньше времени увянуть. Этот ритуал неумолимо повторялся каждое утро, и бедный полковник страдал от источаемого мазью запаха, но, будучи, хоть и в прошлом, военным, героически всё переносил, не подавая вида.

- Одного зовут… Постой, постой! Я, кажется, и сам забыл… но где-то записал, чтобы постепенно усвоить. Одну минуту… - отложив не дочищенное ружьё, он стал судорожно шарить по карманам своего френча и, после недолгих поисков, извлёк из нагрудного кармашка смятый клочок бумаги. Развернув и распрямив его, и нацепив очки, которыми пользовался лишь при чтении, полковник выразительно произнёс по складам: - Одного зовут Ман-ба-ха-дур Та-манг, а другого – Ван-гди Нор-бу.

- Какие ужасные имена! Чем-то похожи на индийские, но ещё гаже. И назовут же люди себя так, что язык сломаешь, прости меня, Господи! А что это за народность такая, эти «шерпы»? -

Мадам уже закончила наложение «маски», и теперь требовалось посидеть в таком виде некоторое время, а потом смыть.

- Они монгольского происхождения, и когда-то пришли из-за гор, – охотно стал объяснять супруг, мягкой фланелевой тряпочкой с любовью протирая ствол и приклад. – По вере своей – буддисты…

- Это очень хорошо! – воодушевилась «буддистка», и несколько капель мази упали с лица на пол. – Значит, я с ними одной веры, и мы быстро найдём общий язык.

- Шерпы прирождённые проводники и носильщики. Их жизнь кое в чём напоминает жизнь моряков. Когда дела идут хорошо, они большую часть года проводят вне дома, и редко видят свою семью. Правда, жене шерпа лучше, чем жене моряка: зная, где находится муж, она может не бояться соперничества других женщин.

- Счастливая! Почему ты у меня не шерп?

- Ты всё ещё меня ревнуешь? Я, кажется, не даю поводов…

- Я пошутила, дурачок! А вот того шерпа, что заходил к нам утром и приносил воду, как зовут?

- Это был, кажется, Ман-ба-ха-дур… - полковник отложил сверкавшее чистотой оружие и почесал затылок, вспоминая, - … Таманг. Он тебе приглянулся? Теперь я буду ревновать!

- Очень внимательный и милый, но, увы, я ему в матери гожусь, если не более того… - покачала головой пани Громадская, направляясь к тазику с водой. – Пора маску смывать.

- Да, дорогая, давай поторопимся, - посмотрел Роберт Скотт на часы, - уже время ленча, а мы ещё и не завтракали.

- Мне очень понравилась эта смелая и решительная женщина, - делился впечатлениями Манбахадур с доктором,– Не каждая отважится отправиться в горы… да, к тому же, она и очень следит за собой.

- Для её лет она не плохо сохранилась, - согласился доктор. – Особенно бросается в глаза чудесная кожа лица и ослепительные зубы. Правда, волосы седоваты, но это не портит общей картины.

- Я тут недавно, сэр, невольно стал свидетелем… - засмущался проводник и интригующе заулыбался.

- Чего свидетелем?

- Тайны моложавости мадам… - выдавил из себя Таманг и снова умолк, ещё более смутившись.

- Чего там. Коль начал - говори! Я не выдам.

- Утром, как обычно, принёс им воду для умывания и чая. Когда подошёл к кровати

госпожи, она поднялась и села. Я подумал: «Господи, я не в ту комнату зашёл!» Передо мной была беззубая, морщинистая старуха. Я поставил кувшин и чайник, и хотел бежать. Но тут заметил на столике у кровати баночки с кремом и пудрой, и две красивые розовые челюсти, усеянные белоснежными зубами и погружённые в стакан с водой. Я подумал: «А может быть?..» Но всё-таки, на всякий случай, удрал. А когда они вышли немного спустя, то она была также привлекательна и хороша, как накануне, и одарила меня ослепительной улыбкой, блеснув рядами белоснежных зубов.

- Выходит, теперь ты знаешь её «тайну»?

- Выходит так, сэр!

- Обычно женщины этого не прощают: ты проник в святая святых…

- Теперь мне неловко встречаться с ней даже взглядом - не знаю, как и быть.

- Ну, ничего, не волнуйся.… Кстати, здесь есть и другая дама. Может и её внешность столь же обманчива.… Не желаешь ли и эту вывести на чистую воду? – заулыбался доктор, видя замешательство проводника.

- Та ещё молодая… да теперь я ни с кем не допущу подобной оплошности, сэр.

- Не зарекайся!

- Клянусь вам, сэр!

- Охотно верю. Кстати, эта вторая дама имеет зубы пока натуральные и достаточно острые, – это я проверил на себе, – теперь таинственно улыбнулся и доктор. – Ладно, оставим эту тему. Скажи лучше, когда намечено отправиться в путь?

- После завтра утром, сэр.

* * *

- «Со временем ведические божества древних ариев, - начал читать свой труд пан Сойка, - олицетворявшие силы природы, уступили место индуистской «троице»: Брахме, созидающему мир, Вишну – защитнику его от сил зла, и Шиве, разрушающему вселенную каждый раз, когда заканчивается очередная «кальпа» (день Брахмы), а это 4320 миллионов лет.»

- Как это вы так точно называете цифры? – удивился доктор.

- Ну, какая вам разница? Миллионом больше, миллионом меньше – всё равно никто не проверит, так что не придирайтесь по пустякам.

- Ничего себе, пустяк! А, в прочем, вы правы…

- «Брахма – бог, наименее почитаемый из всей троицы; в его честь не строят храмов. Он, как и другие индуистские боги, не бессмертен: прожив «сто лет Брахмы», а это не больше и не меньше, как 157680 миллионов лет, он умирает».

- И опять «точная» цифра! Как это вам удаётся, коллега, делать столь сложные подсчёты? – засмеялся доктор. – Тут любой математик лоб себе расшибёт, а вы…

- Опять вы с придирками, - притворился обиженным Сойка. – Слушайте лучше дальше, мой друг! «… он умирает, и вселенная погружается на «сто лет» в великий хаос».

- Сотнями лет измерять – это еще, куда ни шло, а то миллионы… - никак не мог утихомириться, почему-то нелюбивший обилие нулей, слушатель.

- Эти «сотни» условные – подразумеваются, все равно, миллионы – никуда от них не денешься! Так вот, «всё сущее гибнет, чтобы потом возродиться в новом "веке Брахмы". Гораздо более важными считаются Вишну и Шива, а также богини – жёны всех трёх богов. Супруга Брахмы Сарасвати, покровительница наук, искусств, дарующая вдохновение. (Доктор подумал о спасительном сне и мысленно взмолился: «О приди, Морфей! Сейчас ты будешь очень кстати».) Жена Вишну Лакшми, богиня счастья и богатства, а в супруге Шивы Парвати видели то богиню-мать, хранительницу и защитницу, то страшную богиню-разрушительницу».

Не смотря на все мольбы, своенравный Морфей не желал укутывать зовущего своим покрывалом, и доктору пришлось выслушать выступление коллеги целиком, детально познакомившись и с Богами, и с их жёнами. Поляк лекцию закончил, и настал черёд слушателя «отомстить» говорливому пану Сойке – тут-то доктор и пустил в ход всю силу своего «оружия»:

- «Согласно верованиям арийцев, первый человек умер в 30-ти летнем возрасте, так как на сотворённый мир напал Дух Зла, Ангро Майнью, неся с собой смерть. Именно тогда, с его вторжением, завершилась Эра Творения и началась Эра Смешения Добра и Зла. (Пан Сойка сокрушённо вздохнул и расположился поудобнее.) Первый человек, Гайомарт, - продолжал неиствовать рассказчик, - перед смертью успел обронить на лоно земли своё семя, из которого вырос куст ревеня о двух стеблях, соединённых между собой. В этом общем растительном теле жили, однако, две души, а потому и тела их вскоре разъединились и превратились в человеческие. Это были Маш-йа и Маш-йои (старательно, по складам произнёс доктор), мужчина и женщина, первая супружеская пара. («Он спокойно реагирует на слова о «супружеской паре» да и сам, не морщась, ранее вещал о подобном, из чего следует, что сказку про «мужеложство» действительно выдумала шутница Элизабет. Но, зачем? - доктор теперь не воспринимал коллегу, как извращенца, отчего и сам почувствовал облегчение. - Пан Сойка вполне нормальный мужчина, хоть и холостяк – с кем не бывает. Конечно, не Геракл, но что поделать? Всем есть место под солнцем».) Глупыми и доверчивыми были эти первые люди, и часто шли на поводу у коварного Ангро Майнью: по его наущению совершали поступки, неугодные Богу. Они даже, подобно нечистым животным, съели своего первого ребёнка».

-Какой ужас! – содрогнулся чувствительный Сойка.

-«За это прегрешение первые люди после смерти попали во Тьму, где и ждут по сей день Конца Света и последнего боя Добра со Злом, когда и над мёртвыми будет вершиться Страшный Суд.

(«Как хорошо, что я кое-что успел накропать, улучив момент, и пан Сойка не застал меня врасплох, - мысленно похвалил себя доктор».)

-Это похоже на «Откровения» Иоанна Богослова! – поляк внимательно следил за повествованием.

-Вы, верно, подметили сходство, - согласился «дважды турок». - В Зороастризме финальная битва Спасителя с мировым злом называется Фра-шо-ке-ре-ти или Фраш-кард (опять пришлось по слогам!), что означает «переделывание».

-А первые люди так и не оставили потомства? – почему-то забеспокоился бездетный Сойка.

- Оставили, оставили! Не волнуйтесь, – детей они нарожали много, иначе, откуда бы взялись и мы с вами… Потомки этой первой четы заселили землю, став родоначальниками разных народов.

- Ну, слава Богу! – отлегло от сердца у поляка.

- «Среди семи пар детей, которые родились от Маш-йа и Маш-йои, были мальчик и девочка – Сиямак и Нашак».

- Откуда, вы имена знаете? – усомнился Сойка.

- Оттуда? Откуда вы – свои «миллионы» лет, - не растерялся доктор. – «Они выросли и тоже стали мужем и женой, родив, в свою очередь, Фри-ва-ка и Фра-ва-ки-ен.… А их сын Ха-ошь-янгх…

- Как, как? – не расслышал поляк.

- Ха-а-а… о-о-ошь… я-я-янгх, - нараспев произнёс доктор, торжествуя свою «победу», – «… стал первым земным властителем, первым царём. Он возглавил династию Парадата, что значит «Идущие впереди». По преданию, Хаошьянгх первым установил законы для людей, то есть создал государство. Именно в его царствование на земле сами собой вспыхнули три великих огня – священное тройственное пламя Атара, от которого впоследствии были возжены огни святых алтарей. Поэтому арийцев и называют огнепоклонниками.

- Кстати, вы не были в местечке Джавала-Мукхи? – спросил Сойка.

- Нет.

- Там есть храм у места выхода естественного газа.

- Где это? – заинтересовался доктор для большей убедительности.

- Как же вы, огнепоклонник, и не знаете! – пошёл в «контратаку» Сойка. – Стыдно, сударь, стыдно! Это находится в округе Кангра.

- Стало быть, совсем недалеко, а я и не знал! – изобразил искреннее удивление доктор. – Непременно съезжу! Может, и вы за компанию, а?

- Нет, уж увольте – у меня и своих дел хватает! – испугался поляк. – Чтобы вы долго не искали, подскажу, что место называется «Рот богини».

- Спасибо за подсказку, но я ещё свою «лекцию» не закончил, и если у вас осталось терпение, то продолжу, – решил доктор совсем «добить» коллегу.

- Продолжайте! Вы знаете – я терпелив.

- «…Поэтому считается вполне вероятным, что местом обитания древних арийцев было побережье Каспия, с его нефтяными промыслами, факелами природного газа и горящей нефти. Там в одном местечке сохранился и древний храм, куда стекается много паломников до сих пор…»

В дверь легонько постучали. Этот характерный стук был доктору давно знаком, но он всё-таки спросил, кто там.

Дверь распахнулась и на пороге показалась она, разодетая и источающая аромат духов.

- Ты не один? – осеклась англичанка, увидев Сойку.

- Мне пора, - поляк спешно стал собирать листы.

- Не волнуйтесь, милый пан Сойка, я вашего друга долго не задержу, - начала что-то из себя изображать Элизабет. – Останьтесь, у нас от вас нет секретов. Правда, дорогой?

Она уселась к доктору на колени и обвила его шею руками, приговаривая на ушко: «Как я по тебе соскучилась! А ты скучал без меня или у тебя были другие женщины? Сознайся, сознайся! Я всё равно вижу по глазам: ты не дурно проводил время в моё отсутствие».

Бедный Сойка стремительно «выпорхнул» из комнаты (читка происходила в номере доктора), словно птичка, вырвавшаяся чудом из сети птицелова, обронив, как пёрышки, листы своей рукописи – они так и остались лежать на полу.

- «Когда Магомет долго не идёт к горе – она сама является к нему»! – процитировал доктор известную поговорку, и покорился неизбежному.

Несносная Элизабет осталась у него на всю ночь. Хорошо, что он ещё в гневе не выбросил подаренные запонки. Она, разумеется, поинтересовалась - целы ли? А если б поспешил выбросить? Что тогда? Тогда – не сносить бы бедному доктору головы. Вот, что тогда!

Заодно, «дважды турок», наконец, уразумел, что пассия серьги носит и снимает их на ночь, кладя на туалетный столик возле кровати. Сколько всего должно было произойти, прежде чем удалось усвоить столь нехитрую вещь. «Впредь надо быть наблюдательней, батенька! – укорял кто-то изнутри. – Какой из вас после этого разведчик, скажите на милость? - А я в эти ваши разведчики не напрашивался, - защищался кто-то снаружи. – Сами силком заставили, так теперь и терпите, какой уж есть!»

В целом ночь прошла благополучно: она не оторвала, по нечаянности, ему ни усов, ни бородки, а он ей рассказал о забавном открытии слуги-шерпа по поводу вставной челюсти мадам, чем весьма развеселил подругу. Потом разговор откатился в кашмирское прошлое, и она спросила: - Мой дорогой, до меня дошли слухи, что тебя ограбили в тот день, когда я, как сумасшедшая, умчалась к мужу на маневры? Правда, это?

- Да, моя милая, кто-то проник в гостиничный номер, очевидно, через окно, мастерски выдавив стекло, и похитил ценнейшую саблю, подарок Магараджи.

- Вора поймали?

- Нет.

- Заявлял в полицию?

- Тоже нет.

- Почему?

- Какой толк? Я не люблю излишнего шума, да и ничего более не пропало.

- Мой подарок, я надеюсь, не похитили? – насторожилась она.

- Запонки были в тот вечер на мне, как, впрочем, и всегда.

- То-то! Береги их, как зеницу ока – это подарок от всего сердца.

- Я так и поступаю, дорогая. Они всегда со мной, и постоянно напоминают о тебе. Теперь хочу спросить: сбылось ли, так напугавшее тебя, видение?

- Представь себе, сбылось, но… в ослабленной степени.

- Как это «в ослабленной степени»? Поясни, дорогая.

- Несчастье случилось, но не столь серьёзное: Генри действительно ранило, но не сильно, и жизнь его вне опасности.

- Значит это не происки нашей оккультистки?

- Нет, она здесь не причём! Я и сама давно обладаю в достаточной мере развитым сверхчувственным восприятием и могу предвидеть некоторые события.

- Это хорошо, коли так! – повеселел доктор. – Так скажи, в таком случае, найдёт ли мадам то, в поисках чего решила в столь почтенном возрасте лазать по горам?

- Пока мне никаких видений или предчувствий на этот счёт не было. К тому же люди с обострённой интуицией, вроде меня, чаще всего воспринимают импульс из будущего о грозящем несчастье. Радостные события, а предполагаемая находка из этого ряда, сваливаются на голову неожиданно. Так как они не приносят вреда, то о них и не надо как-либо предупреждать.

- О, какая ты теперь стала вся насквозь «оккультная», - сказал доктор и сладко потянулся.

- Оккультная, так оккультная! Какая есть! – засмеялась англичанка, вставая и набрасывая на себя халат. – Я чувствую, что ты ещё хочешь понежиться. Долг настоящей «оккультистки» - варка кофе, чем я сейчас и займусь. Заодно ты оценишь, хорошо ли я научилась варить по-турецки.

Доктор уткнулся в ту самую, всё ещё недочитанную газету. Статейка про траволечение его всерьёз заинтересовала – вдруг там, что и про печень будет…

«Каждый, испытавший хотя бы короткое время естественное лечение растительными средствами, имел возможность убедиться в преимуществах этой новой медицины и во всех её неоспоримых достоинствах. Средства эти не только облегчают страдания, устраняют те или другие болезненные расстройства, но, при правильном режиме, излечивают болезни вполне радикально».

До ноздрей донёсся знакомый аромат, послышались шаги и голос: «Дорогой, всё готово! Я несу-у-у…» Доктор стал судорожно засовывать газету под кровать («Как я не подумал – издание на русском языке! Спросит: откуда у тебя? Или итого хуже: так ты по-русски умеешь читать?) Он с перекошенным лицом принял из рук подруги дымящуюся чашечку. – Что с тобой, дорогой? На тебе лица нет!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Дурной знак. Странные непальцы. Здоровье дороже. Снежный человек. Слепой ведет слепого. Обросший полковник. Пиявки и змея на шляпе. Женщина-призрак. Вареные колбаски.

Точно в назначенное время экспедиция пани Громадской покинула гостеприимный отель и двинулась в путь. Отряд отправился из Дарджилинга на север – сначала вверх и вниз, вверх и вниз, пересекая глубокие долины Сиккима, затем через высокие перевалы - в Тибет. По прямой расстояние от Дарджилинга составляет всего около 160-ти километров, но предстояло пройти почти 500, двигаясь по широкой дуге на север, потом на запад. Ожидался долгий поход по дикой бесплодной местности. Постоянный в тех местах сильный ветер нёс густую пыль и слепил глаза. Но одним из преимуществ этого маршрута являлось то, что он позволял везти снаряжение на мулах чуть ли не до самого подножья гор, хотя на пути через Непал встретилось столько рек и висячих мостов, что предстояло всё переносить на своих плечах.

На следующий день подошли к одной из таких рек с бурным и стремительным течением. С одного берега на другой перебросили канат. Чтобы переправить человека, пришлось заворачивать его в большую сетку и перетягивать по канату на другую сторону. Успешно пересекли преграду этим надёжным способом. Только один погонщик мулов (помимо двух проводников наняли и несколько погонщиков) отказался от сетки, заявив, что и так переберётся по канату, желая своей отвагой, очевидно, поразить европейцев. Однако на полпути рука смельчака сорвалась, и он упал в воду. Его товарищи разделись и прыгнули в реку, но сильное течение не позволило им добраться до бедняги. Волосы несчастного заплетены в косу на старинный манер, и последнее, что увидели бывшие на берегу, это светлую ленточку на конце косы, мелькнувшую на поверхности в нескольких десятках метров ниже по течению. Люди были обескуражены случившимся, расценивая происшествие как очень дурной знак, тем более в самом начале пути.

Перебравшись на другой берег, разбили лагерь; затем отряд разделился на две группы, и каждая – отправилась на разведку. Роберт Скотт с супругой и с ними Таманг пошли вверх по течению, а мисс Торнтон, пан Сойка и Вангди Норбу – вниз; доктор и погонщики мулов остались в лагере. Был полдень, и группы условились вернуться к вечеру.

Учёный, воспользовавшись желанным одиночеством, принялся за составление карты: достал из походной сумки всё необходимое и, усевшись поудобнее, принялся чертить, наносить обозначения, вымерять соответственно выбранному масштабу расстояния от одного пункта пути до другого, проставлять высоты и низины, вырисовывать зигзаги рек и долин, постоянно сверяясь с компасом. Увлёкшись работой, не заметил, как всё вокруг окуталось густым туманом и видно стало не дальше вытянутой руки. Вдобавок к туману, пошёл и проливной дождь. Палатка оказалась недостаточно надёжной преградой для лившейся с неба, как из ведра, воды, и настырные капли стали всё настойчивее наносить на карту несуществующие озёра и расплывающиеся чернилами реки, в связи с чем, работу пришлось прекратить.

К вечеру, когда дождь, «отработав», утих, туман рассеялся, и выглянуло растерянное солнце, вымокшие и уставшие люди вернулись в лагерь. Первому отряду повезло больше – они нашли какую-то пещеру и укрывались от дождя там; второму –меньше: англичанка и поляк выжимали одежду, громко и сосредоточенно ругаясь.

На следующий день экспедиция отправилась в некую деревню, по уверению проводников, расположенную на границе с Тибетом, но попала в густые дебри и заблудилась. Проводники уверяли, что направление выбрали правильно – не раз ходили этим маршрутом, и что, наверное, злые духи, решив подшутить над незваными гостями, сбили их с пути. Шерпы беспрестанно молились, стараясь умилостивить Богов, но должного эффекта не получалось, а продовольствие, тем временем, подходило к концу (запаслись не очень, не рассчитывая на подобный казус). На счастье, в лесу оказалось много ягод, однако, голод этим утолялся мало. И тут путники наткнулись на местных жителей, которые устроились перекусить на краю какой-то тропы, которая никуда не вела, а точнее – упиралась в обрыв. Продуктов у них оказалось много, и мадам Громадская предложила им денег, но туземцы встретили это недружелюбно и отказались продать хоть что-нибудь. Тогда Тамангу пришла идея.… Зная, что в этой местности господствуют суеверия, (будто пища становится нечистой, если до неё дотронулся чужеземец), он посоветовал членам экспедиции нарочно прикасаться к разным продуктам, спрашивая: «Это что? А что это?» Так и поступили, – трогали всё так быстро, что аборигены не успевали отвечать. Хитрость удалась, и жители после подобного «знакомства» не захотели дотрагиваться до еды и оставили её навязчивым иноземцам. Мадам всё равно хотела заплатить, и предложила двадцать рупий, но гордые и обиженные жители отказались принять деньги, и заспешили прочь, хотя дорогу, как выбраться из злосчастного места, всё же, указали.

- Да, странный народ, эти непальцы, хотя они и тоже хиндской расы, - заметил полковник, - но зато у них хорошая армия, состоящая из знаменитых гурхов, живущих в центральных областях и на западе.

- Так называемые, «чёрные войска»? – уточнил доктор.

- Да, эти самые «сипаи» (cipayes) – оплот и надежда англичан в Индии.

- Ходят легенды, что они стоят насмерть, - продолжал подливать «масло любопытства» в «огонь красноречия» полковника хитрый турок.

- Ну, положим, доблесть их сильно преувеличена, но всё же они далеко не трусы…

«Турок» и полковник сидели у костра, а чуть поодаль обе дамы о чём-то спрашивали проводника-шерпа. Ответ Таманга донёсся до ушей доктора: «В этой стране много драгоценных камней, и они попадаются здесь на каждом шагу».

- Как? – изумилась англичанка.

- Не может быть! – воскликнула буддистка-оккультистка.

- В самом деле, - продолжал шерп морочить дамам голову, - местные жители не считают их ценными и отдают за несколько пачек чая или другие продукты.

- Почему раньше не предупредили? Я бы запаслась чаем, - огорчилась Элизабет.

- И я бы – тоже… - запричитала Громадская. – Ах, как жаль!

* * *

Первым на пути экспедиции встретился монастырь Ронгбук. Монахи приняли пришельцев достаточно радушно, но многочисленные расспросы по поводу рукописи ни к чему не привели. Того, что искала Громадская, в монастыре не оказалось, хотя имелось много, не менее ценного и интересного.

Тепло, распрощавшись с монахами, отряд двинулся дальше. Горы теперь почти целиком покрывал снег, голые участки попадались всё реже и реже. Мадам не отставала ни на шаг, что весьма не плохо для женщины её лет.

- Лицо моё, за несколько дней пребывания на высоте, непомерно опухло и ощущается какое-то странное давление на темя, от которого по всему телу расходится необъяснимый страх, будто какие-то неведомые силы, преграждают мне путь, - говорила она, глядясь утром в маленькое зеркальце, висевшее в палатке.

- Может быть, повернуть назад? Чёрт с ней, с рукописью – здоровье дороже! – предложил заботливый супруг.

- Ни в коем случае! – топнула ножкой исследовательница. – Это дело всей моей жизни, и назад ни шагу!

Движение продолжили, несмотря на сложность пути, и вскоре поднялись к перевалу Лхо Ла. Величественная вершина Чомолунгма сияла впереди во всей красе. Далеко-далеко внизу, на склоне, около ледника Кхумбу, паслись яки. Их фигурки казались с этой высоты маленькими чёрными точками.

- В этих краях обитает йети, - заметил Таманг, всегда умевший вставить слово в неподходящее время в неподходящем месте. Вгоняя всех, если не в шок, то, приводя в замешательство.

-Кто, кто? Повтори! – не расслышала «барыня».

- Ужасный «снежный» человек, - радостно пояснил проводник.

- Ещё этого нам не хватало, - ужаснулись одновременно обе дамы.

-Я слышал о нём с детства, - развивал скользкую тему шерп. – Правда, сам я его не видел, но мой отец встретился с ним однажды лицом к лицу.

- И что же? – в голосе мисс Торнтон сплелись в клубок ужас и любопытство.

-Эта встреча стала для отца незабываемой… - обрадовался рассказчик, что так заинтересовал слушательниц. - Йети напоминает большую обезьяну, с той разницей, что у него очень глубоко сидящие глаза, а голова заострена к макушке. («Может быть, он зороастриец»? – улыбнулся про себя доктор.) Тело йети покрывает сероватая шерсть. Причём, растёт она очень необычно: выше пояса – вверх, а ниже – вниз. Как рассказывал мой отец, ему встретилась самка.

-Не предался ли с ней любовным утехам? – вымученно засмеялась супруга дипломата, по-видимому, считая свое замечание образцом тонкого английского юмора.

-Извините, дамы… Он определил это по отвислым грудям.

Ответ шерпа на мгновенье всех ошеломил, и воцарилось молчание, которое первыми нарушили дамы: - Какой ужас! Какое неприличие! Почему она в таком виде… без бюстгальтера? Впрочем, какой там… бюстгальтер, когда шерсть кругом …

Когда дамы успокоились, Таманг невозмутимо продолжил: - Ростом она около двух метров («Немаленькая дамочка»! – подумала рослая англичанка), а передвигалась на задних конечностях, придерживая груди передними («Какой ужас»! – перекрестилась Громадская). Зверь встречи испугался так же, как и мой отец, и стал карабкаться, издавая резкий свист, затем скрылся.

-Ну, слава Богу! – облегчённо вздохнули слушательницы.

-- Считается, что встретивший йети должен вскоре умереть или тяжело заболеть, - неприятным образом закончил рассказ проводник.

-И, что ваш отец? – снова запереживали дамы.

-Он долго болел, но поправился, – сменил «минор» на «мажор» рассказчик.

Слушательницы, казалось, удовлетворились утешительным финалом, но, тем не менее, то и дело вертели по сторонам головами: не покажется ли где это гадкое чудище?

- Смотрите, вон какие-то огромные следы! – истошно завопила англичанка, указывая на глубокие вмятины на покрытом снегом склоне холма. Бросились смотреть, и в этот момент раздался пронзительный свист, от которого у многих заложило уши. Головы повернулись на звук и во все глаза стали смотреть вдаль, где по отвесному краю ледника уверенно карабкалось мохнатое существо.

-Лёгок на помине, - снова перекрестилась барыня. – Господи, помилуй!

Страх и оцепенение не позволили никому сдвинуться с места, да и взоры людей приковало к себе странное животное – невозможно оторвать от него взгляда, словно в состоянии гипноза. Оно, очевидно, тоже заметило путников, но не проявило к ним должного интереса. Лишь, свистнув громче, ускорило шаг и вскоре скрылось из виду. «Батюшки, как Соловей-Разбойник! – подумала, мелко крестясь, мадам. – Свят, свят, свят…» Немую сцену разрушил бодрый голос проводника: - Многие считают, что йети это вид медведя; другие, – что это гигантская обезьяна. Ещё говорят, что ноги у них вывернуты задом наперёд…

- Разве с такого расстояния определишь? – дрожащим голосом проблеяла англичанка.

- Значит, раз мы его (или её) встретили, то нас теперь ждёт несчастье: болезнь или, и того хуже, смерть? – помрачнела пани. – Не достаточно ли с нас гибели погонщика?

- Коль нас так много, мэм, то, если что и будет, то это распределится на всех, и каждому достанется лишь небольшая толика несчастья, поэтому не волнуйтесь! - решил Таманг успокоить впечатлительную женщину. – Мы довольно часто болеем простудой, не приписывая причину каким-либо встречам.

- Это еще, куда ни шло, - первой начала успокаиваться англичанка, чей голос перестал дрожать.

- Местные жители говорят, что йети приходят по ночам и разрушают их дома, - совсем не, кстати, продолжил болезненную тему другой проводник. – Среди йети есть два вида: одни - людоеды, другие поедают лишь животных.

В глазах дам снова блеснул ужас.

- Кто тебя за язык тянет? – толкнул в бок напарника Таманг. – Люди и так напуганы!

- Интересно, какая разновидность нам повстречалась? – пискнул пан Сойка.

- Раз он сам нас испугался, значит не людоед, - рассудил доктор.

- И не понятно, какого пола? – пробасил полковник.

- Раз «оно» ничего свободной «рукой не поддерживало», значит, – самец! – стала приходить в весёлое расположение духа и супруга полковника.

Переполненные впечатлениями от встречи со «снежным» человеком и одновременно напуганные, путешественники дальше идти не решились. Разбили лагерь там, где застало их видение, развели огонь и занялись приготовлением обеда. Топливо, захваченное с собой, приходилось экономить. Вблизи не имелось никакой растительности – лишь голые скалы, льды и сугробы. Погода начала быстро и заметно портиться: небо заволокло тучами, пошёл снег. Снегопад в горах, как известно, дело коварное, несущее за собой обычно сход снежных лавин. Температура воздуха тоже не ласкала путников: лёгкий морозец щипал пальцы, носы и уши; приходилось согреваться в спальных мешках, и горячим чаем.

* * *

Достаточно полазав по горам и не набредя ни на один новый монастырь, экспедиция, по желанию предводительницы, которая, к тому же, себя неважно чувствовала, решила на время спуститься в долину, чтобы отдохнуть и пополнить запасы продовольствия, воды и топлива.

- Я тебя предупреждал, - «пилил» полковник супругу, воспользовавшись редкой возможностью превратиться из «вечно распиливаемого"» в "«пилу», - для того, чтобы лазать по горам, нужна длительная и серьёзная подготовка. Какие мы с тобой, к чёрту, в нашем возрасте «альпинисты»? Курам на смех!.. Ладно, мы, старики! И остальные, пригодны лишь для сидения в кабинетах – что поляк, что турок.… А от англичанки твоей, какой прок? У неё одни мужики на уме! Хорошенькая, нечего сказать, компашка подобралась… Слепой ведёт слепого – так можно всем разом и в пропасть угодить.

- Прекрати! – взвизгнула барыня. – Надоело мне слушать твои нравоучения! Хватит.… Не хочешь, не ходи –одна пойду. Пускай погибну, но не отступлюсь. А тебя потом в виде привидения буду навещать: зачем отпустил жену одну в горы? Ты этого хочешь, Роберт?

Полковник, будучи человеком мнительным и суеверным, несмотря на боевое прошлое, не на шутку испугался угрозы и пошёл на попятную.

- Ладно, не сердись, дорогая! Это я так… тоже подустал, и нервишки пошаливают.

- То-то, смотри у меня… Поделай-ка лучше мне массаж, чем умничать.

- Где у тебя болит, дорогая? – обрадовался полковник, так как просьба «сделать массаж» всегда являлась сигналом к примирению.

- Вот здесь, шею… позвонки. Да посильнее дави, не бойся! Мужик ты или кто, в конце концов? А то раскричался: какие такие мы альпинисты? Мни, мни!.. Ага, вот-вот… Хорошо-о-о-о….

Двинулись на запад, в область, которая называется Ланг Данг Гималая. Спустившись с заснеженных высот (спуск оказался сложнее, чем подъём; оно и понятно - за неимением нужного снаряжения – собирались наспех, и многое не продумали), отряд несколько дней колесил по сельским районам с обширными рисовыми полями и террасным земледелием на склонах холмов. Шли мимо деревень, старинных укреплений и пагод, которые, по словам непальцев, первоначально появились здесь, а не в Китае, как принято считать. Потом потянулись более пустынные места. На севере высились большие вершины западно-центрального Непала: Аннапурна, Дхаулагири, Манаслу и десятки других…

Доктор старательно наносил местность на карту, поляк увлёкся растениями и минералами, остальные занимались кто чем: полковник - охотой и рыболовством, его супруга пребывала в постоянных медитациях, а ветреная Элизабет, и вовсе, ничем не занималась, приставая с очередной глупостью то к одному, то к другому «Искателю Истины».

Отряд продвигался не спеша, иногда забираясь в чащу джунглей и мучительно пытаясь найти утерянный путь, а порой снова карабкаясь по скалам, следуя прихотливому рельефу местности. В джунглях не обходилось без приключений.… Однажды, под вечер, никак не могли найти тропу, и, похоже, пришлось бы провести ночь без пищи, и без крыши над головой. Отчаялись, но вдруг впереди послышался шум, и люди увидели представителя местного племени, которое в Непале называется Лимбу.

Пан Сойка заговорил с туземцем на местном наречии и дал пять рупий, чтобы тот довёл отряд до ближайшей деревни. Непалец почти согласился, но тут появился полковник, у которого за время странствий отросла большая борода. У него, к тому же, такие густые брови, что в горах на них собирался иней, и они напоминали покрытые снегом карнизы. Его за глаза стали называть «балу» (медведь). Вид и в правду устрашающий: длинные, хоть и седые, космы, окладистая бородища, ещё сохранявшая цвет рыжести и усы, да ещё из ворота рубахи на груди торчала клочьями шерсть.

Подобно многим жителям Азии, лимбу почти лишены волос на лице и теле. Непалец, конечно, никогда не видел у человека такой растительности. Не успели опомниться, как он издал дикий вопль и исчез, унося с собой и деньги, и надежду выбраться из чащи.

- Наверное, бедняга, принял вас за йети, - высказал пан Сойка свою догадку. – Вот и дунул со всех ног.

- Уж очень пугливы, - нехотя улыбнулся Роберт Скотт. – Так и развеивается миф об отваге и храбрости непальцев.

- Мне кажется, дорогой, он принял тебя за медведя, - пустила «шпильку» супруга, - ведь снежный человек с гор не спускается.

Когда совсем стемнело, путники сели под деревом, решив так и переночевать. Откуда-то неподалёку доносилось журчание ручейка, и всем от этого звука захотелось пить. Однако Манбахадур и его помощник Вангди наперебой отговаривали людей идти за водой. Они считали, что там водопой диких животных, а непальские леса полны зверья: тигров и медведей, и ручей в лесу – самое подходящее место, где можно их встретить ночью. Путники послушно остались под деревом, промокшие насквозь от испарений, но изнывающие от жажды; а утром, подойдя к ручью, убедились, что шерпы оказались правы, – на иле виднелось множество звериных следов.

Выбраться самостоятельно из чащи всё же удалось, и отряд набрёл на деревушку, где вид полковника среди местных жителей снова произвёл переполох. Лимбу или убегали в лес, или (наиболее смелые из них), одолеваемые любопытством, толпились вокруг, показывали пальцами и смеялись. В дальнейшем, когда нужно было достать в деревне продовольствие или воды, шерпы шли вперёд, а мохнатого американца прятали в укрытии, пока переговоры не заканчивались.

- А не пора ли, дружочек, тебе постричься и побриться? – наконец, не выдержала супруга. – Иначе ты изгонишь всё население из страны. Тебе не кажется?

- Скоро, скоро, дорогая! Вот, как найдём твою рукопись, так сразу же и побреюсь и подстригусь. Даю слово военного!

Не считая этого комического случая, других осложнений с населением у экспедиции не произошло. Не случилось и столкновений с дикими животными. Единственными настоящими врагами оказались… пиявки. Обитающие в западном Непале разновидности превосходили по своей кровожадности всё, что таилось вокруг. В тёплых низинах они имелись повсюду: в грязи под ногами, в траве, на которую садились, на листьях деревьев, откуда они валились на головы. Пиявки неядовитые, укус их безболезнен. Но именно поэтому человек совершенно не чувствует и не подозревает об их присутствии, пока не начнёт осматривать тело или не разденется. Тогда и увидит их, больших, отвратительных, присосавшихся и раздувшихся от крови. Излюбленное место пиявок ноги, причём первоначально паразиты настолько малы, что могут пробраться сквозь носки, сквозь дырочки для шнурков.

Каждый раз за вечерним туалетом раздавались истошные крики и визг дам, обнаруживавших у себя непрошенных гостей. Мужчины в этом вопросе оказались более сдержанными, и молча сносили, выпавшие на их долю, страдания. Найденных паразитов бросали в костёр, где они, отвратительно шипя, лопались и навеки исчезали в языках пламени.

- Лучший способ предохраниться от них, - советовал Таманг, - натирать кожу солью, которую эти мерзавцы не переносят. А ещё можно смочить носки керосином – тоже помогает.

- А совсем хорошо,смочив всё керосином, поджечь! – улыбнулся в бороду полковник, закуривая.

- Ну и юмор у вас, сэр, - отозвался пан Сойка, только что расправившийся с очередной “гостьей”.

- Если мазаться керосином, тогда неизвестно, что хуже – запах керосина или пиявки, - облегчённо вздохнула пани Громадская, по-видимому, полностью очистившись от паразитов.

- Они сидят так крепко, что их рукой и не оторвёшь, - пожаловалась Элизабет, ещё не закончившая “очищение”.

- А вы ножичком соскребайте, моя милочка! Не бойтесь, смелее… Дайте покажу! – Мадам пришла на помощь, и дело заспорилось.

- Ты настолько наловчилась “сбривать” этих гадов, дорогая, что можешь стать заправским цирюльником, и поможешь мне справиться с моей неукротимой растительностью, - засмеялся полковник, дымя сигарой.

Роберту Сотту, напомним, глубоко за пятьдесят, но он находился в отличной форме и без особого труда преодолевал все трудности похода, хотя иногда жаловался на недомоганье и изредка ворчал, обвиняя супругу в создаваемых сложностях. Жена тоже старалась ни в чём не отставать от мужа, но было заметно, что постоянно создавать иллюзию молодости ей даётся не легко. Другие участники экспедиции с разной мерой сложности преодолевали преграды и трудности. Мисс Торнтон и пан Сойка старались не подавать вида; доктору, конечно, мешала хромота, и особенно – на спусках и подъёмах; одни лишь проводники и носильщики чувствовали себя в своей стихии, тем более что надеялись получить щедрое вознаграждение – а лазанье по горам их основная работа.

После нескольких очередных переходов ландшафт стал постепенно меняться. По-прежнему шли вверх-вниз, вверх-вниз, но теперь больше вверх. Скоро рисовые поля остались позади, и караван вступил в леса, перемежающиеся с полями ячменя и картофеля. Изменилось и население. Здесь жили не индуисты, а буддисты, и не непальцы, а монголы.

Прошли через низменные области, затем стали подниматься по бурной реке. Один из основных путей сообщения между Непалом и Тибетом – по дну каждой долины, где протекает река. Но ни одна лошадь, ни один мул не способны одолеть раскачивающиеся висячие мосты, по которым только и можно преодолеть водную преграду. В этом и есть главная причина того, что непальцы носят грузы на собственных спинах. На каждого теперь приходилась огромная ноша, по 35-40 кг. Несли на шерпский манер – надев ремень на лоб.

Вскоре случилось в пути и весёлое происшествие. На одном из привалов на берегу озера пан Сойка вытянулся на солнышке и задремал, прикрыв лицо шляпой. И вдруг сквозь дремоту ощутил, как он потом объяснял, что шляпа стала, как-будто, тяжелее. Протянув руку, чтобы проверить, в чём дело, поляк нащупал пальцами что-то холодное и скользкое. Пока он спал, на полях шляпы пристроилась змея и тоже вздремнула на солнышке. Поняв в чём дело, Сойка завопил что есть мочи и отбросил шляпу как можно дальше. Разбуженные криком, вскочили и остальные отдыхающие. Увидев, в чём дело, полковник бросился к уползавшей змее и, догнав, расплющил ей голову прикладом своего ружья. Однако носильщики стали выказывать явное недовольство и объяснять, что убив змею, господин совершил большой промах.

- Когда змея сама приходит к человеку, - заметил один, - она приносит ему счастье.

- Человек со змеёй на голове, - добавил другой, - может стать королём!

- Мне кажется, спокойней быть простым смертным с обыкновенной лентой на шляпе, чем королём со змеёй на голове, – ответил поляк, но больше не ложился. – Только сон мне испортили!

* * *

Жителям Запада Тибет известен как запретная страна. Для буддистов это священное место, страна паломничества. Тибет – священная страна, а Лхаса – святыня этой священной страны. Каждый буддист мечтает попасть туда хоть раз в жизни, как христианин мечтает об Иерусалиме или мусульманин - о Мекке. Буддисты считают, что жизнь того, кто не побывал в Лхасе ничего не стоит.

Пани Громадская много раз пыталась, но безуспешно, достигнуть заповедных мест. С каждым разом шансов становилось всё меньше: возраст и здоровье работали против. Поэтому нельзя упустить эту, по-видимому, последнюю представившуюся возможность. Она нервничала и волновалась – близилась осень, а за ней и зима; и надо успеть завершить задуманное и вернуться до наступления неблагоприятной погоды. Обилие тибетских монастырей пугало – не успеть за столь короткий срок, учитывая сложность передвижения, посетить их все. Надо идти наверняка. Но, как узнать, в котором укрыта искомая рукопись?

На одном из привалов Громадская спросила Таманга:

- Ты ведь буддист?

-Да, я верю в Будду. Но я не ортодокс. Хотя дома у меня и есть молитвенный угол, согласно нашему обычаю, я не особенно верю в ритуалы, и вовсе не суеверен.

Подобный ответ до некоторой степени ошеломил “буддистку”, и она спросила снова:

- А веришь ли ты в чудеса и призраков?

- За свою жизнь я видел слишком много гор, чтобы верить, будто они – обители злых духов, – продолжал разочаровывать госпожу Манбахадур. – Хотя, однажды, много лет назад, я безуспешно пытался выследить женщину-призрак, которая якобы обитала в горах…

- Это не она ли к нам приближается? – указала пани на одинокую фигурку, спускавшуюся с перевала.

- Где, где? – слышавшие разговор, повернули головы.

Фигурка как-то неестественно быстро приближалась, и её можно было детально разглядеть. Действительно, женщина и пожилая притом, одетая в изношенные: красную хлопчатобумажную юбку и жилет, в стёганый жакет и шапку с овечьими наушниками (на случай холодов), но всю в дырах. Она подошла, и все увидели у неё на плече старую кожаную сумку, почерневшую от грязи. Лицо темно-коричневое, типично крестьянское и - чёрные, с проседью, волосы, смазанные жиром. Женщина поприветствовала всех на местном наречии. В ответ ей предложили сесть к общему костру, отчего она не отказалась. Устроившись, незнакомка к изумлению окружающих, стала вынимать содержимое своей сумки, показывая, что хочет угостить присутствующих. Она достала мешочек ячменной муки, ломтик вяленого мяса, брикетик прессованного чая, баночку подозрительного на вид масла.

- А это соль и сода, - извлекла она два последних пакетика. – Угощайтесь!

- Спасибо, дорогая, но у нас всё есть, - ласково, но твёрдо уклонилась Громадская от предложенного. – Может быть, лучше мы вас угостим – у нас имеется свежее мясо козлёнка, например… (Козлёнок являлся бесспорным доказательством охотничьего мастерства полковника).

Женщина подняла голову, и в свете костра явно обнаружилось то, что поначалу не заметили: лицо - типично европейского покроя, но сильно запачкано или чем-то выкрашено; волосы тоже крашеные, но, видно, давно, и повсеместно обнаруживали свой истинный цвет – седину. Она была старухой, скрывавшей нехитрыми способами свой возраст, что, по понятной причине (немой укор), сразу не понравилось пани Громадской. Видя, что разоблачена, странная женщина вдруг заговорила по-французски:

- Я Александра Давид-Ноэль… – Заметив, что имя не произвело никакого впечатления, она пояснила. – Я когда-то была, скажу без ложной скромности, выдающейся певицей и принимала горячие поздравления от самого маэстро Жюля Массне за исполнение главной партии в его прекрасной опере “Манон”.

Слушатели опешили от подобных откровений и выпучили глаза: француженка, оперная дива, великий Массне, парижская опера, “Манон Леско”, свет рампы, полыхающая люстра, гром оваций… и вдруг где-то в предгорьях Тибета… грязная оборванка, нищенка… Первой, конечно, обрела дар речи пани Громадская.

- Как вы оказались здесь, так далеко от Парижа?

- Я пресытилась успехом и славой и, поняв, что счастье не в этом, отправилась на поиски истины. – “Здравые вещи говорит оборванка, - ревниво подумала оккультистка. – Вот и ещё одна вроде меня… Не потерплю соперниц!”

- Какое совпадение! Мы тоже занимаемся этим, и наше общество так и называется – “Искатели Истины”.

- Сейчас-то вы ищете не Истину, а рукопись… Не так ли?

- Откуда вам это известно? – похолодела оккультистка.

- Не пугайтесь, женщина, - улыбнулась незнакомка. – Может эта рукопись и откроет вам истину. Вы, ведь, так думаете?

- Да, - согласилась мадам, пасуя перед ясновидящей соперницей.

- Так я и пришла, чтобы указать вам путь поисков. Как говорит Шри Кришна: “О каком состоянии существования человек думает, когда оставляет при кончине тело, поглощённый этой мыслью, того же состояния он достигнет”.

-Это из “Бхагавадгиты”, - выпалил всезнайка-поляк.

- Вы правы, Войцех, - повернулась к знатоку индуистской философии гостья.

- Откуда вам известно моё имя? – испугался Сойка.

Незнакомка пропустила вопрос мимо ушей и заговорила тоном проповедницы, уставившись в одну точку:

- Вопреки своей воле умирает тот, кто не знает, как умирать. Научись умирать, и ты будешь знать, как правильно жить, ибо не знает, как правильно жить тот, кто не знает, как умирать.

Слушатели притихли, подавленные таинственными словами, а француженка продолжала:

- То, что есть здесь, есть и там; что есть там, есть и здесь. Тот, кто видит здесь другое, встречает смерть за смертью. Только глубинным сознанием это можно понять. От смерти к смерти идёт тот, кто отличает этот мир от другого.

- “Катха Упанишада”, - снова блеснул эрудицией поляк.

- Браво, мистер Сойка, - похвалила вещунья и обратилась снова ни к кому – Ты поймёшь, что знать, как умирать – наука самая ценная и превосходящая другие.

Произнеся эти слова, оборванка перевела взгляд на полковника, отчего последний слегка поёжился – взгляд, казалось, прожигал насквозь.

- Нет человека, который мог бы жить вечно или надеялся, и верил в это, но очень немного тех, кто знает, как умирать.

“Что она несёт? - подумал Роберт Скотт, ощутив пробежавший по спине холодок. – Почему уставилась на меня”?

- Так вы знаете о рукописи, которую мы ищем? – решила разбавить монолог гостьи Громадская.

- Знаю. Она называется “Бардо Тхёдола”, и находится в монастыре Гхангар… Но прежде вы должны побывать в Лхасе и повидать юного далай-ламу… Если вы так не сделаете, а направитесь прямо в монастырь, то ничего не найдёте. – Сказав это, незнакомка сделала таинственные пассы руками, отчего костёр внезапно погас, и всё погрузилось в темноту. Когда пламя вновь развели, гостья исчезла.

- Куда подевалась? Как сквозь землю провалилась, - ворчала Громадская, окидывая взглядом напуганных товарищей.

- Я слышала об этой певице, - вспомнила Элизабет, - но она давно умерла.

- Как умерла? - всполошились “Искатели Истины”. – А кто был перед нами?

- Может она и есть тот призрак, который ты некогда повстречал, Манбахадур? – спросила Громадская проводника, по-видимому, ничуть не испугавшись всего происшедшего.

-Та была тоже в красном, - припомнил Таманг, - но с тех пор прошло не менее двадцати лет.

- Каким образом она так внезапно исчезла? – недоумевала англичанка.

- Убежала, воспользовавшись темнотой, - предложил прозаический ответ доктор.

- Но как ей удалось мгновенно погасить костёр, что ни один уголёк даже не тлел? – не успокоилась Элизабет. – И куда подевались выложенные ею из сумки предметы? Не могла он их в один миг собрать?

- А вы, никак, с ней знакомы, пан Сойка? – ехидно улыбнулась Громадская. – Откуда она знала ваше имя?

- Что вы? Как и все, впервые увидел! Но коль она существо нематериальное, то ничего удивительного. Думаю, ей известны имена и остальных… Меня больше удивило другое - насколько она оказалась сведуща в индуистских трактатах: как легко она их цитировала. Такое знание встречается нечасто!

- Чему тут удивляться, если она, действительно, призрак! – попыталась снизить эффект, произведённый “конкуренткой”, Громадская. – Когда я покину сей мир, тоже буду свободно пользоваться мировой копилкой мудрости. Потом явлюсь к вам, пан Сойка, и засыплю цитатами!

- Не надо цитат, - запротестовал поляк. – Лучше не покидайте нас, пани! Вы нам нужней живая!

- Почему она всё твердила про смерть и умирание? – проявил невежество доктор, не зная источников, которые цитировало “привидение”.

- Вам простительно не знать, наш милый турок, но в рукописи, которую я стремлюсь найти, - как раз об этом, - пояснила Громадская и взглянула на мужа. – А ты, что, как в рот воды набрал?

- Почему она так странно и пристально смотрела на меня? – угрюмо заявил полковник, нервно теребя в руках сигару.

- Должно быть, давно не видела такого заросшего, - улыбнулась супруга. – А, может, просто влюбилась!

- Опять ты за своё, - не хотел менять угрюмость на весёлость американец. – Я так понял, что она адресовала свои слова именно мне, да, к тому же…

- Что “к тому же”, дорогой? – забеспокоилась заботливая жена.

- Понимаю, конечно, что это глупости, - неохотно начал Роберт, - но мне сегодня привиделся странный сон…

- Расскажи, расскажи, что тебе приснилось!

- Женщина, похожая на неё.

- Так ты предчувствовал её появление, а что же молчал?

- Очём сон? Расскажи по-порядку, ничего не пропуская.

- Я видел самого себя и чужую женщину, которая раздавала пищу, но хотя я чувствовал сильный голод, она не дала мне ничего. Вот и всё.

- Возможно, я тебя плохо кормлю, дорогой? Вот тебе и снятся подобные кошмары, - Громадская широко улыбнулась. – А можно истолковать по-иному: не заглядывайся на чужих женщин – всё равно не получишь от них ни шиша!

-Пожалуй, последнее – самое верное, - поддержала женскую солидарность Элизабет и тоже начала смеяться.

Пристыжённый американец запыхтел сигарой и отвернулся, не то обидевшись, не то застыдившись.

- Коль все развеселились, хотите послушать и ещё смешную историю? – предложил Манбахадур.

- Отчего же нет? Говори, Таманг, - разрешила Громадская, - повесели нас на сон грядущий!

- Это касается, прежде всего, нас, буддистов… Какие разные они бывают.

- Интересно, интересно! – заволновалась, жадная до всего “буддистского”, мадам.

- Некоторые из наших лам действительно святые люди. Есть среди них большие учёные, знающие много тайн. А встречаются и такие, которым, кажется, и стадо яков не доверишь, не то, что человеческие души; такие, которые стали монахами лишь потому, что это позволяет им жить хорошо, почти ничего не делая.

- Будешь снова богохульствовать? – нахмурилась пани.

- Нет, миссис, - это истинная правда. Историю поведал мой отец, а он не был лгуном.

- Про снежного человека ваш отец тоже замечательно поведал, - напомнила англичанка, и все вокруг улыбнулись, представив, как зверь улепётывал, поддерживая лапой груди.

- Ну, так начинайте, не томите! – нетерпелось Громадской.

- Двое лам странствовали из деревни в деревню. – В глазах проводника блеснул озорной огонёк: ну, мол, держитесь! – В одной деревне они пришли в дом, где хозяйка варила колбаски (это такое наше национальное блюдо)…

- Я знаю, очень вкусно,- причмокнула пани, - пальчики оближешь!

- Некоторое время ламы смотрели на женщину, напевая мантры и вращая свои молитвенные колёса, но едва хозяйка вышла, как один из них прыгнул к очагу и выхватил колбаски из котелка. Однако женщина вернулась раньше, чем они успели съесть всё, и тогда тот лама, не зная, что делать, спрятал оставшиеся колбаски под свою остроконечную шапку. Они хотели уйти, но женщина, ничего не заметив, попросила их помолиться за неё, и пришлось им всё начинать сызнова. Сначала всё шло хорошо, но тут второй лама увидел, что колбаски свисают на верёвочке из-под шапки товарища. Чтобы предупредить его, он на ходу изменил слова молитвы – всё равно женщина не понимала их. “Ом мани падмэ хум, - распевал он, - колбаски видно. Ом мани, колбаски видно, падмэ хум”. Однако, вместо того, чтобы сделать что-нибудь, первый лама запел ещё громче и стал как-то странно подпрыгивать. Второй пришёл в неистовство. “Ом мани падмэ хум, - твердил он. – Колбаски! Колбаски”!

А первый принялся прыгать, словно одержимый тысячью дьяволов. “Пусть хоть вся свинья видна! – завопил он вдруг. – Мне голову сожгло”!

Слушатели развеселились и забыли на время о таинственной гостье, но час поздний, и стали готовиться ко сну. Полковник щёлкнул затвором винтовки и положил её рядом с собой, наверное, наивно полагая, что огнестрельное оружие способно защитить от призраков.

- Для английского уха эта молитва “Ом мани падмэ хум” – вспомнила Элизабет рассказ шерпа, - звучит, как “money – penny – hum”. Вы не находите?

- “Деньги, пении, звон”? – перевела Громадская, с трудом сдерживая смех. – Хоть и кощунственно, но забавно… Вы сами додумались, милочка?

- Так ведь, ассоциация напрашивается! – заскромничала Элизабет. – Я не вижу здесь своей заслуги.

- Какой монастырь назвала эта “певица”? – окликнула проводника мадам, взбивая свою непокорную, каждую ночь доставлявшую страдания шее, подушку.

- Гхангар, мэм!

- А ты знаешь, как до него добраться?

-Конечно, это не так далеко отсюда. Но вы помните, что она велела сначала посетить Лхасу?

- Хорошо, что напомнил! Я об этом забыла – вот память-то дырявая стала…

«А если эта чертовка решила нас куда-то заманить? Кто её нам послал: добрые силы или злые? Как же быть: верить её словам или нет? Я сама хотела какой-то помощи свыше – может, она и последовала…» – беспокойные мысли вертелись дружным хороводом под седыми волосами мадам, а рядом, в обнимку с винтовкой, сладко похрапывал дорогой супруг. – «Опять, что ли он видит голодный сон? Нет, по выражению лица, не похоже. Скорей напротив. Вон, как умильно присвистывает и даже улыбается – значит, снящаяся дамочка сытно его накормила. Ах, старый ловелас, поседел, а всё на молоденьких заглядывается… Да и они смотрят на него с интересом. Может, этих дурочек его грива так привлекает? Завтра немедленно всё состричь и сбрить»!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

О доблестях. О тульпе и боевых искусствах. Великий стратег. Тантризм. Далай-лама и газетное сообщение. Рукопись нашлась. Гибель полковника. Визит Цесаревича. Снова о делах чайных.

- Ранние военные действия Александра Македонского были прямы и лишены гибкости! – категорично заявил Роберт Скотт. - А вы, как считаете, доктор?

Разговор о доблестях отважного полководца возник как-то сам собой. Полковник, естественно, любил потолковать на близкие ему темы, ну а доктору ничего не оставалось, как поддержать разговор, попутно припоминая какие-то факты истории, хотя военная тема ему была чужда.

- Во-первых: в юном Александре, воспитанном в духе почестей и величественных побед, было больше черт гомеровского героя, чем - других великих воителей прошлого; во-вторых: он был настолько уверен в превосходстве своей армии и в своих личных качествах военачальника, что считал излишним предварительно нарушать стратегическое равновесие противников.

- Он оставил потомству свой опыт, приобретённый в области большой стратегии и в области тактики, - добавил полковник, чувствуя себя в «своей тарелке», как никогда.

- Я не военный, но знаю, что в самом начале вторжения в Азию Александр романтически воспроизвёл гомеровское предание о походе против Трои…

- Гомер, кажется, ваш земляк?

- Да, существует мнение, что Гомер Милетский родом из Смирны, как и я.

- Поздравляю вас со столь знаменитым земляком!

- Благодарю, сэр! Так вот, в то время, когда его армия ожидала переправы через Дарданеллы, Александр с отборным отрядом высадился под Илионом. В том самом месте, где по преданию во время Троянской войны греческие корабли причалили к берегу, а затем направился к месту расположения мифического города, сделал жертвоприношения в храме Афины, инсценировал бой и произнёс речь над предполагаемым погребальным курганом Ахиллеса, считавшегося его предком.

Полковник поник под напором эрудиции доктора, а тот, почувствовав свою силу, почерпнутую из многочисленных исторических исследований, продолжал «фонтанировать»:

- После выполнения всех этих символических обрядов он вернулся в свою армию для того, чтобы начать войну. В дальнейшем Александр показал абсолютное превосходство над противником, чья армия оказалась наименее серьёзным из всех препятствий на пути полководца к достижению цели. Да и все последующие действия Македонского, пока он не вышел к границам Индии, являлись очищением Персидской империи от остатков противника.

- Браво, доктор, брависсимо! Вы Цицерон!

Чуть поодаль от полковника и доктора, у костра, расположилась и другая группа беседующих – Громадская, Элизабет и Сойка. Здесь главенствовала оккультистка, громогласно вещая.

- Чтобы понять суть тульпы, следует принять во внимание, что тибетские буддисты, как и большинство западных оккультистов, считают, что мысли есть нечто гораздо большее, чем функция разума. Каждая мысль взаимодействует с «мысленным веществом», которое заполняет весь материальный мир наподобие того, как падение камня приводит к появлению ряби на поверхности воды. Иными словами, каждая мысль создаёт «возмущение» мысленной среды.

- Так это вы вызвали «француженку»? – догадался Сойка.

- Я долго ломала себе голову, где искать рукопись, и, как видите, эта бывшая певичка подсказала мне, - уклонилась от прямого ответа мадам.

- Вы создали её тульпу! – дошло и до Элизабет, и она восторженно захлопала в ладоши, чем не раз пугала окружающих, всегда застигаемых врасплох столь внезапным и бурным проявлением радости.

- Тульпа или призрак – это, примерно, одно и тоже. Разница лишь в том, что призрак является сам, а тульпу можно вызвать.

Носильщики и проводники составляли и третью группу беседующих у костра. Здесь речь шла о боевых искусствах, к коим оказался причастен Вангди Норбу. Он увлечённо рассказывал и показывал:

- Главное – это привить себе умение проявлять чудеса силы и вести поединок с использованием необычных приёмов. Боевые искусства воспитывают способность проникать в некий таинственный источник силы. Этот источник энергии доступен каждому, и путь к нему лежит через особую технику упражнений, которая помогает соединить разум и тело.

- Как начать? – заинтересовался один из носильщиков, по-видимому, недостаточно уставший за день.

- Надо осваивать пять вещей: расслабление, концентрацию, дыхание, освобождение разума от ненужных мыслей и ритмические упражнения.

- Так с чего – первым делом?

- Сначала развивается умение собирать энергию в «пучок»; затем надо научиться передавать её другим; потом появляется связь с тем, что считается центром жизни…

Спросивший, ничего не поняв, больше вопросов не задавал, впрочем, как и остальные, - решившие, во избежание возможных неприятностей (итак, таскать тяжеленные тюки радости мало), не отягощать жизнь мудрёным знанием…

Полковник и доктор продолжали тем временем свой «военный» разговор.

- Так куда же направился Александр? – спросил американец и вынул из костра веточку, прикуривая. Ароматный дым низко поплыл над землёй.

- Он прошёл Юкское ущелье и Персидские ворота, встретившись с индийским царём Пором на реке Гидасп. Здесь он блеснул своим стратегическим искусством, укрыв воинов в кукурузе…

- В кукурузе? – удивился американец, вспомнив детские игры среди зарослей этой, так популярной на его родине, культуры.

- Да, там она разрасталась не менее бурно, чем и ваших некоторых Штатах, - пояснил доктор. – Затем он, широко развернув армию вдоль западного берега, ввёл противника в заблуждение относительно своих намерений.

- Ай, молодец! – одобрил полковник и потянулся за новой веточкой – коварная сигара почему-то гасла.

- Демонстративные шумные передвижения кавалерии Александра сначала вводили царя Пора в заблуждение, а затем, ввиду их многократного повторения, притупили бдительность.

- Ну и ну, - вновь задымил сигарой американец.

- Таким образом, приковав Пора к определённой позиции, Македонский оставил основные силы перед фронтом индийского царя, а сам лично с отборными войсками, пройдя вверх по реке, переправился через неё.

- Ай, да хитрец!

- Путём такого неожиданного обхода Александр поколебал дух самого Пора и боеспособность его войска. В последовавшем сражении Македонский незначительной частью сил своей армии сумел разгромить почти всю армию противника.

- Если бы этого предварительного ослабления противника не произошло, - заговорил полковник, вынув сигару изо рта и предоставив ей свободу догорать самостоятельно на камне, - то не было бы ни теоретического, ни практического оправдания тому, что Александр подвергал изолированную группу своих войск опасности разгрома. Я прав?

- Разумеется, - подтвердил доктор, слегка подустав от своей лекции, и подумав: «А что же этот подлец, Сойка, меня игнорирует? Теперь к дамам демонстративно прибился. Никак, обиделся за что-то… Но за что»?

- Да, теперь ясно, что он был прирождённым великим стратегом! - громогласно «подписался» под всем услышанным Роберт Скотт…

А в «лагере», куда переметнулся «изменник» Сойка, ярая буддистка продолжала развивать свою увлекательную тему.

- Многие тибетские мистические техники происходят, как ни странно, из Бенгалии, и берут начало, прежде всего, в бенгальском тантризме. Налицо очень сильное сходство между психическими, умственными и духовными упражнениями тантрических йогов Бенгалии и методами воспитания самодисциплины тибетских буддистов. Поэтому кажется правдоподобным, что теория тульпы и способы создания этих необычных образов тибетцы изначально переняли у бенгальских приверженцев «крия шакти».

- Что такое «крия шакти»? – поинтересовалась, малосведущая в подобных премудростях, англичанка.

- Буквально это означает – «созидательная сила», моя милочка. Так именуется техника, практикуемая приверженцами тантризма.

- Я подзабыла и что такое «тантризм»?

-Вы меня позорите! Как вам не стыдно, моя дорогая? О чём вы думаете на наших занятиях, если ничего не усвоили? – мадам, пополыхав праведным гневом, продолжила более спокойно, - Тантризм есть ученье, посвящённое духовным аспектам половой жизни («Как я могла пропустить столь интересную тему? – стала себя бичевать Элизабет и навострила уши.) и признаваемое как индуистами, так и буддистами.

- А в чём конкретно это выражается? – робким голосом продолжала демонстрировать пробелы в знаниях супруга дипломата.

- Конкретно это выглядит так: мужчина и женщина используют ритуальный половой акт в мистических и магических целях.

Глаза англичанки запылали, а сойкины, напротив, потускнели – не вернуться ли в «стан» доктора? Данная тема его не увлекала, и он с тоской посмотрел в сторону беседующих американца и турка. Элизабет тоже бросила взгляд на доктора, припоминая что-то приятное. Эта тема в ней всколыхнула многое…

- Расскажите поподробней! – голос мисс Торнтон дрожал от возбуждения.

- Извольте! – а в голосе Громадской послышалась холодная уверенность хирурга, делавшего рутинную операцию. – В момент ор-газ-ма (по складам произнесла мадам, наблюдая за реакцией англичанки – та заполыхала!) мощнейшее возбуждение психики и мозга способствует созданию чрезвычайно сильных мысленных форм.

- Ох, - тихо выдохнула Элизабет, по-видимому, испытав в данный момент то, о чём рассказала мадам…

Третья группа беседующих тоже очень воодушевилась обсуждаемой темой, а рассказчик всё более интриговал аудиторию.

- Разум позволяет даже убивать, не касаясь противника. Смертельное воздействие мысли можно объяснить тем…

- … что жертва сама верит в силу магии? – предположил Таманг.

- И да, и нет, - продолжал Норбу, - Мысль и воображение, несомненно, являются мощным оружием, но…

- … но, если они применимы для совершения убийства, - снова перебил Манбахадур, - разве нельзя их использовать ради достижения благих целей?

- Конечно, можно, но, как известно, легче разрушать, чем созидать...

Три группы беседующих ещё долго, бурно жестикулируя, а иногда и крича, обсуждали волновавшие их вопросы, но ночь была неумолима – и вскоре лагерь погрузился в сон.

* * *

Дальнейший путь занял около двадцати дней. Продвигались достаточно быстро, но часто останавливались около монастырей в поисках интересных вещей. Удалось собрать немало сувениров: маски, сабли, шейные платки и головные уборы, чаши и молитвенные колёса и прочее, словом, всё, что привлекало любопытные взоры и могло быть куплено или выменяно у монахов и местных жителей. Доктор не без гордости отметил, что среди всех этих вещей ничего равного по ценности и красоте подарку Магараджи не обнаружилось. Жаль только, что похвалиться саблей нельзя – она «пока украдена»…

Однажды утром увидели перед собой широкую долину между гор и в ней большой город; увидели улицы и площади, храмы и базары, множество людей и животных, а надо всем этим возвышался на краю города большой дворец Потала, где жил далай-лама. Отряд въехал в Лхасу.

Путников сердечно приветствовали, так как молва о «русской буддистке» дошла и сюда, затем предоставили большой дом, а вскоре и последовали приёмы, устроенные правительством и частными лицами, причём некоторые происходили верхом на лошадях на открытом месте за городом.

Самое замечательное из происшедшего в Лхасе - встреча с далай-ламой. В Потале гостей проводили по множеству помещений и переходов в личные покои правителя, и хотя он был всего лишь 15-ти летним мальчиком, держался с большим достоинством и очень приветливо. Обычно на него не разрешается смотреть - в его присутствии полагается сидеть, наклонив голову. Однако для госпожи Громадской и её спутников было сделано исключение, и им было дозволено достаточно долго беседовать с юным правителем.

Стоять рядом с ламой считалось большим счастьем, а беседовать с ним – и подавно, привилегия лишь избранных. Ни один тибетец не называет главу своей церкви «далай-ламой», титулом, употребляемым европейцами. Местные жители величают его Гьялва Римпоче. Гьялва означает «победивший» или «одолевший», иначе говоря – божество или Будда. Римпоче значит «драгоценный» или «святой». Иногда это второе имя применяется также в отношении других видных лам, но Гьялва употребляется только для самого высшего – воплощённого божества. Незнакомый с внешним миром тибетец не знает даже, что такое далай-лама. Для него его вождь имеет лишь один титул – Гьялва Римпоче, драгоценный или священный Будда.

В Лхасе участники экспедиции встретили также двух чужестранцев, немцев, членов альпинистского отряда. Они только что совершили труднейший переход через Гималаи и получили разрешение на некоторое время для отдыха остаться в Лхасе. Людям Громадской, естественно, хотелось услышать о новостях в мире. У немцев с собой оказался номер газеты «Таймс оф Индиа», где было напечатано следующее сообщение:

«Для мира и существования хороших отношений между нациями есть благоприятное предзнаменование в предстоящем посещении Индии наследником Императора Всероссийского, в качестве гостя Её Величества и Индийского правительства. Мы не можем не полагать, что это неожиданное совмещение понятий о России и об Индии может оказаться благожелательным для обеих стран и может представить некоторое обеспечение для мира, к сохранению которого стремятся обе страны, и с которыми столь глубоко связаны интересы обеих стран».

«Ну, наконец-то, - подумал доктор, ознакомившись с заметкой, - отношения, вроде бы, начинают налаживаться, в связи с чем, может, и моё пребывание здесь в качестве шута-шпиона окажется излишним».

- Какая радость! – хлопала в ладоши «барынька», тоже прочитав сообщение. – Одного юного правителя мы посетили, а другой сам к нам едет – Его Императорское Высочество, Наследник Цесаревич, Николай Александрович. Надо нам поскорее возвращаться, чтобы тоже принять участие во встречи и посмотреть на будущего монарха.

- Как хорошо, - шепнул полковник на ухо доктору, - теперь и военные сведения не нужно собирать, а то, признаться, это рискованное занятие мне порядком наскучило.

- Новый царь, старый царь – всё одно, - недовольно ворчал пан Сойка, - Один был, да и есть, мировой жандарм, так и второй будет! Как говорят и русских: «хрен редьки не слаще».

- Благодарите Бога, сэр, что моя супруга не слышит вашей оценки, - засмеялся американец, - а то бы вам не поздоровилось!

Мадам, действительно, в момент сойкиной «филиппики» поблизости не оказалось, что спасло вольнодумца-поляка от неотвратимого, праведного гнева «монархистки» (рукоприкладство, как метод пресечения антипатриотичных настроений, не исключено!).

Одна лишь мисс Торнтон никак не отреагировала на сенсацию. Её голову занимали вопросы тантризма, и она исподтишка, но с плохо скрываемым вожделением, поглядывала на «жертвенного» доктора, по-видимому, надеясь, слившись с ним в экстазе, разрушить или, на худой конец, преодолеть эти высоченные и противные Гималаи.

Вскоре отряд покинул Лхасу и направился к последней точке пути, монастырю Гхангар, где, как обещал призрак француженки, должна находиться таинственная рукопись. Учёные ламы Лхасы, с кем Громадская поделилась целью своих поисков, подтвердили, что рукопись находится именно там. Попутно они сказали, что с помощью изложенных в трактате сокровенных знаний, Запад сможет заново создать приспособленное для себя знание об искусстве умирать, а также знание об искусстве жить.

«Выход за пределы человеческого сознания в процессе, называемом смертью, - объяснял один лама, - у людей Запада может и должен происходить в состоянии торжественной радости, подобно тому, как умирали посвящённые в древности и как умирают сейчас на Востоке».

«Когда человечество станет сильным духом, - дополнял другой, - смерть будет восприниматься в состоянии экстаза, которое у йогов называется самадхи. При правильном оставлении тела, с помощью соответствующего метода, смерть лишается своего жала и воспринимается как приносящая победу».

Поначалу монахи монастыря Гхангар делали вид, что ничего не знают о рукописи.

У них хранились тысячи манускриптов, которые предстояло рассортировать и тщательно исследовать, ища нужный раритет. День проходил за днём, Громадская и её спутники, за исключением шерпов, рылись в пыли и паутине, и уверенность в успехе стала покидать ищущих.

«Неужели эта ряженая всё же обманула?» – негодовала пани, посылая мысленные проклятья несчастной, неприкаянной душе бывшей певицы. Многие решили, что рукописи просто нет, а если и есть, её всё равно невозможно найти. Но «русская буддистка» не из тех, кто сдаётся, и поиски продолжались.

Наконец, в один из дней раздался торжествующий крик. Мадам, сияя от счастья, держала в руках нечто большое, пыльное и сильно изорванное. Это и было тем самым, из-за чего и «разгорелся весь сыр-бор». Вместе с Громадской радовались и остальные, словно нашли месторождение алмазов или золотой клад. Она немедленно развернула свиток из коры и, сдунув пыль столетий, прочла дрожащим от волнения голосом, переводя с санскрита: «… в течение неисчислимых кальп, со времени не имеющего ни пределов, ни начала, я скитаюсь во тьме сансары. И как тяжко мне, что до сего времени я не достиг освобождения и состояния Будды, не постиг, что сознание является моей сущностью. Сейчас эта сансара вызывает у меня отвращение, ужасает меня, угнетает. Сейчас наступило время уйти отсюда. Я буду поступать так, чтобы родиться чудесным образом из цветка лотоса в Западной Обители Блаженства у ног Будды Амитабхи».

- Это именно то, о чём я всю жизнь мечтала. Какое счастье! Господа, вы себе не представляете, как я счастлива! Теперь можно и умереть спокойно…

- Бросьте! Теперь вам только и жить, - поправила Элизабет. – Наверное, нам стоит как-то отблагодарить монахов, как вы считаете?

Попытки отблагодарить неоднократно предпринимались, но ламы не хотели брать денег, говоря: - Знание не продаётся, но отдаётся ищущему! Единственная просьба – снимите копию и вышлите оригинал назад.

Всё же напоследок, после долгих препирательств, удалось убедить настоятеля принять 500 рупий в дар монастырю.

Уложив реликвию в самый прочный ящик, Громадская сочла, что путешествие увенчалось успехом, и экспедиция направилась на юг, навстречу высоким перевалам, по которым проходил путь в Сикким и Индию.

- Ом мани падмэ хум, - желали на прощанье ламы, благословляя гостей в обратный путь.

- «Money, penny, hum,” – передразнивала их вполголоса англичанка и шаловливо улыбалась.

Гхангар, с его развевающимися молитвенными флажками и звоном ритуальных колёс, остался позади.

* * *

Погода ухудшилась. Она не испортилась безнадёжно, бури не было, но небо на юге и западе затянули тучи, усилившийся ветер хлестал по лицу ледяными кристалликами.

Прошёл час, второй, третий… Вобщем продвигаться было не так уж и трудно, но приходилось соблюдать крайнюю осторожность: с одной стороны гребня открывалась бездонная пропасть, с другой – тянулся нависший над пустотой снежный карниз. Местами подъём становился круче.

Ещё один час прошёл. Он показался всем долгим, как день или даже неделя. Погода всё ухудшалась, то и дело налетал туман с вьюгой. Двигались очень медленно, почти ползком: три шага – отдых, два шага – отдых, один шаг – отдых… Все, словно, превратились в машины: шли и останавливались, шли и останавливались, шли и останавливались одновременно, хотя команды никто не давал. Вот опять остановились, затем снова тронулись, но теперь – вниз по длинному гребню. Но вот, наконец, опасный перевал преодолён. Спускались вниз, вдоль гребня, по снежному склону. Медленно-медленно. Вниз, вниз, вниз… Ветер усиливался, а мороз крепчал.

Перевал назывался Шампунг-Намрепки Ла, что означало – «Перевал, где ваша шляпа касается неба». Далее - Долина Безмолвия. Только теперь в ней не царило безмолвие, а день и ночь завывал сильнейший ветер. Иногда он менял направление, и был слышен вой лишь в вершинах над головами, но потом он снова обрушивался на людей, как страшный дикий зверь, спущенный с цепи Богами. В эти моменты нельзя было ни работать, ни передвигаться.

Внезапно сверху донёсся гул, и на путников посыпалось множество битого льда. Это не была большая лавина, просто несколько обломков сорвалось с верхней части склона; обычно такой обвал не опасен. Все прикрыли головы и прижались теснее к склону, так что в худшем случае их ударяло обломками по плечам. Однако Роберт Скотт, очевидно, смотрел как раз в тот момент вверх, потому что его ударило в лицо. В следующий момент он медленно опустился на лёд, тяжело застонав. Лицо его было окровавленным. Бросились к нему, чтобы оказать посильную помощь, но выяснилось, что бедняга ранен не только в лицо – острый обломок льда вошёл в тело около ключицы и поразил лёгкое. Зрелище было ужасным: раненный тяжело хрипел, истекая кровью. Элизабет, увидев, что случилось, завизжала и отскочила прочь. Пани Громадская оказалась более мужественной, и, склонившись над супругом, пыталась облегчить его страдания, но ранение оказалось слишком серьёзным – спустя час полковник испустил дух.

- Сбылся его дурной сон, - мрачно пробормотала вдова, утирая скупые слёзы, - а я ещё иронизировала …

- Как же так точно льдина угодила своим остриём в открытое место? – причитала перепуганная англичанка. – Это злой рок!

- Да, чтобы так точно попасть – приговаривал пан Сойка, осматривая рану, -это не без вмешательства злых сил…

- Какое несчастье! За что, Господи, ты наказал нас? – не могла никак поверить в случившееся пани Громадская и, точно обезумев, теребила бездыханное тело. – Вставай, дорогой! Нам предстоит ещё долгий спуск.

Нести труп с собой обессилившим, ежеминутно рисковавшим жизнью людям, было делом нереальным, да и не вписывалось в местные традиции. Кто погиб в горах, тот и должен там оставаться – такая смерть здесь считалась доблестной и почётной.

Полковника похоронили, сложив над ним высокую пирамиду из кусков льда и камней, воткнув в неё, за неимением креста, его верную винтовку, и прицепив к ней табличку с именем покойного и датой гибели.

* * *

Экспедиция в уменьшенном составе, спустя неделю вернулась в исходный пункт, а оттуда железной дорогой – и в Кашмир. Наследник Российского престола к тому времени прибыл в Индию, и страна жила новостями о его встречах, поездках и приёмах.

Доктор в Дарджилинге снова встретился с участниками чайной экспедиции, которые сумели закончить все свои дела и собирались ехать на Цейлон для дальнейшего совершенствования. Ему предстояло вновь стать «профессором чайных дел», что и свершилось с помощью вновь появившегося Абдул-Рахман-Хана. Тот привёз и известие (тайную записку) о том, что «турку» следует как можно скорее возвращаться на родину. Эта новость с одной стороны обрадовала (наконец-то, мытарства заканчиваются), но с другой – насторожила: не провинился ли он чем-то в очередной раз? Зовут на расправу? Но, была ни была, придётся покориться неизбежному!

С Элизабет расстался он мило, пообещав вскоре встретиться в Кашмире, а свою задержку в Дарджилинге объяснил неотложностью научных дел. Пани Громадская, подавленная горем, расставанием с доктором особо не опечалилась, так же как и пан Сойка, почему-то в последнее время напустивший на себя "«орлиную" важность и мало общавшийся с коллегой. Документы, привезённые связным-слугой, на имя Андрея Николаевича Краснова сверкали новизной и убеждали в своей «подлинности». Клинген вернул все хранившиеся у него вещи, включая и бесценную саблю, сообщив при этом, что билет в Батум заказан, грузы, нанятые мастера и рабочие ожидают «профессора географии» в Бомбее, так что с отъездом тянуть не стоит. К тому же, и политическая обстановка благоприятна – вся английская, да и местная, администрация целиком поглощены визитом Цесаревича.

Новоиспечённый «Краснов», с большим облегчением сбросив временно с переносицы опять нужное для камуфляжа пенсне, вперил свои невооружённые глаза в газету, взятую с ночного столика. «Таймс оф Индиа» почти целиком была посвящена визиту царственной особы.

«План путешествия Наследника по Индии был составлен по указаниям профессора С. Петербургского университета ( От упоминания названия далёкого города у доктора ёкнуло в груди: вспомнились годы учёбы, знакомые лица… Неужели скоро удастся свидеться?) Воейкова (Да, наслышан о таком – известный выскочка и царедворец!), и при содействии русского посла в Англии. Число лиц, избранных для неотлучного сопровождения Его Императорского Высочества было весьма ограниченно и состояло из свиты: майор, князь Барятинский, флигель-адъютант, князь Оболенский, князь Кочубей».

Доктор зевнул: и зачем индусам знать эти, ничего не говорящие им имена?

«Императорский поезд тронулся из Гатчины по Варшавской железной дороге на юг. В ожидании путешествия Цесаревича в Пирейском порту собралась русская эскадра в составе: полуброненосные фрегаты «Память Азова» и «Владимир Мономах», канонерская лодка «Запорожец». (А перечисление морской мощи зачем? Чтобы на англичан страх наводить? Но и у них флот ничуть не хуже, а то и… ) Командующим флотилии был назначен флаг-капитан Его Величества свиты, контр-адмирал Басаргин».

Газета старая – ведь наследник уже путешествует по Индии. Доктор взял другую. Их накопилась целая стопка – прислуга каждое утро приносила свежие, да вот почитать всё было не досуг.

«Его Императорское Высочество, Наследник Цесаревич, Николай Александрович прибыл в Бомбей во вторник 11 декабря и был принят с пышностью и почётом, подобающим его высокому положению. (Вот этот номер уже посвежей!) Прибытие русского фрегата «Память Азова», на котором следовал Августейший путешественник, ожидали в понедельник вечером, почему не мало лиц, явившихся на пристань, остались там, в ожидании появления фрегата до поздней ночи. Происшедшее замедление нисколько не охладило нетерпения публики. В 8 часов утра раздались два выстрела, возвестившие о приближении судна».

И эта газета не первой свежести! Доктор взял следующую.

«После полудня наследником Цесаревичем вместе с губернатором, леди Гаррис и небольшою свитою, предпринята была поездка на, находящийся неподалёку от Бомбея, остров Элефант для осмотра знаменитых подземных храмов. (О, знакомые всё места!) Вечером в помещении дворца губернатора состоялся парадный обед и бал. Танцы продолжались до поздней ночи».

В дверь номера условно постучались (это Клинген).

- Цейлон считается самым замечательным в целой Индии чайным центром, - заявил гость с порога, - как по размерам вывоза, так и по высоте культуры и производства.

- Кто с этим спорит? - отложил газету доктор. – Присаживайтесь, Иван Николаевич.

- Он представляется наиболее интересным местом для нашего внимания! – Клинген был явно возбуждён вследствие лёгкого подпития, что не укрылось от намётанного взора доктора. – Я к вам на минутку! Долго не задержу…

- Что нового, Иван и Николаевич, и господа агрономы узнали от уважаемого лектора-плантатора за время моего отсутствия? - приготовился к вынужденно-мучительной беседе доктор, зная по печальному опыту, как эти обещанные «минутки» растягиваются на часы.

- О много чего, дорогой коллега… - Клинген описал рукой в воздухе неопределённую геометрическую фигуру. – Ну, например, выяснили сельскохозяйственные и экономические условия разведения этой культуры и обработки чайного куста, изучили устройства чайных плантаций, организацию работы, виды орудий производства; принцип действия и устройство машин для выделки чая… Что ещё? - Начальник экспедиции на мгновенье задумался (винные пары не способствовали воспоминаниям) – Узнали определение стоимости и учёт каждого производства, выяснили стоимость рабочей силы, орудий и машин, и мест их приобретения, а равно, выяснили условия сбыта продуктов и цен на них…

-А семян и саженцев много приобрели? – знал, о чём спросить доктор.

-Не мало. Сами увидите… Составили и несколько коллекций. Всё это ожидает вас на пристани Аполло-Бендер в Бомбейском порту. Вы ведь завтра уже и отправляетесь туда?

-Да, - признал неоспоримое доктор.

-В таком случае, нам нужно отметить ваш отъезд, Андрей Николаевич. Соберёмся сегодня вечерком в тесном кругу, а? Водочкой побалуемся маленько – у нас есть в запасе! Вы не против?

-Я с большим удовольствием! – воодушевился доктор, надеясь на окончание аудиенции.

-Вот и прекрасно! – собрался и вправду уходить гость. – Пойду всех оповещу, и увидимся через часок-другой.

Доктор взглянул на часы - до вечера ещё порядочно – и вновь уткнулся в газеты.

«В среду, после полудня, Наследник Цесаревич принял участие в, устроенном в честь Его Императорского Высочества в казённом саду, Garden Party. Вечером снова состоялся обед у губернатора.

На следующий день, около 10 часов утра, Наследник Цесаревич вместе с принцем Георгием Греческим отправились на фрегате “Память Азова”, чтобы перед выездом из Бомбея навестить Великого Князя Георгия Александровича, здоровье которого вполне поправилось. Их Высочества пожелали совершить поездку инкогнито, почему для переезда до пристани был приготовлен наёмный экипаж, запряжённый парою. У пристани Высоких Путешественников ожидал русский военный катер. Пробыв на фрегате около 3-х часов, Наследник Цесаревич возвратился в город, а после полудня была предпринята Его Императорским Высочеством, в сопровождении Принца Георгия Греческого и губернатора, поездка по туземным кварталам Бомбея. Эта поездка была совершена равным образом инкогнито, в наёмном экипаже, благодаря чему Высокие Путешественники получили возможность совершенно свободно осмотреть весьма много из того, что туземный город представляет любопытного. По базарам, где народ обыкновенно толпится, приходилось ехать шагом, и Их Высочества могли видеть представителей различных народностей, населяющих Бомбей или его посещающих. На углу Эспланада-Роуд Путешественники остановились, чтобы посмотреть на молодых парси (последователей религии Зороастра), игравших в крикет. Затем новая остановка была сделана у Альблес-Баг, где празднуются обыкновенно браки парсиев”…

“Так я и не закончил свою работу о великом пророке, - с тоской подумал доктор, оторвавшись от чтения, - Найдётся ли в дальнейшем у меня время для этого?.. А как, интересно, поживает Дади-Насю-Ванджи? Что-то Абдул-Рахман-Хан мне ничего не сказал о нём, а я сам - тоже хорош - забыл, спросить впопыхах”…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Дело сделано. Некролог. «Керосиново-рисовая» беседа. Письмо и посылка. Рукопись и послание от пани. Выстрел на берегу. Размышления доктора. Улики за борт. Таможенный досмотр. Яхта догоняет «Нахимов». Беседа супругов за обедом.

«… Августейшие путешественники имели возможность посмотреть на одну из таких церемоний. В ней участвовало от 2-х до 3-х сот последователей Зороастра в их обычных белых одеждах. Приблизительно такое же число женщин, одетых в шёлковые ярких цветов ткани, обшитые золотыми и серебряными галунами, и украшенных драгоценностями, сидело у окон домиков, расположенных по обе стороны Бага. Поездка окончилась в шесть с половиною часов пополудни».

Поезд отчаянно мчался по порядком разболтанной рельсовой дороге. Дымок паровоза, просачиваясь сквозь не плотно закрытые окна, щекотал ноздри; и неизвестно где жарче – снаружи или внутри. Доктор отложил газету. Читать тяжело, строчки прыгали. И теперь газета на столике начала подпрыгивать и выплясывать в такт движения чугунных колёс, собираясь свалиться на пол.

- Леди и джентльмены, готовьтесь – скоро подъезжаем! – обнадёжил приунывших пассажиров мелькнувший в дверном проёме купе проводник. Поймав на лету расшалившуюся газету, доктор снова углубился в чтение. Смотреть в окно, где всё мелькало и прыгало, тоскливо. К тому же после вчерашних бурных проводов голова побаливала. В правом боку под рёбрами тоже недовольны выпитым и съеденным накануне. Ох, эта странная русская традиция сопровождать знаменательные и не столь знаменательные события неистовым возлиянием, после чего приходится весьма долго приходить в себя. Что теперь – дело сделано!..

«… После обеда Наследник Цесаревич и Принц Георгий Греческий со свитой перешли в центральную залу и там выразили его Превосходительству губернатору и его супруге свою искренюю благодарность за оказанное им гостеприимство. Леди Гаррис проводила своих Высоких Гостей до крыльца…»

А что, интересно, сейчас поделывает «леди» Торнтон? Наверное, отчитывается перед своим нелюбимым супругом: где была и почему так долго… а, может, докладывает о проделанной работе?

«… и там простилась с ними, после чего Августейшие Путешественники отправились на железнодорожную станцию в том самом порядке, в коем состоялось Их прибытие в Губернаторский дом. Наследник Цесаревич сел вместе с губернатором в экипаж, эскортируемый конвоем. На станции Их Высочества были встречены старшими военными чинами и железнодорожным начальством. В главной зале станции Их Высочества простились с офицерами русской эскадры и затем вышли на платформу, куда посторонняя публика не была допущена. Вся платформа была устлана красным сукном, и вдоль её были расставлены, с одной стороны, чины железнодорожной полиции, а с другой – служители губернатора в красных ливреях, белых тюрбанах и белых же поясах».

Да, грандиозное зрелище! Оно надолго всем здесь запомнится. Жаль, что я не поспел. А какого числа состоялось сие историческое событие? Ага, вот здесь и дата указана: 20 декабря. А сегодня какое? Жаль, жаль, что не поспел!

«Благодаря заботам мистера Миддельтона, начальника местного железнодорожного управления, экстренный поезд был устроен со всеми возможными удобствами; он состоял из 6-ти вагонов-салонов, одного вагона 2-го класса, двух – 3-го класса и двух багажных».

Вот, если бы, и мне в таком! Наверное, и смрадный дым не попадал бы сквозь огромные щели в «августейшие» ноздри?

«Первый вагон предназначен для Наследника Цесаревича и Принца Георгия, а остальные вагоны-салоны – для лиц свиты. В вагоне 2-го класса поместились: пять европейских служителей и четверо туземных ординарцев, а в вагонах 3-го класса – остальные служители в числе 25 человек».

Чугунные колёса под полом, наконец, сменили прежний аллюр на умеренный шаг, отчего и тряска поуменьшилась. Паровозный гудок как-то жалобно, словно извиняясь за доставленные неудобства, пропел свою короткую «арию», а вновь мелькнувшая в дверях чалма пообещала: «Готовьтесь, подъезжаем»!

Вещи у меня давно собраны, так что надо дочитать до конца, решил доктор и вновь зашелестел страницами.

«Простившись с Его Превосходительством Губернатором, Высокие Путешественники заняли свои места, и в 10 с половиною часов вечера поезд тронулся под главным управлением мистера Миддельтона. В поезде находились и господа Сконнель, начальник уездной полиции, и Джефферис, заведующий пассажирским движением».

Заметка неожиданно закончилась, да и паровоз с жутким шипеньем, усиленно тормозя, подползал к платформе, где в клубах пара и дыма тонули лица встречающих. Доктор хотел отложить пухлые листы «Таймс оф Индиа», как вдруг на последней странице, пестревшей объявлениями, ему бросилась в глаза маленькая траурная рамка, и какая-то сила заставила поинтересоваться: о ком в такой праздничный день некролог?

«Члены общества Искатели Истины с прискорбием извещают, что его основательница и духовная наставница …» Доктор не поверил глазам своим: не может быть! Снова перечёл ужасное сообщение: «… но для Индии настоящего и будущего Е. И. Громадская не умерла и не умрёт никогда»!

Как же так? Умерла. Выходит, отправилась вслед за мужем, не перенеся горя? А может не своей смертью? Ведь эта рукопись…

-Мистер, извините, мы приехали. Вы не собираетесь выходить? Вам позвать носильщика? – вежливо-навязчивая чалма покачивалась над впавшим в прострацию пассажиром.

- О да, благодарю вас! Сейчас выхожу, выхожу… - засуетился доктор, хватая свои вещи. – Спасибо, носильщик не нужен – всё моё при мне!

* * *

«Нахимов» давно дожидался последней партии груза, а его капитан Степан Кузьмич Грекке томился в ожидании, когда же, наконец, закончатся эти, связанные с приездом Цесаревича, торжества и суматоха, и работа Бомбейского порта войдёт в прежнюю колею. Прибытие «профессора Краснова» скрасило его вынужденное «одиночество» – общение с офицерами изрядно поднадоело (одни и те же темы для разговоров и, набившие оскомину, воспоминания), да и от матросов, хоть за борт бросайся, настолько тупы и ленивы. Хотелось чего-то новенького, чего-то свеженького, так что на новое лицо возлагались большие надежды! Теперь хоть было с кем поговорить, да и погрузка чайных образцов началась, что тоже радовало.

- Индия есть наиболее значительный из всех азиатских рынков для сбыта керосина, - коснулся Степан Кузьмич, по-видимому, близкой ему темы.

«Ой! – вздрогнул мысленно доктор. – Теперь не чаем, так керосином задушат».

- Потребление керосина в этой стране с каждым годом увеличивается, - продолжил капитан, восприняв молчаливое кивание доктора как желание слушать, - и за последние годы возросло во много раз.

«Наверное, для приличия надо поддержать разговор», - доктор сверкнул коммуфляжным пенсне и заметил: - Вместе с этим ростом возрастает и капитал уважаемого Дади-Насю-Ванджи, не так ли?

- Да, конечно! Он и раньше был не очень беден… Дело в том, что до недавнего времени рынком нераздельно владела Америка, но в последние годы мы составили ей серьёзную конкуренцию и, при том, победа, по-видимому, клонится на нашу сторону, – капитан довольный просиял.

- Это, как же так?

- А вот так: привоз керосина из России увеличивается, а из Америки – сокращается и, может быть, уже недалеко то время, когда американцы должны будут уступить нам индийский рынок.

- Ну не керосином же единым жив человек, - улыбнулся доктор, - но и…

- Вы, безусловно, правы, господин профессор: « не единым керосином». Индия ещё, как известно, занимает первое место в ряду стран, вывозящих рис. Ежегодно здесь оказывается избыток риса и, при этом, его возделывание не сокращается, а постоянно растёт.

«Керосин на рис заменил»! – обрадовался доктор, собираясь с силами для принудительно-длительной беседы.

- В Россию, правда, его мы ввозим весьма мало из-за высокой таможенной пошлины, лишающей его возможности конкурировать с рисом персидским, который на основании Туркманчайского договора оплачивается только 5%-ной пошлиной.

«Помогла ли мадам найденная рукопись радостно уйти из жизни, или на момент смерти реликвия попала в другие руки, что и ускорило печальный исход? – доктор предался размышлениям, в пол-уха слушая капитана. – И почему для меня нет никаких инструкций? Куда пропал этот чёртов связной»?

- Желая оказать содействие сбыту нашего керосина на индийском рынке, стоило бы понизить и наш таможенный тариф на рис, взамен соответствующего понижения взимания в Индии ввозной пошлины с керосина. Это открыло бы ост-индскому рису доступ более широкий на наши рынки и, таким образом, вероятно, доставило бы индийской торговле выгоды.

Доктор почувствовал, что его мутит: нестерпимый керосиновый дух будто бы ударил в нос, во рту на зубах – скрежет рисовой шелухи, а на языке – горечь. Наверное, печень себя проявляет! Не надо накануне напиваться – сколько раз зарекался, да и рассказ капитана больно удручающий…

- Извините, уважаемый Степан Кузьмич, что прерываю, но вы так хорошо разбираетесь в этих вопросах, что скоро сами, наверное, станете купцом, и составите достойную конкуренцию достопочтимому Дади-Насю-Ванджи!

Велеречивый моряк от комплимента зарделся, но тут же и спохватился:

- О, я вас утомил своей болтовнёй. Простите великодушно, профессор! Погрузка, кажется, закончилась, и мы можем «поднимать паруса»!

Доктор вошёл в каюту и занялся распаковкой, и раскладыванием вещей. Небольшой стенной шкаф оказался весьма вместительным. Всё разложил по полкам – путь до Батума не близкий, и можно располагаться основательно. Спрятал саблю поглубже, подальше от любопытных глаза – почему капитан ничего не спросил.… Неужели не заметил ножны?

- Андрей Николаевич, вы у себя? – послышался за дверью капитанов голос («Ишь, лёгок на помине»!), – Хотите свежую газету? О пребывании Цесаревича напечатано в «Таймс оф Индиа». Свежая!

Как тут не открыть - интересно всё же: уехал Наследник или нет?

- Почитаете на досуге. Вот держите, – передав газету, Степан Кузьмич тут же похвально быстро вышел. – Желаю приятного отдыха!

«Ну что там новенького»? Доктор расположился поудобней. Света из иллюминатора поступало достаточно. Развернул, полистал, нашёл нужное место.

«Отбыв с Бомбейской главной станции «Victoria Terminus» в 10 часов вечера, Августейшие Путешественники через Калиан и Пуну направляются в Декканом на Кальбаргу; в Гайдарабад почему-то решено не ехать, хотя это оригинальный центр и лежит у дороги.

Рельсовый путь заметно спускается к морю. Плоский песчаный берег, низкие возвышенности, а за ними - Мадрас. Губернатор, лорд Уинлок, и другие представители власти, почётный караул, масса разодетых туземцев ожидают Наследника Цесаревича. Между прочим, радостно встречают его и путешествующие по Индии, князь А. Г. Щербатов с женою, урождённою О. А. Строгановой».

На палубе вновь послышались приближающиеся шаги. Доктор насторожился – не капитан ли снова?

-Господин, профессор, к вам посыльный, - известил незнакомый голос.

-Сейчас, минутку, - доктор соскочил с койки и распахнул дверь.

-У трапа стоит индус. Он говорит, что хочет вам передать письмо и посылку, - указал матрос в сторону набережной.

Доктор увидел сутулого незнакомца в чалме с объёмистым свёртком в руках и пошёл к трапу.

- Вы профессор Краснов? – удостоверился индус. – Вам просили передать письмо и посылку.

- Кто просил?

- В письме всё написано. Прощайте! - вручив свертки, посланец и заспешил прочь.

Что за странности? От кого? – теряясь в догадках, доктор вернулся в каюту, и только тогда заметил на конверте размашистую надпись чернилами: «Профессору географии А. Н. Краснову (бывшему доктору Шейх-Мухаммеду-Аяфенди) лично в руки»!

Что за шутки? Кто так хорошо знает всё мою подноготную? Он, волнуясь, вскрыл конверт и развернул послание.

«Дорогой коллега, не взыщите строго за подобную загадочность, но, прежде чем вскрывать посылку, прочтите вот эту притчу – она Вам многое, надеюсь, объяснит».

Почерк знакомый.… Постойте, постойте… Да это его, сойкин, почерк! Ах, стервец! Так он меня, значит, давно разоблачил и теперь открыто признаётся в этом? А при чём здесь какая-то притча?

«Шёл по дороге человек. Видит, – горит куст терновника, а на нём змея. Некуда змее ускользнуть, нет ей спасения, она мечется и шипит. Увидев это, человек сжалился и сказал: - Спасу-ка я эту змею, сделаю доброе дело».

В дверь вновь постучали, и капитанов голос спросил: - Господин, профессор, вы у себя? Вы не спите?

Доктор затаился. Чёрт его несёт не кстати! Пускай подумает, что сплю или - вышел.

Не получив ответа, со словами «зайду позже», Степан Кузьмич ретировался, а доктор снова принялся за чтение.

«… сделаю доброе дело. Он подошёл ближе и протянул конец копья. Змея обвилась, скользнула с копья на плечо, сомкнулась кольцом вокруг шеи человека и крепко её сдавила. Человек спросил: - Чем я тебя обидел, за что ты так со мною поступаешь, ведь я спас тебя от смерти?

Змея ответила: - Никто не воздаёт добром за добро, так же и я поступаю с тобою.

Человек стал умолять: - Погоди, пойдём хотя бы к той чинаре, спросим её. Если дерево из жалости ко мне заговорит и скажет, что ты не права, отпусти меня, если же нет, делай со мной, что хочешь!

Змея чуть-чуть разжала свои кольца. Подошли к чинаре, и человек…»

Змея, змея… Совсем недавно я видел змею… Где же это? Вспомнил! В экспедиции… Змея устроилась на шляпе пана Сойки, чем изрядно напугала и его и всех. Так это знамение?

«… и человек сказал ей: - Я спас эту змею от смерти, и вот как она со мною поступила.

Чинара ответила ему так: - Я расту одиноко средь этой знойной долины, единственное дерево, в тени которого может отдохнуть путник. И вот приходят ко мне, спасаясь от зноя, и я дарую им прохладу и тень. А потом ломают мои ветви, одни сжигают, из других делают ларчики (Не намёк ли это на мой ларчик?) и приговаривают при этом: «Какое же это хорошее дерево»! Никто не воздаёт добром за добро. Души его, змея! (Полковник убил змею и вскоре сам погиб… Есть ли здесь связь или это роковое совпадение?) Змея сдавила человеку горло. И снова он стал умолять: - Отпусти немного, вон там пасётся бык, спросим его. Пошли, спросили быка. Бык сказал: - Я пашу, бороню, молочу, работаю зиму и лето на людей, а они за это валят меня наземь и режут - гости, мол, пожаловали. Никто не воздаёт добром за добро. Души его, змея!

Змея сдавила человеку горло». (К чему же клонит пан Сойка? Что все на свете продажные – это и без него известно! Однако…) Человек взмолился: - Повремени ещё немного, вон там лиса, спросим её.

Подошли, спросили лису. Человек принёс ей свою жалобу, змея изложила суждения чинары и быка. Лиса сказала: - Лев, царь царей, назначил меня судьёй. Ты обвила шею этого человека и в таком виде требуешь от меня правосудия, - разве это допустимо? Освободи его, и станьте оба предо мною на колени – и ты, и этот человек.

Едва только змея отпустила человека и соскользнула на землю, лиса ударила её лапой по голове, убила и сказала: - Вот праведный суд над змеёю! (Значит и полковник правильно поступил, убив? Впрочем, та змея ничего плохого никому не сделала, а лишь напугала.) Но человек не пожалел лису, а задумал пронзить её копьём – хорошая, мол, у неё шкура. Лиса сообразила и убежала, укоряя себя: - И ошиблась же я, что спасла его». (И всё? Дальше догадывайся сам и проводи аналогии?.. Ах, вот, ниже и ещё какая-то приписка.)

«Теперь, дорогой коллега, можете вскрывать посылку – там для вас будет приятный сюрприз. Меня же коварной змеёй не считайте, даже, несмотря на то, что я сразу распознал в вас брата-славянина.

Ваш Войцех Сойка. И это моё единственное имя, в отличие от ваших двух, а может быть, и трёх, или … четырёх». (Всё-таки, уколол и этим, стервец!)

Доктор отложил письмо и нахмурился: как всё это понимать? Почему такая таинственность и иносказания? Но что же, чёрт возьми, может быть в этой посылке? Надо побыстрей вскрыть!

В дверь снова постучали. Доктор спрятал письмо и посылку под подушку.

- Кто там?

- Это я. Через час мы отчаливаем, - ласково сообщил Степан Кузьмич. – Извините за беспокойство.

- Чего уж там, какое беспокойство! Благодарю, – ответил доктор, и снова, достав свёрток, стал торопливо разворачивать. Быстрей, быстрей, а то, не ровен час, ещё кого-нибудь нечистая принесёт! В нос ударил характерный запах, знакомый издавна – запах старых архивов, книгохранилищ и библиотек, который ни с чем не спутаешь. Развернув, доктор не поверил глазам своим – перед ним лежала та самая рукопись. Выскользнуло и ещё какое-то письмо, упав на пол. Что там такое? Доктор поднял его и вскрыл. На сей раз, почерк был не Сойкин.

«Господин, доктор! ( Или профессор?) Надеюсь, что Вы извините меня за невольное незнание Вашего точного звания, но древняя рукопись, посылаемая вам, возможно, искупит это моё упущение. Ежели желаете знать, почему такая благодать именно Вам – отвечу откровенно: единственно потому, что Вы русский, родной (простите пана Сойку за то, что он сообщил мне об этом, хотя данный факт давно для всех перестал быть секретом). Коль Вам так нравится выдавать себя за другого, то на здоровье – притворяйтесь себе турком! Я же действую лишь с одной целью – быть Вам полезной в Ваших исследованиях, а через Вас – и России! Говорю прямо: чем более старею, тем более болит душа по Родине, которую уже никогда не увижу. Но не потому, что не могла бы вернуться, а в связи с тем, что поклялась не возвращаться и умереть в Индии, последовав за своим супругом. Но это мне не мешает быть горячей патриоткой (возможно, я всё это Вам уже говорила, но повторюсь) и, даже, - быть готовой положить жизнь за Россию, даже за царя (очень жалею, что не удалось из-за болезни увидеть Наследника Цесаревича!), хоть я царя и променяла, сделавшись американской гражданкой. Ненавидя англичан и любя русских, я, конечно, желаю хоть чем-то услужить России, поэтому и примите в дар эту бесценную тибетскую реликвию.

Низко кланяюсь родной земле!

Е. И. Громадская».

Ай, да барыня! Я её недооценивал, считал просто взбалмошной старухой, а она вон какой фортель выкинула: древнейшую рукопись подарила. Ну, Екатерина Ивановна, честь Вам и хвала! Будем надеяться, что Родина вас не забудет.… Какая удача! Я ведь и палец об палец не ударил, чтобы заполучить подобный раритет, а он сам пришёл в руки. Невероятно!.. А как, поди, теперь Элизабет и её муженёк локти кусают – такой лакомый кусок упустили. Поделом, поделом англичанам – не всё коту масленица.… Выходит, Громадская передала это пану Сойке, предчувствую свой близкий конец? Так поляк, значит, не английский агент и я зря подозревал? Мадам, выходит, так уверена в Сойке, что наказала передать находку мне… Доктор вновь вчитался в письмо: «… простите пана Сойку за то, что он сообщил мне об этом…» «Оказалось, что мой коммуфляж – секрет Полишинеля, и все делали вид, веря в то, что я турок, и подыгрывали мне в моём заблуждении на сей счёт? Так почему англичане не предприняли никаких решительных действий по отношению ко мне, или считали, что улик ещё недостаточно – лишь одного изъятого содержимого ларчика недостаточно для изобличения? Всё же, непосредственно, за руку не пойман, а «не пойман – не вор»! А кто совершил кражу в моём номере, и кем, в таком случае, является поляк? Двойном агентом – и нашим и вашим?

Голова доктора пошла кругом: вопросов обилие – ответов полное отсутствие. Он очень не любил подобное состояние ума (да кто любит?), поэтому требовалось какое-то решительное действие или событие, чтобы выбить себя из подобной безответной неопределённости.

А что Сойка хочет сказать этой длинной притчей? Не зря, ведь, так старательно изложил её… «Никто не воздаёт добром за добро» – это понятно.… Но кто здесь пострадавшая сторона? Сам Сойка? И кто должен «воздать добром»? Я?.. Ай да Сойка, ай да ловкач! Но, зачем так долго следил за мной и рылся в вещах, коль мой союзник? Неужели лишь из праздного любопытства? Почему не отнёс рукопись англичанам, ведь столь многим им обязан? Непонятно, непонятно и ещё раз непонятно… Возможно, что он и сейчас где-то скрывается поблизости? Сам постеснялся, наверное, передать мне в руки лично – вот и комедию ломает, – поручил постороннему.… Но, ведь, проследить-то за выполнением он должен был? Поди, по обыкновению, наблюдает из-за какого-нибудь угла, хитрец…

Поблизости бабахнуло! Доктор вздрогнул от неожиданности, и поток мыслей резко прервался – похоже на выстрел где-то на берегу. Кто стрелял? На палубе послышалась беготня и голоса. Снова, спрятав все, выскочил на палубу. Любопытные матросы толпились у борта, что-то объясняя, друг другу и указывая вдаль. Среди любопытных находился и капитан.

- Что за шум, Степан Кузьмич? Что случилось?

- Да вон, поглядите, - указал в сторону ближайшей улицы Грекке, - там человека застрелили!

Расстояние от борта судна до места происшествия оказалось небольшим, и можно было всё достаточно хорошо рассмотреть, хотя и без подробностей. Доктор стал вглядываться: на земле лежал человек лицом вверх, багровая лужица образовалась возле затылка, руки разбросаны в стороны. Два рослых полисмена из туземцев (как быстро появились!) разгоняли собиравшихся зевак. Распластанная фигурка показалась знакомой… Доктор попросил у капитана бинокль, сняв бесполезное пенсне. Навёл резкость и ахнул.… Да это пан Сойка! Чуть не уронил бинокль за борт – поймал на лету.

- Поосторожней, господин профессор! – перепугался капитан. – Вещица ценная! Извините, ради Бога, за неловкость! – сконфузился доктор.

- Убиенный знакомец ваш? – спросил почему-то с подчёркнуто простонародными интонациями Степан Кузьмич. - Вы так взволновались. На вас лица нет.

-Он мне не знаком, - взял себя в руки доктор. - Я обознался. Очень похож на одного человека…

Доктор поспешно вернулся в каюту и заперся на ключ. Снова было о чём поразмышлять, и принимать гостей не хотелось. Но с палубы доносились, по-прежнему, возбуждённые голоса - тонкие стены от шума не спасали.

- Подстрелили белого! Европейца! Вот переполох теперь будет.… Не часто такое случается… - переговаривались между собой матросы, получившие, наконец, возможность как-то разнообразить свои серые и безрадостные будни, пусть даже и таким, столь печальным событием.

- Эй, боцман, почему непорядок на борту? – послышался грозный окрик капитана, успевшего подняться на мостик, и теперь из обычного зеваки вновь ставшего повелителем всех и вся. – Пора готовиться к отплытию, а вы тут…

До доктора донеслось, и резануло слух, матерное словечко, так не шедшее к благообразной внешности Степана Кузьмича Грекке, но, по-видимому, изредка и необходимое, в его суровой морской службе. Трель боцманского свистка прорезала воздух, возвращая моряков к их прямым обязанностям. Топот ног, крики команд и скрежет лебёдок свидетельствовали, что подготовка к отплытию началась.

Кто подстрелил бедного Сойку? – снова предался размышлениям доктор. – Значит, всё-таки, он оказался не тем, кем я его считал. Жаль коллегу, и притчу о змее он, выходит, написал не случайно… Ясно, что убийство - дело рук англичан! Он, рискуя жизнью, успел передать мне рукопись, за что и немедленно поплатился – за ним, наверняка, следили. Выходит, что он герой, этот маленький, щупленький человечек, и совершил подвиг.… Прощай, дорогой коллега и друг! – Доктору взгрустнулось, да и головная боль не проходила, хотя и переместилась куда-то в закоулки… - Ещё не ясно, чем и для меня кончится вся эта эпопея. Получив рукопись, теперь и я подвергаюсь смертельной опасности, и пока судно не покинуло эти воды, всякое может произойти. Вряд ли англичане позволят тибетскому сокровищу так спокойно от них уплыть… Возможно, что и кончина госпожи Громадской тоже имеет не вполне естественную причину? Выходит, что трактат, посвящённый искусству умирать, сеет вокруг себя покойников?…»

Отчаянно гудя и пыхтя, пароход «Нахимов» под всеми парами покидал Бомбейскую гавань, заполненную множеством разномастных судов, своим обилием и разнообразием напоминавших густой смешанный лес из мачт, труб и парусов. Вот и приходилось постоянно сигналить, чтобы посторонились и освободили путь. Лоцманский катер, умело, лавируя, выводил русское судно на рейд. С берега махали провожавшие, среди которых был и посланец Дади-Насю-Ванджи, успевший за минуту до отплытия подняться на борт (доктор зря волновался, куда он пропал) и попросивший передать ему рукопись. Порученец объяснил, что на выходе из гавани судно будет досмотрено английским патрулём и, что цель поиска – тибетская реликвия. Потом, когда «Нахимов» выйдет на морской простор, его догонит яхта «Провидение», как раз в районе острова «Элефант», и рукопись будет возвращена доктору.

- Таким образом, мы их обведём вокруг пальца, - улыбнулся на прощанье порученец.

- Так пана Сойку убили из-за неё? – не мог сдержаться, чтобы не спросить, доктор.

- Да.

- Значит, он не был британским агентом?

- Как вам сказать, - замялся слуга перса-купца, ступая на ступеньку трапа, - случается, что человек внезапно меняет свои убеждения, и в этом нет ничего удивительного.

- А пани умерла своей смертью? – почти крикнул доктор, потому что Абдул-Рахман-Хан почти спустился на берег.

- Есть подозрение, что нет.

Доктору о многом ещё хотелось расспросить всесведующего слугу, но обстоятельства - обилие свидетелей, общий шум и гам, сутолока и суматоха - не позволили сделать этого. А между тем, порученец мог бы сообщить доктору, что рукопись после смерти мадам оказалась в руках мисс Торнтон, что вскрытия не производили – оккультистка, умирая, запретила этим осквернять своё тело. По последнему желанию её предали огню, так что концы воду, и теперь следов отравления, если таковое имело место, не найти. Мог бы, также, порученец рассказать, что письмо, адресованное доктору, где мадам сообщает, что дарит ему рукопись, нашли при покойной, а вот сама рукопись пропала. Естественно, что подозрение пало на англичанку – она все последние дни не отходила от умирающей. Сообщил бы слуга и то, что пану Сойке, каким-то образом, удалось выкрасть рукопись у Элизабет. Но англичане хватились пропажи, заподозрили поляка и устроили за ним охоту, заодно поняв, что он переметнулся и заслуживает физического устранения как ненужный, отработанный, элемент.

Так теперь и меня самого, под каким-либо предлогом, англичане могут задержать? – задал себе прямой вопрос доктор и опечалился. – А как же быть с подарком Магараджи, ведь сопроводительный документ выдан на имя турецкого доктора, который давно «покинул» страну, что, безусловно, отражено и в документах пограничной службы? Спросят, почему у меня столь ценная вещь, подаренная другому человеку? И что я отвечу? Что он её забыл или передарил мне, но с какой стати? Я ведь «русский профессор» географии и не был, и не мог быть знаком (да и зачем мне это компрометирующее знакомство?) с этим турком, да у порядочных людей и не принято передаривать подарки, тем более столь ценные.… Ну и ну – не было печали!- подарочек-то боком выходит.… И зачем только он вернулся ко мне снова? Украли ведь, и, слава Богу, - нет проблем! А теперь…Может, сказать, что я её нашёл.… Какая глупость и наивность! – На лбу выступила испарина. – Судно идёт под всеми парами, и таможенники могут нагрянуть с минуту на минуту, надо срочно что-то предпринимать.… Но что? Нужно избавляться от не принадлежащей мне вещи и – немедленно! Стоило бы её вместе с рукописью передать Абдул-Рахман-Хану, но он в тот момент, наверное, и не помнил ни о какой сабле, а я тоже не подумал, и дурака свалял! Но как избавляться? На судне её не спрячешь – мест, не подвергаемых досмотру, не существует. Что же делать? – Давно доктор не попадал в столь дурацкое положение, но ведь, как известно, безвыходных положений не бывает – лишь цена выхода бывает различной.… Так, каков же выход? – Испарина сменилась потом, но тут же искрой мелькнуло короткое и спасительное: «За борт»! Доктор схватил злосчастный подарок вместе с дарственной и бросился из каюты. Свежий морской воздух обдал желанной свежестью, но наслаждаться некогда – со стороны порта приближался катер под британским флагом. «Промедление смерти подобно»! – мелькнула в голове банальность, и доктор кинулся к противоположному борту – наверняка, англичане во все бинокли и подзорные трубы наблюдают. Команда «Нахимова» занята своими делами, поэтому лишних глаз не вокруг не оказалось – какое счастье. Забыв о хромоте, доктор в два прыжка, как молодой леопард, преодолел пространство палубы и оказался у края – внизу плескалась вода. Ножны, сверкнув на прощанье дорогой инкрустацией, скрылись в волнах; за ними последовал, и сопроводительный документ с оттиском набобова перстня – бумажка лёгкая и тонуть немедленно «отказалась», отдавшись на волю волн, которые с радостью, как показалось доктору, стали играть ею, унося всё дальше и дальше. « В туманную даль» – мелькнула в сознании очередная банальность. Начало и смеркаться, что также было хорошим прикрытием для проводимой операции, а над волнами, тем временем, резвились какие-то запоздалые птицы – не то чайки, не то альбатросы – и выразительно махали крыльями, словно одобряя решительный поступок нашего героя. С чувством великого облегчения счастливец вернулся в каюту. Мгновенно и голову отпустило, да и в правом боку перестало ныть…

Всё вышло, как и предсказал Абдул-Рахман-Хан. Английский военный катер преградил путь «Нахимову», как только лоцман вывел его из гавани. Британцы, предъявив какой-то документ, где их действия оправдывались, чуть ли не безопасностью гостившего в стране Наследника, вежливо, но упорно, в течение нескольких часов досматривали пароход с тщательностью, которой не помнили моряки в прошлые разы, заглядывая, буквально, во все щели. В каюте доктора задержались дольше, чем даже в трюме. Тщательно рылись в личных вещах, перебирая сорочки и бельё (не завернул ли в него рукопись), пристально вчитывались в «чайную» документацию (сколько и каких сортов кустарника везёте). Зачем-то интересовались каждым из нанятых рабочих и мастеров (в порядке ли выездные документы), скрупулёзно перебирали и просматривали все вывозимые экспонаты и коллекции, копались в ящиках с семенами (просеивали их), и даже, простукивали стены каюты, но так ничего подозрительного не обнаружив, вежливо откланялись и покинули пароход.

«Нахимов» отправился дальше по курсу. Команда ещё некоторое время изрыгала проклятья в адрес англичан, но теперь ничто не могло помешать дальнейшему плаванию - буря или ураган не в счёт. Постепенно успокоились, вернувшись к своим рутинным обязанностям.

Доктор стоял на палубе, вглядываясь во всё более сгущавшуюся мглу. На сердце отлегло – хорошо, что вовремя вспомнил про эту проклятую саблю, а то и неизвестно, чем бы дело кончилось. Теперь оставалось заполучить рукопись назад, и тогда можно будет спокойно плыть дальше. Но, всё же, какое-то беспокойство не покидало: а вдруг и слуга перса-купца обманет и не вернёт рукопись? Ну, тогда выходит вообще абсурд!..

На судне зажгли огни, а ночь накрыла своим звёздным покрывалом и корабль, и бескрайнюю водную гладь. В воздухе посвежело, подул пронизывающий ветерок. Доктор пошёл в каюту взять что-нибудь тёплое.

«Вижу яхту по правому борту»! – донёсся крик вахтенного.

«Сбавить обороты»! – скомандовал капитан.

Красивое, легко порхавшее по волнам, суденышко неожиданно вырвалось из ночной тьмы и теперь двигалось навстречу громоздкому «Нахимову». В неярком свете корабельных огней на борту яхты поблескивала надпись: «Провидение». Сердце доктора радостно затрепетало – Абдул-Рахман-Хан не обманул! Стоявший у штурвала Дулип-Сингх приветливо махал рукой. Был на борту и ещё кто-то. «Да это Ованес Тадевосян, - узнал армянского торговца доктор, - Он, зачем здесь»?

- Получите назад ваше сокровище! – вручил улыбающийся порученец свёрток. – Всё в целости и сохранности.

-Если вас не затруднит, уважаемый доктор, то передайте вот это письмо моим родственникам в Батуме, - протянул Ованес доктору конверт.

Доктор, на радостях, был рад выполнить любое поручение и с готовностью согласился.

- А как англичане отнеслись к подарку Магараджи? – вдруг запоздало вспомнил Абдул-Рахман-Хан.

- Так подарено не мне, а Шейх-Мухаммеду-Аяфенди, а он, как известно, давно покинул страну, - ответил доктор, давясь улыбкой.

- А вы, разве не…? – не понял, Ованес.

- Я теперь профессор Краснов.

- Как? – продолжал удивляться торговец.

- Я тебе на обратном пути всё объясню,– успокоил коллегу слуга перса-купца и снова спросил доктора:

-Так, что же с саблей?

- Произошло несчастье, – я её уронил в воду, - поведал печальным голосом доктор. – Очень жаль, конечно, вещь ценнейшая, но на всё воля божья.

- А я волновался, что забыл её взять у вас вместе с рукописью – для англичан это улика, да и дарственная… - продолжал сожалеть Абдул-Рахман-Хан.

- Дарственную унёс ветер,– снова улыбнулся доктор.

В ответ на это засмеялись и на борту яхты, наконец, сообразив, что к чему. После недолгого прощания отдали швартовые, и маленькое лёгкое судёнышко вновь поглотила чёрная мгла. «Нахимов», пыхтя и ворча, как старый дед (котлы давно нуждались в основательной чистке – её ни разу не проводили с начала навигации), лёг на прежний курс. Где-то вдали мигали редкие огоньки, очевидно, острова Элефант, становясь, всё меньше и тускнее. Доктор продолжал стоять на палубе, вглядываясь в ту сторону, слившегося с небом горизонта, где лежала, покидаемая им земля. Было и грустно и радостно – скоро должны случиться встречи, ожидавшиеся долгие годы, да и ответы на все вопросы получены, кроме одного: каким образом могли открыть ларчик, не взламывая его, в то время как ключик не покидал докторской шеи? Эта назойливая мыслишка так и сверлила голову, отравляя душу, и омрачая предстоящую радость…

* * *

- Представляешь, рукописи не оказалось на борту! – мистер Торнтон был до того взволнован, что ложка дрожала в руках, и суп не доносился до рта, расплёскиваясь по пути.

- Да, что с тобой, дорогой? Успокойся, возьми себя в руки, наконец! – Элизабет ещё никогда не видела супруга таким возбуждённым.

- Я себе побег турка простить не могу, а тут ещё и этот профессор сбежал вместе с рукописью! – продолжал «рвать на себе волосы» Генри. – Что же скажут там, наверху? По головке не погладят - такого «жирного гуся» упустил.… А, каким образом, отбывший из страны турок, присоединился к вашей экспедиции в Тибете?

- Ты всё ещё ничего не понял, дорогой? Ведь турок никуда не уезжал.

- Как, не уезжал? А что же таможенная служба не в своём уме или то был призрак?

- Таможня как таможня, и документы отъезжавшего были в порядке, только вот ими воспользовался другой человек.

- Кто, этот другой?

- Один из членов русской чайной экспедиции, профессор географии, которого и отправили назад с документами на имя турецкого доктора.

- А турок? – начал что-то понимать Генри и поедание супа пошло успешней: ложка за ложкой уже доносили своё содержимое до цели без видимых потерь.

-Хитрый турок временно стал профессором.

-А внешность, а хромота?

-Он внешность умело менял, то перекрашиваясь, то надевая парик, то бреясь, то ещё, чёрт знает, что… правда, хромота сводила все его старания на нет.

-Ты сама всё разведала?

-Нет. Это заслуга пана Сойки.

-Какого же дьявола он, в таком случае, переметнулся к ним? – Генри отодвинул тарелку, мужественно справившись с первым блюдом.

-О, эта непознаваемая славянская душа! Она темна, загадочна и таинственна… Тебе подлить, дорогой?

- Нет, нет, благодарю! Кстати говоря, я очень доволен, что само провидение покарало этих изменников, и нам не пришлось марать об них руки. – На лице Генри, наконец, появилось подобие улыбки.

-Это ты о Роберте?

-И о нём тоже.

-А о ком ещё?

-Ну, об этой, вашей старухе…

-Дорогой, ты слишком переоцениваешь роль провидения… - опустила глазки Элизабет.

-Ты руку приложила? – в восхищении посмотрел он на жену.

-Будешь писать отчёт – учти стоимость яда, чтобы за казённый счёт… Калий Циан нынче не дёшев – большой спрос на него.

-Конечно, дорогая – не всё же из нашего кармана… Я надеюсь, что происшедшее как-то ослабит их агентурную сеть.

-Вот на это ты и должен сделать упор в своём отчёте, дорогой. Всё же, потеря такого ценного «крота», как этот американец, важнее потери какой-то никчёмной рукописи.

-Ты умница! Хочешь вина? – Генри потянулся за графином. Настроение его заметно улучшилось.

-Не откажусь по такому случаю.

Они некоторое время сидели молча, пережёвывая нежное мясо индейки и наслаждаясь великолепным рейнским, только что-то доставленным очередным морским рейсом из Европы. Паузу нарушил супруг.

- Я не перестаю восхищаться, дорогая, как мастерски тебе удалось выкрасть у него документы. Напомни детали: как ты сумела открыть ларчик без ключа, не взламывая его?

- Ты подзабыл! Я ведь тебе рассказывала, – посмотрела на забывчивого супруга Элизабет.

- Приятное не грех послушать и ещё разок. Расскажи, расскажи, не ленись!

– Ключик был.… Но копия. Я ухитрилась сделать слепок с висевшего у него постоянно на шее ключа, пока он спал.

-Ты его так сильно усыпила? Чем? Своей любовью? Я ревную… - последним словам Генри придал нарочито-шутливую строгость и нахмурился.

-Дорогой, не ты ли мне сам внушал, что интересы Её Величества превыше всего? – с наигранным испугом спросила супруга.

-Конечно, дорогая, - поспешил «простить» неверную жену «ревнивый» муж. – А как тебе саблю удалось незаметно вынести, она не маленькая?

-Ну, здесь не обошлось без подкупа консьержа. Ты это тоже не забудь внести в отчёт, – мне пришлось потратиться: 10 фунтов - такова цена молчания смотрителя.

-А вот, как ты стёкла умело выдавила, не разбив и не порезавшись, ума не приложу!

-Со стёклами, действительно, пришлось попыхтеть, но, как видишь, справилась.

-Какая ты у меня умница, - поднял бокал Генри. – Тебе просто цены нет! За твоё здоровье!

-Моё здоровье зависит целиком от интересов Её Величества, поэтому давай лучше выпьем за здоровье королевы!

- Охотно! – согласился дипломат.

Они сомкнули бокалы, после чего, в ожидании десерта, снова предались воспоминаниям, как приятным, так и не очень. За столом царил мир и согласие – чета Торнтонов, не смотря на все домыслы и пересуды, измышления и предположения, наветы и злопыхательства, столь популярные и любимые в посольских кругах, представляла собой идеальную семейную пару. Британская Империя могла спать спокойно, – её интересы в Индии в надёжных руках.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Щепка-суденышко. Возрастание самобичевания. Запонки за борт. Писание труда. Ужин в кают-компании. Снова про канал и керосин. Писание отчета. Бредовый сон. Беседа с капитаном. Неизменный моцион. Об одежде и моде.

Павел Ильич стоял у борта, любуясь бескрайней водной гладью. Корабль вышел в открытый океан, и теперь совсем не ощущалась его громоздкость и даже неуклюжесть. В порту, в сравнении с более мелкими судами, он казался гигантом, а здесь, на морском просторе, стал щепкой, целиком зависящей от прихотливого и капризного нрава Нептуна.

Бывший турок тоже себя почувствовал, если не щепкой, то всего лишь букашкой, уцепившейся за эту щепку. Волны играли щепкой-судёнышком, норовя сбросить пассажира-букашку в воду, но не из-за желания его непременно утопить, а так – ради забавы: посмотреть, как она, букашка, крылышки подмочит! Скучно бедным волнам гоняться изо дня в день друг за дружкой, а тут какое-то развлечение… Конечно, кораблекрушение – зрелище ещё более забавное, но царь морей позволяет его лишь по большим праздникам, потому что, если делать подобное часто, то и оно может приесться, а тогда уж и неизвестно чем ещё развлекаться. Всемирным потопом? Но для этого нужно согласование с соседями на небесах, а там, как известно, публика очень несговорчивая – не любят они ни морей, ни океанов. Может, лишь из зависти не любят (у “нижних” есть постоянная возможность купаться, плескаться и плавать!), а может, - из-за того, что эти постоянные испарения, создающие облака и тучи, очень докучают “верхним”, включая и Самого Главного, издавна страдающего ревматизмом, а сырость противопоказана.

«Как будто всё случилось не со мной. (Стоило земле исчезнуть с горизонта, как пассажиру прежняя его недавняя жизнь показалась страницами, наспех прочитанного дурного романа.) Зачем я так? Не всё было плохо.… Например, учёные беседы с паном Сойкой. Ноздри даже пощекотал, как показалось, аромат свежесваренного кофе. Многое в своей области знал коллега, да вот только судьба его сложилась не для науки. Собственно, я и сам не исключение.… А бедная пани Громадская и её супруг… Что теперь станется с их обществом? Неужели распадётся? А может, его возглавит Элизабет? Но, зачем ей это? Как зачем? Для прикрытия её бурной деятельности: ведь “поиски Истины” – прекрасная ширма. Опять я вспомнил об этой чертовке… Но ведь были и прекрасные моменты! Зачем кривить душой? Ночи проводили неплохо. Да, да, неплохо! Ну и что из того? Зато, какая цена заплачена… Какая уж там цена? Не сгущай краски! Скажи спасибо, что легко отделались. Рукопись ведь при мне? Подумаешь, саблю выбросил – ну, а иначе бы … Лучше, избавься и от другой улики. Запонки! Хочешь, чтобы жена, прочитав недвусмысленную надпись, поинтересовалась: от кого?» Бывший турок почувствовал жжение у запястий и пощупал рукава сорочки – “улики” на месте. Как же я про них забыл? Привык.… Вот бы приехал к жене, а.… Но времени впереди ещё много - спохватился бы рано или поздно. Но раз вспомнил, то и за борт их. Коль ценной сабли не пожалел, то нечего церемониться и с какими-то безделушками.

Решительно вырвал чёртовы запонки из манжетов и, взглянув на оригинальную надпись в последний раз (Вот тебе и “обожаемый”!), размахнулся и метнул. Подобно двум птичкам-колибри, они пронеслись над волнами, сверкнув прощальным блеском в лучах заходящего солнца, и навеки сгинули в морской пучине.

- Андрей Николаевич, вы чаек кормите? – раздался за спиной ласковый голос капитана.

- Да, - не стал возражать бывший доктор, и сам, заметив над водой каких-то морских птиц. – Значит, мы ещё не так далеки от берега, коль птички летают?

- Мы долго ещё будем двигаться вдоль побережья, - пояснил Степан Кузьмич. – Если берега не видно, это ещё не означает, что его нет поблизости.… Извините, что я вас оторвал от приятного занятия, но хочу пригласить вас сегодня на ужин. Как вы?

- Охотно принимаю ваше предложение, - без колебаний согласился учёный.

- Тогда до встречи в кают-компании ровно в семь, – капитан поспешил на мостик, а Павел Ильич – в свою каюту.

Почему совсем забросил свой труд? Совестливая заноза вдруг заныла в душе. Я ведь не для «них» его писал, а для науки! А не поработать ли, и вправду, немного?

До ужина оставалась пара часов, и он спешно стал рыться в своих баулах, извлекая на свет божий мятые листы. Чернила кончились, так что пришлось довольствоваться карандашом. Не важно чем писать, главное – о чём и как!

“Существует предположение, что в семилетнем возрасте, умного и не по годам развитого, Зарадушта отдали на обучение священству.

Атраваны, или заотары – служители древнеарийских культов, передавали свои знания ученикам в устной форме: они обучали обрядам, заставляли запоминать наизусть гимны и мантры. Но питомцы не ограничивались усвоением раз и навсегда установленных догм, а учились и сами выдумывать стихи, обращённые к высшим силам.

Таким образом, у детей не только пробуждался религиозный экстаз, но и развивался поэтический дар. А Заратустра, несомненно, и был великим поэтом.

Гаты – песни и гимны, сочинённые им, звучали на гатическом диалекте, который намного древнее авестийского, в свою очередь считавшегося уже мёртвым к тому времени, как разрозненные тексты Авесты были вновь собраны и записаны. Тем не менее, по образности…”

Так увлёкся, что спохватился, когда часы показывали без пяти. Спешно отложил писанину и, по-быстрому приведя себя в порядок, отправился в кают-компанию. “Что день грядущий мне готовит”? – прозвучало в ушах. Почему день? Сейчас вечер, придрался внутренний редактор. – Ах, оставьте! – отмахнулся исполнитель арии. – Какая разница…

В просторном помещении кают-компании чисто и светло. Газовые рожки на стенах давали достаточно света, хотя сумерки ещё не наступили, и остатки дня просачивались в иллюминаторы, создавая дополнительное освещение. Огромный стол, застеленный белоснежной скатертью, простирался во всю длину вместительной каюты. Все, согласно морской дисциплинированности, были в сборе: офицеры и капитан сидели на своих, соответственно рангам, местах, а стюарды порхали как морские птицы, принося “в клювах” всё новые и новые блюда.

- Сюда, сюда пожалуйте, Андрей Николаевич, - приветливо поманил капитан появившегося на пороге учёного и, заодно, представил: - Господа офицеры, наш сегодняшний гость – профессор географии Краснов. Он изучал на благо Отечества чайное дело в Индии, а теперь возвращается на родину. Прошу любить и жаловать!

- Очень рад, очень рад, - закивал смущённый профессор, пробираясь к указанному стулу и ловя на себе любопытные взгляды. – Извините, что создаю неудобства своим опозданием.

- Ну что вы, уважаемый профессор! – великодушно простил капитан, усаживая учёного рядом с собой. – Мы же понимаем: вы человек далёкий от нашего морского быта и распорядка, весь в науке, но ничего – путь долгий – постепенно привыкнете. Впредь, как услышите склянки – мигом сюда. Если утром – значит, завтрак. Если в полдень – значит, обед. А коль вечером – спешите на ужин. Ха-ха-ха!

Дружный хохот поддержал шутку капитана, пришлось улыбнуться и профессору, чуть не уронившему от смущения своё пенсне в суп, что вызвало дополнительные смешки.

“Сейчас-то перед кем ломать комедию? Неужели и на борту есть английские агенты?” – подумал он и убрал бесполезный глазной протез в нагрудный кармашек.

Постепенно новенький перестал привлекать к себе внимание, и всё пошло своим чередом. Подаваемые кушанья щедро орошались шампанским – то ли в честь отплытия, то ли так заведено, – и вскоре стали возникать перекрёстные (через стол) разговоры, бурные монологи-диалоги, а то и спор.

- Если никто из наших инженеров не известен в Европе учёностью, то всё это только потому, что они, по русскому обычаю, хорошо знают и хорошо молчат про свои дела, - донеслось справа от профессора.

- Если бы перебрать всё русское, одно за другим, и свести на очную ставку с иноземным, то мы бы изумились, сколько у нас прекрасного, прочного, похвального, - раздалось теперь слева.

- Удачно прошла ваша экспедиция? – поинтересовался капитан, наклонившись к уху соседа. Общий шум не позволял нормально разговаривать даже рядом сидящим.

- Да, всё сложилось благополучно. Но она ещё не закончилась. Основная группа во главе с господином Клингеном отправилась на Цейлон. Это лишь мне так повезло, что еду домой.

- Ну и прекрасно… – капитан сделал паузу, думая, о чём бы ещё спросить. – А как дела с прокладыванием рельсовой дороги? Давно ничего не слышно…

- Потому что заглохло на корню! Сочли подобную затею слишком дорогостоящей и малоперспективной.

- Какая жалость! Что так?

- Сами подумайте, какая может быть между нашими странами дорога, если даже консульство российское не хотят у себя открыть ни англичане, ни индусы?

- Так, вроде бы, переговоры ведутся давно?

- Давно-то давно, но воз и ныне там.

- Жаль! Ведь теперь, после прорытия канала мсье Лессепса, появилась возможность наладить регулярную связь морским путём, и Русское Общество Пароходства и Торговли сильно “раскочегарилось”…

- Извините, господа, что вмешиваюсь, - присоединился к разговору и, сидевший рядом первый помощник капитана, - но я тоже кое-что знаю по этому поводу. Россия боится испортить отношения с Англией.… А главным противником строительства, как ни странно, является наш министр иностранных дел Горчаков!

- Откуда вам это известно, мой дорогой? – усомнился капитан.

- Один мой родственник вращается в этих сферах, - выдал источник утечки информации помощник и, довольный произведённым эффектом, напыжился.

Между тем общий шум стал как-то незаметно спадать, похоже, что и другие офицеры заинтересовались интересной темой, что и подтвердил молоденький мичман, сидевший напротив.

- Всем известно, что торговля между нашими странами протекает вяло, – вот и не хотят никакого консульства! – пошевелил младший офицер тонкими стрелками своих усиков на разгорячённом шампанским лице.

“Ишь, как вино им всем языки поразвязало! – отметил профессор. – Аж капитана перебивают, не испросив слова”.

- Вы правы, мой любезный, - шампанское и в капитане вызвало прилив добродушия, не взирая на ранги, - они боятся, что консульство превратится в шпионское змеиное гнездо!

- Но в связи с отсутствием нашего представительства возникает много казусов! – подал голос и второй помощник.

- Приезжал как-то сюда из России уполномоченный по продаже нефти, - снова взял слово капитан. (“Эх, опять на керосиновую тему повернул”! – насторожился учёный.) – Он думал, что по приезде в Бомбей легко соберёт все необходимые сведения у русского консула, но, узнавши, что консульства нет, и не владея, как следует, английским, да и встретивши несколько препятствий, был готов вернуться назад ни с чем. Благо, один мой знакомый купец помог, и сейчас поставки керосина налажены, и его идёт средним числом 10 пароходов в месяц.

“Это он, конечно, Дади-Насю-Ванджи помянул”, – профессор теперь подумывал, как бы наиболее безболезненно покинуть увлёкшееся керосиново-консульской темой общество и остаток вечера посвятить научной работе.

- Вот и представитель чайной фирмы Лушина… - теперь взял слово штурман. - Мой родственник работает у него, и рассказывал, что тот намеревался завести торговые дела в Индии, но из-за отсутствия консульства, тоже отложил такое решение.

“Откуда они все столь подробно знают об этих проблемах? – диву давался учёный. – Словно они и не моряки вовсе, а дипломаты и политики. Вот так экипажик мне попался, или все экипажи таковы”…

Тем временем в клубах сигарно-трубочного дыма, прямо-таки образовывавших грозовые облака, простреливали “молнии” мнений всё новых и новых знатоков “консульских” вопросов.

- Рижские торговые дома, - заговорил кто-то новый (учёному, обдумывавшему план своего “побега”, было не до выступавшего), - имеют сношения с английскими владениями, и по их отзыву, было бы весьма желательно учреждение Русского консульства!

- Назрела, ой как назрела, необходимость учреждения нашего консульства. Выпьем, господа, за это! – подъитожил капитан и поднял бокал.

В соответствии с торжественностью момента, все встали, чтобы чокнуться. Головы многих, прежде всего высоких, оказались над облаками дыма, как горные вершины (учёный вспомнил про далёкие теперь Гималаи), а более низкие – погрузились в табачную пелену. Воспользовавшись дымовой завесой, профессор дал дёру. Но внимательный капитан (на то и капитан) заметил убегающего: - Куда вы? Но беглеца уже и след простыл.

Достигнув каюты, заперев дверь на ключ, некоторое время, подождав (не будет ли погони), и, убедившись, что пирующим не до него, Павел Ильич, переведя дух (запыхался – давно не бегал), уселся за небольшой столик у изголовья кровати, надеясь продолжить писать про Зороастра. Но мысли, почему-то, не хотели принимать нужное направление, съезжая куда-то на «обочину» – несмотря на все волевые усилия, существенная часть профессора всё ещё находилась в кругу офицеров и желала быть выслушанной.

«Почему я им не сказал, что мистер Риккетс уже назначен консулом в Тифлис, и сферой его деятельности стал весь Кавказ в целом, и что он получил инструкции наблюдать за политическим положением, соблюдая осторожность? А может, Элизабет мне наврала? Наврала, не наврала – дело не в этом!.. Хотя ведь, с какой стати, могут подумать моряки, мне, профессору «чайных дел», а не дипломату и политику, известны такие тонкости? Да и зачем это знать морякам, тем более что им пальцы в рот не клади? – вон как во всём разбираются! А вдруг и в их среде есть осведомитель?.. Я не должен преждевременно расслабляться и терять бдительность, так как ещё неизвестно, что меня ждёт в Петербурге… Правильно сделал, что промолчал, да и ушёл от греха подальше тоже вовремя! Мало ли они о чём, там спьяну, говорить начнут?… Хотя вот тот молоденький с усиками, по-моему, только изображал из себя захмелевшего, а глазки у самого так и рыскают. Знаем, знаем вашу породу: чтобы выслужиться, на что хошь пойдут – родных, мать с отцом заложат и глазом не моргнут…»

Кусание карандаша и чесание в затылке не помогало: мысли направления менять не желали, и ничто, касающееся пророка, не лезло в голову.

«Раз так, то может начать отчёт писать? Те, что обосновались за Цепным мостом, в доме Кочубея, ждут, поди, не дождутся, когда я к ним пожалую? Всё равно ведь от этого «дамоклова меча» не уклониться, что же оттягивать-то неизбежное? Жаль, чернила кончились, никак карандашом писать.… Какой же это, к чёрту, документ? Ну ладно, пускай это будет черновик – ведь главное текст составить, а дома уж перепишу набело». Придя к некоему внутреннему примирению, Павел Ильич приступил к неприятному занятию.

Анализ ситуации и выводы.

Первое – местная пресса помогает оформлению общественного мнения, которое неблагоприятно для англичан; второе – возник слой местной интеллигенции, ставящей своей задачей борьбу за самоуправление; третье – колониальная политика способствует распространению западного влияния и сама создаёт предпосылки для освобождения Индии, но, в то же время, это национально-освободительное движение не будет союзником России в её соперничестве с Англией, потому что оно воспитано британскими радикалами и носит характер либерального; четвёртое – значительная образованная часть туземного общества с ужасом помышляет о возможности русского нашествия».

Поставив точку и отложив совсем затупившийся карандаш, Павел Ильич взглянул на часы, и ужаснулся - второй час ночи. Немедленно загасил лампу и лёг, но – что это? Доносившиеся из кают-компании возбуждённые голоса свидетельствовали, там пока и не помышляют о сне. Ай, да команда подобралась! – подумал профессор, засыпая, – «… все они, как на подбор – с ними дядька Черномор…»

* * *

«Господа, разрешите заседание считать открытым, - сказал Афанасий Никитин, закрываясь ладонью от бившей в глаза огромной хрустальной люстры, украшавшей расписной потолок просторной залы заседаний Комитета Железных дорог. – Первое слово для сообщения предоставляется Их Высочеству, вице-королю Индии Васкусу Да Гама!

Своды залы угрожали рухнуть от шквала рукоплесканий, но, взошедший на подиум Великий Землепроходец, величественным и, в тоже время, снисходительным жестом успокоил присутствовавших.

- Уважаемые господа, разрешите довести до вашего сведения содержание записки Фердинанда Лессепса о строительстве железной дороги в Индию, - начал докладчик.

Сообщение заняло час времени, и внимание собрания стало заметно слабеть, тем более, что в залу то и дело входили всё новые и новые лица, среди которых доктор заметил группу, одетых в монгольские одежды и подумал недовольно: «Почему они шляются туда-сюда и никак не усядутся? Не собрание, а проходной двор»!

- Смотрите, смотрите, - застрекотали вокруг, - никак сам Темчужин пожаловал! Вон и Бабур, собственной персоной! А вот и Акбар!

Группу опоздавших Великих Моголов возглавлял малорослый и юркий, светлоглазый и светловолосый господин, своей ярко выраженной славянской наружностью казавшийся «белой вороной» на фоне раскосых чёрных глаз и скуластых медных лиц.

Докладчик, меж тем, несмотря на явный шум и помехи, сохранял полную невозмутимость и, окончив сообщение, предложил всем собравшимся принять участие в прениях. Никого долго упрашивать не пришлось, – казалось, все только и ждали момента, чтобы начать высказываться.

- Громадные трудности построения лессеповской линии бросаются в глаза, - открыл дискуссию мгновенно всеми узнанный Марко Поло, попутно изумляя всех роскошью своего парчового халата (украшавшие его драгоценные камни так сияли, что свет гигантской люстры сразу померк), - но если бы они и не были, эти трудности, так велики, всё равно следует подумать: - полезно ли соединение России с Индией через Среднюю Азию?

- В этом деле две стороны: - сказал с места какой-то невысокий господин с русой бородкой, - путь от индийских железных дорог в Среднюю Азию и путь от русских железных дорог в Среднюю Азию к Ташкенту.

-Кто это, кто это? – зашикали вокруг.

«Да это сам Герасим Лебедев!» – узнал одного из своих героев турецкий доктор, а землепроходец продолжал говорить:

- Первая часть вопроса может быть сразу же отвергнута, как безумная, а о второй можно немного поспорить. Я считаю нужным сказать при этом несколько слов о конкуренции английских товаров с нашими на среднеазиатских рынках…

- Некоторые из ваших товаров берут решительно верх над английскими! - визгливо перебил Лебедева маленький господин, приведший в залу орду монголов, и было непонятно хвалит он или ругает.

«Опять этот несносный Сойка! – заскрипел зубами доктор. – Не даёт человеку досказать – лезет со своим мнением! Ох уж, этот, пресловутый, польский гонор!»…

Герасим, по-видимому, обидевшись, не стал продолжать, но желающих выступать, хоть отбавляй, – и какой-то верзила восточной наружности немедля вышел вперёд.

- Я афганец, Ахмад-шах, если кто не знает меня! – громогласно представился он. – Я скажу так: весь проект до такой степени фантастический, что не заслуживает столь основательного обсуждения с выгодных и невыгодных сторон. Вот!

- После всего сказанного не может быть и речи о дороге в Индию через Туркестанский край, но можно подумать о том: возможна ли дорога из России в Среднюю Азию? – добавил угрюмый Бабур.

- Было бы преждевременно говорить о дороге от Каспийского моря в Среднюю Азию, пока я не получу согласия на это моих дорогих отца и дяди, - признался в семейных неурядицах великий венецианец.

- Этот Марко Поло совсем из ума выжил, - раздался смешок справа от доктора.

- Быть может, осуществим водяной путь через старое русло Аму-Дарьи? – спросил как-то неуверенно Хубилай.

- Этот путь также невозможен! – категорично отрезал Надир-шах. – Если бы и достигли проведения вод Аму-Дарьи по старому руслу, то эти воды послужили бы только обводнению страны, а отнюдь не судоходству.

«Причём здесь судоходство? – не понял доктор. – Речь-то о железной дороге!»

- Во всяком случае, этот важный вопрос требует изучения, - заскрипел вдруг сквозь смотровую щель в шлеме, сидевший с опущенным забралом рыцарь в латах.

«Кто это и как ему не жарко в доспехах?… Наверное, это Вольфрам фон Эшенбах» - после недолгого раздумья ответил сам себе доктор.

- Известно, что в прежнее время вода текла по старому руслу, и случалось, когда туркмены разрывали плотины, то вода доходила до двухсот вёрст от этих устьев по направлению к старому руслу, - авторитетно заявил, до того всё время упорно ковырявший в носу, Шах-Джахан.

«Как пану Сойке удалось согнать сюда чуть ли не всех могольских правителей, живших в разное время? Вон Аурангзеб, а вон и сам…»

- Господа, мы отвлеклись от главной темы! – прервал бестолковый спор знаменитый тверской купец. – Итак, подведём итоги. Относительно железной дороги решено единогласно? Отказать?

- Да-а-а!!! – дружно и раскатисто грянуло собрание, отчего, как показалось доктору, даже закачалась люстра, и погасло несколько вяло горевших свечей.

- Суждения настоящего совещания должны быть повергнуты на Всемилостивейшее воззрение Государя Императора в форме подробного протокола. За сим наше заседание будем считать оконченным, - сказал, будучи на правах председательствовавшего, Афанасий и неожиданно крикнул во всё горло: - Братья христиане, кто хочет пойти в землю Индийскую, то остави веру свою на Руси!»

Собравшиеся неистово зааплодировали, отчего спящий начал просыпаться, последовательно превращаясь из турецкого доктора в «чайного» профессора, пассажира парохода «Нахимов». Оглядевшись, Павел Ильич (теперь не опасался, хотя бы в мыслях, осознавать себя под этим именем) понял, что находится не в просторной зале Комитета Железных дорог, а в своей тесной, хотя и уютной каюте, и что иллюминатор не скупится на впускаемое в каюту утро.

Который час? Часы под боком, и стрелки укоризненно приближались к одиннадцати. И завтрак проспал, к чёртовой матери – никаких склянок не слышал… Вчерашнее шампанское подействовало, как снотворное, а ведь выпил всего ничего – один бокал.… Да и опять бредовый сон… привидится же такая галиматья, Господи, кто бы знал! Опять этот Сойка.… Говорят, – покойники к дождю снятся. Уж не будет ли погода портиться: буря там или шторм, чего доброго? Пассажир просунул голову в иллюминатор: нет, ничего - небо ясное пока…

«Нахимов» старательно и терпеливо огибал северную сторону Цейлона, и мыс Педро теперь выступал перпендикулярно курсу. Было около полудня. Павел Ильич полной грудью вдыхал бодрящий морской воздух и любовался бескрайними далями, снова стоя у борта. Иногда брызги волн достигали лица, и он ежился от неожиданного душа. «Похоже, волнение усиливается, – знать поляк не зря снился – надо бы капитана спросить».

- Как вы ловко вчера ретировались, господин профессор, - заурчал за спиной, лёгок на помине, Степан Кузьмич. Он сделал шутливый официозный акцент на звании.

-Чего же особенного? Ушёл «по-английски», господин капитан, - ответил «тем же» пассажир.

-А мы засиделись и долго ещё беседовали, - продолжил капитан уже добродушно.

-Да я слышал, засыпая, – потянулся профессор, вспоминая, как ему сладко спалось.

-Мы вам мешали? – встревожился капитан. – Извините, ради Бога!

-Да, что вы! Пустяки.

-Вы не подумайте, Андрей Николаевич, что у нас сплошные пьянки! Это так, изредка.… Надо же отметить отплытие, сами понимаете.

-Понимаю, понимаю.…Хочу вас спросить, Степан Кузьмич, где это мы сейчас плывём?

-Этот гористый берег, покрытый лесом, и есть Цейлон, - обрадовался смене темы капитан («Что может подумать учёный о моей команде? Ещё наговорит чего, сойдя на берег, там, где не надо…). – Не правда ли, красивый вид?

-Да, райские места! («Интересно, клингенцы уже там»?).

-Мы движемся к южной оконечности острова, называемой Дегал, а дальше.… Ну, в общем, миновав остров, выйдем в открытый океан, а там, минуя Мальдивские острова, повернём на северо-запад в Аденский залив, а уж потом – и Красное море… Ваше море! – засмеялся капитан.

-Почему же моё?

-Вы Краснов? Вот и море такое же, - капитан шутливо легонько ткнул профессора в бок, – знаю, мол, все ваши хитрости!

-Ах, вон вы о чём?

-Как «ваше» море пройдём, там и Суэц.

-Порядком плыть-то ещё.

-Да, но значительно меньше, чем, если бы Африку огибали, как раньше. Представляете себе?

-Представляю, - вяло согласился «Краснов».

-Молодец господин Лессепс, что прорыл канал. Благодарность ему от всего морского содружества!

Побеседовав с капитаном, Павел Ильич вернулся в каюту (Эх, забыл спросить про погоду: будет ли шторм?) и уселся за столик, чтобы продолжить писание. Хотелось целиком отдаться научной работе, но и отчёт ждал своего окончания. Так дни и проходили: то писание в каюте, где было душновато, то палубный моцион, с наполнением лёгких целебным морским воздухом. Ожидавшегося шторма так и не последовало. Дело ограничилось лёгким волнением, – знать покойный Сойка зря снился. Морской болезни Павел Ильич не боялся, но вот, что действительно докучало, так это стук винта, денно и нощно проникавший всюду, мешавший спать, разговаривать и думать.

Погода стояла ровная, и за всё время плавания на палубу не упало ни одной капли, а небо над Индийским океаном ни разу не меняло своей молочно-белой, бархатистой, как ежедневно подаваемый к обеду чесночный соус, окраски.

- Чудная погода, как сейчас, чтобы ни облачка, ни волнения, - улыбался капитан, - большая редкость в этих широтах. Никогда ещё плавание нашим курсом не было так благоприятно. Это, потому, наверное, что у нас на борту такой пассажир!

- Да будет вам, Степан Кузьмич, - скромничал «чайный профессор», поспешно, как улитка в раковине, скрываясь в своей каюте.

Каждый вечер, любившая уединение, «улитка» слышала из своей «раковины», как шумно спорили, смеялись, играли в карты и даже пели завсегдатаи никогда не пустовавшей кают-компании. Профессор каждый раз, под тем или иным предлогом, уклонялся от зазывных предложений капитана разделить с ними их бурный досуг. «А ещё уверял, что не подумайте, мол, что мы здесь только кутим и пьянствуем», - вспоминал учёный после очередного приглашения слова Степана Кузьмича.

И вот снова и снова, день за днём, пассажир совершает по палубе свой неизменный моцион. Время тянется столь же не спешно, как и на безоблачном, необъятном небе - тонкая сизая, прямая струйка дыма из пароходной трубы. Вот за кормой темп жизни иной, - там дельфины резвятся в волнах, поднимая фонтаны брызг; а над мачтами, и того живее - кружат в сумасшедшем танце чайки и альбатросы, оглашая морской простор криками.

Пройдя Красное море, Аден и Суэц, судно, сильно сбавив ход, поднималось теперь на север. Канал быстро мелел, и приходилось это учитывать. Близкое соседство пустынь по обеим сторонам узкой водной нитки давало о себе знать: помимо палящего знойного солнца над головой – ещё и две раскалённые печки по бортам.

Павел Ильич надел, предложенный ему капитаном, пробковый шлем, обтянутый белым полотном и украшенный зеленой газовой вуалью, и походил на заправского плантатора, хотя от жары головной убор спасал мало. Остальные члены экипажа, уже ни раз пересекавшие эти широты, держались стойко или только делали вид, что им никакой солнцепёк нипочём…

Как-то в один из долгих вечеров профессор, наконец, позволив капитану себя уговорить, присоединился к шумному собранию, оправдывая свою уступку тем, что иногда надо бывать «в свете». На сей раз, придя без опоздания, он занял закреплённое за ним место возле капитана, – в его отсутствие этот стул пустовал как немой укор: вот, мол, игнорирует наше общество! Снова ужин обильно сдабривался вином (в тот вечер царила на столах «Мадера»), вследствие чего языки опять подразвязались, а разговор получил неожиданную направленность: всех вдруг заинтересовала одежда и моды.

- Петербуржцы смеются над костюмами в Москве, - заговорил тот самый краснощёкий мичман, что с усиками, - их оскорбляют венгерки и картузы, длинные волосы и гражданские усы.

- Москва, действительно, город штатский, - поддержал другой офицер, - несколько распущенный, непривыкший к дисциплине, но достоинство это или недостаток – дело нерешённое!

- Стройность одинаковости, отсутствие разнообразия, личного, капризного, своеобычного, - снова продолжил тот, с усиками, - обязательная форма, внешний порядок – всё это в высшей степени развито в самом нечеловеческом состоянии людей – в казармах.

- Мундир и однообразие есть страсть деспотизма! – запустил некую крамолу капитан, и сам, спохватившись (Эх, куда я загнул спьяну-то!), начал в качестве отвлекающего маневра нервно «топить» куриную ножку в чесночном соусе. – А что вы думаете об этом, Андрей Николаевич? Почему всё молчите? Обществу интересно узнать ваше мнение.

«Разве он даст спокойно посидеть? Коль приглашён, значит, надо обязательно участвовать в пьяной болтовне», - с огорчением подумал учёный (Эх, скажу что-нибудь, «этакое»!) и сказал: - Моды нигде не соблюдаются с таким уважением, как в Петербурге, уж поверьте, что доказывает незрелость нашего образования: наши платья ведь чужие!

- Это, как так – «чужие»? – обглоданная ножка упала в тарелку, а в руке капитана блеснул бордовой искрой бокал. – Извольте пояснить, мой дорогой!

- В Европе люди одеваются, а мы рядимся и поэтому боимся, если рукав широк или воротник узок, - решил «атаковать» учёный (вынудили говорить, так терпите!).

Некто на дальнем конце стола, скрываясь в клубах дыма, произнёс: - В Париже только боятся быть одетым без вкуса, в Лондоне боятся только простуды, в Италии всякий одевается, как хочет.… Если б показать эти батальоны одинаковых, плотно застёгнутых сюртуков щёголей на Невском, англичанин принял бы их за отряд полисменов.

«Кажется, у меня появился союзник», - удовлетворённо отметил Павел Ильич, замечая, что спорщицкий азарт мало-помалу начинает увлекать и его.

-Эх, куда хватили, батенька! – заступился за невских щеголей один из помощников капитана. Который из них первый, а кто второй, профессору, плохо разбиравшемуся в морских знаках отличия, понять было сложно. Нечто похожее случалось однажды с агрономами. Помощник тем временем неприлично крякнул, поставив на скатерть опорожненный бокал, от которого по белоснежному полю поползло багровое пятно.

«Ну, вот и свинячить начали, а ещё офицеры»!

Тот самый, которого Павел Ильич записал в «союзники», вынырнув из сизых табачных клубов, как Чомолунгма из облаков, и, оказавшись штурманом, вдруг начал декламировать, держа в высоко поднятой руке полный бокал:

«Чернея сквозь ночной туман,

С поднятой гордо головою,

Надменно выпрямив свой стан,

Куда-то кажет вдаль рукою

С коня могучий великан;

А конь, притянутый уздою,

Поднялся вверх с передних ног,

Чтоб всадник дальше видеть мог».

Чтец, словно вложив в своё выступление последние силы, устало опустился на стул, расплескав вино, и дружное «браво» сотрясло стены каюты.

«Настоящая богема»! – поразился Павел Ильич. – «Хорошо, что никто не знает, что я пою, а то бы и мне не сдобровать»…

- Наш штурман в свободное время пописывает стишки, - пояснил Степан Кузьмич поражённому профессору. – Правда, не дурненько, вы не находите?

- Весьма, - поддержал Павел Ильич, не причислявший себя к знатокам поэзии и считавший, что если слова идут в рифму, то и хорошо.

Польщённый «поэт» кланялся, не выпуская из рук бокала и, все более, расплёскивая его содержимое, а «публика» неистовствовала в своём восторге. Под шум оваций где-то там, в глубине сознания учёного, стала вырисовываться, сначала неясная, но потом вполне отчётливая картина: Исаакиевская площадь, Пётр на коне, морозец, поздний вечер, в воздухе порхают редкие снежинки...

ЭПИЛОГ

… Исаакиевская площадь. Пётр на коне. Морозец и поздний вечер. Рыхлый снег валил хлопьями, мокрый и холодный ветер пронимал до костей, рвал шляпу и шинель. Кучер, едва видя на шаг вперёд, щурясь от снега и наклоняя голову, кричал нечеловеческим голосом: “Разойдись, зашибу”!

Сани поравнялись с Цепным мостом, мелькнул Летний сад, вот и поворот во двор бывшего дома Кочубея, а вот и тот самый флигель. Жандарм у входа вызвал чиновника, который, доложив, вернулся и просил следовать за ним.

Вошли в ярко освящённый кабинет, где за большим столом сидел маленький нахохлившийся человек. Вылитый пан Сойка! Бывают такие совпадения. Куда же подевался тот прежний, худой и седой старик со зловещим лицом и звездой на сюртуке? Наверное, уже ответ держит перед Господом?

Маленький человечек для важности дочитал какую-то бумагу, игнорируя вошедших (они от меня зависят, а не я от них!), потом, в отличие от своего предшественника, кряхтевшего и щёлкавшего по любому поводу и без своими суставами, быстро вскочил и расплылся в деланно-приветливой улыбке.

- Рады вас приветствовать на родной земле, дорогой Павел Ильич!

“Я его впервые вижу, а он меня по имени-отчеству величает. Ишь ты, какие вежливые стали”!

- Привезли что с собой, дорогой вы наш?

- Конечно. Вот извольте взглянуть: топографические съёмки, отчёт и тибетская рукопись.

- Очень хорошо-с! – причмокнул “сойкообразный” господин и потёр руки. – Отлично-с!

- А вот на вашем месте ранее был такой пожилой господин, – поинтересовался Павел Ильич, передавая трофеи, и случайно коснувшись холодной и потной руки чиновника (Фу ты, как у лягушки!) - Где же он? Никак, на повышение пошёл?

- Ах, Клавдий Семёнович, царство ему небесное, - перекрестился “скороговоркой” чиновник. – На самое, самое, что ни на есть, “повышение” и пошли-с, то есть на Небеса, - выше не бывает! Уж с полгода тому, как преставился, сердешный. Да-с! Старательнейший работник, старейший…Что поделаешь, в преклонных летах были, а на пенсион уходить не желали, да всё, бывало, приговаривали: ”Вот, как уйду на покой - Она с косой и пожалует”. Так и вышло-с…

«А чиновник-то с чувством юмора, - удовлетворённо отметил Пащенко, - Ишь, как насчёт «повышения» прошёлся, – другой бы вспылил: какое, мол, кощунство, да что вы себе позволяете, а ещё в присутственном месте! Жаль вот только, что руки у него такие мокрые. Нервный, видать».

Чиновник бережно пощупал и развернул драгоценный свиток - в глазах его забегали восторженные огоньки.

- Так это пергамент?

- Нет. Древесная кора.

- А на каком языке?

- На санскрите.

- Я думаю, Их Императорское Величество будут очень довольны, – они давно мечтали заполучить эту диковинку!

- Так, о существовании рукописи знал и сам Государь? – удивился Пащенко. – Откуда же? Ведь эта вещица…

- Вы, кажется, сказали, что женаты? – перебил неожиданным вопросом чиновник и расплылся в улыбке.

- Я не говорил, но это так, - насторожился Павел Ильич, не понимаю, куда он клонит.

- Жаль, что мы прежде не знали этого.… Впрочем, лучше поздно, чем никогда.

«Речь идёт о какой-то денежной дотации?» – подумал визитёр, но его надежды не оправдались, – аудиенция поспешно завершилась.

- Я не смею дольше задерживать вас, Павел Ильич, и желаю хорошо отдохнуть с дороги, а о дальнейшем мы вам сообщим.

По-лягушачьи влажная и холодная ладошка «официального лица» вновь коснулась сухой и тёплой ладони визитёра. Откланявшись, Пащенко ещё долго ощущал на руке эту болотную сырость, символизировавшую, как он подумал, зыбкость всяческих надежд и добрых ожиданий, когда имеешь дело с людьми подобного рода. На обратном пути чувство брезгливости стало постепенно рассеиваться. Сани, сквозь всё усиливающиеся метель и ветер, понесли его домой, к жарко натопленной печке, о которой он не раз вспоминал там, в стране, где печку целиком заменяло, пылавшее круглый год, раскалённое солнце.

Павел Ильич и супруга грустно сидели за столом, вспоминая былое. Семья поубавилась, – батюшка скончался, не дождавшись возвращения сына, а за ним и матушка поспешила. Весьма подросший малютка играл в свои незатейливые игрушки, любимой из которых был гипсовый слонёнок по имени Дэмби. «На таком твой папа там катается», – объясняла мама, указывая рукой куда-то за окно, в сторону Финского залива. «Так далеко»? – удивлялся уже, начавший говорить, мальчик, и начинал канючить: – «Я хочу вместе с ним покататься»! «Вот подрастёшь, тогда и покатаешься, – мал ещё». «А я сейчас хочу! У-у-у…» - и дело всегда заканчивалось слезами. «В кого ты такой капризуля»? – мать брала на ручки чадо, и оно постепенно забывало о своём несбыточном желании.

Сейчас малютка стеснялся загорелого лысоватого дяденьку (с париком и с пенсне учёный с радостью расстался по прибытии – и то и другое утопил в батумском порту), про которого мать говорила: «Это твой папа. Не узнаёшь»? Да, где там было узнать, ведь, когда папа уезжал он был ещё несмышлёнышем, даже и под стол пешком не ходил, а покорно лежал спеленатый и тихо хныкал. Ну, а раз сказано, что «папа», значит, так оно и есть и надо потихоньку привыкать, что он и делал, поглядывая на «дядьку» из укрытий: то из-под стола, то сквозь дверную щель, то из-за шкафа, то ещё из какого укромного местечка – приближаться, пока боязно, а вдруг.…

Говорили супруги мало, – будто и не расставались вовсе, - только глядели друг на дружку глаза в глаза, точно наглядеться не могли, да поглаживали руки и пальцы переплетали. Так сидели долго, словно в забытьи, пока кто-то не рванул звонок у входной двери, отчего вздрогнули и «спустились с облаков». Сильно завечерело, и гостей не ждали.

- Кто это, на ночь глядя? – встрепенулась жена и позвала домработника. – Матвей, сходи посмотри!

- Слушаюсь, барыня! - кряхтя и охая, (тоже не молод, да и ростом не ахти) мужичонка поплёлся к дверям.

В комнату, гремя саблей и шпорами, влетел жандармский офицер и стал немедленно извиняться. «Он не мог думать, не подозревал, не предполагал, что дама, что дети… чрезвычайно неприятно, что нарушил, но долг службы…» - Как известно, русские жандармы всегда являлись «цветом учтивости», что вы и подтверждаете своим визитом, - встретил непрошеного гостя саркастической улыбкой Павел Ильич. – Если б не служба, то играли бы вы себе целыми днями в детской песочнице, не правда ли?

Сказанное оказалось слишком сложным для простого ума служивого и он, ничего не поняв, выпалил: - Вас просит к себе их превосходительство!

- Когда?

- Немедленно, сейчас, сию минуту!

- Помилуйте, что за спешка в десять вечера? – вспылила жена.

- Так, значит, надо, дорогая, - муж нежно обнял её за плечи. – Не волнуйся, поеду и выясню… Матвей, подай шинель!

Одевшись, пожал руку жене – на лице у неё появились пятна, а рука ледяная; поцеловал в лоб малютку, который настолько осмелел, что позволили «дядьке» сделать это, и пошёл вслед за жандармом.

«Всякое может быть у нас вместо благодарности, - подумал, усаживаясь в холодные сани и укутывая ноги стеганой накидкой. – Здесь не Индия»!

* * *

- Мне очень жаль, что вырвал вас в столь поздний час из домашнего уюта и тепла, но повод приятный: граф требует вас завтра в восемь часов утра к себе для объявления Высочайшей Воли! – генерал широко улыбнулся, светясь доброй расположенностью. – От себя лично я тоже хочу поблагодарить вас за отлично выполненную задачу! Благодаря вашей деятельности, наши интересы в Индии теперь более определённы и уже не будут строиться на ложных сведениях, кои поступали к нам прежде. Так же, вам отдельная благодарность от Комитета Железных дорог – им многое стало ясно по поводу дальнейших планов прокладывания путей! И огромнейшее спасибо от Министерства Земледелия и Сельского Хозяйства за доставленные чайные образцы! Благодарят вас также и военные за подробные карты важнейших объектов! («Не слишком ли много благодарностей? Захвалили, что живого места нет! – насторожился учёный, неизбалованный подобным отношением.) Но особенно порадовался Государь! Их Императорское Величество в восторге от тибетского трактата! («Никак и санскритом владеет, раз такими древностями интересуется? Какой, оказывается, у нас просвещенный монарх»!) Ему есть теперь, что подарить герцогу Эдинбургскому, так как планируется в скором будущем визит в Англию. А то, говорят, они испереживались – не ехать же с пустыми руками? («Вот и холодный душ последовал! А я: просвещенный монарх, санскритом владеет! Вот тебе и владеет, – не успел получить, как избавляется, даже не понимая бесценности, того, с чем хочет расстаться. Хотя бы поинтересовался, сколько она может стоить, раз о науке и речи нет! Да надо ли её ценой человеческих жизней вырывать из рук англичан, чтобы она снова к ним вернулась»?).

- Ну что ж, разрешите на прощанье ещё раз пожать вашу мужественную руку, наш дорогой «Заратустра»! – генерал встал из-за стола. – Чуть не забыл, – вот память стала… Вам прощаются все прежние прегрешения, – с кем не бывает по молодости лет, - и даже, более того, вас ждёт награда, но о ней сообщит завтра сам их сиятельство!

- А почему вы, ваше превосходительство, назвали меня «Заратустрой»? –переступая порог кабинета, всё же спросил Павел Ильич.

- Ха-ха-ха! Надеюсь, вас это не обидело?

- Совсем нет, но почему?

- Именем пророка - сейчас об этом можно заявить открыто - мы назвали выполнявшуюся вами операцию. «Операция «Заратустра»! По-моему, звучит красиво.… Да вы сами нас натолкнули на это название, работая над темой древних ариев.

Сани снова понеслись в темноту. Всё покрыто глубоким снегом, ветер завывал, и пронизывал ездока и возницу, слепя липкими комьями глаза.

«Вон, как успело навалить, пока я был у него, - думал Павел Ильич, поднимая воротник шинели. – Что и говорить, здесь далеко не Цейлон»!

Одинокий Пётр на коне мрачно и грозно вырывался из темноты. Купол Исаакиевского собора величественно и печально поблескивал в вышине, улавливая скорбный свет нечастых петербургских фонарей, но не поддававшихся мраку и метели.

«Эх, вот бы снова в тёплые края»!

Георг Альба

30 октября 2001 – 17 августа 2002. Москва.