..................................... И смотрел вошедший, не мигая, в глаза собеседнику, и попыхивал трубочкой, пуская колечки дыма под потолок, и молчал. Молчание затягивалось, становилось почти невыносимым, но так и не было нарушено. Иван Семенович, замерев, прервать его не осмеливался, только взгляд метался без толку, не встречая знакомого искажения. "Вот, господи, опять пенсне!.. Ну где оно, проклятущее?! Сейчас как съязвит, да и, конечно, думает, что прав он... Не удалось... Надо было, пожалуй, бескомпромиссней, что ли… Эх! Да и то, стыд сказать – получил-то всего ничего гонорара, а написал бы правду-матушку – так вообще бы не приняли статью-то… Нет пенсне, хоть убей. Растяпа!.." Вошедший наконец двинулся, топая толстыми ногами, шагнул вперед с брезгливой гримасой, почти полностью заполнив комнату своим крупным и потным телом. Иван Семенович, тощий, в видавшей виды белой рубашке и вытертых брюках, но тщательно выглаженных, тотчас встрепенулся, посторонился, засуетился, забегал вокруг: - Присаживайтесь... сударь мой Александр Анатольич... Стульчик вот-с, пожалуйте!.. чем могу услужить? - Слышал, ты опять чего-нито про меня написал? В статейке какой-то там? Вроде про мой последний рассказ чегой-то там наплел да напридумывал? - Нет, нет-с, как можно... В рассказе вашем можно найти положительные… эффекты, вот хотя бы… – забормотал Иван Семенович, моргая и силясь что-то придумать в свое оправдание, отвертеться… Но изворачиваться ужом, лгать было неимоверно гадко, мерзко и от безысходности Иван Семенович умолк. Глаза вдруг заболели, а силуэты предметов вокруг слегка расплылись, стали нерезкими. "Как есть прознал! Ушлые они все... Ведь знает, все знает: и где напечатал, и про кого… Опять ничего не вижу, пенсне потерял... " - И что ж ты, совсем ничего не понял, али прикидываешься? Дело мне все портишь? Иван Семенович достал платок дрожащей рукой с набухшими венами, судорожно вытер мокрый от пота лоб. "Да как же?! Как не понять-то... Такую, с позволение сказать, писанину даже обезьянам грех давать… А ведь берет публика, читает взапой. Страшно. Да ведь так и есть. То-то и оно!... Съехать надо, съехать, вот и хозяйка вернется в обед, опять про долг спрашивать будет... Нету, вечно нету их, денег проклятых!.. Ужас какой!" Наконец он обреченно проговорил: - Что Вы, никак в мыслях не имел-с... - Оно и видно, дурак. Маху ты, Иван Семеныч, дал преизрядного! Кто ж такую дрянь-то про словесность нашу истинную, понимаешь, украшение литературы отечественной… гм… пишет?! Да еще и слова какие мерзкие выкопал, поганые, ну ровно антихрист, тьфу, прости Господи… Как вас, критиков, еще земля-матушка носит?! Еще и гонорар, небось, взять не постыдился? "Вот оно... Все! Конец! Выгонит из журнала, у него сил хватит... Не про того, не так… Не моден нынче, скажут для порядка, чтобы не совсем уж взашей... А Виссарион Григорьич-то как опечалится... Не оправдал, скажет!. Вот и пенсне потерял... А вчера, видел, драка была, голосили... Акакий Опанасьевич да Прокопий Ануфриевич, за бороды друг друга таскали, морд…, тьфу, лицами в грязь тыкали! Да еще слова срамные всякие выкрикивали, дескать, что другой и дрянь подзаборная, и гадость пишет, и вообще… Ненавижу! Ненавижу их всех - весь этот чванливый, скудоумный деревенский сброд, быдло, кое-как букву к букве прикладывающих, а все туда же… Литераторы!.. Господи, да за что мука такая-то, унижение!.." - Да, сударь-с, вот оно как... Такое дело... Виноват-с, не так написал! – выпалил Иван Семенович, внезапно побледнев. "А сами-то… Лыка не вяжут, пишут что Бог на душу положит, или срамоту какую, да за литературу выдают, в журнальчики тащат. На потеху недоумкам тамошним да дельцам бессовестным… Да еще дамочкам, тем, которые совсем emancipee. И деньги, бесстыжие, берут. А мне… Ни копейки, почитай, едва ли не выпрашивать приходится! За бесплатно печатают, еще и носы воротят. Читательские-де симпатии, читательский-де спрос!.. Господи, да что за публика пошла, что же это с народом творится?.. Ужель и впрямь оскудеваем речью?" - Чего виноват? Ты хоть понимаешь, на кого полез? – грозно надвинулся пришедший, харя расплывалась, дрожала жиром подбородков, крупные зубы словно шевелились в пасти, и несло запахом пота, лука и дешевой наливки. Иван Семенович внезапно ослабел, до дрожи, харя опрокинулась, и откуда-то стала наплывать ватная тишина. "Все! Конец всему... надо у Груши спросить, где тут аптека поблизости... год прожил... Ну, публика! бестолковый ты, Иван..." Голоса смолкли. Тишина стала долгой и пустой... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
