Отпуск

 

Кавказ встретил душной влагой и тусклым, как из банного окна, солнцем. Ладони запотели на ручках чемоданов, одежда приклеилась к спинам, осалившиеся волосы неприятно лезли на лицо. С трудом, изнывая от жара, дождались автобуса.

Откинувшись на дерматиновые кресла, подставили зудящие лица и шеи врывающемуся в окна ветру.

- Подстели под меня что-нибудь,- слышался сзади слезный шепот.- Я прилипну…

- Чего стелить? Всё в багаже. Хочешь, трусы сниму?

- Тише ты… - хихикнули сзади.

Автобус бодро урчал по горной дороге. Далеко внизу блестела зелено-голубая речка, слева висли над автобусом и пропастью серые стены гор. По ним медленно и беззвучно полотном стекала вода.

- Знаешь, как называются эти ручьи? – не оборачиваясь, спросила Настя.

- Как? – с готовностью посмотрел муж.

- Женские слезы.

- Интересно. Откуда тебе известно?

- Читала,- соврала жена.

На самом деле, о горных слезах ей рассказывал бывший жених – носатый, ласковый, с туго выстриженной головой, всегда расстегнутой до пупа рубахе. Они сидели на заднем сиденье «Жигулей», он нашептывал про эти слезы, про голубую форель, про еще что-то, терся носом, ловил губами мочку ее уха.

Давным-давно. Настя совсем забыла и то лето, и своего грузина. Но увидела разлившиеся по скалам ручьи – вспомнила и усмехнулась.

К месту назначения подъехали вечером. Меж черными стволами и тревожными стенами домов доплывали мышиные сумерки.

Вышли из автобуса распаренные, и зазнобило, задрожало тело. Гурьбой поспешили в распахнутую дверь гостиницы. За стойкой, обитой коричневым пластиком, на группу равнодушно смотрел мужчина. Горела настольная лампа да светился телевизор под потолком. Сгрудились у стойки.

- Принимайте, товарищ. Отдыхать к вам приехали!

- Гамарджоба… - равнодушный портье начал неторопливую регистрацию. Раздав ключи, наконец представился:

- Я Вано, дежурный просто. Хозяин все покажет и расскажет. Завтра. Идите спать.

- Проходите, гости дорогие,- пропустил Вадим жену в крохотный номер, где едва поместились две пружинные койки. Посеревшие дешевые обои, вытертые койки да зияющая тумбочка напоминали скорее колхозное пристанище, а не туристическую гостиницу горного городка, куда супруги прибыли на шестом году свадьбы и семидесятом – дряхлеющей советской власти.

- Уютно,- заключила Настя. Она была из той породы людей, которым уютно и хорошо во всяком новом месте, будь то купе поезда или походная палатка. Лишь бы перемена мест, новый поворот существования. Однообразие угнетало, порой до нервного срыва. Не менялись только друзья и привычки. Во всяком случае, так она про себя думала.

- Что-то кавказское гостеприимство не срабатывает: ни ужина, понимаете ли, ни вина.

- Поздно. Ночь на дворе.

- Гость – это никогда не поздно, - возразил Вадим. – Озлились люди, вот что я скажу.

- Устали...

- От чего?

- От власти, друг от друга… Ладно, хватит политики. Мы отдыхать приехали. Ты же слышал – завтра придет хозяин!

Закусили остатками домашней еще провизии, сполоснулись и заснули, а в жилах уже густела кровь предчувствиями радости, неги и приключений.

Покинуть дом в южную сторону стоило Насте немалых сил. Вадим был странный человек. Вроде красивый, но за женщинами не ухлестывал; от водки в компаниях не отказывался, но особенного участия в застолье не принимал – песен не пел, слушал других, сам помалкивал. Если уходил – с собой ничего не уносил: ни нагретого воздуха, ни ощущения присутствия. Ну - сидел, ну – ушел. На улицах Настя иногда угадывала завистливые взгляды вслед: этакого мужика баба отхватила. Высок, синеглаз, шевелюрист, очертания – хоть скульптуру лепи.

Да, отхватила. И жила с немудрящим, скучным, ничем не увлеченным, спокойным до равнодушия человеком. Не злой и не жадный – этим успокаивалась. Его увлекала, до страсти, только деревня.

В отпуска, выходные, отгулы, лето и зиму, осень – святое дело! – супруги, как рыба на нерест, устремлялись в родные края Вадима. Благо, недалеко. Там, возле стариков родителей, посередь необозримо длинных грядок он преображался. Шебутной, непоседливый, всегда с прибаутками крестьянин, для которого земля приятней женщины в постели. Без устали обрабатывал эти грядки, меняя лопату на мотыгу, мотыгу на грабли, грабли на лейку. Покрикивал весело:

- Настён! Чаю свежего завари!

До ночи не снимал с себя тряпья, к жене проникался нежностью и приставал с поцелуями.

Ради Вадима Настя, сколько могла, терпела и скучное деревенское бытье, и одуряющую усталость, и злых гусаков по пути на колодец, и мутный самогон с устатку. В первый год замужества непривычные крестьянские хлопоты ее даже радовали, но тупое круговертье одних и тех же дел, которых, как ни утруждайся, не переделать, скоро привели ее в состояние постоянного раздражения. Наконец не выдержала:

- Не могу терпеть эти муки, Вадим. Осточертело! Твоя деревня – ты и езди.

Муж удивился. Он и думать не думал, что жене осточертела деревенская благодать. Так и не поняв, почему, согласился, что оба посещают пенаты в соответствии с собственными желаниями. Он – когда захочет, то есть всегда, она – весной, когда необходимо помочь с посадкой. С рождением дочери распорядок укрепился. Но прошла еще пара лет, и Настя взмолилась наново:

- Ну что мы, как не люди, ни разу никуда не съездили! Давай, отдохнем, погуляем, людей поглядим. Столько интересного вокруг, а мы, как сычи, всё дома да дома.

В общем, уговорила. Купили дешевую путевку без бархатных пляжей, отелей и курзалов. Тихое местечко среди гор. Фрукты, овощи, лаваш, вино, солнце. На месте приглядимся, чем тело и душу занять. Поехали!

 

Лицо согрело светом, и Анастасия проснулась. Солнце, еще не горячее, утреннее, колюче-сверкающее, пускало лучи в раскрытую дверь балкона. Слабый ветер шевелил занавески. Шумел душ. Кровать Вадима была пуста.

Постучали.

- Входите!- Настя подтянула простыню к подбородку.

Вошел брюнет в белоснежной рубашке с погончиками и короткими рукавчиками, похожей на пионерскую. Блеснул глазами по Насте.

- Доброе утро, дэвушка.

- Здрасьте.

- Как спали? Надэюсь, было мягко?

- Мягко, да.… Спасибо.

- Тэмури Вагранович, администратор,- чуть поклонился брюнет.

- Очень приятно.

- А вы?

- Анастасия Павловна. К вашим услугам.

- Я учту, - администратор оголил улыбочкой зубы. – В ванной – кто?

- В ванной – муж.

- Правэльно. Красивой женщине нужен мужчина.

Вернулся Вадим. Тимур Вагранович убрал улыбочку, протянул для пожатия руку.

- Все вопросы рэшаем со мной. Как вы, русские, любите говорить: чем могу, помогу. Думаю, вам будэт у нас прэятно. – он еще раз блеснул по Насте и вышел.

Анастасия запивала крепким кофе наперченное мясо и думала о том, что Тимур ее не узнал. Еще бы, прошло столько лет. Неужели она так изменилась, постарела, не похожа на себя?.. Когда-то он возбуждался от одного звука ее имени, а сегодня даже не моргнул, услышав его. Что говорить! Толпы отдыхающих. К тому же – администратор гостиницы. Кобель он, а не администратор!.. Интересно, все-таки: в первый день приезда встретить именно Тимура. Словно на юге никого другого нет. И к лучшему, что не узнал! Зачем всё это…

После завтрака посетили археологический музей – единственную достопримечательность города. Пузатые двурукие кувшины в застекленных кубах были точно такие, как во дворах местных жителей. За обедом долго обдумывали, что делать вечером. Решили всей группой пойти на танцы.

- НастАсия! – окликнули Настю, когда она возвращалась из гладильни с платьем.

Обернулась. Из глубины коридора к ней направлялся Тимур.

- Гамарджоба, дэвочка…

- Узнал-таки?..

Тимур притянул Настю к себе. Та слегка отстранилась ладонями.

- Спокойно…

- Почему ты здесь с мужем?

- Да потому что я замужем. Странный вопрос. Будто я к тебе, в гости, ехала. За-му-жем.

- Я тоже. Куда собралась?

- На танцы.

- Брось. Едем за город. В ресторан.

- Одна? Не поеду.

- Много женщин возьмем.

- Ты не понял. Я без мужа не поеду.

- Вах-вах! С мужем, так с мужем! Иди теперь. Позову.

Ранней ночью три забитых людьми автомобиля остановились на огромной пустой поляне. Росло лишь раскидистое дерево посередине, да в стороне стоял плетенный из лозы сарай. Все уселись да дощатый пустой стол. Сквозь лозу светили звезды.

Настя с гнетущим неудовольствием ждала, когда из багажника достанут бутылки, какую-никакую закуску, врубят магнитолу и начнется вертеп, с непредсказуемым итогом. Взглянула на мужа. Тот безучастно поглядывал вокруг. Дурак, подумала Настя.

Неожиданно поляна осветилась ярким светом. Из незамеченного в темноте домика появилась толстая пара. Мужчина радостно со всеми заобнимался, женщина принялась хлопотать вокруг стола, решительно отказываясь от помощи. Не прошло и пяти минут, как стол уставился яствами.

Что только не красовалось по тарелкам и плошкам! Желтые кукурузные лепешки, разноцветные соусы, зеленое лобио, жареная форель, сыр, дымящиеся куски мяса, горы алых арбузных ломтей и – вино, вино, вино. Оно лилось в стаканы безостановочно – белое, красное, кислое, облагораживаясь вычурными тостами.

Тимур уселся между супругами, не давал пустеть стакану Вадима.

- Шикарно, ребята, шикарно, - восторженно лыбился Вадим. Подозрительность Насти тоже улетучивалась с каждым глотком.

- Я читала, - провозгласила она, - что лобио было любимым блюдом Сталина.

- Нэ надо здесь про Сталина говорить,- оборвал Тимур. – Молчи, женщина. Э-э! Почему много кушаешь? Выпей лучше вина!

- Тимур…- украдкой прижалась она к его плечу. – Помнишь меня?...

- Всё помню, каждую твою косточку… Я в гости приезжал. Старушка сказала, что ты больше у нее не живешь. Испарилась: фу-у-у…

- Ах, да… Я переехала тогда.

- Почему не написала? Я ждал, долго ждал.

Поднялся с места Вадим:

- Ребята! Спойте ваше!

- Молодец, генацвале! Дай тебе Бог здоровья! – все хором затянули протяжную, бурлящую как речка, песню.

Тимур с Настей вышли в темноту.

- Что это за дерево?

- Чинара. Семьсот лет. Вторая такая только в Кутаиси.

- Семьсот? Невозможно представить.

- Да, много.- Тимур вжал женщину в дерево, сунул ладонь в вырез платья, зарычал,- Пойдешь со мной? Пойдешь?

- Не знаю.… Не знаю…

Когда вернулись, Вадим издали помахал им рукой. Настя пила вино и старалась ни о чем не думать.

Наконец засобирались обратно. Тимур удержал Настю за столом и ушел усаживать гостей по машинам.

- Где мой Вадим?

- Уехал спать. И нам пора…

Подъехав к гостинице, Тимур, не выпуская Настиной ладони, обошел здание, открыл ключом какую-то потайную дверь. Поднялись по лестнице и оказались в освещенной комнате, с багровыми шторами и приготовленным на столике коньяком с рюмками. В углу ждала разобранная постель.

- Принимаешь здесь своих красавиц?

- Делегации иностранные принимаю. Раздевайся. Умру сейчас, так тебя хочу!

 

… Утром, красуясь по подушке волосатым торсом, Тимур смотрел на торопливые сборы подруги.

- Извини, а где мой лифчик?

- Ищи! – хмыкнул он. – Может, под кроватью? Трусы не забудь, простудишься.

- Ну, ты хамло…

- Не нравится?! – Тимур отшвырнул простыню, подскочил к Насте. – Лицо воротишь?! Потрахалась и бежать спешишь? Вот такие вы, русские бабы!

- Чем же не угодили? – ощерилась подруга, злясь на унизительные поиски белья.

- Я к тебе тогда, знаешь, зачем ездил? Я жениться к тебе ездил! Вина вез, фруктов, маме с папой сказал. А ты спряталась. Не переехала никуда – спряталась. Стыдно было, да? С чуркой, чучмеком – стыдно, да? Почему здесь не стыдно?

- Что ты городишь! Я любила тебя тогда. А ты смылся! Что ж сразу не приехал? Почему на полгода пропал?

- Свадьбу готовил! А ты – женщина, твое дело ждать и не спрашивать ни о чем!

- Предупреждать надо, как у нас говорят!

- Обидела ты меня сильно. На всю жизнь обидела.… Исчезни теперь.

- Что? Рассчитался, выходит, за обиду свою?

- Нет. Понял – правильно, что спряталась. Овца ты паршивая, была и есть. Уходи.

- Сволочь, одно тебе название!..

 

Настя вошла в номер. Муж за столом ел арбуз. Откинув со лба нечесаную челку, улыбнулся мокрым ртом:

- Представь, просыпаюсь, а на столе арбузище стоит. Кто-то ночью подарил. Хочешь кусочек?

- Нет.

Она взяла из тумбочки полотенце и ушла в ванную. Медленно разделась, бросила одежду на пол. Встала под душ. Сердце все сильнее колотилось о ребра.

Настя изменила мужу впервые. И не предстоящего объяснения боялась, не о правдоподобной лжи думала, а страшилась – изобьет ее Вадим. Вот он, тот момент, которого она помимо воли ждала все шесть лет: толщу равнодушного спокойствия пробьет лавина придушенных страстей и – не сдобровать никому. Когда-нибудь она должна узнать другого Вадима. Сегодня?.. Не боли боялась, а своей ненависти – после.

Она долго стояла под струящейся водой, смывая следы и запахи ночи. Тимура смывала. Потом запахнулась в халат и вернулась в комнату.

Вадим по-прежнему сидел за столом. Помолчали.

- Почему ты не спрашиваешь, где я была?

- Я знаю, где ты была… У женщин на первом этаже. Правда?

- Предположим…

- Утром встал и представил, что ты никогда не придешь.

- Ну и?...

- И ничего. Прости, Настёна… я должен. Я так хочу, в конце концов!

Вадим опрокинул жену на кровать и принялся насиловать. Он стонал, охал, не давал ей расслабиться, зажимал рот, чтобы не слышать никаких слов. Вбивал и вбивал клинья, раскалывая ее надвое, как топор раскалывает слишком крепкое полено. Закончив, наконец, отошел к окну и спокойно произнес:

- Помирились… Странно, голова после вчерашнего совсем не болит. У тебя болит, Настюш? Голова?

- Нет.

- Ну, отдыхай тогда. А я пойду. – И ушел, так ни разу и не взглянув на жену.

Настя вмяла горящее лицо в подушку и заплакала.