Наконец они собрались все вместе. Рая смотрела на своих детей и внуков. Какие все разные. Больше похожи на отца. Жаль. Он грубый. К старости совсем из ума выжил. За соседкой ухаживать начал. Разводом пугает. Хоть бы при детях не напился и драться не полез. Боря подошёл к матери и обвил её руками, как берёзу. Рая почувствовала мужскую силу. А какой болезненный родился... Еле-еле его от воспаления лёгких спасли. После армии пришёл сильным, волевым, красивым. Этот её не бросит, как Сенька. «Мам! А, мам! Сима тоже в город просится. Там, говорят, фонтан с цветомузыкой по вечерам включают. Она хочет посмотреть. Не обижайся. Мы тебя очень любим. Но не можем же мы весь век около маминой юбки сидеть. Правда? Скучно в деревне. А по телевизору муру показывают. Смотреть нечего. Так мы с Сенькой в город поедем? Я его десять лет не видел». «А меня вы сколько лет не видели? Если бы не юбилей, то не приехали бы вовсе?», – подумала, но не сказала Рая. Гарик с Кариной чувствовали себя в деревне, как на даче. Они устали от московской суеты и радовались отдыху в деревне. Карина быстро переоделась и утащила мужа на речку, продемонстрировав всем свой новый, открытый до беспредела купальник, и ослепительную улыбку. «Её бы по телевизору показывать! Красавица! Умница! …Какие за мной ребята ухаживали. Из каких интеллигентных семей. Дура! Влюбилась в своего Ванечку и… уехала в деревню. Похоронила свою молодость. Могла быть перспективным инженером, а стала дояркой…» Рая со злостью общипала курицу, как будто отыгрывалась на ней за несбывшиеся мечты. Кинув курицу в кипяток, стала перебирать гречку, надвинув очки на край носа. Одна дужка от очков отломалась и Рая привязала вместо неё резинку из трусов. Резинка всё время сползала с потного взмокшего затылка и ужасно раздражала Раису. Послышался смех молодых. Это дети вернулись с речки и, обгоревшая на пляже Карина защебетала, что они пойдут в лес по грибы. Рая даже ахнула от неожиданности, ведь уже смеркалось. Грибов и видно не будет. Кто ночью по грибы идёт? «Мы с собой фонарик возьмём. Это так романтично…», – уверяла невестка. «Ты лукошко не забудь», – подсказал Иван. «А лукошко зачем?», – наивно удивилась красавица. Все рассмеялись. «Мы в лес пойдем шашлыки делать. Костёр из сучьев разведём. Я гитару привёз. Друзья попросили спеть песни, что сейчас на московских тусовках поют. Они знают, что у Карины красивый голосок». Дети быстро собрались и с шумной соседской молодёжью выкатились говорливым шаром на тропинку, мгновенно исчезнув из вида… Рая с ненавистью смотрела на курицу, подпрыгивающую в кипящем бульоне. Из сарая доносилось сонное сопение Ивана. «Это – его воспитание. Он её не уважал, унижал при всех и дети ни в грош не ставят. Десять лет их не видела. Все слёзы выплакала. Думала: приедут, останутся с ней навсегда… Куда там… Им с ней не так интересно. Со слонами и бегемотами в городском зоопарке интересно, а с ней – нет!» Рая стала проклинать жилистую курицу, свою беспросветно-серую жизнь, толстокожего Ивана, молящегося только на бутылку водки, его глупых родителей, обзывавших её жидовкой, "гулящую" соседку – румынку, говорящую на идиш и патологически ненавидящую евреев. В коридоре зазвонил телефон. «Иду-иду! Сейчас! Иду-иду!», – запричитала Рая, словно её могли услышать. И тут раздался страшный треск, лязг, звон разбитой посуды. Рая поспешила в кухню и обомлела. Тяжёлый шкафчик, висевший на стене, рухнул, сбив с плиты кастрюлю с кипящим бульоном. Курица вылетела из кастрюли и, отскочив от стены, плюхнулась на пол, оставив на стенке жирный отпечаток. Ножи и вилки были рассыпаны по всей кухне. Хранившиеся в стеклянных трёхлитровых банках крупы, горох, мука, перемешанные с осколками стекла валялись на полу, перемазанном прошлогодним, сливовым повидлом… Рая побледнела и представила, что было бы с ней, если бы не зазвонил телефон. Есть Бог на свете! Она побежала к дребезжащему телефону. Дрожащими руками сняла трубку и услыхала взволнованный голос её Семёна: «Мамочка! Что случилось? Ты не подходишь к телефону. Вы уже легли отдыхать? Что-то мне тревожно на душе стало. Мы вас не обидели? Не волнуйся! Всё в порядке. Мы с детьми у Фельдманов остановились. Они нам очень рады. Тоже собираются в Израиль. Я завтра позвоню. Ну, пока…» Рая положила телефонную трубку и руки её бессильно упали на передник. …«Спой, Карина!», – попросили ребята. Карина вопросительно посмотрела на мужа. Гарик невольно залюбовался женой. Догоравший костер высвечивал её мягкие черты лица. Глаза сияли счастьем. Через полгода она подарит ему сына… «Спой песню про истину, которую ты написала с Алёшей», – он взял гитару и добавил: «Слова моей жены, а музыка моего друга». Карина улыбнулась: «Я сначала стих прочту, сегодня написала», – она откашлялась. «Мелькнула ящерицей строчка И, улизнула, – нет следа… Да только многоточий точки Напомнили… Была, ведь? Да… И гениальной показалась Той мысли простенькая вязь. А, может, истина стучалась, Да в руки, в руки не далась. «Сказали: «Истина в вине», но кажется сегодня мне, что может истина в ином, что ж заливать её вином?», – запел Гарик. «А может истина в любви? Быть может истина в мечтах? Она – невзрачная в пыли у наших ног, в траве, в цветах…», – Карина низким голосом вторила мужу. Их голоса расходились, а потом сливались в один голос. «Неужто истина во снах, где души наши песнь одна? А может истина в стихах, где правды истина видна». Все притихли и слушали песню. Подошли студенты с гитарами и рюкзаками за плечами. Они присели к костру. Все взгляды были примагничены к лицу Карины. «Быть может, плавится в огне. А, может, спрятана в тиши… Где истина? Известно ль мне? В чём истина? Пойми. Реши. Быть может, истина за той потом откроется чертой… В твоей вине? В моей вине? Неужто, истина в вине?!» Эхом откликалась песня в лесу… Карина придвинулась поближе к мужу и, не замечая восторженных взглядов слушателей, допела сама окончание песни: «В зачатье? В жизни? В смерти? Где?! Наверно, – истина во всём. Прозреньем станет в темноте. Мы истину в себе несём». Песня закончилась, но она продолжала звучать в глубине леса… «Мы истину в себе несём!», – шелестела листва… «Мы истину в себе несём», – вторили травы… «Ну и жена тебе голосистая досталась! Везёт!» «Просто у меня хороший вкус! Жену взял самую красивую, самую умную, самую голосистую! Говорят, чтобы всё это иметь, надо жениться на нескольких женщинах. Мне редкий экземпляр достался. Если бы она была немая, то цены ей не было бы. Слишком много разговаривает по телефону. Читает подругам свои поэмы. Вводит меня в расходы», – пошутил гитарист. «Гарик! Идеальные люди скучны. Должны же у меня быть хоть какие-то недостатки?», – отпарировала «говорливая» жена. Они до утра пели песни под гитару и глядели на оранжевые искорки костра, высвечивающие их счастливые молодые лица. … Рая не спала. Она вертелась с боку на бок. Семьдесят лет. Это много, или мало? Промелькнули в ежедневных заботах. Желают дожить до ста двадцати. Она кроме своих коров и не видела ничего. Передовая доярка. Фотография висела на доске почёта. Грамотами хоть квартиру обклеивай вместо обоев, а счастье улизнуло… Муж по жизни прошёл, как лось, ломая всё на своём пути. И её чуть не сломал своими гулянками, да пьянками. Поехать бы куда-нибудь, хоть на недельку. На пенсии далеко не уедешь… Хоть бы на этот Израиль глазком взглянуть. … Ей приснился сон, будто стоит она в большом сельском клубе, где вручали ей грамоты и сам председатель колхоза протягивает ей билеты на самолёт, где большими буквами написано «ИЗРАИЛОВКА». Все аплодируют, только Ваня смотрит на неё укоризненно и цедит сквозь железные свои зубы: «Русско-еврейская баба, а позоришь семью. Уезжаешь. Мужа бросаешь на голодную смерть. Разве этому Вас там в нашем ветхом завете учили? Ладно. Езжай! Поплачь за всех нас у стены плача. Отмоли наши грехи. Привези нам тору. Почитаем. Разберёмся. На посиделках обсудим. И засунь в стену записочку, чтобы Бог наши желания исполнил». Он протянул Рае огромный ватманский лист, исписанный мелким подчерком от края до края. И все сидящие в зале протянули к ней руки с записками. Она чуть не упала от тяжести миссии на неё возложенной. Но удержалась и громко ответила председателю колхоза: «Выполню, товарищ Мироненко, возложенное на меня поручение и сразу вернусь! Только на Израиловку одним глазком гляну, в море искупаюсь и кокосовый орех куплю для Вани. Он его никогда не ел. И кокосовое молоко никогда не пил, только коровье… Давайте записочки! Давайте записочки!» Её завалили записками так, что она еле видна была из-за этого потока желаний. «Да-ва-йте за-пис-ку!!!» … «Ты чего орёшь? Напилась по случаю юбилея?», – растормошил пьяный муж орущую во сне Раису. Рая наготовила пирожков с мясом, жаркое, рыбную уху и блинчики со сметаной, чтобы каждый взял себе то, что он захочет, но дети не приехали. Борис позвонил, что у него новые деловые встречи. Семён поехал с детьми Фельдмана и со своими в зоопарк, а Гарик с Кариной умчались до вечера кататься на лодках с друзьями. Рая спотыкалась о шкафчик. Его никто никак не мог повесить на место. «Так и я, как этот шкафчик, упаду и вывалятся из меня все радости, тревоги и переживания, которые я столько лет храню под замком…», – подумала Рая в поисках очков, планируя зашить мужу брюки. «Без очков – очков не отыскать!», – придумала Раиса новый афоризм и зауважала себя. Она тщетно пыталась нащупать млеющими пальцами резинку от трусов, привязанную к очкам. Но вместо этого наткнулась под диваном на носки мужа. Носки были разного цвета и источали сильный аромат. Куда же он пошёл в разных носках? Не к соседке ли? Ишь, просолил носки, как тарань. Поставь, так они сами стоять будут: один тёмно-синий, другой – болотно-зелёный. «Поменял» носки с левой ноги на правую… …«Мам! Ты слышишь меня? Это Семён! Где братья? Не слышу. Говори громче! Тут вот какое дело. У Фельдманых тёща заартачилась в последнюю минуту. Не хочет ехать. Уговаривать её никто не собирается. Фельдмаша думает билеты на самолёт сдать, пусть, говорит, дома сидит», – в телефонной трубке что-то затрещало и щёлкнуло, – «А мы с женой подумали и решили тебе и отцу предложить к нам в Израиль на пару месяцев на отдых приехать. У нас круглый год – лето! Овощи! Фрукты! В нашем городе, пока, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, спокойно. В море покупаешься. У нас Мёртвое море есть, так оно такое солёное, что многие болезни лечит! С внуками пообщаешься, а то они вас за чужих принимают. Не порядок это. Заграничные паспорта мы же вам давно сделали, скоро срок выйдет… Да и билет зазря пропадает. Скажешь отцу?» Рая подумала, откашлялась, как перед речью, мол дел невпроворот, корову доить надо, кур кормить, деду обед готовить, прибираться… а вместо этого слетело с губ её: «Спасибо, сынок, за приглашение. Сама поеду. Отец за домом присмотрит»… …Самолёт взлетел в небо. Рая посмотрела вниз и ужаснулась. Она не предполагала, что увидит всё таким крохотным. В фильмах видела землю нашу, как в бинокль. А тут самолёт летит выше облаков. Всё ей здесь нравится: милые стюардессы, телевизор, угощения… Израильская земля Раю приняла гостеприимно. Погода была прелестная. Пальмы приветственно помахивали ей своими веерами. …Раю, как туристку возили по всему Израилю. Дети работали. У них не было времени заниматься матерью, поэтому Рая была обеспечена туристическими путёвками с русскоговорящими гидами. Она, несмотря на застарелый радикулит, бодро взбиралась на гору, узнавая про жителей Массады, покончивших с собою, но не сдавшихся врагу, купалась прямо в лифчике и юбке (купальник она не подумала приобрести) в озере Кинерет, почему-то называемом всеми морем, загорала на берегу Мёртвого моря и страшно обгорела от солнца. «У Вас есть крем?», – подошёл к ней загоревший, как негр старик, заговоривший на идиш. Рая подняла брови. Неужели она похожа на продавщицу кремов? Она ответила на идиш, что у неё нет крема, удивившись тому, что говорит на идиш… «У меня есть крем», – протянул «негр» пластмассовую коробочку с ароматной мазью и указал пальцем на спину Раисы. Спина несносно болела, под кожей был водяной мешок, похожий на аквариум . Рая не видела место ожога, но чувствовала страшное жжение. Достать больное место не было никакой возможности. «Можно я помогу Вам?», – предложил загорелый старик. Он деликатно стал наносить крем нежными, осторожными движениями. «Можно и мне помочь?», – к ним подошёл ещё один «жених». Рая сурово посмотрела на ещё более загоревшего, чем «негр» деда. Он был такой высохший, как мумия и коричневый, словно сделан из шоколада. «Ну и солнце в Израиле!», – подумала Рая, – «Неужели и я вернусь домой такая же загоревшая?! Видел бы меня сейчас мой Ванечка…» Один сосед приехал из Венесуэлы. Он работал наёмным рабочим. Всегда всем улыбался и произносил только одно слово: «Компанья!»… На втором этаже жила ещё одна семья. Там было много детей и много шума от них и их родителей. Напротив Раи жил парень-солдат. Он приходил домой не каждый день, долго говорил с кем-то по телефону, по-русски, и смотрел телевизор по ночам. Ни с кем из них Рая не общалась, кроме одинокой женщины, живущей на втором этаже в угловой комнате. Рая, возвращаясь из очередного путешествия по стране, спала часа три. Потом, уже к вечеру, когда сумасшедшая жара спадала, выходила на веранду. Туда же спускалась Фаина. Они были однолетками. Но Фаина была вся в морщинах, седая, печальная и выглядела старше своих лет. С ней Раиса делилась своими впечатлениями от поездок, а Фаина с удовольствием слушала. «Может оно и лучше подальше от детей жить, друг другу в тягость не быть? Я тоже раньше эгоистически к этому вопросу подходила, обижалась. А теперь понимаю, что у них своя жизнь, у нас должна быть своя… Вот одна наша знакомая из Израиля написала своей дочке, как она в свои семьдесят восемь лет занялась конным спортом, поёт в хоре, путешествует по разным странам, ходит на массажи к известному косметологу, морщины разглаживает. Мы всей деревней читали и удивлялись. А ведь она права. Надо и для себя хоть немножко пожить… Вы со мной согласны?» На веранде было свежо. Пахло цветами. Беспокоили изголодавшиеся комарихи, вонзаясь в шею, руки и ноги… Женщины не включали свет. Только проезжающие мимо редкие автомобили высвечивали их задумчивые лица. «Меня мой муж Иван разводом пугает. За молодой соседкой волочиться стал. Я вернусь, развод с ним сделаю и к тебе приеду. Хочешь? Будем с тобой себе и другим на радость жить, в хоре петь, а если надо и на лошадях скакать, наш Израиль защищать!» … Они сидели на веранде всю ночь и тихо-тихо, на два голоса, пели песни своей молодости. А их молодой сосед-солдат перебирал диапазоны радиоприёмника, пытаясь найти волну, где кто-то тихо-тихо пел на два голоса песни, которые он, рождённый в Израиле, слышал от своей матери… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
