* * *

осень 2003

 

Уже начинались сумерки, когда пенсионерка Федорова вышла из подъезда, чтобы выбросить мусор. Подойдя к баку, она увидела оборванную худую девчонку лет тринадцати, которая, обхватив колени, сидела прямо на земле, прижавшись к мусорному контейнеру. Она производила впечатление сумасшедшей, потому что покачивалась и мычала, как будто бы пытаясь заглушить не то физическую, не то душевную, но совсем не детскую боль. Пенсионерка подошла поближе. Конечно же, в наступающих сумерках трудно было разобрать черты лица юной леди. Федорова тронула ее за рукав. Девчонка подняла голову и невидящими, полными тоски и ужаса глазами посмотрела на нее и прошептала: «Он умер».

 

Алена.

 

Когда она родилась, никто не обрадовался. Родители были музыкантами модной тогда в определенных кругах группы «Железный занавес». Им обоим было по восемнадцать. Тогда, в девяностом, махровым цветом начинала расцветать молодежная культура, и рок-музыка стала культом восемнадцатилетних, родившихся, когда ничего было нельзя. Теперь стало можно все. Мама и папа Алены вели свободную жизнь, не стесненную ничем. Они тусовались вместе с «коллегами по цеху», катались на полуподпольные гастроли, давали концерты на частных дачах и стадионах районного уровня. Иногда выступления заканчивалось драками, даже не драками, а побоищами, с шипованными перчатками, кастетами и металлическими цепями. Часто после таких концертов они оказывались в обезьяннике. Бывало, приходилось ночевать у знакомых, в общагах или просто на квартирах фанатов. Тогда ребята устраивали гитарные тусовки с неизменной водкой «Распутин», большим количеством пива, иногда с травой и героином. Родители Алены, гордо именовавшие себя «тяжелыми рокерами» или более привычно «металлистами», никак не были готовы к рождению ребенка. Всю беременность, на которую обратили внимание слишком поздно, чтобы была возможность прервать ее, мать Алены, Наташа, вела привычный для себя образ жизни. Ночные посиделки в прокуренной до безумия коморке, алкоголь, трава, тяжелое утреннее похмелье. Хорошо, что хоть на время беременности она отказалась от героина, и то только потому, что он вызывал дикую тошноту. Отец Алены, длинноволосый Сергей, в кожаных штанах с клепками, неснимаемой черной куртке с бахромой и футболке с надписью «Heavy Metal Rock», вовсе не был уверен, что это его ребенок. Хотя этот вопрос не особенно его волновал. Официально Наташа была его девушкой вот уже на протяжении трех лет, с того самого момента, как в день своего пятнадцатилетия ушла из дома. За «Железным занавесом» все было демократично. Все были свободны от условностей, обязательств, ответственности и моральных ломок, впрочем, наверно, это были более честные принципы, чем ханжеские привычки «хороших мальчиков и девочек», которые лучше только тем, что делают все то же самое по-тихому.

И вот, ребенок родился. Наташа была худенькой, под ее огромной черной курткой с клепками живот начал угадываться только перед самыми родами. Когда начались схватки, Сергей прямо с очередной тусовки привез ее в родильное отделение на мотоцикле. Персонал был крайне удивлен, увидев лохматую, вызывающе накрашенную беременную малолетку в кожаном прикиде, тяжело слезающую с высокого сиденья мотоцикла. Во время родов Наташа орала, как зверь, страшно материлась, проклиная будущего ребенка, и неистово махала ногами, норовя попасть кому-нибудь из акушерок прямо в лицо. Конечно же, в долгу они не оставались, поэтому первое, что услышала Алена, появившись на свет, была матерная перебранка между еще не протрезвевшей мамой и озверевшим от такой пациентки полупьяным персоналом. Кормить грудью Наталья категорически отказалась, сказав, что ребенок прекрасно будет питаться молочной смесью. Во вторую ночь после родов она исчезла из роддома через окно, оставив одинокую Алену на попечение государства и Господа Бога. Больше они не виделись.

 

Миша.

 

Когда он попал в детский дом, ему было шесть. Родители, ополоумевшие от пьянства, просто перерезали друг друга во время очередного застолья с друзьями. Миша, привычный к развлечениям родителей, тихо спал в маленькой комнатке. Раньше это была обыкновенная кладовка. В квартире было две комнаты, но своего угла у Миши не было, потому что дома всегда жили какие-то друзья, знакомые и родственники, а точнее собутыльники его веселых родителей. Миша сделал себе убежище, притащив в кладовку матрас, одеяло, подушку и прятался тут, когда мама с папой в компании друзей в очередной раз что-нибудь отмечали. Сердобольный сосед дядя Миша из квартиры напротив, жалел своего маленького, никому не нужного тезку, иногда подкармливал его супом, угощал конфетами, однажды даже подарил Мишке перочинный нож. «Это тебе на всякий случай, мало ли, кто к твоим в гости-то забредет. Носи его с собой». А один раз, когда родителей не было дома, сосед пришел к Мишке, и принес шпингалет. «Надо бы тебе задвижку поставить на твою коморку», - Сказал он и прикрутил шпингалет на внутреннюю сторону двери Мишиной кладовки. Хорошо прикрутил, крепко. Именно этот шпингалет и спас тогда шестилетнего Мишку Остапенко от смерти во время пьяной поножовщины.

 

Виолетта.

 

Она всегда считала, что если от рождения человеку дано редкое имя, то он будет счастлив. Счастье началось рано. Когда ей было два года, отец повесился. Интеллигентный человек, запутавшийся в финансовой ситуации девяносто первого, потерявший работу, деньги, самоуважение, он просто не справился с этот чуждой для него жизнью в условиях перестройки. «Слабые умирают, выживают только сильные», - Виолетта понимала это каждый раз, когда дома заходила речь об отце. Чаще всего разговоры на эту тему заводила бабушка. Она так и не простила зятя, испугавшегося жизни и бросившего семью на произвол судьбы. Продолжилось счастье, когда Виолетте исполнилось восемь. Мама уехала в командировку за границу и пропала. Через два месяца от нее пришло письмо, где сообщалось, что она никогда больше не приедет в Россию, что там, в далекой Италии она нашла свою судьбу. Детей она оставила на попечительство бабушки, своей матери. «Человек может быть счастлив, только в том случае, если он всегда думает о себе», - и это правило Виолетта хорошо усвоила. Когда ей исполнилось тринадцать, счастье возобновилось с новой силой – умерла бабушка. Ее и восьмилетнего брата Павлика отправили в детский дом.

 

Костик.

 

Костик был одиннадцатым ребенком в семье. Отец был обладателем классического имени – Вася Сидоров. Всю жизнь он проработал забойщиком в метро. Дети видели его крайне редко, потому что график «сутки через трое» предполагал возможность дополнительной халтуры, чем и занимался отец, работая все жизнь через день. Суточная смена начиналась в шесть утра, заканчивалась на следующий день в это же время. Отец приходил домой, ел, курил вонючую «Приму» и заваливался спать, а потом просыпался, садился к телевизору, снова курил и снова заваливался спать. В половине пятого он вставал и уходил. Мать, вечно-беременная и всегда чем-нибудь недовольная, была всегда дома. Она занималась уборкой, стиркой, готовкой, шитьем, вязанием, короче, вела интересный, духовно-богатый образ жизни, украшающий женщину. Кроме того, фактически каждый год мать совершала экскурсионные рейды в роддом, где ее уже давно считали не то больной, не то идиоткой. Сидоровы не могли похвастаться материальной независимостью, поэтому все одиннадцать оборванцев были рассованы по бесплатным садам, яслям, пятидневкам и интернатам. Одному богу было известно, зачем они строгали этих несчастных детей с таким завидным постоянством, обрекая их на полуголодную, оборванную, полную зависти и ненависти жизнь.

Когда родился Костик, родителям было уже далеко за сорок. Через месяц после его рождения отец погиб – его завалило в шахте. Мать осталась одна. Конечно же, она любила всех своих детей, но предыдущие десять были старше, многие из них были разбросаны по свету. Они были уже как-то устроены в жизни, не требовали ежесекундного внимания, как вновь родившийся Костик. Мать, узнав о смерти кормильца, заперлась в ванной и два часа сидела там наедине со своим горем, решая как жить дальше. К сожалению, иногда человек больше боится расстаться со своим привычным устоявшимся миром, чем потерять близкого человека. Когда мать Костика вышла из своего убежища, глаза были красными, но она все-таки пошла в какой-то Комитет и добилась того, чтобы ее одиннадцатого ребенка Константина Васильевича Сидорова взяли в детский дом.

 

Зюзина

 

Анна Рудольфовна Зюзина, сорокатрехлетняя старая дева, заведовала детским домом № 311 уже почти двадцать лет. Она и сама всю жизнь прожила здесь – сначала воспитанницей, потом воспитателем, теперь директором.

Родители ее папы, Зюзина от рождения, дали сыну странное имя Рудольф. Особенно радовало всех сочетание имени и фамилии, что всю жизнь давало возможность окружению Рудика подтрунивать над ним.

Рудольф Зюзин стал директором средней школы, когда ему едва исполнилось двадцать пять. Все отмечали потрясающие педагогические способности и деловую хватку молодого учителя географии. Никто не удивился, когда в один прекрасный день он стал директором. Школе он отдал всю молодость, был честен, справедлив и требователен. Женился Рудик только в сорок на одной из выпускниц своей школы. Роман закрутился неожиданно и стремительно. Он влюбился в десятиклассницу Риту Семенову и просто не мог сдерживаться. Видно, дал знать о себе кризисный мужской возраст – сорок. Рудольф Зюзин всегда прежде всего был педагогом, а потом уже все остальное. Слово «ученица» было для него свято, поэтому он дождался-таки выпускного вечера, во время которого в собственном кабинете на столе доказал юной любительнице географии, что несмотря на разницу в возрасте в двадцать два года, он добьется ее любви. Она не сопротивлялась, ей почему-то и самой очень нравился красивый опытный мужчина со статусом, владелец собственной квартиры, машины и неплохой директорской зарплатой. Слухи о романе директора и ученицы очень быстро расползлись по школе. Шел шестидесятый год, культ морали. Жениться на своих ученицах тогда было не принято, поэтому вскоре после вышеописанных событий, Рудольфу Зюзину пришлось уволиться из школы.

Девочка Рита звезд с неба не хватала, поэтому не смогла сделать ничего более талантливого, как в свои семнадцать родить директору дочь Аню. Семья переехала из Москвы в подмосковный Красногорск, где вскоре Рудольф устроился воспитателем-наставником в местный детский дом. Юная жена вскоре поняла, что промахнулась и со статусом, и с квартирой, и с зарплатой. Вскоре она, капризно надув губки, собрала свои вещи и уехала обратно в Москву, к папе с мамой, оставив Рудольфа и годовалую дочку. Таким образом, Аня при живых и вполне благополучных родителях, всю жизнь провела в детском доме.

Через пять лет Рудольф стал заместителем директора, а затем и директором, полноправным хозяином Красногорского детского дома. Так прошло 24 года. Анна тоже окончила педагогический и работала у папы простым воспитателем. Ей передались его потрясающие педагогические способности. Она работала с полной отдачей, творчески, с удовольствием, дети ее любили, коллеги уважали и даже побаивались.

Неожиданно у Рудольфа случился инфаркт и он, пролежав месяц в больнице, предпочел уйти на пенсию, передоверив свой детский дом в надежные руки дочери, сохранив, однако, за собой выгодную должность «консультанта по педагогическим вопросам». Так, Анна Рудольфовна Зюзина, подобно папе, в свои 25 лет, стала директором детского дома № 311.

 

* * *

осень 2002.

 

Дверь заскрипела и открылась, на пороге директорского кабинета появились двое – симпатичная смуглая девчонка лет двенадцати с большими глазами вишневого цвета и мальчик лет семи, который прижимал к себе синего плюшевого медведя.

- Заходите, - Анна Рудольфовна Зюзина внимательно посмотрела на вновь прибывших детей, - Не бойтесь, здесь Вас никто не съест.

- Здравствуйте, - поздоровался только мальчик. Девочка исподлобья смотрела на Зюзину и молчала.

- Как я понимаю, вы брат и сестра Воронковы, Павел и Виолетта, - для Анны Рудольфовны было не впервой начинать разговор с новенькими, каждый раз она пыталась подобрать подходящий тон и стиль поведения, - Что ж, добро пожаловать!

Дети молчали. Зюзина набрала какой-то номер телефона и вызвала своего заместителя. Когда она положила трубку, воцарилась неловкая пауза. Дети стояли у двери, переминаясь с ноги на ногу, до конца не понимая и не осознавая происходящего. Зюзина напряженно ерзала на стуле, и сама не понимая почему, молчала.

Дверь отворилась, и на пороге появился ее зам – невысокий лысоватый мужичок со смуглой кожей и широкими короткопалыми руками. Звали его Виталий Андреевич Тихорецкий.

- Виталий Андреевич, у нас новенькие. Брат и сестра Воронковы. Виолетту мы помещаем в блок 3-Д, а Павлика в шестой к мальчикам.

Тихорецкий двинул бровью, молча кивнул и покосился на Виолетту маленькими колючими глазами, - А что, птичка моя, нам уже есть тринадцать?

- Да, - Виолетта вжала голову в худенькие плечи, как будто бы ожидая удара. – Мне в январе исполнилось.

- Тогда в третий блок к девчонкам. А пацана пока поместим к десятилеткам, а то в шестом блоке кроватей свободных нет, - Виталий Андреевич перевел взгляд на Зюзину.

- Да, хорошо, проводите детей и объясните им правила поведения и так далее, впрочем, все как обычно, - Зюзина устало поднялась из-за стола, - Да, Виталий Андреевич, и не забудьте предупредить воспитателей насчет новеньких, а то заклюют ведь.

- А что, мы с Вилкой будем в разных комнатах жить? – Павлик подал голос, - Мне так не нравится. Мы не должны жить в разных комнатах. Вилка же моя сестра.

- Здесь тебе все должно нравится, у тебя теперь много сестер будет, и братьев не меньше. А мальчики с девочками у нас вместе не живут, золотой мой, а то потом второй детдом придется открывать, - Виталий Андреевич заржал от собственной остроумной шутки, - Ладно, пошли, киски, я вам все показывать буду.

Когда дверь закрылась, Анна Рудольфовна Зюзина подошла к окну, взяла сигарету и закурила. На душе было тяжело. Она сама не понимала, что произошло, но с появлением этих двоих в воздухе стал витать запах смерти.

 

Виолетта.

 

Виолетту отвели в комнату с табличкой «3 Д». Комнатой это назвать было трудно. Скорее помещение напоминало широкий коридор. По одной стене стояли поперек двадцать кроватей, рядом с каждой – низкая ободранная тумбочка, а по другой – высокие шкафчики, а между ними – стулья. У каждой проживающей здесь девочки была своя кровать, своя тумбочка, свой шкаф и свой стул. Виолетту поселили возле двери – больше свободных кроватей не было. И стула ей не хватило. Вся мебель была помечена какими-то номерами. Позже Виолетта узнала, что у каждого воспитанника есть свой номер. Он состоит из номера блока, в котором ты живешь, буквы Д или М соответственно и порядкового номера в блоке. Номер блока присваивался так – в первый блок входили 17-18-летние, во второй – те, кому было 15 или 16, в третий – тринадцати- и четырнадцатилетки и так далее до десятого. Десятый блок состоял из детей до года. Номер Виолетты Воронковой звучал так – «3 Д- 69».

 

В эту ночь заснуть Виолетта не могла. Она не представляла, как будет жить здесь, с девятнадцатью девочками-подростками в одной комнате. Она понимала, что не сможет сделать этого. Промучившись всю ночь, к утру она заснула. Когда прозвучала команда «Подъем», и Виолетта открыла глаза, она увидела, что все ее лицо, руки, подушка, тумбочка, вещи были изрисованы ярко-зеленой краской. Тогда она поклялась, что убежит отсюда, любой ценой убежит.

 

Тихорецкий.

 

Он работал заместителем директора детского дома № 311 три года. Сейчас ему было тридцать девять. Здесь ему не нравилось. Прежде всего, ему не нравилась сама Зюзина. Мало того, что она была выше ростом, она еще и по статусу была выше. Она постоянно раздавала всем указания, распоряжения и задания. Сидеть в кабинете много ума не надо, а вот за детьми ходить, постоянно следить, воспитывать, наказывать – это посложнее будет. Виталий Андреевич Тихорецкий не терпел властных и возражающих женщин, а Зюзина была именно такой, поэтому он ненавидел ее. Кроме того, его раздражали воспитанники – им вечно что-то было нужно, они то плакали, то смеялись, то придумывали какие-то безумные игры, забавы, развлечения. Они не были абсолютно подчинены ему. А ему так хотелось, чтобы они слушались его с полуслова, с полувзгляда, чтобы заискивали и подчинялись. Конечно, такие были, но не все. Брата и сестру Воронковых Тихорецкий невзлюбил с первого взгляда, особенно Павлика. Он сразу понял, что они не тупые овцы и в стадо их не загонишь. Ненависть подступила к горлу, накатила, как волна и он почувствовал, что не избавится от нее никогда, до самой смерти.

 

Виталий Андреевич Тихорецкий поступил в Иркутский Педагогический Институт не по призванию, а что называется чтобы «закосить от армии». Конечно, чтобы не рисковать, он не стал подавать документы на престижные факультеты, а скромненько подал их на факультет коррекционной педагогики, что в переводе означало работу с неполноценными детьми. На этом факультете мальчиков сроду не бывало, поэтому, получив нарисованные чьей-то заботливой рукой четверки, Тихорецкий был зачислен в институт. За месяц до его окончания, Виталий Андреевич фиктивно женился на беременной сокурснице, брошенной отцом будущего ребенка и вместо армии и распределения в другой конец страны, остался в Иркутске, где три положенных года отработал методистом в детском саду для умственно-отсталых детей. Оставшиеся три «призывных года» он честно «косил» по язве желудка, которая, как ни грустно, но действительно у него обнаружилась. В тридцать лет, Тихорецкий оставил мать, отца, родной город и переехал в Москву, где устроился работать кадровиком на телевидение. Здесь он собирался развернуться. Его так достала жизнь, в которой ему все время нужно было прятаться, скрываться, заниматься неизвестно чем, лишь бы не попасть в армию, где он ничего плохого не совершив, все время находился в положении беглого преступника. В этом положении, конечно же, были многие, но его это особенно угнетало. Проработав шесть лет на телевидении, Тихорецкий все время пытался добиться статуса и хоть какой-нибудь власти, а получалось, что он не нужен никому, что и в этом большом муравейнике никому нет дела до его способностей и возможностей. Он все время пытался что-то изменить. Предлагал какие-то нововведения в своей работе, все время пытался что-то улучшить, но ему все говорили: «Не надо, не напрягайся, не занимайся ерундой». В конце концов, невостребованный, он ушел и оттуда. Нужно было вновь начинать все сначала, искать работу. Он все перебрал в голове. Школа отпадала сразу. Немолодой, лысоватый, совсем не похожий на супермена, он вряд ли добился бы признания у современных наглых и уверенных в себе детей. Детский сад – это ему тоже не подходило. Власть над пятилетними детьми – совсем не то, а ведь им надо еще и попы мыть. Школа для умственно-отсталых – вот оно - и по профилю, и властвуй - не хочу, но Тихорецкий боялся их. Он знал, дети-Дауны могли сделать все, что угодно. В свое время, он много насмотрелся, поэтому по вполне профессионально объяснимым причинам, этот вариант он тоже отмел. Мысль устроится работать в детский дом, посетила его как-то неожиданно. Дети-сироты или брошенные родителями. Фортуна отвернулась от них. Они никому не нужны, их можно подчинить, можно заставить их любить себя, уважать, обожать, преклоняться. Он сделает счастливыми и их и себя. Они будут настоящими гражданами своей страны, а сейчас они просто несчастные оборванцы, брошенные, голодные, забытые богом и людьми. Власть – вот то, к чему так фанатично стремился Тихорецкий.

 

Алена.

 

В свои тринадцать Алена была взрослой, развитой и опытной во всех отношениях. Еще с раннего детства она всегда выглядела на два-три года старше своих ровесниц. Она была крупная, светловолосая девица с белой кожей, и веснушками по всему телу. Она никогда особенно не нравилась себе – ноги короткие, грудь большая, попа толстая. Едва превратившись из грудничка в человечка, Алена поняла, что она далеко не красавица, к тому же сирота, и поэтому за нее никто и никогда не заступится, что в этой жизни ей все придется делать самой. Она не была злой или жестокой, но все свои тринадцать лет постоянно самоутверждалась. Если в детском доме что-то происходило, все знали – без Алены Фадеевой не обошлось. Она была активна и всегда принимала участие во всем происходящем. Драки, примирения, бойкоты воспитателям, голодовки, срывы занятий – все было с ее участием. Она была бесспорным лидером блока 3-Д.

Когда Алене исполнилось двенадцать, ее изнасиловал в собственном кабинете молодой озабоченный воспитатель. Угрожая и запугивая, он строго-настрого наказал ей, как и многим другим девочкам, побывавшим в его кабинете, молчать. Все молчали, боялись, стеснялись, стыдились рассказать об этом даже подругам, а Алена подняла крик, она рассказала об этом всем, включая остальных воспитателей и Анну Рудольфовну Зюзину. Она твердо знала, что не виновата ни в чем. Воспитателя осудили на десять лет. Когда его уводили, он поклялся отомстить строптивой малолетке.

Через полгода у нее завязалась дружба с тихим и застенчивым Костиком Сидоровым. Однажды вечером, Алена возвращалась с прогулки в свой корпус и услышала крики. В детском доме она не боялась фактически ничего. Убить – не убьют, а все остальное можно пережить. Алена побежала на крик и увидела, как толпа разъяренных подростков ногами избивает мальчишку. Он лежал, прижав колени к животу, обхватив голову руками, и мужественно сносил жестокие удары сверстников. Алена дико заорала и бросилась в толпу, расталкивая агрессивных дерущихся. В детском доме ее уважали, как единственную девчонку, способную постоять за себя и за других. Все помнили случай с воспитателем. Драка постепенно прекратилась. Ребята разбрелись. Все были уверены, что Алена их не заложит, но продолжать драку не стали. Она подняла терявшего сознание окровавленного Костика и на себе дотащила его до медпункта. Костик два месяца пролежал в больнице – были отбиты почки, переломаны ребра и нос, выбиты зубы. Алена каждый день навещала его. Когда ее вызвали к директору, она сказала, что не видела напавших на него ребят. В детском доме были свои правила выживания. После этого случая мальчики еще больше зауважали ее, а девочки стали побаиваться. Она еще раз утвердилась, как лидер. Вскоре Костик вышел из больницы. Больше его уже никто не трогал. Через неделю к нему подошел Мишка Остапенко, зачинщик той злополучной драки и предложил дружбу.

Алена стала официальной «девушкой Костика». Вскоре он признался, что любит ее, а она в ответ научила его многим прелестям подростковой любви. С этой минуты они стали неразлучны. В детском доме появилась так называемая «святая троица» - Мишка, Костик и Алена.

 

Когда Алена впервые увидела Виолетту, та понравилась ей с первого взгляда. Симпатичная девчонка, длинные темные волосы, большие глаза, стройная фигурка. Внешне она была полной противоположностью Алене. Кроме того, чувствовалась, что она не будет унижаться и заискивать за лишнюю тарелку каши. Просто она была не такая, как все, над ней был виден какой-то ореол ухоженности и благополучия. Явно, ее родители убийцами и алкоголиками не были. Натура Алены была против, но имидж требовал поиздеваться немного над новенькой из блока 3-Д, поэтому в первую же ночь по указанию Алены Фадеевой, Виолетту вымазали светящейся зеленой краской. В блоке З-Д было не принято игнорировать указания лидера. Краска очень плохо отмывалась. Виолетту заставили скрести и скоблить испачканную мебель. В детском доме никто не разбирался, кто в чем виноват, твои вещи – значит, ты и отмывай. Лицо и руки с болью оттирались пемзой, а вот длинные волосы пришлось отрезать. Алене было жалко девчонку, которая, в общем, ни в чем не была виновата. Виолетта просто вынуждена была прочувствовать на себе суровые правила детского дома. На следующий день Алена подошла к ней и сказала: «Тебя Виолетта зовут? Супер. Я буду звать тебя Вилкой». Никто, кроме Павлика не называл ее так. Эти слова почему-то сразу внушили доверие и Виолетта, улыбнувшись, произнесла: «А можно я буду твоей подругой?» Так «святая троица» превратилась в «святую четверку», даже «четверку с половиной», потому что Павлик стал своеобразным «бесплатным приложением». Его не брали с собой на тусовки и происшествия, но он был всегда под охраной. Никто и никогда в детском доме не смел и пальцем его тронуть. Никто и никогда, кроме одного человека…

 

Тихорецкий.

 

Он ненавидел «святую четверку». Все они были неприятны ему и внешне и внутренне. Уверенная в себе, смелая толстуха Алена, спокойный, но отважный и справедливый Костик, строптивая аристократка Виолетта и неуправляемый, хулиганистый Мишка. А еще Павлик, который всегда и везде под защитой. Ему едва исполнилось девять, а он не боится ни сверстников, ни старших ребят, ни воспитателей. Тихорецкого бесило то, что ни в ком из этих пятерых не было и капли животного страха. Однажды он грубо и несправедливо наорал на Костика. Тот не стал, заикаясь, оправдываться, не пытался свалить свою вину на кого-то еще, он по обыкновению промолчал. А вечером того же дня во дворе к Тихорецкому подошли четверо ребят с цепями и бейсбольными битами, и очень вежливо попросили больше не выступать и извиниться. Он извинился, но не забыл. Он долго думал, как запугать этих непокорных подростков, как подчинить их, но понял только одно - эти дети ничего не боялись, ничего, кроме разлуки друг с другом. Это и было слабым местом этих ребят. На этом он и решил сыграть.

 

Мишка.

 

Ну что ж, вот и у него появился смысл в этой жизни. Когда Аленка привела ее в первый раз в компанию, он разозлился. Он не воспринимал девчонок. Они были ненадежные и глупые, визжали без повода и вечно тратили время на всякую чушь. Иной была только Алена. Она была «свой парень», других к себе в круг он принимать не хотел. Алена пришла и сказала: «Это Виолетта, она клёвая. Она будет с нами». Он был недоволен, скорчил гримасу: «Зачем нам эта визжалка?» Но Аленка была непреклонна: «Расслабься, Миха, Вилка – наш человек». Костик, конечно же, молчал. Он вообще всегда молчал, предпочитая говорить кратко и по делу. Сейчас чувствовалось, что он доверяет любимой.

Через месяц Мишка уже сам не понимал, как раньше он жил без этой черноглазой, нелепо подстриженной девчонки. Он ставил себя в разные ситуации, представляя рядом Вилку, и понимал, что нет момента, когда он не хотел бы видеть ее рядом с собой. Конечно, он никому не позволил бы обидеть ее или даже просто сказать грубость. У него появилось и еще одно существо, нуждающееся в любви – Павлик. Мишке было четырнадцать, а Павлику девять. Кроме того, он был родным братом Вилки. Наверно, сказалась нехватка родительской ласки и нежности, но Мишка стал считать себя полностью ответственным и за Павлика тоже. Ему нравилось быть если уж не отцом, то старшим братом точно. Каждому человеку нужен свой путеводный огонек, то, что называется «смыслом жизни». В разные моменты он изменяется. Он то исчезает, то появляется снова, но он всегда нужен нам, этот огонек. Для Мишки эти двое стали смыслом всей его исковерканной жизни. Они, да Костик с Аленой. А когда вас на свете пятеро – это не так уж и мало. Даже если вы едите каждый день серую похлебку с костями, подвергаетесь ругани и побоям, курите марихуану, даже если вас постоянно унижают, и у вас нет мамы и папы, которые просто любят, все равно, это немало.

 

Зюзина.

 

Она понимала, что в детском доме постоянно что-то происходит. Она чувствовала, что теряет контроль над ситуацией. Воспитатели, которых в детском доме было шестеро, поочередно говорили ей, что атмосфера как-то непонятно накалена. Внешне, вроде бы, все нормально, но по всему чувствовалось, что вот-вот что-то случится. Анна Рудольфовна привыкла к тому, что все всегда находится под контролем, сейчас она видела, что совершенно неуправляемой стала так называемая «святая четверка» из третьего блока, кроме того, ей в последнее время органически не нравился ее заместитель Виталий Андреевич Тихорецкий. В свое время он даже пытался ухаживать за ней, но она не считала, что на него стоит кидаться только потому, что он мужчина. Тогда она отвергла его. Он затаил злобу. Зюзина понимала, что Тихорецкий злопамятный и мелочный человек, что он обязательно выберет момент, чтобы ударить в спину. Она с удовольствием брала бы на работу умных, добрых, честных профессионалов, милосердных и любящих детей, но за зарплату в сто долларов плюс премия еще в двадцать, никто не захочет днем и ночью жить проблемами чужих, никому не нужных детей с изуродованной психикой. Сейчас она видела, что Тихорецкий что-то замышляет. Она была уверена, что это ответный удар, направленный против нее. Она недооценила Тихорецкого. В готовящемся спектакле, она была не целью, а всего лишь средством, расходным материалом для ее достижения. Как же жестоко она ошибалась!

 

В этот день она возвращалась из детского дома поздно. Дел было много. Утром драка в пятом блоке, двоих ребят отправили в больницу, потом привезли новую мебель для учебных помещений, потом она занималась закупкой партии детского питания для грудничков. После обеда дежурная воспитательница Вера Мухина обнаружила в третьем блоке пакетики с героином, пришлось вызывать милицию. Конечно, хозяин порошка не нашелся, а к вечеру еще и канализационную трубу прорвало. Анна Рудольфовна безумно устала. Сначала ей хотелось остаться ночевать в кабинете, но потом решила пойти домой. Она шла и думала о том, что сейчас купит себе по дороге бутылку пива и просто проведет вечер перед телевизором, не вспоминая о чужих детях, и не задумываясь о том, что своих у нее так уже никогда и не будет. Она шла домой, погрузившись в свои невеселые мысли, устало перебирая ногами, и вдруг неожиданно сзади на нее обрушился сильный удар по голове.

 

Тихорецкий.

 

С сегодняшнего дня Виталий Андреевич Тихорецкий назначен исполняющим обязанности директора детского дома № 311. Теперь у него есть статус. Любви и уважения окружающих он теперь добьется. Не добровольно, так силой. Теперь у него все будет хорошо! Госпожа Зюзина попала в больницу? Ай-яй-яй, сложный случай – перелом основания черепа, тяжелейшее сотрясение, кровоизлияние в мозг. Кто ударил ее по голове? Непонятно. Сейчас нельзя по ночам ходить одной, столько бандитов развелось. Ужас. Следствие, конечно, началось. Сегодня к Тихорецкому приходили оперативники, что-то пытались разнюхать, но он прямо им сказал, что бить ее по голове из-за директорского кресла, это глупо. Зарплата почти такая же, а проблем вагон. А для него это единственный возможный мотив. Они поверили. Какой еще идиот согласится здесь работать? Версия вырисовывалась очевидная – шла женщина домой ночью по темному двору, кто-то подкрался сзади и ударил несколько раз по голове чем-то тяжелым. При потерпевшей не оказалось ни сумки, ни денег, ни украшений. Все забрали. Банальное ограбление. Нашли ее только в шесть утра – собачники вышли на прогулку и увидели лежащую женщину с пробитой головой. Если бы нашли раньше, все было бы проще. Хорошо, что хоть жива осталась. Такие дела долго не рассматриваются. Свидетелей нет, мотив ясен, родственников, которые капали бы на мозги оперативникам, тоже нет. А Тихорецкий чист. Он ничем не может помочь доблестным оперативникам. А может быть все-таки может?

 

Костик.

 

Он сидел на героине уже почти год. Сначала, после больницы, просто хотелось забыть страшную боль. Нет, он не был наркоманом, он просто покуривал травку. Сперва редко, потом каждый день. Вскоре уже «не торкало», пришлось переходить на «геру». Проблем с приобретением «белой радости» в детском доме не было. Сейчас в любой школе это не сложно, а уж в детском доме, что называется, сам Бог велел, если конечно, упоминание Бога здесь вообще уместно. Мальчишки подрабатывали на перепродажах, переноске, проще говоря, на распространении. Кто-то работал за дозу, кто-то за еду и шмотки, о деньгах речь не шла – не хочешь работать на этих условиях – не надо, найдутся другие, согласные на все. Дети с генами преступников, наркоманов, алкоголиков обречены на успехи в криминальной сфере, а уж наркотики-то – это вообще легальный бизнес каждого третьего воспитанника. Конечно, в детском доме все знали, кто этим занимается, и милицию много раз вызывали, но не сажать же всех! Старались бороться своими методами, правда, не всегда получалось. Зюзина всегда знала, что из голодных, брошенных детей, которые вынуждены радоваться чужим обноскам и смотреть два телевизора на двести человек, ничего не получится. Она не обольщалась на их счет, она просто делала свое дело – помогала им выживать.

Костик был умным парнишкой, он понимал, что наркоманы долго не живут, но он не был уверен в том, что хочет жить долго. Сейчас у него была Аленка, он любил ее, но он помнил Мишкин рассказ о том, как от большой любви его мама с папой перерезали друг друга. Он знал, что любовь – это только сексуальный интерес, а в быту она превращается в смерть. Он сталкивался с этим каждый день, в детском доме было много разных историй «о любви». Когда Костик вновь и вновь осознавал это, справиться с собой он уже не мог, ему срочно нужен был наркотик, чтобы просто жить дальше. Вчера, когда в их блоке нашли пакетик героина, Костик был на улице. Хорошо, что прятали всегда в одном месте – лепили пластырем к задней стенке неработающей батареи. Что ж, на сегодняшний укол хватит, а что потом, неизвестно, придется где-то искать деньги.

Костик вошел к себе в блок. Его кровать была на лучшем месте – вторая от окна, первая, конечно же, была Мишкина. Он почему-то устал сегодня, хотелось просто молча полежать с закрытыми глазами, да-да, в четырнадцать лет иногда тоже возникают такие желания. Костик лег на бок, подтянул ноги к подбородку, свернулся калачиком, мысли одолевали и не давали ему жить. Он начал считать овечек, голова потихоньку начала освобождаться, он стал проваливаться в сон. Вдруг сильный грохот как будто бы оглушил его, он вскочил на кровати. Все происходящее дальше стало плыть перед глазами, и он так и не понял сон это или явь. В комнату ворвались люди в милицейской форме, схватили его за плечи, и резко встряхнув, подняли с кровати. Затем кто-то полез к нему под матрац и вытащил оттуда какой-то предмет. Он услышал чей-то далекий и как будто нереальный голос: «Да это же сумка потерпевшей Зюзиной!» Дальше он уже ничего не понимал, его повалили на пол, менты стали рыться в его вещах, то и дело выкрикивая что-то, но Костик уже ничего не хотел слушать. Когда его выводили в наручниках, последнее, что он увидел, были торжествующие глаза Виталия Андреевича Тихорецкого.

 

Павлик.

 

Павлик шел по коридору, его вызвали в кабинет Тихорецкого. Вилка и ребята были в школе, поэтому по коридору он шел один. Он не боялся, он просто шел. Как тогда, год назад, когда они с Вилкой попали сюда, дверь в директорский кабинет скрипела. Павлик постучался и вошел. Он увидел молодых мужчину и женщину, которые в ожидании смотрели в его сторону.

- Ну вот, это и есть Павел Воронков. Теперь уже Николаев, - Виталий Андреевич Тихорецкий довольно ухмыльнулся. – Вы его уже видели, документы оформлены, можете забирать. Сейчас я скажу дежурному воспитателю, чтобы собрал его вещи.

- Спасибо Вам, большое, Виталий Андреевич, - Женщина расчувствованно всхлипнула и на стол опустился пухлый белый конверт, - Мальчик просто замечательный.

Павлик ничего не понимал. Он чувствовал опасность, но откуда она исходила, не знал.

- Иди ко мне, мой малыш, - Женщина протянула к Павлику холеные красивые руки.

Павлик подошел поближе. Женщина обхватила его за шею и зарыдала. Он стоял, не понимая, что происходит.

- Вот, Павлик, тебя усыновили. Это твои новые родители. Сейчас они заберут тебя, и ты поедешь жить к ним.

- Зачем? Я не хочу! – Павлик пока еще был спокоен. – Я уже привык жить здесь. Здесь Вилка, ребята. Мне не нужны другие родители. Я знаю, меня нельзя усыновлять. У меня есть мама.

- От твоей мамы получено официальное разрешение на усыновление тебя другими людьми, так что можешь быть спокоен, все нормально, - Тихорецкий начал терять терпение.

- Но мне не нравятся эти родители. Я не хочу с ними жить. – Павлик почти кричал.

- А тебя не спрашивают, чего ты хочешь, сопляк.

- Подождите, Виталий Андреевич, Вы же сказали, что с мальчиком Вы поговорили и он согласен, - В разговор вмешался мужчина.

- Да, конечно, поговорил. Он просто валяет дурака.

- Нет, это неправда, со мной никто не говорил, я ничего не знал о том, что меня хотят забрать, - Павлик начал рыдать в голос.

- В любом случае, это уже не важно. Есть разрешение комитета по охране детства, есть решение суда, документы готовы. – Женщина резко встала. - Сейчас мы заберем ребенка домой, а там разберемся. Конечно же, ему будет хорошо у нас. Иди ко мне, мой золотой, - Она снова протянула руки к Павлику.

Он не мог вынести этого больше. Он попытался выбежать из кабинета, но дверь оказалась заперта. Тогда он сел на пол возле двери и беззвучно, совсем по-детски заплакал. Жаль, что из-за крупных соленых слез Павлик не мог видеть выражения злобного ликования в глазах Виталия Андреевича Тихорецкого.

 

Через полчаса его за руку вывели из кабинета и повели на улицу, ему даже не дали зайти в свой блок, собрать вещи и попрощаться с ребятами. Его вели, как нашкодившего щенка. Когда компания вышла за ворота детского дома, Павлик споткнулся и чуть не упал. Рука ведущего его мужчины разжалась только на мгновение, но этого было достаточно для того, чтобы Павлик вырвался и побежал. Он бежал, не разбирая дороги, и казалось, что ничто в мире не сможет остановить его. Но его остановил проезжающий мимо автобус. Последнее, что Павлик услышал в этой жизни, был резкий визг тормозов.

 

* * *

 

Пенсионерка Федорова вышла из подъезда. Девчонка подняла голову и невидящими, полными тоски и ужаса глазами посмотрела на нее и прошептала: «Он умер, мой маленький братик, мой Павлик, он умер». В этот момент к девчонке подошли еще двое – симпатичный парень лет четырнадцати и крупная светловолосая девушка. «Нам помощь не нужна, спасибо» , - Мальчишка поднял трясущуюся в истерике девочку и повел ее прочь. Сделав несколько шагов, он обернулся и прокричал: «Не думайте, что мы добрые. Мы всегда мстим за обиды. Каждый, кто нас обидит, будет расплачиваться кровью». Он прокричал это и ушел, а пенсионерка Федорова поспешила домой, прочь от обезумевших подростков, в свою норку, где тепло и нет никакого дела до всех несчастных забытых Богом.

 

* * *

Осень 2003

 

Спустя два месяца Костика осудили за умышленное нанесение тяжких телесных повреждений с целью ограбления. Конечно, что возьмешь с малолетнего наркомана, который остался без дозы. Костику было четырнадцать, поэтому его отправили не в тюрьму, а в колонию для несовершеннолетних преступников. Через два года его переведут на зону.

Павлика похоронили на Красногорском кладбище. Виолетта очень просила, чтобы его хоронили, как Воронкова, хотя по документам он уже был Николаев.

Несостоявшиеся родители Павлика подали в суд на Виталия Андреевича Тихорецкого, но его оправдали, так как все документы были в порядке, ребенок погиб за территорией детского дома. А что ребенка не предупредили об усыновлении, так кто это докажет?

Вскоре после похорон Павлика, Вилка, Мишка и Алена ушли из детского дома № 311. Мечта Тихорецкого сбылась. Он победил.

 

Прошло два месяца. «Святая троица» перебралась в Москву. Конечно, их искали, так положено, но находить не особо хотели, поэтому и не нашли. А, кроме того, кому в Москве есть дело друг до друга? Надвигалась зима, поэтому приходилось тяжеловато. Одежда какая-то еще оставалась, а вот с едой было туго. Приходилось подворовывать. Ночевали они всегда вместе. Утром расползались по «рабочим местам». Виолетта попрошайничала на улицах, возле больших магазинов. Иногда удавалось насобирать бутылок или украсть что-нибудь. Этому она уже научилась. Мишка мыл машины, иногда болтался на заправках, но там были свои хозяева места, просто так попасть на эту престижную среди подростков работу было нельзя. Мишка быстро бегал. Поэтому иногда, когда приходилось совсем туго, просто вырывал кошельки у зазевавшихся обывателей. В такие дни, если везло, все втроем питались в «Макдональдсе». Алена, которая всегда выглядела не по годам развито, занималась примитивным раскручиванием вокзальной публики. Она подсаживалась к людям, долгое время просидевшим на вокзале, и, комбинируя детскую непосредственность с жизненным опытом, начинала процесс общения. Кому-то нужен был задушевный разговор, кому-то психологическая помощь, к кому секс. Иногда удавалось своровать что-нибудь у потенциальных клиентов. Так они и жили. Вернуться им было некуда, появись они хоть раз в Краснргорске, их сразу отправили бы обратно в детский дом, все их документы остались там. В городе их знала каждая собака, а в Москве без денег, без жилья и без покровителей жить нельзя. Они и не собирались так жить. Многое можно вытерпеть, если у тебя есть цель. А у них эта цель была. Они просто ждали удобного момента, чтобы осуществить свой план, план мести.

 

* * *

Март 2004

 

Последнее время Виталий Андреевич Тихорецкий жил с ощущением выполненного долга. Все начинало получаться. В детском доме воцарился порядок. Все встало на свои места. Сегодня несколько бывших выпускников детского дома пригласили его на выходные к знакомым на дачу. Они позвонили ему днем прямо в кабинет и были искренне рады его слышать, рассказывали про жизнь, про работу. Он знает их, помнит, а они помнят и ценят его. Конечно, раньше никогда такого не было, чтобы кто-то когда-то за все три года приглашал его в гости, но тогда он был вторым лицом, а сейчас он Директор, человек с Большой Буквы. Вот, Зюзина очень часто встречалась со своими выпускниками, а теперь главный он, он олицетворение безопасности и порядка в детском доме, теперь его уважают все, даже бывшие выпускники.

Он стоял около железнодорожной станции и ждал, когда за ним заедут ребята. На улице начало теплеть, снег уже подтаивал, пригревало солнышко, самое время для отдыха. Машина подъехала около часа дня, была суббота. Виталий Андреевич сел вперед и задремал. Ребята на заднем сидении о чем-то негромко разговаривали. Около трех были на месте. Шикарная двухэтажная дача, высокий забор, охрана при въезде на территорию. Вечер прошел шикарно, за всю свою жизнь Виталий Андреевич так не отдыхал. Много выпивки, классная закуска, около восьми вечера ребята затопили баню. Они попарились, помылись. Когда вернулись в дом, там уже ждали девочки из недорогой, но проверенной фирмы. Виталию Андреевичу даже предоставили право первого выбора. Он указал на высокую, стройную рыжеволосую девушку с холодными глазами. Глаза были холодными, а девчонка горячая и страстная. Он не заметил, как прошло три часа. Около часа ночи в его комнату постучали.

- Виталик, выйди-ка на минутку, - Один из ребят стоял в дверях, - Поговорить надо.

- А до утра никак?

- Да не на долго, а потом возьмешь себе еще одну девочку, если хочешь.

- Ладно, сейчас спущусь, - он стал нехотя одеваться. – Подожди, я сейчас вернусь.

Девушка не отреагировала. Ушел и хорошо, меньше работы. Платят все равно по времени.

Виталий Андреевич вышел на крыльцо. Несмотря на то, что на дворе стоял март, было не холодно. Он достал сигарету и закурил. Так хорошо и спокойно ему уже давно не было. Вдруг он почувствовал, что сзади в спину ему что-то уперлось.

- Что за шутки? Кто здесь? – он не ожидал ничего плохого, слишком уж хорошим был этот день.

- Докуривай, и пойдем, - чей-то голос из темноты был ледяным и абсолютно спокойным.

- Куда? – Тихорецкий попытался обернуться.

- Стой спокойно, не крутись. – В спину снова что-то уверенно воткнулось, - Хватит болтать. Спускайся с лестницы.

Его слегка подтолкнули. Он пошел, медленно наступая. Он все еще надеялся, что это шутка. В тот момент он еще не знал, что и дача, и машина, и отдых на природе – все это лишь красивая декорация финального спектакля. Где-то рядом, на улице раздались голоса, это рассаживались по машинам его выпускники и девочки, те, кто сделал этот день его жизни таким незабываемо приятным и, вероятно, последним. Они уезжали. Он услышал все тот же приглушенный спокойный голос: «Спасибо, ребята. Я Ваш должник. Увидимся».

Тихорецкий многому в жизни научился, но до сих пор не понял одной простой вещи - самые сильные чувства живут именно в детском доме. Там и любовь, и ненависть, все по-настоящему.

Не сопротивляясь, он дошел до бани, его втолкнули в дверь, а потом она закрылась. В предбаннике горел тусклый свет, и было невыносимо тихо. Там сидели двое – он увидел их и понял, что это конец. Виолетта Воронкова и Алена Фадеева. А за его спиной с чем-то острым в руке стоял Мишка Остапенко. Конечно, теперь Тихорецкий узнал его голос.

Виталий Андреевич попытался сказать что-то, но жизнь не похожа на Голливудское кино – там долго говорят, продлевая для зрителя эффектность момента. А здесь зрителей не было. Здесь были три израненных, измученных души. И эффекты им были не нужны. Он даже ничего не успел понять. Последнее, что услышал в своей жизни Виталий Андреевич Тихорецкий, было слово: «Прости», а потом что-то острое вошло ему прямо в сердце.

 

Через десять часов баня сгорела дотла, и никто не смог опознать труп неизвестного человека, непонятно как оказавшегося там. Кто он? Пусть в этом разбираются те, кому положено делать это.

* * *

 

Они смотрели на пылающую постройку и молчали. У каждого были свои мысли, свои переживания. Выкурив по сигарете, они, как по команде, развернулись и пошли прочь. Легче не стало, но жизнь Павлика и Анны Рудольфовны Зюзиной, свобода Кости Сидорова, искалеченные судьбы брошенных детдомовцев – все это было отомщено. Свершилась Высшая Справедливость, и для них появился свет в конце туннеля. Они повернулись спиной к прошлому, полыхающему пугающим оранжевым огнем и пошли навстречу будущему, счастливому и справедливому для них, юных, одиноких, забытых Богом.

 

Март-апрель 2004.